***
Самолёт в час ночи, возвращение домой под утро, радость прибытию в родные стены, день отдыха, и вот опять мы заняты ремонтом. На этот раз я заезжал за Германией с радостной мыслью, что теперь меня не должны ожидать его ссоры с Россией. К сожалению, на момент моего возвращения домой, немцу срочно понадобилось уехать, причину чего он не огласил до сих пор, потому знать точно, наладились ли отношения между ним и Россом, я не мог. Открываю дверь в квартиру, русский выходит в прихожую не сразу, но как только появляется в ней, то серьезное лицо сына нациста тут же приобретает радостные черты. — Здравствуйте, Россия, — с широкой улыбкой подходит к названному подросток, вытягивая правую руку вперёд. — Ну, привет, — вскинув брови, Росс пожимает руку стоящего напротив. — Сегодня опять вместе работаем. Я рад этому, — произносит Гера и тут же отворачивается, смущаясь, а после и вовсе уходит. — Не ругаются, надеюсь так будет и дальше, — выдохнув, говорю себе под нос я, — Итак, — громко проговариваю, собирая всех в гостиной, — теперь наша задача — это обклеить обоями гостиную. Действуем по той же схеме. Только подождите, сейчас всё принесу для этого, а то кое-что прикупил и оставил в общем коридоре, возле входной двери, — быстро удаляюсь. Русский садится на диван, подпирает рукой голову, уходя в собственные мысли, некоторые из которых были о происшествии неделю назад. Альфа до сих пор не может поверить, что чуть не убил Германию прямо на этом диване. Немец его простил и сам предлагал больше не поднимать эту тему, но совесть мучает Россию, хоть он это и не показывает. — Сегодня хороший день, — подсаживается рядом сын нациста, тут же сокращая всё возможное личное пространство Росса. — Вполне, — тот жмёт плечами. — Спасибо, что спасли меня, — ещё раз благодарит подросток. — Ты это уже говорил. — Знаю, но все же. Спасибо. Мне было так приятно сблизиться с Вами за то время проживания вместе. Я всегда знал, что Вы не такой злой. Вы невероятный! Чудесный! Превосходный! Может у нас есть ещё что-нибудь общее? Какую еду вы любите? А фильмы? А давайте попропрактикуем Ваш немецкий? Или давайте, как я и обещал, я научу Вас английскому? Вы быстро всё схватываете, и, уверен, будете хорошо говорить на нем уже через год! — опять стал тараторить Гера, словно сейчас его собеседника у него и вовсе заберут поэтому нужно успеть сказать важное. — Голова кругом идёт от твоих вопросов, — приложив указательный палец к губам оппонента, усмехнулся Россия. Германия расплылся в очередной улыбке, ведь теперь ярко видит бо́льшую открытость к общению, нежели неделю назад. Он должен воспользоваться этими мгновениями и успеть подружиться, пусть и до сих пор не понимал, зачем. — Болтун ты ещё тот. Даже с Аме не сравнишься. — Наконец Вы улыбнулись, — немец отстранил от своих губ руку и прижал ту к своей груди. — Я не улыбнулся. Радуют меня очень мало вещей. Сын нациста слегка нахмурился и отвернулся, выдерживая паузу, пока о чем-то думал. — А какие люди Вам нравятся? — неожиданно начал новую тему диалога. Получив вопросительный взгляд, он поспешил уточнить. — Каждый человек отвечает по-разному на этот вопрос, ведь все мы разные. Это помогает узнать друг друга лучше. — В каком плане нравятся? Как друг? Как партнёр? У меня есть отдельные критерии для каждой группы. — Ну, как партнёр? — отводя взгляд, медленно протянул Гера и слегка сжался. — Всегда мне хотелось немного от возлюбленного. Ласки, вежливости, любви, уважения ко мне и к другим — это основные желания, но к каждому партнёру они часто меняются. Пусть для многих отношения — работа, но я стараюсь всегда превратить их в отдых. Хочу просто наслаждаться человеком, а не выяснять с ним отношения, пусть зачастую так не выходит. Всегда мне казалось, что я не стерплю хамского отношения к себе, не буду продолжать любить человека, что ненавидит всех. Но жизнь решила иначе и три года назад я полюбил такую персону. Не жалею до сих пор, хоть это и удивительно слышать после первых слов. — Значит, Вы в отношениях? — немного погрустнев, интересуется подросток. — Нет, — вдруг вспомнив про наш уговор «не рассказывать кому-то про отношения», изменился в лице Россия. — А влюблены? — Нет, — повторяется Росс, откидываясь на спинку дивана и прикрывая глаза. Неожиданный грохот заставляет того распахнуть очи уже через пару секунд и посмотреть на вход, откуда и исходил звук. — Упс, — устало выдохнул я, случайно выпустив из рук новую стремянку. Та влетела в угол двери и с грохотом упала на пол. — Аме! — недовольно воскликнул русский, тут же подрываясь с дивана и подбегая ко мне. — Ты не ударился? Все в порядке? — осматривая мои руки и лицо, взволнованно проговорил он. — Ты зачем потащил такую тяжесть на себе?! — зло прошептал тот. — И без того можешь надорваться, так ты ещё и в положении! Мог попросить меня помочь! — Я хотел сам! Все это время тебя не волновало, что я таскал далеко не лёгкие сумки из магазина домой, так тут стоит пару метров протащить не такую уж тяжёлую стремянку, и уже ты волнуешься! Неужели тебе стало не плевать на меня только после моей беременности? — начал шептать я в ответ, не скрывая и свои возмущения. — Мне всегда было на тебя не плевать! Ты сам запрещал мне выходить из дома и помогать тебе с сумками! А теперь ты в положении и тебе труднее! Я хочу тебе помогать, чтобы ты не чувствовал себя одиноким! — Я не на таком большом сроке, чтобы ты делал все за меня! Я сам могу! — фыркнув, я беру стремянку вновь в руки и начинаю снова относить ту в центр комнаты. Как вдруг альфа хватает меня под бока и поднимает в воздух вместе с лестницей, неся. — Отпусти меня! Я сам могу! Теперь ты будешь беспокоиться за каждый мой шаг?! — уже кричу я, вырываясь из рук. — Да! Теперь за каждый шаг! Раз ты не разрешаешь отнести стремянку, то я отнесу тебя вместе с ней! — засмеялся партнёр, ставя меня на пол, как только донес до нужного места. — Засранец! — сцепил зубы я, отвернувшись. Германия облокотился на спинку дивана, внимательно наблюдая за всей ситуацией. Он смотрел на громко смеющегося Россию и вспоминал его слова: «Радуют меня очень мало вещей». Наклонив голову набок, немец очаровано рассматривал его улыбку, клыки, ямочки на щеках. — Вы невероятный, — прошептал себе под нос сын нациста, мечтательно вздохнув, — жаль, что улыбка появляется только для США. — Посмотрев на ситуацию, случившуюся у нас в прошлый раз, я решил, что продолжать работать с той стремянкой нельзя. Я купил новую и теперь, надеюсь, мы обойдёмся без травм, — я собрал всех и решил такими словами начать работу. Теперь пришла очередь для гостиной, где опять стоит выровнять стены штукатуркой и подготовить их для наклеивания обоев. Вновь открыв банку с вонючей жидкостью и взяв валики, мы принялись работать. В этот раз всё выходило намного быстрее, ведь использовали мы проверенные методы. Большинство стен мы обработали ещё в первые десять минут, но уже за это время тишина наскучила до безумия. Подойдя к России, что прокрашивал самые верхние точки, стоя на табуретке, я слегка пинаю того в бок, тем самым обратив на себя внимание. — Ну же, спроси у Германии что-то. Начни с ним диалог, видишь, он глаз от тебя не отводит, — я кивнул головой в сторону немца, все это время смотрящего на работающего Росса. Когда русский переводит взор на того, удивившись постоянному взгляду в свою сторону, сын нациста вздрагивает и отворачивается. Он стыдливо прижимает валик к себе, боясь вновь посмотреть в глаза альфы. — Чего он ко мне пристал? — поджимает губы партнёр, слезая с табуретки, ведь окончил свою работу. — Влюбился он, — пошутил я, но возмущенные лицо оппонента заставило извиниться за такой юмор. — Общения он с тобой хочет. Я же говорил тебе. Вы вроде наладили отношения, так почему бы тебе не продолжать улучшать их? В ответ собеседник вздыхает, кладя валик в коробку, параллельно наблюдая за подростком, тем самым стараясь придумать тему для начала разговора. Гера решает поскорее окончить свою часть работы, лишь бы не думать, как неожиданно раскрыли его любование. Только одно останавливало его от продолжения выравнивания стен: перед глазами начинало все плыть. Он сегодня практически не спал, потому глаза до ужаса устали уже сейчас и стали плохо видеть. Такая ситуация происходит с Германией не впервые, потому он быстро достает из кармана черных брюк очки и надевает их на нос. — Ты носишь очки? — вскидывает брови Росс, подходя к немцу. — Приходится иногда, — неловко усмехнулся тот, отвернувшись к стене. — Приходится? — Глаза устают и начинают хуже видеть. Это у меня в отца, он тоже всегда мучился с плохим зрением. На публике он никогда не появлялся в очках, но всегда носил их с собой, ведь без них ни один документ не мог прочитать. Жутко ему не нравилось, как выглядят на нем эти очки, хотя мне наоборот казалось, что они шли. — Не знаю, что там было у Рейха, но тебе они действительно идут, — русский облокотился на стену, где уже высохла грунтовка, сложив руки на груди. — Thank you so much, you're very gallant, — приложив руки к щекам и слегка покраснев, сын нациста прикрывает глаза, сияя от комплимента. Для него он значил очень много. — Ты знаешь, что я не понимаю английский. — Значит, это повод его выучить. Я сказал: «Спасибо Вам большое, Вы очень галантны». Ну же, вы живёте в Америке и не знаете языка. Как Вы выживаете вообще? — В любом случае, учить языки нужно не только с помощью общения с носителями. — Ну, немецкий Вы же выучили в концлагере. — А кто сказал, что до этого я не учил его по книгам и учебникам? В концлагере я закрепил свои знания. — У меня есть дома учебники. Приходите ко мне, будем учить. — Не думаю, что это хорошая идея. — Это прекрасная идея! — воскликнул я, резко ворвавшись в разговор. — У меня не хватает времени, чтобы рассказать Раше хотя бы базу, а ты, Гера, готов. Я думаю, это было бы чудесно. — Тогда отлично, приглашаю к себе в среду. — Он как раз будет свободен, — опережаю ответ русского, соглашаясь на встречу. Работа продолжается, только теперь я ловлю на себе недовольные взгляды русского.***
