Ангельские слёзы

Великобритания нервно стукал пальцами по поверхности стола из тёмного дерева, за которым и сидел, о чём-то взволнованно думая. Его глаза бегали из одной точки его кабинета в другую, иногда цепляясь за вещи, напоминавшие любимого врага. Британец вспоминал тот день открытия ООН, слова ответной любви и комплименты от Союза. Бета не любил думать, что произошло после вышесказанного, как его столь нагло положили на стол и… Нет, тот больше не в состоянии проигрывать в голове одни и те же воспоминания, принося себе боль. Мало того, что с ним занялись сексом без согласия, так он попал в подобную ситуацию впервые и даже не знал, как дать отпор. Настойчивость СССР заставляла повиноваться и чувствовать себя виноватым в отказе. Британия снова хватается за голову, когда по телу проносится та самая боль, что ощущалась ещё несколько часов после завершения акта. Только вот не только это тревожило его. — Чёрт, нам надо поговорить о случившемся. Он же тоже питает ко мне чувства, правильно? Может, у нас даже что-то и выйдет, если мы вступим в отношения, не зря же я так долго старался добиться хотя бы улыбки с его стороны, что появится только для меня, — шептал Великобритания, смотря в столешницу уже немного безумными глазами. Прошла половина месяца, а эти двое так и не поговорили. В голову беты лезли различные мысли вплоть от того, как он в скором времени может афишировать их отношения, до размышлений о том, не воспользовались ли им тогда, — Почему я так волнуюсь? Стоит просто позвонить, — его рука потянулась в сторону телефонной трубки, как вдруг рассуждения в голове о самом ужасном исходе вновь берут вверх, — Твою мать, нет! Он любит меня, я чувствую это, чёрт возьми! — британец хмурится, решительно прикладывает трубку к уху и набирает заветный номер, ожидая ответа. Секунда, две, три, десять и вот с той стороны провода послышался ответ. — Слушаю, — говорит серьёзный низкий голос. Сердце беты забилось быстрее, выдавая тревожность, но свои истинные чувства тот не собирается показывать. — Это Британия, добрый день. Как у Ва- то есть у тебя идут дела? — совсем забыв из-за волнения, что они перешли на «ты», Великобритания ошибается, после чего мысленно долго себя корит. — Дела идут прекрасно, восстанавливаю экономику, — по голосу оппонента было слышно, что тот ожидал более серьёзный и конкретный вопрос. — Я рад это слышать. Хотел спросить по поводу нашей сделки, которую мы так и не обговорили, — решил начать тот издалека. — Ох, та сделка, — коммунист хмыкнул, — Приятные воспоминания. Я помню документы, что ты мне показывал, и я долго думал над ними. Пришел к выводу, что на данный момент я мало, что могу закупать у тебя, но есть несколько товаров. Мне нужны всякие запчасти для машин на заводах. Знаю, что у тебя качество может быть лучше, а лишние поломки мне сейчас не кстати. Также я бы не отказался от… — а дальше Великобритания не пытался вникнуть в суть, только понимая, что данные обсуждения будут на долго, а прояснить ситуацию тот хочет уже сейчас. — Это всё отлично, я надеюсь, что в будущем мы сможем найти больше опор для торговых отношений, — отвечает Брит после конца речи СССР, — Но я хочу отойти от темы и спросить кое-что. Помнишь, ты сказал в тот день, что любишь меня? Мы даже занялись сексом, — подрагивающим голосом поговаривает тот, сам не зная, чего боится. — Конечно, помню, — тон собеседника резко понизился и стал выражать недовольство. Видимо, он знал, к чему клонит этот безнадежно влюблённый придурок и ему это очень не нравилось. — Так вот, раз наши чувства взаимны, то почему бы нам не поговорить об этом. Ты хочешь начать отношения? Хочешь афишировать или оставить в тайне? Что будет с нами на мировой арене после такого? А если нас начнут осуждать? — с сияющими от счастья глазами тараторил бета, практически подавив тревогу. — Брит, — СССР мерзко засмеялся. Он даже не подозревал, что его поклонник сможет простить ту выходку, да ещё и столько надумает, — Ты серьёзно считаешь, что такой, как я, буду тратить время на тебя? — Что?.. — зрачки Великобритании сузились, а дыхание спёрло. — Чёрт, я думал, что ты будешь умнее. Я тобой просто воспользовался в тот день, в жизни не полюблю тебе подобного, — ухмыляется Союз. — Но ты же сказал, что любишь, — голос дрогнул, а его обладатель прокручивает в мыслях услышанное, надеясь, что это всё шутка. — Да, сказал, чтобы тебя проще было уломать на секс. Но ты всё равно не дался, потому пришлось брать силой. Разве в твоей жалкой головушке ничего не щёлкнуло в те моменты, когда ты кричал от боли? Кто-кто, а уж точно не я должен тебя поучать отличать нормальное отношение от изнасилования. Или, погоди, ты мазохист? Может, тебе тогда понравилось? — смеялся Союз, понимая, что эта игра зашла слишком далеко, отчего приносила больше удовольствия. Он разразился на громкий смех, не скрывая своего отвращения к наивному мышлению Британии, — Если так, то я не против ебать тебя чаще. Не хочешь стать моей сучкой? — Союз, — тот хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов, понимая, что это позор. Им нагло воспользовались, да ещё и сказали прямо в лицо, без стеснения. А он же любил, верил в свою удачу и был безумно счастлив от взаимности. — Ха-ха-ха, Господи, я и не подозревал, что это будет настолько весело. Спасибо, Британия, ты доставил мне удовольствие своими эмоциями. Тебе сколько лет, что ты в искреннюю любовь веришь, м? — коммунист чувствовал приятное чувство, разлившееся в душе. Чувство наслаждения от того, что сделал кому-то больно. Да, ему нравится слышать сбившееся дыхание оппонента по ту сторону телефона и знать, что причина тому кроется в подрывании доверия. Звонок обрывается, британец бросает трубку, сцепив зубы и желая прокричать в пустоту. — Как? Как я допустил подобное отношение к себе?! — сжимая в руках телефонную трубку и чувствуя, как внутри будто что-то сломалось, бета шипит, — Почему я изначально не заметил его взгляд, что раскрывал все намерения? — теперь в голове Великобритании всё стало понятным. Он подозревал о подобном исходе, но не позволял себе думать о нём. А зря. Теперь вместо светлых чувств есть только позор и стыд, — Всё это время он считал меня идиотом и только радовал своё самолюбие моим вниманием. А я же не переставал напоминать, что люблю, надеясь как-нибудь растопить его сердце. Уверен, всё это время он смеялся с моих жалких попыток сделать это. Идиот! *** — «То, что он заслужил»? Ты хоть понимаешь, что говоришь?! — возмутился я, смотря на всё ещё каменное лицо России. Жду пару секунд, а Росс не собирается отвечать, даже взгляд на меня не переводит, только вдыхая и выдыхая едкий дым, — Отвечай, когда я у тебя что-то спрашиваю! — хмурюсь я, расценив поведение того, как полное неуважение, после чего вырываю сигарету из его рук. Он недовольно смотрит на меня, его глаза теперь выражают не грусть, а раздражение. — Да, понимаю, чёрт возьми! — Ты идиот, раз считаешь такое поведение со своей стороны адекватным! — я не думал, что когда-то назову так любимого человека, но ситуация показывает его именно с такой стороны. — Да? А держать меня в концлагере, бить каждый день плетями так, что я до сих пор спину не чувствую — адекватно?! Из-за немцев я мучился так долго с ногой, огромное количество раз рисковал своей жизнью не только ради возвращения родных земель, но и ради выживания в дальнейшем! Ты потерял много военных, сам чуть не умер в пустыне и сейчас терпишь начинающийся кризис! Они предатели все до единого и пусть горят в аду! — поднимал на меня голос собеседник, — Не ты ли говорил мне, как тебя меня жалко из-за страданий на войне?! — Ты говоришь это про ребёнка! — где-то внутри мне было до ужаса больно понимать, что у нас разворачивается настоящий конфликт, но отступать я в любом случае не собирался. — Ребёнок? Спешу напомнить, Соединённые Штаты Америки, в каком возрасте ты отвоевал независимость. Хочешь сказать, что если ты в шестнадцать смог собрать народ, добиться декларации и начать управлять территориями, то этот немец не сможет продолжить деяния отца? — С чего ты вообще взял, что он хочет продолжить дело Рейха?! — Да я по глазам его вижу. Взгляд такой же, как и у его папаши, — русский морщится, вспоминая свой диалог в концлагере, где нацист пытался переманить того на свою сторону. — Нет, он не будет это делать. Ты несёшь бред! — А откуда тебе знать? — собеседник забирает из моих рук свою сигарету, — Немцы все одинаковые, они все хотели величия над другими нациями, они презирали меня, мою семью, не раз пытались лишить нас жизней! Ты наивно полагаешь, что Рейх не промывал ему мозги всю жизнь. — Значит, ты и меня ненавидишь? — пришёл к заключению я, помрачнев. — С чего ты это вообще взял? — Сам говорил, что если бы я помог, то твой настоящий отец мог бы жить. — Не факт, но возможно. — Но я не сделал это. Его люди, приближенные страны, которые очень любили его, называли меня убийцей. И даже ты, — я поджимаю губы. Если бы я тогда знал, что у этого чёртова РИ растет моя будущая любовь, то я бы поступил иначе. — Я никогда не называл тебя убийцей, да и не сравнивай мою ненависть из-за смерти родителя с ненавистью из-за пережитых боли и страха. — Почему тогда Германия подвержен ненависти, а я нет? — Я узнал о твоей причастности к смерти РИ уже задолго после его смерти, когда Союз дал мне доступ к документам. Раны зажили и наматывать сопли на кулак у меня нет желания. В любом случае оплакивание не вернёт его. А немцы слишком много боли принесли не только мне, — недовольно фыркает партнёр, хмурясь. — Но Гера другой. Меня же ты любишь, несмотря на рану, а почему он не достоин хотя бы уважительного отношения к себе? Да, тебе больно, но это не из-за него, а из-за нацистов. Почему бы тебе хотя бы не узнать Германию? — Ты относился ко мне предвзято только потому что я русский, да и к тому же «сын» твоего врага. Ты меня ненавидел просто за моё существование, а тут я вдруг должен довериться немцу, которому всю жизнь утверждали, что он причастен к высшей расе и остальные — никто. — Я изменился, как видишь, — с горечью произнес