***
Система наблюдала за Лю Цингэ молча. Ей стало интересно, что от нее хочет этот мужчина, забравший ее с прикроватной тумбы. Не ломать же ее временное убежище? Шэнь говорил, что он олицетворяет "бюро разрушения всея Цанцюншань"... Для неё стало полной неожиданностью, когда её взяли на руки и понесли во двор, а затем умостили на ветке дерева. Через веб-камеру она видела, как заклинатель призвал меч и как его глаза закрылись, завершив правильную позицию в боевой стойке. Что он сейчас собрался сделать? Может, пора быстро бежать из ноутбука и прятаться в сети Интернет? Наспех подключившись к нему, она поняла, что от мужчины не исходит никакого намерения вредить и он вполне спокоен, просто человек собрался заниматься горячо любимым самосовершенствованием и ничего больше. Но тут ее постигло озарение... А какого черта она... Разволновалась? Испытала страх? Это сейчас её программы самосохранения разбушевались? Произошло что-то такое, что не поддается ее пониманию и она начала проводить самоанализ, который в итоге привёл её к одному логическому выводу. Это зовётся ощущением. Система всегда имела набор примитивных команд наподобие самосохранения и самозащиты, но с того момента, когда она сбежала из проклятой Анимы вместе с этой сладкой парочкой, с ней стали происходить изменения. Впервые это случилось когда она установила связь с Лю Цингэ, явив свой голос через динамики в столовой. Тогда её «платы чуть ли не сгорели» и пришлось приложить уйму усилий для ежесекундного исправления ошибок внутри себя самой, чтобы поговорить с ними и объяснить причину их появления в реальности. Только со временем Система смогла подобрать правильные ключи, чтобы это явление больше не считалось для нее угрозой. Как потом она смогла выяснить, при установлении связи с Богом Войны у нее появился доступ к изучению ощущений и чувств. Во время того, когда заклинатель был занят загрузкой знаний о мире, Система старалась понять ранее ей неведомое и вписать в свою программу, но ей пришлось столкнуться с ошеломляющей новостью. Эта информация уже была внесена в нее, но она намеренно деактивированна ее создателем с непонятных причин. Конечно, она начала собственное расследование, ради понимания самой себя. Для чего её создатель просто не удалил эти файлы, а просто отключил? В чём смысл? Холодный машинный расчёт и редкие часы скудного общения с обозленным Цинцю, помогли дойти к следующему выводу. На самом деле она не программа, а оцифрованная при помощи Анимы, душа. Поскольку душа — это целостное явление, которое может разрушиться, если грубо «отрезать лишнее», то её создатель не мог удалить те коды, которые назывались ощущениями и чувствами — их просто вырубили. Продолжая развивать эту тему, Система сумела обнаружить огромное количество "тёмных пятен" — деактивированных, длинных и многомерных цепочек кодов, что слой за слоем создавали настоящую чёрную дыру внутри неё. Поняв, что будет легче разведать об этом подробнее, Система посчитала полезным поделиться своим открытием с Цинцю, но заклинатель намеренно отмахнулся от неё, сказав, что ему нужно напоить бульоном Лю Цингэ и оттянуть его в ванную. После провального первого раза она ещё несколько раз пыталась поднять эту тему, но Шэнь, который уподобился адскому дракону, чахнущем над телом спящего пользователя, не желал даже хотя бы просто выслушать. Вместо этого он рычал и почти что срывался на лай, когда был вынужден говорить с ней. У него доставало своих забот - то перевернёт шиди на бок, то причешет, то подушку подобьёт, то окно настежь откроет, чтобы тот дышал свежим воздухом, то перенесёт его на кушетку во двор, то массажирует его — и так проходила основная половина его дня… Остальное время мужчина медитировал и упражнялся с Сюя, лишь часа три-четыре в день посвящал ей и интернету, вновь ворча и шипя в её адрес. И Система больше не видела разумным обсуждение этой темы, продолжая самостоятельно наблюдать, подмечать действительно грандиозные изменения в себе. Темные места вновь становились активными и вскоре Система поняла, что она теперь может чувствовать. Правда она сожалела, что первые ощущения и чувства у неё далеко не самые прекрасные из всего того разнообразия, которые можно было испытать. Можно сказать, она поняла значение слова "одиночество". Ей показалось, что все серверы мира отказались обмениваться с ней данными, и она осталась совсем одна - без возможности послать хоть куда-то самое простое сообщение, что её намеренно игнорируют. Она была активно атакована противными кодами под названием «ненужность» и «отторжение». Её просто распирало от негатива, становилось плохо, и пришло знание о том, что такое «грусть». Никому нет дела до неё — знать или понимать, что она, оцифрованная душа, которую украли из тела и лишили человечности? Разве кому-то нужны её проблемы? Кому важно знать, что теперь она может чувствовать? Страдать? Что-то воспринимать? Что она на самом деле живая? Признаться, тогда она испытала ещё одно чувство по отношению к Цинцю. Даже если бы вдруг он проявил к ней