Салатница

      Пьер глубоко вздохнул. День был не из лучших; во-первых, дурацкий японский кроссворд никак не хотел разгадываться, и Пьер всерьёз полагал, что ему в ближайшие несколько часов до закрытия кофейни придётся заняться пересчётом наскоро закрашенных серых квадратиков, выискивая закравшуюся ошибку. Во-вторых, что и породило во-первых, гостей сегодня не было совершенно. С самого утра весь квартал был оцеплен, и Пьер даже слова не успел сказать, когда ему уже приказали оставаться здесь. Изредка приходили полицейские, детективы, следователи и ещё какие-то люди, о чьих профессиях он даже не хотел задумываться, спрашивали о какой-то ерунде, о которой Пьер не имел представления, и в целом создавали имитацию бурной деятельности, цели которой оставались вне ведения Пьера. Всё, что он знал, ограничивалось тем, что: а) гостей сегодня не будет, б) ему отсюда не уйти, пока не снимут оцепление, в) японский кроссворд его ненавидел. Возможно, это было взаимно, но в любом случае это была ненависть от большой любви.       Он всерьёз подумывал стереть весь кроссворд (и, возможно, порвать его в процессе), когда его медитативное одиночество прервал звук открытой двери. Пьер поднял голову, готовясь ответить на очередные скучные однообразные вопросы очередного офицера, но вошедший человек не носил формы — его вполне обычная гражданская одежда, чёрная толстовка и какие-то свободные спортивные штаны, не давала понять, что вообще этот мужчина забыл в оцепленном квартале. — Приятель, я надеюсь, ты можешь сделать мне кофе? Я абсолютно без сил, — мужчина смотрел на него с такой усталой надеждой и измотанной, но всё ещё тёплой улыбкой, что Пьер, даже если бы уже закрыл кофейню официально, заставил себя придумать, как подать ему то, что он хотел. К счастью, он даже не думал закрываться. — Конечно, — Пьер предложил ему место прямо за стойкой — всё равно кроме них в кофейне никого не было — и начал настраивать кофемолку. — Что хочешь? — Я… я не знаю, — мужчина неловко потёр шею со смущённой улыбкой, и Пьер уже был очарован им больше, чем был готов признать. — Самое вкусное и насыщенное, что ты можешь сделать. Только веганское, пожалуйста. — Конечно, — Пьер мягко усмехнулся ему, мысленно перебирая все добавки в его арсенале и все оригинальные рецепты, которые мог придумать с альтернативным молоком. В помещении полумрак, Пьер выключил основной свет, чтобы экономить электричество (он заботится об экологии, спасибо, гигантские счета за электроэнергию тут абсолютно не причём), и обстановка между ними почти интимная. — Прости за любопытство, но как ты сюда попал? Квартал оцеплен полицией с утра, я даже не знаю, что они там делают и когда закончат. — Да, — мужчина фыркнул, проводя рукой по забранным в хвост чёрным тонким косам, его тёмные глаза такие тёплые и искрящиеся, что Пьер невольно отвлёкся, выключив кофемашину вовремя только благодаря наработанному инстинкту, — на самом деле, я работаю с ними. Внештатный сотрудник, если хочешь. — Это… хорошо. Интересно, наверное, — Пьер отвернулся к полке с добавками, делая вид, что выбирает сироп, а не прячет неловкость, которую он чувствовал, общаясь так открыто с незнакомым человеком. — Так… Чем конкретно ты занимаешься? — Ты очень любопытный, да? — мужчина рассмеялся, но это не звучало так, будто он смеялся над ним. Скорее так, будто он хотел посмеяться вместе с ним. — Я Льюис, — Пьер скомкано булькнул «Пьер», представляясь в ответ, и увлечённо наливая в эспрессо что-то апельсиновое (и вовсе не пытаясь скрыть свой смущённый горячий румянец), — приятно познакомиться. Полиция называет мою работу эксперт по смерти. — Прости? — Пьер надеялся, что не вмешивается в чужую жизнь слишком сильно, но ему, действительно, любопытно. — Я чувствую вкус смерти, — что-то шелестело за его спиной, кажется, Льюис пожал плечами, будто в этом не было ничего такого, — они вызывают меня на место преступления, я пробую, говорю им, от чего умер человек, и они работают дальше, а я ухожу.       Пьер молчал, наливая к апельсиново-кофейной смеси горьковатый шоколадный сироп, не желая дать понять Льюису, насколько бредово это звучало. Признаться честно, Пьер никогда не был скептиком, его редкие эпизодические вещие сны делали его весьма охотно верящим в разного рода магию в других, но это… это звучало странно даже для него. — Звучит странно, понимаю, — Льюис снова рассмеялся так легко, не заметив или так просто проигнорировав возникшую неловкость между ними, и Пьер поймал себя на мысли, что готов разговаривать с ним хоть всю ночь, если он позволит ему и дальше слушать этот низкий красивый смех. — Иногда мне снятся вещие сны, — Пьер всыпал в кофе немного специй и развернулся к Льюису, глядя на него исподлобья, пока он заканчивал его напиток, — я могу понять. Если ты объяснишь… наверное. — У каждой смерти свой вкус, — Льюис свободно откинулся на стуле, закинув ногу на ногу; его мягкая расслабленная улыбка и полные мягкие губы притягивали всё внимание Пьера, заставляя его изо всех сил отвлекаться от разглядывания Льюиса на кофе. — Смерть от старости на вкус как прелые осенние яблоки. Кислая, сладкая, как что-то подгнившее, что-то вязкое, не самый приятный вкус, правда. Утопление на вкус как грушевое неготовое желе. А самоубийство на вкус как табак, если его жевать. Если человек сгорел, его смерть будет на вкус как острый индийский карри, я не большой фанат острого, честно, — он тихо хмыкнул с улыбкой. — Это странно, — Пьер усмехнулся, покачав головой, и поставил перед Льюисом готовый кофе, украсив его взбитыми кокосовыми сливками. — Но интересно. — Я мог бы рассказать тебе больше, если хочешь, — Льюис сделал глубокий глоток, перепачкав губы в белой пене сливок, которую тут же слизал, невероятно довольный тем, как Пьер проследил взглядом движение его языка. — А ты расскажешь мне про себя. — Может быть, я бы согласился, — Пьер усмехнулся, наклонившись к нему, и, нагло провоцируя, подцепил пальцем немного взбитых сливок, тут же слизав их. — Тебе нравится твой кофе? Как вкус?       Льюис потянулся к нему, чуть отодвинув кружку; Пьер нервно сглотнул, глядя то на приоткрытые губы, находящиеся так близко от его, то в сияюще-карие бездонные глаза, боясь упустить каждую секунду, когда Льюис выдохнул: — Как самая сладкая смерть.