Среда. Перед работой, рано утром, я успеваю отвести Россию до Германии. — Присаживайся. Ты же ещё ни разу не ездил на моей машине, — улыбаюсь я, открывая дверь на пассажирское переднее сидение. — А как же та, на которой меня забирал из аэропорта твой водитель? — держа в руках небольшую сумку, Росс проходит к машине, пристально смотря на меня. Может, он надеется, что я всё же передумаю? — Та другая, собственность водителя. Что-то, вроде частного такси, использую его услуги иногда. Но ты верно подметил, у нас одинаковые марки машин. — Давай я поведу? — вдруг неожиданно спрашивает русский. — А ты умеешь? — усмехнулся я. — Думаешь, самолётом управлять я смог, а машину водить не в состоянии? — прикрыв глаза, тот вздохнул. — Ладно-ладно. Глупый вопрос, согласен. Но водить я тебе не разрешу. Ещё не хватало, чтобы гость в моём доме ещё куда-то меня возил. — Я в первую очередь не гость, а партнёр, который беспокоится за тебя и твой сон. Ты можешь поспать, пока я веду, а то лег сегодня поздно, — стоял на своем альфа. Я повторяю отказ, сев на место водителя и сложив руки на груди в знак протеста. Партнёр же садится на пассажирское сидение, приняв поражение. Десять минут езды и мы на месте. Вот перед нами дом Германии, а слева, через несколько участков, мой старый дом. Думаю, летом можно будет пожить там какое-то время, всё-таки имеется бассейн, место для отдыха на заднем дворе, да и на свежем воздухе всегда лучше. Чёрт, в июне я буду уже на шестом месяце, а в августе — на восьмом. Я могу лечь в больницу уже под конец этого срока. Боже, я не хочу. Потерев спину, я вылезаю из машины, закрывая ту. Стучимся в дверь к немцу и нам практически тут же открывают. Стоит заметить, что сегодня на улице похолодало, потому увидеть перед собой сына нациста только в черных шортах и майке было очень неожиданно. Поспорить невозможно, этот наряд очень идёт ему, но для чего такая лёгкая одежда в прохладную погоду? — Проходите, — приглашает пройти хозяин дома, но смотрит он исключительно на Россию, лукаво улыбаясь, словно зовёт к себе только его. В недоумении я прохожу вместе с Россом внутрь, продолжая нагло наблюдать за немцем. — Я ждал тебя, — с довольной улыбкой, тот хватает гостя за руку, не давая тому даже толком снять верхнюю одежду, и тащит в комнату. — Э-э-э, тогда удачи вам, — произнес я, видимо, в пустоту, ведь сын нациста уже не обращал на меня внимания, «вертя хвостом» возле русского. — Раш, я заберу тебя в семь, — даже крикнул я, дабы названный услышал меня скворь болтовню Геры. — В семь?! — воскликнул альфа, но его тут же потянули на второй этаж, так что возмутиться он не успел. — Хоть день продуктивно проведёт, — пожал плечами я. Выйдя из дома, с настороженностью прислушиваюсь к голосам, исходящим из окна одной из комнат на втором этаже. В основном слышался голосок подростка, а более низкий, России, совсем изредка. Эта дружелюбность Германии… Она напрягает. С чего она так неожиданно началась? У меня совсем не лучший осадок на душе последние пару дней. Росс немца только дерьмом поливает, а он продолжает верться вокруг него. Я не заметил по первым дням, что подросток дружелюбен и блещет желанием сближаться с людьми. Неужто тогда это было исключительно из-за горя утраты? Или тот действительно на самом деле открыт к общению, или он что-то задумал. Я хмурюсь, садясь в машину и все ещё думая над резко изменившимся сыном нациста. Я не привык доверять людям, потому сомнения у меня появляются при малейших насторожениях. Это что-то, вроде защитного механизма. Но ведь Гера не такой, я смог проглядеть. Если это действительно дружелюбие, то я только рад, но чересчур повышенный интерес заставляет быть начеку. — Ну, Россия, — улыбнулся бета, заводя в комнату гостя, отодвигает стул и тут же усаживая того на сидушку, что обита дорогим мягким покрытием, — Как Вы доехали? — Нормально, — вскинув бровь, недоверчиво отвечает Росс. — Нравится Вам в Америке? — Нравится. — А работать с США? — Очень. — А какой у Вас рост? — Два метра, восемь сантиметров, — мой партнёр чувствовал себя, словно находится на допросе. — Я, конечно, видел, что Вы очень высокий, но не думал, что в Вас есть два метра, — восхищённо вздохнул Германия, мечтательно задумавшись и на время прекратив поток вопросов. Выпрямив спину и обойдя стол, аккуратно касаясь пальцами столешницы, он потянулся и облокотился на стол руками. Тот слегка наклонил голову в бок с расплывающимися приятными ощущениями в груди, пристально смотрел в растерянные глаза оппонента. — А я метр шестьдесят восемь. Не особо высокий, но точно не один из самых низких, — тот облизнул свои губы. Сын нациста действительно был, возможно, не самым красивым, но точно симпатичным парнем. Скорее всего пошел в своего отца, имевший подобный тип внешности. Даже телом Германия чем-то напоминал родителя. Рейх был хоть и худощавый, не мог похвастаться широкими плечами и крупным телосложением, но старался держать спортивный образ жизни, отчего и имел подтянутое тело. Немец тоже был худой, возможно, даже слишком, но имел сильные руки. — Хорошо, — не найдя, что ответить, произносит Россия. — Я ждал нашей встречи. Хотите перекусить? Я неплохо готовлю, но, уверен, не так хорошо, как Вы. США говорил, что Вы изумительно готовите! Я восхищаюсь Вами, — даже начав слегка подпрыгивать на месте, не унимался тот. — Германия, — выдохнул Росс, — кажется, ты забыл, зачем я тут. — Вы действительно пришли только из-за английского? — разочарованно опускает взгляд сын нациста. — А зачем я должен был ещё прийти? Ты же сам меня позвал за этим. — Забудьте, — нахмурился подросток и быстро увильнул в соседнюю комнату, уже через пару секунд возвращаясь обратно и с грохотом кладя перед русским гору учебников. — Начнем с базы, — тот ставит свой стул рядом со стулом оппонента и берет одну из книжек, открывая ее и ища нужную страницу. — Все учебники на немецком, ведь я привез их из дома ещё до его штурма. — Это не проблема. Да и, в любом случае, — альфа подпирает рукой щеку, смотря на буквы в книге, — ты мне поможешь с переводом, если вдруг. А то прошло столько времени, я уже стал и забывать что-то. Возможно готовлю я и лучше, но в немецком сильнее тебя точно не буду, — он слегка улыбнулся. Гера поджал губы, слегка отстранившись от собеседника. Он прикрыл рот рукой, когда из-за близости тел смог почувствовать запах гостя. «Такой приятный», — подумал про себя тот, расплывшись в улыбке, после пододвинул свой стул ещё ближе к России. — Давайте с самого простого? — тихо заговорил немец указывая пальцем на тему в начале страницы. — Местоимения. «I» переводится, как «я», «You» — «ты», «We» — «мы» «They» — «они». Все просто, это нужно просто выучить. У Вас есть какая-нибудь тетрадь с собой? — Я взял несколько листов обычной бумаги, — доставая из сумки те, Росс протягивает их оппоненту. — Тоже подойдёт, — оппонент выхватывает из рук бумагу, беря со стола ручку и начиная писать что-то на английском. — Ты левша? — подметил русский. — Да, а что? — Ни разу не встречал их просто. На моей Родине левшей не любят, всячески стараются переучить. — Значит, я буду особенным в Вашем кругу общения, — усмехнулся сын нациста. — Вот, это правило только на русском. — Ты так смешно пишешь по-русски, — тихо засмеялся Россия. — Ничего смешного. А, вообще, ваши прописи очень трудные! — Знаю, латиницу проще выучить. Но я это сказал, не чтобы тебя обидеть. На самом деле я до сих пор очень удивлен, что ты в свои шестнадцать можешь свободно говорить на нескольких языках. Да и ещё меня, взрослого мужика, учишь. Если кто-то и должен тут кем-то восхищаться, то это я тобой. — Восхищаетесь мной? — тихо и смущённо отвечает подросток, обирая короткие темные волосы за ухо. — Да. Я в твоём возрасте так бы не смог. — Это мотивирует стать ещё лучше. Я изучу прописи до идеала, — приложив руки к горячим от румянца щекам, в блаженстве прикрывает глаза Гера. — Я же пошутил про твоё письмо. Ты красиво пишешь, не бери в голову, — усмехнулся гость. — Все же я стану лучше. Для Вас.***
Россия выходит на балкон, что находился в комнате, где и шел все эти несколько часов урок. Весной темнеет позже, потому даже в половину седьмого вечера только закат. Росс достает из брюк сигарету, поджигает ту, облокотившись на перила и смотря на живописный вид, освещённый ярко-оранжевыми лучами садящегося солнца. — Такая романтическая обстановка, — проговорил себе под нос тот, слегка улыбнувшись. — Напоминает одно событие три года назад. Боже, ещё несколько месяцев и это будет четыре года назад. Как быстро время летит. — Вы что-то сказали? — отвлекаясь от поиска новой темы для изучения, поднимает взгляд Германия. — Нет. — Давайте продолжим занятие? — У меня голова уже не варит. Думаю, пока этой информации достаточно, — русский делает новую затяжку. — Германия, может ты отдашь мне на время учебники? Они же тебе не нужны? — Н-нет, не нужны, — сначала растерявшись, произносит немец. — Даже если бы и были нужны, все равно отдал, — собрав несколько книг в кучу, он тоже проходит на балкон. Взгляд приковывает закат, а после и лицо альфы. Сын нациста немного расширяет глаза и приоткрывает рот, опять не найдя в себе силы оторваться от восхищения. — У Вас такие приятные и в то же время строгие черты лица. Вы очень красивый. — Да? Спасибо, — вскинув брови, улыбается от комплимента альфа, крутя в руках сигарету. — Ямочки на щеках! — восторжено запищал тот. — Ох, у всех одинаковая реакция, — по-доброму закатил глаза гость. — Потому что они действительно милые! Я же говорил Вам, что Вы не такой уж грубый. Я так счастлив, что теперь вижу это! — Ну, всё, тише, — засмеявшись, махнул рукой Россия, выдохнув дым. — Мне неловко, что ты превозносишь меня чуть ли не до божества. — Но прекращать восхищаться Вами я не перестану. У Вас красивая внешность, сексуальные руки, прекрасный голос, особенно, когда Вы поете. Вы просто мой идеал. — Прекращай, — буркнул оппонент, слегка засмущавшись и отвернувшись. — Спасибо. — Пожалуйста! — засветившись от счастья, вскрикнул Гера, даже захлопав в ладоши. Спустя секунду он остановил радость и серьезно посмотрел на собеседника, нервно выдохнув. — Когда я вижу Вас, моя голова начинает кружиться, а ноги даже сводить. Но, не смотря на это, я всё равно чувствую счастье рядом с Вами. — Ты случайно не заболел? — тут же реагирует Россия, прикладывая ладонь ко лбу подростка. — Нет, Вы не понимаете, — надувает губы Германия, отстраняя руку оппонента от лба и прикладывая ее к груди. — Чувствуете, как быстро бьётся моё сердце? — Давай ты примешь лекарство? Тебе явно нехорошо. Нельзя терпеть такую нагрузку на сердце. — Россия, Вы совершенно меня не понимаете. У меня все хорошо, я не болен. — Тогда зачем меня пугать? — А Вы волнуетесь? — разочарованность тут же сменилась на радость. — Да, — переведя взгляд снова на закат, нехотя отвечает Росс. Докурив одну сигарету, он бросает бычок вниз и достает новую. Поджигая ту, он неожиданно слышит просьбы немца дать закурить ему тоже. — Разве ты куришь? — на эти слова сын нациста неуверенно кивает, беря из рук оппонента подоженную сигару и рассматривая ее. Русский делает затяжку и со спокойным лицом продолжает любоваться видом, а Гера внимательно смотрит на него и повторяет те же действия. Когда едкий дым попадает ему в рот. Из-за неумелости он делает слишком большую затяжку, отчего получается только приступ кашля. — Признайся, ты никогда не курил. — Самое время начать, — поморщился тот, сделав новую затяжку, что вышла более удачной. Он задерживает дым во рту на мгновение, после чего вытаскивает сигарету и глубоко вдыхает. — И зачем ты решил начать? Хочешь сократить свою жизнь? — Я же страна. У меня иммунитет в два раза лучше обычного человека. Что мне будет? — Бывает, что лёгкие настолько отравляются, что от всяких заболеваний умирает даже страна. — Хочу быть, как Вы, — взглянул на альфу немец. — Я не тот человек, с которого стоит брать пример. Да и курил я не всегда. Начал на войне, наивно послушав товарищей, что это якобы успокаивает нервы. До сих пор не могу бросить, хотя два года назад пытался. — На войне? — сына нациста тут же вспомнил диалог, после которого его стали душить. — А если бы Вы тогда меня задушили до смерти? — Не задушил бы. Я бывший военный, я знаю, сколько нужно душить, дабы убить. Тебе могло показаться, что я только кричал на тебя, но все то время я считал секунды. — А если бы Вы передержали? — Не передержал бы. У меня не было цели тебя убить. Я просто хотел, чтобы ты замолчал. Скорее ты бы потерял сознание