Ангельские слёзы

Утро конца февраля. Обычно в это время в Нью-Йорк приходит потепление и температура редко опускается ниже минус пяти градусов. По сравнению с январем серых дней стало меньше, но погода остаётся в основном пасмурной. Пожалуй, это одна из причин, почему февраль — самый не туристический месяц в году. Действительно, снег тает, на дороге только лужи и каждый раз тебе приходится перепрыгивать через них, чтобы пробраться к другому концу улицы. Но есть в этом своя эстетика. Я всегда приучал себя думать только о хорошем (что пусть и плохо получалось), замечать плюсы даже там, где их нет. И сейчас, смотря в панорамное окно на кухне, где приостановлен ремонт, я старался размышлять позитивно. — Тает снег, — стоя в зоне готовки, рассуждал я, — Значит, скоро будет весна, потом лето. Осталось совсем немного. Всего лишь три с половиной месяца, а там можно будет и отгул взять, — прикрыв глаза, мечтательно улыбаюсь я. — Будь аккуратнее, а то вновь порежешься, — положил руку на моё плечо мимо проходящий Россия, отвлекая от мыслей. Он напомнил мне про порез, который я получил перед открытием ООН. Послушно откладываю нож, которым секунду назад хотел нарезать хлеб, усмехаясь. — Всего девять утра и не лень тебе идти на тренировку? — я удивлённо хлопаю глазами, разглядывая на собеседнике майку, поверх которой была накинута куртка, похожая на армейскую. Его привычная одежда для утренних тренировок, напоминавшая ту, в который он был в пустыне. — Лень, — потягивая мышцы рук, говорит он, — я жуть какой ленивый. Но это давно превратилось в привычку, да и мотивации больше, чем желания поспать лишние два часа. Каждый раз смотрю в зеркало и понимаю, что должен продолжать поддерживать форму, если не хочу потерять мускулатуру. Тебе же она тоже нравится? Это даёт силы продолжать, — Росс потрепал мои волосы, — Там со вчера блины остались, которые я готовил утром. Доешь, а то пропадут, — тот целует меня в щёку, коротко прощается, обувает удобную для бега обувь и выходит из квартиры, оставив меня одного. — «Тебе же она тоже нравится?», — повторяю слова ушедшего я, опустив взгляд на находившиеся рядом весы. Встаю на них, взволнованно сжимая края домашней одежды. Пару секунд и табло высвечивает мой вес, который замер на значении в шестьдесят один килограмм. Мои брови выгибаются в печали, я утыкаюсь лицом в руки, желая спрятаться от проблем. Одно радовало: даже спустя три дня мой вес оставался на одном значении и больше не полз вверх. Измученно вздыхая, я хотел подойти к холодильнику и привычно начать заедать стресс небольшой порцией еды. Но как только увидел на одной из полок тарелку с блинами, про которую мне сказал русский, сжимаю зубы. Последние несколько дней мою голову не покидает желание вернуть прежний вес. Я думал, как можно сделать это в самый быстрый срок и единственное, что приходило в голову — диета. К сожалению она бы точно не помогла быстро. Нужно посещать врачей, тратить время на составление правильного рациона, отучивать организм от прежней пищи. Сколько я потрачу времени только на поиск специалиста? У меня совсем нет времени на это, учитывая мою работу. Так ещё и слова альфы перед выходом заставили меня почувствовать себя неловко перед ним. Я уверен, он не хотел заставить меня думать о своём теле в плохом ключе или стыдиться, что не занимаюсь спортом. Просто вдруг стало так завидно, что у него есть сила воли, а я не могу даже с набором веса ничего поделать. И разве я стою его после этого? Хочу соответствовать и вернуть худое тельце. — Решено! — я захлопываю дверцу холодильника и хмурюсь, стараясь не поддаваться соблазну голода, — С этого момента ни крупинки в рот, пока не верну себе прежний вес, — уверенно заявляю я, избрав пусть и глупый, но самый эффективный способ похудеть. Для омеги моё тело было действительно очень красивым, подходило под стандарты красоты нынешнего времени. Я сам иногда засматривался на себя в ванной, очерчивая кончиками пальцев округлые формы бёдер и даже ахая от выпавшей удачи иметь подобные формы. Не скрывал бы я свой гендер, то надевал исключительно открытую одежду, которая подчеркивала красоту туловища, худые ноги, тонкие запястья. Но жизнь жестока, потому я должен прятать подарок генетики. У меня нет ни одной вещи в гардеробе, которая могла бы хоть немного выдать наличие омежьего телосложения. Я всегда надеялся, что вскорости люди перестанут обращать внимание на мой гендер, я смогу его раскрыть и носить одежду, которая мне действительно нравятся. Но этого до сих пор не произошло. Во многом из-за давления общества я стал мечтать о мускулистом торсе, который смог бы уберечь меня от постоянных попыток вычислить мой гендер. Я часто бываю в магазинах одежды, ведь обожаю обновлять гардероб и искать что-то новое для своего стиля. Каждый раз смотрю на отдел с вещами для омег и иногда, не сумев сдержаться, выбираю один из сотен образов, после меряя в примерочных. Не знаю, почему продолжаю это делать, ведь из раза в раз постоянно испытываю дикую грусть, вспоминая, что не могу носить подобное. А оно так идеально сидит на мне. — Раз время на завтрак я могу не тратить, это означает, что есть возможность прийти пораньше в здание ООН и подготовить зал к собеседованию. Сегодня тема важная, потому хочу, чтобы всё было на высоте, — поставив руки на бедра, я мысленно готовил себя к длинной речи о политике СССР. *** День оказался загруженный, я просто мечтал вернуться домой и лечь в любимую кроватку. Завтра суббота, потому домой по темной улице я направлялся с приятными на уме мыслями о предстоящем выходном. Только вот одно не могло перестать смущать меня весь день. Голод. Мой организм привык хорошо наедаться в обед, а сейчас он лишён пищи и просит наконец перекусить. При построении задания ООН я смог оборудовать там небольшую столовую на втором этаже. Это пробный проект, не знаю, продолжу ли я отдавать столь большое помещение для кухни, буфета, зоны приема пищи дальше. Чёрт, было так неприятно смотреть на стран, которые с радостью ели свой обед. Мне оставалось только стоять в стороне и надеяться не сорваться. *** — Почему Вы не со всеми? — спросив, вдруг подошёл Китай, заметивший меня одного. Во время перерыва я стоял рядом с входом в столовую и читал текст бумаг в руках, — Вокруг Вас всегда полно народу, — он встал рядом, облокотился о стену, допивая зелёный чай. Тот вёл себя, словно мы хорошие друзья и это раздражало. Но, поняв, что разговор с этим прилипалой поможет отвлечься от мыслей о голоде, я поддержал диалог. — Как видите, — я указал на листы в своих руках, на которых был написан текст моей речи для второй части собрания капиталистических стран, — повторяю материал. Будет неловко, если вдруг я запнусь. Сегодня в здании проводились два больших собрания стран. Первое было капиталистических, которое вёл я. Второе азиатских стран, на котором обсуждались экономические проблемы после войны, где и присутствовал китаец. Редко бывает, когда два мероприятия происходят одновременно, но иначе распределить их по числам в этот не получалось. — Слышал, вы собираетесь сдерживать распространение социализма, — собеседник закатил глаза. — Верно. А вы о чём говорите у себя? Неужто как его быстрее распространить? — я криво усмехнулся, поправляя очки. Мои взгляды с Китаем не сходятся в корень, но даже без этого наши отношения остаются нейтральными. Он очень уважает СССР, чуть ли не в ноги ему падает. Часто я замечал, как он всеми силами пытается обратить его внимание на себя. Смотря на это, я каждый раз убеждаюсь, что никогда бы не повёл себя столь рабским образом. Хотя как-то раз я чуть не позволил себе упрашивать о внимание, влюбившись. Спустя годы понимаю, почему мне особенно нравилось выводить из себя Россию в пустыне. — Конечно. СССР в любом случае одержит победу. Вашему капитализму скоро придет конец, — тот складывает руки на груди, недовольно приподнимая кончик губы. — Время покажет, — я отрываюсь от повторения текста, переводя взгляд на оппонента. Желание есть подавило во мне даже желание начать спор. — Вы слышали про пропажу сына СССР? — ну вот, снова он про своего наставника. Пару раз удавалось услышать диалог китайца с кем-то и каждый раз речь только о Союзе. Помешанный… Даже мой влюбленный отец никогда не позволял себе такое. — Нет, — делаю вид, что слышу об этом в первый раз, дабы отвести все подозрения о том, что этот «сынок» сейчас находится у меня дома. — Мне казалось, Вы знали об этом. Он пропал ещё в сентябре. Просто ушёл из дома и не вернулся. Гадаю, зачем он сделал это? А хороший парень был, я с ним часто виделся. — Даже не