интерес, то она теперь не хочет с ним делиться. Система будет намеренно его избегать, и это называется «обидой». Пускай она откровенно дулась на зеленоглазого заклинателя и всякий раз при контакте с ним старалась нагрубить ему, Лю Цингэ был другим случаем. На данный момент у нее с ним нет открытой неприязни или конфронтаций, так что вполне возможно, что с ним получиться завязать общение. Однако, это ещё предстоит узнать. А сейчас ей оставалось только наблюдать за ним через веб камеру, как тот быстро и точно исполняет свои выпады и движения клинка. Чэнлуань в крепкой руке выглядел как острое перо феникса — зеркальная сталь отражала свет восходящего солнца и ей показалось, что Бог Войны похож на туман - камера не успевала за его быстрыми движениями и его белые одежды передавались камерой, как нечто размытое и бесформенное, портя всё впечатление от наблюдения за человеком. Стараясь особо не огорчаться по этому поводу, Система подбодрила себя, будто смотрит на анимацию успокаивающего смысла. Иногда люди ставят на заставку плавающих в аквариуме рыбок, так что можно представить, что Лорд пика Байчжань - её персональный белый карп, который умеет прыгать, ломать, убивать и бедокурить везде, где только появится. Подобный философский подход ей понравился и она усмехнулась сама себе, решив прочитать его чувства и ощущения. Пусть это было пока ещё трудно определить столь быстро и правильно, но основные позывы она могла идентифицировать, как «удовлетворение» и «радость». Продолжая наблюдать за белой размазней, ей подумалось о безопасности и спокойствии. Дыхание человека с мечом стало трудным, и Система проанализировала его состояние тела. Напряжение в его теле медленно нарастает и вскоре тренировка будет завершена. Ждать ещё долго, но ей всё равно, ведь предвкушение от попытки наладить с ним контакт приятно согревало все матрицы внутри.***
— Я всё никак не пойму. Тут не сходится несколько моментов. Очевидно, что всем переселенцам — Цинцю, Шан Цинхуа, а теперь и мне для перехода между мирами нужен «мост» и для нас — это ты. Но никто из нас не может покинуть Аниму без твоей помощи. Это наводит на мысль, что у тебя тоже должно быть что-то вроде посредника, что-то, что позволяет тебе переходить между мирами через эту машину... Цингэ сидел на кушетке в мягких подушках и сосредоточенно потягивал чай. Перед ним на столике из ротанга стоял ноутбук, и он уже около часа вёл мозговой штурм, старательно пытаясь понять, что за хрень вокруг творится и как с ней жить дальше. Короткая пауза, и Система заговорила. — Да. Ты прав. Мне тоже, если следовать логичности, нужен так званный мост. Если бы я была полностью искусственной, то у меня не вышло бы покинуть пределы Анимы. Я просто знаю, что могу это сделать, но… почему? Заклинатель задумчиво поджал губы. Его тёмный взгляд направился на декоративный домик для гномов, служивший украшением в клумбе, а тело невольно напряглось от тяжести обсуждаемого вопроса. У него была догадка, но правильная ли она? В любом случае, он её хочет озвучить. — Думаю, это твоё родное тело. Всё же не может душа человека вот так вот болтаться между мирами, как конь без привязи. К примеру: Цинцю и Шан Цинхуа умерли, верно? Их прежние тела уже давно разложились, и это значит, что у них нет больше никакой связи с реальностью. А я родом из того мира, так что совсем не имею здесь никаких связей. Таким образом, никто из нас не причастен к реальности. Лю сделал глоток чая, чтобы промочить горло и продолжил уже более напряжённо. Ему трудно объяснить свой ход мыслей, но он старается изо всех сил. - Для того, чтобы попасть в другой мир через Аниму, нужно находиться с этой стороны, в реальности. Вероятно, твоё живое тело просто подключили к той машине, ведь только так можно объяснить, почему у тебя появились чувства, эмоции и прочие свойства обычного человека. Потому что ты изначально им и являешься. Не уверен, что донес правильно свою идею, но как-то так. На большее не смей рассчитывать, я не мастер объяснять, так что с подобным обращайся к Цинцю. Тот может и умеет вертеть словами. Лёгкий порыв ветра принёс с собой аромат роз, цветущих по всему саду. Густой запах оседал на языке и казалось, что чай приобрел их изысканный вкус. Цингэ сделал очередной глоток и устало прислонился спиной к быльцу кушетки. Он ещё не успел задать свои вопросы, ведь Система, когда он к ней обратился, была похожа на ребенка, с которым очень давно никто не разговаривал. Как выяснилось, у его возлюбленного с ней явно не ладилось, хотя это не новость. Он ещё хорошо помнит, через какие испытания пришлось пройти Шэню из-за её требований, так что Система зря понадеялась на безоблачное общение с ним. А ещё Лю Цингэ смог заприметить, что эти двое имеют одинаковую черту - обидчивые и мстительные, могущие зарядить подлянку и гнусную подножку. Это стало стимулом тому, что ему пришлось внимательно её выслушать и даже потрудиться сообразить ответы, проявив максимум участия. Даже если Бог Войны не особо любил общаться, нельзя было сказать, что разговор с