от кислородного голодания, а если бы я продолжил душить, то точно бы умер. — Я вот думаю, Вы бы жалели о моей смерти? — Да, — сухо отвечает Россия. Гера улыбается. Он бы точно попросил собеседника рассказать причину сожаления, о своих чувствах, дабы вновь убедиться, что небезразличен ему, но знал, что это бесполезно. Росс упрямый и не станет душевно разговаривать с подростком, но второй уверял себя, что пройдет время и всё будет наоборот. — Зря я тогда спас твой зад, что ли? — Спасибо Вам за это, — опять благодарит Германия, выкидывая сгоревшую сигарету с балкона, подобно оппоненту. Выдержав паузу, немец решает попробовать ещё раз поговорить с русским. — Который раз я ловлю себя на мысли, что когда собираюсь на очередную встречу с США и Вами, то укладываю волосы, одеваю новую одежду с надеждой, что именно Вы оцените это. Я всегда надеюсь, что встреча пройдёт гладко, я буду шутить и смеяться с Вами. Месяц назад я неожиданно захотел выглядеть лучше для Вас. Я… Неожиданно звонок в дверь бьёт по ушам разговаривающих. Альфа быстро смотрит на часы и видит там семь часов. — Это Аме, — выпрямляется Россия. — Германия, думаю, нам стоит отложить этот разговор до следующего раза. Аме терпеть не может ждать. — Ладно, — цокнул языком разгневанный сын нациста, который так и не закончил мысль уже во второй раз. — Как позанимались? Раш, многое выучил? — устало, но все ещё радостно проговариваю я, как только мне открывают дверь. — Много, — безэмоционально ответил Россия. Я решил, что он просто не хочет показывать ярких эмоций при Гере, но как только подросток протягивает книги тому в руки, а после на прощание лезет в объятия, Росс в момент становится счастливым. Он аккуратно приобнимает младшего, а после берет из его рук книги, ещё какое-то время сердечно благодаря за уроки, учебники и приятное времяпрепровождение. «Как давно они обнимаются на прощание?» — произнес я про себя, нахмурившись и поглядывая на все ещё не сходящую улыбку с лица партнёра даже в машине. — Не поссорились, пока были вместе? — подозрительно спрашиваю я, снимая с ручного тормоза машину. — Нет, всё было замечательно. Я жалею, что раньше не проглядел в Германии хорошего человека. Даже стыдно становится, что я столько наговорил ему. Вроде я должен радоваться перемирию двух враждующих стран, но это наоборот начинает больше раздражать. Что происходит? Я так долго мечтал услышать эти слова, а теперь вскипаю. Неприятное чувство с самого утра давит ещё сильнее, заставляя прокручивать в голове объятия России и Германии, их короткий диалог перед уходом. Я не мог найти себе места всю поездку домой, но как только мое внимание переключилось на проблему отсутвия продуктов в квартире, гнев утих во мне, сменившись на серьезность.***
— Россия! Здравствуйте! — как только я пускаю в дом Германию, он прыгает в объятия названному, вереща, словно не видел того не пару дней, а несколько лет. — Будем работать сегодня снова! Вместе! — Да, я тоже рад видеть тебя, — улыбнулся Росс, потрепав немца по голове. Я хмурюсь, возмущаясь наглости гостя. Все то же неприятное чувство вновь возвращается, хотя за время, что мы не виделись, я уже сумел забыть про него. Мне не хотелось, чтобы сын нациста лез к русскому, а русский в свою очередь не отвечал взаимностью. Однако, теперь нам придется работать вместе ещё несколько часов и мне стоило бы забыть о своих недовольствах. Но как только подросток тут же утягивает за руку альфу и начинает готовиться к предстоящей работе, мои нервы начали вскипать сильнее. Гера, чуть ли не прыгая вокруг оппонента, расспрашивал о его делах, настроение, отпустил даже пару шуток, полностью игнорируя меня и отвлекая моего партнёра от диалога со мной. Даже когда я отдал первое поручение, Германия меня нагло проигнорировал, все это время болтая с собеседником, чем отвлекал и его. — Я вот размышляю, что бы подумал о Вас мой брат, оказавшись тут. Думаю, Вы бы ему тоже понравились, как и мне. Вы же идеальный: добрый, сильный, честный, обаятельный! — тараторить немец. Пару минут после игнора меня, я слушал диалог этих двоих, в надежде, что хоть к одному придет совесть и он обратит внимание и на меня. Только на последних словах, я не смог больше терпеть, сжал кулаки и сорвался на крик. — Вы все ещё в моём доме! Какого хрена Вы смейте не обращать внимание на мои слова?! Нам предстоит много работы, а Вы только трепитесь друг с другом! Я не знал, кто больше раздражал меня в этой ситуации. Сын нациста, что не соблюдал даже банальные личные границы моего молодого человека, не боясь нагло трогать его, класть голову ему на плечо, а также уводить его внимание от меня и делать явно не дружеские комплименты. Или же Россия, который спокойно, а иногда и с улыбкой и интересом, реагировал на все это, не видя чего-то странного или неуважительного в мою сторону. Благо, после моего замачания подросток на время перестал липнуть к Россу, и теперь мы можем начать вновь работать. Осталось наклеить два куска обоев и перейти к молдингам. Выработанная в прошлые разы схеме вновь повторяется. Мы раскатываем рулоны, отменяем длину, обрезаем нужную. Подросток встаёт на стремянку и приклеивает кусок обоев. — А каким видом спорта Вы занимаетесь? — прикладывая обои к стене, спрашивает русского Гера. — Раньше лёгкой атлетикой, а сейчас никаким, просто делаю упражнения на интересующие части тела. А ты? — отвечает тот, одновременно помогая мне выравнивать кусок и выгонять из-под него воздух. — Я ничем не занимался никогда. — Тогда как ты смог перетаскивать те коробки? Помнишь, ещё зимой? — опешил русский. — У меня всегда были сильные руки. — Надо же. Подтягиваешься сколько? А отжимаешься? — Не считал. Не особо люблю спорт, но ради Вас схожу на турники и посчитаю. — Я буду обязан это видеть. — Ну раз так, то прогуляетесь со мной как-нибудь? Я округлил глаза, услышав это предложение. Разгневано обернувшись, я узрел покрасневшего немца, что переминается с одной ноги на другую и стыдливо отводит взгляд, смущённо ожидая ответа. Сразу же перевожу взгляд на альфу, которого ни чуть не смутил намёк на то, что прогулка подозревается совсем не дружеская. — Да, давай. Я не знаю, действительно ли Россия не замечал намеков на неравнодушное отношение к нему или был не против прямо при своем омеге соглашаться чуть ли не на свидание. Однако, я выясню это позже, а пока не мог позволить сыну нациста и дальше в открытую флиртовать с моим партнёром. — Я вижу, Вы не сосредоточены на деле. Прямо при мне не стыдитесь обсуждать что-то своё! А работать, кто будет? У нас ещё много работы. Это в особенности касается тебя, Германия. От тебя я такого точно не ожидал! — сложил руки на груди я, отчитавая младшего, тыкая в его грудь пальцем, дабы тот не посмел меня больше игнорировать, но вдруг мою руку хватает Россия, недовольно сверля меня взглядом. — Америка, — оттолкнув мою руку от подростка, грозно произнес он. — Я не понимаю причину твоего гнева. Ты сам всегда старался разряжать обстановку разговорами и сам попросил меня сделать это в прошлый раз, начав диалог с Германией. Ты сам говорил, что мне с ним стоит поладить и найти общий язык. И когда я сделал это, ты сразу стал недовольным. А когда ты будешь хоть чем-то доволен, а? Мы вроде разговариваем не в убыток труду, так в чем проблема? Тебе не на ком сорваться? Так сделай это на мне, а не на Германии! В мою грудь словно ударили ножом. Последнее, чего я ждал — это мой альфа, с которым мы столько прошли, будет выгораживать Геру. Мои глаза стали растерянными и печальными, а мысли про очевидную влюбленность Германии и яростной его защиты со стороны России стыли обретать совсем другой, более ужасный, смысл. — Должен напомнить, РСФСР, — я резко вырвал свою руку из хватки оппонента, тут же разозлившись на него, — что я не терплю отсутствие дисциплины. Вы меня даже не слышите за своими разговорами! — Как скажешь, — закатил глаза тот. — И давно ты называешь меня РСФСР? — Давно, РСФСР, — поправил свои очки я, отвернувшись и уйдя в другую комнату за коробкой с молдингами, параллельно всё обдумывая. — Россия, — отойдя от шока, заулыбался немец, восторжено глядя на Росса. — Я не ожидал, что Вы вступитесь за меня. — Обычное дело, — усмехнулся он. Услышав эти слова, мое лицо опять стало опечаленным. Неужели я стал пустым местом? Неужели теперь я буду на месте сына нациста, который заслужил в его глазах только осуждения? В моей груди всё жжёт. Я больше ему неинтересен? Ему стоило найти общие темы с подростком и я тут же стал не нужен? «Росс мне даже очень интересен, как собеседник. Я хотел бы узнать о нем больше», — сказал мне пару недель назад подросток, а теперь краснеет, только и делает, что вертится вокруг русского. Конечно, теперь ему он интересен не только, как собеседник. Он влюбился после спасения? Хотя на самом деле мне все равно. Меня больше волнует альфа. Мой и только мой альфа. Я не против его общения с другими, но я не верю, что он не замечает влюбленности Геры. Тогда почему тот соглашается на прогулки, имея уже отношения? Почему смеётся с кривого, и даже чем-то детского, флирта? Может, и Германия ему нравится? Нет. Я не могу об этом думать. Беру несколько коробок, специальный клей и возвращаюсь в комнату. Только я так и не смог дойти, застыв в коридоре и внимательно наблюдая за поведением двоих. Они сидели на полу и о чем-то разговаривали, словно никакого конфликта и не было. — Знаешь, тебе бы пошли длинные волосы, — заправив короткую прядь волос оппонента тому за ухо, с лёгкой улыбкой произнес Россия. — С ними бы мне было также хорошо, как и Вам с бородой? — спрятав смущённый взгляд, усмехается немец. Он прижимается к руке Росса щекой, не давая ту отстранить. — Нет, действительно пошли бы. Только знаешь, сейчас они кончаются на уровне носа, а если бы были по шею, то тебе бы все равно шло. — Начну отращивать. — Но ведь я не заставляю. Просто подметил. — Все равно. Хочу посмотреть на это. Может действительно пойдет. Тем более давно хотелось что-то изменить в себе. — Я вижу, у вас хорошие отношения сложились, — безэмоционально произнес я, а русский тут же прижимает руку к своей груди, не ожидая, что его заметят. — Да, — радостно отвечает сын нациста, видимо, не поняв, что подозреваю я совсем не радостный смысл. Впрочем, мои слова были адресованы не ему, а альфе, что сейчас хмурится и только недовольно окидывает меня взглядом. — А ты, Раш? Что думаешь на этот счёт? — сцепив зубы, решаю прямо спросить. — Я думаю, что ты много выдумываешь, Аме. — Выдумываю, значит? — обиделся я.***
