Ужасный прекрасный мир.

       Карандаш выпал из руки и гулким звуком стукнулся об пол в тихом помещении студии. Девушка рядом, старательно вырисовывавшая на холсте линию спины, с недовольным лицом повернулась к Мэй.       Брюнетка осторожно подняла предмет и снова взглянула на натурщика. Он не привлекал. Его не хотелось рисовать. Он не нравился.       Девушка попыталась ещё раз поправить набросок, но вдохновения не было. Мэй то и дело бросала взгляд на спортивную площадку, которая так неудобно располагалась под окнами изобразительной студии. Там, прогуливая пару, в баскетбол играл Юнги, вместе со своими приятелями.       Шуга прятался под объёмной серой толстовкой, натянув капюшон. Он ловко обходил соперников, отнимая у них мяч и забрасывал его в кольцо не глядя. Вот что вдохновляло Мэй.        — Ли Мэй, что с Вашим рисунком? — преподавательница лет пятидесяти в строгом брючном костюме тёмно-синего цвета и с короткой тёмной стрижкой, мягко опустила руку на плечо девушки, строго обводя взглядом набросок.        — Меня не вдохновляет этот натурщик. — прямо заявила брюнетка. — Я не хочу его рисовать.        — Вы думаете, что в будущем Вам всегда придётся изображать только то, что хочется Вам? — последнее слово она особенно выделила.        — Я надеюсь на это.        — Хорошо. Раз Вы, юная леди, живёте в своём особенном мирке, где всё подстраивается под Вас, жду рисунок… — женщина помедлила, соображая, за сколько можно сотворить что-то стоящее. — в конце месяца. Нарисуйте то, что вдохновит не только Вас одну. Иначе получите незачет за семестр.       Омега быстро собрала вещи и поспешила удалиться из аудитории, ловя на себе крайне недовольный взгляд натурщика.       Девушка быстро пробежалась по длинному коридору, окна которого выходили на туже спортивную площадку. Взгляд её всё время падал на альфу, который умело крутил на пальце тяжёлый мяч. Все его движения были небрежными, ленивыми, но на удивление точными. Каждый шаг — лёгкий, движение рук — плавными, поворот — мягкий, наклон головы — изящный. Юнги имел необычайно бледную кожу, которую красиво оттеняли иссиня-чёрные волосы, словно вороново перо. Небольшие тёмные глаза, которые горели изнутри. И рук. Эти божественные руки, словно были выточены умелым мастером античной Греции из белого камня. Большие, с длинными аккуратными пальцами и сетью голубоватых вен, проступавших под кожей.       Весь его образ — холодный, неприступный, вдохновлял Мэй. Соблазнял. Заставлял думать о нём чаще и чаще, желая его. Внутри всё напрягалось, натягивалось, словно тетива лука, желая наконец получить то, чего так жаждало.       Девушка остановилась возле большого высокого окна, под которым стояла белая лавка с высокой спинкой. Брюнетка быстро достала из рюкзака папку с плотными листами, карандаш и принялась за набросок.       Ей хотелось запечатлеть Юнги на бумаге, чтобы иметь возможность видеть его каждый день. Пусть неживого, ненастоящего. Так даже лучше. Нарисованный Шуга не сможет открыть рот и выдать что-то отвратительное, отталкивающее, разрушая образ, сформировавшийся в голове омеги.       Мэй быстро нарисовала невысокую худощавую фигуру, с твёрдыми, выделяющимися мускулами. Красивые руки, которые поддерживали ткань лёгкой накидки на бёдрах. Сильные босые ноги. Затем приступила к лицу. Ей хотелось передать мягкими штрихами всю неоднозначность, которая скрывалась в этом человеке. Заглянуть ему в душу и изобразить на бумаге каждую частичку его сложной личности. Он был холодным и грубым снаружи, но Мэй чувствовала, хотела верить в то, что внутри он самый тёплый, ласковый и заботливый.       Громкий звонок, оповестивший конце очередной пары отвлёк девушку от работы и она, быстро спрятав все вещи в рюкзак, поспешила удалиться, чтобы найти спокойное место и закончить рисунок.       Мэй достаточно быстро нашла свободную аудиторию, смежную с музыкальной студией, в которой стояло черное пианино. Единственная дверь, которая разделяла комнаты, была немного приоткрыта и девушка не сразу заметила, что туда кто-то зашёл.       