***
Время шло, я смог полностью выкинуть идею худеть самостоятельно из головы. Желание вернуться к прежней фигуре не исчезло, даже стало сильнее. Найдя удачный день, когда моя работа заканчивается раньше обычного, я принял решение заглянуть к врачу, как и советовал мне Россия. Я был морально готов даже заниматься по утрам тренировками, настолько за месяц я соскучился по прежнему телу. Придя в указанное время, я захожу в кабинет к молодому мужчине-диетологу. Коротко рассказываю о своей проблеме, терпеливо ожидая слов доктора. — Не понимаю. С чего тогда Вы стали набирать вес? Не худели до этого? — серьезно посмотрел мне в глаза врач. — Нет, впервые такая надобность появилась, — не понимая, почему просьба составить мне диету и история набора веса вызывает столько затруднений, — Просто скажите мне, как похудеть. — Погодите. Мне нужно сначала выяснить причину такого резкого прибавления килограммов. Оно может быть вызвано болезнью, и тогда некоторые диеты будут просто опасны для здоровья. — Я полностью здоров, разве не видно? — Верю, но подобный резкий набор веса ненормален, — я взволнованно вздохнул. Ещё не хватало, чтобы я был болен, — Раз Вы омега, то скажите мне, когда закончилась последняя течка. — Ох, десятого февраля, — вспомнив точное число, я подпираю голову рукой. Не верю я этим врачебным тайнам. Всегда страшно, что мой гендер будет разглашен. — На календаре пятнадцатое. — Да, у меня задержка, — я перебил, — Но прошлая моя течка пришла тоже с задержкой. Я думаю, в этот раз это вызвано изменением цикла. — Как-то всё странно это: тошнота, набор веса, задержки. Первые два пункта очень напоминают токсикоз, вызванный беременностью. У Вас был секс в течку? Когда? — Был, но мы предохранялись и это было два с половиной месяца назад. Тем более у меня шла течка в феврале, — даже вздрагиваю от услышанной информации, пытаясь всё отрицать. — В первые месяцы беременности течка может всё ещё идти. Очень странно, что токсикоз пошел в первый месяц, ведь обычно бывает не раньше второго. Я не гинеколог, потому предлагаю Вам пройти для начала обследование и сдать анализы. Как только подтвердится, что Вы не беременны и не больны, тогда приходите. Будем работать над питанием, — говорит врач, параллельно выписывая мне направление к другим врачам. Протягивая листик, он провожает меня за дверь, а я так и остаюсь стоять, словно вкопанный. «Беременность? Нет, это не может быть», — думая обо всём, мои глаза в панике забегали, а голос стал дрожащим. Мне не нужен ребенок, тем более сейчас! Пересилив себя и начиная уходить из больницы на ватных ногах, я хотел зарыдать. Какая беременность? Какая, твою мать, беременность?! Мы предохранялись! Этого не может быть! Мне уже говорили про вероятность беременности, но тогда пошла течка, и мы посчитали, мол, бояться нечего. Месяц назад я быстро смог выдохнуть с облегчением, но теперь стало страшно вдвойне. Я решил не мучать себя догадками, и в этот же вечер начать проходить обследование. Я успел сдать кровь и прочие анализы. К сожалению, к остальным врачам не получилось попасть, потому следующий мой поход к гинекологу, который подтвердит или опровергнет беременность, случится только через два дня. Эти два дня стали самыми ужасными в моей жизни. Итоги анализов ещё не пришли, но я каждую ночь упрашивал всевышнего о пощаде. Я просил, чтобы это была ошибка врача, ведь мне не нужен ребенок. Мне было страшно, ведь впервые сталкиваюсь с такой проблемой и боялся не успеть что-то сделать вовремя. Я старался отвлечь себя, пока результаты не известны, но это выходило с трудом. Каждый раз я смотрел на Россию и не понимал, почему такое могло произойти. Мы предохранялись, всё было хорошо, а теперь же я могу вынашивать нежеланного ребенка. Я даже не знаю, что страшило меня больше за эти два дня: факт беременности или реакция Росса на это. А если он никогда не планировал со мной детей? Вдруг не хотел, чтобы наши отношения стали серьезными? Как обычно, я задавал себе кучу вопросов, заставляя бояться ещё больше. В ванной по вечерам я рассматривал свой живот, теперь уделяя ему большее внимание, чем прежде. За набранным весом я даже не заметил, что мой живот увеличился тоже. Теперь он был более округлый и имел черты беременного живота. Я долго вглядывался, мотал головой и опять вглядывался надеявшись, что мерещится. Но сколько бы я не надеялся, я чётко видел признаки беременности. Все те два дня, длящиеся, словно вечность, я копил эмоции в себе. Я ненавижу так делать, ведь под конец не сдержусь и начну просто реветь. Я не мог позволить себе выговориться, открыто проявлять подавленность от приставленного диагноза, лишь бы русский не заметил изменения во мне. Я сел на край ванной, ещё раз посмотрев на живот, уткнулся лицом в руки и просто начал тихо плакать, надеясь что Россия не услышит. Мне хотелось громко зареветь, ведь уже представлял, как на почту получу подтверждение беременности. А что сделает альфа, узнав о моём положении? Бросит? Расскажет всем об этом? Конечно, такое я не прощу и навсегда окрещу его мудаком, но страшно просто его потерять. Из-за непонятных обстоятельств мы расстанемся. Хоть я и понимаю, что с таким моральным уродом жить вместе просто не имею права, но больно мне будет точно. Вытерев слезы и умывшись, я покидаю ванную, с тревогой ожидая завтрашний день. Завтра мне придут результаты анализов, и с ними я пойду к врачу, который окончательно прояснит ситуацию. Я мастерски держал счастливое лицо перед партнёром, тот даже ни разу не спросил, всё ли у меня хорошо. Застаю его за просмотром какой-то передачи про детей, на которую тот, скорее всего, случайно наткнулся и решил посмотреть. — Вот как ты можешь не любить этих лапочек? — указав на экран, спросил он, легка улыбнувшись. Почему он спрашивает это? Неужели что-то заметил? — Они вечно орут и от них много проблем, — да уж, особенно сейчас. — Зато они — самые милые существа на планете. А ещё они, как чистый лист. Если ты правильно их воспитаешь, то не будут таким. — Думай, как считаешь нужным. Моя позиция сформирована много лет назад, и менять я её не собираюсь, — или придется, если я окажусь действительно беременным.***
Восемнадцатое марта, четверг. Возможно, я запомню это день навсегда. Почтальон рано утром принес мне письма, среди которых и находились итоги анализов. В бумагах были показаны проценты содержания тех или иных веществ, потому точного ответа на свой вопрос я дать не мог. Все это должен расшифровать мой гинеколог, к которому я часто хожу. Прекрасная женщина, очень мягкая и добрая. Я бывал у некоторых других, и часто мне попадались просто отвратительные врачи. Сегодня у меня было мало работы, потому ещё днём я ушел из здания ООН и отправился к доктору. — Какие люди! Давно Вас не видела, — улыбается женщина, усаживая меня на стул рядом со своим рабочим столом, — Что же Вас беспокоит? — Меня… — я решился сказать это не сразу. Кровь стыла в жилах от увеличившееся в сто раз страха узнать о беременности. Ещё пару минут и решится моя судьба, — Меня беспокоят задержки. Думаю, что беременен, — стыдливо опустив взгляд, проговорил я, — У меня был, скорее всего, токсикоз, да и течка всё не приходит. Гинеколог берет из моих рук листы, долго прочитывая всё. Часы, висевшие прямо передо мной, отсчитывали секунды и с каждой становилось только тяжелее ждать. Боже, прошу, мне не нужен ребенок. Напряжённая тишина, давящая на меня, прерывается кашлем женщины и просьбой следовать в соседнюю комнату. Меня сажают на специальное кресло, проводя осмотр уже изнутри. Я не особо понимал, что именно со мной делают, я только печально смотрел в серьезное и одновременно растерянное лицо врача. Думая только о том, как буду жить с ребенком, я совсем не заметил, как осмотр