***
На дворе пятое мая, вторник. Гордо держа ровную осанку, я прохожу в нужный зал и оказываюсь в огромном помещении, уже забитым странами. Смотрю на наручные часы и фыркаю, ведь до начала собрания пару минут, а ещё не всё на месте. Твердо ступая и принимая недовольный вид, я прохожу сквозь толпы, здороваясь с присутвующими. Плюхаюсь на свой стул, который находится рядом с центром огромного стола. Закинув руки за голову, я окидываю стран недружелюбным взглядом, закатывая глаза и прикрывая их. «И что мне делать с беременностью? Я рассчитывал на помощь России на поздних сроках, но теперь остаётся надеяться только на себя. Твою мать, мне рано или поздно придется уйти с работы. А потом роды… Как я буду дальше работать и управляться с грудным ребенком? Даже аборт нельзя сделать, чёрт. Хотя я уже привык к малышу или малышке и мысли об аборте даже немного пугают», — начал размышлять я, пока на моё плечо не опустилась чья-то рука. Я вздрагиваю и недовольно смотрю на страну, что потревожила мой мозговой штурм. — Вижу, не в духе ты сегодня, братец, — присаживаясь на соседний стул, подмечает Канада. — В духе, — я сложил руки на груди. — Я всегда такой. — Хм, нет. Ты раньше всегда таким, вечно злым, был. А потом ты встретил Россию, и изменился на глазах, — улыбнулся канадец, подперев щеку рукой. — Да лучше бы никогда не встречал, — тихо прошипел я, отвернувшись и нахмурившись. Благо, Кан не услышал эту фразу, иначе кучи вопросов мне не избежать. А мне так не хочется хотя бы на собрании думать о том, что мне изменили — Ладно, видимо ты действительно не в настроении. Кстати, ты слышал? Тут слух пошел, что сегодня к нам придет новенькая. — Новенькая? Что-то мне об этом говорили ещё пару дней назад, но я не придал значения. Кто-нибудь знает, кто она? А то я только о ее появлении и слышал. — Китай сказал, что она дочь одной из страны, что участвовала во Второй Мировой войне — Полмира в войне этой участвовало. На то она и мировая. Как я могу догадаться, чья именно она дочь? — возмущённо вздохнул я. — Ладно-ладно, не кипятись так. Разберемся, кто эта неизвестная дама, — положив руки на стол, брат смотрит в сторону дверного прохода, где видит отца. Великобритания пару раз хлопает по стене, привлекая внимание толпы стран. — Все по местам! Собрание объявляю открытым, — крикнул Британия. — Старый пердун, — тихо прыснул я, смотря на наручные часы, — опоздал на целые три минуты. — Хотелось бы начать собрание с самой главной новости на повестке дня, — кашлянул в кулак Британия, встав в центр зала. Я тут же отвлекаюсь от своих мыслей, вспомнив, что сегодня ожидается кое-что интересное. Не ожидал, что отец начнет эту тему прямо так, с порога. Хотя, чего тут удивляться? Это же мой нетерпимый папашка! Он иначе и не умеет. — СССР, это касается Вас, — указав рукой на названного, чем привлек к его персоне внимание всех присутствующих, тот продолжает. — Мы опасаемся дальнейшего распространения Вашего влияния. Вы понимаете, что две модели, системы общества будут при любом раскладе иметь идеологическое противоречие между собой, потому есть только два варианта. Или Вы прекращает распространять идеи коммунизма, или нам придется действовать другим путем. — Да мне плевать. Что Вы мне сделаете? — мерзко усмехнулся СССР, спокойно покручивая ручку между пальцев. — А что сделаете конкретно Вы, Великобритания? Да ничего. Вы пытаетесь меня шантажировать, дабы сломить. Детский сад! — Это слышали все! — ни чуть не смутился от расслабленности оппонента перед началом очередной войны. — Это можно рассчитывать, как провокацию? — Пожалуйста, — и вовсе тихо засмеялся Союз, но тут же стал серьезным вновь. — Подонок, — гневно шептал я, сжимая кулаки. Канада лишь вздыхает и качает головой, видя, как меня раздражает только присутствие коммуниста. — Международная обстановка после Второй Мировой Войны была запутанной и неопределённой, — толкает речь отец, получив доказательства своим словам. — Обнаруживались всё более углублявшиеся противоречия между СССР и нами, капиталистическими странами. Союз претендует на первенствующую роль, постоянно подчёркивая, что, как главный победитель фашизма и главный потерпевший, имеет больше прав в решении вопросов послевоенного устройства, особенно в Европе и Азии. — Да, я так считаю, — подтвердил слова британца Совет. — Идёт активное расширение коммунистического влияния в странах Восточной Европы и Юго-Восточной Азии, а также рост влияния коммунистов в Западной Европе. Страны Западной Европы, разорённые войной и сами находящиеся под сильным коммунистическим влиянием, не смогут эффективно противостоять экспансии СССР. Безопасность в мире требует нового союза в Европе, из которого ни одна нация не может быть постоянно исключена. Между странами в зале завязались тихие разговоры, которые тут же прекращаются, когда Великобритания продолжает речь. — «Железный занавес» отделил Восточную Европу от европейской цивилизации. Если всё и дальше будет так продолжаться, то у меня плохие новости для судеб западной демократии. Миру следует объединиться перед коммунистической угрозой, а союз англосаксонских стран будут бороться до последнего, лишь бы избавить его от коммунизма. — Значит, сейчас Вы предупреждаете об угрозе возможной войны? Сейчас Ваши убеждения, Великобритания, напоминают ничто иное, как речи Рейха, что недавно развязал ужаснейшую войну. Он так же призвал Запада к войне со мной. Рейх начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Великобритания начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Вы думаете, что все наивно верят Вашим словам? Все знают, зачем Вам нужно устранить меня. Тишина в зале ужасно давила. — Хотя бы для Вас, Великобритания. Какая выгода будет Вам после моей кончины? Вы, бывшая до войны главной европейской державой, больше таковой не являетесь, — сложил руки на груди СССР. — У Вас нет и шанса противостоять мне в одиночку. — Что насчёт меня? — встаю со стула я, упираясь руками в стол. — Остановить Советский Союз могу только я, наименее пострадавший от войны и обладающий монополией на ядерное оружие. Если я поучаствую в конфликте, то что будет? — Всё же, Вы глупы, товарищ США, если подумали, что я давно обо всем не догадался. Во многих конфликтах Британия прячется именно за Вас! Да и не поймет только умалишённый, что за всей этой речью, словно невзначай, стоит давно продуманный план захвата моих территорий. Вы вдвоем и ещё полмира, давно скалите зубы на меня. Но на моей стороне всё больше и больше стран! Я не один, как было это до войны! И не думайте, что сможете обыграть меня! — пристально смотрел мне в глаза через очки Союз. Я лишь коротко ухмыляюсь и обратно сажусь на свой стул, принимая открытую позу. Коммунист совершает похожие действия, продолжая буравит меня пристальным взглядом ещё несколько минут после окончания речи британца. Все же, трудно не признать, что мой отец прекрасный оратор. Сейчас он перестарался, начав собрание с новости и сразу завязав конфликт, чем породил волнения между странами о третьей мировой войне. Но в голове Совета мы посетили панику, чем я доволен. Может, он перестанет так лезть со своим коммунизмом. Всю неделю меня терзали мысли о правильности или нет решения призвать стран объединяться против СССР. Ведь это можно понять, как начало новой войны. Да, чёрт, так все и подумают! Сколько бы я ни жил, но каждый подобный трудный шаг я привык обдумывать долго. Только в этот раз я поглощён желанием отомстить за разбитое сердце. В любом случае, сейчас шаг сделан и пути назад нет. Никогда не знаешь, какой итог будет у этого шага, но теперь я не могу проиграть. Сдержанно смотрю в свой блокнот, куда иногда записываю отрывки речи выступавшей страны. Отвлекаюсь на собственные мысли, поднимая голову. Немного хмурюсь, пытаясь решить в своей голове поставленную задачу, как вдруг краем глаза замечаю очень знакомую фигуру. Я вздрагиваю, не решаясь перевести взгляд на нее. В горле появляется ком, а тело сковывает страх. Все же поворачиваюсь на персону и понимаю, что ошибся. Союз на время отошёл по своим делам и вот вернулся, но пока тот присаживался на свое место, до ужаса напомнил мне Россию. Такой же профиль, похожие движения, рост. Все смешалось в голове и на пару мгновений я уже поверил, что в одном помещении со мной находится Росс. — Теперь ты будешь постоянно мирещиться мне? — еле слышно пробубнил себе под нос я, приложив руку ко лбу. В голове всплыло воспоминание первой встречи, заставив почувствовать себя хуже. Нет, я не должен вспоминать его. Он предатель и не заслуживает памяти. Но сколько бы я не убеждал себя, глаза все же выдают печаль. Как хорошо, что сейчас они скрыты за очками.***
Настает долгожданный перерыв между первой и второй частью собрания. Не спешу выходить из зала, дожидаясь, когда большинство его покинет. Я давно заметил, что СССР предпочитает оставаться на время перерыва здесь и разговаривать со своими партнёрами по делу. Но на этом собрании стран, поддерживающих коммунизм, можно было пересчитать по пальцам, а Китай и вовсе куда-то тут же удалился, только что-то быстро сказав Союзу. Потому коммунисту оставалось только сидеть одному, что-то высчитывая из своих бумаг. Но, кажется, одиночество его не смущает, что мне только на руку. — СССР, прошу простить моего отца, — ухмыльнувшись, я подхожу к Совету, начиная очередной диалог. — Я не думал, что он решит развязать конфликт прямо на собрании такими угрожающими речами. — Опять этот спектакль, США? — недовольно вздыхает тот. — Вроде, Вы уже всё сказали мне. — Отнюдь не всё, — махнул рукой я, подвигая к оппоненту первый попавшийся стул и присаживаясь. — Я хотел предложить Вам встретиться. Будете Вы, я и Великобритания. Мы всё спокойно обговорим и если Вы будете вести себя спокойно, то мы не будем развязывать никакой войны, — хмыкнул я. — Совсем берега потеряли?! Я вам собака, чтобы вести себя так, как Вам хочется?! — взбесился собеседник, даже оттолкнув меня. — Значит, Вы не принимаете условия сделки? Хорошо, тогда наша встреча будет уже на другую тему, — возмутился я, встав со стула. — Я не идиот. Я знаю, что какие бы условия я не принимал, все они приведут меня только к одному: моему краху. Что я буду «вести себя спокойнее», что я буду воевать, вы планируете свергнуть меня, потому что не желаете видеть хоть кого-то столь же сильного. Вы просто трусы, потому и проиграете, — вскинул одну бровь СССР. — Посмотрим, кто ещё будет лузером, — сцепил зубы я, покинув зал и напоследок назвав дату встречи. — И что все это значит, Аме?! — тут же налетел на меня Канада, когда я только вышел из зала. — Вы решили с отцом устроить новую войну?! — Пока нет, но если СССР не прекратить подминать под себя Европу и Азию, то придется развязывать войну, — поправляю свои очки я. — Ты хоть сам себя слышишь?! Война! Будет война! Если ты во Второй Мировой легко отделался, то в этой ты можешь и сам погибнуть! Тебе не нужны его земли и ресурсы, как и ему твои, вы же будете биться насмерть! — А как же иначе решить конфликт? — Америка, подумай! Вы можете