***
Очередной рабочий день, который не отличался от других рабочих дней. Союза не было на собрании, потому развлечься, начав с ним спор, тоже не вышло. Одна радость была среди этой убивающей повседневности — Япония. Она изменилась за пять лет, стала более уверенной в себе, смогла проработать многие комплексы. Например, она всегда считала, что её лицо выглядит ужасно, когда на голове низкий хвост. А сегодня она пришла именно с этой прической и когда я спросил, не дискомфортно ли ей с низким хвостом, то она даже не вспомнила про свой старый комплекс. К тому же, японка стала наносить в разы меньше макияжа, больше не считая себя уродиной без него. Даже её обычно токсичный характер сейчас сменился на более спокойный. Я так рад видеть, как она выросла за время, что мы не виделись. Вечером мы с Канадой встретились возле моей машины, дабы поехать в старый дом. — Последний раз там был два года назад, — сев на пассажирское сидение, сказал Кан и прикрыл глаза, желая в пути поспать. — Ну, с того момента там ничего не изменилось, так что не страшно. — Мы едем сразу в дом? — Нет. Хочу заехать в магазин по пути и взять что-нибудь на ужин и на завтрак, а то в том холодильнике еды нет, что логично. — Больше всего мне нравится в твоём доме камин. Так жалко, что я не могу установить у себя его тоже. Кстати, нам не нужно будет купить ещё и дров, дабы его растопить? — Немного у меня до сих пор лежит в кладовке, но не волнуйся. Сегодня нашим горючем будет кое-что другое, — я усмехнулся, похлопав ладонью по черному пакету на моих коленях, содержимое которое не видно через материю. — Не нравится мне твоя улыбка, — надеясь, что я не задумал ничего глупого, тот откидывается на сидение, вздыхая.***
Предпоследняя неделя мая скоро подойдёт к концу. Меня радует, что это последний месяц весны, за которым последует любимое лето. Поздний закат тоже не может не радовать, ведь на часах уже десять вечера, а на улице до сих пор светло. Только небо у горизонта стало фиолетовым, а на редких розовых облаках оно отдает синими рефлексами. Верхушки таких же невысоких домов, коих выстроен весь район, освещают последние жёлтые и малиновые лучи солнца. — Такая прелесть, — отойдя от окна, я бросаю к щепкам в камине подоженный лист белой бумаги и жду, когда они все начнут гореть. Когда же это происходит, я кладу к ним первую четвертинку брёвнышка, затем вторую и третью. Сажусь на одно из двух мягких красных кресел, что стоят перед камином, беру с небольшого столика чашку кофе и отпиваю глоток. — Завораживает, скажи? — улыбнулся брат, наблюдая за разгорающимся пламенем. — Это точно, — киваю, расплываясь в лёгкой улыбке, которая тут же пропадает, как только ситуация напоминает готовку ужина в пустыне с Россией. Чёрт, опять думаю о нём. Надеюсь, мои следующие действия помогут больше не вспоминать его. — Добавь дров, — зачарованно разглядывая языки пламени, сказал канадец, подперев щеку рукой. — А больше нет. — А как же огонь? — разочарованно перевел взгляд на меня тот. — Не волнуйся. Дров у меня больше нет, зато имеется гора макулатуры, — высыпаю на маленький столик содержимое черного пакета, чем оказываются десятки писем. Брат непонимающе осматривает конверты и письма, которые выпали из некоторых. Взяв один конверт в руки, что был красного цвета, тот вертит его, пока не находит подпись. — От России?! — воскликнул тот, когда в его голове всё встало на свои места. — Да. Я же говорил, что планирую избавиться о любой памяти о нём, — я злобно улыбнулся, беря какое-то вывалившееся из конверта письмо, — Футболка, что тот мне подарил и которую я вырвал у тебя из рук пару дней назад, уже лежит на помойке. Помнишь, Вы дарили мне сертификат о звезде, которая теперь называется моим именем? Он там же, уж прости, Кан. — Аме, может, не стоит? — виновато спросил оппонент. — Почему не стоит? Это все письма, которые Россия слал мне в течение войны. Я их хранил, как зеницу ока. А всё почему? Послушай, — я зачитываю концовку письма, что сжимал в руках. — «Сейчас нам всем тяжело. Сорок третий год, видимо, будет моим самым нелюбимым. Однако, и ты, и я справимся с трудностями хотя бы для того, чтобы иметь надежду быть когда-то вместе вновь. Я тебя люблю. Твой Россия» — после прочтения я криво ухмыляюсь, пытаясь понять, что же чувствую больше: грусть из-за вранья или гнев. — Наглый лжец. Писать такое лишь бы изменить? Лучше бы никогда его не встречал, — завершаю свою речь я, бросая бумажку в костер, с удовольствием наблюдая, как та горит. Перевожу довольный взгляд на взволнованного брата. — Хорошо горит, да, Канада? — спрашиваю я. — Но ведь оно было тебе дорого, раз сохранилось с сорок третьего года, — тот прижал к себе конверт и тут же вскрыл, начиная читать текст. — Посмотри, с сорок второго года. А какие слова красивые он тебе пишет! И ведь ты до сих пор ценишь их. — Я ценил их, пока автор писем не решил променять меня в положении на Германию! — злобно вырываю из рук оппонента конверт с письмом и кидаю их в огонь. — Стал бы я сейчас их жечь, если бы они действительно были дороги? — усаживаясь в кресле удобнее, слегка прикрываю глаза и смотрю за горящей бумагой. Та, как только попадает в костер, скручивается и начинает чернеть, через пару секунд и вовсе прогорая. На удивление, я ничего не чувствовал, пока наблюдал за тем, как отнимаю у себя когда-то самое дорогое. Я любил перечитывать каждое письмо и представлять, что его автор рядом, говорит написанное вживую. Мне казалось, что, лишая себя стольких воспоминаний, я буду чувствовать печаль. Но нет, сейчас я кидаю письмо одна за другим в камин, даже не перечитывая на прощание, и буравю яркие горящие конверты безчувственным взором. — Кто же знал, что моя мечта встретить тебя вновь сбудется. Только, я никогда даже не предполагал, что всё закончится вот так, — пожал плечами я, разрывая в руках бумагу с почерком когда-то любимого человека. Канада молча слушал мой монолог и беспомощно наблюдал, как письмо одно за другим летит в камин и сгорает. На душе его было неспокойно, пусть я и давал понять, что жалеть о поступке не буду. Ему всё равно казалось, что я поступаю против своей воли, о чём буду потом жалеть. Глаза канадца бегали по комнате, не понимая, чем успокоить внутреннее волнение. В голове Кана укрепилась мысль, что стоит любым способом найти Россию и поговорить с ним обо всем. — Чёрт, сейчас погаснет. Плохие ты письма пишешь, Раш. Даже горят хуево, — процедил сквозь зубы я, вставая с кресла и уходя в кладовую за средством для розжига. Сердце брата пропускает удар, и руки сами тянутся к письмам. Канада быстро хватает конверты и запихивает их во внутренние карманы своего клетчатого пиджака. Времени было немного, в карманы помещалось мало, но всё же пять, а то и больше штук, тот успел спрятать до моего возвращения. — Давай скорее, а то сейчас погаснет, — торопил меня тот, желая спасти свой драгоценный огонь. Я выливаю приличное количество прозрачной жидкости из банки в камин и пламя резко вспыхивает. Сгребаю несколько писем в кучу и массово бросаю их в пламя, дабы оно не гасло и дальше. Небольшая гора бумаги тут же прогарает, а на моей душе ощущается лёгкость, впервые за последние две недели. — Думаю, я на шаг ближе к тому, чтобы отпустить прошлое. Сейчас бы куда-нибудь рвануть без задней мысли и оторваться по полной, — плюхаюсь на кресло, закидывая руки за голову. — Точно! — воскликнул я с улыбкой, неожиданно вспомнив, что от России осталось ещё одно напоминание. Самое больное. — Смотри, наши совместные фото. Вышел я ужасно, потому есть повод избавиться и от них. Кан печально рассматривает одно фото за другим, отмечая, какой я был счастливый на них. Он был рад, что смог спасти пару писем, тем более за секунду до того, как те массово уничтожили. Теперь ему хотелось спасти и фотографии. Всего их было десять и пока я отпивал очередной глоток кофе, канадец выбирает первое попавшееся, проталкивает в рукав пиджака и быстро возвращает остальные мне. Я недолго смотрю на них, разглядывая Росса. — Эти фото Россия сделал, когда мы были в Центральном парке, — в моём голосе промелькнули нотки грусти. Заметив это, я сцепляю зубы и быстро бросаю фотографии к письмам, пока не успел вновь начать вспоминать былые времена. — Знаешь, стало так легко. Словно всё это время меня что-то сковывало. — Я рад за тебя. Возможно, было правильным решением избавиться от всего, — тот решил подыграть мне, ведь боялся, что я замечу, как он тайно оставляет некоторые экземпляры себе. — Я же говорил тебе, а ты меня не слушал. Да и какая тебе разница, поступил я правильно или нет? Не тебе же измену переживать. — Братец, — он вздохнул, кладя руку мне на плечо, — как я могу не беспокоиться за тебя? Ты — мой родной человек и лучший друг. А я терпеть не могу, когда мои близкие грустят и убиваются. — Спасибо, что не бросаешь в такие трудные времена, — я улыбнулся, через плечо посмотрев на оппонента. — Я люблю тебя. — Взаимно, — Канада лучезарно улыбался мне, пока в голове продумывал пришедший в голову план по моему спасению. Больше оставлять дело только в моих руках он не намеревается.***