я, ведь эта тема для меня больная. Я огромное количество раз ненавидел себя за своё поведение и Раша сам говорил, что не держит зла. А теперь… Господи, будто ножом в грудь, — Я поступал отвратительно и уже много раз говорил об этом, — грустным голосом произносил я, совсем выбившись из сил спорить, — Но ведь признал же свою ошибку, а ты только перечишь мне, считая, что твои личные закидоны — повод вести себя неуважительно. Ты бы знал, как он не хотел знакомиться с тобой, боясь именно такой реакции от тебя, — даже больше специально, чтобы вызвать сострадание, так как один раз это уже помогло, я сделал своё выражение ещё грустнее. — Аме, — брови России выгибаются в печали, — Ты знаешь, что я не могу видеть тебя грустным, — в ответ я отвожу взгляд и вовсе отворачиваюсь. Такое ощущение, что он меня не слышит и не понимает, что вести себя так нельзя. Может, я ему вообще не авторитет? — Ну Аме-е-е, — тот тушит сигарету, подходит ко мне и медленно обнимает со спины, кладя голову на моё плечо. — Почему ты такой упрямый? — складываю руки на груди, обидевшись. — Хорошо, что мне сделать, чтобы ты перестал дуться? — Поиметь совести и не позорить меня перед Герой. — Мх, ладно, — тот выдыхает, — Только ради тебя. Хоть и ненавижу сына этого урода всё ещё. *** Середина ноября, на улице сильно похолодало, потому я, одетый в несколько слоев одежды, лишь бы не замёрзнуть (что всё равно не получается), иду быстрыми шагами домой. Дую горячим дыханием на покрасневшие руки и размышляю, как же сказать России о неожиданной новости. Я возвращался от здания ООН, где встретился с приезжими странами на мои территории с целью занять дома соседнего района для дальнейшего проживания. Я был рад, что моя идея была поддержана некоторыми, коих было двадцать человек, потому теперь мои мысли о собственном переезде ближе к местности, где в дальнейшем будет организована вся работа государств, стала более навязчивой. Первые месяцы после окончания войны были пущены странам на восстановление экономики и внутренних дел, потому им было точно не до собраний. Сегодня состоялось первое в стенах этого небоскреба, пусть и по темам проживания на моих землях. В который раз я убедился, что ехать на другой конец немаленького города каждый день будет очень трудно, особенно в час пик утром. К тому же, я огромный любитель поспать и вставать на два часа раньше, чтобы только успеть доехать до ООН, мне не хотелось. Я давно заглядывался на небоскрёбы недалеко от здания собраний и в подсознании мечтал о квартире на последнем этаже, ведь она была оснащена панорамными окнами. Продавать квартиры стали недавно и из-за того, что всё так удачно складывалось, мне ещё больше хотелось переехать. Но как отреагирует Росс? Я не думаю, что он будет в восторге от этой идеи. Он приехал ко мне отдохнуть и пожить вместе, а не помогать таскать мне коробки. Конечно, делать его я это не заставлю, но времени на него у меня будет хватать намного меньше. Я не знаю, как поступить. Открываю дверь дома ключом, прохожу внутрь и облокачиваюсь на тумбочку, над которой висело зеркало. Смотрю себе в глаза через отражение, думая, точно ли нужен мне этот переезд и если да, то как бы сказать о нём русскому. Как начать тему и не обидеть? — Привет, как все прошло? — альфа спускается со второго этажа и проходит в прихожую, улыбаясь и приветствуя меня. Он подходит ко мне и помогает снять с моих плеч уже расстегнутое мной пальто, затем вешает его на вешалку в шкаф. — Просто отлично, отдал ключи и теперь есть гарантия, что в здании ООН точно будут проводиться последующие собрания. Хоть не зря его возводил. — Так рад за тебя. У тебя вышло просто шикарное место для стран. — Спасибо большое, — я целую в щеку собеседника, отправляясь на кухню. Я полностью уверен, что мне нужен переезд, только как бы начать тему? — Раш, собрание западной части Европы, которое буду вести я, произойдет уже через неделю. Знаешь, мне бы было удобнее добираться до места встречи из соседнего района, нежели с другого конца Нью-Йорка, — оппонент озадаченно поднимает одну бровь, — В общем, мы переезжаем, — выдыхаю я и говорю все сразу, ведь не могу подобрать иные слова. — Это… Неожиданно, — тот удивлённо вскидывает брови, — Куда же? — Недалеко от ООН есть улица с небоскрёбами и я бы хотел поселиться в одном из них. — Хорошо, а как скоро мы переедем? — Я постараюсь сегодня вечером связаться с продавцом и договориться о покупке. Ты же будешь не против? — Нет, конечно. Я с радостью помогу тебе во всем, — Россия улыбается вновь, — Мне в радость делать что угодно, если это будет совместная работа с тобой. В пустыне я не мог о подобном даже мечтать. Хотя, я вообще не думал, что моя любовь взаимна. — Мы много что делали вместе в те дни, — я хихикнул, вспоминая, как мы дурачились в свободное время в пустыне. — Но это было всё равно не то. Сейчас я хотя бы не боюсь, что завтра не проснусь. — Я сделаю всё, чтобы таких мыслей в твою голову больше не приходило. *** Ох, сколько же времени ушло на организацию быстрого переезда. Продавец оказался не самым приятным человеком и пару раз даже подставлял меня со сроками. Так, к примеру, он мог не отвечать на звонки по очень важным и срочным вопросам, переносить в последние моменты даты встречи для того, чтобы я мог посмотреть квартиру изнутри и ещё многое другое. Мне было не понятно, как можно быть таким безответственным. Я бы давно разорвал сделку из-за подобного отношения, но я уж очень сильно хотел иметь в новом доме окна от потолка до пола, с которых будет открываться невероятный вид на город. С горем пополам мы обсудили все документы, несколько раз встретились и осмотрели квартиру, где уже стояла новая мебель. Пространства там было много, меньше, чем в частном доме, но это наоборот был плюс. Не хочу снова чувствовать себя брошенным из-за того, что один в таком огромном доме. — Раш, принеси сюда пожалуйста ещё моток скотча и пару больших коробок! — кликнул я русского, складывающий свои вещи в стопки в соседней комнате, прося помочь. Моя просьба выполняется и уже через мгновение тот передо мной стоял с нужными предметами. Коротко благодарю, складывая в одну из коробок вазы, фигурки из фарфора, упаковку дорогого сервиза. Думаю, я избавлюсь от половины, ведь зачастую это были безвкусные подарки от людей, с которыми я уже давно не общаюсь. — Вижу, ты уже много вещей упаковал. Что будешь делать с самим домом и мебелью в ней? Ты же говорил, что в новой квартире уже всё обустроено, значит мебель мы вывозить точно не будем. — Оставлю дом себе, конечно. Не знаю, зачем он мне, но продавать пока не буду. Может, найду ему применение в будущем. Возможно, раз вся мебель и техника останется здесь, его можно будет использовать для проживания, — отвечал я, заматывая крышку коробки скотчем, чтобы та не открылась при перевозке, — Фух, вроде в зале я всё упаковал, — я посмотрел на огромное количество картонных коробищ, расставленных по всему пространству комнаты, наконец имея возможность отдохнуть, — Как у тебя дела идут? — Мой чемодан снова упакован, твои вещи я тоже аккуратно сложил и теперь шкаф пустой, — на собеседнике лежала задача разобрать спальню, с которой он быстро справился. — Неужели действительно аккуратно? — в ответ тот хмурится и складывает руки на груди, буравя меня недовольным взглядом. Я люблю пошутить, только вот иногда мои шутки могут быть обидными. — Если бы я не был аккуратным, то твой самолёт бы я не починил. Или починил, только он бы рухнул в первые же минуты полета. — Прости, я не хотел тебя задеть. Просто в нашем домике в пустыне всегда царил беспорядок и я хотел так пошутить, — я виновато опускаю взгляд, проходя в спальню. Вижу стопочки моей одежды, что была рассортирована. Почему-то такое бережное отношение показалось мне очень милым. — Что это? — восторженно произнес оппонент из коридора, заглянув в один из ящиков со всякими старыми вещами, что хранились у меня в пыли в кладовке. — М? — подхожу ближе, пытаясь понять, отчего такая бурная реакция. Восторженный указывал на картину, которая виднелась за остальными вещами, — О Господи, это она, — смотря в заинтересованный взгляд того, достаю холст в раме, внимательно оглядывая его. — Это… — Я, — уверенно говорю, хмурясь, ведь этот портрет был написан по приказу отца, когда я ещё жил у него. Отвратительные воспоминания навивают не только времена жизни в доме отца с постоянным насилием как физическим, так и моральным, а ещё и момент во время которого, была написана картина, — Мне тут десять лет. У отца были холсты со всеми членами семьи. Он любил их собирать и развешивать в длинном коридоре во дворце. Можно было проследить связь поколений от моей пробабушки до тех времён, когда я жил — я помню, как меня привели к художнику и заставили изображать особую эмоцию, что подходила бы под задумку. В то время меня активно избивали в школе, потому, чтобы скрыть мои синяки на теле, Британия сам выбирал мне одежду и делал это очень долго, так как ничего не подходило. Помню, мне тогда прилетело по голове за то, что надо мной издевались одноклассники и из-за чего авторитет папаши может пошатнуться. Действительно, проще же обвинить меня, чем пытаться как-то помочь. А я ведь просил его. И вот представьте, что вы чуть ли не в состоянии истерики от сказанных вам слов должны ещё и просидеть неподвижно часа три, дабы исполнить хотелки бати. — Ты тут такой милый, — глаза России сверкают и он хочет взять картину из моих рук, чтобы посмотреть её поближе. Я прошу относиться к ней осторожно, так как ей уже много лет, — Боже, эти щёчки, — он улыбается, смотря то на меня, то на портрет, ища сходства, — Ты как был красивым, так и остался. Я забрал бы этот холст себе и любовался бы им, вспоминая тебя нынешнего и подмечая, как ты изменился, да вот не могу. — Забирай, — решаю отдать память об ужасных временах в руки любящего человека. Я уверен, что он будет хранить её бережно, а не как я где-то в пыли. — Нет-нет, она твоя. — Забирай. — Раз она лежит у тебя так долго, то очень много значит для тебя. Как я могу отобрать частичку памяти? — В жизни бы не