думал, — строю удивленную гримасу, подмечая последние слова у себя в голове. Так Росс знает его? — Я бы Вам это не рассказал, если бы его недавно не нашли. Представляете? Позвонил, сказал, мол, в Монголии отдыхает. Обещал вернуться через пару дней, а до сих пор не сделал это, — Китай выкидывает стаканчик в урну, смотря на наручные часы. «Пару дней», — грустно повторил у себя в мыслях я. Через это время вновь останусь один. — А Вы, я вижу, в курсе всех свежих новостей, связанных с СССР? — не даю себе концентрироваться на печальных мыслях, отвечая, — Хорошие у вас отношения, раз он доверяет Вам такую информацию, — тихо посмеялся я. — Хорошие, — собеседник расплывается в улыбке и гордо задирает нос. Конечно, как иначе, если он не отстаёт от коммуниста ни на шаг? Ох, уж этот надоедливый китаец. Даже ко мне пристать успел! *** Почему-то мне опять вспомнился этот диалог. Наверное, потому что это было самое интересное, что произошло со мной за день? На собрании даже было тихо, никто не спорил, не кричал. Так неинтересно. Я люблю наблюдать за выяснением отношений, а потом, пользуясь своим важным положением, ударить по столу и отчитать спорящих стран. Могу даже выгнать из кабинета, если мне хочется позже получать долгие извинения. Я раздражённо прокручивал в голове весь день, злясь на отсутствие какого-либо развлечения. Так ещё уже три часа я ощущал жуткий дискомфорт в животе. В голове только: «Хочу есть. Очень хочу». Но я не могу отступить в первый же день. Да ладно, Америка, потерпишь пару суток, зато потом будешь гордиться собой. Стоит только краю солнца на закате скрыться за горизонтом, как зажигаются огни окон Нью-Йорка, витрин, по улицам и проспектам начинает течь поток света автомобильных фар. Складывается впечатление, что город никогда не засыпает. Асфальт перестал быть черным — вся световая гамма отражается в лужах, которые никак не высохнут. Жёлтые, красные, фиолетовые и даже розовые огни соединяются в каком-то сказочном круговороте света. Прохожу мимо многоэтажного дома, затем мимо ещё одного и на другой стороне улице стоит небоскрёб, который уже стал родным. Он вносит свою долю света в ночное пространство, из тысячи квадратиков-окон. *** — Малыш, — радостно произносит Россия, услышав звук моих ключей в замочной скважине. Попадаю в квартиру, скорее снимая с себя верхнюю одежду. Я уже размышлял, как сяду на диван и посмотрю вечерние новости, но почувствовал приятный запах еды, который разнёсся по всему помещению из кухни. Запах мяса, овощей, риса… Мой живот жутко скрутило, что я даже согнулся напополам. Хотелось есть. Хоть немного, — Я решил тебя порадовать русским блюдом. Не знаю, пробовал ли ты его, но оно одно из моих любимых, — выглянул из кухни Росс, улыбаясь и подходя ко мне. Видно, что он вложил много сил в приготовление ужина и не мог дождаться моей пробы. Я же только разозлился на неудачно сложившиеся события и счастливый настрой русского. Я хотел есть, но не мог, а он ещё и улыбается мне! — Отойди, я должен идти работать, — чуть ли не скрепя зубами, процедил я, быстро пройдя по коридору в свой кабинет. Это был единственный аргумент, который помог бы мне не идти к источнику запаха. Пусть на самом деле работы никакой не было. — Ты и так весь день работал. Тебе надо поесть, — в недоумении произносит тот, следуя за мной. — Я позже это сделаю, а пока не мешай, — отрезаю я, захлопываю дверь кабинета, закрываясь на ключ, не давая даже шансу что-то молвить мне в ответ. «Зачем ты это приготовил, Раш? Мне это совсем не кстати», — раздражённо шепчу я, надеясь, что это не услышит партнёр. — Но я так долго старался! Знаешь, сколько времени потратил на приготовление каждого ингредиента отдельно? — печально говорит он, — Хотя бы попробуй, пока не остыло. — Сказал же! Потом! — уже крикнул я, взбесившись от уговоров. Мне было плевать на всё, кроме непреодолимого голода. Альфа обидится? В один момент мне стало плевать! Ничего не стояло выше моей боли в животе. Сажусь на кожаное кресло, прикладываю руки к животу и кладу голову на стол, тихо шипя. Слышу вздох с другой стороны двери, недовольное цыканье и тяжёлые шаги. Он разочарован и уже пожалел, что решил морочиться. Долгое проживание бок о бок показало России мою неумелость в готовке. Пожалуй, это единственное дело, что никак не поддавалось мне. В пустыне всегда готовил Росс, ведь только он знал рецепты блюд, которые могли получиться из имеющихся продуктов. А вот, живя в моём доме, он смог познать всю мою неспособность. Кажется, русскому просто стало жалко меня, потому с тех пор он радовал шедеврами кулинарии каждый день. Да и очень удобно было это. Ему всё равно заняться нечем, так и показать свою любовь лишний раз не против. А я всё равно до восьми часов вечера нахожусь в здании ООН. *** В тот вечер мне так и пришлось сидеть в своем кабинете до конца дня. Закрытая дверь не давала сорваться, забежать на кухню и съесть что-то, мешала России заставить меня поужинать. Он, конечно, заметит, что я отказываюсь от еды, начнет задавать вопросы, а я никогда не признаюсь о наборе веса. Чересчур гордый я для этого. Я так и пробыл в кабинете, пока не услышал, как Росс пошел в спальню, а вскорости уснул. Тогда я позволил себе выйти и тоже лечь в кровать, ведь во сне есть не хочется. Правда утром меня ждал совсем не радостный разговор. — Что вчера было? — сев передо мной за кухонный стол, русский буравил меня серьёзным взглядом. — Забудь. Просто работы много было, разве не понятно? — выпивая уже вторую кружку кофе, я закатил глаза. Водой и напитками вроде чая и кофе я старался притупить голод хотя бы на время, потому пил в разы больше, чем обычно. Только повышенная раздражительность никуда не делась и излишняя забота партнёра бесила. — Это оправдывает твоё грубое поведение вчера? — Полностью. Я работаю, устаю. Теперь мне ещё и эмоционально тебя обслуживать? — я отворачиваюсь, быстро допивая содержимое в кружке и ощущая наслаждение от полученной энергии. — Можно было вести себя и вежливее. А то закрылся он и любые слова в свою сторону игнорирует! — хмурится тот, — Хотя бы ел вчера то, что я так старательно готовил? — Да, вкусно. Спасибо, — вру я, чтобы закончить спор и доказать, мол, у меня всё нормально. Ощущение сейчас, что не спал! Глаза болят, тело ломит, вялое состояние, потому я устало прикрываю веки. — М-м-м, пожалуйста, — оставшись недовольным разговором, он фыркнул, встал из-за стола, набросил на плечи куртку и ушел на улицу, скаля зубы. Привычная пробежка по утрам или что он там делает? Не интересовался. Вздыхаю, понимая, что поступаю неправильно, но быстро меняю ход мыслей в сторону своего веса. Цепляюсь взглядом за напольные весы и встаю на них. Я буквально молился, чтобы день страданий имел эффект, который после будет мотивировать меня действовать дальше. Весы тихо пропищали, я смотрю на небольшой экранчик и неконтролируемая улыбка появляется на моём лице. Шестьдесят килограмм. — Я… — тихо произношу я, прикрывая рот рукой, — Смог сбросить килограмм за один день! Неужели? Такими темпами мне остаётся терпеть всего четыре дня! Чёрт, всё-таки не зря я решил выбрать именно этот способ. Да, чувствую я себя не очень, но какой эффект! Ни одна диета не помогла бы мне так быстро! *** Во второй день голод ощущался не так остро, я привык к постоянному желанию есть, да и после увиденного результата психологически перенести всё проще. После конфликта, я был глуп, раз подумал, что альфе будет всё равно, ем ли я. Чувствовал себя таким виноватым перед ним. Он продолжает заботиться обо мне, даже злясь. В первые разы я мог оправдаться нежеланием принимать пищу из-за сытости, но уже под вечер начались вопросы. Сбежать от него на время, что ли? — Тебе не нравится, что я готовлю? — Россия начал тогда выдвигать свои предложения, заставляя меня сказать правду, — С тобой точно всё хорошо? Может опять болит живот? — Я в порядке, — недовольно поджимаю губы, — Просто нет аппетита, — продолжал оправдываться я. Ближе к ночи я пожалел, что вообще решил голодать. Завтра Росс уже уезжал от меня, я с трудом помогал собирать ему вещи, только и думая о самом плохом. Мы молчали, все ещё имея обиду друг на друга за сказанные слова, а мне было так больно из-за этого. Уж точно не так я хотел провести последний день вместе. — Завтра утром схожу и куплю тебе билет, — решил произнести я, подавая русскому очередную стопку его одежды. Он вскинул брови, обернувшись на меня, и быстро достает из своего кошелька несколько десятков долларов, протягивая мне. — Столько хватит? — Какие деньги, Раш? — печально гляжу ему в глаза, — Не надо, — на мои слова