Вечер того же дня, ванная. Я открывая воду в кране, поднимая глаза на зеркало. Осматриваю себя с ног до головы. Под конец дня я чувствую себя измученным не только из-за работы, но и из-за ситуации, произошедшей с Германией. Я даже и не знал, что думать. — А что бы ты сделал на моем месте? — смотрю в глаза отражения, представляя, что обращаюсь к старому себе, что ещё не встретил Россию и поменял свое мировоззрение. — Наверное, ты был бы очень разочарован, что я убиваюсь из-за какого-то альфы. Ты не любил их, да и сейчас я не особо их люблю, но теперь у меня есть надежда, что не все они ужасные. «Бред. Все», — ответил бы я сам себе тогда и оказался бы прав. — Неужели, он больше не любит меня? — я грустно опустил глаза. — Почему? Из-за чего? Мне кажется, что Россия изменился. Раньше он был другим, — стал изливать душу самому себе я. — Теперь я вижу столько его недостатков, которых, кажется, раньше не было. А может они и были, только я, опьянённый любовью, их не замечал? Но как объяснить его отношения с Германией? «Он просто альфа — вот тебе и объяснение. Все они такие и жалкие мечты, что те когда-то изменятся, бессмысленны», — засмеялся бы старый я, услышав этот бред. — Но ведь он был таким хорошим все эти годы. Он спас меня, мы столько боролись, да и до сих пор, боремся за наши отношения. Мы уже столько потеряли ради них. Но почему тогда сейчас я вижу, как он и сам проявляет знаки внимания к немцу? Может он устал бороться и хочет найти себе пару, с которой не будет столько проблем? Может я надоел ему? — к глазам подступили слёзы, но у меня нет настроения плакать, потому тут же присекаю это желание. Я хочу все обдумать без лишних эмоций. — Но как он может так поступать? У нас ведь будет ребенок! — вдруг я округляю глаза и отхожу от зеркала на расстояние, дабы видеть теперь себя практически в полный рост. Смотрю на свой живот, что уже хорошо замечен, и вновь впадаю в печаль, — Может, все из-за этого? Может, он никогда не хотел от меня детей, так ещё и любил меня только за внешность? Я не хочу в это верить. Я сам разрушил наши отношения, забеременев? Но ведь это была не моя вина. «Правильно я всегда думал. Все альфы в душе ненавидят омег и каждый, даже самый милый и добрый, покажет это. Всех их воспитали с мыслью, что омеги — товар, который, если не понравится или испортится, можно выкинуть и купить новый. Эта ситуация — доказательство», — опять голос старого себя подмечал о правоте. — До встречи России, если бы мне рассказали историю, в какой я сейчас нахожусь, я бы предложил жертве собрать вещи и уйти. Но я никогда не думал, что, полюбив, ты не хочешь действовать логически, а идешь по зову сердца. Я люблю Рашу, я не хочу прекращать с ним отношения, я готов пройти все трудность и дальше. А готов ли он? Что он чувствует ко мне? Наверное, ему был нужен прежний Америка, который не истерил из-за гормонов, не растолстел, не вынашивает ребенка, что после рождения станет только новой головной болью. А теперь я не такой и он потерял интерес, — закрываю лицо руками, вздыхая. — Почему он ничего не говорит Германии о его излишнем внимание? Почему последние два месяца я с Россом только ругаюсь? Почему он встаёт на сторону немца, в открытую защищает? Может, тогда не стоило пытаться сдружить этих двоих? Сейчас все было бы хорошо… Надеваю футболку русского, которую я стащил себе не так давно и теперь использую ее, как ночнушку. Она мне на несколько размеров больше, потому нижние ее края свисают до середины ляшек. Присутствие футболки на мне, напоминает о любви альфы, но теперь я усомнился в этом. Я хотел бы надеяться, что мои заблуждения окажутся такими же глупыми, как те, из-за которых я приревновал Канаду к России, но теперь в ходу более жёсткие аргументы. Останавливаюсь в дверях спальни, печально смотря на Росса. Он лежит и читает книгу, как обычно дожидаясь меня из ванной. Если он решил изменить мне с сыном нациста из-за беременности, то скорее всего он больше не считает меня красивым или интересным. Меня это так сильно ранит. Каждый раз, когда я хотел назвать себя уродом, я вспоминал, что красавцем меня считает самый важный человек в моей жизни. А теперь я так разочарован в себе. Первый раз мне стыдно за самого себя. Мне кажется, он не хочет меня больше видеть. — Можно я прилягу? — тихо спрашиваю я. Русский удивлённо поднимает глаза. — Это ведь твоя кровать. Почему ты спрашиваешь? — Ну, вдруг мешаю, — быстро прохожу в спальню, ложась на край кровати спиной к оппоненту и накрываясь одеялом с головой, лишь бы создать впечатление, что меня нет. — Ты мне никогда не мешаешь. Как ты можешь мне мешать? — настороженно отвечает альфа, смотря на меня, но, не получив ответа, опять возвращается к чтению. «Врёт», — думаю про себя я, закрывая глаза. Приобнимаю кусок одеяла, как делал это всегда, не имея рядом человека, которого мог заключить в объятия. Я планировал заснуть, но сон не приходил, ведь в голове я крутил только оскорбления себя. — Аме? — вдруг через пару минут окликнул меня партнёр, тронув за плечо. — Да? — даже вздрогнул я, приоткрывая глаза. — Тебя обнять? — неожиданно спрашивает тот. Я ошарашенно оборачиваюсь, встречаясь с взволнованными глазами. Мне стало ещё стыднее. — Ты ведь читаешь. Я просто… — не решился договорить я. " Я просто хочу, чтобы все было, как раньше. Когда мы не знали забот и просто проводили время вместе. Но теперь я без понятия, как возвратить те времена», — все же закончил мысль у себя в голове. — Иди ко мне, — уже сам предлагает партнёр, слегка потянув край одеял. Я нерешительно раскутываюсь, все ещё думая, выполнять ли сказанное. С одной стороны мне очень хотелось, чтобы сейчас меня просто обняли и дали понять, что все в порядке, но с другой — обида препятствовала желанию. Россия тихо вздыхает, откладывая книгу, и аккуратно притягивает меня к себе, обратно укутывая в одеяло и поправляя его, дабы мне было удобно. Положив мою голову себе на плечо, он поглаживает мою макушку. — Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит, малыш? Я отрицательно качаю головой. Ласковое обращение вызывает у меня теплую улыбку и дарит покой на душе. Чувства взяли вверх над обидой, и я крепко обнимаю собеседника в ответ. — Я вижу, что тебе плохо. Хочешь о чем-нибудь поговорить? — Россия наклоняется и осторожно целует меня в щеку. — Нет, — совсем запутавшись в том, что чувствую, тихо отвечаю я. — Я тебя люблю. Ты у меня самый-самый. Я прикрываю глаза, пытаясь представить ту атмосферу, что была до беременности. Как бы я хотел, чтобы ты не врал мне, Раш. Сейчас я чувствую себя куклой, которой ты с лёгкостью можешь управлять. Лишь бы ты не лгал мне, отводя подозрения от измены. — Я тебя тоже. Очень сильно, — вдруг я неожиданно чихаю. — Видишь, правду говорю. — Ещё не хватало, чтобы ты заболел, — усмехается Росс, укутывая меня крепче в одеяло. — Тебе тепло? — Тепло, — с улыбкой произношу я. — А что за книгу ты читал? — В той стопке, что передал Германия, оказались не только учебники, но ещё и эта книга. Скорее всего, она попала туда случайно, но я решил всё же ознакомиться с ней. Она на немецком. Я, конечно, могу тебе перевести, да и в оригинале прочитать мне не трудно, только ты не поймёшь. — А тебе будет не сложно прочитать без перевода? Я хочу послушать твой немецкий. — Не сложно. Ты главное засыпай, тебе нужно больше отдыхать. Всё-таки теперь ты не только на себя тратишь свою энергию, солнце. Меня даже не расстроило упоминание беременности. Я довольно кивнул и лег на кровать, устроившись поудобнее. Положив руки под щеку, я радостно смотрел на русского, ожидая начала прочтения. Тихий и спокойный голос альфы убаюкивал. Глаза постепенно начали слипаться, а ужасные мысли уходить прочь. Я старался наслаждаться моментом и думать, что произошедшее днём всего лишь совпадения, а остальное я уже надумал из-за ревности.***
Спустя пару дней мне пришлось снова пригласить Германию к себе. Я хотел, чтобы Россия и немец пока какое-то время не виделись, но сегодня мой последний выходной и сейчас нам нужно будет успеть доклеить плинтуса и молдинги. Остальное я поручу рабочим. На удивление практически весь день прошел спокойно, даже Росс с сыном нациста не так часто разговаривали. Я уже подумал, что беспокоиться не о чем и даже забыл про свою ревность, но одна ситуация вывела меня в бешенство. — Германия, ты говорил, что твой брат чересчур эмоциональный. Как он отреагировал на смерть вашего отца? — укладывая плинтус, решил спросить русский стоящего рядом на стремянке подростка. — Он был в истерике. Я боялся, что не успокою его, но уже через время он взял себя в руки и достойно справился с переживаниями. Его была идея убежать в дачный домик. Несмотря на свою слабую психику, в экстренных ситуациях он не теряет способность трезво мыслить. Россия, Вы же знаете СССР. Как Вы думаете, что сейчас с моим братом? — Я не знаю. Скорее всего Союз его не жалеет. К своим детям он относится в основном хорошо, — альфа разочарованно поджимает губы, — а вот врагов он не любит. Но не волнуйся, твоего брата не убьют, он слишком важен для СССР. — А у меня есть шанс с ним встретиться? — Скорее всего, нет. По крайней мере, я помочь с этим не могу. Аме бы мог настоять на встрече двух братьев, но, думаю, ему пока не до этого. Гера молчит, печально вздохнув. Он проверяет, хорошо ли приклеился молдинг и слезает со стремянки, переставляет ту в бок, опять залезая. Ему оставалось приклеить последний молдинг и на сегодня его работа бы подошла к концу, однако тот не желал так просто покидать стены квартиры. Я же, закончив укладывать плинтус на своей стороне комнаты, решил отдохнуть и выпить кофе. Единственным развлечением было наблюдать за остальными двумя рабочими и анализировать их действия, пытаясь понять намерения партнёра на немца. — Россия, можете подержать меня? На угле очень неудобно проклеивать, — залезая на лестницу, просит тот, немного смущённо. — Всё это время тебе не нужна была моя помощь, — вставая с пола, отвечает Росс. Он наклоняет спину назад, чтобы размять, тем самым вызывая хруст костей. Тот подходит к собеседнику, кладя руки на его ноги. — Так? — Нет, выше. — Вот так? — с напряжённым лицом русский поднимает ладони на бедра. — Выше, — усмехнулся тот. Если бы сейчас мои глаза не скрывали очки, то все бы узрели, что они горят яростным пламенем. Мне казалось, что сейчас кружка с кофе разлетится прямо у меня в руках, ведь сжимал я ее насколько сильно. Какого хрена этот подросток позволяет себе?! — Так достаточно? — нахмурился альфа, сжимая уже талию Геры. — Идеально. Теперь потерпите немного. Сейчас я приклею и Вы отпустите, — засиял Германия, быстро промазывая клеем стык стены и потолка, а потом прикладывая туда молдинг. Пару секунд ожиданий и кусок приклеен. Немец радостно хлопает в ладоши и вдруг откидывается назад. Руки России не ожидали резкого падение оппонента, потому тут же перестали сжимать его талию и приготовились ловить. — Вы снова меня спасли. Что бы я делал без Вас? — улыбался сын нациста, лёжа в руках испуганного Росса. Я чётко видел, что падение вышло не случайно. Тот намеренно прыгнул, дабы оказаться в объятиях русского. Мои пальцы даже задрожали от гнева и ревности, переполнявшие меня. Я чувствовал, что ещё одно необдуманное действие со стороны подростка, и я не смогу себя контролировать. — Ты не ушибся? Всё хорошо? — Да, благодаря Вам у меня всё отлично, — он приобнимает спасителя за шею, кладя голову тому на плечо и расплываясь в довольной улыбке. — Спасибо. В который раз, — Гера неожиданно целует альфу в щеку, поспешив слезть с рук ошеломленного и застывшего России, который через мгновение ухмыляется, чувствуя себя героем. Мои кулаки сжились, я отбросил кружку с кофе в раковину и твёрдыми шагами стал надвигаться на этих двоих. — Германия, ты уже закончил? — натянул улыбку я, дабы не выдать ревности, но моя подрагивающая от эмоций интонация все показывала. — Думаю, тебе уже пора домой. Подожди меня около машины, я сейчас спущусь. — резко хватаю младшего за кисть руки, грубыми движениями выставляя за дверь. Тот даже