Брюнетка, крепко прижала к себе планшет с листками и бесшумно подошла к двери, заглядывая в студию.       Юнги тихо обошёл пианино, сбросил рюкзак рядом на пол и пододвинул стул с характерным шумом. Длинными пальцами он ловко подхватил черную крышку и открыл инструмент, чуть касаясь, проведя указательным пальцем по белым клавишам.       Мэй наблюдала, словно завороженная. Словно в мире не существовало никого, кроме красивого юноши, который так любовно касался инструмента, будто это была его любовница.       Шуга сел за пианино, немного пододвинув стул. Изящные пальцы быстро пробежались по клавишам, отчего инструмент издал громкие несвязные звуки, а альфа усмехнулся, довольный звучанием. Ему не нужны были ноты, любую мелодию он подбирал на слух. Не каждый музыкант может похвастаться таким талантом. Альфе хватало одного беглого взгляда по нотной грамоте, чтобы чёрные закорючки зазвучали мелодией в его голове. И наоборот. Стоило ему услышать несколько нот, он уже представлял их партитурой.       Юнги немного размял пальцы, встряхнул руками и плавно прикоснулся к клавишам. Лицо его приобрело такой расслабленный вид, а глаза немного прикрылись. Сейчас он казался таким живым и настоящим. А вместе с тем умиротворенным и беззащитным, что Мэй тут же запечатлела эту картину на бумаге, наслаждаясь мягкой мелодией, которую создавал парень.       Спокойная, на первый взгляд, мелодия, набирала обороты. Музыка заставляла переживать, будто музыкант с помощью нее пытался рассказать о какой-то нелёгкой, болезненной истории. В груди Мэй что-то сжималось от красоты этой музыки и она, поддавшись эмоциям, присела на пол, вытирая рукой, с зажатым карандашом, вдруг проступившие слёзы.       Девушка взглянула на набросок, не веря, что это сделала она. На рисунке Юнги хмурился, было видно, что его история, которую он передает музыкой, доставляет ему боль, бередит старые раны, от которых кровоточит душа. Но взгляд его получился таким горящим, таким наполненным, словно инструмент в его руках не пианино, а податливая глина, из которой он создаёт нечто настолько прекрасное, что ни кто не останется равнодушным к красоте его произведения.       Мэй тяжело вздохнула и шмыгнула носом, не заметив, что музыка утихла. Послышались тяжелые шаги и дверь со скрипом открылась.       Мин с недоумением уставился на рыдающую девушку, сведя тёмные брови к переносице.        — Какого хрена ты здесь делаешь? — всё очарование парня вмиг испарилось. — Преследуешь меня?        — Я пришла сюда первая, так что технически — это ты меня преследуешь. — захлёбываясь слезами и эмоциями, произнесла девушка. — Юнги, это так красиво. Ты написал эту мелодию?        — Да. — парню почему-то стало очень неловко. Он вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, который впервые показывал свою работу строгому учителю. — Я не играю свои вещи на публику.        — Почему? — девушка подняла свои глаза, блестящие от слёз, на альфу. — Я художник, я чувствую прекрасное и вдохновляющее. Эта мелодия потрясающая, она вызывает эмоции.       Шуга присел на корточки, забирая из рук девушки планшет и разглядывая рисунок. В душе его происходила борьба. Он хотел поддаться эмоциям, сказать, что также восхищен талантом Ли, что её работа пробуждает в нём чувства, то, что делает она не менее прекрасно. Но холодный разум раз за разом брал верх.        — Это я? Не похож.        — Это твоя душа, она раскрылась через музыку. Посмотри, насколько ты прекрасен. — голос девушки дрожал, а в груди у Мина что-то болезненно кольнуло. Он не хотел этого. Ему не нужна была привязанность этой первогодки. Он не хотел давать ложных надежд, но рука сама по себе потянулась к её лицу. Большим пальцем он утер горячую слезу, скатившуюся по бледной щеке.       А дальше произошло то, чего ни один из них не ожидал.       