он достает ещё несколько купюр, делая сумму больше в четыре раза. — Это за самые лучшие в жизни пять месяцев и за билет, — он кладёт деньги мне в руки, забирая одежду, — Я отдам ещё, но позже. Как приеду ещё раз, так оплачу всё. Пять месяцев… Я даже не заметил, как они пролетели. Казалось, только пару недель назад он был у меня на пороге, дарил цветы, а радостный я пытался сдержать слёзы. — Ты задержался на несколько недель, — сжимая купюры, опускаю взгляд я, — Мы долго оттягивали этот день. Тебе же достанется за это. — Плевать, — он усмехнулся. — А мне не плевать! — возмутился я, — Что сделает с тобой этот ненормальный? Ты же больше не сможешь приехать. — Не ненормальный, — он вздыхает, — Он всё ещё дорогой мне человек и выражайся должным образом. Ты не на мировой арене. — Ты серьезно? Он хотел избавиться от тебя! — Это не отменяет его прошлые заслуги. — Прислушайся к моему опыту! Такие обратно в лучшую сторону не меняются. Если он позволил попробовать избавиться от тебя один раз, то позволит и второй, — в ответ он молчит, — Я хочу лучшего для тебя. Позволь мне помочь, — я провожу пальцами по его щеке. — Ты уже много сделал для меня. Ты показал, что территория СССР — не единственное в мире. Ты подарил мне столько эмоций, заботы. Но я ведь тоже не маленький мальчик. Я справлюсь. — Я верю. Ты очень сильный, ответственный, но я боюсь за тебя, — я хотел продолжить мысль, но вдруг мой живот начал резко сильно колоть. Я хмурюсь от боли, поджимая губы. Неужели опять от голода? — Эй, что с тобой? — тут же всё бросив, партнёр присел рядом. — Живот болит. Чёрт, — проговорил я, чувствуя как новая волна боли прошлась по телу. Теперь она отдавала не только в районе пищеварительного тракта, но и внизу живота. — Это вновь из-за того отравления? — взволнованно спросил собеседник, жалея, что никак не может помочь. — Нет. Это похоже на боли при течке, — я жмурюсь, говоря только про боль внизу живота, ведь первой я знал причину. Откидываюсь на кровать, на которой все это время сидел, сжимаясь в комочек, — Она не кончается у меня уже восемь дней, когда в обычное время даже недели не идёт. Господи, да за что мне это? *** Эта боль не прекращается уже три часа. Я не могу даже сдвинуться. Почему я родился омегой? Почему ни бетой, ни гаммой, ни альфой, ни дельтой? Именно чёртовым омегой! Я много раз слышал: «Что ни делается — к лучшему». Но в мою сторону это не работает, видимо. Если бы меня действительно любила эта жизнь, то не заставила так страдать. Мало того, что у меня до ужаса болезненные течки, так ещё и постоянное призрение в мою сторону со стороны альф из ООН. Их бесит, что я не рассказываю про свой гендер. Потому они не могут сломить меня благодаря него. Всем ведь так нужны мои территории. Так и не смог подняться с кровати вплоть до времени, когда нужно было ложиться спать. Я смотрел в одну точку, надеясь, что скоро это всё кончится. Россия иногда подходил ко мне, но я не желал говорить с ним, боясь увеличения спазмов. Завтра трудный день, вечером Росс отправится домой, потому лёг спать раньше обычного. Хотя я подозреваю, что он просто хотел побыть рядом, не вызывая у меня раздражения. Я ненавижу себя в такие моменты. — Всё ещё болит? — тяжело вздохнув, он заходит в комнату, погасив основной свет и включив лампу, стоящую рядом с кроватью. — Угу, — сдавленно отвечаю я, прижимая руки к животу. «Я справлюсь, я справлюсь», — повторял в своей голове я, надеясь не сорваться с диеты. — Таблетка еще не помогла? — интересуется русский, снимая с себя домашнюю серую футболку. — Нет, час не прошёл, — я обернулся на альфу, лицезрев его подготовление ко сну. Он аккуратно складывал футболку на тумбочку, ходил по комнате, докладывая в чемодан некоторые вещи, о чём-то думал. Я пристально смотрел за каждым движением, отвлекаясь от страданий. Грациозные движения его рук завораживали меня, глаза ползли выше и теперь моё внимание было устремлено на широкую спину. Выпирающие мышцы так нравятся мне, — Из-за шрама ты до сих пор не чувствуешь спину? — почему-то решил спросить я. У меня всегда была слабость на шрамы. Мне до безумия нравились свои, разбросанные на разных частях тела, других. Для меня они — показатели силы человека. В первую очередь моральной. А это очень привлекает меня. — Знаешь, после возвращения домой из пустыни я стал меньше нервничать и, видимо, это как-то повлияло на восстановление чувствительности. Сейчас я ощущаю все прикосновения, но они всё равно остаются, словно отдаленными. Чувствую их как будто через пелену, — собеседник, закончив свои дела, садится на кровать, оглядывая меня, — Солнышко, ты будешь ложиться спать? — Не уверен, что смогу уснуть, но постараюсь, — привстаю с кровати, снимая с себя рубашку, и отбрасываю ту в угол, забывая про свою нелюбовь к бардаку. Накрываюсь одеялом, прикрываю глаза и вновь сжимаюсь в комочек. «Люблю его даже, когда зол», — пронеслось у меня в голове, отчего я улыбнулся. — Что же такое происходит? За что нам эти проблемы? — прошептал Россия, ложась рядом и выключая лампу. Я повёрнут к нему спиной, потому только слышу сначала продолжительное молчание, затем шуршание, а после чувствую прикосновение. Он уткнулся носом в моё плечо, вдыхая запах, который усилился из-за течки, — Ты у меня самый лучший, — холодная рука касается моей талии. Громко выдыхаю от контраста температур, прикрывая глаза. Ничто меня так не успокаивает, как касания любимого человека. Ладони Росса проходятся по моему торсу, нежно поглаживая и спускаясь на живот, — Помню, как в пустыне у нас был похожий момент, — мои щеки покраснели, а согревшиеся от тепла моего тела руки оппонента начали массировать больное место. Они круговыми движениями пытались устранить боль, горячее дыхание обжигало мою кожу на шее в то время, как я таял от этого. *** Утром я, как и обещал, доехал до аэропорта и купил билет на нужное время. Не могу на него спокойно смотреть, так страшно больше не увидеться. Целый день я чувствовал себя не очень. Кружилась голова, да и подташнивало. Но я не обращал на это внимание, отдаваясь полностью последним разговорам с уезжающим. Мы с улыбками на лице вспоминали первые недели вместе, сколько неловкостей возникало, боязней. Но мы смогли справиться. Быстро пролетело десять часов и вот уже пришло время провожать Россию в путь. Он проверял вещи, а я взволнованно его буравил взглядом, понимая, что так просто не смогу его отпустить. Вот Росс уже стоит на пороге, обнимает меня на прощание, как в мою голову резко пришла идея. — Я провожу тебя до аэропорта! — выдал я, надевая поверх домашней одежды серое пальто и быстро обматывая шею шарфом. Вокруг главенствует темнота, а в небе вспыхивают миллиарды звёзд. Сегодня полнолуние, потому луна выделяется особенно ярко среди облаков, что больше напоминали дымку. Если бы сейчас было лето, то из кустов можно услышать сверчков, рассмотреть маленьких насекомых, решивших вылезти из своих норок и отдохнуть от жара солнца. Мы направились через парк, в котором вновь ни души из-за позднего времени. Наш маршрут отличался от привычного, ведь теперь мы не просто прогуливались. Так тихо. Если прислушаться, то можно различить лай бродячих собак, выдвинувшихся стаей на поиск съестного на другом конце бульвара. Скрип деревьев создавал особую успокаивающую мелодию, навивавшую мысли о хорошем. — Лишь бы не перепутать самолёт, — усмехнулся Росс, везя за собой чемодан и разглядывая небо. — Я больше волнуюсь, что будет у тебя дома после такого долгого отъезда, — подхватил разговор я, но неожиданно почувствовал, как голова начала кружиться сильнее. Болел затылок, словно по нему кто-то ударил, а живот тянуло. — Всё будет хорошо. Ну скажет он мне, что я предатель, и? Я перееду и вернусь. — Что-то мне стало плохо, — решил сказать о самочувствии я, — Давай пойдем немного медленнее? — Малыш, — он серьезно на меня посмотрел, все же снизив скорость шага, — Ты последние три дня весь бледный. Не хотел говорить, но сейчас меня действительно пугает твоё состояние. Ты вновь вялый, отказываешься от еды. — Тебе кажется, со мной всё отлично, — я натянул улыбку. — Я так это не оставлю! — хмурится русский, давно поняв, что я вру уже который раз. Он резко останавливается, хватает меня за плечи, тряся, и притягивает к себе, прожигая взглядом дыру, — Что происходит? Ты что-то скрываешь от меня? — Нет, — я нервно посмеялся, поняв, насколько хуже мне стало от быстрых и неожиданных движений. Голова трещала, мне хотелось заныть от боли, а к горлу подступил ком, не дававший дышать. Чувствую, как ноги больше не держат и валюсь без сознания. Несколько