Цингэ устало прикрыл глаза — что же, он смог. Смог высказать свои чувства, которые раньше давили на него хуже, чем скалы на землю.
Теперь хорошо.
Легко.
Душа словно покинула тело, так велика эйфория. Лю Цингэ давно любил этого мужчину, который сделал его вечность действительно сияющей, непохожей на ту, что была раньше. Он действительно провёл жирную черту «до» и «после» Цинцю, чётко памятуя, когда впервые осознал, что увлёкся Мастером Сюя.
Тогда, в то далёкое время это ввергло в шок.
Не сказать, что Цингэ не влюблялся раньше, но те вспышки наваждения угасали крайне быстро, когда он присматривался к людям более тщательно. Ничего достойного для своего внимания он в них не находил, и ему сперва было
«совсем не жаль», потом спустя пять лет стало
«ну да, жаль», через семь —
«твою мать, что такое?», погодя ещё время —
«может, дело во мне?», а потом он вконец тупо плюнул на это всё с высоты своего пика, решив оставаться одиночкой.
Лишь с годами он сумел заметить, как разочарование пробило дно и как душу медленно покинула страсть, делая его встревоженным. Кто бы не волновался, когда душа, словно мёртвое тело, остывает день за днём? Ему стало страшно за себя, и никак помочь себе он не мог.
Год за годом и Цингэ становился совсем ледяным и сердитым на весь мир, стараясь забываться в своём любимом деле, всецело погрузившись в самосовершенствование и развитие навыков владения мечом.
Мужчина яростно спасался от собственной пустоты, но занятость не спасала, и становилось только хуже.
Пока не настал тот стрёмный счастливый случай в пещерах Единства Душ, где его спас Шэнь Цинцю при искажении Ци. Тогда Лю Цингэ готов был поклясться, что это просто некое недоразумение, и с трудом сумел осознать, что люди могут меняться.
Однако это была первая истина, которая поставила на колени чувство предсказуемости мира. Дальше было ещё тяжелее — мировоззрение сыпалось осколками, и на месте старых убеждений вырастали новые понятия. Процесс был очень болезненным и долгим.
Недаром говорят, что всё рождается в крови.
Так было и в его жизни. Пришлось принять факт, что «некоторые» люди для него важны, что он может любить, что он может действительно медленно умирать от горя и тоски, а потом испытать невероятный шок от встречи, которой по логике уже никогда не могло быть. Он может ревновать, стремиться стать лучше ради ближнего, смеяться от счастья и упиваться близостью. Вконец, убивать монстров так, чтобы осталось хоть что-то на подарок, и плавиться от того, как его дары любовно расставляют на полочке заботливые жадные руки.
Это всё он открыл в себе благодаря этому заклинателю с изумрудными глазами. Цинцю сделал его живым человеком и не позволил опустеть полностью, дойти до точки невозврата.
Но кто знал, что любовь — это добровольная пересадка бьющегося сердца? Оно может жить лишь в условиях другой груди и никак не твоей собственной. И Цингэ отдал своё Шэнь Цинцю, очень надеясь, что тот позаботиться о нём как следует, веря, что однажды тот отдаст ему своё взамен.
Однажды после ночной охоты, когда они с Шэнем сидели за ужином, тот поведал ему своё странное наблюдение.
— Мой шиди, я думаю, что люди очень похожи на фрукты. Одни с нежнейшей кожурой с виду мягкие и сочные, но чаще имеют невероятно твёрдую сердцевину — косточку. Так и человек. На вид весь аппетитный, но стержень личности таков, что впору зубы обломать. А другие же напротив — имея почти что каменную кожуру, внутри настолько мягки и сладки, что только вкус их мякоти вынуждает рьяно желать обчистить, не страшась трудностей с оболочкой. Как по мне, то ты именно второй тип. Над тобой нужно знатно потрудиться, чтобы добраться до самого ценного и насладиться твоим вкусом. Уверен, что ты слаще любого персика.
Эти слова врезались в память столь крепко, что даже в следующей жизни, если он переродиться, то произнесёт их в точности так, как они и были сказаны.