Уже наутро я чувствовал себя легче. Даже ночь обошлась без снов о России. Я пил очередную кружку кофе, щёлкая телеканалы телевизора, параллельно удаляя все на русском, которые я подключал только для Росса. С лёгкой улыбкой я просматриваю передачи и переключаю их, надеясь, что увижу что-то интереснее, в голове прокручивая мысль, что стоит скоро разбудить заспавшегося Канаду, ведь сегодня у него рабочий день. — Доброе утро, — зевая, произносит брат, зайдя в кухню. Он наливает себе стакан холодной воды, потирая глаза. — Только вспоминал тебя, — усмехнулся я, поставив пустую кружку на стол и переключив очередной канал. Этот канал оказался новостным, где на данный момент девушка повествовала события, произошедшие вчера. Она рассказала про неурожай в южных странах Азии, про накалившиеся отношения между разделенными землями Рейха, про исследования учёных из Вашингтона в ядерной физике, но ничего не заинтересовало меня. Я уж думал переключить канал на следующий, но тут телеведущая начала говорить интересные вещи. — Пару дней назад Соединённое Королевство Великобритании в интервью с нашими репортёрами рассказал подробнее об отношениях между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединёнными Штатами Америки, — читала с листа девушка в телевизоре, чётко произнося слова. — Он поведал о предстоящей встрече между двумя враждующими державами, на которой сам Великобритания будет присутствовать тоже. Тот отметил, что неделю назад призвал стран объединяться перед коммунистической угрозой и объявил: «Союз англосаксонских стран готовы оказать помощь каждой стране, кто пострадала от коммунистической идеологии». Можно ли эти слова считать намерениями Запада развязать войну с СССР — непонятно, но многие политики уже высказались на провокационное интервью Великобритании, окрестив нынешние политические события «Холодной Войной». — Вот дурак, — закатываю глаза. — Кто его просил говорить именно это в интервью? Разве он не понимает, что посетил панику среди всего мира? Просто идиот, мы так не договаривались! — цыкнул я. — Мне кажется, все и без того в панике от ваших с Союзом отношений. Люди — не дураки и давно догадывались, что скоро будет новая война, — пожал плечами брат. — Наверное, ты прав. В любом случае теперь уже ничего не исправить, — я вздохнул, слушая следующую новость. — На территории СССР возвратился его сын, РСФСР, — продолжает телеведущая. Я встрепенулся и начал внимательно всматриваться в экран телевизора. — Напоминаю, полгода назад, тридцать первого октября, РСФСР без ведомой причины покинул территории отца. Более подробную информацию Союз Советских Социалистических Республик не распространял. Долгожданное возвращение произошло две недели назад, тридцатого апреля, как сообщил сам СССР. Он благодарил всех, кто помог найти и вернуть сына. — Ты слышал это? — ошарашенно произнес Кан. В его голове в момент разрушился построенный план встречи с Россом. — Слышал, — ответил я, замолчав на пару секунд и разразившись в громком смехе. Сгибаясь в животе и ударяя рукой по столу, я вытерал выступившие слёзы и никак не мог перестать смеяться. — Посмотри, какой он жалкий! — в передышке произнес я, опять задыхаясь в приступе отрывистого смеха. Канадец лишь растерянно смотрел на меня, не видя причин для радости. — Как только здесь он перестал быть нужным, так сразу сбежал обратно к своему папочке! А как же Германия? Я думал, Россия всё это время был у него, разу уж у них такая любовь. Просто цирк. Видимо, он успел уже изменить и Гере, его опять выгнали и тот решил опять сидеть на шее Союза. Бред, просто бред! — хихикнул я. — Даже представлять не хочу, что он сказал СССР, раз тот решил принять сынишку обратно, перед этим выгонив. — Мне кажется, это не смешно, — нахмурился Кан, стараясь в голове придумать новый план, который теперь не состоял из пунктов «Найти Россию», «Поговорить с ним». — Смешно. Ещё как смешно. Ты просто зануда, Кан, — я махнул рукой, переключив канал, ведь лучше анекдота за сегодня я уже не услышу.***
День прошел просто замечательно. Я больше не чувствовал грусти из-за измены, ведь банально не видел причин вспоминать про неё. Только я подумал, что всё налаживается и проблем больше не будет, как на следующее утро я просыпаюсь с режущей болью в правом боку в нижней части живота. Болезненные ощущения не давали даже нормально дойти на кухни, чтобы достать обезболивающее, а при сидении усиливались в два раза. — Это из-за беременности? — разбуженный в пять утра новостью о плохом самочувствии Канада, поглаживал меня по спине, скорчившегося от боли, облокотившегося о стену в единственном положение, где ощущения были хоть немного сносными. — Я откуда знаю? — крикнул я, закусив губу, лишь бы не застонать. — Мудила, блять, Росс. Обрюхатил и свалил к папке, а теперь мне страдать. — Тебе что-то говорили о таком на УЗИ? — волновался Кан не меньше меня. Становилось легче, ведь очередную трудность я преодолеваю не один. — Я не был ещё ни на одном, — морщусь я. — Не был?! — воскликнул тот, неожиданно разозлившись. — С самого начала беременности?! — Да, — киваю я, сухо отвечая и не желая из-за боли оправдываться. — Ты с ума сошел?! Как такое вообще возможно?! Скоро будет конец пятому месяцу, а ты до сих пор не был ни разу у доктора?! А если эти боли вызваны заболеванием плода?! А если ты сейчас в опасности?! — вышел из себя тот. — Я не хотел прежде спрашивать у тебя об УЗИ и прочем, видя, как больна тебе эта беременность, но это уже идиотизм! Почему ты не был у врача?! Почему ты не проверился?! Что с твоим плодом, что с тобой?! — На третьем месяце мне сказали, что со мной и ребенком всё в порядке. А дальше я просто не хотел ходить на УЗИ. — Не хотел ходить?! Ты себя вообще слышишь?! Насколько я знаю, за время беременности нужно быть на обследовании минимум два раза, а ты решил вот так плюнуть на своё здоровье?! Ты у меня прямо сейчас поедешь в больницу на УЗИ! — Кан ненавидит, когда его близким плохо, потому сейчас он надевает мне на плечи пальто, прямо на домашнюю одежду, сам одевается и выталкивает меня из квартиры. Я медленно перрставляю ноги, прикладывая руку к боку и молча следуя за канадцем. Сейчас его грубость я осуждать не могу, ведь он не проявляет её не просто так. Наверное, я бы и сам взбесился, если бы узнал, что мой беременный брат решил забить на здоровье. — Мне утром на работу, — процедил сквозь зубы я, открывая машину и давая ключи канадцу, ведь самому быть водителем я не в состоянии. — Ничего страшного, сейчас быстро смотаемся и утром пойдешь на свою любимую работу, — сел за руль тот, ожидая, когда я займу пассажирское место рядом. Я осторожно садился на сидение, стараясь не причинить себя большего дискомфорта. Однако, как я уже упомянул, когда я сажусь боль только увеличивается, что сейчас и произошло. — Я так не могу, — устало хнычу я, вставая с сидения и прислоняясь боком к машине. — Да за что мне всё это?! Почему я родился омегой? — Аме, родной мой, потерпи немного. Я обещаю тебя быстро довести, — тут же подошёл ко мне печальный Канада, стараясь усадить обратно, на что я только сопротивляюсь. — Я поеду сзади, — решаю я, залазия на задние сидения и ложась на них, поджимая ноги к себе, насколько это возможно из-за живота. — Я не думаю, что это хорошая идея. — Канада, если я поеду сидя, то помру от боли. Прошу, давай уже приедем к врачу хоть как-то и решим эту проблему. — Хорошо, — выдыхает тот, садясь за руль и заводя машину. Доехать мы смогли быстро из-за пустых дорог в ночное время. В больнице народу, корме меня и брата, можно было по пальцам сосчитать, потому заботиться не стоит о том, что кто-то узнает о беременности мировой державы. Хотя после таких болей разглашение тайны — последнее о чём я думаю. Канада вновь смог войти в моё положение, без слов угадав, что я не хотел бы, дабы мой живот видели в коридорах больницы другие люди. Своим пальто тот постоянно прикрывал меня, постоянно оглядываясь по сторонам и не забывая спрашивать о моём самочувствие. Нам очень повезло, что один из врачей, что может провести мне обследование был на посту. Было страшновато направляться к кабинету, зная, что придется раскрыть гендер ещё одному незнакомцу, но поделать нечего. Если эта информация уйдет в массы, то для этого врача я напоминаю о смертных казнях, которые никуда не исчезли из моего законодательства. В кабинете сидел молодой заспанный парень, который от усталости даже никак не отреагировал на то, что к нему наведалась страна. Однако, мне это было только на руку. «Лишь бы только нормально УЗИ сделал, а то ощущение, словно он прямо при мне сейчас уснет», — подумал я, ложась на кушетку и оголяя свой живот. — Меня беспокоят резкие боли в боку. Хочу провериться и удостовериться, что это никак не связано с плодом. За одно хотелось бы узнать состояние малыша и проходит ли его развитие без осложнений. — Без проблем, — устало отвечает парень, подсаживаясь на стул за аппарат, и настраивает его. — На какой Вы недели? — Двадцатой, — быстро посчитав, отвечаю я. — До этого были на УЗИ? — врач тёплыми руками в перчатках размазывает гель по нижней части моего живота и прикладывает датчик, начиная водить им. — Нет, это первое. — Так поздно? — На это есть причины. — Впредь не советую так долго затягивать с этим, — поджимает губы доктор, смотря в монитор и что-то разглядывая. — Расположение плода косое, но не волнуйтесь, ближе к родам от станет продольным, головкой к проходу. Отклонений от нормы в развитии я не вижу и ничего, что могло повлиять на Ваши боли тоже. — Простите, — я немного растерялся. — А пол ребенка? Его можно уже узнать. В ответ доктор усмехнулся. — Можно было бы. Половые органы уже сформированы, только вот Ваш ребенок явно не хочет показывать нам их, — парень поворачивает экран монитора ко мне и теперь я могу рассмотреть спинку, ручки и ножки маленького человека, находящегося во мне. Могу рассмотреть одно из самых больных напомнаний о старых отношениях. — Он повернулся к нам спиной, видите? — И что же делать? — Приходить в следующий раз и надеяться, что малыш будет в настроении и развернется к нам. Вон, какой с характером растет. — Весь в отца, — злобно буркнул себе под нос я о России, ожидая, когда фотография снимка ребенка будет распечатана на принтере, а сам врач напишет заключение о состоянии малыша. Я с лёгкостью вздыхаю, ведь теперь боль не кажется такой серьезной. Хоть ребенок останется цел и не является причиной. Получив на руки снимок и бумаги с заумными словами врача по поводу осмотра, я выхожу из кабинета. Ищу глазами брата и направляюсь к нему. — Как всё прошло? Что сказали? — спрашивал тот, но я коротко отвечаю, что с ребенком всё в порядке, и боли вызваны не патологией, протягивая снимок. Канада приоткрывает от удивления рот, берет фотографию в руки и расплывается в улыбке. Его глаза наполнились умилением, а сам канадец даже начал издавать радостный писк. — Это моя племянница или племянник! — обрадовался тот, чего уж я точно не ожидал. Вроде, брат никогда не относился настолько трепетно к детям. Даже Росс так не радовался, что у него будет сын, как сейчас Кан. Он вглядывается в каждый сантиметр фотографии, параллельно восторженно обнимая меня. — А ты будешь давать