подошёл к концу. Женщина улыбнулась и, снимая перчатки, параллельно просматривая листы с анализами ещё раз, заявляет: — Сменилась форма матки, она стала более мягкой. Задний свод влагалища ровный. Это точно не заболевание, да и патологий я не выявила. Могу точно сказать, что Вы беременны, — на последней фразе она заулыбалась ещё шире, ожидая, что я тоже обрадуюсь новости. Но нет. В тот момент передо мной всё рухнуло. Третий месяц… Я на третьем месяце, а узнал об этом только сейчас… Врач просит меня расстегнуть рубашку, после чего ощупывает мой живот. — Это точно беременность. Посмотрите на свой животик. В нём растёт новая жизнь! Да и грудь стала плотной и немного набухла. Женщина продолжала радоваться за меня, даже не замечая за сильными эмоциями мои дрожащие руки. Она ожидала, что я также буду счастлив тратить своё здоровье, вынашивая ненужное чадо, которое будет только и отбирать моё время. Мои глаза стали влажными, но слёзы не текли, настолько ошеломленное состояние сковало моё тело. Я надеялся, словно идиот, на лучший исход, а вышло всё наоборот. Теперь в голове только один вопрос: «Как я мог забеременеть с защитой?». — Замолчи, США! Сейчас ты не должен поддаваться эмоциям, — отдал себе приказ на время прекратить страдания и вытереть слёзы, как только покинул стены больницы. Резко в мою голову полезла мысль об аборте, которую я, почему-то, всё это время не рассматривал. Я не знал точно, до какой недели можно сделать его, потому, даже не дожидаясь УЗИ, что посоветовала мне гинеколог, решил идти на него. На душе стало проще оттого, что я могу просто избавиться от эмбриона. Меня не пугали риски боли, осложнений, бесплодия, главным было в тот момент не испортить себе и России жизнь. Хотя о побочных эффектах мне было думать некогда. На счету каждая минута. Я планировал сделать аборт незаметно для Росса. Как я и говорил ранее, вмешивать его сюда я не собираюсь, портя наши отношения. «Скоро всё будет хорошо, ты справишься», — я мысленно успокаивал сам себя, открывая дверь в квартиру и обнимая русского в знак приветствия.***
Ночь перед днём с предстоящей операцией была очень волнительный. Если до этого я не ставил во внимание болевые ощущения во время неё и после, то сейчас серьезно задумался. Да и не только о ней. Я успел подумать обо всем, пока ждал, когда партнёр выйдет из душа и обнимет меня на ночь. Уже как-то некомфортно спать без его объятий, хах. — Мой мальчик, — светящийся от счастья зашёл в комнату Россия, — Ты ещё не спишь? — Нет, жду тебя, — мягко улыбнулся я, забывая про мысли о завтрашнем аборте. — Отлично, потому что у меня настроение заобнимать тебя до смерти, — укладываясь рядом со мной и кладя руку на мою талию, тот прижимается ко мне. Хотя положить свою ладонь на мой живот и начать оглаживать, Росс даже впадает в недоумение, когда я запрещаю это делать и прошу не касаться нижней части туловища. Ещё не хватало, чтобы он смог нащупать мой беременный живот. Русский жмёт плечами, вместо этого приобнимает меня за плечи и утыкается носом в мою шею. Спустя полгода жизни в одном доме нахождение альфы рядом стало чем-то обязательным и обыденным. Уже не было радости только от улыбки с его стороны, нет той страсти, которая была в первые дни. Это совершенно нормально, мы привыкли друг к другу, но всё равно грустно, что больше эти отношения не ценятся так сильно, как три года назад. Когда мы поцеловались в пустыне, я считал, что умру от счастья, а теперь могу целоваться с ним в неограниченном количестве. Мысли «А если Россия вдруг узнает про мою беременность и бросит?» заставили вспомнить теплые моменты, произошедшие в первые дни. Когда-то я мог только мечтать об объятиях с ним перед сном. Правильно говорят, что начинаешь ценить что-то только, когда потеряешь. А размышления потерять Росса доставляли боль в сердце. Но если бы самый страшный сценарий всё же произошёл, то я не позволил бы себе убиваться по этому придурку. Возможно, подстроил бы козни в ответ. — А действительно, откуда ты так много знал обо мне? — вдруг выдаю я, вспоминая первый день нашей встречи. Русский вскидывает одну бровь, — Помнишь наш первый диалог? Когда я только очнулся от обморока, и ты начал перечислять тех, с кем я общался и даже назвал моё имя. — Банальная внимательность к поступающей информации о людях. В моей голове хранится много информации о тех или иных персонах, которую я когда-то получил. Мне интересно собирать данные о ком-то, тем более так я могу знать человека даже ни разу не имея дела с ним. О тебе я знал больше всего. Всё-таки твои интервью постоянно крутят по каналам, Союз что-то рассказывал, я пару раз видел, как ты приезжаешь в гости к РИ. — Как же жалко, что Российская империя всегда скрывал от меня тебя. Я бы мог подержать на руках тебя ещё младенцем, — замечтался я, даже широко улыбнувшись. Я представил эту картину: недавно рождённый Россия у меня на руках. Я смотрел бы в его глаза и еще не понимал, что в будущем он спасёт мне жизнь, и мы будем вместе, — Ох, очень жаль. Я бы посмотрел на тебя ребенком. Уверен, ты был просто лапочкой. — Ты же не любишь детей, — отстраненно подметил собеседник. — Но тебя-то я люблю. Боже, я теперь мечтаю увидеть тебя в детстве. Остались фотографии? — Нет и хорошо, — нахмурился альфа, — Я бы не хотел, чтобы мы встречались, когда я был ещё мелким. — Почему? — разочарованно спросил я, — Я бы хотел убаюкивать новорожденного тебя и любоваться твоей красотой. Потому что сейчас я тебя не подниму, да и ты редко даёшься на откровенные тисканья. Только тебе меня можно ласкать, а если я начинаю, то ты отстраняешься сразу. Вон, даже пожалеть себя не дал. — Ну, не люблю я это, — русский отводит в сторону взгляд, — А почему не хотел бы встречи? Ну, наша разница в возрасте. Я и так на фоне тебя ребенок, так знать, что я сплю и встречаюсь с тем, у кого на глазах вырос… Нет, просто нет. — Ты стесняешься моего возраста? — Нет-нет, ты чего? Я просто иногда думаю, что я совсем неинтересен тебе. Ну, в плане общения и всего такого. Я прожил в несколько раз меньше тебя, у тебя больше опыта, больше событий произошло за всю твою жизнь. А что я могу дать тебе в ответ? — Я даже не думал, что это тебя волнует, — грустно выдал я, — но, милый, ты думаешь, я бы стал встречаться с тем, кто мне не интересен? Нет, конечно. Я очень тебя люблю не только за твою заботу, но и за умение поддержать разговор. Я совсем не чувствую, что между нами есть разница. Поверь, я уже привык быть таким старым для всех. — Ты не старый. — Старый, к сожалению. Многим странам нет даже половины моего возраста. Но общаюсь же со всеми. А знаешь, о чём я подумал? — решил сменить тему я, — Очень странно, что, будучи после обморока, я согласился завести разговор с тобой. Скорее бы я сразу ушёл, ещё бы накричав. — Ты просто сразу почувствовал, что мы будем вместе, — улыбнулся он. — Наверное, ха-ха.***