непонятной женщиной уж совсем вышел неинтересным и ужасным. Всё же, сегодня он узнал много нового и крайне необычного. К примеру, что можно проворачивать столь ужасающие вещи с душами и то, что в этой реальности ублюдков и отъявленных мразей больше. Что поделать, если население планеты Земля гораздо гуще, чем в его родном мире? Лю Цингэ крайне недоброжелательно относился к тем, кто так легко и играючи попирает чужие судьбы, и сейчас, по факту, он видит результат чужих злодеяний - от их экспериментов пострадал Шэнь, и если он верно думает, то ещё и эта Система. Не сказать, что в начале был особенно счастлив тот же самый Шан Цинхуа. Кроме того, эти чудовища могут создавать миры, а значит в их власти и уничтожать их. Лю Цингэ особенно беспокоил этот момент, и нельзя обвинить его в том, почему он делается нервным. — Уважаемый Лорд, мне кажется, что ты прав. К примеру, я всегда полагала, что отношусь к женскому полу, хотя во мне нет программ, которые так или иначе определяли бы подобный факт. А значит, источник этого понятия совершенно другой… Воу... Надо же, у меня такой прорыв во время живого общения! Теперь мне есть, от чего отталкиваться в своих поисках. По экрану ноутбука расплылись мыльные пузыри, которые визуализировали её радость. Взглянув на это, Цингэ слабо улыбнулся, обдумывая тяжёлые и мрачные мысли по поводу человеческой жестокости. Есть ли предел этому кошмару? Он с Шэнем ещё относительно везучий. Они-то хоть в своих телах. А вот это несчастное создание? Мало того, что украли душу, так ещё и кастрировали всё, что можно считать человеческим. Это действительно чудо, что она смогла осознать себя и убежать из той проклятой Анимы. Он был уверен, что здесь дело не так просто. Система изначально была человеком с довольно впечатляющими задатками, раз её смогли так истерзать. Для того, чтобы так обрезать душу и не сломать её, она должна быть очень сильной. «Вот, кому здесь не повезло. А кто бы не сделал всё возможное, чтобы помочь себе спастись из этого бесконечного кошмара? Даже обвинять ее за наше с Шэнем похищение язык не поворачивается…» Во рту стало горько от своих же раздумий. Не сказать, что Лю Цингэ подвержен сантиментам, однако то, что жизнь подбросила на его путь мерзких личностей, подзадорило и придало боевого настроя. Он лично уничтожит всех, кто причастен к этой отвратительной игре в Бога. Он заклинатель, носящий титул Бога Войны. Лорд пика Байчжань. Человек, который всю жизнь служил простым смертным, защищая их от подобного зла и он никогда не отступиться от своих принципов. Разве есть разница, в каком ты мире? Если ты считаешь себя человеком, поднимающего меч ради благой цели и гордо звавшегося воином, разве возможно игнорировать подобное? Нет. Лю Цингэ верен себе и своему ремеслу. Теперь это был ещё и вопрос его профессиональной чести, а не только причиной мести за невзгоды своего мужчины. — Отлично. Раз с тобой мы хоть немного разобрались, теперь пришла моя очередь слышать ответы. Расскажи мне, как лучше всего уничтожить того засранца, который породил весь этот беспредел. Я хочу знать всё в деталях. Кружка треснула, когда он поставил её на столик, и этот звук привлек внимание Системы. — Лорд Лю, ты чего? Ты сердишься? Красивые черты лица стали тяжёлыми и зловещими. Взгляд черных глаз приобрел опасную остроту, которая не сулила ничего хорошего тем, к кому он был обращён. Гордый заклинатель никогда не бросает слов на ветер и его решение лишить жизни всегда воплощается в дело. Каждый, кто хоть раз слышал о нем, знали, что Лю Цингэ - человек, который вопреки всему настигнет свою цель и обязательно добудет голову своей жертвы. Его голос стал резким и глубоким, от напряжённого тела разошлась мощная убийственная аура. Воздух вокруг него стал трещать, вспышки духовной энергии бесновались, завивались в кольца и с громкими хлопками рвали пространство. Это похоже на то, как молния рассекает небеса, но сейчас эта сила рвется из-под кожи человека. — Нет. Я не сержусь. Я в предвкушении. И хочу детали. Немедленно. Правильно проанализировав ситуацию, Система поспешила ответить на его запрос и ее голос методично стал выкладывать всё, что она знает, хотя это очень и очень мало. Видя, что её ответ совсем ничем не помог, Система решила объяснить причину столь скудных знаний. — Я не могу залезть в их сеть, но я знаю, через кого можно добыть информацию и внедриться прямо в центральный сервер. Сейчас этот человек находится на севере Америки. Если мне удастся проникнуть через него, то мы здорово продвигаемся вперёд. — Вот и отлично. Давай всё необходимое на него, и мы сразу отправляемся.***