секунд темноты, которые в миг исчезают из моей памяти и я приоткрываю глаза, медленно оглядываясь. Я сижу на холодной скамейке, отдалённо слыша взволнованную речь. Полностью раскрываю очи, глубоко дыша, ведь воздуха в момент перестало хватать. По телу шёл жар, я мутно соображал, пытаясь догадаться, что произошло и почему я только-только стоял, а теперь сижу на лавочке. Мне стало легче. Намного легче. Голова не кружилась, живот практически отпустило. — Америка! — громкий голос звал меня и я томно переводил взгляд на этого человека. Раша… Дальше он продолжает что-то говорить, но я не могу концентрировать внимание. Только после того, как с меня начали снимать шарф, чтобы прохладный воздух помог быстрее прийти в себя, я начинаю соображать. — Что случилось? — непонимание охватило меня, ведь несколько секунд отсутствовало в моей памяти. — Ты в обморок упал! — произнес альфа, прикладывая руку к моему лбу. Теперь это всё объясняет. В пустыне было похожее, только без сознания я был не пару секунд. — Нам надо на самолёт, — устало вскрикнул я, ведь это первое воспоминание, вспыхнувшее в памяти. Я уже собираюсь подняться, пусть всё тело обмякло и управлять им выходило с трудом, но меня сажают обратно. — Какой самолёт?! — сорвался с катушек партнёр, начиная откровенно орать на меня, — Ты только что был в обмороке! — Мы опоздаем, — вздохнул я, не понимая причину криков. — Это сейчас не столь важно, Америка! — он редко называет меня так. Только если зол и нас ждёт серьезный разговор или если говорил обо мне с кем-то ещё, — Лучше потрудись мне объяснить, до какого измученного состояния доведён твой организм, что отключается посредине улицы?! Ты каждый раз уходишь от этого разговора, словно пытаясь скрыть что-то! — Да всё нормально, — выгнув в печали брови, отвожу взгляд. Росс такой зловещий в гневе. Меня он сильно пугает. Кажется, что ещё немного и убьет меня. — Америка! — тот сжимает зубы, ударяя кулаком по спинке скамейки, в которую я вжался от страха, — Из-за «всё нормально» в обморок не падают! — я закрываю лицо руками, зажмурив глаза, — Ты что-то делаешь с собой?! Когда тебя рвало без остановки, ты не думал врать мне! Что произошло?! Я что-то сделал, что ты от меня скрываешь подробности состояния?! Который день с тобой невозможно поговорить, потому что ты только и делаешь, что хамишь! — сглатываю ком в горле, а тело пробирает дрожь от грустного осознания, что я только порчу жизнь близким. Я — обуза, которую они терпят, — Ты вроде говорил, как любишь! Я волнуюсь за тебя! Разве тебе не хочется, чтобы я перестал?! — Да почему всё, что я не делаю приводит к твоим крикам?! — психанул я, сжимая кулаки, — Я не ел несколько дней, понятно тебе? Если бы ты волновался, то не стал повышать на меня голос, видя в каком я состоянии! — на секунду собеседник выпал в осадок, замолчал, но тут же его глаза загорелись пламенем. Настолько злым я его ещё не видел. — Ты совсем с ума сошел?! Какого хрена ты не ел несколько дней?! Ты ещё не оправился от отравления и решил добить организм этим?! Сколько ты не ел, раз упал в обморок?! — моя злость в миг улетучилась и сменилась на новую волну печали. Я молча выслушивал крики со стороны оппонента, понимая, несколько ненавижу эту жизнь. Если бы я не стал худеть, то остался бы без любимого человека! А сделал это, так виноват! Почему этот мир так ненавидит меня? — Пошли! — вдруг он прекращает вести монолог на повышенных тонах, хватает меня за запястье и тащит в сторону дома. Меня охватил ужас. Что он собирается делать? Поджимаю губы, пока внутри всё рушится. Почему все так? Даже мой любимый человек отказывается принимать меня! Я послушно шёл, уже не чувствуя никаких эмоций. Все они смешались и в миг исчезли. Я продолжаю слышать редкие фразы от России, переполненные укором, на что только размышлял, а давался ли мне изначально хоть один правильный выход из ситуации? Вдруг мимо нас пробегает толстый невысокий мужчина. Он всматривался в наши лица, делая вид, словно просто идёт рядом. Видимо, в темноте тот не смог различить наши физиономии, потом быстро уходит от нас. Странный тип, прежде мы таких не встречали. Как я и предполагал, меня отвели домой, сверля осуждающим взглядом. Видимо, возвращение на Родину временно отложено для Росса, раз он снимает верхнюю одежду, стоя в прихожей квартиры, и идет на кухню. Немного подрагивающими руками от непонимания происходящего, я тоже снимаю пальто с плеч и вешаю на вешалку. Слышу шуршание пакетов, звук разогревания еды, а после и приказ идти на кухню. — Я словно провинившаяся псина, — прошипел я. Так унизительно, но я прохожу на кухню. За столом сидит хмурый русский, указывает на тарелку еды, стоящую напротив него. Без лишних слов было ясно, что тот требует поесть. Живот скрутило, чувство голода завладело мной вновь, потому я сажусь на стул и нервно смотрю на тарелку, из последних сил подавляя желание наброситься на еду. Я бы сдержал себя, если бы не хотелось есть настолько сильно. Я даже бы, на зло альфе, не брал ничего в рот ещё несколько дней. — Я жду, — словно отдает приказ оппонент. Я хмурюсь, беря в руки вилку. Вновь переступаю через свою гордость, накалывая на ту кусок картофеля и кладя в рот. Живот мигом перестает болезненно ныть, а желание есть возрастает в несколько раз. Ещё один кусок и ещё попадают мне в рот. Даже не успеваю пережёвывать, как кладу новый. Я так устал терпеть голод и не давать себе перекусить. Уже через пять минут тарелка пустая, а я корю себя за послушание. Партнёр продолжал молча смотреть, навевая страх. — Ты опоздал на самолёт, — произношу я, отмечая, что за полчаса тот точно не успеет пройти регистрацию и сесть на свой рейс. — Я в любом случае не собирался улетать после твоего обморока, — он недовольно фыркнул, — Помрешь ещё тут без меня. — Что ты сказал? — я оскалился, — Всё это время как-то жил и без тебя. — А кто будет контролировать, ешь ли ты?! — вновь крик. — Да из-за тебя я перестал это делать! Я себя разлюблю из-за лишнего веса, что ли?! — глаза оппонента округлились, лицо приняло выражение шока. — Повтори, из-за чего ты начал голодать? — чуть ли не шепотом сказал тот, выгнув в непонимании брови. — Это стало волновать тебя только после того, как ты орал на меня около десяти минут?! — я ударил по столу, сложив руки на груди и отвернувшись, — Это был бы твой первый вопрос, если бы ты действительно волновался и любил! А то «Как я мог?» я выслушал, а ни капли действительного беспокойства не получил! Но раз тебе стало так интересно, то расскажу! — он наклонил голову набок, почувствовав вину, — После болезни я начал набирать вес. Я побоялся, что ты скажешь мне что-то или вовсе уйдёшь. Решил худеть и выбрал этот способ. Знал бы, что моя награда будет такой, то не стал бы страдать! — Я даже не заметил, что ты набрал вес, — глаза России забегали по комнате, ища за что зацепиться. — Какая разница, если всё «хорошее» я от тебя уже выслушал? — последний раз серьезно смотрю ему в глаза и встаю со стула, уходя из комнаты с обиженным подавленным видом. Видимо поняв, что поступил неправильно, Росс поднялся и быстро пошел за мной. — Я… Я просто испугался за тебя! — догоняя меня, начинает оправдываться тот, — Правда! Ты начал падать, я еле успел тебя поймать. Я не понимал, что происходит! Я боялся, вдруг опять ты придешь в сознание спустя несколько минут! Потом ты не хотел говорить, что с тобой происходит, это тоже заставило меня беспокоиться! — я молчал, — Я должен был вести себя спокойнее, знаю. У меня отвратительный характер, но иначе я не смог вынудить тебя рассказать всё! Если бы я знал причину… Прости меня! Я что-то сказал тебе, из-за чего ты стал думать, мол, брошу после набора веса? Я не хотел! Может, я неудачно пошутил? Я шмыгул носом, пустив слезу. Точно не знаю, сделал я это потому что действительно хотелось зареветь или, чтобы вывести провинившегося на эмоции, ведь я считал простые извинения недостаточным для прощения. Прикрыв лицо руками, облокотился на стену. Всё-таки чему-чему, а актёрского мастерства мне не занимать. — Чёрт, Аме! — Росс даже подпрыгнул на месте, тут же заключив меня в объятия и начав опять извиняться, — Я идиот! Прости, я впредь буду сдерживать себя и не позволять брать эмоциям вверх! Я ужасен! Зачем я это сказал, твою мать?! Прости, я обидел тебя! Прости, прости! Сколько он ещё повторял просьбы простить его? Не думал, что слёзы подействуют на него настолько сильно. Конечно, как я мог его не простить, пусть и чувствовал обиду дальше? Но взял обещание больше не поступать так, ведь это делает меня печальным. Мы поговорили про случившееся. Русский