всегда договориться, — схватил меня за плечи канадец. — Чёрт с этим остальным миром! У тебя и так в подчинении большинство стран! — Я не буду мириться с агрессором, — твердо стоял на своём я. — Раз тебе не жалко ни себя, ни остальных, то пожалей хотя бы Россию! Вы же вместе и зачем тебе воевать с его семьёй! Напоминание о Россе выбешивает больше. Я не привык ругаться с братом, но его слова доводит до гневного состояния. Я уже хотел закричать, что мне все равно на русского и рассказать всю историю его подлого поступка, но неожиданно среди разговоров других стран я услышал, как кто-то кричит моё имя. Смотрю по сторонам, но вижу только общающихся между собой стран. Уже думаю продолжить диалог с Каном, но в мою спину кто-то влетает, а после и вовсе прижимает к себе. — А я тебя даже не сразу узнала, — слышится голос девушки, прижимающей меня к себе. Мои глаза округляются. Этот запах, этот голос и этот тон… — Япония! — вскрикнул я, развернувшись к старой подруге. — Муренок! — крикнула она в ответ, лучезарно улыбнувшись. Передо мной стояла молодая девушка в черном платье по колени, с ярко-розовой сумкой через плечо. Ее волосы по плечи были покрашены в такой же ярко-розовый цвет, что было удивительно. Последний раз, когда я видел её, она была со своим натуральным, светлым, цветом. — Опять ты за своё, — усмехнулся я. Все негативные эмоции тут же исчезли. — Это прозвище… — Мое любимое, да, — она поставила руки на бедра. — Мы так долго не виделись! Можно тебя обнять? — уже начинала лезть ко мне без спроса японка, но вспомнила о моей нелюбви к огромному количеству касаний. — Нет. Не хочется что-то, — слегка нахмурился я. На самом деле, я был бы не против заобнимать подругу, но, боюсь, она сможет почувствовать мой живот, а лишние вопросы мне не нужны. — Ты всё ещё вредина. Столько лет прошло, а ты не меняешься. — Неужели это та девушка, которая сегодня впервые пришла к работе? — выглянул из-за меня Канада, всё это время смотревший на радостную встречу. Внимание со стороны незнакомца испугало Японию, из-за чего она встала, словно вкопанная, и только хлопала глазами, смотря на ожидавшего ответа канадца. Руки японки сжимали ремень сумки и, я уверен, сейчас ей хочется просто исчезнуть. Хоть с первого взгляда и кажется, что эта девушка открытая и дружелюбная, полная амбиций и идей, но в компании незнакомых людей меняется за секунды, становясь замкнутой и тихой. Из-за неудачного опыта ещё в детстве, она до ужаса боится неизвестных ей людей и всегда старается избегать их. — Точно! Так вот, почему о твоём приходе знал только Китай! Он всё верно сказал: дочь одной из стран, что участвовала в войне. Как же я не мог сразу догадаться? — на меня смотрели пара непонимающих глаз брата. — Кан, знакомься, это Япония, — указываю на ту рукой. — Помнишь, несколько лет назад мы с ней общались? Я даже что-то рассказывал тебе о ней. — Вспомнил, было дело, — кивнул дельта. — Да, меня зовут Япония, мне двадцать шесть лет, я дочь Японской Империи. Теперь буду работать здесь, — набравшись смелости, на одном дыхании протараторила японка. — Приятно познакомиться, — с небольшим опозданием произнес Канада. — Думаю, сработаемся. Ладно, не буду вас отвлекать. Пойду, подойду к Мексике ещё, а то скучает одна, — кивнул в сторону мексиканки Кан, быстро удалившись. — Моё приветствие было ужасным, верно? — разочарованно посмотрела мне в глаза Япония. — Ну, всё не так плохо. В этот раз ты смогла найти слова, а не молчать, — пожал плечами я. — Господи, как же я буду работать-то тут? — Справишься. А теперь тебя ожидают мои долгие расспросы.***
Воспоминаний со второй половины собрания, на удивление, не осталось. Всё прошло спокойно, даже конфликтов с Союзом не случилось. Он спокойно собрал вещи и ушел, словно ему не объявили войну. Единственное, что мне удается вспомнить — это Японию. Я был удивлен, когда она не только сама подошла ко мне, начиная обнимать, но и продолжила диалог. Около пяти лет назад мы прекратили наше общение из-за ссоры на почве войны. Тогда я не боялся упрекать при ней её мать, как главного врага. Я думал, мы никогда не будем больше общаться, но судьба решила иначе. Японка, на удивление, ведёт себя спокойно, будто никакой ссоры никогда не было, и я не скинул две бомбы на теперь уже её территории. Наверное, именно из-за этого конфликта, я никогда не позволял себе чересчур упрекать Союза при России в отношениях. Скорее всего, у нас бы случились много ссор из-за этого. Чёрт, опять я вспоминаю о нём… Росс… Открываю дверь в квартиру, медленно захожу внутрь. Захлопываю дверь. Усталые глаза рассматривают прихожую. Когда-то после рабочего дня меня встречал любимый человек. — Нет, я не хочу об этом думать! — помотав головой, крикнул сам себе я и зажмурился. «Но ведь ты скучаешь», — сказало что-то во мне. Я сжимаю кулаки и опять мотаю головой. Я весь день смог не думать о нём, так почему теперь опять начинаю? Мне всё равно на него! Я не хочу убиваться из-за него! Снимаю обувь и бросаю ту в угол, пиджак летит куда-то в сторону вешалки, но в итоге падает на пол. Так несвойственно мне, но теперь у меня нет настроя быть перфекционистом, кем я обычно являюсь. Я хватаюсь руками за тумбочку, хмурюсь и поднимаю глаза на висящее над ней зеркало. Скрываю с себя очки, решив покончить с воспоминаниями раз и на всегда, накричав на самого себя и приказав забыть этого урода. Но как только в отражении я вижу свои глаза, то внутри всё сжимается. Я отскакиваю от зеркала, смотря испуганно на себя. «С первого мгновения твои глаза вызывали только рвотные позывы! Ты правильно говоришь, что похож на монстра! Да, ты монстр, который разрушил жизни десяткам людей!» Закрываю глаза руками, а после цепляюсь в волосы, хотя их выдрать. Сдавленно крикнув, я падаю на пол, утыкаясь лицом в колени. — Я монстр, — воскликнул я, резко начав рыдать. Мои глаза всегда вызвали у меня только отвращение, а теперь, после этих слов, я боюсь даже смотреть на себя без очков. Моя жизнь пропитана ложью. Я давно потерял себя настоящего, пытаясь быть для каждого идеалом. От России я скрывал свое ужасное прошлое, от Канады — беременность и многие переживания, от всех остальных — всё вместе взятое, так ещё и гендер. Я всегда на нервах. У меня нет ни единого места, где меня выслушают и поймут. Кан обязательно попытается выгородить моего обидчика, Росс поставит свои чувства выше в трудный момент. Так теперь мой один из самых дорогих людей изменяет мне и бросает, называя монстром и другими отвратительными словами. Я не могу быть откровенным ни с кем, даже с собой. Даже сейчас я сам себе лгу, что мне плевать на русского, но не могу больше смотреть на себя в зеркало из-за его слов, вновь рыдаю от обиды, а глубоко внутри желаю всё вернуть. Всхлипнув, я поднимаюсь с пола. Опять надеваю на себя очки и иду в кухню. В груди всё жгло. Я опять за долгое время чувствую себя никем и ничем в этом мире. — А ведь только недавно мы делали тут ремонт. Все вместе… — вытирая новые слёзы, сказал себе я. Отодвигаю стул и сажусь на него, пустым взглядом смотря в одну точку перед собой. Моё тело подрагивает, а я вспоминаю, как весело прошла наша первая совместная готовка. — Сдавайся, злобный колдун! Тебе не победить меня! — гордо говорил я, беря из чаши в руки небольшое количество белой смеси и начиная бежать за убегающей жертвой, что и без того была уже вся грязная. Даже фартук не спас от жирных пятен на футболке, но меня это не беспокоило. Я куплю ему ещё сто таких, если он захочет. — Даже не мечтай! — смеясь, отвечает Росс, уворачиваясь от моей попытки испачкать его лицо. — Ты слишком высокий! Это против правил! Почему я должен тратить дополнительные силы, лишь бы только дотянуться до тебя? — хмыкал я, снова желая измазать какую-нибудь часть тела противника. — Зато мне не нужно тратить силы, чтобы обезвредить тебя! — произносит тот и хватает меня, поднимая в воздух. — Нет! Отпусти! Тебе не победить меня подобным образом! — пытался выбраться из хватки русского я, болтая ногами в воздухе. — Ты никуда не пойдешь! Теперь ты вечно будешь со мной! — посмеялся альфа, целуя меня в щеки и тем самым заставляя вырываться активнее. Я мягко улыбнулся, вновь полностью прокрутив ситуацию в голове. Особенно четко я запомнил, насколько был счастлив в тот момент. Как только воспоминание кончается, моё лицо принимает прежний опечаленный вид. Оборачиваюсь, представляя, как сейчас в кухню войдёт альфа, спросит, почему я ещё не поел и затем поставит передо мной тарелку с его очередным шедевром кулинарии. Он бы погладил меня по голове, сел рядом и начал расспрашивать о прошедшем дне. Живот издаёт урчание и мне приходится отвлечься от воображений прежней счастливой жизни. Встаю со стула, открывая дверцу холодильника. Он весь забит продуктами, хоть обычно я и не покупаю столько. В этот раз я специально взял побольше разного, дабы Россия смог удивить меня чем-то экзотическим, но теперь этому не бывать. Подавленное настроение мешало желанию что-то приготовить, даже самое простое. Оглядываю полки и у стенки замечаю тарелку с чем-то. Достав ту, я вижу, что это жаренная картошка, оставшаяся ещё от последней готовки России. Проверив не испортилась ли она, я ставлю ту разогреваться в духовку, а после сажусь обратно за стол. Смотрю на золотистую корочку небольших кусочков картофеля, накалываю несколько на вилку, кладу в рот и по щекам опять потекли слёзы. — Боже, я так хочу опять сидеть с тобой рядом, — всхлипнул я, сжав кулаки, — Я скучаю… «Мой многолетний опыт даёт мне возможность читать многих людей как картинки. Чаще всего, страны сами выдают свои слабости, что мне только на руку, ведь бычно я могу узнать о человеке только самую незначительную информацию. И, знаете, самое главное, что я понял? У каждой, даже у очень доброй и великодушной страны, которую все обожают и любят всем сердцем за благородные поступки и милый характер, есть тёмная сторона. Она, возможно, есть у всех. И самое страшное, что она может проявиться в самый неподходящий момент», — ещё в пустыне как-то раз подумал я о Россе. И ведь не ошибся… Темная сторона проявилась в самый неподходящий момент. Я на пятом месяце беременности, полностью сломлен и разрушен изнутри. Что я буду делать дальше и как справляться? Я не знаю… Кладу грязную тарелку в раковину и даже не заливаю ту водой. В один момент стало плевать на всё. Я мог думать только о том, как мне больно и обидно. Пусть в доме будет бордак, за своими страданиями я его даже не замечу. Завтра очередной день, полный роботы, потому долго засиживаться за тарелкой я не могу. Да и какой уже смысл? Раньше я мог поговорить с русским, а теперь один. Чего мне задерживаться? Захожу в ванную комнату, опустив голову вниз. Я не хотел и даже боялся увидеть себя в зеркале и вновь разочароваться. Даже очки больше не спасают. Выдавливаю на зубную щётку пасту и приступаю к чистке зубов, опустошенным взглядом смотря в раковину. Справа от меня стоит ванная. Когда-то меня в ней мыл альфа, ведь я был подавлен горем о беременности. Тогда он хотел хоть как-то помочь