мне сидеть с ним? Я буду забирать его к себе на каждые выходные! Хочу уже увидеть, каким же он родится и какие качества возьмёт от тебя! Кстати, так у меня будет племянник или племянница? — К сожалению, выяснить не получилось. Видишь, ребенок повернут спиной. Но меня убедили, что ближе к родам он примет правильное положение и тогда точно узнаем. — Я всё равно рад за тебя, — не прекращал сиять от счастья тот. Уверен, были бы мы не в общественном месте, то реакция была бы ещё ярче. — Скорее за себя, — невольно улыбнулся я, забирая у Канады его пальто и прикрываясь. — Я, к несчастью, совершенно не рад своему положению. Меня перенаправили к другому врачу, и теперь мы идём к акушер-гинекологу. Быстро находим нужную дверь, в которую я снова попадаю без очереди. Видеть перед собой не своего гинеколога, к которому уже привык за несколько лет, настораживает. Я стараюсь расслабиться и убедить себя, что мне осталось перетерпеть всего пару минут. Взяв всю волю в кулак, я захожу в кабинет, где сидела женщина и заполняла какие-то бумаги. Без лишних разговоров она приняла меня, расспросила о проблеме и взяла на рассмотрение заключение предыдущего врача. Я быстро объясняю про неожиданные боли и мне предлагают снова оголить живот для осмотра. — Боли тут, — провожу пальцем вдоль бока, после чего это место начинает ощупывать доктор, вычисляя точные границы. — Неделя беременности? — Двадцатая. — Пф, Боже! Напугали-то как! Не волнуйтесь, это всего лишь боли в круглой связке, — махнула рукой та. — Такое часто бывает у беременных. Это значит, что Ваш организм активно трудится для ребенка. Боль усиливается при сидении, верно? — Да. — Тогда точно круглые связки. Я выпишу Вам обезболивающие и специальный бондаж, который ослабит боли. Вылечить это невозможно, но всё должно пройти через пару дней, так что не поднимайте панику. Ближайшее время пока не стоит заниматься спортом, старайтесь двигаться медленнее и принимайте тёплую ванную каждый день, это поможет снять дискомфорт. Я с облегчением выдыхаю, обрадовавшись, что это я с лёгкостью преодолею. Я одевался обратно с радостной мыслью о возвращении домой, как вдруг решаю отвлечь врача от заполнения очередного заключения. — Извините, а какие шансы забеременеть во время беременности? — сложил руки на груди я. — Их нет, ведь нет и течки, — коротко отвечает та, вручая листик с названиями обезболивающих. — Сексом можно заниматься, если Вы не чувствуете болей во время беременности, но пока стоит повременить и дать пройти круглым связкам. Хотя, к чему я это спросил, если мне не с кем спать? — Да, конечно. Спасибо, — покидаю кабинет, вручая брату лист с медикаментами, и прошу их купить по дороге домой, чтобы на сегодняшних собраниях я чувствовал себя нормально.***
Двое высоких мужчин идут по длинному пустому коридору. Оба держали недружелюбный вид. Они стукали небольшими каблуками лакированных туфель иногда останавливаясь, заглядывая в залы, но не находя там людей, продолжали путь. — Надень уже пиджак, хватит его в руках носить, — рыкнул СССР, указав на одежду, которую прижимал к себе его «сын», открываясь носить. — Он мне рану натирает. Мне больно, — недовольно произносит тот в ответ, поправляя тёмно-синий галстук. — Будет тебе памятью, как ты сбежал к США. Может, урок выучишь, — невозмутимо отвечает Союз, найдя нужную дверь. Россия хмурится, но надевает строгий пиджак, застегивая пуговицы. Отец и сын стучатся в дверь, а после проходят в огромный зал, где были собраны практически все страны мира. За огромным столом сидит более сотни людей, но Росс тут же видит когда-то любимого человека. Меня. Он скалится и отворачивается, совсем забыв, что на собрании присутствую и я. Русский следует за коммунистом и проходит на отведенное место. Раша садится на стул, тихо промычав от боли в лопатке, и принимается рассматривать окружающих. Многие лица он видел и не раз, но его взор неосознанно тянет только к одной персоне в этом зале. Ко мне. Россия безэмоционально глядел на меня, увлечённым обсуждением тем предстоящего собрания с Великобританией. Росс неосознанно вспоминает первую встречу за три года в этом же здании и тут же чувствует отвращение. Взгляд скользит по всему моему телу, оставаливаясь на шее, на которой я когда-то носил его подарок в виде кулона. «А если бы Российская Империя был бы жив», — задумался русский, в который раз пожалев, что отдал единственный подарок от настоящего отца. — «Вряд ли он бы поставил мне клеймо, даже после побега к Штатам. Да, ругани бы у нас было не меньше, но настолько низко тот бы не опустился. Скорее всего РИ попытался узнать причину побега и найти компромисс. Отец сам по себе был более гуманными, нежели СССР.» Я заканчиваю диалог с отцом, продумывая план действий и свои слова в первой половине собрания. Мне не хотелось конфликтовать с Союзом до нашей встречи, ведь болтливость Британии в интервью об этом вновь выйдет мне боком. Неожиданно ко мне подходит Япония, тут же начиная говорить о какой-то новой стране на собрании. Я вопросительно смотрю на неё, совершенно не понимая причину таких бурных речей. Махнув рукой, подруга разворачивает меня лицом к сидящему за столом России, к которому подошёл Китай и протянул руку для рукопожатия. Росс встаёт со стула, жмет руку низкому на его фоне китайцу и приглашает присесть рядом, пока место свободно. Мне казалось, что моя челюсть отвалится от того, кого я вижу. Я даже начал думать, что образ изменившего русского мне привидился, и японка указывает на кого-то другого. Но, к сожалению, она действительно тараторила об альфе. Списки стран, которые сегодня будут присутствовать, на этот раз готовил отец, и тот не сказал мне, мол, сегодня с СССР прибудет ещё и его сын. В толпе ищу брата, что тоже заприметил Россию и жестами пытался показать мне не меньший шок. — Не думала, что у СССР есть такой симпатичный сын, — вскинула бровь девушка. — Не такой уж он и симпатичный, — фыркнул я, поправляя пиджак, тем самым бессознательно успокаивая свою нервную систему. Внешне я стараюсь казаться невозмутимым, но сжимаю руки в замок, чем выражаю стресс и дискомфорт. — Ну, не знаю. Такой же высокий, как и Союз, черты лица строгие, прямой нос, узкие губы, выразительные глаза, кажется, даже подкаченный, судя по телосложению. Чем не симпатичный? Ты раньше пересекался с ним? — Было дело пару раз, — видимо, собеседница не слышала громкие новости пару лет назад, как я пропал на неделю в пустыне и привёз с собой потерянного сына СССР. — После войны СССР тоже притащил его на собрание. Неприятный тип этот РСФСР, могу сказать, — сначала на моём лице эмоция презрения, которая сменяется на отвращение. — Да? Хотя, чего я спрашиваю? Он так смотрит на всех, словно готов убить. Впрочем, как и его отец. Интересно, что они такое ели, раз выросли до такого роста. Оба выше двух метров. — Без понятия, но выглядит это ужасно. Словно, две шпалы. Терпеть не могу высокий рост, — продолжаю говорить с презрением, напрягаю подбородок, что четко показывает свои намерения скрыть правду. — А мне наоборот нравится, когда человек выше меня. Можно много шуток придумать по этому поводу, — усмехнулась Япония. — В общем, не понравился тебе он. — РСФСР просто неадекватный, это я смог понять даже за недолгое время общения. Впрочем, он же русский, а они все такие: выдают сначала себя за одних, а на самом деле другие. Не зря я не люблю всю семейку Союза, — опускаю уголки рта, выражая неловкость, и прикрываю глаза. — Сам по себе он личность слабая, вон, до сих пор бегает за отцом, словно ему десять лет. — Ха-ха-ха, серьезно? — посмеялась японка, — А мне казалось, он взрослый мальчик. — Взрослым он себя только выдаёт, — неосознанно пожимаю плечами, выражая неуверенность. — Привет, — подходит к нам Канада. — Что же вы так бурно обсуждаете? Даже интересно стало. — Да тут Муренок свой негатив по поводу РСФСР высказывает, — немного нервно от волнения посмеялась подруга. Присутствие брата вызывает у меня стресс, отчего я тереблю край пиджака. — Да уж, отношения у них не заладились, — тут же всё понимает Кан, подыгрывая мне. — Знаешь, сколько гадостей он наговорил мне о нём? Как ненавидит, хочет его смерти. — Теперь он ещё и сидит совсем рядом. Даже противно, — с паузой произношу я, мотая головой, хоть и говорю утвердительное. — По описанию сын СССР реально какой-то жмот. Беру свои слова обратно, он мне больше не симпатичен, — смеётся японка. — Да уж, с ним лучше не связываться, — опускаю взгляд, нервно смеясь и смущаясь. Все страны на месте и мой отец объявляет начало собрания. Япония тут же срывается с места, убегая на другой конец зала, а Канада ещё какое-то время смотрит на меня осуждающим взглядом. Кан качает головой, без слов давая понять, что считает мои оскорбления в сторону Росса неправильными и уходит. Я поджимаю губы и хмурю брови на последок взглянув на русского. Однако, на этот раз наши взоры пересекаются, и пару секунд мы молча и зло смотрим друг на друга, пока я не прерываю зрительный контакт, ведь чувствовал, что ещё мгновение и я вмажу этому придурку. Я сажусь на свой стул, сразу же утыкаясь в бумаги, чем пытаюсь отвлечься. Только я избавился от постоянных мыслей о России, так он самолично появляется на собрании, словно, специально. Канада же буравит внимательным взглядом то меня, то Росса, обдумывая свой новый план. «Значит, ты сам нашелся, Россия», — размышлял канадец. — «Это хорошо, не придется навещать территории Союза по выдуманной причине. Я уж думал через Аме как-нибудь вычислить твой адрес и караулить твой дом, надеясь, что смогу отловить тебя и заставить поговорить. Интересно, сколько бы атомных бомб я получил от США и СССР вместе взятых за попытку помирить вас? Ночью я прочитал сохранившиеся письма и ещё больше убедился, что не верю в измену. Зачем тогда тебе возвращаться к отцу, если любимый Германия на землях Аме, куда тебя больше уже не пустят?» — Надо тебя где-то отловить, — прошептал себе под нос Кан, принявшись слушать речь Китая.***