Половина седьмого утра, за окном пасмурная погода. Тяжёлые темные тучи медленно и грозно плыли над Нью-Йорком, будто олицетворяя моё душевное состояние. Клиника, что является одной из немногих в городе, готовая делать аборты, открывается ровно в семь, а я должен успеть быть первым пациентом. Никто не должен узнать, мол, такую процедуру делает сам США, потому я встал так рано, лишь бы успеть прийти до толпы. Я не хочу, чтобы мою способность производить потомство обсуждало полмира, вновь пытаясь угадать гендер. Быстро поднявшись с кровати и проверив, спит ли лежащий рядом Россия, даже не завтракая, одеваюсь, собирая нужные документы. Я размышлял вернуться с процедуры до пробуждения Росса, поэтому выполняю все действия быстро. Уже через десять минут я стоял перед зеркалом, пряча свои волосы под черную шапку, шею и нижнюю часть лица застывая шарфом, а у пальто поднимая воротник. На глаза я надеваю темные очки, руки скрывают кожаные перчатки. Трясущимися от волнения ногами, я прошёл в свой кабинет, достав из шкафа папку с итогами анализов. Пройдя обратно в прихожую, положил в сумку с остальными вещами ещё и несколько бумаг оттуда. Забыв убрать папку на место, я вышел из дома, серьезно настраиваясь на предстоящее. — Аме, тебе надо просто перетерпеть полчаса и дальше радоваться жизни. Это же намного лучше, чем страдать ещё несколько месяцев? — сев за руль своей машины, я вздыхаю, вытирая подрагивающей рукой выступивший холодный пот. Дорога была долгая из-за пробок, несмотря на ранний час. Я опоздал на двадцать минут, но, быстро войдя в больницу, понял, что народу практически не было. Все люди были заняты своими делами и поисками нужного доктора, потому я прошмыгнул к точке администрации, желая спросить номер кабинета, в который мне предстоит пройти, ведь здесь я впервые. За стулом сидел молодой мужчина, листавший какую-то книгу. — Здравствуйте, не подскажите номер кабинета абортария? — взволнованно выдал я, боясь, что меня раскроют. Но оппонент только безразлично посмотрел на меня, закатив глаза. — Манипуляционным кабинет это называется. Ма-ни-пу-ля-ци-он-ным, — повторяя по слогам последнее слово, грозно смотрит на меня мужчина, — Бестолковые омеги… Где вы такие вообще берётесь? Наверное, потому и трахайтесь без задней мысли с кем попало, а потом бежите на аборт. Триста двадцать первый кабинет. Нахмурившись, я ничего не отвечаю и иду в сторону лестницы с гнилым осадком на душе. Почему этот мир так ненавидит омег? Почему я должен терпеть системное угнетение? Были бы у меня возможности, я бы снял всю верхнюю одежду и предстал в облике страны, тогда бы, я уверен, он заговорил иначе. — Вы уверены, что хотите сделать аборт? — вместо приветствия сразу заявляет мне женщина, когда я только зашёл в кабинет. — Да, — твёрдо отвечаю я. — Вы же понимаете, что убьете в себе жизнь? Это мог быть здоровый ребенок, а Вы отбираете у него даже шанс на жизнь. — Это эмбрион. Он не чувствует боли и ещё ненастоящий человек, — ох уж эти борцы. Всегда раздражало, что они бьются за жизнь ребенка до момента его рождения, а дальше на просьбу о помощи с милой улыбкой ответят: «Тебя никто не заставлял рожать». От кого от кого, а от врача, делающего аборт, я не ожидал услышать уговоры сохранить жизнь сгустку клеток. — Но он уже имеет душу. — Мне просто надо сделать аборт. — Разве Вы никогда не мечтали поносить на руках своего ребёночка? Это же Ваше предназначение! Разве не хотите обрести своё счастье? — продолжала давить на меня доктор, чем только бесила. Я сцепляю зубы, как только слышу про предназначение. Мой отец всегда говорил мне то же самое, потому сейчас я не сдержался и сорвался на крик. — Какое, черт возьми, предназначение?! Мое предназначение быть счастливым и заниматься любимым делом, а не выполнять роль инкубатора! — прокричал я, боясь, что не успею закончить операцию в срок. Женщина хмурится, но прекращает отговаривать, забирая у меня листы с анализами. Видимо, она осознала, что это бесполезно. Поняв, что я не могу найти лист с выпиской от гинеколога с точным указанием срока, я понял, что оставил тот в папке на тумбочке в прихожей. — Тогда просто скажите на какой Вы неделе. Молодой человек, всё понимаю, но давайте тогда быстрее, раз вы решительно настроены на аборт, — в миг сменилось настроение собеседницы. Теперь она наоборот торопила меня, а ведь только тянула время, отговаривая. Странная. — Я на одиннадцатой. Я просто думал, что Вам нужно медицинское подтверждение, — тихо проговариваю я. — На одиннадцатой? Вы вообще зачем сюда пришли? Мы не делаем аборты на таком позднем сроке! — доктор снова нахмурилась, — У Вашего ребёночка уже бьётся сердце, как Вы могли даже допустить мысли избавиться от него?! — Что за бред?! — меня словно пронзило молнией, по телу прошёл холодок, — Я имею право сделать аборт на этой неделе! — Это против воли божьей! Вы будете гореть в аду за такие мысли! — она указывает на икону, висящую на стене. — Да какой Бог?! — дрожащим голосом кричу я, — Мне не нужен этот ребенок! Просто сделайте мне операцию… Прошу, — я был настолько ошеломлен, что даже не мог заплакать. Я смотрел в одну точку и весь дрожал, уже тихо умоляя перейти к действиям. Я отказывался верить в сказанное, надеясь, что женщина просто вредничает и пытается отговорить меня. — Вы меня вообще слушаете? Аборты после шестой недели не делаем. — Почему все делают, а Вы не делаете? — голос опять дрогнул. — Никакая клиника не согласится делать Вам его после начала биения сердца ребенка. Я ещё несколько минут не верил в её слова, моля об операции, пока та уже силой не вывела меня из кабинета. Даже тогда я просил пощады, начиная лить слёзы. Когда вокруг меня уже собралась толпа, смотревшая словно на придурка, а охранник грозился силой вывести из помещения, я смирился. Быстро покинув стены больницы, я остановился недалеко от своей машины. Внутри всё будто в момент сгорело, ничего не оставив после себя, даже эмоций. Я смотрел на небо, сцепляя зубы, дабы не закричать от отчаяния. Прохожие видели только бесчувственное лицо, скрытое за одеждой и очками, а внутри мне хотелось убить самого себя. Если бы я тогда не оставил свой токсикоз без внимания, то узнал бы о беременности раньше и успел бы избавиться от ребенка. Мне хотелось избить самого себя до смерти за глупость, совершенную без задней мысли. Я сам испортил себе жизнь и теперь должен ждать ребенка… Я не стеснялся называть себя самыми отвратительными словами в слух, обзывая ничтожеством. Ненавижу, хочу наказать самого себя, дабы больше не попадать в такие страшные ситуации, но я уже наказан. Беременность, что может быть хуже для меня? Тем более случайная и совсем не во время. Первые года после войны, мои отношения с СССР накаляются, возможно, близится ещё одна война, а я буду вынашивать ребенка в это время? Я не знал, что и думать. Сейчас мне, скорее всего, стоит сесть в машину, вернуться домой и рассказать всё России. Но как? Какие слова подобрать? Мне ужасно страшно. Я продолжал стоять, смотря по сторонам и надеясь, что сейчас проснусь и всё будет хорошо. Но я не просыпался. Почему этот ужас происходит наяву?***
Громкий хлопок закрывшейся двери будит чутко спящего Росса. Он не сразу понимает, отчего пробудился, смотрит на время и укладывается спать дальше, ведь есть ещё два часа. Накрываясь одеялом и переворачиваясь на другую сторону, он хочет приобнять меня, ведь заимел привычку засыпать так. Русский кладёт руку на мою сторону кровати, водя ей по простыне и пытаясь в полудрёме найти моё тело, чего всё не получалось. В непонимание, тот приоткрывает один глаз, дабы быстрее выполнить своё желание и видит, что меня на кровати нет. Сонно разодрав глаза и осмотрев комнату, партнёр потягивается, хрустя костями в спине и шеи. — Малыш? — зовёт меня тот, так и не поняв, почему меня нет в постели. Не услышав ответ, он встаёт с мягкой перины, выходит из комнаты, повторно позвав. Опять тишина. Зевнув и пройдя по дому, параллельно хрустя костяшками в пальцах, альфа ещё раз смотрит на часы, а после на дверь, вспомнив, что проснулся именно от её хлопка, — Вроде, он не говорил, что уйдёт куда-то. Тем более так рано. Наоборот, у него сегодня выходной, воскресенье ведь. Поняв, что больше не уснёт, Россия уже хотел проследовать на кухню, дабы сделать завтрак не только себе, но и мне, как на тумбочке в прихожей заметил ярко-синюю папку. Он удивлённо похлопал глазами, подойдя. Решение взглянуть на чьё-то чужое очень странное для него, ведь его самого раздражало, когда его вещи берут без спроса. Но Росс подумал, что это обычные документы и то, что он взглянет на них не будет