настоял, что не улетит, пока со мной всё не будет хорошо. Я отговаривал его, ведь он и так надолго задержался, но решение не изменить. Как бы Союз ничего не сделал за это. *** Я каждый день упрашивал партнёра вернуться домой, чуть ли не стоя на коленях. Клялся, что не буду больше голодать, писать письма каждый день, отчитываясь о состоянии, но это не помогало. Он так и не сменил решение. Альфа уже третьи сутки находится у меня на территориях с момента его крайней даты вылета. Он и без того уже месяц назад должен был быть на Родине! Мне очень страшно за него. — Чёрт, вновь думаю об этом, — махнув головой, поджимаю губы. Эти мысли мешают мне работать. Я и без того из-за волнения вынужден даже за обедом составлять документы, так ещё постоянно отвлекаюсь. Выдыхаю, откладываю бумагу и отношу пустую тарелку в раковину. Заливаю её водой, вспоминая о весе. Теперь про любую голодовку я забыл, ведь меня постоянно контролировали. Да я и сам был счастлив перестать морить себя голодом. За три дня диеты я сбросил три с половиной килограмма, но после прекращения голодовки, ко мне вернулись ещё полтора. Складывалось впечатление, что страдания ушли зря. — Ты что-то сказал? — в кухне неожиданно появился Россия, быстро направляющийся в мою сторону. — Да сам с собой, — я отмахнулся, уже хотя вернуться за стол, как со спины меня крепко обнимают, не давая сдвинуться, — Что-то случилось? — Нет, совсем ничего, — он утыкается носом в мои волосы, прижимаясь сильнее. — У тебя гон, засранец, — усмехнулся я, почувствовав в воздухе усилившийся запах мяты, мандарина и сирени. — Ты заметил, — он хмыкнул, начиная поглаживать мои руки и целовать макушку, — Смотри, ещё немного и наши циклы синхронизируются. Каждый раз они начинаются с всё меньшим разрывом. — Только вот моя течка бывает каждый месяц, а твой гон только раз в два, — проводя рукой по щеке Росса, я печально отвожу взгляд, вспоминая про СССР, который точно уже готовит козни для своего «сына». — Ты такой грустный, — оппонент виновато берет мою руку в свою. — Ты знаешь причину, — он вдруг хватает меня, поднимает в воздух и сажает на кухонный стол. Теперь наши глаза на одном уровне, а ладони русского расставлены с двух сторон от меня, чтобы я не сбежал. — Малыш, как я могу оставить тебя в такое трудное время? Я возможно сказал что-то не то, раз ты решил так радикально сбросить вес? Знаю, что я неидеален, — тот прячет взгляд, — что много сделал глупостей, но сейчас я хочу помочь тебе. За два месяца ты перенес болезнь, так ещё и в обморок упал. На Родине я бы думал только о тебе и страдал, не имея возможности проверить, всё ли хорошо у тебя. — Ты ничего не говорил. Это меня всю жизнь убеждали, мол, если я не буду в форме, то потеряю свою любовь, — признаюсь я, — Я побоялся, что ты уйдешь от меня. — Я. От тебя. Никуда. Не. Уйду, — твердо произнес партнёр, заставляя поверить в сказанное. Он приближается к моему лицу, останавливается в сантиметре от губ, добавляя, — Никогда, — и нежно целует. Давно мы не делали это. То одно, то другое, так мы и позабыли о любой романтике. А я так люблю целовать его. В груди всё пылает, ноги не чувствуются, живот приятно тянет. Мой любимый ласкает меня, улыбается во время поцелуя, тем самым проявляет свою любовь. Только мысли об этом заставляют наслаждаться процессом, — Запомнил? — во время перерыва, спрашивает тот. — Да, — на выдохе говорю я, пока тянусь за новым поцелуем. Ладонями притягиваю лицо альфы к себе, языком провожу по его нижней губе, слегка прикусывая зубами и получая в ответ тихое одобрительное мычание, — Я люблю тебя, — легкое, почти невесомое прикосновение губ к губам, аккуратные «чмоки». Всё это чередуется с нажимом языка. Бережные действия могут немного усиливаться, грубеть, но тут же снова становиться нежными. Это что-то, вроде прелюдий. — И я тебя, — начинаем медленно контактировать языками. То один, то другой глубоко попадает в рот партнера, касаясь нёба, зубов, исследуя «обратную» сторону губ. Язык движется в самые разные стороны, происходят посасывания, прикусывания. По телу пробегаются нотки удовольствия. Поцелуй кончается, Россия прильнул к моему телу, положив голову на моё плечо, — Прости меня за всё. За всё, что я обидное сказал, за ссоры. Насколько я ужасен, раз решил извиниться только сейчас? — он начинает покрывать короткими поцелуями низ моей шеи, открытые части рук. — Я тоже многое натворил. И ты меня прости, — грустно улыбаюсь. — Могу ли я извиниться иным способом? — Росс проводит пальцами от моего плеча до живота, останавливаясь и оттягивая резинку моих домашних шорт. — Признайся, тебе нужен от меня только секс, — тихо хихикнул я, будучи даже не против такого поворота событий, но был остановлен воспоминаниями о весе. — Ты знаешь, что это не так, — оппонент вскидывает одну бровь, проводя рукой по моему члену. — Погоди, — я слегка толкаю русского в грудь, — я не могу сейчас. — Почему? — Я набрал вес. Как я могу спать с тобой, если даже себе не нравлюсь? — Это единственное, что тебя останавливает? — серьезно посмотрел на меня собеседник. — Да, — печально поджимаю губы. — Я же говорил, что даже не заметил лишние килограммы? — он мило улыбается, — Я уверен, что ты преувеличиваешь, — холодная рука начинает водить то вверх, то вниз по моему органу, заставляя вздрогнуть, — и докажу это, — в ответ лишь охаю, позволяя продолжать, раздвинув ноги шире. Прохладные губы касаются моих ключиц, целуя каждый сантиметр кожи, а ладонь оппонента слегка сжимает головку члена, водя по ней круговыми движениями. Получаю минимум ощущений от сухого движения туда-сюда, а настроился я на нечто большее. Говорю об этом, прося сходить за смазкой, на что Россия лишь усмехается и достает ту из кармана джинс. Вот зараза, пришёл ко мне только с одной мыслью — развести на секс. А ведь у него вышло. На пальцы того выдавливается прозрачная вязкая жидкость, теперь они смазывают весь ствол, надавливая на венки, выступившие из-за лёгкого возбуждения. Спокойная обстановка, любящий партнёр позволяют расслабиться и настроиться на нужный лад. Я сжимаю низ футболки в руках, тихо выдыхая, когда Росс спускается вниз и касается языком члена. Ладонь начинает медленно двигаться, а язык очерчивать форму головки, заставляя томно дышать. Прогибаюсь в спине, закрываю глаза и думаю о сексуальном теле русского. Чёрт, его широкие плечи, в меру мощная шея, выступающие ключицы, крепкие руки, торс с кубиками, стройные ноги. Как же я обожаю его. Мне нравится видеть, как такой, казалось бы, безэмоциональный шкаф улыбается от удовольствия, закусывает губу, томно дышит. Воспроизведение в голове лица русского во время процесса, заставляет мой член наливаться кровью, вставать и теперь быть во много раз чувствительнее. Партнёр не переходил к минету, а старался заставить кончить меня от симуляции языком и руками. Из-за долгого отсутствия секса я намного быстрее могу прийти к оргазму. После недолгих движений я почувствовал приближение к пику, даже начал тихо постанывать от усилившихся ощущений. Альфа перестает ласкать языком головку пениса, а поднялся ко мне обратно, двигая рукой намного быстрее. Я извивался, то громко дышал, то уже, не скрывая, стонал, мотал головой. Оппонент улыбается, приближается к моему лицу и, аккуратно беря за подбородок, касается моих губ своими. Чувств было слишком много, я не мог их держать в себе, потому постоянно прерывал поцелуй, проговаривал короткие фразы на английском, просил не останавливаться, а после снова сливался в лобызаниях. — Oh, fuck! Russia! Yeah! Right there! — выдавал я. Быстрое прикосновение губ прерывается словами, сопровождается дрожанием и глубоким дыханием обоих. Касания то легкие, мелкие, без языка, то жесткие, прерывистые, сильные, — Fuck… — шепчу я, обмякая в руках России, прикрываю глаза и с громким мычанием кончаю. — Ты сегодня особенно громкий, — посмотрев на белую сперму на своей ладони, а после на меня, тот закусывает губу. Жидкость быстро смывается под краном, который расположен по правую руку у раковины. — Maybe, — глубоко дышу я, из-за оргазма даже забыв говорить по-русски. — Ничего не понял, — Росс тихо посмеялся, возвращаясь и слегка нависая надо мной. Возбуждённый я не желал ничего другого, кроме продолжения прелюдий, медленно перетекающих в секс. Хватаю ткань футболки русского, нагло притягивая к себе и целуя, кладу свои руки на его ладони, двигая те по направлению к своему телу. Намёки были поняты и пальцы проникают под мою рубашку, оглаживая выступающие ребра, живот, отчего по спине пробегают мурашки. — Russia, — простонал я в перерыве между поцелуями. — Да, мой