— Сначала я подумал, что прежде стоит все обдумать, потом уже действовать, — говорил сам с собой дельта, выйдя из зала на перерыве и спускаясь по лестнице на первый этаж, в надежде найти ушедшего Россию. — Но времени нет. Кто знает, может впредь ты больше никогда не появишься на собраниях? Канада спускается к главному входу, ища среди толпы высоких стран. Через время он смог найти их в столовой, мирно выпивавших какие-то напитки. СССР грозно оглядывал всех вокруг, а Росс молчал, стоял рядом, держа в руках книгу и читая. Просто так подойти и попросить поговорить о произошедшем русского, канадец не мог, да и Союз не должен знать об отношениях между сыном и США. Но Кан — не промах, потому быстро соображает, как нужно действовать. Он достает свою записную книжку, вырывает оттуда небольшой кусочек бумаги, на котором быстро пишет следущий текст: «Это записка от Канады. Я хочу встретиться и поговорить с тобой о важном. Это касается Америки». Последнее предложения тот сначала не хотел добавлять, но всё же написал, подумав, что это смотивирует альфу ответить положительно на предложение. — Здравствуйте, СССР. Давно не видел Вас на собраниях, — Канада подходит к русским, протягивает руку старшему, улыбаясь. — Здравствуйте. Недавно виделись, вроде, — подозрительно смотрит на подошедшего Союз и пожимает его руку в знак приветствия. — И Вам, РСФСР, здравствуйте, — добавляет Кан, обращаясь теперь к младшему. Россия поднимает взгляд, ожидая увидеть очередного союзника «отца», но узнает брата своего бывшего и корчится в непонимание. — Здравствуйте, — кивает Росс, не пожимая в ответ руку оппоненту. — Как Вам первый опыт в присутствии на собрании? Не скучно? — отвлекает на себя внимание канадец, незаметно сувая сложенную записку между страниц книги. — Россия, я не могу понять, — возмутился Союз. — Это твой очередной дружок с Запада? — Нет. Я не знаю, что он ко мне привязался, — гневно отвечает коммунисту Росс, продолжая смотреть в книгу и вдруг замечая записку. — Тогда до встречи, — прощается дельта, отходя от отца с сыном. Основная задача подкинуть бумажку с текстом и обратить на неё внимание выполнена. Канада встаёт к стене напротив, сливаясь с толпой стран. Он даже взял напиток со стойки, лишь бы СССР не сверлил его полным призрением взглядом, подозревая, что его сын общается с представителями Запада. В то же время, Кан смог выбрать удачное место, где хорошо просматривались действия Росса и его эмоции от записки, которые канадец не терпел увидеть. РСФСР тоже не дурак, потому, выждав, когда Союз отвлечется, только тогда достает подкинутую бумажку, разворачивает и читает. Невозмутимо его глаза пробегаются по первой строке, но те тут же наполняются гневом, когда замечают упоминание обо мне. Россия пристально смотрит на канадца с выражением, которое говорит: «Ты идиот?», — после рвет записку и бросает на пол, возвращаясь к чтению. Такая реакция расстроила дельту, но отступать тот не решил. Нужно довести дело до конца. Он достает записную книжку, опять вырывает листок и пишет такой же текст, только теперь без упоминания моего имени и с добавлением места встречи. Однако, подняв голову Канада обнаруживает, что русских нет на прежнем месте. Мотая головой в разные стороны и пытаясь найти этих двоих, тот терпит крах. Устало вздохнув, Кан решает возвратиться в зал, где скоро начнется новое собрание и обдумать новую попытку передачи записки. Придя в зал, дельта сразу обращает внимание на меня, что отпускал неприятные шутки о России, после чего смеялся над ними вместе с Японией. Канада массирует носовую переносицу и теперь ищет взглядом свою цель, которая сидит на своем месте и говорит с «отцом». Кан кивает сам себе, принимает расслабленный вид и медленно, напевая под нос какую-то мелодию, идёт до своего места. «Случайно» тот проходит мимо стула Росса, «случайно» задевает его пиджак и кладет в карман того записку, так же не спеша удаляясь. Русский, конечно же, замечает, что ему вновь подкинули бумажку, гневно вздыхает, достает её и, пряча в ладони, быстро прочитывает текст. — «Это записка от Канады. Я хочу встретиться и поговорить с тобой о важном. Встреча в туалете на третьем этаже», — тихо зачитывает он, цокнув языком. — Издевается, что ли? — тот хмуро смотрит в глаза канадцу, который только улыбается и присаживается на своё место. Альфа сжимает записку в руке, решая всё же подойти к никак не отстающему дельте и навсегда обозначить, что разговоры обо мне его не интересуют. Как Россия себе и обещал, после окончания собрания он собирается встретиться с канадцем. — Подожди, я схожу в туалет, — строго говорит Союзу Росс, вставая со стула и уходя в названное место, не дождавшись ответа «родителя». Спускаясь на этаж ниже, он проходит в пустое светлое просторное помещение, где пока Кан не появился. Решив скоротать время ожидания, русский устремляет взгляд на своё отражение в зеркале, поправляя прическу и пиджак, который до жгучей боли натирал рану. — Ты со старыми знакомыми такой недружелюбный стал, — с этими словами в комнату зашёл Канада, вставая рядом и тоже поправляя свои волосы в зеркале. — Неужто трудно мне руку пожать? — Прости, — русский протягивает свою ладонь, которую Кан на этот раз пожимает сам. — Я не хотел лишних конфликтов с отцом из-за этого, — с лёгким раздражением произносит тот, в голове крутя только слова о том, как я его ненавижу и всё время использовал. — Новости не врали, ты действительно уехал от Аме к СССР, — канадец улыбнулся, стараясь не давать поводов для злости оппонента, который и так не в духе. — Канада, я тебя уважаю и, прошу, не падай в моих глазах. Я не хочу говорить с тобой об Америке. Давай просто мирно разойдемся и не будем устраивать конфликта? — серьезно произнес альфа, уже собираясь уходить. — Почему же ты не хочешь со мной поговорить о нём? Я знаю о твоей измене, знаю, что ты наговорил Америке в порыве злости о его глазах и ребёнке, которого никогда от него не хотел. Я всегда считал, что ты любишь Аме, — сразу ставил перед фактом дельта, начиная давить. — Может, я его и любил, только вот он меня нет. Для чего ты тут, а? Задержать меня и только выбесить? — начал злиться Россия. — Я знаю, что ты не изменял, — дельта решил озвучить провокационное заявление, видя, что без этого его собеседник сейчас уйдет (за одно решил проверить по реакции, верно ли озвученное предположение). Это сработало. Росс затормозил, внимательно посмотрев в глаза знакомому. — С чего ты это взял? — прыснул смехом русский, решив не поддаваться настоящим эмоциям. — Разве Америка не наговорил, какой я ужасный и отвратительный? Разве он не рассказал тебе, как в порыве гнева проговорился, мол, ненавидел меня всё это время, использовал в своих целях и «лучше бы я сдох»? — Он сказал это тебе? — удивился Канада, поняв, мол, и я сам натворил много делов. Он не ожидал, что я позволил себе озвучить этот бред любимому человеку в лицо. — Ясно. Опять он выставил меня идиотом, как и обычно, — русский разгневался ещё больше, сложив руки на груди. — Ну, что? Какого играть роль очередной собачки Аме? Сколько он тебе бабок пообещал за то, что ты надавишь на жалость его любимой игрушке в виде меня и попытаешься вернуть обратно?! Америка ведь начал войну с моим отцом, а тут так неудобно его главная пешка уехала! Однако, я мог поставлять информацию о его враге, и он только сейчас понял, кого потерял! Тебе от самого себя не противно, Канада?! Я был о тебе лучшего мнения, мне казалось, что ты не такой жестокий, как твой брат! — повысил голос тот, сверля оппонента убийственным взглядом. — А ведь ты ни разу не опровергнул то, что изменял. Значит, ты действительно поступил так низко и променял Аме на Германию? — не растерялся Кан, продолжая давить на самое больное. — Вот так глупо и совершенно не свойственно тебе ты смог поплыть от шестнадцатилетнего парнишки? — Не изменял я! — совсем вышел из себя тот. — Хотя чего я тут нервы трачу? Ты всё равно мне не веришь. — А я хочу тебе верить. Америка поступил неправильно, сразу выгнав тебя и не выслушав, но я хочу знать правду. Хочу знать, как всё было на самом деле во время того поцелуя. — Я повторяюсь, что не хочу впредь говорить об Америке. — Значит, всё же изменил? — Не изменял я! — только успокоился альфа, как опять в его голову ударила ярость. — Тогда давай встретимся и ты докажешь мне это? Ты расскажешь всё, как было, без капли вранья. — К чему тебе это? Я же не тебе «изменил». — Да потому что я люблю своего брата и хочу его счастья. Он поглощён ненавистью к тебе, думая, что ты предал его, отчего и наговорил вранья об использовании тебя. И я вижу, что ты также злишься на него, из-за чего отказываешься принимать очевидные факты, которые с лёгкостью доказывают, что всё это время Аме действительно любил тебя. Вы оба — влюбленные придурки, которые поступают неправильно, и я здесь, чтобы помочь вам. Альфа молчал, обдумывая слова оппонента. С одной стороны ему хотелось верить в них, но шрам на сердце от слов не давал это сделать. — Так ты согласен на встречу? — вскидывает бровь канадец. — Я подумаю, — с призрением смотрит Россия, затем отводя взгляд. — Если надумаешь, то приходи двадцать шестого в девять утра в кафе «***», оно недалеко отсюда. Мирно поговорим и найдем правду произошедшего. Надеюсь, ты правда не врешь, Росс, — на прощание похлопав на плечу собеседника, дельта выходит из туалета, гордясь собой. Кажется, он сказал правильные вещи, что точно заставят русского задуматься.***