Цингэ понял уже давно — Шэнь его «почистил», добрался до мякоти. Теперь черноглазый воин был безоружен, раздет наголо и абсолютно весь во власти человека, что так спокойно лежал на его груди и думал над его признанием.
Что же, какой бы ответ не последовал, Лю не сдастся. Пускай он и был безоружен, но не был бессильным и ничего не умеющим человеком. У него есть несколько планов действий на случай провала, и он не позволит себе падать духом. В крайнем случае, у Цингэ есть знания об этом зеленоглазом заклинателе, и он может составить не одну стратегию взятия этой крепости.
Именно поэтому он сейчас спокойно сидел и ждал, что же выдаст Шэнь, играясь с прядкой вороных волос и пропуская её между пальцами.
В свою очередь Цинцю действительно сосредоточенно обдумывал слова этого красавчика, которые потрясли его достаточно сильно. Он не удивлён, но взволнован. В первую очередь тем, что эти слова нашли весьма мощный отклик в его душе, разрушив многолетний самообман.
Он так старался отречься от отношений, и его песочный замок всё же смыло волной прибоя… Ему было просто удобно думать, что его шиди — друг, но… Чёрт! Мастер Сюя сам же своими действиями перечил себе и просто по-детски отказывался принимать правду. Цинцю увлечённо, как маньяк в погоне за жертвой, желал внимания Лю Цингэ, его ласки и заботы. Он хотел его всего — от хмурого выражения лица до взгляда, где плескалось возбуждение. Так почему он страдал жёсткой формой кретинизма до этого дня?
Он боялся.
Боялся ответственности, которую несут в себе отношения. Он был не уверен в себе, но никак не в этом прекрасном заклинателе. Сможет ли он быть достойным спутником этого мужчины? Ведь всё, что он делал в этой жизни, перевернулось с ног на голову, и стало похоже на операцию удаления гланд через жопу. Шэнь неминуемо утянет на дно всех, кто ему дорог, и больше всего на свете он не хотел втягивать в это Цингэ, которого действительно любил. Сильно. Самоотверженно. Невозможно. Сладко. И далеко не дружеской любовью, как он приучил себя думать в попытках оградиться от страхов.
В груди Цинцю разразился пожар, стоило только подумать о том, что у них всё взаимно, но…
Мысли медленно ползли в голове и всякий раз упирались в одно небольшое препятствие — секреты, которые он так тщательно скрывал от всего мира… Он мог обойтись без их огласки, просто оставив, как нечто незначительное да вообще никому не нужное, но…
Если он согласится принять эти чувства столь горячо обожаемого Цингэ, то хотел бы быть максимально честным и открытым — точно так же, как с ним открыт и сам Цингэ.
Дело в том, что шиди и так замечает дыры в его актёрской игре, от которой Шэнь уже знатно подустал. Он и без того проделал титаническую работу над собой, склеив чужое прошлое, чужие способности и всё, что осталось от предыдущего Шэнь Цинцю, максимально адаптировав к своей личности. Теперь у него имелось довольно занятное «Я», вмещающее историю жизни двух абсолютно разных людей. Он похож на тюбик зубной пасты, при выдавливании которой на зубной щётке две цветные полоски. Или на кофе в стиках «2в1».
Или на ещё какую-то беду, где в одном двойное содержание.
Правда в том, что при Лю Цингэ, который так внимательно смотрел на него своими притягательными глазами, неизбежно тянуло открыться полностью, позволить ему заглянуть в этот калейдоскоп слияния личин. Шэнь хотел рассказать всю правду, но не мог. Штраф от Системы убьёт его, и на этом можно смело отойти в круг перерождения. Хотя он имел уникальную возможность дать увидеть своему принцу всё собственными глазами, а не оставить с чувством обречённости от того, что его партнёр болен на голову.