проблемой. Открыв папку, тот обнаруживает, что в ней лежит всего один лист. Русский берет его в руки, пробегаясь глазами по тексту в нем, который был на английском. Альфа быстро догадался, что это не документ, а справка. Такую же он уже видел у меня в руках после обращения к доктору по поводу постоянной тошноты. Тот уже хотел отложить бумажку, ведь всё равно не понимал написанное, как среди всех слов, в самом конце, он заметил знакомое. — Рregnancy? — произнеся с сильным акцентом вслух, партнёр хмурится. Несколько дней назад, когда у нас состоялся разговор по поводу моей нелюбви к детям, после случайного просмотра Россией программы про беременность, тот поинтересовался переводом некоторых слов, которые чаще всего произносились там. Одними из таких слов были «беременность» и «неделя». — Беременность… Одиннадцатая неделя?! — в шоке произнес Росс, с ужасом посмотрев на листик. Проверив даты, он убедился в актуальности справки, ведь ей было всего пару дней. Глаза русского стали по пять копеек, он перечитывал слова, надеясь, что спутал их с другими. Но склонность того к языкам и потому умение запоминать новые фразы с лёгкостью, даже после проверки каждой буквы, утверждали в правильность понятого смысла. Альфа даже схватился за голову, в растерянности смотря на бумагу и не зная, что думать. Он не понимал, почему от него всё это время скрывали информацию, но решил дождаться меня и, поставив перед фактом, узнать правду.***
Домой я ехал на иголках, на самой медленной скорости, пытаясь оттянуть момент прибытия домой. Я продумывал диалог в голове, как поднесу информацию России, мол, он теперь будет отцом. Я даже боялся размышлять, что будет дальше, как буду справляться с ребенком, рожать. — Но сначала нужно пережить признание, — вздохнул я, припарковав машину перед подъездом. Сняв с себя шапку и шарф, я ватными ногами поднимался на свой этаж и проворачивал ключи в замочной скважине. После входа в квартиру, сразу мой взгляд зацепила папка, которая теперь была открыта и пуста. Я вспомнил, что забыл выписку от гинеколога, подтверждающую беременность, а лежала она именно в папке. По телу прошёлся новый удар молнии, а передо мной тут же появился разгневанный Россия, держа в руках справку и указывая на неё. Я был в безысходности. Видимо, рассказывать ничего не придется, он и так всё понял. Меня просто отрезало в тот момент. Я грустно снял очки, открыв вид на свои покрасневшие глаза, что не могли заплакать от шока, прошел на кухню. Всё было, как в тумане. Я сел за стол, уткнувшись лицом в ладони, пытаясь спрятаться от проблем. Росс зло сверлил меня взглядом и садился рядом, кладя передо мной бумагу. — Ты ведь на одиннадцатой неделе беременности, я правильно понял? — после этих слов в моём ухе даже раздался звон. Это самое ужасное, что я хотел только слышать от альфы, тем более в грозном тоне. Наверное, я даже забыл как дышать в тот момент, только и понимая, насколько мне стыдно. Прикладывать попытки соврать больше нет смысла. — Да, — отвечаю хриплым голосом, боясь смотреть в глаза рядом сидящему. — Почему ты не сказал мне?! — ударив по столу, на что я вздрогнул, он повысил голос, будучи в бешенстве, — Почему сначала ты скрывал, что голодаешь, теперь это?! Я — пустое место в этом доме?! Со мной не надо считаться, мне не надо говорить важную информацию?! — Я сам только недавно узнал о беременности, — дрожащим голосом, еле говорю я, теперь уже закрывая голову руками. От крика басового голоса на глазах выступают слёзы, в горле образуется ком. Россия, почему ты опять кричишь? Я надеялся, что ты поддержишь меня… — Дата на справке четырнадцатое число! Сегодня семнадцатое! Почему эти три дня ты продолжал молчать?! — Я боялся тебе рассказать и хотел избавиться от ребенка, пока ты не узнал, — всхлипываю я. Слезы быстро катятся по щекам, выплескивая все скрытые за неделю эмоции, — Я ходил сегодня на аборт! — я начал кричать в отчаянии, пропуская всю ситуацию снова через себя, — Но мне сказали, что после шестой недели нельзя его делать! — я утыкаюсь в свои ладони опять, рыдая. — Кто сказал?! — Доктор! — Ты был в других больницах?! — Нет, но она сказала, что ни одна клиника не делает операцию после шестой недели! — Названия больниц. Быстро! — рявкнул тот. Я перечислил несколько, которые пришли мне на ум, продолжая плакать. Наконец решившись пересечься взглядом с Россией, в надежде увидеть там поддержку, я зарыдал только громче. Нет, это был уже не плач, у меня была истерика. Я кричал в пустоту, чувствуя ужасный стыд. Не выдержав всех эмоций, я встал из-за стола и убежал в спальню, закрывшись на замок. Я скатился по двери на пол, начав лить слёзы только сильнее. За своими криками я слышу грохот в кухне, шаги Росса, как он надевает на себя верхнюю одежду, берет ключи и уходит из дома, громко хлопая дверью. Я на секунду прекращаю истерить, в ужасе прислушиваясь к звукам в квартире. Поняв, что тот действительно ушёл, я падаю грудью на пол, плача с новой силой. — Меня бросили! Меня бросили! — кричал я, ударяя кулаками по паркету и захлебываясь в собственных слезах, словно капризный ребенок, которому отказали в покупке игрушки. Мой страх стал реальностью. Меня оставили одного, как только узнали о беременности, избавились от меня, как от надоевшей куклы. Я думал о таком исходе событий, но не верил, что мой добродушный альфа сможет пойти на такое. Но нет, он действительно мудак, ничем не отличающийся от остальных альф. Я не мог поверить, что от меня настолько устали, что даже решили оставить свои вещи. Я лежал на полу, только тяжело дыша, как только приступ слёз закончился. Мокрыми глазами я пытался зацепиться за какую-то вещь в комнате и начать думать о ней, дабы отвлечься. Но всё напоминало русского, оставившего меня одного. Вновь я начинал биться в истерике, кричать и плакать. И так раз за разом. Только успокаивался, как осознание давило, и вот я опять рыдаю.***
Прошёл час, два, три, шёл четвёртый, а Россия не возвращался. Видимо, он решил даже не забирать вещи. Ну да, зачем? Его беременный омега ещё истерику закатит! Он ведь истеричка! Только и делает, что плачет! Четвертый час я не мог успокоиться окончательно. Первый час я просто рыдал, а остальное время был в ужасном состоянии, чуть ли не на грани обморока от плохого самочувствия. Решив, что не могу больше терпеть эти муки, я удалился на кухню. С полки я достал успокоительное и, сев за стол, начал капать нужную дозу в стакан с водой. По рецепту мне полагалось пять капель лекарства, но я добавил больше, побоявшись, что иначе оно мне не поможет. Выпивая залпом весь стакан, я болящими от слез глазами, буравил входную дверь, которая хорошо просматривалась с кухни. Вдруг на весь коридор разнёсся звук ключей, проворачиваемых в скважине замка. В квартиру зашёл Россия, отряхивая свое пальто от капель дождя, что начался на улице совсем недавно. Росс смотрит на меня, бросая ключи на тумбочку и быстро проходя ко мне. Я тут же отворачиваюсь от него, не желая даже разговаривать. — Что ты тут забыл? — зло спрашиваю я. — В смысле? Я тут живу с тобой. — Ты же побоялся ответственности и сбежал от меня. — Нет, ты о чём вообще? Я недоверчиво смотрю на него. — Тогда куда ты ушёл? Где ты шастал всё это время? — я бы повысил голос, но сил не осталось. От успокоительного стали слипаться глаза, делая состояние ещё хуже. — Ездил по названым тобой больницам. Уж извини, взял твою машину без спроса. Не думал, что спрашивать разрешения у тебя будет хорошей идеей. Тем более ты был в истерике, — я вопросительно смотрел в ответ, потому тот продолжил объяснять, — Я решил проверить, правда ли аборт делают только до шестой недели. Ну, не верю я той женщине, что сказала тебе это. И, к сожалению, — он вздыхает, — это так. Везде мне