не успел ничего сказать мне, как я со злостью захлопнул перед его носом дверь. — Что происходит, Аме?! — крикнул Россия и тут же получил сильную пощёчину. Он округляет глаза, оказываясь в немом шоке. Я трясу рукой, пытаясь снять болезненные ощущения, оставшиеся после удара и тут же хватаю оппонента за ворот майки, притягивая к себе. Я снимаю очки, дабы тот мог видеть весь мой гнев. — Какого хрена ты тут устроил?! — крикнул я. — Ты сосешься с ним прямо при своем омеге и тебе не стыдно! — Он сам полез! Что я мог сделать?! — Что-нибудь, но только не довольно улыбаться после этого! — прошипел я, отпустив одежду собеседника. Раша ещё пару мгновений шокировано смотрит мне в спину. — Аме! — подбежав ко мне, что убирал осколки от разбившейся в гневе кружки, тот дотронулся до моего плеча. Я игнорирую его. Закончив уборку, я ушел в спальню и Росс естественно пошел за мной. — Америка! — опять не обращаю внимания. — Малыш! — последний раз постарался докричаться до меня тот и после ласкового обращения я не выдерживаю и сажусь на кровать, закрывая лицо руками. — Я что-то делаю не так? Прошу, давай поговорим, я не хочу играть в «угадайку»! — проговорил тот уже более спокойно. — Да с чего ты хочешь поговорить со мной?! Я тебе уже давно надоел, и ты уже скоро уйдёшь от меня! — прокричал я. — Куда я уйду от тебя, солнце моё? — быстро скрывает шок русский. — Не называй меня так! Ты просто играешься на моих чувствах! Ты позволяешь Германии флиртовать с тобой, позволяешь себе лапать его, игнорировать мои чувства! Какое право после этого ты имеешь называть меня так?! — Аме… — он грустно опустил взгляд, присаживаясь рядом и хотя обнять, но я не позволяю это сделать. — Я просто боюсь, что мешаю тебе. Что ты уйдешь, — поджав ноги и обняв их, продолжил я. — Если это так, то уходи и не мучай себя. — Куда же я уйду? — альфа не ожидал такого ответа. — Как я могу бросить тебя? Я не смогу оставить тебя одного, ты чего? — тот аккуратно приобнимает меня. — Я ведь обещал, что не брошу тебя. Да и как я буду без тебя? — Я не знаю, — всхлипываю. — Но я же вижу, что больше не нужен тебе. Тебя интересует Германия. У Вас много общего. Он лучше меня. Он же не имеет комплексов, страхов, не сидит и не ноет сейчас. Я только порчу жизнь. И тебе, и нашему ребенку. — Малыш, ты не портишь жизнь. А ребенок-то тут при чем? — Ещё в детстве мне сказали, что чёрные глаза передались мне по наследству. Есть шанс, что у ребенка будут такие же. Не хочу, чтобы он переживал такие же муки, как и я. — Твои глаза чудесны. Тогда у меня будет целых два любимых человека с такой особенностью. — Ты не знаешь, сколько я натерпелся из-за них. — У нашего ребенка все будет хорошо. — Надеюсь. Только вот у нас с тобой нет! Ты меня не любишь! — Тш-ш-ш, — тихо успокаивает меня партнёр, гладя по руке, — Я люблю тебя очень сильно. Ты веришь мне? — Верю, — нет, не верю. Слишком много говорит о том, что ты лжешь. — А что я не смогу без тебя, веришь? — Да, — опять лгу я. — А в обещания мои веришь? — Верю, — нет. — Вот, правильно, — на секунду Россия отстраняется, чтобы поцеловать меня в нос. — А теперь тебе стоит извиниться перед Германией, — кивает Росс, вставая и уходя в гостиную доделывать свою работу. — Опять Германия. Германия, Германия, Германия! Только о нем он и говорит! — обиженно прошептал я, зарываясь пальцами в свои волосы.***
На следующий день Россия ушел на прогулку с немцем. Они пообещали встретиться на какой-то площадке, а все полдня, что Росса не было дома, я не мог найти себе места. Сотни мыслей о измене заполнили мою голову. С каждым часом я надумывал большее и злился только сильнее. Когда же русский вернулся домой, я снова был на пике ревности, готовясь уже серьезно поговорить. — Ну, что? Как время провел с Германией? Что вы там делали, пока я не видел? — сразу с порога предъявил я. — Чёрт, ты опять? — устало вздохнул альфа, проходя в квартиру. Он ставит чайник на плиту, дабы вода в нем закипела, а такая реакция выводит меня ещё больше. — Уже надоело?! Мне тоже надоело видеть, как Гера вертит перед тобой хвостом, а ты даже не против этого! — А кто сказал, что я не против? — Если бы ты был против, ты бы уже давно намекнул ему, что флиртовать и сосаться с тобой не надо! — Я бы сделал, но… — партнёр решил не договаривать и только махнул рукой. — Сделал бы он! Хочется узнать, чем Вы там занимались, пока были одни?! — Просто гуляли. — А-а-а, так вы «просто гуляли»? А потом зашли к нему домой «чай попить»?! — Хватит нести бред! — не выдержал и крикнул Россия. — Ты сам что-то навыдумал, а потом с этого и выбесился! То, что ты ревнуешь — только твоя проблема! Я не обязан теперь рвать дружбу с кем-то из-за этого! — Навыдумывал? — мой голос дрогнул. — Так может на это есть причины?! — на глазах появились кристаллики слез из-за поднятия голоса на меня. Мне было до жути обидно, что меня держат за дурака, так ещё и обвиняют. — Я никогда не был против твоей дружбы с кем-то. Наоборот, я хотел, чтобы ты был счастлив. Но я не потерплю, что ты мной пользуешься. Ты хочешь усидеть на двух стульях сразу, верно? — О чём ты? — Ты говоришь, что любишь меня, но в то же время не против получить внимание от немца! Знаешь, Россия, больше всего в мире я боюсь быть использованным, и сейчас я чувствую себя таковым. Почему ты решил променять меня на него? — облокотившись спиной о стену, заплакал в ладони я. — Прошу, скажи мне уже правду. Хватит меня мучить! — я зарыдал сильнее. — Малыш, нет… Нет-нет-нет, — вдруг опомнился Росс, тут же забыв про свое раздражение и сменил его на сочувствие. — Я люблю только тебя и это правда! Мне не нужен Германия! Я люблю только тебя! Только за тобой я позволял себе бегать и что только не делать для привлечения внимания. У нас скоро будет малыш или малышка. Я не могу тебя бросить! Те веришь мне? — Нет, — отвернулся я, всхлипнув. — Почему тогда ты позволяешь Германии делать все, что я сказал ранее? Ты мне лжешь. — На самом деле, мне не особо приятно получать такие знаки внимания от Геры. Я вижу, что он заинтересован во мне, да он и сам много раз говорил мне об этом. Но я чувствую виноватым перед ним из-за всего того, что я творил ранее. Я был ужасен и должен искупить это. Однако, это не означает, что я потерял к тебе интерес. Ты все та же моя любимая булочка. Подумай, я бы уже давно бросил тебя, если бы разлюбил и точно бы сейчас не успокаивал. Ты веришь мне? Отрицательно мотаю головой, вытирая стикающие по щекам слезинки. — Тогда пойдем. Покажу тебе кое-что, — он осторожно берет меня за руку, ведя в спальню. Я бы вряд ли пошел за ним, если бы не интерес. — Я никому прежде никому не рассказывал об этом, — посадив меня на кровать, тот достает из угла свой запылившийся чемодан и открывает. Проведя пальцами по дну, он неожиданно останавливается, видимо, нащупав что-то. Это что-то оказывается кармашком, который даже не сразу можно заметить. Сунув туда два пальца, он вытягивает небольшой коричневый мешочек, тут же становясь радостнее. Русский подходит к плачущему мне, садясь передо мной на колени. Я отвлекаюсь от эмоций, заинтересованно, но все ещё с обидой в глазах, глядя на вещицу. — Ты особенный. Тебе первому я рассказал свои настоящие возраст и родословную. Теперь готов раскрыть и этот секрет. Альфа расплывается в милой улыбке, доставая из мешочка дорогой кулон на серебряной цепочке. — Откуда это у тебя? — зачаровано спросил я, разглядывая украшение. В центре кулона красовался красный камень, помещенный в серебряный крепёж, что был искусно вырезан. Композиция выглядела так, словно камень в центре — драгоценность, скрытая за сотнями острых шипов, которые и выражал серебряный крепеж. — Мы с тобой очень близки, и я рад этому. В первые дни я даже не мог подумать, что решусь рассказать даже это. Но я хочу, чтобы ты знал моё настоящее отношение к тебе. Я хочу показать, что ты мне дорог, — партнёр кладет вещицу мне в руки, давая самому рассмотреть. — Это мне подарил РИ, — шепнул он, отчего я заинтересовано поднял на собеседника глаза. — Значит, это украшение со своей историей? — слегка улыбнулся я, смахнув последние кристаллики слез. — Верно. Я нашел его в таком же тайном кармашке в чемодане, с которым убежал из дворца. Кулон был обмотан в записку, где рассказывалась его история. Я столько раз перечитывал ее, что могу рассказать ее чуть ли не дословно. «Мой милый Россия, ты мой единственный сын и для тебя мне ничего никогда не было жалко. В который раз я извиняюсь за свою занятость и малое удаление тебя внимания. Я надеялся, что ты вырастишь и поймёшь причину этого, но, к сожалению, теперь я не узнаю об этом. Я знаю, что никакие письма не смогут выпросить прощения у твоего сердца. Всё же, я хочу подарить тебе нашу семейную реликвию, тем самым попробовав попросить у тебя его снова». Дальше записка обрывалась, но, благо, продолжение было в следующей. — И что же там было? — Говорилось, что кулону уже больше ста лет и передавался он между теми, кто любит друг друга. Каждый вкладывал что-то своё в эту любовь: семейную или романтическую. Первым обладателем была моя бабушка по линии матери. К сожалению, я не видел свою мать ни разу и все, что я знаю о ней — ее гендер. Она была омегой. Я не стану сейчас предполагать об остальном, потому вернусь к истории. Моей бабушке как-то раз на балу понравился кавалер. Они провели весь вечер вместе и смогли влюбиться друг в друга до безумия. Только мужчине на следующее утро пришлось навсегда покинуть страну и напоследок он подарил бабушке это украшение. Моя бабушка перед смертью передала этот подарок моей матери, а она — уже РИ в знак преданной любви. Так она оказалась и у меня в доказательство, что мой отец на самом деле любил меня. Россия поднимает глаза на меня. — Для меня эта вещица всегда была оберегом удачи. — продолжил он. — Только я никогда не позволял себе надевать его. СССР очень не любит, когда я упоминаю о РИ, а если бы он заметил странное украшение и узнал бы его историю, то был бы в ярости. Я всегда носил его в этом мешочке, который зачастую брал на собрания или путешествия для привлечения удачи. Знаешь, может я встретил тебя только потому что тогда, в пустыне, кулон тоже был со мной? Он лежал в моём самолёте, ведь я очень боялся его потерять. И первое, что я сделал, когда ты улетел — отправился за ним. — Я даже не думал, — уже успокоился я и даже улыбнулся. — Малыш, думаю, ты понял, как много он для меня значит, и как я ценю его. Это единственное, что напоминает мне о РИ, и я верю, что сейчас он смотрит с небес и не против моих дальнейших действий. Аме, этот кулон всегда значил преданность и любовь. Теперь я хочу подарить его тебе в знак своих светлых чувств, — Росс берет украшение из моих рук и нежно вешает мне на шею. — Нет, я не могу принять его. Он же очень дорог тебе. А как же удача? Она тебе больше не нужна? — У меня в жизни уже случилась самая большая удача. Я встретил тебя. Думаю, ничего лучше уже не сможет дать этот кулон. — Раш, — растрогался я. Из глаз снова начали течь слезинки. — Я сделал или сказал что-то не так? — испугался русский. — Нет, — я обнимаю его. — Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю! — затараторил я, целуя в щеки альфу, что тихо смеётся и обнимает в ответ. — Я теперь никогда его не сниму. — Я рад, что смог порадовать тебя подарком. Именно из-за твоих радостных эмоций я никогда не буду жалеть о поступке. Я вижу, что принес им твою улыбку, а значит РИ не будет обижен на меня. Он всегда говорил, что ничего нет более важного, чем радость близкого человека. Он был готов отдать ради этого всё, и я поступаю так же. — Значит, ты правда ничего не чувствуешь к Германии? — Конечно, мне нужен только ты. — Я люблю тебя, — повторяю, всхлипнув и обняв оппонента крепче.***