Если подытожить, Цинцю хотел, чтобы Цингэ узнал его лучше, глубже. Он будет испытывать кайф от того, как они становятся ближе, как делят тайны и чаянья своих жизней тихим шёпотом на ухо…
Шиди любил его и точно примет таким, какой он есть. Именно в этом утверждении Шэнь ни капельки не сомневался. Для него это было как острота Сюя — неизменная константа.
От этой мысли в груди стало теснее и жарче.
Значит, он ответит согласием?
Цинцю мягко улыбнулся самому себе и тихо спросил.
— Мой шиди Лю, а чего бы ты хотел от отношений?
Пальцы Цинге с прядкой волос застыли, прекратив игру, а красивое лицо с утончёнными чертами приобрело задумчивый вид. Хороший вопрос.
— …хотел бы от отношений? Хм… Хочу чувствовать твою любовь, дарить свою, быть рядом. Становиться ближе… и…
Бог Войны умолк, тяжело сглотнув. У него точно не хватит сил на фразу о совместном прохождении пути парного совершенствования. По крайней мере, сегодня.
Шэнь завозился и вскоре под шорох своих одежд сел на колени прямо перед лицом Цингэ. Он понял конец фразы, она нуждалась в завершении, но раз уж сегодня вечер откровений, то грешно не воспользоваться этим моментом и не исполнить свою маленькую мечту. Заодно отплатит ему за потраченные нервы…
Цинцю всмотрелся в эти плавные линии его лица, очертания скул, как чёрные ресницы при закрытии век оставляли тени и как неимоверно соблазнительна была эта дерзкая родинка — своеобразный штрих элегантности образа.
Уже давно хотелось зацеловать его всего до смерти. Он никогда не касался его губами и, видят боги, лишь чудом воздерживался от воплощения желаний в реальность. Но сейчас, когда этот бесподобный мужчина сумел выразить свои чувства, Шэнь возжелал его губы, как нечто жизненно необходимое.
Хитро прищурив глаза, в которых заплясал огонь от предвкушения своей игры, Цинцю нарочито медленно наклонился, прогибаясь в спине и положив одну руку на крепкое плечо, а другую на грудь, склонив лицо совсем близко, так, чтобы белая кожа этого сурового, но чертовски стеснительного заклинателя обдавалась его дыханием. Он дышал ему в шею, мягко тёрся кончиком носа, жадно вдыхая запах чужого тела.
Ох, как он пахнет! Тонкий, еле уловимый запах травяного мыла напоминал залитое светом солнца широкое поле, где ветер пригибал к земле шёлковый ковёр трав. Такой же аромат витал и в его доме на пике Байчжань и был у его одежды — Цинцю частенько отбирал верхний халат Цингэ в качестве дополнительного одеяла, когда они ночевали на постоялых дворах. Зима была для него всегда испытанием, а Лю своим внутренним жаром мог хоть дом отопить, и когда Мастер Сюя прознал это, то его шиди приходилось туго, когда не было комнат с раздельными кроватями. Его нагло использовали в качестве обогревателя и для пущего тепла в особо сильные морозы частенько смущали вездесущими ручищами — и тогда Цинцю даже немного раскрывался.
В эти моменты о температурном режиме великого Лорда пика Байчжань не особо думали.
Ровно как и сейчас, в этот летний вечер.
Лю Цингэ сделалось очень душно, и он стал закипать, как чайник на углях, того гляди, налётом гари укроется, воспылав заживо к чертям собачьим.
Он представил, чего бы сейчас ему хотелось сделать, и как ответить на эту вполне прозрачную провокацию, как из транса вывел голос Цинцю и чувство прикосновения холодных пальцев на щеке.
— Мой бесценный дорогой шиди… Ты не договорил. Насколько ближе? Как именно? Покажешь?
Последнее слово прозвучало почти что невинным тоном.
Цингэ тяжело сглотнул. Возбуждение лавиной прошлось по всему телу, тяжело осев в паху. Дыхание сбилось, а широкая грудь то и дело под тонкой изящной рукой поднималась и опускалась, выдавая рваный ритм.
Если Цинцю продолжит так его дразнить, то он не сдержит себя и повалит того на пол для более детальной демонстрации своих понятий близости.