говорили одно и то же, кроме одной клиники. Там они были согласны сделать до восьмой, но это нам, в любом случае, уже тоже не подходит. Я надеялся, что поздно опускать руки и выход есть. — Нет выхода, — пробурчал я. — Почему ты сразу всё не рассказал? — Почему?! — я устало восклицаю, — Может, потому что в трудных ситуациях ты только и делаешь, что кричишь на меня? Ты довёл меня до истерики, так ещё и уехал! Ты думаешь, хочется рассказывать тебе о проблемах? Нет, хочется решить их самому, дабы ты не узнал и не начал орать. — Меня взбесило, что в который раз ты не оставляешь меня в неведении! — Это тебя не оправдывает. Раз ты узнал о моей беременности сам, то почему бы тебе не поддержать меня? Почему ты сразу начал кричать, тем более видя моё состояние? Ты мог поговорить о своих недовольствах позже. А теперь посмотри на меня. Тебе нравится доводить меня до такого состояния? Посмотри на мои покрасневшие глаза, синяки под ними. Ты слышал мои плач и крики. Разве тебе не стало жалко своего, как ты говоришь, малыша? Моя жизнь стала похожей на кошмар, так ты начинаешь давить! — между некоторыми словами меня пробивает на отдышку, настолько сил не было даже говорить. — Ты прав, прости меня, — грустно молвил собеседник. — Да на что мне твои извинения, если мои истерики уже прошли? Теперь, если честно, всё равно, — я встал, относя стакан в раковину. В сон начало клонить ещё больше. Я, только разочарованно оглядев партнёра, ушел в спальню. Я был сломлен и хотел обо всем подумать. Лёжа на кровати я прокручивал всё произошедшее в голове, пытаясь как-то принять, что теперь моя жизнь не будет прежней. Мыслью за мыслью я погрузился в царство Морфея. Видимо, успокоительное подействовало. Но мне бы действительно не мешало отдохнуть пару часов.***
Просыпаюсь уже ближе к вечеру. Мои глаза болели, голова ныла, но мысли стали спокойными, хоть и на время. Как только я вышел из комнаты, на меня налетел Россия, тут же прижимая к себе. — Аме, я обо всем подумал. Прости меня, я ужасен, я отвратителен! Опять срываюсь на тебя! Я не хотел сделать тебе больно, а получилось наоборот. Ты даже подумал, что я бросил тебя! Боже, прости, — он целует мою макушку, быстро тараторя. Теперь в его интонации я слышу настоящее сожаление, — Я обещал так больше не делать, знаю! Общал всегда поддерживать! Прости-прости! Какой я достойный партнёр для тебя после этого? Я обещаю, я исправлюсь. Ради тебя, ради нашего ребенка, — после последней фразы по телу прошлась дрожь. Я опять вспомнил про то, как не успел вовремя прийти на операцию и тем самым разрушил себе жизнь. Вновь страх, смешанный с печалью, подкрался ко мне. А я ведь только забыл. Я грустно вздыхаю. Куда уж мне деваться? Всё равно не смогу на него долго держать обиды. Тем более нам нужно обсудить теперь многое. Очень многое. Мы садимся на кровать, Росс берёт мои руки в свои, боясь отпустить. — Прости, что тогда не поддержал, — я стыдливо молчу, подавляя в себе желание пустить слезу, — Как ты сейчас себя чувствуешь? Тебе стало легче после сна? — Мне очень плохо. Очень плохо, — повторяю я, утыкаясь лицом в плечо собеседнику, — Я не могу поверить, что беремен. Узнал об этом пару дней назад, но надеялся, что смогу сделать аборт. Теперь такой возможности нет, и я не знаю, как жить дальше… Что будет со мной? Что с ребенком? Всего неделю назад я даже не подозревал о беременности, а теперь это, словно снег на голову. Я не хочу даже принимать этот факт… — Я посчитал. Одиннадцать недель. Ты забеременел от секса в новогоднюю ночь? — гладя меня по голове, старался не особо давить, но прояснять ситуацию русский. — Да… Это был единственный наш секс, проходящий в течку. Как это могло произойти? Мы ведь предохранялись, — молчание в ответ. Альфа пытался что-то вспомнить, как вдруг его осенило и он произнес тихое: — Ой… — «Ой»? Что это значит? — тот поджимает губы, пряча глаза. Он явно не хочет говорить о воспоминании, что не может не пугать, — Говори! — В тот день. Мы напились… — медленно произносил тот. — И? — выдаю я, уже готовясь заплакать от, видимо, ужасной новости. — Я не контролировал, сколько выпил. И… Забыл обо всем на следующее утро. А сейчас у меня неожиданно всплыло это воспоминание. — Россия! Прошу! Скажи уже! — хнычу я, уставая предполагать то, что услышу. — Во время секса у меня произошёл узел. Он бывает у меня редко и только в секс с текущим омегой, — поняв, что не скроет от меня информацию, партнёр вздохнул, — а тот презерватив не был, видимо, рассчитан под это и… Он порвался. Меня опять отрезало. Так всего можно было избежать, будь Россия сообразительнее и сказав об этом мне в первые дни?! — Почему ты молчал?! — жалобно прокричал я. — Я же сказал, что был пьян и забыл! Я даже наш секс плохо помню, не то что это! А сейчас неожиданно вспомнил… Тогда моя сперма попала и в тебя. Я видел, как она течет по презервативу, но не соображал совсем. — Россия! — прокричал я, дрожа и сцепляя зубы, — Мы могли этого избежать! — Я знаю. Прости меня. Я не вспомнил, если бы ты не заставил задуматься о возможной причине. Я сам был пьян до чёртиков. Сам не понимал происходящего, потому даже не заметил порванного презерватива. Хотелось осудить Росса, вмазать ему хорошую пощёчину за сломанную жизнь, но сам был не лучше. Я помнил только начало нашего процесса и уже объятия после него. — Малыш, прости, — он с горечью прижимает меня к себе, а я тяжело дышу, только всхлипывая. Слёз не осталось, — Мне так больно смотреть на твои старания… Я даже представить себе не мог, что в один момент всё изменится так. — И что теперь делать с этим ребенком? Я проиграю в войне с Союзом из-за своего положения. А если узнают остальные страны о моей беременности? А они узнают! Как я буду жить? Как я буду вынашивать ребенка? Не представляю, а как буду рожать и… Я не хочу ничего из этого! Я хочу жить нормальной жизнью, как неделю назад! — в конце я закричал, ударяя одной рукой по поверхности кровати, а другой сжимая свитер России, — Я не хочу! Я не хочу!***
Время медленно тянулось. Я лежал на кровати, только смотря пустыми глазами в окно. Ничего не хотелось. Просто ничего. Грудь кололо, а боль пожирала изнутри. Такое мерзкое состояние, но я продолжаю в нем вариться, не имея возможности перестать. У меня не было желания вставать, ведь какой смысл? Моя жизнь испорчена и теперь делать что-то для ее благополучия не хочется. Тем более кому я это должен? Себе. А мне уже ничего не нужно, кроме чуда. Хочу, дабы всё исчезло, хочу вернуть в тот день и прервать секс. Каким я был идиотом, раз подумал, что секс по пьяне в течку — хорошая идея? Россия сидел на кухне. Или не на кухне? Я не знал, где он и что он делал весь вечер. Но его было не слышно, не видно. — Чёрт, у меня будет ребенок? — устало хмурится он, открывая ящик на кухне. Его самого потрепала новость о беременности, но больше он не мог поверить в это, чем впал в отчаяние, — И что же я скажу Союзу? — выдохнув, он потянулся за бутылкой водки, которую сам попросил купить ему недавно. Крутя бутыль в руках, тот уже хотел сесть за стол и напиться, дабы успокоиться и обо всём подумать, но тут же отказался от этой мысли, побоявшись своей неадекватности в пьяном состояние, — Точно, ему теперь не придется ничего говорить. Он ведь сам меня выгнал из дома. Тяжело повалившись на стул, тот смотрел на оставленное мной успокоительное. — И теперь по моей вине мы оба обречены на страдания… Так и пришла ночь. — Малыш, одиннадцать вечера, — зайдя в комнату и сев рядом со мной, начал Россия. За окном стемнело, а желания не было даже включать свет. Ведь зачем? И так все плохо, так пусть я умру в темноте, — Пошли спать? Завтра мы подумаем, как дальше быть. Я молчу, никак не реагируя на слова пришедшего, а только желая закрыть