забрал эту картину из былого дома, если бы отец на кинул её мне вслед при скандале по поводу независимости. Он сказал, что я теперь никак не член их семьи и только буду позорить род, вися наравне со всеми. Не выкидывал, потому что первое время напоминала мне, кем я был и кем я стал, мотивируя идти дальше, а сейчас она бесполезна. — Тогда спасибо тебе. Мне она правда очень нравится. Хотя как она может мне не нравится, когда на ней изображен ты? Ты мне так мало рассказывал о себе в детстве, а тут такая находка. — Рассказывать особо нечего. Хорошего было мало, а про плохое образно ты знаешь. Помню, я был низким до определенного возраста, просто жуть. Пока все сверстники были уже высокие, я в свои пятнадцать еле дорос до ста пятидесяти сантиметров. И был таким ещё два года. Уж думал, что всё, пошел в отца, останусь таким коротышкой, но к двадцати я обрёл свой нынешний рост и очень им доволен. — Ох, ты был таким маленьким. Где-то по сюда, — оппонент приставил руку чуть ниже груди, отмечая высоту, до которой я был бы, оставшись при своем росте, — Я в пятнадцать был, — тот задумался, — около сто восьмидесяти семи сантиметров. Как раз на день рождения измерился и запомнил эту цифру навсегда. Это был первый день рождения без моего настоящего отца. — Я тебе сочувствую. Мне очень больно понимать, что я мог помочь, а не сделал этого. — Ну, возможно мы бы тогда с тобой никогда не встретились. Говорят, что, если что-то и делается, то к лучшему. Громкий звук раздаётся в доме. Кто-то позвонил в дверь. Я радуюсь этому и спускаюсь на первый этаж пропускать внутрь гостя. Россия не понимал, что происходит, поэтому хмурил брови и ждал объяснений. — Я позвал Германию помочь нам. Через пару дней уже перевозить вещи, а мы только с половиной дома разобрались. — Но… — Какие-то проблемы? — хмурюсь я, уже зная наперед его слова. — Нет, — отрезает тот. Я глубоко вздыхаю, под нос молясь, чтобы хоть бы в этот раз всё прошло удачно. — Привет, Гер, — открываю ему дверь, приглашая внутрь, — Как ты? Уже не захожу к тебе так часто. — Всё отлично, Вы как? — из-за угла показывается Росс и лицо немца сразу мрачнеет, — Он тоже помогает Вам с вещами? — Да, ещё одна пара рук никогда не помешает, — до сих пор стыдно за произошедшее, потому я отвожу гостя на кухню, предлагая пока выбирать, с чем он хочет пить чай перед началом работы и, схватив русского за руку, отвожу в другую комнату, — То есть ты даже извиниться не хочешь перед ним? — Честно, нет. Это малая часть отплаты за его папашу. Я же не иду его избивать, как это делала его семья со мной. — Раш, я все понимаю, но давай сегодня ты не будешь портить всем настроение. Живо иди и извинить перед ним. Пока именно он тебе ничего плохого не делал. — Да не могу. Каждый раз смотрю на него и вспоминаю лицо Рейха, оглашающий мне смертный приговор. — В любом случае, я не потерплю больше мерзких слов в его сторону. — А с чего ты сам так подобрел к нему? Или только ко мне ты относился предвзято? — На то есть причины, — не желая изливать душу сейчас, я покидаю комнату возвращаясь к сыну нациста. *** Короткое чаепитие прошло и мы принялись к работе. На часах было четыре вечера и нам нужно было поторопиться для того, чтобы закончить дела сегодня. Германия был особо молчаливым, что меня напрягало. Может, что-то произошло? Вполне возможно, что это вызвано словами альфы в последний день нашей общей встречи. Мы разбирали кухню, а на ней больше всего совместной работы. Как только Россия удалился на второй этаж, чтобы переносить коробки на первый и ставить их к двери, я всё же попробовал завести серьезную тему. — Как ты относишься к СССР? — складывая в пакеты столовые приборы, обращаюсь к собеседнику я. — Даже не знаю. Папа всегда говорил, что он отвратительный и что ему и его семье нельзя жить. Он не скрывал, что использовал его первое время, чтобы план по захвату мира так быстро не вскрылся. Меня никогда не интересовали политические дела и тем более других стран, я старался не углубляться в эти темы, чтобы не делать себе больно от того, что мой отец совершает такие ужасные вещи, — задумался Германия, протирая стол влажной тряпкой. — Значит, ты не поддерживал деяния Рейха? Во время этого вопроса мимо проходил Россия, принося очередную огромную коробку с вещами. Гера тут же перевел взгляд на него, но в ответ получил только хмурое лицо. — Нет, но, если знать его побуждения к данным действиям, то приходится задумываться над этим вопросом. — И какие же они были? — После первой мировой народ немцев пал и когда правление перешло в руки моего папы, то он решил изменить положение людей, — сын нациста хмурится, — Только вот он избрал неверный путь. Я был мал в года начала войны, но уже тогда понимал, что настолько радикально действовать не стоит. Конечно, страна была в убытке, но поднимать её нужно было не за счёт смерти других людей. — Это точно. Столько ужаса навёл. — Он ненавидел многих. Мало кому удавалось добиться его любви, даже его помощники в виде Италии и Японии были вынуждены сначала показать то, что они достойны биться бок о бок. Отец всегда говорил, что я с братом — самое дорогое, что у него только есть и если бы ему предложили выбрать между возвышением страны, что являлось его смыслом работать дальше, и нами, то он выбрал бы нас, даже не задумываясь. — Значит, он всё же не такой безжалостный, как казалось всем. — Нет, с нами он был очень добр. Всегда старался нам угождать, даже в убыток себе. Когда правление деда ещё не подошло к концу, отец всё равно был часто занят. У него была четкая цель, к которой он всю жизнь готовился. Ему совсем не нравился способ управления ГИ, поэтому рассчитывал только на себя. Мне было шесть лет, а я помню, как папа активно учился ораторской речи, правильности изложения слов на бумаге, изучению других языков, в том числе и русского. Мой детский мозг не понимал для чего мой отец закрывается в кабинете и долго говорит на непонятные темы сам с собой. Я хотел играть с ним, но мой брат всегда говорил не мешать ему. Пусть он и был младше, но понимал явно больше меня, только скрывал это. Кто же знал, что всё это обернется в такой ужас? — Никогда не задумывался, что каждое действие Рейха было придумано задолго до тридцать девятого. Всегда считал, что он действует наугад. Лично я его не знал, даже встреч совместных не было, где мы могли бы переговорить. Зато, — Росс в очередной раз проходил мимо кухни, ставя ящик на пол, — Он его знал, — я указываю на остановившегося на время русского, что тяжело дышал из-за усталости. — Ага, в концлагере познакомились, — тот опять нахмурился, — Столько ласковых наговорил, лишь бы я перешёл на его сторону. Я такого количества комплиментов в жизни не слышал, сколько тогда. — Вы были в концлагере? — парень прикрыл рот рукой, в шоке вскинув брови. Альфа проигнорировал вопрос, уйдя прочь на второй этаж. Видимо, ему было неприятно вспоминать всё это. — Да, он был, — отвечаю вместо ушедшего я. — Боже, — подросток в ужасе отводит взгляд, уже жалея, что завёл тему. — С тобой всё в порядке? — подхожу ближе, позволяя себе положить руку на плечо собеседника и тем самым проявить свое сострадание. — Нет. Чёрт, я всю жизнь боялся встретиться с кем-то, чья жизнь была сломана из-за действий папы. Пусть он был и мил к нам, даже когда ругался, делал это каким-то образом по-доброму, но его жестокость в обыденных вещах никуда не девалась. Он никогда не скрывал от нас и окружающих, что с пленными церемониться не будет и любыми способами будет пытаться узнать от них информацию, что в дальнейшем поможет выиграть. Я всегда знал, что происходит за стенами каменных зданий на окраинах территорий, сколько людей там лишались жизней. Кого-то убивали в газовых камерах, а кто-то просто умирал из-за пыток, больше не имея сил бороться. Знал… В последний год войны, когда отец видел, что начинает терпеть поражение, он задался идеей сделать меня его помощником в будущем. Он много раз говорил, что у меня есть все качества отличного лидера, который может вести за собой людей. Тот говорил про настойчивость, строгость, уверенность. Папа рассказывал, что пройдёт время и все эти черты в один момент станут более явными и народ преклонится передо мной. — Да уж, много надежд на тебя вешали. Лично меня никогда так не поддерживал родной отец и когда я стал править землями, я даже не знал, как это делать. А тебе бы хотелось стать главой нового государства? — Единственное, что не нравилось отцу во мне, так это жалость ко всему живому. Ну не могу я себя заставить даже ударить кого-то, не то что смотреть на мучения. Как-то раз, меня привезли в один из концлагерей. Он был в Польше, поездка была интересной, но я до конца не знал, куда мы едем. А когда понял было очень поздно. Меня заставили сначала проходить мимо толпы пленных, что бегали по камням, проверяя изнашиваемость новых ботинок, пока не падали замертво, после глядеть, как приезжих из эвакуированых городов загоняли в газовые камеры, уверяя, что внутри душ. Мне уже тогда было плохо, голова кружилась, а меня повели в камеры. Я смотрел, как худого мужчину избивают плетями. На его спине не осталось живых мест и этот крик, наполненный болью. Лицо моего папы не дрогнуло, наоборот, мне казалось, что ему нравится. Этим способом он пытался заставить относиться к насилию проще. — Знаешь, когда это видишь каждый день, начинаешь свыкаться. Чтобы стать сильной державой, возможно нужно будет применить его много раз. — Тогда я не буду становиться сильной державой. Мне достаточно славы отца. Вон, — Германия махнул головой в сторону лестницы на второй этаж, куда удалился уже какое-то время назад Россия, — Уже дурная репутация только потому что я немец. Мне надо это как-то исправить, но мои территории под Вашим владением. Я даже не могу сказать людям, что не все немцы хотели войны и больше такого не случится. — Я не могу ничего поделать, таковы условия проигрыша. Но ты можешь появляться в СМИ, поднимать эту тему, если действительно хочешь. Думаю, раз твой отец смог поднять такого масштаба боевые действия и даже где-то суметь одержать победу, то