Из пересохшего горла вырвался низкий урчащий голос.
— Решил испытать мои границы? Предупреждаю, будь осторожнее. Моё самообладание на пределе.
Цинцю приподнялся, чтобы посмотреть в глаза напротив. Чёрный блеск обсидиана обжигал силой влечения, и это лишь ещё сильнее раззадорило Цинцю, подталкивая к подбрасыванию дров в костёр. Он уже и сам мало мог контролировать себя.
Тонкие пальцы робко огладили зардевшиеся скулы, и Цинцю медленно приблизился к столь желанным губам, замерев на расстоянии пары миллиметров, так и не коснувшись их.
— Цингэ… Как же ты прекрасен… Вроде, привык к твоей внешности, но всякий раз смотрю на тебя, как в первый. Ты сплошное восхищение, а не человек.
Шэнь решил идти ва-банк. Либо лорд Байчжань помирает смертью не целованного от свёртывания кипящей крови, либо делает всем хорошо.
Его собственное возбуждение скрутило в узел нервные окончания в паху, и голос заделался тихим и просящим.
— Поцелуй меня, шиди… Я хочу твоего поцелуя…
Цингэ, доселе дышавший один к пяти, заворожённо смотрел в этот изумрудный взгляд, полный страсти. В голове стало пусто и легко, будто он во сне видел свою сокровенную мечту и не более. Цингэ сейчас будто был не здесь, а далеко-далеко, но какая разница? Почему бы и нет? Особенно, когда его так просили…
Лю облизал свои губы, задев языком чувственные уста напротив. От этого мимолётного касания повело в нереальное опьянение, и Цингэ отдался чистым ощущениям.
Крепкая ладонь легла на затылок, чтобы Шэнь на всякий случай не сбежал, и Бог Войны отпустил рассудок на волю, вложив всего себя в этот поцелуй.
Мягкое соприкосновение губ на пробу, он целуется впервые, и его снесло волной от этих диких невероятных чувств. Губы Цинцю столь волнительны и податливы, не перенимают инициативу на себя, и Лю только рад. Он сейчас со всем тщательным упоением пробует их желанный вкус, смешанный с вином, и жгучее дыхание, которое так сильно сводило его с ума… Невесомым движением он сминал эти шёлковые уста, ощутимо прикусывая, но не награждая болью.
«Вкусно… Цинцю, ты чертовски сладок».
Шэнь подчинялся, всецело становясь ведомым. Пусть с ним делают, что хотят. Он весь его и сейчас готов на всё, что только взбредёт в голову Цингэ. Губы лорда Байчжань были очень приятными, пьянили, возбуждали, пробовали. Особо заводил момент, что именно Цинцю удосужился первым попробовать, каково это — принадлежать этому красавчику, который целовался впервые в жизни, и … Как же это приятно, когда тебя не пожирали, а нежно ласкали, несмотря на взрыв вулкана страстей, щедро одаривая целой палитрой эмоций! На величайшее удивление его шиди дарил глубину и осознанность, а не банальное влечение. Это было гораздо глубже его привычных понятий, и Шэнь безропотно отдавался чужой воле, спокойно доверяя себя.
Тебе не давали стать животным и подчиняться инстинктам, тебе предлагали наслаждаться самим процессом близости, давали ощутить саму суть, и это вышибало воздух из лёгких, разгоняя хмельной пар даже в золотом ядре.
«Как горячо!»
И вправду… Цинцю разгорячился слишком сильно, и это неудивительно. У него больше трёх лет не было близости, и глупо было утверждать, что тело могло остаться равнодушным, особенно когда партнёр горел от возбуждения, но думал о нём. Он привык, что его просто на износ брали, превращая в Бесконечную бездну, знамо где и как, а сейчас музыка шла совсем по другим нотам, и она стоила того, чтобы следовать её мотивам.
Ему нравилась эта чистота ощущений. Это не только поцелуй, но демонстрация всей искренности и благости в отношении возлюбленного. Здесь интерес и в его ощущениях, а не эгоистичное потребление. Им наслаждались так, чтобы и он захотел присоединиться к этому действу.