сладкий? — вскинул брови тот на единственное слово, которое понимал из всего английского. Пока русский ожидал ответа, он тянулся к пуговицам на моей рубашке, расстегивая одну за другой. — Могу ли я поставить тебе засос? — наконец перешёл на русский язык я. — Тебе не хватило того раза? И как я домой с засосом поеду? — в шутку спрашивает альфа, но тут же слегка откидывает голову, давая доступ к шее, — Но тебе нравится это делать, а мне получать не меньше. Потому действуй. Усмехаюсь, обвиваю ногами узкие бедра того и концентрирую внимание на шее. Провожу языком по одной из вен, медленно перемещаюсь к кадыку, покрывая его поцелуями. Вдыхаю усилившийся запах. Он морозный, но сводит меня с ума. Мята передает образ отстранённости, закрытости, а мандарин — настоящую добрую душу. Что насчёт сирени? Она идеально дополняет все остальные ароматы и делает запах более интересным. Думаю, позже я смогу найти удачное сравнение и для неё, но точно не во время секса. Сжимаю губами тонкую кожу в нижней части шеи, чтобы России было легче спрятать след за одеждой и слегка посасываю. Мне не нравится на протяжении полминуты делать однотипные движения, потому я разбавляю их лёгкими покусываниями и поцелуями. Слышу тихое дыхание Росса, как бьётся его сердце, как он мычит от удовольствия, когда я спустя время возвращаюсь к месту засоса и повторяю те же движения, чтобы потом любоваться хорошо видной меткой. Лично я не люблю, когда мне ставят засосы, не могу найти в них что-то приятное для себя, но русский наслаждается процессом, даже иногда задерживает дыхание, дабы не отвлекаться от ощущений. Вновь слегка прикусываю кожу, после чего слышу сдавленный стон. Даже прикрываю глаза, кайфуя от секундного звука. Его вдохи, ахи, мычания так возбуждают. Жаль, он издаёт звуки крайне редко. — Теперь моей заднице действительно конец, — партнёр проводит по месту засоса, который начал проявляться, — Увидит Союз, узнает, что от тебя, то точно убьёт, — он улыбается, показывая, как это его совершенно не страшит. — Никто не заберёт тебя у меня, — я вскидываю брови, пальцем подзывая к себе, чтобы продолжить ласки. Русский всё понимает, приспускает с моего плеча расстегнутую рубашку, оставляет языком влажную дорожку до ключиц. Его руки перемещаются на мой живот, оглаживая и поднимаясь выше, сжимает небольшую грудь, отчего я болезненно простонал. — Будь нежнее, она последнее время болит от любого прикосновения, — прошу я, поглаживая ладонью кудрявые светлые волосы, как бы благодаря за уже подаренные ощущение. Альфа кивает, перемещая кисти рук, на мои бедра, а язычком немного давит на ореолу, после берет в рот один из сосков. Тихо постанываю, выгибаюсь в пояснице, ощущая себя, словно в тумане. — А я говорил, что ты больше выдумываешь. Если бы ты мне не сказал, то я даже не заметил изменений в твоём теле, — он подмигивает, целуя мой живот, — Ты всё такой же красивый. — Не ври. — Не вру, — не знаю, действительно ли оппонент не заметил набора веса или желает доказать, мол, я и такой ему нравлюсь. Мне хотелось бы верить в первое. Несколько минут наслаждения и прибывания в эйфории и меня поднимают на руки. Хватаюсь за шею партнёра, без лишних слов понимая, что теперь пора направиться в комнату для комфортного продолжения. Кровь приливает к гениталиям только от мысли, что сейчас произойдет самая жаркая часть всего процесса. Погруженный в мечтах, я даже не замечаю как уже посажен на кровать, а в руках Россия вертит продолговатый тюбик со смазкой. Падаю на перину грудью, пробираюсь к подушкам, повиливая бедрами. Появилось желание почувствовать в себе член любимого, из-за чего даже стенки внутри начали слегка ныть. — Ну же. Сделай своему мальчику приятно, — простонал я, как бы завлекая. В глазах Росса сверкнул огонёк желания, он моментально снимает с себя футболку, откидывает в сторону, на пол, забирается на кровать и нависает сверху. Видимо, мой усилившийся от возбуждения запах снёс ему голову, которая и так трещит от гона. Ложусь на мягкое покрывало и прогибаясь, словно кошка. Русский снимает с меня рубашку полностью, откладывает на другую сторону кровати, открывая себе вид на мою спину. Он страстно целует лопатки, виднеющиеся из-за кожи позвонки, держась из последних сил. Вдруг он смыкает зубы на коже, из-за чего я вскрикиваю. — Раш! — грозно смотрю на укусившего меня за бок. Я не люблю подобные грубости, особенно во время прелюдий. Они мешают расслабиться. — Прости, — тут же вздрагивает тот, проводя языком по месту укуса, как бы зализывая рану, — Твой запах так дурманит, я забываю про нашу договоренность. Ловкие пальцы цепляют шорты, снимая, а после и нижнее белье. Теперь я полностью голый, возбуждённый до предела, извиваюсь, прося докоснуться до меня вновь. Русский сминает ладонью одну из ягодиц, переходя на ноги. Движения больше напоминают массаж, от которого я обмякаю, становлюсь ещё более чувствительным. Язык альфы проникает между двух половинок, проводя по анусу, который тут же сокращается. Вздрагиваю, влажная плоть снова ласкает зону вокруг прохода, пронизанную нервами. Удовлетворение проходится по телу, я сжимаю ткань постельного белья в руке, темп языка становится быстрее. Прелюдии кончаются, теперь время переходить к следующему. Длинный палец нажимает на кольцо мышц, которое сжимается, но тут же расслабляется для растяжки. Большое количество смазки выдавливается на проход и сразу два пальца осторожно входят внутрь. Я отрывисто дышу, закусываю губу, издаю редкие тихие стоны. Партнёр наклоняется, целует меня в щёку, поглаживает бедра, делает всё, чтобы отвлечь меня. Улыбаюсь от нежностей, толкаю задом, насаживая себя на пальцы, и выгибаюсь, шепча что-то на родном языке. Россия поддерживает мою идею начать движение и двигает пальцы до самого основания, выгибая их внутри и ища чувствительные зоны. Сначала он просто то вводит их глубже, то немного вытаскивает, через время старается раздвигать стенки внутри, делать их более эластичными. Вдруг он задевает чувствительную зону на задней стороне влагалища, я даже громко застонал от неожиданного нажатия. — Russia… Mh, fuck! I-i love you, — тихо промычал я, прогибаясь в спине так, чтобы следующие толчки были именно под нужным углом, что приносит блаженство. Мурашки бегут по коже, живот тянет, головка члена ноет. — Солнышко, не понимаю, что ты говоришь, но приму это, как слова не останавливаться, — он облизывает свои губы, двигая пальцами быстрее. Я сжимаю подушку, откидываю голову, на лице расплывается улыбка блаженства. В комнате так жарко, моё тело горит и уже до безумия хочет проникновения. Поднимаюсь на локтях, наблюдая через плечо за действиями Росса. Он снимает джинсы, нижнее белье, освобождая стоящий орган, водит по нему рукой, раззадоривая. — У тебя ведь закончилась течка? — ухмыльнулся тот, приставляя головку пениса к разработанной дырке. — Да, вчера вечером, — дрожа от возбуждения, отвечаю я. — Тогда нам можно не предохраняться. Беру в руку твёрдый член, медленно двигаю ладонью вверх, вниз и надавливаю им на анал. Русский кладёт кисти рук на мои бедра и помогает мне, войдя на небольшую глубину. Сцепляю зубы, закрываю глаза, уткнувшись красным лицом в подушку. Мой орган пульсирует, ноги сводит, дыхание становится отрывистым. Пронизанные нервами стенки из-за достаточного количества секса с лёгкостью принимают размер, чувствуя один и тот же пенис из раза в раз и привыкая. Перехожу на тихие стоны, когда в меня входят глубже. Альфа берет мои запястья и прижимает их к кровати, устраивается удобнее, нависая сверху и накрывая моё тело своим. Он двигает бедрами и входит до конца, прикусывая нижнюю губу и томно вдохнув, начинает испытывать удовольствие от того, как стенки сжимают его орган и пульсирующие вены на нём. Наши пальцы сплетаются, я приоткрываю рот, откидывая голову. Пусть первые мгновения не самые приятные, но именно во время них я ощущаю всю любовь. Раньше о таком я только мечтал, представляя, что секс — это не только насилие. Русский с лёгкостью доводит меня до пика, заставляет забывать обо всем во время близости. Чертов колдун. Ему всегда удавалось ловко управлять моими эмоциями. И мне нравится это. Тогда я чувствую себя живым, способным любить и достойным получать заботу, ласку. Все мои нежные чувства, которых слишком много, принадлежат ему и только ему. Улыбаюсь, тянусь за поцелуем, чтобы в который раз доказать себе, мол, самый счастливый. Наши силы начали быстро кончаться, когда темп стал равномерным, возможно даже быстрым. Потому и сам поцелуй был сделан ленивым. Соприкасались только губы, мы попеременно прикусывали то нижнюю, то