с приобретенной трудностью, а недавно и вовсе признался, что никогда не хотел от меня детей. Видимо, до ссоры ему не хватало духа признаться мне в этом, боясь сделать больнее. — От меня не хотят даже детей, — дрожащими губами произнес я, пытаясь сглотнуть ком в горле. — Я настолько ужасный… Быстро покидаю ванную, пока не успел вспомнить ещё чего-то и опять не начать плакать. Спальня всегда казалась мне самой уютной комнатой во всей квартире, но теперь она самая холодная и вызывает больше всех негативных эмоций. По пути снимаю с себя одежду, бросая опять на пол, лишь бы побыстрее лечь в кровать, заснуть и больше не думать о России. Я открываю шкаф, желая найти одежду для сна, но вспоминаю, что ею стала футболка Росса. Со злостью захлопываю дверцу шкафа, ложусь на кровать и укрываюсь одеялом. Я закрываю глаза, стараясь думать хоть о чем-то другом, нежели о Россе, но это не выходит. Не выходит и уснуть спустя двадцать минут. Я лежал на кровати, закрыв глаза рукой и тяжело дыша. В голове крутились все самые хорошие совместные моменты, мысли о которых не удавалось унять. Поездка в парк в первые дни, фотографии, подарки друг другу на новый год, совместные мечты. Зачем это всё было? Чтобы теперь я лежал и был на грани истерики? Как давно русский начал мне врать о чувствах? Даже когда я начинал говорить, что тот имеет непозволительный интерес к Германии, тот обвинял меня во лжи. А ведь я был прав, он мне правда изменял! — Я ведь любил тебя, а ты только играл со мной! Я надеялся, что ты не будешь, как мой бывший! Но ты так же начал изменять мне через некоторое время отношений! А что было бы дальше?! Ты начал бы меня бить?! — опять злился я. — Ты подарил мне кулон в знак своих чувств! — хватаю украшение, висящее на груди, гневно разглядывая его. Теперь оно не кажется таким красивым. — И тут ты тоже соврал! Сам говорил, что он бесценен, но скорее всего он не стоит и даже пару долларов! — скрываю тот с шеи резким движением, из-за чего тонкая цепочка тут же рвется. — Купил безделушку в ближайшем магазине, выдумал этот бред и затуманил мне мозги! Как же я тебя ненавижу! — бросаю украшение в стену, опять падая на кровать и ударяя по ее поверхности рукой, жалобно простонав. Но сколько бы я не кричал о ненависти, в душе я всё равно надеюсь, что всё наладится. Что каким-то образом Россия вернётся, извинится, я его прощу и мы будем вместе, как раньше. Только сколько бы я не выдумывал хороших концов, так не произойдет. Он не вернётся, а если и посмеет выпросить прощение, то я вмажу ему ещё раз. После измен бывшего, я ни при каких условиях не стану прощать подобное. Но всё же я хочу, чтобы русский был вновь рядом…***
Япония искала в своей сумке уже несколько минут нужные бумаги, иногда матерясь под нос. Сегодня её наряд был более деловым, в каких все вокруг и ходили. Темные брюки с высокой талией, рубашка и пиджак на этот раз решила выбрать для себя японка. Теперь она мало чем отличается от других стран, кроме своим ярким цветом волос. — А с чего ты решила покраситься в розовый? — откидываясь на стул, я прикрыл глаза, дабы хоть немного дать им отдохнуть. Всю ночь мне снился Россия, потому спокойно поспать не удалось. — Мой любимый цвет, да и давно хотелось что-то в себе поменять, — глубоко вздохнула собеседница, найдя нужную бумагу. — Япония, — я поднял взгляд на неё, — ты больше не держишь на меня обиду? Ну, за ту ссору. Оппонентка серьезно посмотрела на меня и опустилась на стул рядом. — Я долгое время была обижена на тебя, даже придумывала, как буду отшивать, если вдруг ты захочешь возобновления общение. Но прошло столько времени, — та убрала выпавшие волосы за ухо. — Честно, мне стало всё равно на старые обиды, так сейчас я ещё и вновь тебя встретила. Можешь считать, что я простила тебя. — Спасибо, — ухмыльнулся я. — Но это не обозначает, что ты и дальше можешь говорить гадости о моей матери. Тем более она умерла всего год назад, потому я ещё не смирилась с потерей. — Каким же уродом я был, — произношу я, хмурясь. — Прости меня ещё раз. Я не позволю больше такое говорить. Сочувствую твоему горю. — На самом деле, я не особо огорчена ее смертью. Она виновата во многих моих проблемах. — В этом мы с тобой похожи. Наверное, потому и быстро нашли общий язык. — Помнишь, как на четвертый месяц общения я приехала к тебе в Нью-Йорк на пару дней? Я не думала, что ещё раз окажусь здесь. — Как такое можно забыть? — я пытался отогнать воспоминания с первого дня прибытия Росса на мои территории. — Помню, как ты боялась, что ЯИ будет против пребывания на землях врага. — А оказалось, мол, ей было всё равно. Она даже не заметила, что я уехала к тебе, — улыбнулась бета. — Кстати, как отношения с Китаем? — Опять ты про него? — возмутилась Япония. — Ну, ты же была влюблена в него, а теперь о твоём приходе сюда он знал лучше всех. — Это случайность, — немного засмущалась японка. — Знаю я эти случайности, — кивнул я с улыбкой. — Да, когда-то я любила его, но сейчас кроме дружбы между нами ничего нет. — И хорошо. Вон, ты погляди, — указываю на китайца, что опять болтает весь перерыв с Союзом. — Он только СССР и любит. — Не любит он его, — негативно отнеслась к высказыванию бета. — Просто у них хорошее партнёрство в политике. — Ну, да. Союза любит кое-кто другой, — перевожу взгляд на своего отца, что тоже разговаривал в компании стран. — В любом случае, сейчас я никого не люблю. — Это хорошо. Вся эта влюбленность такая отвратная, — закатил глаза я. — Ты себе так никого и не нашел за это время? — Почему? Нашел и успел вновь разочароваться, — я обиженно надул губы. Вдруг вижу, что коммунист окончил диалог со своим воздыхателем и направляется обратно в зал. — Эй, СССР! — кликнул его я, на что тот остановился рядом со мной и окинул недружелюбным взглядом. — Насчёт моего предложения о встрече. Вы согласны? — Вызываете меня на батл? — нахмурился Совет. — Что будет представлять из себя встреча зависит только от Вас. Если Вы продолжите вести агрессивную политику, то можете назвать её и так. — Ещё чего? США, мы с Вами похожи. Мы хотим одинакового. — Не оскорбляйте меня, называя Вам подобным. Мы хотим разного. Я хочу мира, а Вы — подчинить его себе. — Это ещё раз доказывает, что Вы нисколько не изучили моих намерений. Да и разве плохо живут страны, поддерживающие меня? Я во многом обгоняю Вас и не думайте выйграть. Только ради доказательства этого, я соглашусь на Вашу встречу, — полностью спокойно произнес СССР и удалился на своё место. — Урод, — прошипел я, будучи выведен из себя словами оппонента. — Успокойся, я поддерживаю тебя, — похлопал меня по спине Япония, с усмешкой наблюдая за моим разговором с Союзом.***
Я лежу на кровати, пустым взглядом буравя вид перед собой. Глубокая ночь, но моя голова забита только Россией. Уже несколько дней у меня нет нужды ходить на собрания, потому приходится находиться дома в компании печальных, настоящих, мыслей. — Боже, я так скучаю, — прошептал я, окончательно приняв свою слабость перед ситуацией. — Я опять представляю, что ты лежишь рядом. Хочу, чтобы это стало реальностью, — посмотрев на другую сторону кровати, что принадлежала Россу, меня поглощает ещё одна волна грусти. — Я все ещё надеюсь, что ты на самом деле любишь меня, хоть и знаю, мол, это не так, — медленно провожу рукой по простыне на которой ещё две недели назад лежал мой любимый. Лежал тот, кому я позволял открываться практически полностью, делиться секретами. — Наверное, ты расскажешь всем про мои глаза и гендер, — голос задрожал. — Но я всё равно люблю тебя. Люблю тебя таким… Мудаком. Даже после твоей измены. Поглаживаю подушку русского, слегка улыбнувшись, когда на ум пришла песня, которую альфа пел мне в ночь после новости о беременности. А ведь тогда я действительно верил, что у нас с ним будет всё хорошо, даже несмотря на беременность. — Мы же так хорошо понимали друг друга, столько сделали, чтобы иметь эти отношения… У нас даже должен был появиться через четыре месяца ребенок. Неужели, на самом деле наши отношения строились только на твоей лжи? Неужто они не прекратились, только потому что ты терпел меня? — медленно переползаю на сторону России, обнимая самого себя руками. — Постель ещё немного пахнет тобой. Мне кажется, она сохранила даже твоё тепло, — я закрыл глаза, представляя перед собой прежние времена. Сейчас Росс должен лечь рядом и обнять меня. — А ведь теперь я ищу тебя в каждом… Поднимаю корпус с кровати, оглядывая комнату и подсознательно ожидая прихода русского. Но этого не произойдет уже никогда. Встаю с кровати и подхожу к шкафу, открывая его. Капаюсь в своих вещах, кидая ненужные на пол, пока не нахожу нужную футболку. Его футболку. Поджимаю подрагиваюшие губы и прикладываю память об альфа к груди. Опять я плачу. Опять моя голова начинает болеть. Но я ничего не могу поделать. Мне остаётся только лечь обратно на кровать, на сторону России, обнять его футболку и надеяться, что смогу успокоиться в ближайшее время. Мой организм уже не имеет столько сил из-за постоянного стресса, чтобы терпеть истерики, потому мне остаётся только тихо плакать. — Я мечтал о таком человеке, как ты, Раша. И когда я встретил тебя, влюбился, я думал, что теперь в моей жизни настала светлая полоса. Но оказалось, что это очередной нож, который вонзили мне в спину в самый неподходящий момент. Но даже после этого я люблю тебя, Раш… Настолько сильны мои чувства к тебе… — вытирая слезинки, выговаривался сам себе я, ведь не с кем было поделиться горем. Не будь я беременным, сейчас бы я уже сидел на кухне и выпивал первый попавшийся на полках алкоголь, чтобы не реветь хоть одну ночь.***