про твои качества точно не соврал. Пусть я пока плохо тебя знаю и не могу из увидеть из-за твоей замкнутости, но я уверен, что они действительно у тебя имеются. — Болтаете тут? — входит в кухню Росс, сразу направляясь к крану, из которого наливает себе воду в чашку, стоящую в ящике, и быстро выпивает ту. Было видно, что он очень устал переносить тяжёлые коробки с одного этажа на другой и шел из последних сил. — Зато уже всё собрано, — улыбнулся я. — Вы устали. Давайте я Вам помогу? — вдруг выдаёт Гера, подходя к русскому. Альфа хмурится и отводит взгляд, делая вид, словно не слышал, — Вам стоит отдохнуть, а пока я принесу всё остальное. Попейте чаю и переведите дух. Мой партнёр удивлённо смотрит на подростка, явно не ожидав заботы с его стороны. — Коробки таскать будешь, что ли? — тот криво усмехнулся, — Они больше тебя. Лучше не выдумывай и продолжай помогать Америке. — Вы мне не верите? — хмурится парень, расценивая эти слова, как призыв доказать. В ответ Россия закатывает глаза, показывая, что не считает намерения оппонента больше, чем просто хвастовство. Сын нациста решает доказать обратное и уверенно идёт по лестнице вверх. Росс фыркает, уже ожидая слышать грохот из-за того, что малец упал под тяжестью, но через пару секунд тот спускается по лестнице увереными шагами, неся в руках достаточно большую коробку. Поставив ту около порога, он выдохнул, улыбаясь, мол, доказал, что смог. — Одна коробка. А если тебя заставить перетаскать все, которые остались? Заметь, их там ещё куча, — говорит тот, безразлично смотря на победившего в споре. Я уже хотел остановить это, но меня перебил Германия, соглашаясь на условия. — Смогу, ещё увидите! — Отдохну, заодно и на этот цирк посмотрю, — кивает русский, поднимаясь на этаж выше и поручаясь следить за подростком. Я лишь смотрю им в след, надеясь, что они друг другу глотки не перегрузут. — Будем спорить на что-то? — в голосе младшего появилось неожиданное волнение. Нет, это был не страх проиграть, что-то внутри будто предупреждало его о чём-то. Но немцу сейчас не время думать о каком-то предчувствии. — На что-то? А что ты можешь предложить? — альфа пододвигает стул из гостиной, ставит его в коридор, откуда будет удобнее наблюдать за всеми действиями оппонента и поднимает одну бровь. Его лицо показавало насмешку и раздражение. Видимо, он был не рад приходу гостю и с помощью пари решил немного развеселить себя и одновременно показать, что сын нациста — никто. — Я… — молчание. — Так и думал, — присаживаясь на резной стул и попровляя ворот футболки, чтобы не было так жарко, тот хмыкает, словно говоря: «А на что можно рассчитывать от тебя?» — Правила просты. Ты перетаскиваешь все коробки, а я принимаю поражение, если будет иначе, то я в который раз буду убеждаться, что твоя семья не способна ни на что иное, кроме как жизнь портить, — он закидывает одни ногу на другую, хмурясь, устанавливая условия. — Разве моя выносливость может переубедить такого мудака, как Вы? — дерзит Германия. Всё-таки, когда затрагивают его семью, то тот быстро выходит из себя и не церемонится с подбором слов. — Так и скажи, что струсил, — Россия немного удивился реакцией собеседника, но ничего не ответил на нее, не считая слушать мнение того, кто сломал ему жизнь. — Нет! — подросток коротко ответил, отворачиваясь в сторону ящиков и упакованных вещей. Работы было действительно много, но тот не сомневался в своих силах. На один момент ему показалось, что услышать хорошее мнение Росса о нём теперь является его смыслом двигаться дальше, но такие мыслишки сразу пресекались. «Папа всегда учил отстаивать свою позицию и если уж вмешался — то действуй до конца», — сын нациста вспомнил поучение отца, что помогло ему собраться с силами. Он завернул рукава черной рубашки, открывая вид на руки, что, пусть и не были накаченными, но выглядели сильными. Откинув волосы назад, чтобы не мешали, тот поднимает одну из коробок, уверенно неся к лестнице, — Вы так сказали про мою семью в прошлый раз, потому что побывали в концлагере? — возвращаясь обратно после повторений этих действий несколько раз, спрашивает Германия. — С чего тебе эта информация? Сказал тогда и всё. Лучше не отлынивай, а то я уже вижу, что устал, — Гера немного помрачнел, поняв, что диалога не выйдет, потому продолжил выполнять работу под насмешливым взглядом оппонента. *** Прошёл час, я сидел на кухне, пил кофе, листал газету и отдыхал. Одно меня смущало. Тишина на втором этаже. Немец редко появляется с новым грузом, а даже разговоров не слышно. Вроде, не ругаются, а вроде и становится страшно, почему это происходит. — Всё, я больше не могу, — шепчет обессилевший сын нациста, когда у него в который раз не получается поднять ящик. Руки тряслись от перенапряжения и теперь практически не чувствовались. — Ещё пять штук осталось, — будто приказывал продолжать альфа, — Неужто, будучи так близко к победе, бросишь всё? — Я больше не могу, — лицо покраснело от усталости, а тело пробирала отдышка. — Ну же! Встань и продолжай! — раздраженный Россия поднялся со стула, подойдя к собеседнику. — Не могу. — Ещё пять коробок! — У меня ощущение, что сейчас руки отвалятся. — Ясно всё с тобой, — Росс фыркает, — И зачем же нужно было это всё начинать, если изначально был понятен исход? Только время зря потратил. Надеялся, что ты действительно сможешь, ведь так яростно доказывал. А в итоге в чём веселье? — он закатил глаза, — Хотя твоё уставшее лицо и отсутствие сил полностью заменяет всё это. — Значит, всё ещё ненавидите меня и я «порчу жизнь» всем вокруг, только потому что немец? — Смышлёный, а по тебе так сразу не скажешь, — недовольно цокнув языком, тот облокачивается на стену, осматривая подростка с ног до головы, — А всё же. По твоему телосложению не скажешь, что сильный, но поднимать такой вес сможет не каждый. Откуда такие способности? — Не знаю, — младший очень удивился, что наконец тема, что появилась в диалоге, была не про то, что является плохим. Вдруг ему стало неловко, тот замялся, но продолжал отвечать, — Никогда не занимался толком спортом, у меня всегда были сильные руки, да и я достаточно вынослив. — Понятно, — отрезает русский, не хотя продолжать разговор и начиная думать о чем-то своём, хмуря брови. — А Вы? У вас такие мышцы. Откуда? — Работа, работа и ещё раз работа, вся жизнь в спорте. Да и рос я в то время, когда я был обязан иметь силу. По крайней мере, мне всегда так говорил отец. — А кто Ваш отец? — Да что ты прицепился? — повышает тон альфа, — Задавать столько вопросов неприлично, да и я все равно не буду на них отвечать. Кто ты мне такой, чтобы я перед тобой был, словно открытая книга? Похоже на допрос, честное слово, — проговорил старший, отправляясь в ванную комнату, больше не хотя присутвовать рядом с немцем. — О, наконец. Ну что, кто выиграл? — улыбаюсь я, видя в проходе на кухню парня. — Я проиграл, сильно устал, — присаживаясь на рядом стоящий стул и утыкаясь лбом в столешницу, говорит оппонент. — Оу, ничего страшного. Ты много сделал и, честно говоря, я бы так не смог, — погладив по спине того, я умиляюсь одним из единственных светлых воспоминаний из детства. Франция тоже всегда так меня успокаивала. Она не говорила что-то невероятное, что заставляло подняться и идти совершать великие дела, но её любовь, которую я никогда не получал от матери, ощущалась и успокаивала. Я хотел подражать ей, стать другом для своей копии в детстве. Почему мне так безумно хотелось это сделать? — Я хотел помочь и попытаться показать, что не хочу зла России, как-то поговорить, но он против этого. Чуть я начинаю диалог, так он его прерывает. Я так вдохновился Вашими словами и хотел попробовать начать свою пропаганду, мол, немцы не все нацисты, с него, но не вышло. — С человеком, у которого травма из-за немцев будет наладить контакт трудно, — вздыхаю я, — Но я не думаю, что это невозможно. — Видно, что ему противно моё нахождение рядом. — У него доброе сердце, просто стоит показать, что ты не поддерживаешь идеи Рейха, — я знал, что поступаю неправильно, оправдывая русского, но может Гера сможет повлиять на него больше, нежели мои слова. — Доброе? Оно и видно, — хмурится Германия, вспоминая конфликт, на котором и закончилась первая встреча. — Знаешь, когда мы первый раз встретились с Россией, мы не переносили друг друга. Нам было мерзко от того, что были вынуждены находится рядом. Причина наших отвратительных отношений было банальное незнание личности другого и стереотипы. Я думал, что раз он русский, то обязательно вечно пьяный и противный, а он в свою очередь придерживался не лучшего мнения обо мне из-за капитализма. Хотя не отрицаю, что меня есть за что ненавидеть. Помню, как первые дни мы постоянно ругались, а если даже этого не происходило, то чувствовалось постоянное напряжение между нами. Зачем нам было контролировать себя? Мы терпеть не могли друг друга только за факт рождения. Не скрою, часто я провоцировал начало конфликта, получая удовольствие от того, что вывел Росса из себя, но я забывал один момент. Несмотря на ненависть от меня и неприязнь к моей персоне от него, он помог мне выжить. Так вышло, что я оказался в безвыходной ситуации, в которой, если бы мне не помог Россия, скончался. Я целыми днями кричал на него, пытался доказать своё превосходство, но у него не пропало желание помочь мне. Ненависть затуманила мне мозг, я принимал спасение, как должное и до сих пор извиняюсь за те дни. Постепенно я понимал, что веду себя отвратительно, да и привыкли мы находиться рядом. Общались уже не на повышенных тонах, а спокойно, разговаривали о прошлом, находили общие темы, так и стали близки. — Неужели Вы хотите сказать, что, несмотря на отношение ко мне, он может оставаться добрым в поступках? — Вполне. Просто ему надо принять то, что ты теперь живёшь на моих территориях и конфликты обязательно пройдут. Иначе зачем ему нужно было успокаивать меня каждый раз, если я вдруг начинал бояться приближающейся смерти? Вряд ли человек без доброго сердца смог быть сострадательным к тому, кого ненавидит. Я иногда наблюдал, как Росс относится