И он присоединился.
Впервые в жизни его увлёк сам процесс и новизна. Шэнь расплылся в неге, поддаваясь немного ближе телом, отвечая на поцелуй. У него было чувство, что он сам лишь только-только познавал секрет близости, и его учитель Лю показывал, как надо это делать. Возбуждение понемногу стало обуздываемым, от чего этот долгий поцелуй стал ещё ярче.
Правильно, они только знакомятся друг с другом, и следует распробовать всё наилучшим образом. Здесь нет места скорости и бездумности — только наслаждение и внимательное обходительное отношение.
Широкая ладонь, сражающая одним махом сотни вражеских голов, провела по позвоночнику в приглашающем ненастойчивом нажиме приблизиться теснее, упереться вплотную. Смесь поражающей мощи и деликатности покоряла, это дарило невероятные ощущения, и мир со звоном разлетелся, оставив их двоих, целующихся со всем вкусом и любовью.
Цинцю восхищался, плавился… Его кровь разворачивала вены в попытках перекинуть свой жар дальше по телу, и его спина, ноги и шея не выдержали столь огромной дозы хлынувших гормонов и более чем послушно поддались навстречу увлекающей руке, её призывному натиску. Шэнь рухнул в тесные объятия, желая задохнуться, умереть от столь огромного наслаждения.
Цингэ увлёкся без памяти этой игрой ощущений. Он словно пил нектар, так ему было сладко. Полностью полагаясь на внутреннее чутьё, он углубил поцелуй, и участившиеся дыхание, понемногу превратившееся в стон, стало настоящей наградой.
Дыхание у обоих стало таким, будто они выплывали с невероятной глубины на поверхность, и это было уже много. Нужно остановиться и отдышаться. Сейчас нет места «углублению отношений», которое могло начаться в любой момент.
Сперва нужно усвоить это.
Лю Цингэ слегка сжал затылок Цинцю, приподнимая его голову, и разорвал поцелуй, дыша так, словно сдал забег без духовных сил в пятьсот кругов вокруг своего пика. Видя, что его зеленоглазый шисюн дышит не легче, он в затуманенном рассудке предположил, что для первого раза получилось нормально. Он, конечно, без опыта, но лично ему понравилось и, судя по разрумяненному Цинцю, мог предположить, что тому тоже.
Теряться в догадках ему не дали шанса. Шэнь сквозь зверскую задышку прошептал напрочь севшим от расслабления голосом:
— Мне… страшно представить… насколько… ты хорош в постели… раз так целуешься… У меня есть… возможность умереть от переизбытка ощущений…
Цингэ провёл большим пальцем по зацелованным алым губам, отмечая, что его Цинцю и впрямь создан для исключительно сладких утех — настолько он будоражил его размякшее сознание. Удовольствие пленило обоих, и они продолжали смотреть друг другу в глаза, утопая синхронно в этом блаженстве.
На силу собравшись с мыслями, Цингэ хитро улыбнулся, задавая волнующий вопрос.
— Значит, я правильно понял — ты отвечаешь мне взаимностью, и я могу быть… ближе?
Цинцю заворожённо смотрел в эти обсидиановые глаза и утвердительно кивнул, сладко прошептав:
— По правде, я никогда и не думал, что даже простой поцелуй способен вознести на вершины столь огромной высоты. Я действительно умираю от нетерпения прочувствовать все грани твоего таланта…
На губах Лю блеснула ухмылка.
— Цинцю, ты отъявленный бесстыдник. Мой долг, как честного человека, сообщить тебе об этом и вразумить тебя. Завтра же подадим на отставку и пойдём служить адептами на пик Ку Син, отдаваясь всецело аскетизму и воздержанию.
Шэнь зашёлся смехом, прикрывая тонкой кистью руки рот.
— Спасибо, мой дорогой, за заботу! Да вот только ты же и станешь причиной массового грехопадения этого пика. Ты слишком знойный мужчина. Обещаю, я буду совращать тебя с особым старанием, и вскоре от той обители останется лишь табличка с названием.