Уже ночь, но я никак не усну, все прижимая к груди кулон и наконец чувствуя себя спокойно. Я поворачиваюсь к русскому. — Россия, — с улыбкой протянул я, обнимая уже засыпающего Росса за руку. — Ведь этот кулон из настоящего серебра? А камень настоящий? — Да, РИ не терпел подделок. — Интересно, сколько он стоит? — Он бесценен. — Конечно, его же мне подарил ты, — кладя голову на грудь русскому, я довольно улыбаюсь. — Я люблю тебя. — А я тебя больше. — Раш, давай тогда ты поговоришь с Германией? Мне не нравится то, что он к тебе лезет. — Хорошо, только завтра. Спать хочу. — Спокойной ночи, солнце, — тихо засмеялся я, прикрывая глаза.***
Последние числа апреля. Даже не верится, что месяц прошел так быстро. На улице уже практически летняя погода, я мог бы позволить себе ходить в открытой одежде, но мой гендер и беременность заставляют носить пиджаки на собрания. После окончания очередного, я остаюсь один в огромном здании. Каждый раз в такие моменты я чувствую себя королем, обходящий свой замок. Хотя, так и есть, ха-ха. — Боже, уже такая грязища вокруг, а генеральная уборка была месяц назад. Опять вызывать клининг, — закатил глаза я, поднявшись на этаж выше. — Зато теперь я могу вручить Германии его собственный кабинет, где он сможет работать. Я становлюсь перед одной из десятка таких же дверей и достаю из кармана связку ключей, из которой выбираю нужный и тем открываю дверь. Захожу внутрь, проверяя, всё ли готово для принятия хозяина. Проверяю все ящики и шкафы. Всё пусто. Отлично. — Завтра выходной, это означает, что завтра нужно будет убраться в своем кабинете, а в этот бумаги перетаскать для дальнейшей работы, — садясь на кресло, говорю сам с собой я. Решаю сразу, пока не забыл, предупредить об этом немца, потому тянуть к телефону и набираю выученный наизусть номер. — У меня будет свой кабинет? — радостно воскликнул сын нациста, услышав новость. — Я так ждал этого! Я смогу работать! А я ведь смогу управлять своими территориями? — Нет, — резко отрезаю я. Я все ещё помню, как он флиртовал с моим альфой. Знаю, его нельзя винить в этом, ведь это просто его чувства, но неприятный осадок до сих пор есть. — Почему? — разочарованно вздохнул тот. — Это противоречит договору. Да и твои территории сейчас держу не только я, потому заниматься ты будешь мелкими делами Нью-Йорка. Как наберёшься знаниями, тогда посмотрим. — Я буду стараться. Я обязательно добьюсь многого. — Ну, это зависит только от тебя, — усмехнулся я. — Завтра за тобой заеду, будешь обустраивать тут все. Покажу тебе здание, залы совещаний, документы некоторые сразу отдам тебе. — А с нами будет Россия? Опять он про него. — Да, будет, — насторожился я. — Будет помогать мне разбирать старые документы. — Ох, замечательно. — А чего вы вдвоем так стали близки? — решил спросить на этот счёт теперь мнение подростка. — После тех нескольких дней, что мы жили вместе, мы нашли много общего. Я так рад этому, — затем на пару секунд Гера замолчал, а потом начал говорить тише, — США, я Вам доверяю больше всех. Вы с самых первых дней были добры со мной, чем и завоевали это. Я хочу Вам кое-что рассказать. Мне, кажется, нравится Росс. — дальше последовал смешок. Я слегка хмуруюсь, но не могу полностью уйти в негативные эмоции, ведь слова про доверие меня тронули (ведь я добился, чего хотел), — и я думаю, я ему тоже. — Какая неожиданность, — сделал радостный тон я. — Я даже не мог подумать. А тебя не смущает ваша разница в возрасте? — Ну, многие страны имеют и по сто лет разницы, но все равно вместе. Я думаю, это не проблема. Значит, всё же мои предположения были верны, он влюблен. Я уж хотел начать снова загоняться из-за этих слов, но вдруг вспомнил про кулон на своей шее. Вытащив его из-под рубашки, я со спокойствием смотрю на него и целую, убирая обратно. Нет, Раша меня любит, я не должен это забывать.***
Тучи сгустились над городом, а мне, как на зло, приходится бежать домой. Даже зонта с собой нет. Я недовольно фыркаю, перепрыгивая лужи с утреннего дождя. Низ брюк тут же становится мокрыми от брызгов, что только больше выводит из себя. В голове только то, что сейчас я приду домой, переоденусь и прыгну в объятия любимого. Он покроет мое лицо поцелуями, а потом скажет, как любит больше всего на свете. — Даже настроение поднялось после этих мыслей, — улыбнулся я, быстро перебегая дорогу, пока на ней нет машин. Вдруг в небе ударяет сильная молния, из-за громкого звука которого даже включилась сигнализация у некоторых машин. Я вздрагиваю от грохота и поднимаю голову к небу. — Чёрт, небо прям чёрное. Сейчас буду весь мокрый, — недовольно пробурчал я, быстро побежав по дорожке парка. Вдруг происходит ещё один удар грозы, на который я оборачиваюсь. Вздохнув, я уже хочу продолжить путь, как мой взгляд цепляется за двух очень знакомых мне людей, стоящих под деревом. Они обнимались, говоря друг другу что-то. Я наклонил голову набок, различив уж очень знакомые образы. — Кто это? — не имея возможности разглядеть лица, возмущался я. Мне стало до жути интересно всё же узнать личности пары, потому я быстро направился к ним. Я подкрался так близко, как только мог и взглянул из-за стены дома. Погодите… Это Россия и Германия?! Какого черта они тут делают?! Росс отстраняется от немца, поцеловав того в лоб, но сын нациста все равно прижимает того к себе, словно сейчас они расстанутся навсегда. — Нас сейчас увидят, — заправив за ухо оппонента прядь его волос, говорит русский. Его действия были такими же, как в одну из встречу для продолжения ремонта, три дня назад. — И что? Не хочу Вас отпускать, — подросток встаёт на мысочки и притягивает к себе собеседника, аккуратно целуя в губы. Дождь резко начинает идти и влюбленные убегают под козырек ближайшего подъезда, смеясь, а я так и остаюсь мокнуть. Я никак не мог отойти от увиденного, а капли стекали по моему телу, намочив всю одежду. Сейчас небо чётко передаёт мои эмоции внутри. Резко открываю глаза, просыпаясь в холодном поту. Мои испуганные глаза бегают по комнате, ещё не осознавая, что все увиденное было сном. Руки сжимали одеяло и в трезвое состояние меня приводит только тихое сопение под боком. Поворачиваюсь к источнику звука и со спокойствием выдыхаю, видя любимого спящим. — Боже, это просто кошмар, — прикрываю глаза я, нащупывая на груди кулон. Беру тот и верчу в руках, параллельно пытаясь убедить себя не верить в сновидение. — Раша меня любит. Я верю ему. Видимо, я просто слишком много думал об этом в последнее время, потому и приснилось. Но ведь всё не так, да, Россия? — я повернулся к спящему рядом, приобняв того одной рукой. — Ты у меня самый лучший.***
«Солнце, видя бессилие своего соперника, улыбнулось, выглянуло из-за облаков, обогрело, осушило землю, а вместе с тем и бедного полузамерзшего путешественника. Почувствовав теплоту солнечных лучей, он приободрился, благословил Солнце, сам снял свой плащ, свернул его и привязал к седлу», — писал Константин Ушинский в своём произведении «Ветер и солнце», словно описывая нынешнюю погоду. — Последний раз я был тут в октябре прошлого года, — выйдя из машины, оглядел высокое здание Россия. — Я тоже, — добавил Германия. — А я пару дней назад, — усмехнулся я. — Ну, что же, вперед, — скомандовал я, проводя немца и Росса внутрь. Мы заходим в лифт и отправляемся на один из последних этажей. Проходим внутрь и идем по длинному коридору, к одной из последних дверей. — Германия, с гордостью вручаю тебе собственный кабинет, в котором ты будешь работать наравне со всеми ещё пару десятков лет точно, — отворив дверь, пускаю осмотреть комнату сына нациста, что с интересом глядит то на шкафы, то на полки, то на рабочий стол. — И это теперь всё моё? — не веря случившемуся, спрашивает тот. — Конечно. Теперь ты полноценная страна, которая в понедельник получит свое первое задание. — Поздравляю, — слегка улыбнулся русский. — Россия, а Вашего кабинета тут нет? — задаёт неожиданный вопрос Гера. — Нет. — Жаль, так бы мы могли видеться постоянно. — Германия, надеюсь, ты принес все то, о чём я просил тебя? — спрашиваю я, поняв, что времени много и пора бы начать убираться в своем кабинете. — Да, конечно, — протягивает передо мной два пакета тот. — Отлично, тогда, думаю, ты пока справишься сам, ведь, лучше тебя никто не обустроит твой кабинет. А мы с Рашей начнём убирать мой и постепенно переносить тебе документы. На этой ноте мы и разошлись. — Ты же ни разу не видел мой кабинет, верно? — начинаю я, открывая дверь в комнату. — Да. Интересно, как же он выглядит у тебя. Альфа заходит внутрь, а я тут же закрываю входную дверь на ключ и бегу открывать окно, уже умирая от жары. Распахнув все на максимум, я высовываю голову на улицу, обмахивая себя какой-то папкой, что взял со стола, пока направлялся к окну. Мой кабинет выглядел в основном так же, как и все остальные, ведь строился по единому плану. Но вы думаете, я бы потерпел быть таким же, как все? Да не в жизни! Потому моя индивидуальность прокралась даже сюда. Основное осталось прежним: стол, шкафы, цвет стен и пола. Но даже, несмотря на это, мой кабинет можно с лёгкостью отличить от остальных. К примеру, на полу, рядом с дубовым столом, постелен ковер в темных тонах, как и вся мебель в комнате. Люстра заменена на более дорогую и яркую, повешены шторы, которые спасают меня в чересчур солнечные дни, вместо стула от стола стоит чёрное мягкое кресло на колесиках. Я даже нашел выход с обоями. Пространство между шкафов завешены плакатами с политическим смыслом, а стена справа, где места было больше всего, огромным своим флагом. — Вижу, у тебя тут своя атмосфера, — усмехнулся Росс, все ещё стоя в дверях и со сложенными на груди руками, рассматривал всё, — Америка, ты такой Америка, Боже, ха-ха. Даже если бы тут не висел твой флаг, я бы все равно с уверенностью сказал, что именно ты был дизайнером кабинета. Тут все слишком твоё. — Старался создать самое комфортное для себя место работы. Даже кабинет дома не так обставлен, как тут, — посмеялся в ответ я. — И когда же ты всё успеваешь? Даже ремонт и тут сделал. — Ой, тут он был сделан сразу же после постройки здания, ещё задолго до открытия, — отойдя от окна я глубоко вздыхаю, — Ну, и жара. Тебе везет, ты легко оделся, а я не могу, — снимаю с себя плотный пиджак и вешаю его на спинку кресла, оставаясь в одной белой футболке. — Зато теперь мы только вдвоем, и ты можешь не бояться, — русский подошёл ко мне и хотел приобнять, но неожиданно вызвышевшаяся надо мной рука вызвала другой рефлекс. Я тут же вздрагиваю и уворачиваюсь от руки, а после закрываю голов руками. — Малыш, ты чего? — повторно тянется ко мне тот и приобнимает одной рукой. В голове я ругаю себя за произошедшее. — Я же тебя обнять хочу, а не побить. — Да просто испугался, — перевел все в шутку я, громко засмеявшись. — Раш, вот ты сказал, что у тебя нет кабинета. А как же спальня? Разве там ты не работаешь? — усмехнулся я. — Действительно, как я мог забыть? — прыснул смехом партнёр. — А забыл ты знаешь отчего? Редко работать стал. — Значит, будем исправляться, хах. Люблю тебя. — Я тебя тоже. Знаешь, насколько сильно? Сейчас покажу, — я покидаю объятия и наклоняюсь к ящику в столе. Беру нужный ключ и открываю замок (абсолютно все ящики и шкафы у меня на замках). — Смотри, что у меня лежит среди всех документов на дне, — протягиваю собеседнику нашу общую фотографию, которую тот сделал в парке осенью. — Ох, Господи. Как это мило, — расплылся в улыбке оппонент, беря в руки фото и начиная разглядывать. — Так вот, куда эта фотография делась. Я думал, что потерял. Так ты же сам сказал, что тебе не нравится, как ты тут получился. — После твоих убеждений, что это не так, я сменил своё мнение. И не зря. Мотивирует работать в два раза сильнее, чем вся эта обстановка. — А ты говорил, что фотографировать тебя не надо, — возвращает мне фото Россия, довольно усмехнувшись. — Обещаешь сделать ещё множество наших совместных фото? — Обещаю. При первой же возможности. — Отлично, а теперь время для уборки. Ты ведь поможешь мне помыть пол? Мне из-за живота трудно долго находиться в положении для мойки. — Помогу, конечно. С чего начнем? — Я разберу вот эту стопку, — достаю из-под стола несколько десятков листов, кладя из на стол, — а ты протрешь пыль с верхних полок. Уж прости, но до них я не достаю. — Без проблем.***