Эта ночь была самой трудной из всех с момента расставания. Я окончательно смог принять, что мне не всё равно на Россию и это убивало. Я варился в этих негативных эмоциях и постепенно понимал, что не справляюсь сам. Мне нужна поддержка или банальные слова сочувствия. Я хочу, чтобы мне дали понять, что я не один. Больше у меня не получается держать все переживания и проблемы в себе. Я просто не справляюсь… Во время работы над очередным документом, у меня сдали нервы. Я ударил по столу и уже думал, что сейчас впаду в истерику. Тогда и пришла мысль, что мне станет легче, если я попрошу помощи. Моя рука сразу потянулась к телефону, и я знал, кого я наберу, но совесть мешала позвонить. — Канада. Я знаю, что он выслушает меня и постарается помочь. Но ведь я старший и почему-то вечно утруждаю его своими проблемами. Обычно младшие берут пример со старших, а я подаю пример только сопли. Знаю, что раньше, когда тот только стал независимой страной, я очень много помогал ему и поддерживал, но в последние годы всё наоборот. Да и что подумает обо мне Кан, узнав, что мне опять изменили? Что я полный неудачник? — вцепившись в волосы, рассуждал я. Я был морально истощен и чувствовал, что если сейчас не обращусь за помощью, то могу полностью выгореть. Настолько тяжело я перенес это предательство. Но я знал, что мне станет лучше, если какое-то время я побуду в компании. Уверен, канадец найдет способ меня отвлечь. Всё же, мне стоит рискнуть? Мы же братья, он поймет… Глубоко вздыхаю и набираю номер дельты, всё же поставив своё эмоциональное состояние выше стыда. Сейчас уже вечер и Канада должен быстро ответить, что он и делает. — Привет, Муренок! — радостно поднимает трубку тот. — Ты решил взять пример с Японии? — вздохнул я. — Ты мне не рассказывал, что она тебя так называла. Мне понравилось прозвище, смешное. — Потому и не рассказывал. — Хорошо-хорошо. Лучше буду называть тебя, как прежде. Аме. Что-то произошло, раз ты звонишь так поздно? — Не совсем, — поджимаю губы. — Ты ближайшие дни в Нью-Йорке? — Да, пока не планировал уезжать. А что? — Помнишь, ты подметил, что я часто болею? Так вот, это произошло снова. Я хочу, чтобы ты какое-то время пожил со мной, потому что мне сейчас очень плохо, — я решил подойти иначе к просьбе, чтобы Канада согласился без лишних вопросов. — Боже, тебе плохо? — сразу засуетился брат по ту сторону трубки. — А как же Россия? Куда он смотрит?! — Это тема не для телефонного разговора. Я прошу тебя приехать, и мы обо всем поговорим. — Тебе очень плохо? Мне приехать прямо сейчас? — продолжал паниковать брат. Я добился даже большего эффекта, чем ждал. — Не настолько. Приезжай завтра. Ты же выходной? — Даже если бы не был, то все равно бы приехал. Точно выдержишь до утра? — Да, я справлюсь. — Хорошо, тогда завтра в десять буду уже под твоими дверями. — Спасибо, Кан, — грустно улыбнулся я. Кладу трубку на место, приподнимаю солнечные очки и массирую переносицу. — Теперь всё будет хорошо. Мне станет легче, — убеждал себя я, надеясь, что эта ночь обойдется без слёз.***
Середина мая и солнце встаёт уже рано. Можно выглянуть в окно в четыре утра и уже увидеть восход, освещающий всё вокруг розовыми лучами. Если прислушаться, то можно различить тихое щебетание птиц, что уже проснулись. Постепенно розовые небо делится на две части и лазурный цвет, означающий новый день, постепенно прогоняет розовый. Канада, как и обещал уже в десять утра стоял под моей дверью, названивая в звонок. Всё же, напугал я его сильно и тот ожидает немедленных объяснений. Канадец держал небольшой чемодан со своими вещами, которые на скорую руку собирал по номеру в отеле, и нервно то сжимал, то разжимал его ручку. Как только дверь открывается, тот моментально влетает в квартиру, обнимая меня и внимательно рассматривая. — Тебе не стало хуже? И где Россия? Почему он не может присмотреть за тобой? — прикладывал свою ладонь к моему лбу брат. Эти действия напомнили мне Росса, потому я лишь отвожу грустный взгляд, что все ещё скрыт за очками, и головой указываю на кухню, где уже заварены две чашки кофе. Кан хмурится и хочет уже пройти в коридор, после чего завернуть в нужную сторону, но спотыкается обо что-то. Сумев удержать равновесие, тот смотрит на пол, ища причину спотыкания, но видит только разбросанные вещи. На ламинате валялись верхняя одежда и обувь. Бордак совершенно не присущ мне, и теперь дельта забеспокоился ещё больше, но молча проходит за мной и садится за стол. Я смотрю в стол, сжимая низ толстовки и кусая губы. Канада замечает моё волнение, но не торопит меня, хоть с каждой секундой и начинает выдумывать себе всё более ужасные сюжеты. А я просто не могу решить, с чего начать разговор. Что мне ему сказать? «Канада, меня очередной раз променяли на другого и бросили»? Чёрт, а ведь он до сих пор не знает о беременности. Об этом тоже придется сказать… Я специально надел плотную одежду, чтобы мой живот было не так просто заметить. Но сделает это мою ситуацию легче или наоборот усложнит? — Аме, может, тебе стоит лечь? Тебе не доставляет дискомфорта сидеть со мной? — помешивая сахар в кружке, начал канадец, видимо, поняв, что мне трудно говорить. — На самом деле, я наврал тебе. Я не болен, — вздыхаю я, решив, что стоит перейти к диалогу, а не молча сидеть. — И все разы, когда я не был на работе и оправдывал это болезнями — тоже ложь. Но сейчас мне действительно плохо. Очень плохо, — я отпиваю из кружки кофе, первый раз подняв глаза на брата. Теперь он не понимает, что происходит ещё больше. — Что произошло? — выгнул брови в печали тот, положив руку мне на плечо. Эти движения вновь напоминают русского, из-за чего изливать душу мне становится только труднее. — Почему тебе плохо? — Не так давно я стал замечать, что Россия больше не питает ко мне интереса, — тяжело вздохнув, я все же перешёл к самой истории. — Так ещё он резко сблизился с Германией. Всё это время эти двое не могли найти общий язык, а после того, как они пожили вместе, и вовсе стали близки. Непозволительно близки, — опять прячу взгляд. — Я старался поговорить с ним об этом, но он убеждал, что я выдумываю проблему. А потом, в один день, я застаю их целующимися, — я закрыл лицо руками. Пережив это событие вновь, я опять помрачнел. — Они прямо целовались? — ошеломленно проговорил Канада. — Да. А потом Россия хотел как-то оправдаться, переубедить, мол, всё не так, как я подумал, но я выгнал его. Это произошло две недели назад и мне до сих пор плохо, — чуть ли не шептал я. — Так, может, они действительно не целовались? Может, ты всё не так понял? — начал свою шарманку Кан. — Нет, я видел это собственными глазами. Я специально наблюдал за ними, чтобы убедиться в действительности. — Ты выслушал его слова о ситуации? А если всё действительно не так, как ты подумал? — А как ещё может быть?! Россия сидел на стуле, Германия нависал над ним! Я видел, как их губы соприкоснулись и не раз. Росс не оттолкнул его, не вырвался! Значит, он хотел этого! — повысил голос я, понимая, что брат в которой раз собирается защищать моего обидчика, а не меня. — Но ведь это как-то странно, Аме. Он сам говорил мне, как любит тебя. — Это было практически полгода назад! Всё могло измениться! — сжимаю кулаки, хмурясь. — Америка, давай мыслить трезво. Я понимаю, что тебе больно, но ведь этот поступок очень глупый. Россия — умный альфа, и я сам видел это. Он — не тот человек, который будет действовать необдуманным желаниям. Да, я проводил с ним не всё время, как делал это ты, но за несколько часов полёта в одном самолёте и тех нескольких дней, что мы готовили для тебя подарок на новый год, я убедился, мол, на такое он не способен. Росс много говорил, как любит тебя и готов потерять многое ради тебя. С чего ему из взрослого и сообразительного мужчины превращаться в глупого мальчика, который собирает все юбки? — Мне откуда знать?! — Почему ты не поговорил с ним? Возможно, поцелуй произошёл против его воли, ты не думал? — Вновь! Вновь и вновь ты выгораживаешь всех, кроме меня! Как я устал от этого, Кан! Я позвал тебя в надежде, что ты поможешь мне справиться с переживаниями! А ты меня только доводишь! Мне нельзя волноваться, а тебе и России плевать на это! Вы сговорились и решили, что испортите жизнь не только мне?! — я сорвался на дельту, начиная со всей силы кричать на него. — Не только тебе? О чём ты? — выпал из реальности канадец. — О чём я? Ах, ты же не знаешь, что оставил после себя этот придурок! — нервно засмеялся я, вставая из-за стола и поднимая низ толстовки, открывая вид на свой округлый живот. Канада смотрел на меня с открытым ртом и мне казалось, что его челюсть сейчас отвалится. — Ты беременный?! — воскликнул тот. — Да, я на пятом месяце! А этот ублюдок решил поразвлекаться с Германией! Знаешь, они ведь не только поцеловались! Они не стеснялись флиртовать друг с другом прямо при мне! И после того, как я узрел их поцелуй, Россия просто назвал меня истеричкой, монстром, который портит жизнь людям и на последок не забыл добавить, что никогда бы не хотел от меня детей! Как тебе это, Канада?! Все ещё на его стороне?! Все ещё думаешь, что он такой святой?! Хотя, о чем я говорю, когда даже после изнасилований моего бывшего ты какое-то время предлагал простить его! Я ненавижу Россию! Он убил любой шанс на мою дальнейшую счастливую жизнь и просто ушёл! — Я не думал, что всё так серьезно, — виновато проговорил собеседник. — Я ненавижу его! Меня тошнит только от его упоминания! Из-за него сейчас мне плохо! Если бы он действительно любил меня, то мог остаться! А вместо этого, он назвал меня последними словами и ушёл! — сажусь обратно на стул, отпиваю ещё кофе и смотрю в потолок. Я надеялся, что мне станет легче после приезда Кана, но я ошибся. Кажется, я стал чувствовать себя ещё хуже. — Прости меня. Видимо, я действительно не прав, — наклоняется ко мне оппонент и приобнимает. — Ты ведь останешься со мной? Хотя бы на пару дней? — грустно промямлил я. — Да. Почему ты не сказал мне про свою беременность? Я бы с самого начала помогал тебе, — тот поглаживает меня по голове, прижимая к себе. — Я не хотел, чтобы об этом ещё кто-то знал, кроме меня и России. Я знаю, что ты бы не рассказал этот секрет, но представь, как мне было страшно, мол, эта информация разлетится по всем странам. Ах, да, ты же не знаешь и это. Беременность совсем не желанная. Я слишком поздно узнал о ней и не успел сделать аборт. Теперь я остался один, ещё и с нежеланным ребенком. — Ну, почему же один? Я с тобой и буду помогать тебе по возможности. — Спасибо большое, — всхлипнул я, обнимая брата в ответ.***
Теперь Канада временно будет жить со мной. Он разместился в комнате для гостей и всё это время раскладывал вещи. Хоть чемодан его не выглядит большим, но привезти в нём тот успел много вещей. Пройдясь по дому канадец понял, что беспорядок был не только в прихожей и коридорах, но и в каждой комнате. Он обходил завалы одежды, бумаг и прочих вещей и качал головой, не имея возможности даже представить, насколько тяжело мне, раз я пренебрегаю даже своими железными устоями. Время близилось к полночи, а я так и не вышел из комнаты. Я опять лежал на кровати и не видел смысла вставать. Всё равно больше ничего хорошего не произойдёт в моей жизни. Присутствие Кана хоть препятствовало истерикам. Поняв, что дельту никто не пригласит на ужин, тот решает сам спросить про еду. Но как только он заглядывает в мою комнату осознает, что для разговора у меня нет настроения. Брат проходит на кухню, надеется, что найдет в холодильнике какое-нибудь уже готовое блюдо и спросит разрешение немного отложить и себе. Однако, в полупустом холодильнике, тот не нашёл ничего готового или же того, что можно было бы бросить в духовку и получить приготовленное блюдо. — Америка, время позднее, нужно поесть, — встаёт в проходе спальни Канада. — Поешь, — отворачиваюсь я, сжимаясь в комочек. — А что ты ешь? В холодильнике я ничего не нашел. — Я не ем. Канадец вздыхает и уходит. Он решил, что лучше меня не трогать и просто что-то приготовить. После исследования ещё и морозилки, тот наконец становится спокойным, ведь нашел пачку замороженных пельменей. Кан включает плиту, ищет нужного размера сковороду, наливает в ту масло, а после высыпает туда пельмени. — Кажется, сегодняшний ужин спасен, — слегка улыбнулся тот, перемешивая пельмени, дабы те не подгорали. Дельта решает включить телевизор, чтобы готовка не казалась такой скучной. Проходит двадцать минут и блюдо готово. Брат берет две глубокие тарелки и раскалывает туда еду поровну. Следующим его действием было найти майонез и кетчуп, из них он сделает любимый мною соус для этого блюда. Выполнив это действие, тот смешивает майонез и кетчуп в отдельной небольшой миске, ставит ту в тарелку с пельменями и, взяв обе порции, отправился ко мне в комнату. — Как ты? — включив свет в спальне и заставив меня зажмуриться, спрашивает Канада и садится рядом со мной. — Не знаю. Всё так же, — вздыхаю я, приподнимаясь с постели. — Тебе надо поесть, — тот протягивает мне тарелку. Я поднимаю глаза на канадца и на секунду мне кажется, что передо мной Россия. Как только я понимаю, что это не так, я отворачиваюсь и прячу взгляд. А ведь я не соврал, когда сказал, что теперь ищу Росса в каждом, и Кан напоминает его больше всего. Он даже готовит для меня, подобно русскому. Конечно, между ними море отличий, но это не мешает мне начать вновь грустить и вспоминать альфу. — Аме, всё будет хорошо, — только со вздохом произносит брат, ставя мне на колени тарелку и приобнимая.***