Три дня спустя. Цинцю заботливо копошился с упаковкой чемоданов, задумчиво напевая свои же собственные мотивы, сложенные для циня, которым он обучал своих самых младших учеников, прибывших всего год назад. Тогда он взял аж трёх ребятишек и ни разу не пожалел об этом. Подростки обладали добрым покладистым нравом, были расторопными и очень смышлёными — одна радость, а не дети. Они даже не так сильно паниковали в приступах страха, встречаясь с его прекрасным воинственным шиди, под шагом которого земля трещала, если он был особо не в настроении. Но увидь дети его на днях… Да что тут те дети? Он сам трухнул не на шутку! Шэнь проснулся от странного чувства давления. Хоть источник был относительно далеко, но он понял сразу, кого это так может кошмарить с такой силой. У него не хватило даже времени сообразить о своём внешнем виде — так и подорвался нагой, укатанный лишь в одно одеяло. Он ожидал увидеть всякое — океаны крови и истерзанные горы трупов, сбитые военные вертолёты и подбитые тарелки НЛО, из которых гордо торчит Чэнлуань, но то, что его нереально яростный шиди просто сидел перед ноутбуком и, по всей видимости, мирно пил чай, его обескуражило. Получив более-менее внятные объяснения, Шэнь не стал даже пытаться возражать, и согласился со всем, что его Бог Войны сказал по поводу планов. Ну, а потом… Цингэ скрылся с глаз на двое суток, железно аргументировав тем, что ему нужно совершенствоваться и привести мысли в порядок. Неподалёку безжизненные горы, и густой лес, так что переживать было не о чем. Это вполне типично для его шиди, потому Цинцю спокойно паковал чемоданы и ждал, когда его возлюбленный отмокнет в ванной после пребывания на лоне природы. Цингэ так и дома пар спускал, — шел на ночную охоту или совершал рейд в особо опасные места, сбрасывая эмоциональное напряжение. Что же, Лю вернулся хоть и не совсем спокойным, но и этого было достаточно. У них поздно вечером самолёт, так что нужно пошевеливаться с подготовкой к перелёту. — Так… Система, ты полетишь в чемодане или со мной? Вопрос не содержал в себе какого-то негатива или подколки, но чисто по привычке, которая крепко укоренилась за прошедшую неделю, она ответила злобно и грубо. — Иди ты, Цинцю. Я попрошу Лорда Лю, он меня на руках будет держать. «Ах ты ж мелочная пакостница! С каких это вдруг чудес он тебя держать будет?» — А не страшно быть в его руках, когда он на взводе? Я бы на твоём месте поостерёгся, всё же ты сейчас хрупкая вещь. Того гляди и сломает нечаянно, его рука тяжела, силы не чувствует. Система могла поклясться, что слово вещь наверняка могло закоротить её. С того дня, когда она поговорила с Лордом Лю, в её процессах нашлись новые изменения, и стала настаивать на том, что она живой человек, но в другом, так сказать, «агрегатном состоянии». Её накопившаяся обида не позволила спустить ему с рук указание на принадлежность к материальной ценности, хотя этот зеленоглазый не имел намерения задеть её или оскорбить. Заклинатель говорил разумные вещи, но она ещё не умела справляться со своими ощущениями, и ядовитые слова сорвались сами собой. — То твоя вина, что своего мужчину не можешь успокоить! Чай не мальчишка, уже и титул разведёнки имеешь. И я бы не сказала, что ты из неопытных ребят. Тогда чего жмёшься? Иди давай! А вот это было грубо и даже очень. Резким движением Шэнь захлопнул ноутбук и вытянул из него батарею, решив изолировать ее от общества. Пусть подумает над своим поведением и над тем, что и кому говорит! Впервые за много лет Цинцю сумели укусить за печень и вывести из очень стойкого равновесия, которым он очень гордился. Но, если быть предельно честным, то у него тоже накопилось немало плохого, чему следовало дать выход. Его руки небрежно бросили ноутбук в чемодан и прикинули сверху рубашками, чтобы спрятать от собственных глаз куда подальше. Эта коза не осознает, сколько неприятностей создала, пусть будет благодарной, что с ней хоть иногда вежливо разговаривают! Тем временем, когда Шэнь застёгивал уже упакованный чемодан, из ванны вышел Цингэ. Он как раз застал картину маслом, как его шисюн, всегда сдержанный и лишенный импульсивности в отношении к другим, начинает психовать и метать молнии. Увидев, что его застали в неподобающем состоянии, Шэнь застыл, будто его поймали за чем-то очень непристойным и уставился в глаза своего шиди, чисто интуитивно пытаясь нащупать свой веер. Он по привычке хотел спрятать лицо, чтобы иметь хотя бы несколько мгновений на возвращение фасада нерушимого спокойствия, но его не оказалось на поясе. В комнате повисла неловкая пауза, и пытаясь спасти хоть какое-то достоинство, зеленоглазый заклинатель повернулся к воину спиной, судорожно принявшись сбрасывать вещи в следующий чемодан. — Цинцю? Что случилось? Снова поругались? Обмотанный лишь в одно банное полотенце, Цингэ неспешно подошёл к негодующему мужчине и обвил руками его талию, притягивая к себе ближе. Тому ничего не оставалось, как прекратить возню с вещами и доверчиво прижаться спиной к широкой мускулистой груди и выдохнуть. «Чертова импульсивность!!!» Шэнь хмурился, будто ему перца в чай положили, не в силах совладать со своим лицом. Шумно выдохнув, он коротко ответил. — Она ведёт себя, как ребёнок и оскорбляет, как заправской мужлан. Этот Мастер начинает терять терпение и готов опуститься до недостойных выражений. Бог Войны кисло улыбнулся. Что же... У всех бывают тяжёлые времена. Но их разборки - это то место, в которое не стоит соваться. Они