к близким, а как к незнакомцам и каждый раз одно и то же. Малознакомые оказывались в зоне предвзятого отношения, а друзьям открывалась эта невероятная личность. Потому, если я смог завоевать его доверие, даже ничего не делая для этого, то и ты сможешь. Хочешь знать моё мнение? Он просто боится тебя. — Боится? — Конечно, ты для него потенциальная угроза из-за воспоминаний. Мы редко говорим на тему его службы на фронте, ведь ему так больно вспоминать это. Я сам представить не могу, как бы терпеть не мог тех, кто так испортил мне жизнь. А тебе просто не повезло оказаться сыном его насильника. Вот просто подумай, как бы ты относился к семье тех, кто не только тебя чуть не убил и заставил пройти все круги ада, да ещё и угрожал семье. — Я даже не думал об этом. В этом действительно есть смысл, но его слова в тот раз я до сих пор не могу забыть. — Согласен, тут он перегнул палку, я уже поговорил на эту тему с ним и, вроде, уже видно, что он не переходит на такие жёсткие оскорбления. Вот так неудачно сложилась ситуация, но с его воспоминаниями мы ничего поделать не сможем, даже если тот будет держать рот на замке и изображать доброе отношение к тебе. Я считаю, что ты всё равно будешь замечать его лицемерие, потому вам нужно друг к другу привыкнуть. Ты ведь тоже не блещешь желанием общаться с Россией. — Да, — стыдливо сказал Гера, — Мне очень совестно за выходки папы и я бы лучше предпочел не быть с тем, кого он чуть не убил. Мне очень волнительно находиться с ним рядом из-за личных убеждений. — Я обязательно постараюсь поговорить на эту тему с Россом и чем-то помочь вам. Не хочу, чтобы вы враждовали. *** Русский упирается руками на раковину, хмурясь и вспоминая дни в концлагере. Он никогда не боялся смерти, его волновали совсем иные вещи, но в те дни, когда, каждый раз просыпаясь, ты не знал, выживешь ли сегодня или тебя сошлют на расстрел, он просто не мог смириться с её возможностью. Нет, не потому что страшно узнать, что же будет после конца жизни, да и страх боли уже пропал, ведь тебя в любом случае отхлестают подручными средствами, просто потому что терпеть тебя не могут. Он считал, что видел ещё очень мало, пережил недостаточное количество приятных моментов, исполнил не все свои мечты. А как же родные, друзья? Неужели он больше их не увидит из-за предательства товарищей? Этот страх, что был с тобой всегда, не было ни минуты, когда бы ты не был на иголках. Каждый день альфа видел, как трупы вывозят из концлагеря кучами и не хотел стать одним среди них. — Твою мать, только все закончилось. Этот проклятый Рейх убил себя и облегчил задание армии, мы победили, я живу в одном доме с любимым человеком, так тут объявился он. Какого черта тот так похож на своего папку, что отличить порой нельзя? Почему, как только я нахожу отдушину, где меня любят и поддерживают, приходят новые проблемы и всё идёт по наклонной? Как только вернулся домой из концлагеря, так сразу выясняется, что тебя теперь ненавидят и считают предателем, вернулся с пустыни и наконец живу спокойно — оказывается, что от тебя хотели избавиться! Теперь этот немец. Мне много раз говорили в плену, что я должен умереть самой жестокой смертью, ведь не хотел предавать Родину, теперь же, как только я позволяю себе сказать малую часть того, что слышал, так я плохой?! Я понёс наказание за свои слова, а кто накажет эту семейку мразей, что убили миллионы людей?! Вместо отмывания грехов отца, Германия живёт в таких прекрасных условиях? — недовольно изливал себе душу Россия, надеясь, что его никто не слышит, ведь не хватало, чтобы начался новый конфликт. Росс слышит мой разговор с Герой, где я пытаюсь хоть как-то расположить подростка к нему, хоть и понимаю, что поступаю отвратительно. С помощью хорошего слуха альфа может различить отдельные фразы и, сложив их в голове, понимает суть диалога. Злость меняется на печаль и стыд, а он смотрит на себя в зеркало, рассматривая небольшие шрамы на руках, что остались от концлагеря. — Аме, почему ты такой наивный? С чего ты вообще взял, что он не врёт тебе в своих взглядах и не продолжит дело отца? Но я вижу, как тебе становится грустно от моих поступков. Я хочу, чтобы немцы никогда больше не начинали войну, чтобы ты не страдал, плача из-за вероятности смерти, а для этого нужно наказание провинившихся. У меня сердце разрывается, когда я вспоминаю твои слёзы в пустыне из-за того, что есть вероятность умереть прямо там. Германия представляет опасность, а ты так запросто доверился ему, улыбаешься и относишься с уважением, — возможно это вызывало у него ещё и зависть. Мол, сын убийцы миллионов человек получает больше внимания и сострадания, чем он в первые дни, что бескорыстно спасал жизнь тому, кого ненавидит. Он не хотел развязывать со мной новый конфликт, но и обида за пережитое никуда не делась. *** Только ближе к вечеру мы смогли закончить работу. Оставалась ещё уборка, но её я и Россия сможем закончить сами, без помощи и без того уставшего Германии, что даже стал засыпать на ходу. Он сейчас стоял в прихожей и надевал пальто, коротко отвечая на мои редкие вопросы. Вот я уже прощаюсь с гостем и благодарю за помощь, как со второго этажа спускается Росс, серьезно смотря на уходящего. Я уж думал, будет очередная ругань, но русский спокойным голосом сначала выразил благодарность за помощь, а после выдал неожиданную фразу. — Эй, Германия. Отойдём переговорить? — глаза того выглядели так, словно обладатель что-то задумал, отчего даже я стал немного бояться выполнить просьбу. Гера смотрит на меня, после на альфу и кивает, нахмурившись. Пройдя в даль коридора на втором этаже, старший останавливает сына нациста, внимательно смотря в глаза и хмурясь, — Что думаешь про деяния твоего отца? — Я их не поддерживаю, — немного удивившись неожиданному вопросу, отвечает тот. — Значит, не хотел начала войны? — вглядываясь в глубину души и пытаясь понять, врут ли ему, Раша продолжает. — Я был ещё мал в те времена, но сейчас точно знаю, что нет. — Америка так мило относится к тебе, уж цени это. — Ценю, — немец не мог понять, к чему ведёт его собеседник и даже начал немного волноваться. — Если я замечу, что ты пытаешься повторить выходки Рейха или будешь вести себя неуважительно по отношению к США, то тебе не жить. Я даже не посмотрю на то, что презираю насилие, — возможно слова звучали не очень угрожающе, но подросток понимал всю ненависть в его сторону и решительность в глазах заставляла верить сказанному. Если вдруг что, то сильные руки собеседника точно с лёгкостью удушат его шею. — Я никогда бы не сделал этого. Тем более не развязал бы ещё одну войну. А США… Он мне помогает, я просто не могу позволить себе говорить с ним грубо. — Ну-ну. В любом случае не потерплю, если вдруг ты его заставишь грустить. — Не заставлю, — боязливо произносит бета. — Знаешь, ты вроде парень неплохой, прости, что наговорил пару недель назад про твою семью. Но помни, я в любом случае внимательно слежу за твоей личностью и только попробуй… — Россия не договорил, но по его взгляду было всё ясно. Тот похлопал ладонью по плечу младшего, возвращаясь ко мне на первый этаж. Росс извинился не по своей воле, в его голове не появилась жалость или не заиграла совесть, просто не хотелось больше видеть раздражения на моём лице. Заметив восторженные глаза Германии от услышанного, тот понял, что на первое время конфликтов смог избежать. — Что ты ему сказал? — обеспокоено произношу я, когда русский пришел обратно. — Ничего, — он усмехнулся, наклонившись и обняв меня, прижимая к себе. Я удивляюсь, ведь тот только что был не в духе, но обнимаю в ответ, пользуясь моментом, пока нас не видит Гера. Он сейчас поверить не может, что произошел маленький шаг на пути к нормальному общению с альфой и что его назвали «неплохим». Партнёр же прокручивал в голове одни и те же мысли, обнимая меня крепче, будто в последний раз: «Лишь бы этот ужас не начался вновь. Если немец ослушается меня, то я не прощу себе этого. Так не хочу, чтобы ты снова страдал, Аме». *** Ранее утро. Солнце било в глаза, но не грело, ведь я продолжал дрожать на морозе, ожидая грузовик, что заберёт коробки, а я смогу отправиться на своей машине в квартиру. Наконец я покажу её России, ведь так много рассказывал о ней и с нетерпением жду, когда перееду в неё. Огромные окна с видом на прекрасный район Нью-Йорка, просторное помещение. Просто вау! Я был в восторге, что скоро все случится, даже холод не мог пробрать меня. Я с блестящими глазами смотрел на дорогу, выглядывая вдалеке нужную машину. — Чёрт, я так хочу, чтобы тебе понравилось! — Твой вкус прекрасен, да и описание впечатляющее. Мне обязательно понравится, — тепло улыбнулся Росс, но его улыбка быстро исчезла с лица, когда в далеке появился Германия, что направлялся к нам. Я позвал того попрощаться с нами и обсудить некоторые аспекты. — Лицо попроще, — раздражённо говорю я, увидев реакцию рядом стоящего. Тот погрустнел и отвёл взгляд, — Привет, Гер, — приветствую немца, видя, как тот тоже замерзает от сильного ветра и пытается как-то согреться, переминаясь с одной ноги на другую. — Здравствуйте. Так рад за Ваш переезд. — Да уж, теперь буду реже к тебе заходить, ведь не в соседнем доме живёшь. — Меня это немного пугает, ведь я ещё не до конца привык жить в другой стране. — Ты — парень смышлёный, думаю, быстро все поймёшь и без меня. Выходи почаще на прогулки, знакомься с местными, они тут отзывчивые, в беде не оставят. — Я буду стараться. Обязательно. — Язык ты хорошо знаешь, прям поражаюсь, потому всё у тебя получится. Я даже не сомневаюсь. — Спасибо большое, — сын нациста улыбнулся. Нужная машина наконец подъехала, я отошёл поговорить с водителем и рабочими, что будут загружать собранные вещи в коробках, оставив русского и подростка наедине. — Вы такой грустный. Что-то произошло? — интересуется младший. — Да, ты пришёл, — альфа даже не смотрит в его сторону. В голове первого всплыли воспоминания моих слов, сказанные днями ранее о том, что тот просто представляет собой потенциальную опасность для Раши. Поэтому Германия не унывал и решил показать