уши и опять закричать в истерике. — Солнце моё, — он включает лампу, стоящую на прикроватной тумбочке. Мягко приобняв меня, целует мои щеки, — Тебе надо отдохнуть. Сходи в ванную, а я подожду тебя. Опять молчу, только отстраняясь. Росс вздыхает, встаёт с кровати, обходит её и нагибается надо мной, повторяя просьбу. Я лишь утыкаюсь в подушку, даже не желая смотреть ему в глаза. Русский выгибает брови в печали, но свою идею затащить меня в ванную не бросает. Он кладет одну руку под мои бедра, а другую под шею и поднимает меня в воздух. Прижимая к себе бесчувственное тело, тот ещё раз смотрит в уставшие глаза и несёт в ванную комнату. Аккуратно, насколько это возможно, альфа сажает меня на край ванной и рассматривает, оценивая сложность ситуации. Я печально поднимаю взгляд. Так противно от самого себя… Сутулый, набравший вес, я сидел на краю ванной, вжимаясь в ту. Мои волосы растрёпанны, под глазами синяки, кожа, казалось, стала бледнее, пунцовый румянец пропал с щек. Во что меня превратила эта новость? Господи, мерзко. Но Россия не заостряет своё внимание на моём внешнем виде. Ему нужно подготовить меня ко сну и, раз я не могу это сделать, то он сделает это сам. Тот поднимает мои руки, снимая с меня черную футболку и, аккуратно складывая, кладёт на стиральную машину. Я вздыхаю, когда могу видеть свой живот. Вспоминаю радостные речи гинеколога, мол, как прекрасно, что во мне растёт жизнь. Нет, нет и ещё раз нет. Это ужасно. Росс продолжает меня раздевать. Я уверен, он бы покрывал поцелуями каждый сантиметр моей кожи по мере оголение, но сейчас ни у кого нет для нежностей настроения. Тот сажает меня в ванную, включает воду в душе. — Малыш, такая температура будет нормальной? — регулируя температуру воды, спрашивает он. А мне всё равно что на меня льется чуть ли не кипяток и продолжаю молчать. Русский понимает, что диалога точно не случится, потому настраивает воду на глаз и поливает струёй из душа мое тело. Он берет гель, который я обычно использую, выливает себе на руку, размыливает и натирает им мою кожу, после смывая. Процесс шёл долго из-за моих сопротивлений и неумелости России. Но самое сложное уже позади. Он вытирает меня полотенцем, говоря слова поддержки, на которые я не обращаю внимания, думая о своём. Всё равно знаю, что они не помогут. Росс включает фен, суша мои волосы, конечно же, без должной укладки. Скорее всего моя причёска будет, словно я пытался остановить самосвал, тормозя своей головой, но какая разница?***
Лежу на кровати теперь уже с целью заснуть. Россия лежит рядом, гладя мои бедра. Это меня раздражает, но я знаю, что тем самым он выражает свою поддержку и понимание ситуации, потому позволяю продолжать. Сегодня полнолуние. Вроде такая красота, но мне не хочется радоваться ей. Луна практически не освещает комнату, а только небо вокруг и облака отблесками. Город спит перед первым рабочим днём, а я только убиваюсь сильнее. — Твой живот ещё не такой большой, как я увидел. Наверное, потому я не заметил его до того, как ты сообщил о беременности, — молвил Росс, чем сделал мне больно. Я всхлипываю, закрывая лицо руками. Не хочу ничего слышать про свой живот, не хочу, чтобы моё положение упоминали. Я просто хочу забыть обо всем и жить обычной жизнью. Проронив одну слезу, после следующую и ещё одну, я опять начинаю плакать. Отрывисто дыша и иногда кашляя, я сжимал простыню, рыдая, иногда прерываясь на крик. Что я кричал? Первое, что приходило в голову. «Не хочу!», «Ненавижу этого ребенка!», «Почему я должен терпеть это?!». Опять всё жжёт, опять я впадаю в истерику, не имея возможности остановиться. Русский даже вздрагивает и замирает, не зная, как остановить мои слёзы. Он быстро старается размышлять, но так ошеломлен, что не смог ничего придумать, кроме как просто прижать меня к себе, поглаживая. Он чувствует, как быстро бьётся моё сердце, видит, как я закусываю губу, пытаясь прекратить истерику. Я кладу свою голову ему на грудь, надеясь, что присутствие любимого рядом поможет. Но это только ухудшило ситуацию, ведь мне стало стыдно. Я не могу контролировать себя, ору в слезах, будто неадекватный. Шёпот альфы и его просьбы прекратить рыдать не помогали, я только прижимался к нему своим дрожащим телом. Вдруг я слышу его тихое пение: «Ночь коротка, Спят облака, И лежит у меня на ладони Незнакомая Ваша рука. После тревог Спит городок. Я услышал мелодию вальса И сюда заглянул на часок.» Мелодичный голос России немного подрагивал, но оставался твердым. Давно я не слышал, как он поет, потому я прекращаю крики, теперь только тихо всхлипывая и проливая слёзы. Его бас, да ещё и поющий. Как я обожаю это сочетание. Росс запел громче, увидев эффект, но продолжал тянуть ноты нежно: «Хоть я с вами почти не знаком И далёко отсюда мой дом, Я как будто бы снова Возле дома родного. В этом зале пустом Мы танцуем вдвоём, Так скажите мне слово, Сам не знаю о чём.» Вытирая дорожки слёзок, я смотрел в глаза поющему, растрогавшись его терпением и желанием успокоить меня любыми способами. Мои глаза остаются влажными, потому немного блестят в практически кромешной тьме. Нежные касания укладывают меня обратно на грудь, а я, немного надувая губы, продолжаю тихо плакать. Я без понятия, почему делаю это. Возможно от горя, а может от приятного осадка. Не знаю, но вывести все скопившиеся эмоции хотелось сильно. Слышу, как русский старается не сбиться со слов, пытаясь одновременно успокаивать меня поглаживаниями и продолжать держать правильный темп песни: «Будем кружить, Петь и дружить. Я совсем танцевать разучился И прошу Вас меня извинить. Утро зовёт Снова в поход. Покидая Ваш маленький город, Я пройду мимо Ваших ворот» На этих строчках интонация альфы становится более торжественной, но под конец опять грустнеет. Мне в голову лезет воспоминание о нашем танце в пустыне. Тогда рыжие лучи заката освещали наши силуэты, а неловкость приятно давила. Но чувствовал я себя прекрасно: так легко и непринужденно. Казалось, что в его объятиях я лечу. Чёрт, это одно из лучших воспоминаний в моей жизни. В груди всё встрепенулось, загорело, заискрилось от счастья. Воспоминания окутали меня и на секунду я даже поверил, что опять вальсирую с Россией. На губах выступила лёгкая улыбка. Хочу опять туда, в тот беззаботный сорок второй год. Хочу опять встретить Росса впервые, впервые поцеловать его, признаться в чувствах. Ох… «Хоть я с Вами почти незнаком И далёко отсюда мой дом, Я как будто бы снова Возле дома родного. В этом зале пустом Мы танцуем вдвоём, Так скажите мне слово, Сам не знаю о чём.» Глаза закрываются. Я не хочу возвращаться из мыслей, прокручивая в голове самые прекрасные события в пустыне. Тогда комплементы русского были чем-то особенным и невероятным, ведь слышал их впервые. Сейчас всё плохо, но я отвлекаюсь от этого осознания, греясь о теплое тело своей любви и слушая конец песни. Постепенно успокаиваюсь, переставая плакать и проваливаюсь в сон от отсутствия сил.***