Разгребание всех шкафов и ящиков заняло у меня больше часа. Теперь я имел две практически одинаковые по размерам стопки с бумагами, что нужно выкинуть и до сих пор нужными. Пока Россия выполнял несложную для него работу, вроде помыть пол и протереть от пыли все поверхности, я параллельно отсылал его относить некоторые документы Германии и за одно смотреть, как он справляется со своей работой. — Вроде всё, — тяжело выдохнул я. Собрав ещё одну образовавшуюся кучу макулатуры, я выхожу в коридор, дабы выбросить ее в урну. Прохожу мимо кабинета немца и тихо заглядываю туда. Сын нациста растерянно ходит туда-обратно, иногда останавливаясь, смотря в потолок, а потом, мотая головой, продолжает ходить. Я хотел уж заглянуть и спросить, всё ли у него в порядке, только вспомнил, что вышел без пиджака, который закрывает живот. Возвращаюсь обратно в свой кабинет уже с пустыми руками. Возле двери стоит русский, что выжимает тряпку с водой, которой только что закончил мыть пол, в ведро. — Куда воду сливать? — спрашивает меня тот, вытирая пот со лба. — В любой унитаз в туалете, — быстро отвечаю я, будучи сосредоченным на мыслях о документах. Как не вовремя мне показалось, что некоторые бумаги я неправильно выкинул. Теперь придется снова проверить всю последнюю стопку по датам. — Ведро и тряпку оставь там же. И да, зайди ко мне опять. Кажется, я нашел ещё бумаги для Германии. Точнее, то, что можно ему будет поручить в ближайшее время, касательно его территорий. Он же так хотел. — Без проблем, — удаляется из комнаты альфа, а я сажусь в свое кресло и снова быстро проверяю каждый лист из стопки. Когда же партнёра наконец вернулся через пару минут, я ставлю перед ним задачу отнести несколько документов подростку. — Я хотел спросить, — перед выходом, задал вопрос партнёр. — Ты действительно решил дать право Германии решать политические дела? — А почему нет? Я и так долго оттягивал это. — Ему же только шестнадцать, а ты даёшь ему уже крупные проекты. — И это мне говорит главный защитник всех возрастов, который не терпит, когда судят по количеству лет? — Я имел в виду, что пока у него нет столько опыта. Мало ли он совершит ошибку? Ты же его даже ничему не обучил. — Я начал править своими территориями в шестнадцать и без всякого обучения. Конечно, его оставлять одного не буду и в любом случае исправлю ошибку, если таковая и будет. Но тебе нужно понимать, что он является моим козырем перед СССР, и воспитание я дам ему должное. — Ну, Аме, ты гений и я уверен, в шестнадцать был таким же. Германия, конечно, тоже одаренный, но мне не кажется, что он готов. — Ничего, посмотрим. Я не хочу его пока сильно нагружать. Да, пусть он и обладает хорошими мозгами, однако пока молод и не сосредоточен на чем-то. Ничего, с возрастом пройдет или у него появится цель. Я хотел бы с ним поговорить об этом и вдохновить на совершения. — Хорошо, теперь я вижу, что у тебя всё под контролем и спокоен. — У меня иначе и не бывает. Россия покидает комнату с небольшой стопкой бумаг, оставляя меня одного. Интересно то, что больше я не чувствую ревности к Германии. Я просто теперь уверен в Россе и даже перестаю придираться ко многим вещам в их отношениях. Наверное, все это время именно недоверие мешало мне и было поводом нервных срывов? Возможно. Меня заставили задуматься слова русского перед его уходом. А что, если немец действительно не готов отдавать все время работе? Он молод, ему хочется заводить друзей и веселиться, как мне этого хотелось в своих шестнадцать. Только я знал, мол, если буду отвлекаться на это, то не докажу отцу, что могу тоже управлять государством. У меня была мотивация, а вот у сына нациста ее практически нет. Он заикался о ней ещё то ли осенью, то ли зимой, но не думаю, что она будет двигать им и по сей день. А что будет, если Гера окажется ужасен в работе? Если у него действительно ничего не будет получаться? Что я буду делать? Мне нужно за самые короткие сроки взрастить сильного помощника в соперничестве с Союзом, но насильно заставлять уделять обучению и работе все время, я не смогу. Я только выстроил к сердцу Германии хрупкий мостик доверия, который очень мне понадобится в дальнейшем, а такими действиями я только его разрушу. — Успокойся, США. Чего ты себя накручиваешь? Может немец наоборот окажется просто потрясающим работником, — я зарылся пальцами в свои волосы. — Все будет в порядке, а если нет, то будем разбираться по ситуации.***
Проходит уже десять минут, а русского все ещё нет. Я недовольно фыркаю, ведь на глаза попалось письмо от СССР, которое он отправил мне около недели назад, насчёт территорий Германии. Мне показалось, что немец должен знать о предложении Союза, тем более, если я собираюсь на него согласиться. Письмо было коротким, впрочем, как и обычно, ведь Союз не желает распинаться перед врагом. В тексте говорилось об идее разделить наши зоны влияния в Берлине стеной. Сначала я посчитал это провокацией и хотел написать злостный ответ, где сказал бы, что коммунист уже задрал со своими железными занавесами. Но, подумав над идеей какое-то время, решил, что она не так уж и плоха. Люди, которые теперь живут при коммунизме не смогут внедрить его в остальные части Берлина из-за разделения. — Пойду отнесу письмо и гляну, что они там делают. Видимо, Гера вновь заболтал Рашу, чем не даёт уйти, — надев обратно пиджак, я застегиваю пуговицы на уровне живота, дабы тот не было видно и хватаю письмо. Иду по коридору, вертя в руках бумагу и думая о своём. Так неудобно, что мой кабинет находится прямо напротив лифта (специально занял самый удобный), а немца — на другом конце этажа. Все же я преодолеваю расстояние и останавливаюсь перед дверью, желая послушать о чем же говорят эти двое. Толстая дверь пропускает практически ни единого звука и с одной стороны я доволен этим, ведь свою функцию, из-за которой я сделал покупку, она выполняет, но нужной информации я так и не получил. Тихо приоткрываю дверь и заглядываю через шёлку внутрь. Россия и немец были так заняты, что даже не услышали тихий скрип. Кабинет выглядит таким же, как и мой, только без флага и прочих добавлений от меня. Впрочем, все кабинеты обставлены одинаково. В центре стоит дубовый стол, а перед ним стул. Только я был бы рад, если происходящее в кабинете так же было чем-то обычным, как и обстановка. Мое сердце забилось чаще, когда я увидел, что Росс сидит на стуле, а колено сына нациста поставлено между ног русского. Подросток нависает перед оппонентом, а после короткого зрительного контакта приближается к лицу того и целует. Мои глаза округлились, а руки задрожали. Дыхание в момент стало сбивчивым, а рот раскрылся в немом крике отчаяния. Внутри все скрутило, а моё тело окоченело, отчего я не мог отвернуться, тем самым прекратить мучить себя просмотром проявления любви. Мои мысли тут же заполнили недавняя фраза альфы: «Значит, будем исправляться, хах. Люблю тебя.», — а после и тысячи таких же, что он говорил мне так часто. Я мотал головой, хотя отвернуться и перестать смотреть на то, как мне изменяют, но тело все ещё было сковано обидой и шоком. Я не знал, что и думать. Я просто не мог поверить в происходящее. Сразу я начал успокаивать себя, что это сон и такое происходить не может, но проснуться не получалось. Они целовались… Прямо у меня на глазах… Нет-нет-нет… А как же обещание? Я не видел лица России, ведь его закрывала голова Геры, но я был уверен, что оно довольное. Это ведь то, чего он так долго хотел! Германия отстраняется от Росса, а после вновь целует, теперь прижимая его к стулу. Ни одна мышца не дрогнула на теле русского. Пожалуйста, скажите мне, что это шутка. Я не могу поверить… Наконец я вырываюсь из цепей шока и тут же отхожу на несколько шагов от двери. Закрываю рот рукой, дабы не выдавать звуков. Мои глаза бегали по стенам, а голова жутко трещала. Ноги подкашивались и единственным желанием было упасть на пол, сжаться в комочек, смотреть в пустоту и не верить в происходящее. Раша… Зачем ты делаешь это? Ты врал мне все это время и играл на чувствах. Значит, мои предложения о Вашей близости были не бредом?.. Чем? Чем я такое заслужил?! Что я сделал не так?! Почему он посмел играться мной и признаваться в ложных чувствах?! За что?! Мой разум одолела злоба. Я сжимаю письмо в руке, даже смяв его. Смотрю на эту чёртову дверь и чувствую, как во мне вскипает котёл. Решаю не сдерживать себя, отдаваясь полностью эмоциям. Хватаю ручку двери и с гневом тяну за нее, распахивая дверь. Дверь ударяется о стену с жутким грохотом, чем отвлекает двух влюбленных от поцелуя. Глаза русского тут же становятся испуганными, когда на пороге он видит меня, подрагивающего от переполнения эмоциями. Альфа вскакивает со стула даже отталкивая Германию, а я только швыряю на стол письмо и окидываю своего уже бывшего альфу убийственным взглядом. Он смог увидеть мою яростью даже через очки. — Германия, ознакомься с бумагой, — говорю я, скрипев зубами и стараясь не выдать свою злость. Громко топая, я быстро ухожу из кабинета. — Аме! — вдруг крикнул Россия, побежав за мной, как только отошёл от ошеломления. Он помчался за моей фигурой, что уже стояла в лифте и нажимала на кнопку первого этажа. Ещё бы пару секунд и Росс бы успел запрыгнуть в лифт, но двери закрываются быстре и кабинка едет на заданный этаж. Я сжимаю руки в кулаки, подавляя желание ударить что-то.***