Мин наклонился вперёд и поцеловал девушку. Для него этот поцелуй был настоящей мукой, ведь он прекрасно понимал, что не сможет быть с ней. Он не сможет впустить её в свою жизнь по многим причинам. Причин было столько, что Юнги и сам в этой жизни оставаться не хотел и искал способ сбежать.       Мэй отвечала на поцелуй, жадно хватаясь за альфу, будто он был кислородом, без которого всё живое в ней погибнет. Она наслаждалась его близостью, ароматом, горячими губами, которые со страстью, но в то же время нежно и аккуратно, сминали её собственные.       Юнги с большим трудом отстранился, тяжело дыша. В груди болезненно ныло, просило продолжения, просило близости с этой девушкой. Не физической, ментальной. Юнги читал рассказы о родственных душах, но считал это бредом романтиков, идеализирующих любовь. Но сейчас он явно ощутил ужасную тоску и потребность в человеке. Ему показалось, будто они одно целое, но какой-то шутник разделил их, поместив в разные тела. Он и представить раньше подобного не мог.       Парень молча поднялся и нетвердой походкой вернулся в студию. Он быстро схватил рюкзак, бросил взгляд на всё ещё сидящую на полу Мэй, и быстро вышел, негромко хлопнув дверью.       Девушка всё ещё содрогалась от слёз. Эмоции также душили её, не позволяя сделать вздох полной грудью. В довесок к ним, она испытывала удивление, вызванное внезапным поцелуем. Всё казалось дурацким сном. Нереальным. Происходящим, как будто бы не с ней.       В то же время она отчётливо чувствовала сладкий вкус губ Юнги.

***

      Чонгук сидел на заднем дворе и курил.       На улице было темно и холодно. На небе — ни одной звезды. Холодный ветер пробирал до мурашек по спине, пробираясь под футболку и сковывая ледяными лапами.       Но парень не обращал на это внимание. В голове его был лишь маленький омега, которого он приручил. Его аккуратное маленькое личико, пухлые губы, растянувшиеся в широкой улыбке и невероятные карие глаза, которые превращались в два полумесяца, когда Чимин был счастлив.       Чонгук проснулся посреди ночи от ужасного сна, в котором СонДжун на его глазах зажимал, целовал и раздевал Пака. Для Чона делить омегу с другим альфой было в порядке вещей. Иногда он с друзьями практиковал подобное. Иногда участников было больше, чем три. Но именно этого омегу он не хотел делить ни с кем. Он только его. Он принадлежит только Чону.       Чхве Сон Джун и сам не подозревал, что небрежно брошенными фразами поселил в душе Гука неуверенность. Альфа выкуривал вторую сигарету и всё думал, что имел ввиду этот подлец, когда спрашивал у омеги, не скучает ли тот по его члену? Между ними что-то было? Пак не всё рассказал ему, утаил какие-то важные подробности?       Почему-то было немного обидно, ведь Чон обнажил перед ним душу. А ещё он ревновал. Ревновал ужасно и очень жалел, что не убил этого засранца.        — Гук-и… — из задумчивого состояния альфу вывел тонкий голос Чимина. Пак тёплыми ручками обвил шею Чонгука, прижимаясь к его широкой спине и пытаясь согреть его.        — Что случилось, малыш? — брюнет сделал ещё одну быструю короткую затяжку, потушил окурок в пепельнице и быстро выпустил дым куда-то в сторону, разгоняя его рукой. Он не хотел травить Чимина.        — Я думал, что ты ушёл. — голос Пака был совсем сонным. Он тёрся носом о шею Чона, сильнее прижимаясь к нему.        — Это же мой дом. Куда я уйду, Чимини-и? — он и сам не ожидал от себя такого обращения, но ему понравилось.        — Я не знаю. Я очень испугался, когда не обнаружил тебя рядом. — Гук взял в руку маленькую, по сравнению с его, ладошку и потянул Пака на себя. Тот опустился на колени альфы, всё также обвивая крепкую шею руками и прижимаясь к груди.       Чимин проснулся сразу же, как только Чонгук встал с кровати. Во сне он сполз с него, укладываясь рядом и прижимаясь носом к груди альфы. Но когда тот ушёл, пропал его волшебный аромат кофе. Стало холодно и неуютно. И Чимин больше не смог заснуть. Он немного полежал, обнимая подушку, на которой только что лежал Гук, надеясь, что тот скоро вернётся. Спустя минут пять, он всё-таки поднялся и отправился на поиски Чонгука.       