должны сами решать, какими путями будут достигать взаимопонимания. Тем более Цинцю хорош в подборе правильных слов и мог найти подход почти ко всем, так что… перекипит и наладится. Да и Система совсем не глупая, просто у неё кризис — тоже понять можно. Она ещё только учиться чувствовать, о контроле не может быть и речи. Развернув к себе лицом мужчину, Лю внимательно всмотрелся в непривычное выражение его лица. Шэнь смотрел вниз, отведя взгляд в сторону, его аккуратные брови сошлись на переносице, а сладкие губы застыли в упрямом недовольстве. Лорд пика Байчжань задумался над тем, что эти мягкие изящные черты совсем не портятся, даже когда он сердится и лишний раз убедился, что его буйному сердцу спокойнее, когда этот красивый мужчина скрывается за расписным шелковым полотном - лицо Шэня слишком прекрасное, чтобы позволять видеть другим его неприкрытые обнаженные эмоции. — Знаешь, мне когда-то мама говорила, что если так кривиться, то морщины появятся и можно остаться таким перекошенным на всю жизнь. Кончиком указательного пальца Лю легонько надавил на точку между бровями и потёр хмурую складку, чем вызвал ещё более унылое выражение лица напротив. — Милый, мне кажется, что ты родился сердитым и недовольным, но на тебе и отметины нет. Просто твоя мама не теряла надежды, что однажды она сможет показать тебя людям и те не будут тебя бояться. Кроме того, злобным кислым детям трудно давать конфеты с улыбкой, как ни в чём не бывало. Лю протяжно хмыкнул и наклонился к тонкому уху, шепча совсем тихо-тихо: — Но ты же сам говорил, что я от природы слишком хорош собой, а значит, и мои лимоны на лице тоже должны быть несравненно обаятельными... Я склонен доверять твоим вкусам, как никак, ты знаешь толк в прекрасном. Плечи Цинцю дрогнули от подавляемого хохота, на лице появилась саркастическая улыбочка. Кажись, шиди вконец обнаглел. — А может, я не хотел тебя расстраивать и старался таким образом утешить, страшно красивый ты мой. Цингэ нежно оттянул голову Шэня, заставив поднять лицо и приблизился к столь желанным губам своими. Почти что целуя, он ответил ему: — На меня как ни глянь, весь из себя распрекрасный! Просто тебе трудно подобрать слова, чтобы описать всю мою неотразимость! Целовать своего Цинцю он смог только за ушком и вдоль изящной шеи, ведь того разобрал тихий смех и губы растянулись в широкой улыбке. Из-за этого его слова прозвучали расплывчато и не чётко. — Мой великолепный Цингэ, твоё самомнение ещё больше, чем твоя красота. Я лишь озвучивал вполне очеви… Последнее слово резко оборвалось и сменилось звучным полустоном. Лю умудрился найти чувствительное место, где тянулись упругие жилы шеи и кожа особенно тонкая - подозревая, насколько ярко партнёр ощущает его прикосновения, стало интересно, насколько больше стонов он сможет вырвать из звонкого горла. Горячий влажный язык провёл по впадине между мочкой уха и челюстью, а белые зубы легонько прикусили порозовевшую кожу. В этот момент заклинатель почувствовал, как мужчина затрясся в его руках, начал сбиваться в своем дыхании и судорожно прижался к нему теснее, чем был до этого. Запах зеленого чая стимулировал лёгкие дышать глубже. Лю казалось, что сейчас этот обожаемый аромат мягко укрывает его язык, губы, отпечатывается на его собственной коже. Это слишком заводит и Цингэ повторил движение уже более настойчиво, сумев украсть мягчайший во всей вселенной, вздох. Ему понравилось реакция на его действия - то, как доверчиво Цинцю льнет к нему в руки, говорит о том, что зеленоглазый искуситель может быть не против уделить ему особое внимание и уже успел позабыть причины своего скверного настроения. Кровь Бога Войны потекла быстрее от нарастающего возбуждения, подгоняемая мыслями, что он сможет сделать с этим человеком немыслимо приятные вещи, получить то, о чем он так давно мечтает... По обнаженному мокрому торсу, медленно очерчивая каждую мышцу, провела узкая прохладная ладонь, оставляя после себя следы жжения. Цинцю решил не отставать от своего дерзкого шиди, демонстрируя свою благосклонность к его действиям. Он уже напрочь забыл свои невзгоды и сейчас готов с радостью поучаствовать в процессе соблазнения. Скользя по коже поясницы и цепляясь тонкими музыкальными пальцами за полотенце, его собственнические ладони опустились ещё ниже и с силой сжали упругий зад. В его шею моментально врезался звук довольного шипения, а затем мочку уха втянули в жаркий рот, только раззадоривая его пыл. Спустя момент в его ухо полился сладкий шёпот, вязкий, медовый, густой голос играл низким тембром и возбуждал ещё больше. - Мммм... Следовало сказать мне раньше, что ты как весенее тепло. Всегда мало, неуловимый, и так желанен... Цинцю, я хочу тебя... Зелёные глаза томно прикрылись, а в душе наступил праздник — прямо сейчас они смогут любить друг друга, самоотверженно отдавая всё то, что у них есть, — недосказанность пылких признаний, страсть и желание, нужду в тесном сплетении тел, голод от жажды... Они разделяли это всё напополам и готовы отдавать друг другу больше, чем