любым способом, мол, не хочет зла, одновременно думая, зачем же ему так хочется внимания того, кто его ненавидит. — А это правда, что США Вы тоже ненавидели в первые дни знакомства? — С чего ты взял? — Он мне так сказал. — Пф, я ему был противен не меньше. — Может, и у нас сложатся доверительные отношения, как это произошло у Вас с США. — Это вряд ли, — отрезал тот. — Но ранее Вы сказали, что я неплохой. — Это не значить, что я хочу общения с тобой и тем более доверять, — говорит Раша, уходя в мою сторону, якобы спросить нужна ли помощь. *** Вечер того же дня, я стою в душе, смывая с головы шампунь. Основные мои мысли были про квартиру и то, как я рад, что живу именно в такой. Россия тоже остался не в меньшем восторге и ещё долго стоял у панорамного окна, любуясь восторженными глазами на открывшийся вид. Ему сразу это напомнило дни, когда он управлял самолётом во время войны и в мирные часы успевал любоваться пейзажами. При входе в квартиру нас сразу ждёт два коридора, один из которых ведёт к жилым комнатам, а другой — к кухне, совмещённой с гостиной, где и находилась стеклянная стена. В помещениях была только мебель, половина которой выбирал я. К примеру, гарнитур на кухне, кровать в спальне, технику в ванную и другое. Квартира была светлой, какой я её и хотел видеть, комнаты просторными, в общем, мечта, а не место жилья. Выключаю воду, вылезаю из ванной и вытираю тело полотенцем. Мой взгляд пал на джакузи, расположенный на другом конце ванной и на лице появилась ухмылка. Росс долго не понимал, почему я чуть ли не истерику закатил продавцу, чтобы он добавил джакузи в план помещения и разрешил его установку. Но я всегда мечтал о нём и не жалею, что добился его. Прям представляю, как после трудного рабочего дня лежу там, расслабляясь и выпивая бокал красного вина, словно в красивом кино. Если рядом будет присутствовать русский, то подобный вечер вообще мог стать волшебным. Одеваюсь в домашнюю одежду, мечтая, что после того, как разложу вещи на свои места, докуплю мелочей для интерьера и возможно поменяю некоторую мебель в зоне гостиной, смогу окончательно расслабиться и провести таким образом время. Это было бы чудесно. Россия медленно входит в ванную комнату, заставая меня за рассматриванием себя в зеркале. Я любил делать это периодически, но со стороны это всегда выглядело глупо, потому я смутился, когда вошедший ухмыльнулся от моих действий. — Красавец, — поспешил избавить нас от неловкого молчания Росс, после чего наклонился и обнял меня, положив свой подборок на мою макушку. Взгляд того устремился в зеркало и, видя такую милую картину, обладатель расплылся в улыбке. — Спасибо, ты у меня тоже, — произношу в ответ на комплимент и прижимаюсь к тёплому телу, — Как думаешь, мы подходим друг другу? — задаю немного странный вопрос. Проходясь рукой по щеке русского, я глажу ту, а он привычно прижимается к моей тёплой ладони. — На все сто процентов, я уверен. Мы словно инь-ян и идеально дополняем друг друга. На лице появляется милая улыбочка и вдруг одновременно в наши головы приходят одинаковые мысли. Сначала мы глядим друг другу в глаза, будто спрашивая: «Ты думаешь о том же, о чём и я?», — а затем, когда понимаем, что да, я встаю на цыпочки, приближаюсь к лицу оппонента и припадаю губами к его губам. Медленно углубляю поцелуй, прикрываю глаза и делаю уже привычные движения языком. Получаю ответные действия: руки партнёра проходятся по моей спине, спускаются ниже, обхватывают талию. Каждый наш поцелуй для меня ощущался, как первый, ведь совершался с по-настоящему любимым человеком. Когда воздух заканчивался, мы разрывали процесс, смотрели друг на друга и продолжали. Чувствую его дыхание, как руки слегка подрагивают. Чёрт, я теряю голову только от этого. Уже прошло приличное количество времени, а мы всё стояли и целовались, полностью отдавшиеся своим чуствам и желаниям. С каждым разом поцелуи были уже не таким робким, а более смелыми и глубокими. Внутри как будто всё перевернулось. Казалось, что с каждым новым прикосновеньем губ, чувства становятся ещё больше, ещё сильнее. Россия не останавливался на парочке поцелуев, а продолжал, нагло настаивая на своём, что мне, на удивление, нравилось. Всегда думал, мол, не потерплю нахальное принуждение, но сейчас перед глазами появилась лёгкая дымка, заставляющая думать только об ощущениях, а данные действия их только усиливали. Я не мог оторваться от желанных губ, опирался на раковину руками, лишь бы ноги не перекосило от такого приятного контакта. Росс нависал надо мной, дабы я не уставал стоять на цыпочках и тянуться, его пальцы проходились по моим рёбрам, словно считая их. В перерывах мои щеки тот покрывал поцелуями, а я отрывисто дышал, чувствуя, как жар проходится по спине. Вдруг прохладные руки русского медленно проникают под мою футболку и тут же вызывают мурашки, отчего я тихо мычу. Когда очередной поцелуй заканчивается, наши лица отстраняются, а глаза партнёра пристально смотрят в мои. Я обнимаю его за шею, прижимаюсь телом, что на фоне противоположного выглядит совсем хрупким, целую в щеку и утыкаюсь носом в тонкую кожу на неярко выраженной ключице. Вдыхаю запах родного тела, а любимый человек начинает оглаживать моё нагое тело под одеждой, постепенно поднимаясь выше. — Я люблю тебя, — оппонент наклонился к моему уху, прошептав это и проведя языком по ушной раковине, — Люблю тебя безумно, хочу всегда быть рядом, вызывать твою тёплую улыбку, обнимать твоё тельце, — футболку поднимают и открывается вид на мою грудь, я лишь откинул голову, совершенно не соображая, что происходит, только ахая от прикосновений, разрешаю делать с собой что угодно. — Как же приятно это слышать, — цепляясь пальцами за футболку альфы, я прикрываю глаза и улыбаюсь, пока мои губы тот покрывал короткими поцелуями. — Что тебе нравится в сексе? — Россия осторожно касается моей груди, оглаживая. Тот внимательно наблюдал за моей реакцией, готовясь в любую секунду перестать заигрывать со мной с помощью подобных движений. Я совершенно выпал из реальности, даже до конца не понимая, что происходит и что отвечаю. В голове только туман, приятное осознание, что наконец я делаю подобные действия не потому что надо, а потому что хочу. Господи, первый раз в жизни такое происходит и моё сознание полностью затянулось только подобным мыслями. — Что мне нравится? — я хмыкаю и поворачиваюсь спиной к собеседнику, кладя его руки себе на талию, — У меня правил немного: мою шею нельзя трогать ни в коем случае, ну не люблю я это, зато мне нравится, когда ласкают соски и грудь в целом, ягодицы и живот. — Как интересно, — Росс подхватывает меня на руки, улыбаясь, — Не хочешь прямо сейчас отправиться на новую кровать и заняться интересным делом? — А почему и нет? — приобнимаю того за плечи, немного боясь упасть и снова затягиваю в поцелуй. Язык русского охотно отвечает на мои действия и мы снова не можем оторваться друг от друга. Русский преодолевает коридор, заворачивая за угол и входя в спальню, что теперь наша общая. Мне даже немного грустно, что меня кладут на кровать, а ведь мне так нравится быть у него на руках. Он клал меня бережно и медленно, словно сокровище, которое так легко можно сломать или потерять. Мои светлые волосы рассыпаются по подушке, а я выгибаюсь, показывая, что жду дальнейших действий. — А как мой малыш любит больше? Что-то жёсткое или нежное? А может у него есть фетиши? — ухмыльнувшись, тот плавными движениями расставляет мои ноги и размещается между ними, нависая надо мной и приближаясь к губам вновь, хотя поцеловать после моего ответа. И только после этих слов меня неожиданно из мира сказки переносит в реальность. Глаза забегали, сердце быстро забилось в волнение, но я должен был что-то ответить, дабы не упасть в грязь лицом. — Эм… Нежнее. А фетиши… Не думаю, — отвожу немного испуганный взгляд, где-то в голове мысленно крича. Да откуда я могу знать, как я люблю, если меня только и делали, что принуждали, на любые просьбы поменять в акте что-то получал агрессивный отказ?! Для меня слово «секс» имеет только одно значение — боль. Я не помню, как прошёл мой первый опыт, ведь он был с одной из близких мне стран, что в тогдашние времена проявляла ко мне интерес. Естественно, я не любил его, но был настолько пьян в тот вечер, что чуть ли не от первого же предложения запрыгнул на оппонента. Точнее, мы оба были пьяны, ведь в трезвом виде эта страна никогда бы не позволила себе подобной наглости. Честно, я не помню совершенно ничего. Не помню, чувствовал ли боль, стеснение, волнение, достиг ли пика, потому, когда второй мой раз был с бывшим абьюзером, то я чувствовал себя невинным. Раша начинает медленно целовать мои щеки, переходя на губы и сминая их. Больше я не чувствовал того невероятного ощущения от лобызания, а только стралася отвечать должным образом, параллельно ругая себя за то, что не остановил начало акта. Что на меня нашло, раз я даже соображать был не в состоянии?! Поцелуй прерывается, альфа начинает спускаться вниз, снимая с меня футболку и прокладывая дорожку поцелуев от одной эрогенной зоны до другой. Но я даже не обращаю на это внимание, полностью уйдя в мысли. Твою мать, неужели сейчас я снова буду чувствовать всю ту мучительную боль, мыча в подушку, лишь бы не прибили за лишние звуки? Только я могу доставить себе удовольствие с помощью мастурбации, ведь никто не собирается думать обо мне во время процесса, им важен только их пик. Снова всё проносится, как в тумане. Только теперь этот туман состоял не из счастья и приятных мыслей, а страха и предвкушения боли. Россия какое-то время целовал моё тело, пытаясь раззадорить, видимо, заметив, что я практически ничего не делаю в ответ, только смотрю в одну точку на потолке. Теперь время подошло для проникновения, я был полностью раздет и даже не заметил, как с меня стянули даже бельё. Росс предлагает попробовать классическую позу для этого раза, и я соглашаюсь, медленно став на четвереньки и уткнувшись грудью в кровать, немного подрагивающими руками сжимал одеяло. Н-неужели это произойдет вновь? Я будто