Сначала он заглянул в ванную, но там никого не было. Потом босыми ногами быстро сбежал вниз по винтовой лестнице, потирая сонные глаза, которые то и дело слипались, не желая выискивать силуэт брюнета в темноте. Чонгука ни где не было. Чимин решил, что всё это было игрой и утром приедут настоящие хозяева этого дома, обнаружат его мирно спящего в одной из комнат и вызовут полицию. Он уже готов был расплакаться, когда заметил на кухне стеклянную дверь, за которой находилась небольшая терраса.       Там в плетеном кресле сидел альфа и курил. Чимин в жизни не испытывал такого облегчения.        — Я бы никогда с тобой так не поступил. — Чон усмехнулся и слегка коснулся губами носа омеги. — Я никогда не уйду.        — Обещаешь? — Чимину всё казалось невероятным. Буквально недавно они ненавидели друг друга, готовы были поубивать ни за что. А теперь не могут отлипнуть, дают друг другу обещания. И вообще ведут себя как парочка влюбленных. А ведь это всего лишь влечение. И скорее всего интерес пропадёт как только они переспят.        — Обещаю, малыш. Тут холодно, а ты вышел босиком. Пойдём спать? — Чонгук поднялся с кресла, держа блондина на руках. Тот попытался протестовать, но Гук быстро заткнул его. Он альфа и он заботится о своём омеге. А ему совершенно ни к чему в такую холодину ходить босиком.       Чон медленно поднимался по лестнице, млея от карамельного запаха. Казалось им был окутан весь дом. Он стал таким родным и необходимым, что альфа больше жизни своей без него не представлял.       А ещё он возбуждает. До потемнения в глазах. Чимин так жмётся к нему, так близко, что Чонгук еле сдерживается, чтобы не сорваться и не разорвать этого малыша прямо на лестнице.       Чимин действует на него как дорогой качественный колумбийский кокс. Дурманит, доставляет удовольствие и заставляет забыть обо всё на свете. Растекается по венам, оставляет свой след в каждой клеточке тела. Пропитывает своим ароматом, срывая с тормозов. Его хочется с каждым разом всё больше и больше. И всегда мало. Однажды Чонгук, возможно, пожалеет о том, что связался с ним, но сейчас ему так пугающе хорошо, что думать о последствиях — преступление.       Омега уже и сам к нему привязан. Пусть и не видит этого, но Чон заметил. Он приручил его, словно дикого зверька. Сделал своим и Гук в этом не сомневался. Пак принадлежит ему. Только дикая ревность грызёт изнутри. Толкает на бездумный поступок. Чонгук тянется губами к шее младшего. Затем отстраняется, пытаясь отогнать от себя мысли о метке.       Слишком рано. Как-то совсем быстро всё закрутилось.       Брюнет усадил Чимина на кровать и погладил рукой по волосам. Затем включил тусклую лампу с приятным желтым светом, что висела надо кроватью и вернулся к блондину. Альфа в нём не унимался, требовал присвоить себе этого омегу, пока этого не сделал кто-то другой.        — Гук-и… — тихо произнёс Пак, уставившись на старшего.        — Я хочу поцеловать тебя.        — Так поцелуй. — блондин поднял голову и расставил руки в стороны, готовый принять в свои объятия Чонгука. Тот не решался. Разбитая губа ещё побаливала и иногда кровоточила. Но альфа внутри Гука резво накинулся на Чимина, повалив того на кровать.       Гук не успел коснуться желанных губ, как взвыл от боли в рёбрах, схватился за бок и вмиг перевернулся на спину, немного поджав ноги. Возможно ему сломали пару рёбер, но какой нормальный мужик обратиться с этим к врачу? А тем более будет спокойно лежать, дожидаясь, когда всё срастётся и заживёт. Особенно, если рядом находится омега, от желания трахнуть которого искры из глаз летят.       Чимин сразу подскочил на ноги, обеспокоенно рассматривая альфу. Ему не пришло в голову ничего, кроме как вызвать скорую. Но старший сразу же выхватил у него из рук телефон. Он сам справится. Просто надо подождать.       