Я открываю дверь в квартиру и прохожу, снимая пиджак. Скалю зубы и бросаю его на вешалку, стоящую в углу прихожей. Нервы не выдерживают, эмоции, которые я держал все время поездки домой выходят на ружу, и я со всей силы ударяю коленом по вешалке. Она падает передо мной на пол, а я повторно пинаю ее ногой, проходя в коридор. Я сразу же направляюсь в спальню и вытаскиваю чемодан русского. — Мразь! — кричу я, бросая чемодан на пол и грубыми движениями раскрывая его крышку. — Не потерплю в своём доме! Я ему открылся, со всей душой, а он плюнул в лицо! Ненавижу! Открываю шкаф и одним махом снимаю с вешалок одежду альфы. Заталкиваю кучу в чемодан и притаптываю ногой, дабы всё влезло и мне не пришлось возиться с вещами этого урода. Даже противно в руки их брать после этого! Одежда с полок тоже летит в чемодан, на чем крышка того закрывается. — Как же я тебя ненавижу! — кричу на весь дом я, заходя в каждую комнату и собирая его вещи. Не хочу видеть даже признаки его когда-либо присутствия в моём доме! — Ты испортил мне жизнь! Ты врал мне! Играл на эмоциях! Я рассказывал тебе секреты и доверял! А ты с лёгкостью меняешь меня на другого! — зайдя в ванную, я вижу в зеркале покрасневшее от злобы лицо, но как только замечаю щётку и бритву России, спокойно лежащие на раковине, то сразу переключаю внимание на них. Взяв личные принадлежности, я бросаю их в карман чемодана. — Чтобы ещё раз я доверился альфам! Никогда!***
Я сидел в своем кабинете и смотрел в окно, нервно постукивая пальцами по столу. Я все ещё дома и даже не думал возвращаться обратно в ООН. Прошло уже больше получаса, как приехал сюда и вдруг слышу звук открывающейся двери. Всё-таки, он пришел. Я знал, что это Россия, ведь никто другой не имел ключей от двери. Внутри вновь загорается пламя, я резко встаю со стула, даже роняю его, когда слышу свое имя в коридоре. — Америка! — в панике бегал по квартире Росс, зовя меня. Я же беру в руки собранный чемодан и выхожу в коридор. — Вот ты где! — радостно воскликнул тот, кидаясь ко мне, даже не сразу замечая свой чемодан. — Я могу всё объяснить! Давай поговорим! Все вышло случайно! Банальные отговорки. — Пошел нахер из моего дома! — мне казалось, что я успокоился, но глупые оправдания выводят на новые крики. — Ты… — ошеломленно проговорил русский, активно жестикулируя, взволнованно смотря на свой чемодан. — Пожалуйста, дай мне всё объяснить! Это не то, о чем ты подумал! — Да я слышать тебя больше не хочу! Никогда! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ты испортил мне жизнь! — кинув на пол чемодан, я пинаю его, и тот отлетает в кухню-гостинную. — Ненавидишь? — растерянно спрашивает альфа, следуя за мной в кухню. — А говорил, что любишь. — Никогда я тебя не любил! — крикнул я, зарядив оппоненту пощёчину. Но это действие его практически не смутило, он смотрел на меня потерянным взглядом из-за моих слов, — Зачем я тогда согласился быть с тобой?! Ты портил мне жизнь все эти три года! Зачем ты только приехал ко мне?! Оппонент шокрирванно буравит меня взглядом, хотя ответить, но не найдя слова для этого. Он только тёр свою щеку и молча продолжал слушать оскорбления. — Почему тебя не убило пулей на фронте?! Почему ты не сдох в концлагере?! Зачем ты выжил?! Чтобы испортить мне жизнь своим присутствием в ней?! Чтобы доводить до истерик?! Чтобы обрюхатить меня, а потом изменить?! Для чего ты вообще живёшь?! Зачем я только тогда спас тебя?! Зачем я поверил, что ты действительно живой, а не соврал мне?! Лучше бы я поверил тому документу о смерти, и ты бы действительно сдох в пустыне! Сейчас я бы не был беремен из-за тебя, не потратил бы столько нервов тоже на тебя! — продолжаю кричать я. — Зачем же ты тогда прислал Канаду, если так ненавидел? — с нервным смехом, спрашивает тот, не отводя от меня глаз, полных боли от услышенного. — Потому что другие страны, как только бы узнали о ситуации, надавили бы на меня! Что было бы с моей репутацией?! Не потому что мне стало тебя жалко, как ты подумал! Я вообще не хотел тебя спасать! Мне было плевать на тебя! И не убил я тебя в первый же день, только потому что сам бы подох! И терпел твои приставания к себе тоже из-за этого! Я всегда терпеть тебя не мог каждой клеткой своего тела! Ты другого и не достоин! — Не достоин? — мои слова наконец выводят Россию из транса и по его телу расплывается гнев. — Я думал, что ты меня любишь! Я отдавал себя всего тебе! Я даже бросил семью, лишь бы не оставлять тебя одного в такое трудное время! — Да мне все равно на твою семью! Я тебя не заставлял их бросать! Мог свалить тогда и стало бы мне в сто раз проще! Что ещё скажешь?! Чем попробуешь вызвать сочувствие?! Поплачь мне ещё! — Плачешь у нас только ты! Ни разу в жизни я не видел более истеричную особу! Ты найдешь повод покричать и поплакать просто во всем! А если не найдешь, то придумаешь! Тебе все равно на всех! Тебя интересует только ты! Ты бы знал, как ты меня задрал за все это время! Сколько слез я получил только из-за твоих глаз?! Даже когда я успокаивал тебя и утверждал, что они прекрасны, ты продолжал говорить, какие они уродливые! Да! Да, они уродливые! Ничего в жизни страшнее я не видел! Ты же это хотел услышать?! С первого мгновения твои глаза вызывали только рвотные позывы! Ты правильно говоришь, что похож на монстра! Да, ты монстр, который разрушил жизни десяткам людей! — Росс стал давить на больное. Он разозлился до предела, начиная орать так громко, что, мне кажется, после этой ссоры останется без голоса. — Монстр, да?! — Да! Ты не только монстр, но и высокомерная сука! Лучше бы я тебе тогда не помог в пустыне! Ты бы познал урок! Хоть раз бы поплатился за свои мерзкие поступки! А то я только носился с тобой! Бедный Америка, как жалко! А этот бедный Америка только использовал меня! Как я мог повестись с такой дрянью?! Ты не изменился со дня нашей встречи! Все твои сопли и извинения по этому поводу были лишь игрой?! Похвально, я поверил! — Какая тебе разница, использовал ли я тебя или нет?! Ты изменил мне, а значит я не нужен тебе! Иди к своему Германии, мудак! Теперь ты свободен! Зачем ты вообще приехал ко мне?! Чтобы с ним сосаться, пока я не вижу?! Знаешь, была бы у меня возможность, я бы отмотал время назад, в тот день нашей встречи в ООН, и на твое предложение приехать, я бы тебя избил! — Силенок бы не хватило! Ты же только ныть умеешь о том, как ненавидишь свое тело, как хотел поменять, стать сильнее! Так стань! Избей меня! Замахиваюсь и даю русскому ещё одну пощёчину. Я сцепил зубы и, исподлобья сверля его убийственным взглядом, произношу только одно: — А теперь я повторяю свой приказ! Пошел из моего дома! Я устал тебя терпеть! — окончательно прокричал я, ещё не понимая, что мне говорят и что я отвечаю. Я действовал на эмоциях и благоразумность меня не интересовала. — Действительно, лучше бы я тогда сам умер в пустыне, но не помог бы такой дряне! — с недолгой паузой продолжил он. — Сейчас бы на меня не давила совесть! — Ах, тебе совестно только от того, что не избавился от меня?! — мои нервы на исходе. Я больше не могу видеть его. — Значит, измена для тебя в рамках разумного?! Ты же сам говорил, что изменяют только трусы! — быстро открываю ящик с посудой и беру от туда тарелку. — Зачем я только поверил тебе?! — бросаю ту и она разбивается об стену в пару сантиметрах от русского, что заставляет его замолчать. — Ты меня не понял, тварь?! Проваливай из моего дома! Ещё одно слово и следующая полетит тебе в голову! — для доказательства своих слов я хватаю ещё одну тарелку и замахиваюсь. Альфа в бешенстве хмурится, поднимает чемодан и направляется к выходу из квартиры. Перед дверью он достает ключи из карманы и показушно бросает их на тумбочку в прихожей, тем самым показывая, что не вернётся. — Ты изменил, а ведь у тебя скоро будет ребенок! Он останется со мной и будет знать, какая у него папаша последняя гнида! — крикнул я на последок, высказав последнее в мыслях. — Да мне плевать! — ответил на повышенных тонах Россия. — Я вообще никогда не хотел от тебя детей! — тот захлопнул дверь, а по моему телу прошлась дрожь. Эти слова остановили во мне ярость. Сейчас у меня чувство, словно все это время за меня говорил другой человек, и вдруг я опять беру контроль над телом. Только теперь уже поздно. Я понял все, что произошло. Он ушел. Ушел навсегда… Тело затресло, а в моей душе появилась надежда, что сейчас русский постучится в дверь, я открою, мы поговорим, и все встанет на свои места. Но это только мои выдумки. Я выгнал его и теперь в моей жизни не будет больше тех теплых объятий, сладких поцелуев и нежных слов по утром. Я выгнал его и правильно сделал. Мне не нужен тот, кто предал меня! Я подбежал к двери, посмотрев в глазок. Я надеялся, что сейчас альфа стоит под дверью, и я всё исправлю, но там его не оказалось. Он действительно ушел. Я упал на колени. В моей голове все наконец встало на свои места. Мне изменили, сказали, что являюсь монстром, что никогда не хотели от меня детей. Почему?.. — Почему?! — крикнул я со слезами на глазах, схватившись за сердце, что до безумия ныло. Вот одна слезинка за другой катится по красным от гнева щекам, голова кружится. Я чувствую себя ненужным, брошенным. Хотя, чёрт, я таким и являюсь! Закрыв лицо руками, я громко зарыдал, параллельно вспоминая слова России, отчего становилось только хуже в несколько раз. Меня трясет. Я боюсь оставаться один. За что я заслужил такое отношение?! Почему я не могу жить нормально?! Чёртовы альфы! Я вас ненавижу! Всех до единого! Россия твёрдыми шагами выходит из подъезда. Последний раз посмотрев в окно квартиры, где тот прожил больше полугода, он скалится и уходит. Куда он идёт? Он сам не знал, но понимал, что оставаться точно не намерен. Район, который стал ему уже родным, впервые выглядит чуждо и недружелюбно. — Куда теперь идти? — спросил сам у себя Росс, останавливаясь в парке. — Если я ему не нужен, то смысл оставаться здесь? — гневно прошептал русский. У него есть только один выход, который он бы очень не хотел использовать, но других вариантов просто не было. Альфа серьезно обдумывал его, ведь, если он сделает это, то возвратиться уже не сможет. Хотя зачем ему? Единственная причина находиться здесь исчезла. Русский медленно шел по парку, глядя на прохожих и боясь сделать выбор. За все время мозгового штурма, ему в голову даже пришел вариант вернуться обратно и попытаться поговорить снова, но тот тут же исключил это решение. — Я ему не нужен. Он пожелал мне смерти, сказал, что никогда не любил. Я не вернусь, — в ярости прошептал тот. Новая волна обиды захлестнула его и помогла стать более уверенным в своём решении. Вот перед Россией стои́т телефонная будка, сто́ит только зайти, набрать номер и все будет хорошо. Всё будет как раньше. Росс так и поступает: платит за звонок, набирает номер и надеется, что его хотя бы выслушают. — Да? — отвечает голос по ту сторону трубки. — Ты был прав. США использовал меня все это время, — без приветствий и объяснения ситуации, с болью произносит русский, не хотя признавать победу «отца». — Он повторил твои слова чуть ли не в точности. — Я знал это, — усмехнулся СССР, положив ногу на ногу. — И что ты планируешь делать? — Я хочу обратно. К тем, кого я передал, — только виновато произнес альфа. — Правильное решение, сынок. Добро пожаловать домой, — улыбка Союза стала шире, а внутри России всё разрушилось. Звонок оканчивается. Теперь у Росса только один путь — аэропорт. Он мечтал сбежать от своего мучителя, но в итоге к нему же и возвращается. — Никогда не любил, значит? — сжав ручку чемодана сильнее, процедил сквозь зубы тот, а после поджал дрожащие губы. В горле встал ком, брови изогнулись в печали. На глазах медленно выступали слёзы, которые русский уже не видел смысла скрывать.