отключился на время недолгих прилюдий, даже не помню, что именно происходило во время них, потому даже немного не возбудился. Жмурюсь, как только чувствую, что головка органа приблизилась к сжатому аналу, после как на него выливается прохладная вязкая смазка, которую партнёр прикупил ранее. В голову начинали лезть воспоминания изнасилований, где беспомощно кричал и просил остановиться, но я старался перевести всё внимание на попытку расслабиться для более-менее безболезненного проникновения. Я был бы не против попросить русского быть нежнее, но боялся проронить слова, лишь бы мой дрожащий голос не выдал волнение. Секунда, две и член начинает надавливать на кольцо мышц, входя. Головка оказалась полностью внутри и всё расслабление резко исчезает из-за размера и теперь стенки внутри сильно сжимали его и пульсировали. Больно. Как мне больно… Перед глазами поплыли воспоминания разрывающей изнутри боли, душившие руки на шее, болящее тело и веревки на запястьях. Всё, как в те дни… Нет, Господи… Из глаз тут же потекли слезы и такие реалистичные воспоминания заставили меня вскрикнуть, резко оттолкнуть от себя партнёра и забиться в угол кровати, по рефлексу закрывая руками голову. Соленая вода капала из глаз, тело трясло, а внутри всё жгло. Моя любовь была в таком шоке, что на какое-то время даже не могла пошевельнуться, только смотря испуганными глазами на меня и обдумывая произошедшее. — А-Аме, — сглотнув вязкую слюну и нервным голосом тот окликнул меня. По интонации было видно, что тот очень испугался за меня и одновременно не понимает, из-за чего. — Прекрати! — выкрикнул я, молча рыдая и видя перед собой не побледневшего Россию, а своего насильника. Вот он стоит напротив меня, улыбается, не чувствуя ни капли стыда за содеянное, я лежу на холодном полу, уже не в состоянии даже сопротивляться, — Прошу, перестань! — Нет, почему я попал в эту ловушку… — Не делай этого, умоляю! — Что я такого натворил, раз судьба наказывает меня подобным образом?! — Америка! — уже в который раз кричал моё имя Росс, начиная панически стараться вывести меня из транса. — Раша? — не веря самому себе, что вижу своего альфу, а не бывшего кавалера, я переспрашиваю. Поднимаю взгляд на оппонента, томно и отрывисто дыша. — Ты… Ты просто закричал! И-, — партнёр замолчал, увидев на моём лице слезинки, и распахнул глаза, ещё больше начиная волноваться, — Что с тобой? — Нет, ничего, — я поднимаюсь на локтях, теперь испытывая стыд за подобный спектакль. Чёрт, и зачем я ему такой? Я даже потрахаться нормально не могу, а он клянётся в вечной любви… Уверен, он быстро устанет терпеть мои комплексы и уйдет. Ненавижу себя, — Всё нормально, — вытираю слезы и поднимаю корпус с кровати, обнимая колени и утыкаясь в них лицом. — То, что сейчас произошло, нельзя назвать нормальным! — крикнул Россия на эмоциях, что заставило меня отвернуться и загрустить ещё больше. Он это заметил и быстро сменил выражение лица, — Малыш, прости. Я не знаю, что на меня нашло, — тот приобнимает меня, — Тебе было больно? — киваю, — Чёрт, нам надо было обсудить все нюансы не за минуту до акта. Прости, это моя вина. Я думал, что делаю всё правильно, ведь ты молчал, не возражал. Тебе надо было мне сказать, что не готов, что больно. Я же хочу сделать тебе только приятно, — шёпотом проговорил Росс с печальным видом, перебирая и поглаживая пальцами пряди моих волос на затылке, — Извини меня… Я должен был спросить обо всем раньше. Хочешь, мы попробуем в другой раз? — Я не знаю, — мне так стыдно, — Боюсь, что будет больно вновь. — Если ты действительно хочешь продолжать, то я сделаю всё, чтобы этого не произошло, — он скрепляет наши руки в замок, уверенно смотря в мои глаза. Я решил всё-таки согласиться, ведь слышал от многих знакомых омег, как у них всё ахуенно в постели. Может, если отдаваться процессу, то я тоже смогу почувствовать эти невероятные ощущения? Если вдруг мне станет вновь больно, то я смогу всё остановить, верно? Да, я хочу попробовать, особенно видя во взгляде любимого желание. Нежный поцелуй в лоб и меня снова укладывают на кровать. Русский тихо говорить всякие комплименты над моим ухом, обжигая то горячим дыханием, отчего все тело покрылось мурашками. Прикрываю глаза, концентрируясь только на прикосновениях прохладных ладоней альфы, которые оглаживают плечи, руки, спускаются ниже, избегая чувствительных зон. Губы партнёра на последок касаются моей щеки и переходят к туловищу. Они покрывают короткими поцелуями выступающие косточки ключиц, сжимают между собой кожу, потом разжимают и проходятся по этому месту языком. Закусываю губу, чувствуя лёгкое наслаждение, которое возбуждало орган. Я полностью исключил воспоминания из своей головы на время, но всё равно волновался, что страх возьмёт вверх. Только вот прелюдии на этот раз стали такими нежными и осторожными, что даже не давали думать о чём-то другом, кроме как о происходящем. — Разговаривай со мной, помнишь? Говори, если ты хочешь, чтобы я перешёл дальше или задержался на определенной зоне, — тихо сказал Россия, мягко очерчивая длинными пальцами мою грудь, иногда задевая соски. — Да, — на выдохе выдаю я, выгибаясь в спине, — Не томи, прошу, — меня сводит с ума только то, что ласки производит мой любимый человек. Вспоминается день, когда я понял, что влюбился. Это было такое непередаваемое чувство: радость, смешанная с счастьем и щепоткой страха. А сейчас это усилилось в два раза, и я только и могу, что изгибаться в наслаждении. Язык Росса касается одного из сосков, проводит по нему несколько раз, круговыми движениями, надавливает, из-за чего бугорок стал твердым. Русский целует ореолу то на одной груди, то переходя к другой, одновременно смотря на меня и оценивая мое нынешнее состояние. Я сжимаю ткань постельного белья от возбуждающих движений влыжного языка и волн наслаждения. Член уже стоял и налился кровью, потому я надеялся, что и его сегодня не обойдут стороной. Пока язык альфы оставлял вязкую слюну в процессе ласок одной груди, сосок на другой массировался двумя пальцами. Я тихо мычал, иногда прося надавливать сильнее или слабее на «волшебное место», откидывал голову. Дорожка поцелуев прокладывается к моему тёплому животу, останавливается там на короткое время и продолжает спускаться вниз. Возбуждённый пенис губы обошли стороной, коротко «чмокая» пространство внутреннего бедра. Мои щеки начинают краснеть, ведь было неловко из-за того, что оппонент близок к гениталиям, но орган ныл и хотел, чтобы до него дотронулись. Россия гладит мои ноги, проводит языком по горячей от возбуждения коже, медленно проговаривал слова любви, а я всем видом старался показать, что мне нравятся эти движения. Он осторожно дотрагивается кончиком язычка головки члена, проводит по ней и смотрит на меня с ухмылкой, словно спрашивая: «Этого же ты хотел?». Тело дрогнуло, я прикрыл рот рукой, глядя на любимого и представляя, как он скоро будет брать мой пенис в рот, двигать головой, заставлять меня стонать. — Я хочу тебя слышать, — просит убрать руку от рта тот, что я быстро выполняю. Губы Росса прикасаются к верхней части налитой кровью головки, целуют и к делу снова приступает язык. Чёрт, у него такой соблазняющий вид. Этот поднятый на меня взгляд, покрасневшее лицо, а губы так и манили. Хочу поцеловать их после окончания минета. Рука русского обхватывает ствол, аккуратно водит той то вверх, то вниз, стараясь не сделать больно грубыми мозолями. Ладонь быстро согрелась и теперь я прогибался в спине от трения, дарящее звёздочки перед глазами. Я простонал, когда головка неожиданно оказалась во влажном и теплом рту партнёра, откидывая голову назад. Рука, что ранее надрачивала мне, продолжала совершать те же движения, только теперь быстрее. Начинаются синхронные движения ртом и ладонью вверх-вниз, как будто это один инструмент. Дрожь пронизает все тело, бедра ёрзают по покрывалу и, податливо двигаясь, делают ещё приятнее. Так мягко, тепло и с любовью происходили однотипные движения. Они становились быстрее, рот любимого широко открыт, дабы случайно не задеть кожицу зубами, я гнусь в спине, мычу и просто не могу найти себе место. Все плывет перед глазами, руки царапают собственное тело, а заводящий взгляд оппонента только усиливает эффект. Вдруг губы прекращают скользить по стволу и Россия делает себе перерыв, продолжая проводить ласки теперь уже руками. Пальцы слабо давят на головку, уздечку, пульсирующие вены, действия становятся более смелыми и быстрыми, заставляя чувствовать приближение оргазма. Я уже не думал ни о чем, кроме как о наслаждении. Громкие стоны тому доказательство. Всегда почему-то считал стоны чем-то постыдным, но сейчас я просто не в состоянии себя контролировать. Проходит мгновение и любые мысли кроме как о происходящем испаряются. Выгибаюсь в спине ещё сильнее и с громким вздохом кончаю в руку оппоненту. Бедра, руки, ноги сводит в судорогах, вызванных достижением пика. Как же хорошо. — Знаешь, я рад видеть, что ты получаешь удовольствие. Я испугался, когда ты закричал и мне стало так больно за тебя. Обещал же никогда не приносить боль, — с улыбкой произнес Россия, — Я пропустил эту часть прелюдий и хотел вернуться, но ты ничего не говорил, потому думал, что всё отлично, и ты в этом не нуждаешься, — тот удалился за полотенцем, дабы нас вытереть, оставив меня отходить от кайфа, ведь все равно ничего ответить в ответ пока не могу. — Прости, — отвечаю я, когда Росс вернулся в комнату. Прячу глаза, ведь вновь стыдно. — Чёрт, я вижу, что эта тема тебе неприятна, — он вытирает руку и переходит на мой живот. Поглаживающими движениями тот стирает капли спермы с кожи, — Давай забудем о произошедшем и продолжим? — милая улыбка адресуется мне и я соглашаюсь, опускаясь на кровать вновь. После этого русского словно подменили, он взволнованно оглядывал моё тело, глаза бегали по комнате, а руки всё оглаживали мой живот и ноги, не переходя к следующему этапу. Его что-то держало, он не мог заставить себя перейти к проникновению, и я это заметил. Мне было немного боязно за то, что сейчас мне будет опять больно, но я отгонял