Канада уже долгое время лежит и не может найти себе места. Мы давно пошли спать, а его на новом месте всё не клонит в сон. Совершенно отчаявшись уснуть в близлежащее время, тот решил пробраться на кухню в надежде, что глоток холодной воды поможет решить проблему. Медленно ступая по коридору и зевая, по пути канадец решает заглянуть в мою комнату и проверить, всё ли у меня хорошо. Осторожно приоткрыв дверь, он заглядывает и слышит только тихое сопение. Наклонив голову на бок, тот решает пройти внутрь и убедиться, что я сплю, а не безмолвно лежу. Опустившись передо мной на колени, Кан со спокойствием выдохнул, зная, что хотя бы сейчас я смогу отдохнуть. — Вот ты меня напугал. Весь день только лежишь и грустишь. Надо же, таких последствий не было даже после твоего бывшего. Видимо, тебя действительно очень задела эта измена, — еле слышно шептал тот, разглядывая моё лицо. — Так ты ещё и ненавидишь Россию. Я бы хотел свести вас вновь, но думаю, отхвачу от тебя за это. Ты о нем даже слышать не желаешь, — брат выдыхает, уже вставая и уходя из комнаты, но вдруг слышит мой еле разборчивый бубнеж во сне. — Россия, — говорю во сне я, а после хмурюсь и прижимаю к себе одеяло, — не уходи. Пожалуйста, — отрывками выдаю короткую фразу и переворачиваюсь на другой бок. — Я тебя так люблю. Не уходи. — Бедняга, тебе даже во сне нет покоя от него? — в ответ шепчет дельта и серьезно оглядывает меня вновь. — А днём ты говоришь, что ненавидишь его. — Я не смогу без тебя, Раш, — опять тихо выдаю я опять и наконец замолкаю. Канада уходит из комнаты и отправляется на кухню, куда изначально и хотел попасть. Только из его головы никак не вылезут мною сказанные во сне слова. Тот рассуждал, являются они правдой или это всего лишь диалог из сна, который окажется ложью. — Россия, неужели ты вот так поплыл от какого-то Германии? Неужели все трудности, что вы пережили с Аме, были сделаны только для того, чтобы в один момент ты променял его на другого? Ты же сам рассказывал мне, как с тяжестью пережил три года разлуки. Думаю, за это время тебе могло встретиться уйма людей, от которых ты бы так же быстро поплыл. Но зачем тогда тебе нужно было возвращаться к Аме? Проще же было расстаться ещё в октябре, перед приездом к нему, — тот выпивает стакан воды, вслух рассуждая. — Как-то тут всё нечисто. Аме полностью слеп из-за обиды, и я поступил неправильно, начиная винить его в этом. Я ведь сам был таким пару десятков лет назад, а он, не имя столько опыта, ещё не достиг осознания, что иногда стоит трезво подумать, отключив эмоции. За окном стало медленно светать. Кан вздыхает, ведь через пару часов ему уходить на работу, а он до сих пор не уснул. — Россия, тебя словно заменили в этой ситуации. Я, конечно же, верю больше Аме, но и он иногда делает поспешные выводы. Я бы хотел поговорить с Россом и выслушать его точку зрения о ситуации, но его местонахождение не знаю. Я бы дал тебе шанс, Россия, но если ты действительно решил изменить моему брату, то тебе не поздоровится. Дельта ставит кружку в раковину, где ещё несколько часов назад лежала гора посуды, копившаяся всю неделю, как и остальной бордак. — Но это всего лишь мои мысли. Пока я верю Аме в этой ситуации. Однако, смотреть на то, как он убивается, я не могу. Он врёт мне, что не хочет даже слышать о России, а сам во сне зовёт его. Это так грустно, — печально посмотрев в сторону двери моей спальни, тот продолжил. — Ты достоин лучшего, нежели терпеть это. Но ты не хочешь быть честным. Даже с собой.***
Проходят дни. Вот Канада живёт со мной уже неделю. Пусть первую половину дня тот и проводит в ООН, но остальной день он только и видит, как я исключительно печалюсь. Я не выходил из доме всё это время, благо, нужды идти на работу не было и я мог посвятить весь день себе. Сначала я спал до обеда, хоть раньше и старался вставать до двух, а после или лежал, или смотрел драмы на телевизоре, изводя себя ещё сильнее. Самое страшное, что спустя неделю, две, и даже три состояние не улучшалось. Я даже редко ел, совсем позабыв, что у меня есть и ребенок. Хотя, наверное я стал ненавидеть его ещё больше после ухода его папаши. Канадец смотрел на меня и, уверен, хотел как-то помочь мне, но этого не выходило. Однако, он живёт со мной уже неделю и больше не настроен видеть мои страдания. Тот обязал себя вытащить меня из печали. — Америка, — вздохнул тот, подсев ко мне на диван во время просмотра новостей, — как ты? — А ты как думаешь? — пустым взглядом окидываю брата. — И ты даже не хочешь ничего поменять? — Почему? Хочу. Я пытался, вон, даже тебя пригласил. Но, как видишь, ничего не выходит. Видимо, пока я не забуду его, это не кончится. — А если бы у тебя был шанс помириться с Россом? — недолго подумав, спросил дельта. — Я бы не простил его. Если он изменил мне один раз, то изменит и второй. Так уже было с моим бывшим и повторно унижаться я не желаю. — То есть вы окончательно расстались? Навсегда? — Ну, мы не озвучивали, что «прямо расстались». Я просто его выгнал и больше не планирую видеть в своей жизни. Наверное, можно и так назвать. — Совсем не хочешь видеть? — вспомнив мои разговоры ночью, решил уточнить тот. — Терпеть его не могу всей душой. Скоро у меня будет встреча с Союзом и я пообещал себе, что отомщу за измену. Как он посмел бросить меня с ребёнком? — зло проговорил я и отвернулся, сдерживая поступавшие слёзы. — Ненавижу… Что бы он помер в муках! Теперь догадки Канады подтвердились. «Всем говоришь, что ненавидишь, а на самом деле хочешь всё вернуть», — подумал он и тут же насторожился. — «А ведь в гневе он может начать войну. И точно начнет. Аме хочет, чтобы Россия повторил судьбу бывшего». — Аме, нужно вылезать из этого состояния, — твердо сказал дельта. — У тебя дома, словно атомная война прошла, в холодильнике шаром кати. Давай начнем хотя бы с этого? Пока будешь убираться, ты отвлечешься. — Прости за бордак, я вызову клининг, — устало произнес я, вставая и медленно проходя в свой кабинет. — Нет, я имел в виду, что ты должен заняться чем-то, кроме грусти! — Я не хочу, — закатываю глаза, поправляя на переносице очки и уходя в свою спальню. Медленно ложусь на кровать, ведь из-за увеличившегося живота делать это стало труднее. Смотрю в потолок и хмурюсь. Кан прав, что мне нужно отвлечься, но у меня нет желания заниматься чем-то. «Ну-ну, — видя, что я стал поникшим, спешил успокоить меня Росс, — Я здесь, а это просто отвратительный поступок Союза. Хотя, не могу не признать, что, когда ты покинул пустыню, мне было очень больно. Я не мог поверить, что снова один, что нет больше причины моей улыбки рядом. Потом мне началось казаться, что ты врал всё то время ради выгоды. А когда спустя два дня небо было такое же тихое, я был и вовсе подавлен», — вспомнил я фразу России и прижал к себе одеяло. — Мне тоже сейчас больно. Безумно больно. Я тоже не могу поверить, что вновь один. Только знаешь, чем отличается это одиночество, Раш? Тогда я бросил тебя вынуждено, ведь должен был лететь за помощью. А ты хлопнул дверью и оставил меня на произвол судьбы, потому что тебе я больше не нужен. Мне тоже кажется, что ты врал мне всё это время, — я озвучил свои переживания, прикрыв глаза. — Абсурд, — разочарованно произнес брат. — Нет, с этим надо что-то делать. Может, если я сам уберусь, то сменившаяся обстановка зарядит мотивацией сдвинуться с места? В любом случае, жить в таком сраче невозможно.***
Сначала за дверью спальни слышится тихий грохот, который длился около часа. Видимо, Канада всё же решил начать разгребать завалы в коридоре и других комнатах. Я тихо вздыхаю, чувствуя стыд за себя перед братом, но также понимая, что моральных сил противостоять состоянию нет. Первую неделю я справлялся, ведь был до ужаса зол, но теперь настала другая стадия принятия — печаль и, видимо, добила. Интересно, а что вообще могло бы мне помочь, учитывая моё положение? Наверное, только неожиданные новости, что измены действительно не было, как и говорил канадец. Неожиданно дверь в спальню открывается и в неё заходит Кан с картинкой для грязного белья и одежды, которая обычно стоит в ванной. — Что же, вот и до этой комнаты я добрался, — поставив корзину на пол, тот открыл большой шкаф, осматривая полки. — Это займет больше времени, чем я думал. — Прости, что ты вынужден убираться в чужом доме, — наблюдая некоторое время за дельтой, виновато произнес я. — Ничего, справимся, — оборачивается на меня тот, одаривая улыбкой, затем возвращаясь к своей работе. Он перебирал полки и на своё усмотрение бросал в корзину разную одежду. Я молча наблюдал за этим, иногда корректуруя, что нужно отправлять стирать, а что нет. Вдруг Канада берет в руки футболку России и рассматривает, — Я не видел у тебя такой. Новая? — но он не получает ответа, потому уже хочет бросить её к остальному грязному белью. — Нет! — крикнул я, тут же вставая с кровати и, подбежав, отнимаю у канадца футболку. Тот ошеломленно буравил меня взглядом, пытаясь понять, почему такую злость вызвала какая-то одежда. Я же с горящими глазами прижимаю к себе вещь пусть и предавшего меня, но все равно дорогого человека, отворачиваясь. Сжимаю в руках черную футболку, которая всё ещё пахнет сиренью, мандарином и мятой, ложусь обратно на кровать. Брат грустнеет, догадавшись, что футболка является одним из единственных напоминаний о России. Я же утыкаюсь в одежду лицом, пряча смущённый взгляд. После этого мы не проронили ни слова. Кан проложил собирать вещи, а я уже не смотрел в его сторону, боялся, что увижу осуждение. Несколько минут и тот уходит, оставляя меня одного. «Да что же ты за прекрасное существо такое? Как ты смог заставить так влюбиться и обрести такие новые чувства? » — в мыслях всплывает ещё одна фраза Росса. Тогда у нас было ещё всё хорошо, мы даже не думали, что я забеременею, русский потеряет семью. Тогда он ещё называл меня приятными прозвищами, был ласков. Я искренне верил, что его чувства всегда будут такими же сильными. Я хотел бы прожить с ним оставшуюся жизнь, может быть, я когда-нибудь решился завести семью, даже несмотря на страх перед беременностью, родами и на нелюбовь к детям. Но кто знал, что у нашей истории не прописан хороший конец? — Нет, так не может больше продолжаться, — выдохнул дельта, перекладывая вещи из корзины в пакеты, чтобы вечером отнести в прачечную, — Ты страдаешь без него и понимаешь это, но не хочешь, дабы остальные знали. Ты не заслужил столько мук. Я должен с этим что-то сделать, — он хмурится, обдумывая пришедший в голову план.***