Тогда Пак уселся на бедра Гука, аккуратно поглаживая маленькими пальчиками место, которое причиняло Чону дискомфорт. Чонгук от этого моментально расслабился, боль стала утихать, его дыхание выровнялось и он с удовольствием заметил, что от Чимина не только на его душе становиться хорошо. Он физически чувствует как этот маленький омега словно исцеляет его. По телу проходит волна тепла, расслабляющая каждый миллиметр, заставляя по спине пробежаться табуну мурашек, от макушки до самого копчика.       Пак аккуратно наклоняется и шепчет в приоткрытые губы альфы:        — Малыш сделает всё сам, папочка. — в его глазах-полумесяцах вдруг проскальзывает недобрый блеск, а губы растягиваются в хитрой ухмылке. Омега нежно целует разбитые губы. Аккуратно, чуть прикасается, проводит языком и чувствует во рту солоноватый привкус крови, от которого крышу сносит. Не то, чтобы Чимину нравился вкус крови, но от мысли, что это кровь альфы он чувствует ужасное напряжение в паху. Хочется большего, но картина, которую он видел до этого, заставляет усомниться в том, что это пойдёт старшему на пользу. Поэтому блондин принимает решение просто сделать хорошо Гуку.       Он ещё немного целует губы, зализывая раны и наслаждаясь металлическим привкусом во рту. Затем опускается ниже. Чимин и не знал, что это может быть так приятно. Он с удовольствием зацеловывает сильную шею Чона, прикусывая зубами, оставляя розовые следы, тоже проделывает с ключицами. Поднимает голову и встречается с парой черных глаз, которые внимательно следят за ним.       Не разрывая зрительный контакт, младший запускает руку под майку Чона и проводит ладошками по крепкой груди и рельефному прессу, заставляя альфу прерывисто выдохнуть. Чимин немного задерживает руки внизу живота, затем одним резким движением задирает серую ткань, открывая себе вид на татуированный накаченный торс. Он и не знал, что Чонгук почти весь зататуирован. На рёбрах изображен черно-белый самурай с длинной катаной в руке, окруженный японскими иероглифами. На другой стороне такая же гейша с веером в руках, на фоне цветущей сакуры.        Младший не моргая рассматривал татуировки, обводя их маленькими пальчиками. На груди с двух сторон были набиты цветные изображения двух демонов из японской мифологии. Это было красиво, но от их вида Чимин немного нахмурил лицо.        — Малышу не нравится? — Чонгук немного усмехнулся.        — Главное, чтобы папочке нравилось. Чимин был очень послушным мальчиком. Он сразу же склонился, оставляя на груди Чонгука влажную полоску из поцелуев. Медленно обвёл языком один сосок, потом другой, получив одобрение со стороны альфы в виде тихого стона.       Пак, продолжая выцеловывать грудь и рёбра, медленно повел рукой вниз, к бугорку, что уже заметно выпирал из трико. Внизу живота от такого вида заныло, задница начала зудеть и выделять смазку. В комнате невыносимо пахло кофе с карамелью.       Чимин взял член Чона сквозь ткань, аккуратно массируя головку, то сжимая, то разжимая руку. От этого альфа громче простонал и запустил руку в блондинистые волосы, немного надавливая вниз. Омега мазанул губами по прессу, сделал пару коротких поцелуев внизу живота и резким движением спустил с Чона трико, вместе с боксерами.       От открывшегося вида у него перехватило дыхание и он бы задохнулся, если бы не рука Чона на затылке, которая сразу же опустила его голову ниже.       Чимин нервно облизал губы, рассматривая огромный орган альфы. теперь он понимал почему тогда, на смотровой площадке, он обещал ему, что будет больно. Омега волновался. Он никогда в жизни не делал минет. Он совершенно не был готов к этому. Даже видеоуроки не смотрел. Обхватив дрожащими руками горячий ствол с выпирающими венками, он большим пальцем собрал с головки выступившую смазку и плавным движением размазал её по стволу. Вернул руку в исходное положение, собирая тонкую кожицу. Он не смотрел на Чонгука, но чувствовал на себе его взгляд, слышал как тяжело дышит в предвкушении альфа.       Блондин закрыл глаза и провёл влажным языком от основания до головки. Послышался глухой стон старшего. Чимин вытащил язык, плавно обводя каждую венку и сочащуюся головку и наконец накрыл член губами, жадно вбирая его в себя.       