эти мысли, ведь даже стенки внутри пульсировали, будто прося раздвинуть их органом. — Раш, можешь сначала растянуть меня? — немного смутившись, попросил я. Не хочу снова вспоминать те ужасные дни. — Ох, — вид альфы стал увереннее, руки перестали шастать по моему туловищу, будто их было некуда деть, — Конечно. Партнёр нависает надо мной, раздвигая мои ножки и начиная поглаживать средним пальцем зону анала. Я тянусь к активу и касаюсь его губ своими, рассчитывая на поцелуй. Он и происходит. Такой страстный, жаркий. У меня даже дыхание перехватывало, из-за чего приходилось его прерывать и сплетаться языками снова. В меня проникает один из пальцев, что оппонент успел покрыть смазкой. Он с лёгкостью входит, а стенки внутри охватывают его, плотно сжимая. Ощущаю лёгкое наслаждение и только ближе прижимаю к себе Россию. Не хочу отпускать, пусть эти мгновения растянутся навечно. Я чувствую себя нужным. Нужным кому-то по-настоящему. Кто-то готов сделать всё, чтобы я почувствовал удовольствие, чтобы не грустил, не плакал. В душе горело пламя, я хочу подарить всю свою любовь, но просто не могу, ведь её слишком много. Палец начал двигаться во мне, а по спине прошел жар. Тихо дышу, стараясь уловить кайф от непривычных ощущений внутри и через какой-то время это удается. Выгибаюсь, целую лицо любимого, цепляюсь руками в его спину, не хотя отпускать. Чёрт, да, пусть это продолжается вечность. К первому пальцу вскоре прибавляется второй, что входит туго и растягивает кольцо мышц, которое совсем отвыкло от проникновения. На удивление я всё ещё расслаблен и практически не чувствую боли. Неужели, не только эти ощущение может подарить мне соитие? Трение внутри меня набирает скорость и я уже с нескрываемым удовольствием мычу в поцелуй, в перерывах шепча имя причины подобных звуков. Третий палец был во мне недолго, ведь двигать целыми тремя было уже трудно, потому мы решили перейти к проникновению. Глаза Росса наполнились сомнением и волнением опять, но движения не переставали быть чёткими и нежными. Надеюсь, причина перепада настроения не во мне. Придерживая мои ноги в удобном для проникновения положении, русский проводил органом между моих ягодиц и растянутой дыркой. Он все ещё испытывал волнение, но пересилив себя, все же надавливает на сжатый анал и проникает внутрь. Закусываю губу, прогибаюсь в спине, ведь непривычно ощущать в себе что-то такое большое. Чувство опьянения от любви и ласок ранее помогает не обращать внимание на дискомфорт, а сконцентрироваться на кайфе. Головка члена проникает полностью внутрь и со стороны альфы слышится выдох, после чего он поднимает взгляд на меня. Видя в моих глазах уверенность и наслаждение, тот возвращается в обычное состояние. Я дотрагиваясь до своего пениса, начиная мастурбировать, и прикрываю глаза, тая в этих двух разных видах удовольствия. Толчок во мне и агрегат проникает глубже. Стенки пульсируют, сжимая его. Тихо постанываю. Так горячо. Руки сами тянутся к телу напротив и, обнимая, притягивают к себе. Партнёру нравится это и он обнимает меня в ответ, удобнее устраиваясь для продолжения движений. Ещё толчок и член во мне уже наполовину, он приятно раздвигает мышцы внутри меня. Дрожь проходится по телу, сердце начинает колотиться быстрее, а руки крепче обнимают оппонента. Он пробует начать двигаться, но это выходит с трудом, ведь стенки начинают напрягаться, а когда я пытаюсь расслабиться, те начинают напрягаться ещё сильнее. Двоим это приносит неприятные ощущения, потому Россия решает отвлечь меня, целуя щеки и на ухо проговаривая комплементы. Они помогают прочувствовать себя самым счастливым на свете и отдаться. В ответ, вместо слов благодарности, я глажу спину Росса, очерчивая кончиками пальцев отдельные выступающие мышцы и большой шрам. Мне кажется, с ним партнёр выглядит ещё краше и привлекательнее. Вторая попытка начать движение увенчалась успехом и это становится причиной бабочек в моем животе. Закрываю глаза, прогибаюсь ещё сильнее, выдаю протяжные стоны и громкие вдохи. От медленных и таких нежных движений из моих уст вырываются короткие фразы, доказывающие, что сейчас мне очень хорошо. Удовольствие и интерес сопровождали меня, ведь что-то кроме боли во время секса я испытываю впервые, что автоматически делает меня счастливым. Наконец я познаю все тайны этого процесса вместе с любимым человеком. Головка органа упирается в чувствительные места, отчего по всему телу проходятся разряды удовольствия, сопровождавшиеся мурашками. Со временем темп становится быстрее, пенис проникает глубже, перед глазами начинает всё плыть, а тихие звуки со стороны России заводят ещё больше. Редкие поцелуи, томные вздохи над моим ухом, близость тел, ласки эрогенных зон смешались в одно большое удовольствие, из-за которого я не могу найти себе место и постоянно изгибаюсь. Щеки горят как у меня, так и у Росса, тела стали такими горячими, брови выгнуты. Тянущие ощущения внизу живота начинают появляться чаще, русский умело находил чувствительные зоны и давил на них, и я уже смутно понимал происходящее в реальности. Много чувств и всё. Я не в состоянии думать хоть о чем-то кроме этого. Виляю бедрами, вскрикиваю от особенно сильных толчков, сплетаю свои пальцы с пальцами альфы, мычу. Ощущения стали все, как в тумане, время словно останавливается, тело становилось ватным, каждое движение отдается звоном в ушах. Весь кайф собирался в головке моего члена и вот-вот норовил разлиться по всему телу. Считаные секунды отделяют меня от оргазма, а возбужденное лицо альфы только быстрее двигает к этому. Вот он сжимает пальцами свободной руки мою талию, отрывисто дышит, увеличивает темп, вынуждая меня сцепить зубы и на выдохе проговаривать его имя раз за разом, пока я не чувствую пульсацию внутри себя. Дыхание у двоих становится сбитым, на момент мы словно забываем, кто мы, после чего внутри разрывается салют ощущений, заставляющий кончить. Отдышка. Глотаю ртом воздух. Волны удовольствия разливаются по телу. На душе так легко от мысли, что у меня получилось искоренить противные воспоминания и отдаться. Наслаждение полностью затмило мой разум, я был не в состоянии даже что-то сказать. Партнёр выходит из меня, подкладывая полотенце мне под бедра, чтобы не пачкать постельное бельё вытекающей из меня и капающей с моего пениса спермы. В голове даже появляется благодарность за произошедшее и я с лёгкой улыбкой смотрю в затуманенные глаза оппонента. Было видно, что он тоже в восторге от случившегося. Тот ложится на кровать рядом, оглядывая моё тело и красное лицо. — Не сомневался, что секс с тобой будет таким же ахуенным, как и ты сам, — хмыкает Россия, убирая с моего лица упавшие прядки волос. Я был удивлен таким словам, ведь опыт моего секса был большим только в изнасилованиях. — Даже после моих слёз? — я усмехнулся, вытирая рукой выступивший пот на лбу. — Даже после них. Я буду любить тебя любым. Правда, напугал ты меня сильно. — Потому ты во время некоторых моментов был такой потерянный? — А это было заметно? Чёрт, извини. Это все из-за того, что я боюсь сделать кому-то больно, — стыдливо произнес тот, — Тем более тебе. Сердце разрывалось, когда ты заплакал от боли. Самое ужасное, что её причиной был я, и когда мы решили попробовать вновь, я так боялся увидеть твои слезы и на этот раз. Старался действовать так аккуратно, как только мог и волновался, делаю ли я все правильно. — У тебя всё вышло чудесно, — я приобнимаю Росса. Так хочется его успокоить тем, что причина моих слёз был далеко не он, а воспоминания, но это слишком личная информация. Я просто не могу её раскрыть, потому постараюсь поддержать любыми другими способами, — Нам действительно стоило все обговорить сначала. Но ничего, мы учтем это в будущем, — слегка тыкнув пальцем нос загрустившего, я целую его в щёку, понимая, как мне с ним повезло. Эти действия вызывают у того улыбку и я вижу те самые ямочки на щеках. — Кстати, — партнёр приобнимает меня, длинными пальцами проводит линии вдоль моей спины в области лопаток, — Я до этого момента не замечал, что у тебя на каждой из лопаток есть по светлому продолговатому тонкому пятну. — Это родимые пятна. — Они мне напоминают затянувшиеся раны от вырванных крыльев. Знаешь, у ангелов они растут именно оттуда. Может ты у меня ангелочек, который прилетел на землю и куда-то спрятал свои крылья, чтобы быть похожим на остальных людей? — он улыбается, разглядывая мое лицо. — Ха-ха, вряд ли я являюсь ангелом, — посмеялся я, прижимаясь к любимому. — Да, точно, иначе я не могу объяснить твоё неожиданное появление в моей жизни. Заметь, ты прилетел ко мне именно с неба, как истинный ангелок. День был сложный, потому альфу клонило в сон. Я же был бодрым, поэтому вышел из комнаты, захватив свои вещи, что были сняты с меня в порыве страсти, и отправился на кухню попить воды и подумать над произошедшим. Открываю кран, подставляю по струю воды стакан, одновременно надевая на себя шорты и футболку. Жадно глотаю прохладную жидкость, ведь в горле неприятно пересохло. Вдруг в моей голове неожиданно возникает образ партнёра, что обнимает меня и наращивает темп во мне. Я же в свою очередь стонал, сжимал простыню, откидывал голову, закатывал глаза, подстраивался под ритм движения. Глаза округляются и я начинаю кашлять, выплевывая воду. — Т-твою мать, — шепчу я, вытирая рот и смотря в белоснежную раковину. Только сейчас до меня дошло, что же случилось, — Мы переспали? Этого не может быть. Он буквально втрахивал меня в кровать, а я стонал его имя? — я закрываю покрасневшие лицо руками, пытаясь уложить всю эти информацию в голове. Нет, я не жалел о случившемся, просто всё закрутилось так неожиданно. Только я стою в ванной, а вот уже меня раздевают на кровати. В мгновения секса на той кровати словно был не я, — Мы сделали это? Так неожиданно… Я размышлял прежде о том, что нам в будущем точно предстоит переспать, но не думал, что это будет так скоро, — не понимаю, почему осознание пришло только сейчас. Но, Аме, тебе же понравилось, иначе бы ты не просил не останавливаться. Да, мне понравилось. Это было невероятно.