Вот и пришло время долгожданной встречи с СССР, на которой будут решены дальнейшие действия против него. Я специально встаю пораньше, чтобы выпитое с утра обезболивающее успело подействовать. Перед выходом выбираю самый плотный пиджак, который скроет мой живот и бондаж от болей в боку. Самое ужасное, что беременность свою мне приходится скрывать даже от родного отца. Думаю, если он узнает о ней, то отреагирует ещё более неадекватнее, чем Союз. — То есть я должен и сидеть дома и рожать детей? — спросил я как-то раз у своего отца перед встречей с Россией. — Конечно, а зачем ты ещё нужен? — ответил мне он. -… Да и, знаешь, я могу вставать раком перед кем хочу, ведь у меня нет мотивации делать это за что-то. А вот про тебя я бы сомневался. Ты наверное со счёту сбился, скольким дал за нынешнее величие? Смотри не залети, шлюшка, а то кто-нибудь насильно в тебя кончит и будешь с животом ходить. Хотя, я полагаю, ты даже не будешь знать, от кого данный ребёнок. Сколько в тебе стран за день бывает? — Замолчи! — не выдерживаю я, ударяя по столу, отчего моя кружка подскакивает и падает на стол, разливая чай по поверхности. — А может, тебе и лучше будет наконец выполнить своё единственное предназначение. Хоть беситься так перестанешь, — ухмыляется Великобритания, отпивая чай из своей чашки, и с довольной мордой смотрит на моё красное от злости лицо. Трясущимися от гнева руками я убираю со стола кружку и начинаю вытирать полотенцем лужу из чая. — Интересно, какими последними словами он бы назвал меня, узнав, что его предположения всё же сбылись? — процедил сквозь зубы я, завязывая свой галстук у себя на шее. — Блять, Раш… Я думал хотя бы с тобой всё замечательно будет, — смотрю на свой живот, который вроде не видно за длинным пиджаком, что на несколько размеров больше. — Как же я ошибался, Господи.***
Ровно двенадцать, я на месте, в нужном кабинете здания ООН. Великобритания тоже пришел вовремя, а СССР имеет наглость опаздывать. Смотрю на наручные часы, на входную дверь и вздыхаю. Не люблю, когда всё идёт не по плану. — Как бы он своего РСФСР не притащил, — озвучиваю свои мысли, смотря на отца. Очень странно, что тот уже давно не говорит о своем любимом коммунисте. Неужели разлюбил? Это странно, ведь столько бегал за ним и решил вот так вот бросить? — Я недавно думал над словами СССР на том собрании, где я буквально объявил ему войну. Он сказал, что ты единственный, кто может быть его достойным противником. А ведь он прав. Ты действительно меньше всех из нас пострадал от войны и обладаешь монополией на ядерное оружие. Я практически бессилен против Союза. — Мы же работаем вместе, с чего ты так волнуешься о том, что ничего не можешь сделать против него в одиночку? Может, тебе завидно, что омега, которого ты пытался всячески сломить на протяжении жизни, в итоге оказалась сильнее тебя? — я усмехнулся, наблюдая, как эти слова разозлили оппонента. — Извиняюсь, господа, — быстро входит опоздавший на две минуты Союз. — Пробки были. Вроде отель недалеко от сюда находится, а все равно опоздал. — Значит, со вчерашнего дня Вы живёте в отеле? — интересуюсь я и получаю положительный ответ. Понятно, Россия тут тоже. Пусть только попробует встретиться мне где-то на улице. Убью его прямо там. — СССР, что же Вы решили насчёт моих слов? Будете дальше стоять на своём и гробить мир коммунизмом? — начал Британия. — И не мечтайте, Великобритания, что сможете запугать меня этими пустыми словами. Я видел Ваше интервью, где Вы говорили о том, что я — главный враг всех стран. Думаете, после таких слов у меня возникнет желание вновь становится вашим с США союзником, как это было во время войны? — Я констатировал факт, назвав Вас коммунистической угрозой. Будете отрицать, что являетесь тираном? Вы создали «железный занавес» для оккупированных стран, это подтверждает мои слова. — Значит, будем воевать? — четко спросил коммунист. — Если не прекратите захватывать земли, то да. — врываюсь в диалог я. — Сколько квадратных километров Вы добавили своим территориям только до начала войны? Теперь в Вашем владение северные территории Кореи и восточные территории Рейха. А что же нас ждёт дальше? Ваши зоны влияния станут Вашими землями? — Нет, они будут такими же независимыми. К тому же, США, я ни одну страну не заставил перейти на свою сторону насильно. — Знаю я Ваши методы по постройке коммунизма. «Либо идете к нам добровольно, либо корову отберём». — В общем, Вы сделаете всё, дабы начать воевать против меня? — скалится СССР. — Здесь никто не хочет войны. Мы позвали Вас сюда, чтобы обсудить ходы решения проблемы. Мы всегда открыты для сотрудничества, — молвил я, чем окончательно вывел из себя Союза. — Вы говорите, что всегда открыты для сотрудничества?! — рыкнул тот. — А сами всегда прячете свои глаза! — ни с того ни с сего придрался СССР и резко потянулся к моему лицу. Я даже не успел понять, что намеревается сделать этот придурок, как его рука неожиданно срывает с меня очки. Моментально реагирую и закрываю руками свои глаза, шарахаясь в сторону. В панике я отворачиваюсь, пытаясь скорее сообразить, как вернуть свои очки. «Ты монстр», — в голове передо мной возникает силуэт злого России, который несколько раз повторяет эту фразу. Это вызывает ярость, мне захотелось прямо сейчас направить атомные бомбы на земли обнаглевшего коммуниста, но я был обезоружен, будучи без очков. Никто не должен знать о моих глазах. — Какого черта ты творишь, коммунист?! — вскрикивает Великобритания, моментально отбирая у Совета мои очки и протягивая мне. Осторожно нащупываю их и беру в руки, надевая на нос. — Мразь, — прошипел я, обернувшись через плечо на СССР. — Это только доказало, что вы совершенно не те, за кого выдаёте себя. А что Вы скрываете от нас, Великобритания? — ядовито улыбнулся Союз. — То что Вы строчили мне письма о любви и бегали за мной, уже все присутствующие знают. Что Вы в зад мне даёте — тоже, — мерзко засмеялся тот. — Что же Вы скрываете, если самое отвратительное мы трое уже знаем? — Убью! — униженный отец кулаком хорошо прописывает в нос оскорбившего его коммуниста. Наглости Британии не помешал его низкий рост, а ведь он даже ниже плеча оппонента. Оклемавшись от неожиданной боли, бешенный взгляд Совета поднимается на осмелевшего бету. Вытерев стекающую из носа кровь, тот накидывается на британца, начиная бить. — Успокоились! — прокричал я, разнимая начинающуюся драку. — Хотели войны?! Вы её получите! — кричал на Великобританию Союз. — И как же Вы собираетесь воевать?! Пойдёте и разбомбите мои земли?! — в ответ орал Брит. — Я буду действовать вашими же методами! Ваша жалкая экономика не выдержит и десятилетия после моих вмешательств! Не знаю, с чего отец решил заступиться. Он меня просто ненавидит и зачем ему это тогда? Скорее всего я напрасно выдумываю благородные причины и надеюсь на отцовскую любовь, ведь если бы о моих черных глазах узнали остальные, то он был бы опозорен. Все же как он считал меня своей собственностью, которая должна украшать его репутацию, как отца, так и продолжает. Других причин я не вижу. Несмотря на драку, мы были вынуждены продолжить переговоры.***
Разгневанный СССР чуть ли не с ноги открывает дверь в номер, громко топая и проходя к зеркалу. Прошипев, он вытирает всё ещё текущую из болящего от удара носа кровь, громко матерясь. Взяв из ванной салфетку, что лежала в стопке с другими около раковины, он скручивает её и вставляет в ноздрю, надеясь, что кровь остановится в ближайшее время. — Сука, мало было тогда тебя изнасиловать. Совершенно страх потерял, — рычал Союз о Великобритании. Коммунист проходит в гостиную номера, где на диване сидел Россия и смотрел телевизор. — Даже привет не скажешь, — раздражённо произносит тот. — Привет, как сходил? — отвечает Росс, оборачиваясь на пришедшего и ужасаясь испачканной кровью рубашке и пропитавшейся кровью салфетке в носу. — Что с тобой произошло? — Как эти капиталисты заебали! Британия и его сынок постарались, — гневно цокнул языком тот. — Как у вас до такого дошло? — хмурится русский. — Да Америка раздражает постоянно в этих очках таскаться на собрания, — СССР ядовито усмехается. — Ну, и я снял их с него, а этот конченный Британия начал наезжать. Вот последствия. Где их таких мудаков последних делают? — Очки? — альфа по привычке начал волноваться за меня, вспомнив как я всегда боялся этого, но любые волнения сходят на нет, когда тот также вспоминает про слова во время ссоры. — И что же было потом? — невозмутимо спрашивает он. — Пришлось вернуть, чтобы эти двое истерику не устроили. Хотя они и так, — СССР растегивает свой пиджак. — Ты-то хоть знаешь, чего он в эти очки вцепился так? Зачем он их носит? — Без понятия. Он никогда не снимал их при мне, — Россия отворачивается, невольно представляя в мыслях его любимые глаза. Сколько бы он ненавидел меня после сказанных слов об использовании, тот все равно мысленно рад, что Союз ничего не узнал. — Удивительно, — недовольно фыркает он. — А то ведь вы такие друзья. — Никакой особенной близости между нами не было, — вздыхает Росс, стараясь подавлять настоящие эмоции. — Ну-ну, — оглядывает того подозрительным взглядом коммунист, уходя в спальню, где собирается переодеться. Русский вновь вспоминает предложение Канады встретиться. Обговоренная дата уже завтра, а тот никак не решил, пойдет ли. С одной стороны гордость не позволяла слышать речи о человеке, кто смешал тебя с дерьмом. С другой — даже после этих слов альфа не потерял свои чувства и глубоко в душе до сих пор переживает обо мне. После рассказа СССР, что он посмел сорвать с меня очки, Россия стал волноваться. Он думал, как я отреагировал, что чувствовал. Тот даже поймал себя на желании утешить меня после этого. До сих пор тот не находит себе места, всё обдумывая, не решил ли Союз покалечить меня в ответ за разбитый нос. — Однако, только я стал забывать Аме, только принял всё произошедшее и решил двигаться дальше, так объявился Канада, опять напоминая о зажившей ране, — сглотнул Росс, смотря в окно и рассуждая вслух. Благо, звукоизоляция в номере отличная и его бредовые разговоры с собой коммунист не услышит. — А стал бы Кан так настойчиво упрашивать меня о встрече, если бы Америка хотел вернуть меня для дальнейшей выгоды в войне? Хотя, кто его знает? Может, он такой же двуличный, как его брат? Тоже улыбался поначалу, а теперь пытается утянуть меня в ловушку. У них вся семья такая, скорее всего. Тот выключает телевизор, откидывая голову назад, и смотрит в белоснежный потолок, в центре которого висит люстра. — А может стоит сходить? Канада правильно подметил, что Америка эмоционален и часто рубит сплеча. Может он не хотел это говорить? Я ведь тоже многое наговорил в ответ от гнева, — русский закатил глаза, возвращаясь в обычное положение. — Успокаиваю я себя больно много. Если он не хотел, то не сказал бы. Боже, он же политик и умеет думать, прежде чем говорить. Эти слова тоже были продуманы заранее, ведь наши взаимоотношения — только игра.***