Мужчина ступает по выложенной камнем дорожке. Его руки уже готовы отвалиться, настолько устали нести тяжёлый чемодан, который чудом закрылся из-за набитых вещей. Взгляд его был поникшим и растерянным. Он не знал, что делает и что ожидает его после решения вернуться домой, откуда так хотел сбежать. Вот каменная дорожка обрывается и Россия ступает на выложенную плиткой тропинку. Он поднимает голову и видит то, что не планировал лицезреть в ближайшее время. Высокий забор и черные, такие же высокие ворота, за которыми стоит трехэтажный деревянный коттедж с просторным садом, в котором любили играть младшие. Вокруг дома только еловый лес, что всегда напоминал Россу место, где он в юношестве прятался от революционеров. Русский подходит к воротам, притрагивалась к калитке и печально прислоняясь к ней головой. — И вот я снова тут, — тихо говорит он, закусывая губу. Тот касается ручки калитки и дверца на удивление оказывается открытой. Альфа на пару мгновений останавливается в проходе, дабы собраться с сила и проходит внутрь. Всё вокруг такое родное и одновременно пугающее. Сейчас, скорее всего, после преодоления сада и входа в дом, его ждёт скандал. Но что ему останется делать? Видимо, зачем-то так надо. — Тридцатое апреля. Я запомню этот день навсегда, — проронил последние слова Россия, доставая ключи из кармана брюк и вставляя их в замочную скважину. Дверь открывается, и он заходит внутрь, внимательно прислушиваясь к обстановке. В помещении тихо, слишком тихо для семьи из пятнадцати человек. Тот уже подумал, что коттедж пуст, но как только Росс раздувается и решает пройти в свою комнату, в прихожей появляется СССР. Он был зол, сложил руки на груди и сжимал зубы, подавляя в себе желание закричать. — А я тебя предупреждал, — не сдержавшись, Союз повышает голос и тут же ударяет «сына» кулаком в щеку, от чего Россия жмурится и опускает голову, словно провинившаяся псина. — Какой же ты слабый, даже противно становится. Как только там ты стал ненужен, то сразу вернулся! Ты тряпка! Ты просто тряпка! Росс продолжает стоять с опущенной головой и только потирать болящую щеку. «Я сам пошел на это», — успокаивал себя он. — «Я знал, что так будет». — Ну, что? Как в Нью-Йорке? Как дома у США? Ты же так хотел повидать мир, а злой отец не пускает! — коммунист хватает оппонента за волосы, поднимая его голову на себя. — Не смей не отвечать на мои вопросы! Ты настолько труслив, что не хочешь даже отвечать за свои поступки?! — Мне не понравилось, — твердо говорит русский. — Фу, даже смотреть на тебя мерзко, — грубо дёрнув того за волосы, Совет все же отпускает собеседника и опять складывает руки на груди. — И на сколько ты тут? Когда решишь сбежать от нас ещё раз?! — Я уже не сбегу, — убедительно продолжил Россия, скрывая печальные глаза. — Да? А с чего так? Сколько у тебя ещё дружков на Западе, м? — Я больше не вернусь к ним. Ты прав, мне там не место. Я нужен им только для игры. Я больше не предам семью, обещаю, — практически безэмоционально произнес Росс. — А на что мне обещания от предателя? От того, кто не хотел выходить на контакт несколько месяцев, а потом обманул, сказав, что находишься на территориях Монголии! — Я не уйду больше. Клянусь, — тот поджимает губы. — Но ты же понимаешь, что просто так я предателей не прощаю? Тебе повезло, что ты мне не чужой и за годы вместе я привязался к тебе. Но это не отменяет твоего побега. Кто знает, может ты рассказал США все государственные тайны, а твоё возвращение — часть его плана? — Нет. Я бы не пошёл на такое, — погрустнел Россия. — Это нам предстоит ещё проверить, — жестами СССР приказывает пройти в зал, что Росс и делает. В самой большой комнате в доме был растоплен камин, хотя на улице и без того теплая погода. Русский садится на стул, поставленный рядом с костром, и наблюдает за языками пламени, которые словно исполняли танец друг с другом. Союз входит в комнату позже, принося с собой длинную палку, конец которой выглядел странно, но Россия не успел разглядеть его. Коммунист кладет металлическую палку в камин, оставляя ручкой к верху, дабы та не нагрелась. — А где все остальные? Где Украина, Беларусь, Казахстан и младшие? — решил спросить Россия. — Они на прогулке. Не хотел, чтобы они слышали наш разговор. Выгнать их было нетрудно, но тебе сейчас неважна эта информация, — недовольно отвечает СССР, подойдя к собеседнику. Недолго рассматривая того, Союз прописывает ещё один удар в другую щеку и наконец отстраняется, скрипя зубами. — Не рассчитывай, что тебе сойдут с рук дружба с США, ложь и побег к нему. Ты достоин наказания, долгого и мучительного. — Я признаю, что поступил неверно. Я должен был тебя слушать, — вспоминая множество слов о ненависти, Росс опять склонил голову. «Никогда я тебя не любил!», «Зачем я тогда согласился быть с тобой?! Ты портил мне жизнь все эти три года! Зачем ты только приехал ко мне?!», «Почему тебя не убило пулей на фронте?! Почему ты не сдох в концлагере?! Зачем ты выжил?!» — Пытаешься вызвать сочувствие? У тебя плохо выходит! Будь хоть раз нормальным альфой, а не мямлей! Будь хоть раз смелым и докажи, что теперь предан семье! — Я предан, — твердо говорил русский, дабы не спровоцировать оппонента на новые крики или удары. — Теперь ты запомнишь своё обещание на всю жизнь! — рыкнул Союз, громкими шагами обходя сидящего на стуле «сына» и останавливаясь у его спины. Он хватает ткань рубашки России и резким движением в разные стороны разрывает ту. Росс не успевает даже сообразить, что собирается сотворить коммунист, как уже лицезреет, что СССР достает из камина ту самую палку. Ее концом являлся выплавленный из металла серп и молот, который являлся гербом и отличительным знаком Союза, что покраснел от нагретости, — Запомнишь навсегда! — повторно прошипел коммунист, быстро сократив расстояние между огнем и русским. Россия ошарашенно смотрел за быстрыми действиями «отца» и от растерянности не смог даже подумать о том, что тот поступает неадекватно. По спине прошлась резкая и острая боль. Накаленный герб прислоняют к левой лопатке и горячий металл тут же плавит кожу. Рот Росса открылся в немом крике, конечности задрожали от нестерпимой боли. Русский рефлекторно отдергивается, но это только больше выводит коммуниста из себя. Он хватает «сына» рукой за горло, сгибая ту в локте и тем самым начиная душить, если Россия снова постарается отстраниться. СССР повторно прикладывает конец длинной палки, нажимая сильнее и прожигая теперь не только кожу, но и мышцы. Дыхание Росса становится отрывистым, он впивается пальцами в руку «отца», но из-за боли ничего не может сделать. Лопатка краснеет, из-под раскалённого герба начинают стекать струи такой же красной крови. Взгляд Союза становится безумным, а на лице расплывается улыбка, когда он видит не только боль жертвы, но и результат. Коммунист еле сдерживал желание, впить металл ещё глубже, чтобы быть уверенным, мол, клеймо теперь до конца дней будет с русским. Но если бы он это сделал, то мог повредить и кость. Россия сцеплял зубы, открывал рот для крика от боли, но голос пропал, из-за чего слышался только приглушённый вой. Тот кашлял из-за нехватки воздуха, по щекам текли слёзы. Казалось, что прошла уже вечность и эта пытка никогда не кончится. — Пусть теперь все будут знать о твоём предательстве! Ты никогда не сможешь скрыть это! — с улыбкой прокричал коммунист и отпустил оппонента, наконец, насладившись его страданиями. Росс падает на пол, имея силы только стоять на четвереньках и скулить от жгущей боли. Его мысли путались, он не мог сконцентрироваться на какой-то одной, перед глазами всё плыло. Белая рубашка смешалась с ручьями крови, которую Союз даже не собирался останавливать. Он любовался на темно-красное кровоточащее клеймо, в виде герба, на границах которого побелела кожа. Зрелище ужасное и до ужаса мерзкое, но только не для СССР. «Зачем?» — скорее всего спросил бы у коммуниста русский, если был бы в трезвом уме. Конечно, признание в том, что его «отец» чертов садист, он бы не получил, но услышал, мол, это плата за проступки и предательство Родины. Это было бы даже справедливым ответом, если бы за тем не скрывалось желание Союза унизить и отыграться на неугодном. Конечно же, коммунист понимает, что сейчас Россия чувствует себя опозоренным и не оглашает это только из-за попыток стерпеть зудящую и режущую боль, отдающуюся пульсацией по всему телу.***
Ночь. Вся семья крепко спит, а Россия лежит на своей кровати, смотрит в окно на плывущие облака. Всё это напоминало ему ночь перед побегом, что только больше разбивало его сердце. Взгляд переводится на стену, где висел календарь. Он так и открыт на октябре, когда Росс был тут в последний раз. Эта неточность смущала его, потому он медленно, с тихим мычанием от болезненных ощущений в лопатке, встаёт с кровати, подходя к календарю. Перелистнув несколько листов, он находит апрель и останавливается на нём. — Тридцать первое апреля, — печально произнес он, проведя пальцами по дате, а после ударил в стену кулаком. Гнев тут же исчезает и настает привычное безразличие. Русский вздыхает, садясь на кровать и зарываясь в свои волосы. Он вспоминал события, произошедшие за день. Ему выжгли серп и молот, словно обозначение собственности, тот встретился с семьёй и, вроде, всё. Остальное время альфа предпочитал сидеть в саду, за домом, дабы его никто не трогал. Даже встреча с сестрами и братьями не подняла тому настроение, ведь прошла она просто ужасно. Родные были до безумия рады увидеть неожиданно вернувшегося брата, но тот находился в настолько разбитом состоянии, что с трудом получалось изображать взаимную радость. Оно было вызвано то ли после полученного клеймо, то ли из-за разрыва отношений с одним из самых дорогих людей. — А что вообще хорошего со мной случилось за последние несколько недель? — спросил он сам у себя, аккуратно ложась обратно на перину. Выходило лежать только на правом боку, ведь, если лежать на спине или на левом боку, то лопатка начинала болеть ещё сильнее. Альфе не предоставили даже мазей или лекарств для лечения раны, будто специально, дабы он страдал. Хотя, почему будто? Это так и есть. После войны Россия научился ухаживать за ранениями, но на этот раз он был обезоружен. Клеймо находилось в неудобном месте, на которое даже посмотреть трудно. Единственное, что пока смог сделать для себя Росс — приложить к ожогу салфетку и приклеить ту к коже медицинским скотчем, чтобы корка засохшей крови не терлась об одежду. Тогда она будет приносить меньше дискомфорта и не