Цинцю подтянул лицо Лорда пика Байчжань и звучно быстро поцеловал в губы, продолжив заговорщическим тоном.
— Вот только у меня есть к тебе предложение. Ты согласен со мной на весьма… необычное путешествие перед отставкой?
Цингэ лишь неопределённо сдвинул плечами. Он согласен хоть на край света следовать за этим коварным зеленоглазым змеем.
— Уговори меня под парочку пиал вина и ещё одним поцелуем. Тогда всё может быть.
В комнате, где уже почти догорели в подсвечниках свечи, разлился тихий приглушённый смех абсолютно счастливых людей.
***
[Загрузка данных…]
[Идентификация пользователя «Шэнь Цинцю»]
[Обработка исходных данных…]
[Загрузка исходных параметров тела…]
[Загрузка навыков…]
[Загрузка предметов…]
[Сохранение прогресса выполнено успешно.]
[Идентификация второстепенного персонажа «Лю Цингэ».]
…46%
…98%
…100%
[Сохранение базовых параметров и настроек.]
[Инсталляция расширенных патчей.]
[Добавлены новые слоты расширенной версии.]
[Удаление ограничений, предписанных сюжетом…]
[Прошу, ожидайте…]
…4%
…51%
…100%
[Удаление ограничений завершено.]
[Инсталляция завершена успешно.]
…
[Протокол по запуску переселения подтверждён. Перенос в реальность через 9, 8, 7…1]
[Запуск]
***
Странные запахи. Даже сравнить не с чем. Они слишком не свойственны для дома Цинцю, где Лю Цингэ частенько оставался на ночь. Голова трещала от вчерашней попойки, и глаза открывать не хотелось, поэтому горный лорд продолжил лежать, мучаясь спазмами боли и принюхиваться к непонятным запахам, слегка опустив лицо. Ага, вот аромат зелёного чая и лохматая макушка. Хорошо.
Жарко, просто кошмар. Ноги затекли, и… его задницу крепко сжали. Возня возле груди, а потом его деревянные ноги опутали ноги Шэня, по-хозяйски подминая под себя, чтобы было удобнее.
Вечно он так. Цингэ чувствовал себя вещью, которую Цинцю нарёк «подушка-обнимашка», и плохого в этом было только одно. Естественный бодрый подъём в штанах с утра из-за этого любителя поприставать, но сейчас была беда похуже. Голова и истинно демоническая засуха во рту убили все реакции, оставляя желание помереть бесславной смертью. В такие моменты прославленный заклинатель с особой надеждой уповал на золотое ядро, про себя вознося молитвы милостивой Гуаньинь за то, что уродился таким фартовым и мог прокачивать тело внутренними ресурсами.
По меридианам прокатилась волна чистой духовной силы, избавляя от неприятных ощущений и головной боли, в один момент улучшив самочувствие до состояния почти что идеального.
Пока энергия очищала тело от последствий попойки, Цингэ обхватил крепче Цинцю, проделывая тоже самое и с ним. В ответ за такую благодать руки на ягодицах пару раз сжались и разжались, а в районе груди раздался тихий сиплый зловещий смешок.
Его нагло облапали!
Румянец восстал из мёртвых, густо залив скулы и щёки, но глаза так ещё и не открылись.
Они вчера только целовались, а сегодня аж такая наглость!
«Ну погоди, Шэнь Цинцю, сейчас только освежиться нужно, и будет тебе достойный ответ!»
Глаза медленно разлепились, и Цингэ обвинил свой мозг в неадекватной работе. Если верить последним данным, полученным от глаз, он вместе с Цинцю лежал на очень большой кровати в абсолютно неизвестной комнате непонятного оформления. Это точно не хижина на пике Цин Цзин. И потому запах совершенно не тот.
Усердно проморгавшись, Лю напрягся, начиная понимать, что картина не меняется, и они реально вообще непонятно где.
— Цинцю… проснись. Мы не у тебя дома.