Стараюсь заснуть, ведь завтра рано вставать, но, как на зло, это не выходит. Я лежу на боку с закрытыми глазами, которые через мгновение резко открываю, потеряв любую надежду заснуть. Медленно переворачиваюсь на спину, осматривая комнату и гневно вздыхая. В голове вертится сегодняшняя встреча с СССР, снятые без моего согласия очки и драка, которую я еле смог разнять. На удивление, эти двое не так сильно друг друга покалечили, хоть и махали кулаками мощно. А ведь когда-то я спалил их за сексом, хах. А ещё Россия… Какого черта он появился на этих собраниях? Изменил, унизил, так ещё и пялится периодически, словно ничего и не было. Теперь Россу могут сказать «спасибо» все альфы, которых я вновь всей душой ненавижу. Только обрадовался, что остались те, кто не ненавидит омег, кто не пользуется ими, кто не унижает их, так тут такой нож в спину. Снова убеждаюсь, что я был правильного мнения о них с самого начала, а эта любовь просто не давала смотреть на всё трезво. Уверен, ещё в первые дни нашей встречи он давал много сигналов о том, что он редкостный идиот, а я их просто игнорировал. Помню точно одно. Как-то он сказал, что изменяют только трусы. Иронично, не так ли? Наверное, он не помнит свои слова, ведь это были не железные установки, с коими он жил, а просто одурманивание. — Вот бы ты исчез, Раш. Просто взял и в один момент исчез не только в моём доме, но и в реальности. А то все вещи, что напоминали мне о тебе выкинуты, а ты поимел наглость объявиться сам, — хмурюсь, опять прикрывая глаза, чтобы сделать вторую попытку отправиться в царство Морфея. Интересно, а как там Германия? Я о нём даже и забыл за время горя, хотя он является таким же пострадавшим. Знаете, всё же мне трудно не держать на него обиду, потому за это время я ни разу не навестил его, отложив обещанную работу в ООН. Я ужасен. Гноблю несчастного ребенка. Я обязан перестать это делать, ведь тот даже не знал про наши отношения. В день, когда русский мне изменил, я покинул здание ООН, что позже сделал и сам альфа, оставив немца одного. Я, конечно же, вернулся обратно спустя полчаса после конфликта с Россией, когда смог успокоиться. Сын нациста был так напуган и растерян не только от того, что остался один в огромном незнакомом здании, но и из-за моего резкого входа в кабинет, прямо во время поцелуя. Он что-то тараторил мне, пытался спросить, где Росс, почему я отреагировал именно так на произошедшее, но я игнорировал его. Тогда мне было до жути больно, да и раскрывать правду было нельзя. — Надо бы Геру проведать. Наверное, я его сильно напугал тогда, — бормочу себе под нос, обнимая одеяло. Канада в этот же момент тоже готовился ко сну. Он входит в свою комнату, закрывается на ключ, ведь ему всегда было спокойнее спать с закрытой дверью, кладет полотенце на стул, стоящий рядом с кроватью, и ложится на мягкую перину. Убирая руки за голову, он вдыхает свежий запах проверенной комнаты и прикрывает глаза. Завтра утром ему предстоит сложный разговор с Россией. Кан даже немного нервничал, ведь Росс запросто может взбеситься от любого необдуманного слова и уйти, после чего канадец может даже не надеяться на второй шанс. — Главное, чтобы ты пришёл, а там постараюсь выкрутиться. Я не должен упустить возможность вдолбить тебе правду о настоящих чувствах Аме и найти доказательства лжи его слов об использовании. Хорошо, что я понял твою причину обиды. Аме наговорил много гадостей, Господи. Он не упоминал это, когда пересказывал подробности ссоры. Вы — два влюблённых идиота, которые не умеют думать о последствиях сказанных слов. Вы сами загнали себя в эту канаву непонимая и обиды друг на друга.***
На часах без двадцати девять утра, когда Россия открывает глаза. Он смотрит на кровать, что стоит на другом конце помещения, которая оказывается пустой. Да уж, СССР ещё больший жаворонок, нежели Росс, уже с семи утра на ногах. Русский потягивается, разминая суставы рук, чем вызывает хруст, смотрит на шкаф и вновь задумывается, стоит ли идти на встречу. Вчера вечером он решил, что всё же сходит, однако теперь сомневается, боясь вновь чувствовать себя использованным. — Да ладно уж, схожу. В любом случае, если Канада хочет встретиться только, чтобы Аме смог дальше меня использовать, я сразу же это пойму и смогу уйти. В крайнем случае, я же не обязан выполнять то, что скажет мне Кан. Тогда почему бы не узнать настоящие намерения Америки и не поставить точку в наших отношениях? — рассуждал альфа. В итоге, решившись пройтись до кафе, он встаёт с кровати и быстро накидывает на себя какую-то повседневную одежду из чемодана. — И куда же мы собрались? — отвлекаясь от прочтения газеты на вышедшего из спальни «сына», возмущается СССР, что доедал яичницу, которая являлась завтраком того. — На пробежку, — безэмоционально отвечает Россия. Благо, на часах время, когда тот обычно по правде ходит на тренировки. Неужто канадец специально подобрал именно девять часов для встречи, чтобы Раша мог спокойно улизнуть? — Точно, — вспоминает на удивление спокойный Союз, продолжая читать новости в газете. — Тогда ладно. Как только вернёшься, берись за английский. — Понял, — кивает Росс, обуваясь и покидая номер. Выходя из отеля, он некоторое время действительно бежит по своему обычному маршруту на случай, если коммунист решит пронаблюдать за ним из окна. Только русский пропадает из поля зрения его «отца», он переходит на обычный шаг, выходя на дорогу, что ведёт прямо к кафе. На улице стояла жара, хотя только вчера погода была комфортная. Раша не переносит жаркую погоду, потому становится только раздраженне. Живот немного скручивало от беспокойства о предстоящем диалоге, но вид у альфы оставался таким же невозмутимым. Он заходит в кафе, хмурясь и ища глазами нужного человека. Проверив время и поняв, что пришел он вовремя, тот повторяет процедуру и наконец находит Канаду. Кан машет ему рукой и с улыбкой зовёт присесть за свой столик, что Россия и делает. — Ты всё же пришёл. Спасибо за доверие, — светится от счастья Кан, беря в руки меню. — Сначала не хотел, но стало интересно, чего же выдумал Америка, дабы вернуть меня и дальше использовать, как источник информации, — недовольно хмыкнул тот. — Аме не знает о нашей встрече, потому не думай, что я здесь, дабы заставить тебя стать его игрушкой вновь. Я просто хочу рассказать тебе, что он сейчас чувствует и узнать правду, что же случилось на самом деле в тот день, когда ты поцеловал Германию. Но для начала давай что-то закажем? — кивнув головой на стоящую рядом официантку, закончил мысль дельта. — Я ничего не буду, — отказывает Росс. — Я лично не завтракал, потому принесите мне зелёный чай и торт Наполеон, — делает заказ оппонент, дожидается, когда работница уйдет и продолжает. — Если уж ты утверждаешь, что не изменял, то, пожалуйста, расскажи, как всё было на самом деле. — Хорошо, я расскажу всё, — недоверчиво отвечает русский. Он хотел бы отказать, но не видит причин. — А что ты сам знаешь о ситуации? Что Америка наговорил обо мне? — по ответу он решил проверить, с какими намерениями правда нужна собеседнику. — Росс, мне нет смысла тебе врать, — нервно выдыхает дельта. — Я никогда не работал на Аме, можешь спросить об этом кого угодно. Да и логичнее было ему позвать тебя на встречу, упасть в ноги и слёзно умолять простить его, нежели мне, если бы он хотел и дальше тебя использовать, — он догадался к чему заданы вопросы. — Ты меня тоже пойми. Твой брат пожелал мне смерти и вот так запросто, без угрызений совести, признался, мол, ненавидит и терпел меня только ради своих целей. Что я ещё должен думать в этой ситуации? — фыркает тот. — Так что ты знаешь о произошедшем? — Не так уж и много я знаю. Аме рассказал, что в один момент он стал замечать, что больше не интересен тебе, потом ты неожиданно сблизился с Германией, а однажды Америка зашёл в кабинет и застал вас за поцелуем. Ты пытался объясниться, но он тебя выгнал, не став слушать. Ещё ты не забыл сказать, мол, его глаза ужасные и что ты бы не хотел от него детей. — Я не хотел это говорить, он меня вынудил, — скалится альфа, отводя взгляд. — И не изменял я, чёрт возьми! — И как же всё было на самом деле? — подпирает щеку рукой Канада, вскидывая брови. — В тот день… — Ну, Аме, ты гений и я уверен, в шестнадцать был таким же. Германия, конечно, тоже одаренный, но мне не кажется, что он готов. — Ничего, посмотрим. Я не хочу его пока сильно нагружать. Да, пусть он и обладает хорошими мозгами, однако пока молод и не сосредоточен на чем-то. Ничего, с возрастом пройдет или у него появится цель. Я хотел бы с ним поговорить об этом и вдохновить на свершения. — Хорошо, теперь я вижу, что у тебя всё под контролем и спокоен. — У меня иначе и не бывает. Россия выходит из кабинета с небольшой стопкой бумаг и направляется на другой конец коридора. Дойдя до нужной двери он стучится и входит внутрь. — Ещё тебе Аме передал, — положив листы бумаги на стол перед Германией, выдал тот. — Ну, я пошел дальше. Не буду мешать обустраиваться. — Стойте, — воскликнул немец, хватая за руку Росса. — Останьтесь, я должен Вам кое-что сказать. — Только быстро, — русского сажают на стул и осматривают взволнованным взглядом. Проходит уже несколько минут, а немец так и молчит, только иногда поглядывая на оппонента и заливаясь краской. — Ну же, — подбадривает его альфа, — говори, чего ты хотел? — Давайте я отдам Вам половину своей жизни, а Вы мне — половину своей? — закусывая губу, тихо говорит сын нациста. — Не понимаю о чём ты, — насторожился Россия, наклоняя голову. — Ну, — смутился подросток ещё больше. — Пусть сначала наши отношения не клеились, но ещё зимой я начал чувствовать к Вам что-то странное. Это не было отвращением, как раньше. Наоборот, я хотел, чтобы Вы увидели во мне кого-то больше, чем сына мучителя. Помните, мы таскали коробки? Вот тогда я впервые захотел угодить Вам, дабы стать ближе. Только недавно смог понять, почему так волновался, находясь рядом с Вами, — тот хмурится и накидывается на стул, на котором сидел ошарашенный Росс. Гера ставит своё колено между ног оппонента, боясь, что тот отвергнет его и уйдет, а сам Германия не успеет даже договорить. — Германия, — растерянно произносит