Было ли отличной идеей вспоминать хорошие дни, ведь утром ты проснешься в жестоком мире? Ночью я почувствовал себя счастливым, но на следующий день состояние ухудшилось от контраста воспоминаний и реальности. И вот опять я лежу на кровати, не желая вставать и выполнять обыденные вещи. О чем говорить, если я даже не пошёл на работу, естественно никого не предупредив? Я слышал звонки из кабинета, но отвечать на них я не думал. Мне было всё равно. Пусть их документы прогорят, пусть график стран нарушен. Какая работа, если теперь ты стоишь на руинах своей жизни? Сегодня в ООН был и Канада. Конечно же, он заметит мою пропажу. Возможно, он уже звонил мне, но я не поднимал трубку. Буду надеяться, что он не станет сильно волноваться, иначе скрыть свою беременность я не смогу. Тот видит меня насквозь, помните? От него не утаишь свои страдания. Россия подумал, что после истерик я немного отойду от депрессивного состояния, но не вышло. Он иногда приходил в спальню, продолжительное время наблюдал за мной, а потом уходил. Я же лежал и думал обо всем. Мне было даже не скучно, точнее, я не нуждался в веселье. Просто очень больно от того, что я не успел. Вот в который раз в комнату проходит Росс и смотрит на меня. Я думал, что пройдет пару минут и он, как обычно, уйдет, но тот наоборот подходит ближе, ложится рядом, повторяя мою позу. — Мальчик мой, что мне сделать, дабы тебе стало лучше? Может сходим куда-нибудь, прогуляемся? Хочешь, я могу купить тебе что-нибудь? Давай я схожу в магазин и куплю твои любимые конфеты? — Мне же теперь много из сладкого нельзя, — я отворачиваюсь, — Я не хочу ничего. — Совсем ничего? — я киваю, — Ну, Аме, — печально протягивает он, — мы справимся. — Мы справимся?! — воскликнул я, — Кто «мы», Росс? Я вынашиваю ребенка, я должен буду его родить, я буду его воспитывать, а не ты! Ты можешь в любую секунду, как только тебе надоест, сбежать от меня и никогда не выходить на контакт! А я буду вынужден жить с ребенком один! Тебе для зачатия понадобилось только не сказать мне, что твоя сперма попала в меня! — обида накрыла меня волной. — Я не сделаю так, — тихо ответил он. Видимо, я обидел его. — Да кто вас, альф, знает? — Малыш, давай сходим на УЗИ, точнее, ты сходишь. Нужно узнать состояние малыша, твоё. — Я слышать про всё это не хочу! Я никуда не пойду! Мне плевать на ребенка! — всхлипнув, крикнул я, — Если он умрет, то мне лучше будет! Он не испортит мне жизнь! — Солнышко, надо просто принять то, что теперь ты в положении. Ничего уж не сделать. — Просто принять?! Говорит тот, кто убивался по своей семье две недели и до сих пор печалиться об этом! Получилось у тебя самого «просто принять»?! И я, когда тебя поддерживал, наверное, тоже обесценивал твои чувства и говорил «Просто прими это»?! Русский поджал губы, вздохнув. — Я хотел посмотреть фильм. Обещали показать его через пару минут. Я буду в гостиной, приходи, если захочешь, — сменив тему, он встаёт с кровати и уходит. Я складываю руки на груди и, хмурясь, смотрю в потолок.***
Время шло, звонки из кабинета учащались, беся меня. На одном из них я решил встать с кровати впервые за день и поднять трубку. Оказалось, звонил Канада. Как неудачно я ответил на звонок именно с ним. — Почему тебя сегодня не было? Всё здание на ушах стояло, не могли ничего сделать без тебя. Встречи, которые ты назначал, естественно, сорваны. Мы не могли дозвониться до тебя весь день, уже думали послать кого-то к тебе наведаться и проверить, всё ли хорошо. Я так рад, что ты ответил! Я уже начал бояться за тебя, братец! — взволнованно проговорил канадец. — Я в порядке, просто заболел, — соврал я. Благо, мой охрипший от слез и криков голос играл мне на руку. Брат начал заливать про волнение и про предложение проведать меня, но я резко отказываю. -…Ты сильно болен? Давай я заеду к тебе? Купить какие-то лекарства для тебя? — Канада! Не нужно, — твёрдо отвечаю я, — У меня просто сильный кашель и температура. Я буду здоров через неделю. — Но может тебе нужна помощь? Ты ходил к врачу? Последнее время часто болеешь, — все ещё надеялся помочь дельта. — Мне трудно разговаривать. Я пойду, потом поговорим. — Оу… Ну тогда, выздоравливай. Если что не бойся просить меня о чём-то! — Обязательно, — кладу трубку телефона, в момент грустнея. Если бы это был просто кашель… День шёл, а желание не выходить из комнаты с каждой минутой проигрывало голоду всё больше. Конечно, я же не ел с позавчера. Даже аппетита не появлялось из-за новости. Но теперь мой живот немного сводило и я решил перекусить. Пройдя в кухню, что была соединена с гостиной, в которой сидел Россия, я прохожу к холодильнику, рассматривая продукты на полках. Росс щёлкал программы, ведь, видимо, тот самый фильм закончился. Он остановился на каком-то новостном канале на русском языке, потому краем уха я тоже слушал телеведущую. Она вещала сначала о новостях в мире и политике, а потом перешла к полной чуши, как я считаю. Девушка начала говорить, что сегодня у жителей Нью-Йорка есть отличная возможность увидеть всю красоту звёздного неба, ведь безоблачная погода и скопление звезд над городом идеально совместились в одной дате. «Ну не бред ли? Зачем оглашать такую бессмысленную информацию?», — подумал я, продолжая смотреть на еду. Чёрт, а я без понятия, можно ли мне всё это. Я знаю, что беременные должны соблюдать какие-то диеты, но насколько жёсткие они я не изучал. Думаю, хотя бы хлеб с намазанным на нём сливочным маслом мне можно. Достав ингредиенты, я положил те на стол. Мысли вновь заполнены беременностью, опять отчаяние разливается в груди. Так обидно, что все можно было предотвратить… Открываю ящик, достаю оттуда нож, беря в руки. Почему жизнь настолько ненавидит меня, что даёт то, чего я боялся больше всего? Может я был ошибкой? Родители ещё в первые годы внушали мне это, но я запрещал себе верить. А если они говорили правду? Тогда я этого не понял, а все последующие десятилетия мне давалось много намеков. Но я не хочу так жить. Почему окружающим так просто, а я должен был вынести избиения, оскорбления и унижения сначала от родителей и одноклассников, потом издёвки со стороны других стран, не желавших принимать колонию в свои ряды? Меня могли ненавидеть просто потому что я омега, просто потому что имею другие глаза. Кому ещё так не повезло? Кому ещё попался такой же ужасный партнёр, который постоянно угрожал, насиловал, чуть не убил? Я знаю, найдутся такие же несчастные, я не одинок. Но я не хочу так жить. Тогда я не имел шанса исправить своё положение. Впрочем, и сейчас, но… В моей голове промелькнула ужасная мысль. Слезы подступили к глазам, я готов был упасть на колени и опять заплакать от того, насколько был, есть и буду несчастным. Лезвие ножа сверкнуло в моей руке, а мои аккуратные пальцы взяли деревянную ручку того удобнее. Минутное помутнение, заставившее прекратить страдания, управляло мной, заставив направить кухонный прибор на живот. Раз врачи отказались делать мне аборт, то я сам избавлюсь от ребенка. Умели бы альфы вынашивать детей, то, уверен, учёные давно бы научились прерывать беременность на любом сроке. Но я всего лишь жалкий омега, предназначение которого молчать и вынашивать нежеланных детей. Я нахмурился, сцепил зубы, чувствуя, как ненависть наполняет меня. Я лишь успел подумать, куда лучше сделать удар, дабы меня потом спасли. Ведь я не хотел лишаться жизни, я просто желал избавиться от причины моего ужасного состояния. Глубоко внутри я кричал самому себе, что я должен одуматься, что меня могут не спасти после ранения, но в пустых глазах читалась только усталость. Усталость от всех проблем. Только я обрёл счастье, как оно рушится из-за глупости. Нож чётко идёт по траектории к низу живота, планируя убить плод. Вдруг мою руку хватает Россия, выхватывая нож и отбрасывая тот в сторону. Зрачки моего спасителя сузились, он тяжело дышал от страха, только пиля меня испуганным взглядом. — Ты чего делаешь?! — рявкнул он, тут же хватая меня за запястья. — Я не хочу этого ребенка! Не хочу! Не хочу! Дай мне избавиться от него! — кричал я, вырываясь из рук того и хотя поднять нож, дабы завершить деяние. — Ты хоть понимаешь, что чуть не убил себя?! Я очнулся от помутнения, руки задрожали, стало страшно. Я смотрю на свои ладони, потом на Росса и не могу поверить, что пытался совершить такое. — Я… Я не знаю, — произошедшее я не могу объяснить даже себе, только дрожа от страха. Я обнимаю русского, с широко открытыми глазами сверля лежащий на полу нож, — Спаси меня от самого себя, — лишь прошептал