сдерется, дабы не открыть новой поток крови. — Ничего, — отвечает тот сам себе. — А стоил ли побег этого? Русский убит и раздавлен, но зачем-то продолжает задавать себе неприятные вопросы, а после обдумывать их. — Оказалось, что со мной просто играли, а при удобном случае сразу выгнали, — безчувственно прошептал тот. — Раш, солнце моё, я никогда бы не наврал про влюбленность. Я тебя не виню, просто знай это. Возможно, я действительно мог использовать кого-то только в целях спастись, но не тебя. Как я буду жить без любимого человека рядом? — Не мог использовать, значит? А спустя полгода сам признаешься в этом, — прошипел альфа. — Я сбежал, чтобы в итоге быть помеченым и лежал сейчас, стараясь не сойти с ума от боли? — У меня в жизни уже случилась самая большая удача. Я встретил тебя. Думаю, ничего лучше уже не сможет дать этот кулон. — Раш, — растрогался я. Из глаз снова начали течь слезинки. — Я сделал или сказал что-то не так? — испугался русский. — Нет, — я обнимаю его. — Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю! — затараторил я, целуя в щеки альфу, что тихо смеётся и обнимает в ответ. — Я теперь никогда его не сниму. — Любит он, да. Врёт он мастерски, конечно. А ведь я верил ему всё это время, даже подарил кулон. Чёрт, вот я идиот. Отдал единственную память об отце. Что я за сын такой? — подняв взгляд в потолок, Россия корил себя. — А если бы я остался у него на территориях? Сейчас бы я точно не терпел боль и унижение. Хотя, что я там мог сделать? Денег у меня оставалось немного, еле на билет хватило даже. Сколько бы ночей я мог оплатить хоть в каком-то отеле? Максимум неделю. А дальше что? Я не знаю язык, потому даже не смог бы заработать на билет обратно или дальнейшее проживание. Просить денег у Германии или Америки было бы себе дороже. Скорее всего, я сделал верное решение и должен был быть готов к любым безумства Союза. Россия закрыл глаза, печально выдохнув и помрачнев. — Почему же мне так не везёт в любви? Вечно попадаются всякие придурки. И, казалось бы, в этот раз всё хорошо, отношения длятся не месяц, а целых три года. И выясняется: все эти годы была только ложь. Боже, хоть когда-нибудь я найду своего человека? — русский стал говорить ещё тише, — А ведь я надеялся, что в этот раз всё будет нормально. Я надеялся, что, сбежав, я обрету счастье. Каким же наивным я был. А ещё, блять, влюбился с первого взгляда. Не зря говорят, что не существует любви с первого взгляда. Не бывает так, когда только взглянул на человека и прошлись мурашки по коже, побежал ток по жилам. Это всё бред. На самом деле это выброс адреналина, потому что мозг раньше тебя понял, что этот человек опасен и ему не стоит доверять. Так оно и вышло…***
Шли часы, часы превращались в дни, а дни — в недели. Россия дома уже долгое время, но так и не может смириться с этим. Ему казалось, что попал он сюда по ошибке, хоть и понимал неправильность мысли. Когда Росса окрестили предателем и не позволили больше возвращаться, то тот долго мучился из-за этого, желая ещё хоть раз побывать с любимыми родственниками. Тогда почему сейчас его не радует возвращение? Почему он не хочет разговаривать с кем-то, иногда даже срывается на невинных братьев и сестер? — Значит, так, — без стука и разрешения Союз входит в комнату «сына», недовольно оглядывая ту и находя нужную персону сидящую за столом и что-то читающую. Ах, да. Вот и причина этого странного поведения. Россия мрачнеет и одновременно становится более серьёзным, стараясь не выдать, что совершенно не рад видеть СССР у себя в комнате. — Ты, скорее всего, за годы жизни у США уже забыл, что, сбежав, бросил не только семью, но и работу, тунеядец чертов, — коммунист подходит к оппоненту. — Больше отдыхать ты не будешь. Для тебя закончилась демократия США и настал тоталитарный режим твоего любимого «отца», — посчитав шутку хорошей, тот даже тихо засмялся, но тут же обратно принял раздражённый вид. — И что же это значит? — насторожился русский. — К твоему сведению, любимый и обожаемый тобой США объявил нам войну вчера на собрании. Я вот думаю, — Союз скалится и хватает собеседника за волосы, разворачивая за них голову того к себе, — случаем, не ты ли помог ему? Может, это часть вашего общего плана? Решил отомстить мне за то, что я признал тебя предателем? Выдумал спектакль с тем, что он выгнал тебя и сейчас собираешь ещё больше информации обо мне для помощи Америке?! Россия шипел от боли и молча выслушивал обвинения в свой адрес. — Я принял тебя обратно, несмотря на твой побег. И ты смеешь мне даже не отвечать в моём доме?! — пальцы СССР спускаются на лопатку того и надавливают на рану, чем вызывают сдавленный вскрик. — Я не причастен к этому! И уже доказал! — твердил Росс, морщась. — Ты ещё ничего не доказал. Я всегда буду подозревать тебя в сотрудничестве с США. — Я сам ошарашен новостью о войне. — В любом случае, я пришел к тебе не отношения выяснять, — хмыкнул Союз, бросив перед русским на стол книгу. Россия берет ее в руки, читая название и выясняя, что это справочник по английскому. — Чтобы его содержимое через две недели у тебя от зубов отскакивало. Сидеть без дела ты больше не будешь. К концу месяца я на время уеду в Нью-Йорк, у меня случится встреча с США. На собраниях мне понадобится твоя помощь, да и вспомнить тебе нужно, как это не сидеть на шее капиталиста, а работать, — тот замолкает, отходя от оппонента и подходя к окну. Росс буравит взглядом книгу, открывая и начиная листать. Она была не особо толстая, но информации содержала в себе море. В глазах русского появляется разочарование, когда он вспоминает уроки в доме Германии и слова о склонности к языку. — Позорище, — прошипел коммунист. — Английского он не знает. Зато немецкий быстро выучил. Интересно, как же вы с Америкой всё это время план против меня придумывали?! — под конец всё же крикнул СССР. — Хватит тебе кричать, — цыкнул Россия, который стал более недовольный из-за больных воспоминаний. — Ты ещё воспитывать меня будешь, щенок?! Мне мать таких пиздюлей давала за борзость! Но даже за это я никогда не позволял себе не любить ее, потому что она вытаскивала нас из любой задницы! Когда жрать было нечего на завтрак, она шла и работала на любых условиях, лишь бы сделать мою жизнь хоть чуточку сносливее! А ты меня всем сердцем ненавидишь, хотя я приютил тебя, терпел твои скандалы в юношестве, даже сейчас не бросил, когда ты предал меня! Когда ты сбежал в самый накал отношений с США, скинув на меня ещё и свои обязанности! И ты позволяешь затыкать меня?! Да ты мне жизнью обязан, ведь я мог действительно застрелить тебя, как и обещал! — Хорошо, я понял тебя, — невозмутимо произнес Росс. — Я рад этому, — нахмурился коммунист, покинув комнату.***
Теперь дни России полностью состояли из лечения раны лекарствами, которые пришлось купить в аптеке уже самому, изучением грамматики и лексики нового языка и работой с Союзом. Росс был даже рад такой занятости, ведь ему не оставалось времени думать о его использовании на протяжении практически четырех лет и жизни на других территориях. Ему уже не в первый раз не везёт в любви, потому тот старался так же не концентрироваться на боли, хоть на этот раз сделать это было труднее из-за действительно сильных чувств. Так и проходил очередной вечер. Русский только вернулся домой после поездки к очередному приближенному СССР, дабы уладить нюансы волнующей темы, бросил документы себе на стол с мыслями «потом уберу» и, взяв учебник, осторожно, дабы не задеть рану, лег на кровать. Теперь его ожидали несколько часов изучения следущих десяти страниц книги, но в этот раз в голову лезут только воспоминания счастливой жизни ещё месяц назад. Тогда не было ссор из-за Германии, не было Союза и его клеймо. Альфа думал, что вот-вот и он вновь уйдет в печаль, как в комнату стучатся и после разрешения проходят. Это была Украина. За четыре года девушка практически не изменилась, не считая возраста. Всё такие же длинные волосы, заплетённые в две небрежные косы, домашнее платье по колени светлых цветов, даже обычно хмурое лицо все ещё чем-то недовольно, только теперь и усыпано еле заметными веснушками. Девушка застаёт брата в печальном виде и вздыхает. — С момента приезда я только и вижу тебя мрачными. На тебе нет лица даже спустя две недели, — предъявила украинка. — Посмотри, ты даже расчесаться не видишь смысла. Как можно быть такой свиньёй? Ты мало того, что в комнате не убираешься, так ещё и за собой не следишь! Кто тебя такого полюбит вообще? Последние слова заставляют Россию стать ещё грустнее и вовсе опустить взгляд. — Как думаешь, мы подходим друг другу? — задаю немного странный вопрос. Проходясь рукой по щеке русского, я глажу ту, а он привычно прижимается к моей тёплой ладони. — На все сто процентов, я уверен. Мы словно инь-ян и идеально дополняем друг друга. — Я люблю тебя, — Росс наклонился к моему уху, прошептав это и проведя языком по ушной раковине, — Люблю тебя безумно, хочу всегда быть рядом, вызывать твою тёплую улыбку, обнимать твоё тельце, — футболку поднимают и открывается вид на мою грудь. Я лишь откинул голову, совершенно не соображая, что происходит, только ахая от прикосновений, разрешаю делать с собой что угодно. — Как же приятно это слышать, — цепляясь пальцами за футболку альфы, я прикрываю глаза и улыбаюсь, пока мои губы тот покрывал короткими поцелуями. — Я уж подумал, что ты скучала по мне, а сейчас решила наконец поинтересоваться причинами такого настроения. — С тобой о своих чувствах, которые успела испытать за время, что мы не виделись, я разговаривать не буду. Я в принципе мало с кем делюсь своими переживаниями, а с тобой я откровенничать не буду уж точно. А что касается твоего настроения? Просто лицо хотела попросить сделать попроще, а то уже раздражаешь, — сложила на груди руки та. Росс пожимает губы. Пусть он и не ожидал от сестры чего-то великодушного и трогательного, ведь у них всегда были натянутые отношения, но сейчас всё звучало намного грубее обычного. — Боже, не надо делать такое лицо, словно ты лимон съел, — хмурится она, но русский не принимает радостный вид. — Нет-нет-нет! Хорошо, давай поговорим, — зло выдохнула Украина, направившись к брату. Она знала, что ничего лучше не помогает ему, как дать возможность выговриться и быть услышенным. — Только я не намерена говорить с каким-то оборванцем, — по пути та хватает расческу русского, а после садится на кровать, наклоняя голову брата к себе и начиная проходить зубчиками расчески по спутавшимся волосам. — Чего же ты молчишь? Расскажи про свой эпичный побег к Штатам. — Разве того, что рассказал вам Союз недостаточно? — вздохнул тот, облокотившись локтями на колени. — Ты его не знаешь, что ли? Всё, что он говорит, тем более о США, утрированно и преувеличено, лишь бы выставить врага идиотом. А как было все на самом деле? — беря в руки особо спутанные пряди и начиная распутывать те уже пальцами, отвечает украинка. — Как было на самом деле? — тот грустно вздохнул, прокручивая у себя в голове все моменты с его поездки. Долгожданная