русский, вжимаясь в стул. Теперь он понимал, к чему клонит немец и что значили все эти намёки. — Россия, Вы мне нравитесь, — закончил сын нациста, поставив руки на спинку стула так, чтобы собеседник находился между ними. Подросток наклоняется к шокированному лицу и осторожно касается губами губ альфы. — Германия решил признаться мне в любви. Я замечал его интерес ко мне, но старался игнорировать мысли, что он вызван влюбленностью, — сосредоточено повествовал Россия, стараясь не упустить детали. — Он прижал меня к стулу и поцеловал, даже не спросив разрешения. Я хотел его оттолкнуть в первые же секунды, но был так ошарашен, что не мог сдвинуться с места. Уж такого действия от него я не ожидал. Через время он отстранился, но поцеловал вновь. Только мои руки потянулись, чтобы толкнуть его, как в кабинет влетает разгневанный Америка. Я быстро понял, о чём он подумал, поспешил всё объяснить, но тот уехал домой. Пришлось пешком добираться до этой чертовой квартиры, а там меня встретили уже с собранным чемоданом, — пусть Росс и хмурится, но глаза его с каждым словом становились только печальнее. — Дальше я выслушивал, как он меня ненавидит, пожелания смерти и много другого, не менее «приятного». — Значит, всё же ты не изменил? — начиная думать о чём-то своем, уточнил Канада. К столику как раз подошла официантка и принесла его заказ. — Ты мне не веришь, — недовольно хмыкнул русский. — Вот, я рассказал всё, что ты хотел слышать. И что дальше? — Нет, я тебе верю. Однако, я имею возможность проверить правдивость твоих слов и если вдруг выяснится, что всё рассказанное является ложью, то тебе не поздоровится. — Проверь, — развёл руками тот. Кан видит, что ни жесты, ни мимика не выдают, что оппонент врёт. Значит, альфа уверен в своих словах и они правдивы. Улыбнувшись, канадец начинает говорить уже на другую тему. — Ты считаешь, что Америка во время ссоры сказал правду об использовании. Тогда почему он больше двух недель только и делал, что рыдал по тебе и позвал меня к себе жить на время, лишь бы ему стало легче? Я до сих пор живу с Аме, наблюдаю, как он пытается навязать себе и окружающим, как на самом деле ненавидит тебя, а сам во сне зовёт тебя и просит не уходить. — Звучит, как попытка надавить на жалость и заставить простить его свинское поведение. — Если ты думаешь, что он тебя не любит, то что ты скажешь насчёт его беременности? Разве он бы спал с тобой, зная, что может забеременеть? Обычно спят с людьми, несмотря на риски, только из-за желания сделать партнёру приятно, тем самым подарить всю свою любовь. — Так он тебе всё же рассказал про беременность? Уж не знаю, чем он там руководствовался, предлагая секс в течку. Наверное, беременность — это просто побочный эффект его плана. — Побочный эффект плана?! — возмутился дельта. — Ты так говоришь о собственном ребёнке?! Точно, ты же не хотел от Аме никогда детей! — тот специально произносит провокационную фразу. — Хотел, — грустнеет тот, — я хотел, чтобы у нас были отношения, как у обычных людей. Я хотел, чтобы мы могли спокойно быть вместе, не прятаться от людей и не терпеть унижения за любовь. Я не желал говорить ему эти ужасные слова, я был зол и считал, что не должен просто стоять и слушать, как меня унижают. — Ты бросил не только Аме, но и вашего ребенка. — твердо говорит Канада, отпивая чай и заедая его куском торта. — Я не представляю, что будет с вашим чадом, когда он родится и поймет, что нелюбим собственными родителями. Знаешь, а я его понимаю, ведь сам был таким. Я тоже был нежеланным ребенком. После моего рождения даже собственная мать ушла от отца, не желая воспитывать меня. Великобритания, что сейчас, что и тогда был богат, потому за мной смотрели слуги, как и за остальными семерыми детьми. В первые годы моей жизни отец сошёлся с моей мачехой, Францией, и из-за этого я всегда думал, что она моя настоящая мать. Пусть прожила та с нами всего пару лет, но это не помешало маленькому мне считать её родной матерью, не зная правды об Испании. Кан печально улыбнулся и после паузы на очередной глоток, продолжил. — Мне никогда не давали понять, что я менее желанный остальных детей. Наоборот, меня любили чуть ли не больше всех. Несколько десятков лет я верил в выдуманную мной сказку о том, что Франция — моя биологическая мать, а я — долгожданный ребенок. Только вот во время ссоры с отцом о моей грядущей независимости, тот разозлился и раскрыл мне всю правду. Конечно, потом он извинился за грубость, но в тот момент в моей жизни всё перевернулось. Но даже после этой информации с моего герба не пропал флаг Франции. — Ты думал, что сводный брат Америки? — Да. Рад, что на самом деле родной, — усмехнулся тот. — Только вот отношения с ним раньше у меня были просто отвратительные. Он был поглощён идеей отвоевать независимость, из-за чего сильно отдалился от семьи. Однако, даже в возрасте десяти или двенадцати лет я понимал его, одновременно не теряя надежду обрести с ним дружеские отношения. Брата отец просто ненавидел, доводил до истерик и суицидальных мыслей, так ещё и в школе его избивали за глаза. Уже тогда ещё маленький Аме понял, что никогда не станет никому доверять, ведь даже самые близкие люди вытирали об него ноги, — на этом канадец замолчал, внимательно смотря на оппонента и раздумывая, стоит ли говорить дальнейшее. Россия с немного нахальным лицом внимательно слушал его рассказы, пытаясь понять, к чему они. Дельта очень хотел, чтобы собеседник понял, мол, я сказал всё от обиды, даже не подумав, что смогу так сильно ранить, а сразу оборвал все связи из-за многих трудных ситуаций в жизни. Только вот я всегда запрещал говорить кому-то про своего бывшего, побои и изнасилования. Канада видел, что всё сказанное не растопило сердце обиженного Росса, но был шанс добиться этого после раскрытия тайны. «А если это всё же не поможет? Америка убьет меня!» — раздумывал Кан, никак не решаясь сделать выбор. — «Прости меня, Аме. Мне нужно это сделать, чтобы ты был счастлив, как и прежде» — Я знаю многое из этого. И? — вскинул бровь русский, сложив руки на груди. «Он знал, но всё равно, даже после напоминания причин такого поведения после измены, не хочет прощать. Плохое отношение к себе в первые дни знакомства он простил, а это не может. Видимо, его уж очень задело» — подумал канадец, окончательно приняв решение раскрыть мой секрет, который я так тщательно прятал. — Понимаешь, из-за этого жуткого недоверия у Америки всю жизнь практически не было отношений. Он просто не может полюбить кого-то, зная, что, скорее всего, этот человек принесёт ему много боли. — Что за бред? Америка, по которому сохнет чуть ли не каждый второй и отсутвие у него отношений, — прыснул смехом альфа. — Звучит как анекдот. — Россия! Я серьёзно. Ему тяжело найти друга, не то что партнёра. И ты это знаешь! — хмурится дельта, заставляя оппонента замолчать. — Хорошо, молчу, — ухмыльнулся тот. — Но в один день Аме всё же завёл себе любимого человека. Он его не любил в романтическом плане, но чувствовал себя рядом комфортно. Всё шло хорошо, Америка даже познакомил меня с ним. Только вот на следующий день после этого знакомства я увидел на теле брата синяки. Тогда он оправдался, что просто упал, а я, идиот, поверил. Через время я начал замечать, что старые синяки не успевают проходить, как появляются новые. Тогда я уже запаниковал, начал выпытывать, откуда они. Конечно, сначала Аме придумывал отговорки и врал, зная, что дома получит за разглашение информации о побоях, но в итоге признался. Этот, с первого взгляда, светлый человек, днями напролет бил и насиловал Америку, запрещал рассказывать об этом кому-то, угрожая расправой. Не хочу даже говорить через что мы прошли, лишь бы вытащить его из этого ужаса. Ты бы знал в каком состоянии были тело и психика Аме, когда тот наконец стал свободен. Всё повествование Канада смотрел в стол, тыкая вилкой кусок торта и только изредка поглядывая на собеседника. Лицо Росса медленно менялось с эмоции полного безразличия до шока и даже страха. Сейчас русский распахнул глаза, обеспокоенно выслушивая продолжение истории. Он точно не ожидал, что расскажут ему что-то настолько ужасающее. — На руках и ногах у Аме не было живого места. Сколько мы лечились после этих отношений, сколько я водил его к психиатрам. Ему диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство. Вроде в то время мы смогли его вылечить, но периодически последствия болезни проявляются до сих пор. Никогда не забуду слова лечащего врача Аме: «Посттравматическое стрессовое расстройство может привести к возникновению спустя много лет проблем, как депрессия, генерализованное тревожное расстройство, панические атаки, аддикции, суицидальное поведение, агрессивность». — Почему он не рассказывал мне об этом? — растерянно и виновато тихо произносит русский, сглатывая. Он никак не может отойти от полученной информации. Тот представляет, как это было на самом деле, как мне было плохо и больно в тот момент. Альфа чувствовал себя беспомощным, ведь события произошли много лет назад, ещё до его рождения, и тот никак не мог спасти своего любимого человека. — Не напоминает ли тебе генерализованное тревожное расстройство постоянный страх Америки быть раскрытым в гендере, до последнего не рассказывать мне о беременности, опасаясь, мол, об этом узнают все? Проведи логическую цепочку и подумай, почему же он не говорил тебе об старых отношениях. Да банально боялся, что ты бросишь его, посчитав «не таким». — Боже мой, — прошептал альфа, массируя виски. — Это многое объясняет. Вот почему он так боялся, что я разлюбил его за три года, ревновал меня к тебе, не рассказывал о беременности и похудении, — с ошарашенный выражением молвил тот. — Россия, этот бывший много изменял ему, однако каждый раз брат прощал это. Теперь он боится, что если простит тебя, то ты изменишь ему по-настоящему. Я давно живу с Аме и прекрасно вижу, как он плачет, думая, что ты правда изменил ему. Он спит в обнимку с твоей футболкой, на твоей стороне кровати, лишь бы ему было не так тяжело. Ты бы знал, как он убивается по тебе, периодически даже днями не встаёт с кровати, только плача. Разве стал бы