верхнюю губу друг друга. Из-за малого количества полученных эмоций от усталости, лобызание было куда дольше, чем обычно, во время которого движения во мне только усилились, стали более четкими. Уже громко стонав, я помогал альфе, подставляя зад и сам насаживаясь. — Раш, ах, — разорвав поцелуй, я начал короткий диалог. В голове фразы формировались трудно, ведь мозг затянуло туманом чувств, а выговорить их оказалось ещё труднее. Прерываясь на ахи, я старался не забыть, что хочу сказать, — Несколько шрамов все же… Чёрт! Осталось, — довольно разглядываю мутным взглядом ключицы. Это сексуальное и горячее тело только моё. Я могу поставить на нем ещё столько засосов, чтобы все знали, что оно занято. — Да, — он томно дышит, делая сильный толчок, — Два шрама из семи засосов. — Раш, мх… Почему ты всегда молчишь во время секса? Я хочу слышать тебя, fuck! — в конце фразы я даже вскрикиваю, когда головка члена чётко попадает по чувствительному месту. — Мой мальчик хочет слышать меня? — расплываясь в ухмылке, он продолжает толкаться под нужным углом и наклоняется к моему уху. Его горячее и отрывистое дыхание заставило покраснеть ещё сильнее, а следом пошедшие тихие стоны и вовсе возбудиться до предела. Низкий и мелодичный голос мычал, охал и стонал мне на ухо, от чего я даже перестал дышать. — Ещё, не прекращай! — умолял я, прокусывая собственную губу до крови. Я наконец понимаю, что Россия тоже наслаждается процессом не меньше, чем я. Он гладит мои бока, продолжая издавать пошлые звуки, иногда облизывая кончик моего уха. Я плохо мог отличить, сплю ли сейчас, окунаясь в океан эмоций. Виляю бедрами, уже без боли принимая любой темп, тело, словно вата. Я бы продолжил и дальше находиться в состоянии «ещё немного и кончу», как слышу громкий звонок телефона. Понимаю это не сразу и первые секунды даже не обращаю внимание на мешающий звук, пока член во мне не останавливается, а Росс не отстранился, — Какого чёрта?! Я практически кончил! — недовольно воскликнул я, поднимаясь с кровати и спешно натягивая на себя трусы с рубашкой. — Вернёшься и я заставляю тебя сделать это снова, сладкий. А пока ответь на звонок. Мало ли что-то важное. — подмигнув, он провожает меня взглядом. Вытирая со лба пот и стараясь отдышаться, я прохожу в своей кабинет, сажусь на кресло и поднимаю трубку. — Соединённые Штаты Америки? — произносит знакомый голос. Округляю глаза, понимая, что звонит СССР. — Да, это я, — отвечаю с привычным нахальным тоном, уже раздумывая над причиной такого неожиданного звонка. Только что он прервал секс с его «сыном». Узнал бы, действительно убил и меня, и Рашу. — Я тут решил проверить историю полётов некоторых своих аэропортов, — серьезно заговорил он. Такой тон с его стороны всегда пугал меня, — И нашёл кое-что очень интересное. Я сразу начал представлять, как этот коммунист будет пытаться доказать мне, что я высылаю людей для захвата его территории и уже был готов к обвинениям и спору, но последующие слова заставили пробежать холодок по моему телу. — Вы случайно не в курсе о пропаже моего сына? — задал вопрос он. Даже через трубку я почувствовал напряжение и если бы мы сейчас стояли друг перед другом, то тот точно бы зарядил мне по лицу. — Нет. Если Вы рвёте свой зад, лишь бы узнать побольше о моей жизни и воспользоваться знаниями против меня, дабы свергнуть с титула мировой державы, то это не означает, мол, я такой же. Я использую более изощренные методы устранения врагов, — хмыкнув, делаю вид, что действительно не знал. — На этом я Вас и подловил, — послышался щелчок пальцев по ту сторону провода и тихий выдох, — Китай рассказал Вам эту новость неделю назад. Не думал, что этот засранец донесёт наш диалог до своего «повелителя» в точности и так быстро. — Чёрт, точно! — сделал вид, что вспомнил, — Я просто забыл. Я проверял документы, когда мы вели диалог, потому эта информация тут же вылетела из моей головы. Просто глупость! — моё сердце забилось чаще, ведь предчувствие у меня было ужасным. Видимо, волнение отразилось на моей речи, почему Союз тут же щёлкнул пальцами ещё раз. — Оправдываетесь? — Нет, просто уважительное отношение к Вам, — ударив себя по лбу, я сцепил зубы. Из-за стресса я совсем забыл о способности собеседника подмечать малейшие отличия речи от обычной и использовать это против тебя. — Но всё же я хотел поговорить о своих наблюдениях. Почему-то мысль проверить все вылетевшие самолёты со своих территорий мне пришла очень поздно. Буквально месяц назад. Я не понимал, почему мой сын вдруг пропал, оставив записку. Но через несколько дней проверки и попытки вычислить, в какую страну он отправился, тот вдруг позвонил, — спокойно начал рассказывать тот. — Какое мне есть дело до этого? — закатив глаза, хмурюсь я. — Самое прямое. Дослушайте. РСФСР сказал, что сейчас в Монголии и поспешил успокоить нас, согласившись вернуться в поставленный срок. Мы договорились, что крайнее число его приезда — конец января. Ровно месяц. Но сейчас последние числа февраля, а его всё нет дома. — Меня не интересует Ваш сынишка, — пытался прервать тему я, поняв, к чему клонит СССР. Я умело делал вид, словно действительно не заинтересован в рассказе, пока внутри всё сжималось. — А я считаю наоборот, — видимо, не выдержав, оппонент перешёл от красивых слов к сути. Его голос стал громче, ведь мои постоянные перебивания раздражали, — После долгих попыток вычислить место, где сейчас находится мой сын, я узнал, что он совсем не в Монголии. Благо, в аэропорту остались записи о покупке им билета В Нью-Йорк. Рейс на четыре утра, багаж три с половиной килограмма весом, — по спине прошлись мурашки. Всё верно, это не ошибка и этот всемогущий смог вычислить местоположение России. — Ну уехал Ваш сын в Нью-Йорк, и? Он не маленький мальчик, — я пытался отвести все подозрения. — Да будет Вам известно, что он государственное лицо, он бросил свой народ, молча уехав. Но это не самое страшное, США. Было бы наивно полагать, что РСФСР не улетел в следующую страну или всё ещё в Нью-Йорке, но недавно один из моих приближенных приехал в этот город. Обычная деловая поездка с целью встретиться с одним из ваших людей в парламенте. И недавно он, проходя недалеко от новостроек, через парк заметил очень интересую картину. Вы и мой сын идёте вместе, а после заходите в один из небоскребов, насколько я понимаю, жилых. — Вы следили за мной?! — вскрикнул в ярости я. — Нет, это была случайность. Но дальше, признаюсь, я был вынужден приказать следить за Вами. И был совсем не рад результатам. Ещё несколько раз мой подчинённый видел, как вы вместе входите и выходите из здания. Из этого я могу сделать выход, что Вы врали нам, говоря, мол, не знаете о пропаже моего сына. Значит он рассказал о том, что сбежал и его местоположение должно находиться в тайне, раз Вы так защищаете его. Почему тогда Вам не всё равно на моего сына, как Вы говорили в начале диалога? — убийственно холодным тоном ставил меня перед фактом коммунист. Мой рот даже раскрылся. Я не думал, что всё это время за нами следили. Перед глазами сразу начали плыть события, когда Росс никогда больше не вернётся ко мне. А я говорил возвращаться. Теперь у него большие проблемы, просто не представляю, что с ним сделает СССР, зная такую информацию. Я боялся что-либо ответить, как бы не сделать ситуацию русского в разы хуже, — Позовите его к телефону, я хочу поговорить с ним. Я собирался начать врать, мол, на самом деле альфа живёт в отеле, а ко мне пришёл погостить, так как в сорок втором мы познакомились. Но если коммунист знает больше и, слыша оправдания, поймёт, что мы действительно что-то скрываем? На трясущихся ногах, я отправился в комнату, где меня ждал партнёр. — Продолжим? — улыбнувшись, спрашивает он. — Раш, — с бледным лицом начинаю я, — Звонит СССР. Он знает, где ты, догадался, что живёшь со мной. Он зовёт поговорить к телефону, — глаза России округлились, лицо показывало эмоции шока и недоумения. Он моментально встал с кровати, натянул на себя нижнее белье и прошёл на ватных ногах до кабинета, подняв трубку. — Алло? — серьезным тоном ответил на звонок Росс, надеясь, что сможет переубедить «отца». — Так я и думал. Прохлаждаешься в доме США, щенок?! — сразу перешёл на крик до этого спокойный Союз. — Просто зашёл в гости. Мы же виделись во время войны, а недавно я встретил его на улице, у нас завязался разговор. Я сам живу в отеле недалеко от центра города. Он не виновен, я сам различил его в толпе и начал диалог, — ему пришла в голову та же отмазка, что и мне. Облокачиваюсь на стену рядом, сжав кулаки и нервно дыша, я молился лишь бы моя