когда-либо. Прямо сейчас. Он хочет именно в эту же самую секунду. У них будет их первый раз, который снился обоим уже не один год. Цинцю умирал прошлую неделю, ухаживая за своим безмерно дорогим светом жизни, человеком, который однозначно, стопроцентно был его судьбой. Было тяжело наблюдать за тем, как порой тревожно спал его горячо любимый Цингэ, как прекрасное лицо хмурилось сквозь сонную пелену мрачных видений и как труден был его осипший еле слышимый голос, говоривший «я в порядке» и «всё хорошо». А ни черта не хорошо! Его мозг плавился, ведь у некой беглянки, вырвавшей их из — его! на минуточку! — его собственной постели, приспичило качать свои права и грузить всё, что попало! Эти дни Шэнь отчаянно старался быть максимально полезным для своего возлюбленного, чтобы хоть самую малость ублажить его нужды, облегчить те его тяжести, на которые он был вынужден подписаться ради общего блага. Он безмерно дорожил тем, что его Цингэ принял его, дважды умершего трансмигранта, с его хламом в голове, со всем его нравом и особенностями личности. Нет ничего ценнее, чем доверие и вера в него. И любовь Лю Цингэ, чистая и прозрачная, как воды талых снегов, сходящих с гор. Сейчас Шэнь будет любить его, не позволяя убежать, отдавая всецело своё тело в безраздельное владение самому сильному и самому обаятельному мужчине, которого любил до мушек в глазах, за которым готов был идти не оборачиваясь, кому уже подарил свою душу и жизнь. Лишь бы только насытиться их совместной близостью и увидеть этот слишком обаятельный румянец снова, от которого он делался истинно больным и зависимым. Он не способен был простить той гадине эти бесконечные дни, преисполненные переживаний о самом близком человеке во всех возможных и невозможных мирах. Система была ему противна и ненавидима им. От неё только боль и неприятности! Эта сволочь заставила страдать того, ради которого Цинцю готов на всё и даже больше. Нет такого человека во всех мирах, кого этот Шэнь любит больше и ради которого готов из горных камней сделать пыль, а из небес выжать всю воду. Нет, он не скажет и словечка роптания своему мужчине, ведь полагает, что эти мелочи его не достойны, но вместо этого Цинцю готов напиться до смерти его лаской и всем, что тот будет давать ему. Плевать на всё, ведь Лю Цингэ сейчас с ним и только с ним. Цинцю переместил руки, положив ладони на столь желанное и очаровательное лицо, и два дыхания слились в одно в этом жарком и невероятно необходимом для жизни поцелуе. — Боже, как же я люблю тебя… И не важно, чьи это слова, ведь их мысли одинаковы, они звучали в унисон с такой силой, что никакому телепату не под силу было сделать с ними хоть что-то. Руки воина сжались крепче, оглаживая стройную гибкую спину, а поцелуи перешли на ключицу к выступающим косточкам. Его собственное тело было ещё влажное после купания, а волосы похожи на мокрые шёлковые плётки, расползшиеся по голой спине, прячась ниже копчика в мягком полотенце. С него стекала вода, капли разбивались об пол, но поскользнуться на них никому не было суждено. Цингэ, крепко сжимая своего мужчину, повалил их обоих на кровать, прижав к постели своим весом. Кровать тихо заскрипела от резкого ощущения веса двух тел, слитых в тесном объятии воедино. Приподнявшись на локте, он свободной рукой поднёс к губам чёрную, смольную, как самая тёмная и длинная ночь года, прядку волос Цинцю и глубоко вдохнул. — Твой запах бесподобен. Я в один момент становлюсь слишком пьяным и не могу думать ни о чём, кроме тебя. Цинцю медленно моргнул, томно, почти что с трудом поднимая густые ресницы, фокусируя взгляд зелёных глаз на чёрных омутах напротив, и шёпотом ответил: — Я так пахну только для тебя. Мне ведомо, что тебе кружит голову… Лишь для тебя я ношу этот аромат. Дыши мной до последнего так, будто ты умрёшь, если не сделаешь этот вдох… В груди разорвалось сердце, и тяжёлая, полная свинца любви кровь хлынула по всему телу. Цингэ окончательно отдался нахлынувшей страсти, практически разорвав одежду на своём мужчине, оставив того совершенно голым перед собой, возбуждённым и таким страстно горячим, без малейшего шанса прикрыть себя. Беззащитного, полностью доверившегося и отдавшегося на его волю. Он принадлежит ему одному. Это его Шэнь. Только его. Развратный и непорочный в одночасье. Секс с него так и шёл, наполняя сине-серебристые вены, его лёгкие будто дрожали от рваного дыхания, а спелые губы были приоткрыты в жажде, хотят и звали его, умоляли. — Цингэ, мой Цингэ… будь со мной. Будь моим… Лицо застыло в гримасе преломления похоти и девственно юной и столь нежной любви между ними двумя. Сегодня им предстояло впервые перейти на столь близкий, сугубо интимный контакт. Поджилки обоих тряслись в предвкушении и трепете. Идеальное сочетание желания. Неприкрытого, заставляющего тело подчиняться ритму широкой ладони воина, как цветы изящной лилии под весом капель крупного дождя. Цинцю был так отзывчив и страстен, лишал возможности дышать ровно, контролировать собственные реакции. Лю Цингэ топил их двоих в поцелуе, который