я, уткнувшись в плечо тому и тихо заплакав. Я так испугался, а сейчас я думаю, что было бы, если он не успел. Насколько я был поглощен эмоциями, перестав контролировать себя? — Я решил посмотреть, чего ты затих, а ты… Боже, зачем… — он не мог договорить фразы, ведь сам представлял самый ужасный сценарий, где не успевает вырвать нож и видит падающее в крови тело, — Нет… Почему тогда я столько выпил? Из-за меня ты сейчас чуть… Я даже думать боюсь об этом! — далее мы молча стояли, обнимая друг друга. Мы понимали, что сейчас очень напуганы и диалога всё равно не выйдет. Вдруг Россия отстраняется, быстро прощается и уходит из дома. Видимо, ему в голову пришла неожиданная идея, и он захотел воплотить ее в жизнь ежеминутно. Я только вздыхаю, уходя обратно в комнату и падая на кровать. Сжимаюсь в комочек и с ужасом в глазах обдумываю свой поступок. А если бы я сейчас умер? Что, если бы меня никто не остановил? Тогда, скорее всего, я бы прекратил страдать. Правда что ждёт меня после смерти? Темнота? Нет, я не хочу этого. Я хочу дальше заниматься работой, ходить гулять с друзьями, целовать любимого. Но что было бы лучше? Страдать от нежелательной беременности или перестать жить? Я не знаю…***
Открываю глаза, проснувшись от очередного короткого сна. Посмотрев на часы, вижу, что уже двенадцать ночи. Слышу редкие шуршания из кухни. Это Росс не так давно вернулся, притащил какие-то книги и засел с ними за столом. Моё состояние не давало мне повода поинтересоваться, зачем и откуда эти книжки, потому до сих пор был в неведении. Перевожу усталый взгляд на окно. Яркие звёзды, образованные в дорожки, раскинулись на небе, горя лёгким светом. В центре красовалась уходящая луна, которая теперь виднелась чётко из-за необлачной погоды. Я не хочу так жить… Я медленно поднимаюсь с кровати, тру глаза. Прохожу к шкафу, открывая один из ящиков в том, достаю клетчатый плед и расплываюсь в еле заметной улыбке, когда рассматриваю его. Прижав тот к себе, я выхожу в коридор и прохожу в прихожую. — Мы идём гулять, — бесчувственным тоном говорю я, на что русский вопросительно смотрит, — Собирайся. Он закрывает книги, над которым до сих пор и сидел, подходит ко мне, всё ещё не понимая, почему я резко поднялся и теперь хочу идти на улицу. Огонь, потухший в моих глазах, заставляет альфу, слушаться, тоже накинуть на плечи верхнюю одежду и, с небольшой опаской, следовать за мной. «Лишь бы тебе от этого стало лучше», — думал он, потому молча продолжал идти, не задав ни одного вопроса. Я иногда поглядывал на него, сжимая в руках плед, а потом отводил пустой взгляд. Выходим на улицу, преодолев лифты, подъезд и несколько дверей. Пока партнёр огладывался, выслеживая, не заметит ли его кто-то, я хватаю того за руку, уверенно ведя в сторону давно известного нам парка. Пусть и ночь, но людей, куда-то идущих по дорожке, было предостаточно. Такой кипиш даже днём не всегда бывает, а тут столько народу в полночь. Россия пытается спрятать своё лицо, но я продолжаю его тянуть вглубь парка, уверенно ведя к нужному месту. — Малыш, мне кажется это не лучшая идея, — тихо шепнул мне тот, но я ничего не ответил на это, лишь остановившись на открытой поляне. Пройдя на газон и взглянув на небо, убедившись, что оно хорошо просматривается с этой точки, стелю пледик на ярко-зеленую только взошедшую траву. Ложусь на тот, складывая руки на своём животе, и смотрю на звёзды, пытаясь отвлечь себя от постоянных размышлений над беременностью. Росс растерянно смотрел на меня, не зная, что ему стоит делать дальше. Он до сих пор не понимал, почему мы здесь. — Ты же тоже слышал по новостям, что сегодня будут красивые виды на звёзды. Разве тебе не хочется посмотреть на них со мной? — вскидывая брови, поникши произношу я, не отрываясь от рассматривания звёздочек. Русский хлопает глазами и ложится рядом, непонимающе буравя меня взглядом. — Тут очень много людей. Не боишься, что нас раскроют? — Мне всё равно, — холодно отвечаю я. — А… Ну… — растерялся окончательно тот. Он хотел что-то ответить, как-то поддержать, но видел настолько разбитое состояние впервые. Ему было просто боязно сказать хоть что-то, дабы не довести до слёз, как это случилось прошлой ночью. — Раш, — прерываю попытки альфы сказать что-то дельное, — ты когда-нибудь хотел от меня детей? — Ну, знаешь… Сейчас не лучшее время, — начал тараторить собеседник, не ожидая такого вопроса, — Война только закончилась, сейчас нужно время для восстановления… Всем. Да, ну и мы не особо долго вместе. То есть! Мы долго, но пока это… Как сказать? Не то. У меня плохие отношения с Союзом, да и не понятно, что дальше с нами будет, — активно жестикулируя и иногда запинаясь, когда думал, что сказал не то, повествовал он. — Значит, не хотел? — перевожу взгляд на партнёра, устав слушать продолжительные бессмысленные звуки. — Нет, почему? — вдруг сменил настроение тот, — Может и хотел… Я не думал об этом, в общем, — взволнованно вздохнул Россия. — А от других омег, с кем ты был когда-то в отношениях, ты хотел детей тогда? — Я же рассказывал, что у меня не выходило долгих отношений. Я за три года с тобой не думал об этом ни разу, а тут от них, с кем я был месяц, — Росс старался подбирать правильные слова, без возможности перевернуть их значение, боясь, что я могу выдумать себе что-то и обидеться. — Прямо ни разу? — Ну, один раз я размышлял над тем, будут ли наши отношения продолжаться дальше, и станут ли они серьёзными. Но ты не любишь детей и сам как-то раз сказал, что не хочешь их заводить. Поэтому я не планировал, что они у нас когда-нибудь будут. — Я тоже не планировал. Но судьба решила иначе. — Прости. Правда, я не специально так поздно сказал. — Да что уж? Теперь уже ничего не исправить, — я складываю руки на груди, — А ты бы хотел девочку или мальчика? — Возможно девочку. Они поспокойнее зачастую, да и мальчиков я за время появления братьев и сестер достаточно воспитал. Хотя может и мальчика. Всё-таки это не брат, а сын. А ты? — Мальчика. Я перехожу из крайности в крайность. Мне хочется воспитать адекватного альфу, что будет хорошо относиться к омегам, а хочется и родить омегу. Его я пойму больше. — Тебе нужно сходить на УЗИ. Не хочу опять быть в неведении о твоём здоровье, — я молчу, — Малыш, это нужно сделать. Правда. Знаю, тебе больно от происшествия, особенно при твоей нелюбви к детям. Но что теперь поделать? — Тут холоднее, чем я думал, — игнорирую просьбу оппонента, начиная о своём, — Согреешь меня? — вижу согласие, потому кладу голову ему на грудь, приобнимая рукой. Он опускает свою ладонь мне на голову, гладя волосы, — Куда ты ходил сегодня? — В библиотеку, недалеко тут есть. Заметил её во время одной из наших прогулок. Взял там несколько книжек про беременность, ведь ничего не знаю про это. — Как ты умудрился объездить полгорода, опросить по поводу операции и взять книги, не зная английского? — После войны тут многие понимают по-немецки, да и мой словарь помогает составить некоторые предложения. В общем, немного харизмы и умения договариваться с людьми. — И много ты прочитал про беременность? — Все книги на английском, — он усмехнулся, — с помощью словаря за два часа я перевёл только два листа. Там говорилось обо всём в общем, потому нового ничего не узнал. — Жить в Нью-Йорке и не знать английского. Позор тебе. Надо будет тебя подтянуть, раз домой не возвращаешься. Завтра первое занятие. — Но… — Никаких «но». — Не знаешь, чего так уйму людей принесло сегодня в парк? — Так в противоположном доме квартиры начали продавать. Народ стал скупать, переселяться. Кто-то обратил внимание на наш дом, может, он скоро не будет полупустым, — я прикрываю глаза, вдыхая теплый весенний воздух. — Малыш. — Да? — Я люблю тебя. Ты справишься. — Хочу в это верить.