любовь не огребла по полной. — Как мило. Защищаешь этого пиндоса?! — СССР ударил по столу. Да так сильно, что даже я услышал это через телефонную трубку. — Нет, я говорю всё как есть, — с первого взгляда даже и не скажешь, что Росс волнуется. Вроде держится стойко, голос твёрдый, отвечает чётко, но по суетливым движениям пальцев и бегающему взгляду всё становится понятно. — Ни один из отелей Нью-Йорка не давал тебе комнату. Ты думал, сбежал и теперь можешь жить спокойно на территории нашего врага?! Не тут то было! Я бы тебя простил, если ты вернулся в срок, но ты нарушил наш договор! Так ещё я и узнаю, что ты живёшь в доме этого подлого американца! — грозно орал на «сына» Союз. — Как ты узнал всё это? — единственное, что смог выдать тот, понимая, что влип по полной и не имеет возможности больше врать. — Ты знаешь, как жестоко я расправляюсь с предателями! Для меня нет ничего не возможного! Но сейчас не об этом. После твоего возвращения домой из концлагеря и слёзных просьб Беларуси не выгонять тебя, я разрешил остаться! Разве не помнишь, как я предупредил, что теперь буду следить за каждым твоим шагом?! Забыл, как убеждал меня, мол, не предатель?! Зря я тогда поверил! Рейх промыл тебе мозги, и теперь ты идёшь против семьи! Может завершаешь его дело?! Предатель! Чёртов нацист! Сработала на тебя пропаганда запада?! — Отец, — произнес подавленный русский. Он сразу вспоминал мои слова: «Такие не меняются», — и жалел, что не поверил. Альфа надеялся, что смог доказать семье свою преданность, а теперь его вновь ранят воспоминаниями и новыми оскорблениями. — Не называй меня так, сукин сын! Я не отец тебе, слышишь?! Твой папаша мёртв уже как двадцать восемь лет, а я не желаю даже дышать одним воздухом с тем, кто имеет дело с моими врагами! С нашими врагами! А я приютил тебя по доброй воле! Подумал: «Как я мог оставить ребенка без родителя?»! А теперь понимаю, что лучше бы ты сдох в том переулке от голода, где мы встретились! Там, где я питал сожаление к сироте! Ты бы сейчас не жил под одной крышей с США! Мне даже мерзко представить, что вы делаете вместе. — Но Союз… — поджав губы, тот не мог поверить, что слышит это от родного человека. От того, кто спас ему жизнь. Теперь ему желают только смерти. — Не возвращайся никогда домой! Тут никто не ждёт продавшихся западу! Если я тебя ещё хоть раз увижу или узнаю о твоём приезде, то придушу на месте, сделав этот мир чище от предателей Родины! Мне всё равно, как ты будешь выживать! Сиди на шее у своего дружка-пиндоса или умри на улице! Но на свои территории я запрещаю тебе возвращаться, если ты не хочешь расстрела! — Пожалуйста, послушай! — отчаянно крикнул Россия, но звонок прервался. Ему только и оставалось пустым взглядом, полным ужаса и обиды, смотреть на телефонную трубку, которая издавала пищание. Он не понимал, почему коммунист стал таким жестоким и безразличным к нему, в то время как к остальной семье он относился прежним образом. Но в благодарность за спасение в прошлом Росс терпел, старался помогать, поддерживать, надеясь, что скоро всё будет как раньше. Не будет… Теперь не будет. От него отреклась собственная семья и казалось, что от сердца оторвали половину. — Что он сказал? — узрев страдающего русского, я тут же подбежал к нему, пытаясь узнать причину. Он молчит, отвернувшись. Я слышал только крики из телефона, а разобрать фразы не сумел из-за большого расстояния, — Что он посмел тебе сказать?! — Приказал никогда не возвращаться на его территории. Сказал, что лучше бы не спасал меня, желал смерти. Теперь я предатель на своих родных землях. — Что… — в растерянности я даже отошёл от оппонента. Я знал, что Союз недолюбливает Россию, но был уверен, что тот не способен на такое. Даже мне иногда совестно желать смерти Великобритании, который испортил мне всю жизнь, а тут родной человек, — Ты больше не можешь вернуться домой? — Он говорил, мол, если узнает, что вернулся, то убьет, — с долгими остановками между слов говорит тот, всё ещё не в состоянии уложить разговор в голове. — Я просил тебя возвращаться! — с выступившими на глазах слезами крикнул я, не сдержавшись, — Зачем ты остался?! — Да боялся, что тебе станет хуже! Уже говорили об этом! — из-за эмоций не содержался и тот, начав повышать голос в ответ. — Если бы ты меня послушал, то сейчас всё было хорошо! — вытерев слёзки, продолжал ругаться я. — И без тебя знаю! Но видишь, я выбрал тебя, зная, что так может произойти! Наверное стоит ценить это?! — резко встав из кресла, он оскалился, напоследок посмотрел на меня прожигающим взглядом, и ушел из кабинета, закрывшись в спальне. Тот открывает окно, достает из пачки, которая всегда лежит в его джинсах, сигарету, зажигает её от спички и начинает курить, закрыв лицо свободной рукой. В голове вертятся слова СССР, после вспыхивают воспоминания, когда Росс — четырнадцатилетний мальчишка, который потерял отца и шанс на спокойную жизнь. На уме только один вопрос: «Почему?». Воспоминания делают ещё больнее, отчего сердце сжимается. По телу пробежала дрожь, в горле застыл ком, образовались слезы. Русский хмурится, трёт глаза, вспоминая слова своего настоящего отца, который всегда презирал плакс. В такие моменты, когда хочется пустить слезу, ему всегда кажется, что дух родители наблюдает за ним и сейчас осуждающе смотрит, разочаровываясь в сыне. Я лишь кладу трубку обратно на телефон, подрагивающими руками провожу по ней и даю себе сильную пощечину. Недовольно морщусь, всхлипывая от боли, но позволяю себе сделать так снова, зарядив по тому же месту ещё раз. Щека стала красной, ужасно болела. Зачем я только решил похудеть? Накрутил себя, внушил, что ужасен. Теперь из-за меня у альфы нет семьи. Почему я делаю всем только хуже? Почему как только появляется близкий человек, так из-за меня ему становится плохо?! Я ещё и накричал на него… Я ужасен, я не достоин Раши, я сломал ему жизнь. Сажусь на кресло и утыкаюсь лицом в стол, тихо плача. Он делал для меня всё: заботился, любил, внушал уверенность, даже раз спас жизнь. А чем я ему отплатил?! Разрушил его жизнь! Я ужасен! Ужасен! Бьюсь головой об стол, как бы наказывая за поступок. Иногда я бью себя, когда из-за меня страдает близкий, ведь иначе мне будет противно существовать дальше. Почему я такая заноза в их жизни?! Я хочу счастья, но в обмен на это разрушаю жизнь остальных! За что мне это?! Я так уже потерял свою близкую подругу — Японию, а теперь Россия. Он будет ненавидеть меня за это! Боже, прости меня, Росс! *** Весь день мы так и убивались каждый по своим мыслям. Русский не заводил никаких разговоров, отчего мне было ещё больнее. Я боялся подойти к нему, что-то сказать, ведь в настолько разбитом состоянии его ещё не видел и меня это пугало. Всё так и дошло до ночи. Мне было крайне неловко лежать с ним в одной кровати, потому что чувствовал свои вину за случившееся ещё больше. Я не мог успокоить себя очевидными фактами, мол, он сам принял это решение, я предупреждал. Теперь я лежу с ним рядом, смотрю в потолок, слушая своё быстрое биение сердца. Альфа засыпает на краю кровати, все ещё находясь в подавленном настроение. Мне очень хочется поговорить с ним, поддержать, но не могу. Я боюсь сделать ещё хуже. Но жалость оказалась сильнее, потому я медленно пододвигаюсь к любимому. — Раш, прости меня. Я не должен был голодать, тогда бы ты спокойно уехал домой. Помнишь? В пустыне ты говорил: «Семья — самое ценное, что ты имеешь в жизни». Мне так стыдно, что отнял ее у тебя. Ненавижу себя за это. Нет мне прощения, я это понимаю. Пойму и твоё решение расстаться. Просто знай, что мне очень больно видеть тебя таким. Я люблю тебя, — я высказал все накопившиеся за день мысли и мне стало немного легче. Я нашёл в себе силы раскаяться, это уже о многом говорит. В ответ слышу молчание. Мне становится ещё более жалко лежащего напротив. Я кладу ладонь на его плечо, внимательно смотря за реакцией, веду ей по его руке, нежно поглаживая и продолжая шептать извинения. Вдруг мою кисть тот неожиданно хватает и осторожно притягивает к себе, целуя, позже прижимая к груди. Я чувствовал, как он отрывисто дышит, словно хочет заплакать. Приближаюсь к лицу партнёра и вижу красные печальные глаза, которые он тут же прячет. Мои слова так растрогали его? Похоже, если он начнет говорить со мной, то просто не сможет сдерживать слёзы, потому молчал и только касаниями мог ответить, что не злится. — Я тебя очень люблю, — повторяю я, обнимая Россию, выражая тем самым всю свою поддержку, которая нужна ему сейчас, как никогда раньше, — Мы справимся. Уверен, Союз ещё попросит прощение за свои поступки.