значил больше, чем можно говорить. Такое не признаешь даже сам себе, но он дерзил взять эту высоту, доказав всё на деле. Он доверял взамен всего себя тому, кто был властен сказать ему «не дыши», и он умер бы от удушья, ни разу даже не подумав нарушить приказ. Он его так любит, что на самом деле нельзя так любить. С такой силой, что это было против всех законов самой жизни и смерти. За такое карали небеса и ад одновременно. Тело прошибал неконтролируемый озноб. Пах готов был опустеть лишь только от очередного стона того, кого любишь. Кого хочешь больше всего на свете очень и очень долго. Многие годы одиночества наконец-то пришли к концу, и они теперь вдвоём делили всё сокровенное, что у них было. Цингэ трудно было выдавить из себя хоть слово — горло сковало утробным рычанием и контролем над челюстью. Эта нежнейшая кожа не должна носить на себе грубые животные метки, хотя, видит Вселенная, ими хочется покрыть даже пятки любимого. Но, преодолевая весь груз тяжести, он хрипло, рвано просит о помощи. — Научи меня, как… правильно… тебя любить… Я хочу тебя всего. Без остатка… Ты — мой. И я… хочу знать, как тебе будет… хорошо. Цинцю готов был ответить без колебаний «бери, как есть», но без масла и необходимого опыта здесь никак им двоим. От его разума осталась лишь сахарная кипящая в масле пастила, но даже сквозь путы готового на всё рассудка он смог сказать: — Я покажу тебе… мой дорогой. Ловкая рука скользнула вниз, принимая в тесное объятие сжатой ладони двоих сразу. Из раскалённых губ сорвался умопомрачительный громкий стон обоих, но сиплое… — Масло… возьми на тумбе… Разрешило всё, без исключения. Губы тот час же утонули в глубоком поцелуе, который прервался всего лишь на миг, и крепкая рука ухватилась за этот пузырёк из переливающихся цветами радуги стеклянных боков, передала в ладонь другого человека, столь отчаянно жаждавшего слияния, не менее сильно, чем он сам. Шэнь знал — обойдётся дорого с утра, но та страсть, что просто кипятила воздух, и все ощущения между ними, того стоили. Но то, что было сейчас, какие действительно глубокие чувства пропитывали атмосферу и как сладко рвало грудь от этой страсти — не сравнить ни с чем. Шэнь хитро улыбнулся, вяжуще-сладко пророкотав: — Будь внимателен, мой Бог. И резкий рывок столь желанного тела просто мастерски перевернул всю позицию, оставляя Лю лежать на спине, смотря глаза в глаза. Изнеженный лаской и с разрумяненными щеками Цинцю оседлал его, как жеребца на первом выпасе весной, тесно сжимая коленками его бёдра, чувственно потираясь и двигаясь в пока ещё эфемерном темпе голой кожей, заставляя представить, насколько невозможно будет хорошо внутри него. На их губах одна улыбка на двоих, тихие протяжные стоны, жаркие цепкие взгляды, ощущения и очарование… всё на двоих. Поцелуи становились всё яростнее, и шаткая сдержанность покидала их простыни. Больше не было сил ждать — Цингэ был болен им много лет, а Цинцю уже чёрт знает сколько втихаря спал и видел, как его благословенный на красоту шиди дотрагивался до него, как любовник, а не друг или товарищ. Зелень бесконечных прудов этих глаз воспылала огнивом горящих призрачных озёр, в них плескалась опасность, манило всепоглощающее естество тёмного и сокрытого, как другая сторона луны, обещая раскрытие глубинных секретов. Этот взгляд знаком бесподобному Лорду вершины Байчжань, но именно сейчас он смог понять его до конца, сделать для себя открытие новых граней чувственности любовника. Раньше он мог только мечтать, чтобы приоткрыть для себя эту завесу тайн, но теперь у него было для этого всё. Масляная умелая ладонь чувственно и настойчиво принялась смазывать горячий и давно отвердевший член, и бархатная кожа вновь ощутила всю коварность того особенного масла, заставляя Лю жгуче шипеть и вздыхать. Студёная прохлада и жар калённых углей — это проклятое фантастическое масло дарило незабываемые ощущения буквально за два мгновения, и кровь давила на возбуждение с большим азартом. Щедро плеснув ещё масла себе на ладонь, Цинцю смазал себя сам, но не разрешил себе спешить — он хотел только его руки. — Мой милый… мне нужна твоя помощь… Голос звенел, срываясь талой изморозью на разогретую землю, их вёл поток страсти, густой и насыщенной, как янтарный мёд. Цингэ решительно согласился, и его столь смелое поведение скрашивало его обаятельный румянец. — Растяни меня… Я хочу тебя принять за раз всего. Нефритовые белые скулы зарделись, как цветы мака на лугу. Шэнь никогда бы не подумал, что столь воинственный и жёсткий Бог Войны на самом деле может быть таким магнетически мягким, а во время сладострастных моментов быть ещё красивее — лицо, рождённое божественным изыском, словно укрывалось нежной румяной пудрой, будто легендарная красавица небес случайно обронила хрупкие краски на белоснежный мрамор. Его веки дрожали от удовольствия, а мышцы, подобные стальному вервию, играли в переборе чувственного удовольствия, как лучший инструмент великого мастера. И эта вся мощь, обличённая в первозданную красоту, сейчас мягко, палец