встреча, букет роз, поездка в парк, фотографии, разговоры о любви, совместная готовка, секс, приготовление подарков друг для друга, новый год на ладони у всего Нью-Йорка, первые проблемы, плохое самочувствие, встреча с Канадой, первые разногласия, похудение, обморок, новости о беременности, совместные переживания, ремонт, жизнь с Германией, поцелуй, ссора и теперь он тут. Что можно рассказать из этого сестре и не вызвать у неё подозрений, что он когда-то имел отношения с врагом «отца»? — Эй, ну чего ты совершенно загрустил? Неужели рассказать нечего? — нахмурились сестра. — Нечего, — кивнул тот. — Я посещал разные достопримечательности, жил то в одном отеле, то в другом. Бывал иногда в гостях у Америки. — И на это ты потратил полгода? Ты такой скучный. Я думала, ты там отрывался по полной. «Да уж, отрывался», — проговорил у себя в голове Россия. — А что с США? Как он отреагировал на твой приезд? Кто же знал, что вы старые знакомые! Я считал секунды и ожидал, что вот-вот русский должен появиться на пороге моего дома. И я наконец дожидаюсь этой секунды, вздрагиваю от резкого звука, что сообщал о гостях. Подпрыгнув на месте, я заулыбался, даже выдав довольный писк, и побежал открывать дверь. — Раш! — радостно воскликнул я, впуская гостя в дом, — Oh my God, — зачарованно произношу, видя в руках того большой букет белых роз. — Как я рад видеть тебя, малыш, — улыбается собеседник, заключая меня в объятия, на которые я отвечаю, сдерживаясь, чтобы прямо сейчас не пустить слезу от наконец сбывшейся мечты — Никак. Ему было всё равно, — мотает головой тот, стараясь перестать вспоминать улыбку когда-то самого дорогого человека. — А я тоже знаю США. В годы войны он останавливался в моём доме в Одессе. Он такой классный и невероятный, — улыбнулась девушка, параллельно расчёсывая волосы брата и вызывая у него тихое шипение из-за неаккуратности. — Как он вообще смог завести дружбу с тобой? Вы такие разные и не имеете практически ничего общего. Просто как? — Как-то так вышло, — Росс задумался о подмеченой непохожести: «Может, поэтому у нас всё так не клеилось в отношениях и часто мы друг друга не понимали? Точно, опять забыл. Меня просто обманывали. Какие уж тут светлые чувства?» — А вот мне США сказал, что я очень способная. У нас было столько тем для разговора в тот вечер. Я даже и не думала, что Америка такой хороший и интересный собеседник. Оказалось, что он тоже любил рисовать когда-то, как и я. А ещё ты знал, почему он носит очки? Тот сам мне рассказал про патологию, из-за которой у него чувствительные глаза к свету. — Патологию? — перебил оппонентку русский, но за это тут же получает наказание. Его тянут за волосы и заставляют пискнуть. — Не перебивай меня, я ещё не договорила! — злится гамма. — Так вот, он много спрашивал про СССР, у нас зашла речь даже о тебе. Тогда он без интереса слушал о твоих похождениях на фронте, а вот про мою жизнь он расспрашивал поподробнее, — хвасталась та. — Он даже не упомянул, что ты тоже был с ним в пустыне. Как вы могли сдружиться? — Да уж, ты — само совершенство, выше всяких похвал, — русский опускает голову, вновь найдя подтверждение тому, что с ним игрались и не больше. Он видел моё интервью после возвращения из пустыни, где все достижения в починке самолёта я присваивал себе. Тогда альфа не придал этому значения, наоборот выдохнув, что Союз лишний раз не будет приставать с подозрениями на предательство, но теперь имеет совсем другое мнение о ситуации. Его не ставили ни во что все это время, а он не замечал, будучи влюбленным по уши. — Что я не так сказала, что ты опять такой хмурый? — возмутилась Украина, закончив наводить марафет на голове брата. — Это из-за США? Россия молчит и отворачивается. — Господи, да я не умею читать мысли! — всплеснула руками она. — Ладно, пошли. Я знаю, что тебе поможет успокоить нервы. Росс удивлённо поднимает взгляд, продолжая безмолвно сидеть на кровати и смотреть на уходящую украинку. — Ты идёшь или нет? Сейчас же моё терпение лопнет и ничего предлагать не буду! После этих слов русский все же поднимается с кровати и следует за сестрой. Они спускаются на этаж ниже и проходят в её комнату. Девушка приглашает брата за свой рабочий стол и просит немного подождать, открывая свой шкаф, полностью набитый одеждой, и ища там что-то. «Борзость в СССР», — отметил у себя в голове альфа о сестре, подперев рукой щеку и грустно смотря в окно. От разговора с гаммой легче не стало. Даже наоборот, стало только обиднее от услышенного. — Не благодари, — собеседница ставит перед Россией бутылку ещё не открытой водки. — Откуда она у тебя? — в шоке смотрит на Украину тот, беря бутылку в руки и читая название алкоголя, чтобы убедиться, не мирещиться ли ему это от горя. — Это тебя волновать не должно, но если так интересно, то купила себе недавно на черный день. Видимо, черного дня она не дождется, ведь её выпьешь ты сейчас. — Если она так дорога тебе, то зачем предлагаешь? — разочарованно фыркнул Росс. — Ты мне дороже потому что, — ставя перед тем две рюмки, которые украинка тоже нашла на полках в шкафу, поговорила она, садясь на второй стул рядом. Глаза русского стали немного счастливее от этой фразы, а его губы даже улыбнулись. — Спасибо, — ответил он, спешно открывая бутылку и наливая себе и сестре в рюмки. Альфа тут же опустошает первую залпом и морщится от того, что его щеки, а позже и горло начинают жечь. Давно он не притрагивался к водке, потому даже успел позабыть о неприятных ощущениях после большого глотка. Но это Россию не останавливает, он наливает новую рюмку и так же быстро её опустошает. Сейчас тот наконец нашел способ почувствовать себя хоть немного лучше, потому не останавливается на двух подходах, осуществляя ещё три таких же быстрых. Наконец в голову ударяет спокойствие, которого Росс и добивался. Проблемы не кажутся такими страшными, а переживания — болючими. — Ведёшь себя как алкоголик, у которого началась ломка от долгого отсутствия алкоголя в оргазме, — закатила глаза сестра, за это время выпив только одну рюмку. Хотя, в её планах не было напиться, а только составить компанию брату. Всё же, как я и подметил в день, когда жил у нее, она не такая уж и бесчувственная по отношению к русскому. Даже сейчас она старается быть рядом и помочь ему, пусть у неё это и плохо получается. — Вон, ты даже щетину себе отрастил. Если бы я не причесала тебя, то было бы комбо. Конечно, я знаю, что ты неряшливый по своей натуре, но так ты никогда себя не запускал. Русский вскидывает брови и ложится на стол, утыкаясь лицом в согнутые в локтях руки. — А если серьезно, что с тобой происходит? Неужели ты просто не рад возвращению? — спрашивает гамма, наливая себе ещё алкоголя. — Никогда я тебя не любил! — крикнул я, зарядив оппоненту пощёчину. — Я… — тот поднимает печальные и полные боли глаза на собеседницу, с трудом контролируя свои действия от выпитого алкоголя. — У меня был любимый человек. И оказалось, что всё это время он меня использовал. — Ты опять кого-то подцепил, получил очередной плевок в душу и теперь убиваешься из-за этого? — прыснула смехом Украина. — Не пора ли смириться, что дольше месяца или двух твоим отношениям не суждено длиться? — Этим скоро должно было стукнуть четыре года, — в горле альфы появился ком. Подрагивающая от опьянения рука тянется за бутылкой и наливает себе в рюмку ещё водки. Россия залпом опрокидывает пятьдесят граммов алкоголя, после чего закрывает правой рукой глаза и тяжело вздыхает. — Четыре года и ты никому не рассказывал всё это время о них? Я уж начала думать, что ты больше никого не интересуешь. — Сама-то когда последний раз в отношениях была? — Где мне их искать, если отец лишний раз не даёт выйти из дома? — Не думала переехать? — Росс массирует веки пальцами. — Думала и даже пыталась, пока ты прохлаждался у США. Но в ответ я только получала, мол, сейчас ситуация слишком опасная, может начаться новая война и нужно держаться вместе, — та отпивает немного из рюмки. — Так, а что произошло с твоей очередной пассией такого, из-за чего стоит убиваться? Ты знаешь, что он — мразь, которая отвратительно поступила. Низко тратить нервы на таких людей. — Он — не мразь! — рявкнул русский, ударив по столу. — Я любил и люблю его больше жизни, потому не смей так говорить про него! — Тебя не поймёшь. То ты говоришь, что он только использовал тебя, то ты говоришь не обзывать его. Ты сам хотя бы понимаешь, что чувствуешь к нему? — Я не знаю, — растерянно произнес он, опять став грустным, и допивает содержимое рюмки. — Он просто не дал мне ничего объяснить и сказал, что всегда ненавидел. Что пользовался мной, что я испортил ему жизнь, — речь становилась не такой четкой и местами неразборчивой, а на глазах русского выступили слёзы. — А я был готов сделать для него всё. Да, я знаю, что вел себя неидеально, что местами просто отвратителен. Но я верил ему и в его чувства, а теперь слышу, что не нужен. Он даже пожелал мне умереть! — на последнем дыхании тот произнес что-то действительно откровенное, но больше сдерживаться он не может. Альфа упирается локтями в стол, сжимая в руках пустую рюмку, его глаза бегали и краснели, наполняясь слезами. Алкоголь раскрепощает и теперь Россия не боится угрызений совести, давая волю накопившимся слезам. Капли текут по его щекам, а голос дрожит. — Почему только сейчас я замечаю, что он действительно врал?! — тот падает на стол, вновь утыкаясь в локти лицом и начиная рыдать. Его не смущает даже ошарашенный взгляд сестры. — И что ты тут за спектакль устроил? — невозмутимо произнесла она, положив одну ногу на другую. — Ты альфа или кто? Сопли тут распустил. «Точно, как СССР», — повторно подумал Росс, продолжая лить слёзы. — Ты знаешь, я не чувствую к тебе сочувствия или сожаления. Так что можешь не пытаться дальше вызвать их, — цыкнула девушка, на что получила только более сильный плач. — Что у вас тут происходит? — вдруг врывается в комнату Беларусь, наблюдая пьяного, рыдающего в три ручья брата и рядом седящую сестру, которая опустошает уже которую рюмку и иногда смеётся с эмоций собутыльника. — Россию очередной омега бросил, вот он и решил выпить и поплакать, — усмехнулась украинка. — Боже, Русик! — тут же подбежала к брату белорусская, называя его своим любимым прозвищем. — Ха-ха-ха! Картина «Русик и водка»! Ха-ха-ха! Лучше любой «Девочки и персики»! — уже будучи сама в стельку, шутила Украина. — Ты справишься, Россия. Найдешь себе кого-нибудь ещё лучше! — обеспокоенно приобнимала никак не унимающегося Росса Беларусь. — А я не хочу ещё кого-нибудь! Я люблю только его! — вытирает слёзы русский и подливает себе в рюмку водки. — Так вот, почему ты любимая дочь, Беларусь. Ты отцу тоже говоришь, мол, он найдет себе союзников лучше и вообще победит? — мерзко улыбнулась украинка. — А ты являешься нелюбимой, потому что точная его копия. Только ещё вреднее! — несвойственно себе нагрубила в ответ белорусска. — И то верно, хах. Вырастил свою копию, а теперь думает, в кого же я такая, — махнула рукой Украина, откидываясь на спинку стула.