Чонгук шумно выдохнул и обязательно бы толкнулся навстречу, чтобы поглубже засадить, если бы его голову не посетила великолепная мысль о том, что это чиминов первый раз. Он терпеливо сжимал волосы на его макушке и слегка то подталкивал вниз, то приподнимал вверх, поддерживая неторопливый темп.       Чимину хотелось сделать всё хорошо. Хотелось угодить альфе, чтобы его похвалили. Он расслабил горло и борясь с подступившей тошнотой принял член глубже, тут же полностью выпустив его изо рта, чувствуя, как слюни стекают подбородку, а слезы застилают глаза. Если бы омега не был таким настырным, он бы ограничился щекой. Но он снова глубоко вздохнул, задержал дыхание и взял член в рот, опускаясь почти к самому основанию.       Чонгук что-то неразборчиво простонал в этот момент, откинув голову назад и смяв свободной рукой простынь. Он еле сдерживался, чтобы как следует не оттрахать этого маленького омегу в рот, дико возбуждаясь от его неопытности.       Пак продолжал пытать своего альфу. С каждым разом у него получалось всё глубже принять член и дольше задержаться на нём. Он его уже практически не выпускал изо рта, помогая себе рукой и получая кайф от того, что делает. Его слух ласкали стоны альфы, он то и дело выкрикивал такие вещи, от которых у Чимина ноги сводило, а смазка выделялась активнее. Его рука, лежавшая у омеги на голове всё активнее насаживала Чимина ртом на член.       Младший поднял глаза и встретился взглядом с Чонгуком, который приподнял голову. Его глаза были черными от возбуждения. Тело немного подрагивало от удовольствия. Пак решил, что тот близится к разрядке, поэтому освободил рот и произнёс одну фразу, от которой у старшего крышу снесло напрочь.        — Я хочу чтобы ты кончил мне в ротик, папочка.       Чонгук не может отказать своему малышу. Только не в такой просьбе. Он с силой насаживает блондина ртом на свой член и сразу задает дикий темп. У омеги глаза прикрыты, щеки красные, а губы, а губы блестят от слюны, смешанной со смазкой. Хочется его всего. Хочется прямо сейчас поставить раком и отодрать так жёстко, чтобы на завтра он даже думать об университете не смог. Чтобы не то чтобы сидеть, чтобы ходить не мог. Чон немного выгибается, чувствуя, что разрядка уже близка. Он хмурит брови, пытаясь сосредоточиться на приближающемся удовольствии, но вдруг вспоминает, что обещал омеге и пальцем его не тронуть. Почти сдержал обещание. Он внимательно смотри на Чимина, старательно принимающего его член на всю длину и с глухим стоном в последний раз насаживает его до самого основания, утыкая носом в свой лобок, откидывает голову назад и кончает омеге в рот.       Тот всё послушно сглатывает, довольный таким исходом. Омега внутри него ликует. Он сделал приятно. Он угодил. Его похвалят.       Чимин слезает с члена и облизывает горящие губы, чувствуя, как горячая жидкость спускается по пищеводу. Он всё также сидит меж расставленных ног Чона и наблюдает за часто вздымающейся грудью альфы. Его глаза прикрыты, а на лице такое спокойствие, что кажется будто он вовсе уснул.       Но тот вдруг раскрывает глаза, аккуратно приподнимается на одном локте, смотря любовнику прямо в глаза. Затем тянется рукой к лицу Чимина и большим пальцем убирает с уголка губ остатки спермы, заталкивая потом этот палец омеге в рот. Тот послушно всё слизывает, чем приводит своего альфу в восторг.        — Послушный мальчик. — хрипит Чонгук.        — Тебе понравилось, альфа?        — Безумно. — Чон притягивает к себе блондина и укладывается на скомканные простыни, прижимая младшего к своей груди. — Ты очень хорошо поработал и теперь должен отдохнуть, малыш.        — Хорошо, папочка.        — Когда папочка поправиться, он сделает своему малышу также приятно. — Чон аккуратно трётся носом о влажные волосы Чимина, засовывая ему коленку между ног и ощущая, что омега промок насквозь. — Папочка очень постарается, чтобы малыш кончил много раз.