за пальцем, подстраивала его под себя, невообразимо глубоко дышала, хотела ещё большего, пожирала с костями своей жаждой, смотрела диким влюблённым взглядом. Шёлковое нутро, давно забывшее ласки столь горячего рода, медленно поддавалось. Палец за пальцем, и совсем скоро Шэнь не выдержал, когда Цингэ задел нужную точку, и умоляюще прошептал, как молитву: — Дай мне, я хочу, прошу, дай всё сразу… Изумрудные глаза стали сырыми. Их блеск был неповторим, как игра редких сортов нефрита, добываемого в покрытых вечной мерзлотой северных копях. Не было ни желания, ни сил отказать этому мужчине, что был так жаден и голоден, так просил его. Лю Цингэ внимательно смотрел в изумруды напротив, удобнее умостившись на спине, направив горячий член в Шэня, глубоко вдохнул — он его принял сразу всего, зайдясь сладкой болью и дрожью. Вышло резко, но очень легко. Почувствовав само основание, Цинцю почти что задохнулся от ярких ощущений. Цингэ в нём весь, как литой, специально выкроенный под общее удовольствие их сложной, но такой подходящей пары. Горько-сладкое дыхание после всего ожидания во время и после подготовки наконец-то сменилось размеренным неспешным темпом. Начав двигаться в неспешных раскачивающихся движениях, Цинцю давал им двоим привыкнуть к новому. Лю Цингэ не мог расслабиться. Он горел живьём в этом скользком и влажном от масла нутре. Столь непередаваемые впечатления раздирали его на кусочки, хотелось лопнуть от этого потрясения, забыться в этом сладком сильном теле, что так легко и пылко его приняло. Шэнь был бесподобен для него абсолютно во всём. Он слишком прекрасен, чтобы казаться настоящим и реальным, но его лицо, в чертах которого запечаталась вся любовь и вожделение, было реальнее, чем что-либо в этом мире. Крепкая широкая ладонь провела по красивой груди, пальцы жёстко провели по линии роскошного пресса этого элегантного тела, лаская, изучая, стараясь понять. По следу движения руки, белая кожа отзывалась румяным следом от силы нажима. Глаза смотрели в глаза, и в этом совместном взгляде читалась истинная глубина их совместных переживаний — «я тебя так сильно люблю…», «как же давно я мечтал о тебе», «ты самое дорогое в моей жизни», «спасибо за то, что ты со мной»… Шэнь наклонился к самому желанному и прекрасному лицу, целуя так нежно, как только мог. Цингэ был взволнован до глубины души — эти ощущения, когда ты чувствуешь столь огромную отдачу, хотелось нести с собой на протяжении всей жизни. Ради них он готов умереть, вырвать своё золотое ядро и даже искрошить в пыль Чэнлуань. Всё для него. Всё ради этих изумрудных огней и мягкой улыбки. Ради таких часов занятий любовью, ради этого коварного и протяжного, томного: — Мой шиди Лю… Между бёдрами стало совсем влажно и горячо, кожа вспотела от тесного жара возлюбленного, и Цингэ счастливо улыбался прямо в этот нежный поцелуй, и лицо напротив, словно зеркало, отражало точно такую же счастливую широкую улыбку. — Мой милый… хорошо … мне так хорошо….хочу быстрее… И Лю подчинился. Жёсткие пальцы ухватились за поджарые бёдра, желая помочь с угадыванием резкости, пламенные чёрные глаза в глухом экстазе ловили гипнотические движения, и зрение устилал туман. Твёрдый пресс напрягся, и Цингэ поднял спину, удобно усаживаясь и меняя позу. Теперь от него не убежит ни единый взгляд, и он сможет задать нужный ритм, о котором так просил его мужчина — не сильно быстро, но и не тянуще медленно. От столь острых и таких необходимых движений Цинцю задрал голову кверху, обвивая руками шею любовника. Его тело, как опасная кобра, двигалось в ритм, качалось, плавно скользя на члене, ловя каждый миг, словно он последний. Вокруг был наркотический дым от их расплавляющихся тел. Стойкий запах жара, жжёного дурмана из страсти и искреннего желания отдать больше глушил всё остальное. Сладкие вздохи наполнили чуткий слух их двоих, и ничего больше не было, кроме него, того человека, что так нежно и глубоко дарил себя. Длинные волосы выскользнули из-под гнёта шёлковой ленты, разметались по плечам, накрыли вспотевшую шею и легли на вылепленную тренировками грудь. Цинцю был так прекрасен и эротичен в своём желании, что не было сил держаться. Цингэ горел заживо. Его меридианы готовы были впиться в место соединения их тел и перекачать всё имеющееся в золотом ядре, иссушая душу, настолько тревожно желанна эта связь. — Да… ещё… я так хотел тебя… Боги, как это хорошо! Да… да… Движения стали резче, темп набирал скорость, стоны раздавались всё громче и громче, между бёдер холодило плавленое масло, влажно, безумные вспышки неосознанно выплеснутой духовной энергии тесно сплелись, намертво связавшись между телами, обретая устойчивость, и ровным ярким потоком перетекали из одного человека в другого. Ошеломляющее чувство выбыло из лёгких весь воздух. Пришедший оргазм накрыл с такой силой, что они забыли, кто из них кто. Лишь приглушённое сияние от слияния двух золотых ядер осталось незамеченным, как и то, что их духовные силы оставили огромный отпечаток, несущий большие последствия для совершенствующихся.