так поступать человек, который использовал тебя всё это время? Разве стал бы он рассказывать тебе секреты о своём прошлом, если был с тобой только ради политической выгоды? — Не знаю, — Россия был опустошен внутри. — Поверь, я бы не позвал тебя на встречу, если бы не считал тебя тем, кто может понять моего брата и полюбить его таким, какой он есть, — Канада стал разговаривать тише, положив на плечо оппоненту руку. — За время, что мы готовили подарок для Аме на Новый Год, я понял, что на этот раз тот не ошибся, выбрав в партнёры именно тебя. Когда я услышал от Америки новость о твоей измене, сразу не поверил, что ты способен на такое, ведь о нём ты выражался действительно искренне, — Росс поднимает грустный взгляд на Кана, пытаясь сглотнуть образовавшийся ком в горле. — Всё время жизни с братом я старался заменить ему тебя. Но, Россия, ему не нужен я. Ему нужен ты. — Я не знаю, что и думать, — совершенно запутался русский, прикрыв глаза. Да, он не может опровергнуть факты, подтверждающие, что мои слова ложь. Да, ему было стыдно за то, что довел меня до такого состояния. Однако, гордость не давала так просто простить. — Ты всё ещё любишь Америку? — Люблю. — Я хотел бы, чтобы вы вновь были вместе. Раз вы всё ещё любите друг друга и разошлись по глупости, тогда почему бы не попробовать помириться? Уверен, если ты объяснишь Аме всю ситуацию, то он обязательно простит тебя, — принял растроганный вид канадец. — Ты прав, — тяжело вздыхает альфа, — нужно как-то поговорить с ним о случившемся. — Он этого только и ждёт, потому не робей, — подбадривает дельта. — Спасибо тебе, что раскрыл глаза. Я был так слеп из-за обиды, — мягко улыбнулся Россия, вставая из-за стола. — Полагаю, это всё, о чём ты хотел поговорить? — Да, можешь идти. Не смею задерживать, а то твой отец опять будет подозревать, что общаешься со своими «дружками с Запада». Росс выпрямляет спину, тихо смеётся со сказанного и уходит из кафе с впервые за месяц спокойными мыслями. Теперь в его голове только размышления, как же поймать меня для разговора. Он смотрит в сторону, где находится район с небоскребами. В одном из них я сейчас ещё сплю, тихо посапывая, а у русского теплеет на душе от надежды всё вернуть. Канада провожает взглядом уходящую высокую фигуру и, как только дверь за ней закрывается, немного грустное лицо тут же меняется на спокойное, а потом на счастливое. Он с улыбкой допивает чай в кружке, хваля себя за хорошую игру и правильно подобранные манипуляции. Мало кто знает, что на самом деле Кан не такой простой и милый дурашка, как кажется. Внутри он совершенно другой человек, который может читать людей, словно открытые книги, и управлять ими ради своих желаний. Большинство, имея такие же способности, использовали бы их для собственных не всегда хороших целей. Но дельта всё ещё всеми любимый плюшевый мишка, который хочет помогать близким и делать окружающих счастливее. — Всё прошло по плану, — довольно произносит тот, вставая из-за столика. Он достает деньги из кошелька, оставляет на столе и медленным шагом отправляется на выход. — Я же обещал, что сделаю тебя счастливее, братец. Ожидай, когда твой принц на белом коне прискачет к тебе просить прощения.***
Который день в Нью-Йорке стоит ужасная жара в тридцать два градуса. Казалось бы, только май, а уже печёт как июле. Многим работать становилось сложнее, ведь в голове появлялись мечты о долгожданном отдыхе и поездке в путешествие. Только не мне. Я окончательно потерял надежду съездить куда-нибудь этим летом, ведь с животом одному сделать это будет трудно, да и готовил я план по нападению на земли СССР. Его мерзкий поступок на встрече убил всё желание решить проблему мирно. Раз он хотел войны, то получит. Я всё равно выиграю, имея на крайний случай ядерное оружие. Никогда не думал, что больше Союза меня будет бесить его «сын». Этот наглый врун, который не стыдится периодически смотреть на меня на собраниях. Пару раз мне казалось, что он идёт ко мне чтобы поговорить, но при каждой попытке в последнюю секунду уходил в другую сторону. Оно и к лучшему. Не хочу его даже видеть. — Ты посмотри на него! — возмутился я, привлекая внимание Японии и указывая на вновь смотрящего на меня Россию. — Ты ему понравился, видимо, — хихикнула та. — Фу, — морщусь я, отворачиваясь в другую сторону, чем вызываю смех японки. Если посмотреть вокруг, то можно заметить, что все присутствующие одеты легко. Кто-то в рубашке с коротким рукавом, кто-то в блузках и юбках. Только один я все ещё в плотной одежде, в которой даже невозможно нормально дышать. Абсолютно все окна в зале открыты, но мне от этого не становится лучше. Чёртова беременность. Будь она проклята. — Муренок, а чего ты так одет? Разве тебе не жарко в рубашке и таком теплом пиджаке? — спрашивает у меня подруга. — Мне наоборот холодно, — вздыхаю я, незаметно вытирая выступивший пот с лица. Вспоминаю, что оставил в кабинете нужные для отца бумаги, поднимаюсь с места и быстро, насколько позволял живот, вышел из зала и направился на несколько этажей выше. Где-то в углу зала стоят СССР и Китай, обсуждая политику и экономику своих стран. Однако, сегодня самой важной темой для них является предстоящая война. Они уже давно догадались, что так просто выходку Союза я не оставлю и отомщу. — Ещё Великобритания этот мне в нос прописал, — завершает пересказ собрания для китайца коммунист. — Надо его проучить за эту дерзость. — И что же Вы придумали? — Нападать я, конечно, не буду. Я ведь не такой конченный, как этот США, что сейчас только об этом и думает. Нужно лишить Британию большинства союзников, ведь сам по себе он слаб и ничтожен. Стоит за своим сынком и из-за его спины что-то вякает. Некоторые бывшие союзники уже перешли на мою сторону, стоит продолжать и дальше ослаблять его. Можно пустить слух о нём в массы. — Неплохая идея, — восхищённо закивал бета. Канада же сидел один и пилил осуждающим взглядом Росса, который уже несколько дней не решается подойти ко мне. Кан стукал пальцами по столу, продумывая, как бы подтолкнуть его к свершению желания. — Боги, да чего ты медлишь? — возмутился канадец, устало вздохнув. — Пока время свободное есть и твой отец не видит тебя, мог бы подойти. А ты сидишь и читаешь что-то. Русский решает посетить туалет перед началом долгого собрания, потому встаёт и покидает зал. Дальта только махнул рукой, под нос пробубнив, мол, опять нужно будет делать всё самому, и отвернулся к рядом сидящей Мексике, начиная с ней диалог. Россия идёт по коридору, коря себя за неожиданно появляющийся страх во время попыток поговорить со мной. Никогда он ни стеснялся, ни боялся отказа от меня. Даже во время признания в своих чувствах он нервничал меньше, чем сейчас. Что же с ним происходит? А ответ прост. — Я и без того чувствовал себя ужасно, вспоминая, что позволил себе сказать любимому человеку в гневе, — говорил под нос тот, направляясь в нужную комнату. — А после новости о прошлых отношениях, я представляю, насколько больно они прозвучали на фоне мысли об измене. Прав Союз, что я просто тряпка. Вон, даже извиниться перед Аме не могу. А почему не могу? Боюсь, что он не простит и тогда совесть меня удавит. Я ведь всё ещё люблю его, даже несмотря на сложный характер, недоверие и вспыльчивость.***
Я в это время хожу по кабинету уже начиная паниковать из-за того, что документы не лежат на своём месте. «Неужто потерял?» — психовал я, пытаясь вспомнить, куда же я мог их деть. Обычно я всё кладу на свои места, а тут, видимо, в спешке бросил их куда-то и позабыл. Моя голова начинала болеть от беготни по кабинету в жару, но я даже не обращал на это внимание, ставя цель найти важные бумаги главнее. Резко приседаю на корточки, дабы открыть ящик в столе, а в глазах мутнеет. Мне ужасно жарко, голова идёт кругом, но я продолжаю искать и наконец нахожу. — Слава Богу, — с облегчением произношу я, прижимая несколько листов к груди. Поднимаюсь на ноги, но тут же чуть не теряю равновесие. — Мой голова, — прикладываю руку к той, болезненно простонав. — От этой духоты мне так плохо. Ладно, осталось перетерпеть два часа и я смогу уехать домой. Выхожу из своего кабинета, закрываю на ключ и еле дохожу до лифта. Перед глазами всё плывет, а я молился добраться до зала хоть как-то, дабы сесть на стул и надеяться, что станет легче. Захожу в лифт и олокачиваюсь на поручень в нём, прикрывая глаза. Кто же думал, что мне станет настолько плохо из-за жары? Не отрицаю, что беременность могла повлиять на ухудшение состояния. С мыслью «Лишь бы я дошёл» выхожу из лифта и медленно шагаю по коридору. Здесь, на несколько этажей ниже, было ещё жарче и душнее, из-за чего мне стало только хуже. Останавливаюсь посередине пути, прислонившись к стене. Я хватаюсь за голову и бледнею. — Аме! — вскрикнул Канада, что заметил меня из зала и выбежал проверить, всё ли хорошо. — Ты весь горишь! — выдал он, дотронувшись до моего лица. — Мне плохо, — тихо произношу я, садясь на пол, ведь ноги дальше отказывались держать. Брат заметался, не зная, что ему делать. Меня нужно отвести домой, ведь легче мне в ближайшее время из-за одежды не станет, а ему через минуту толковать речь на собрании. Кан подумал, что может отвести меня до своего кабинета, но вспомнил про мою беременность и испугался ещё больше, решая не рисковать и отправить домой отдыхать. Вдруг в конце коридора появился Россия, который неспешно шёл на собрание с серьезным лицом. Канадец обрадовался, посмотрел на меня со словами: «Сейчас я тебе помогу», — и тут же сорвался с места, подбегая к Россу и вцепляясь в его плечи. — Россия! Америке плохо! Его надо срочно отвезти домой и проследить за его состоянием! Прошу, сделай это! Мне сейчас нужно открывать собрание речью! Ты единственный, кому я могу доверить его здоровье! — упрашивал того дельта. — Я обещаю всё объяснить Союзу! — Хорошо, — Росс сначала сомневался, но как только увидел меня, в шаге от обморока, тут же согласился. Он твёрдым шагом подходит ко мне, поднимая с пола и помогая идти. — От… стань от меня, — еле проговорил я, глубоко дыша и пытаясь оттолкнуть русского. Естественно, это выходило плохо, потому всё, что мне осталось делать это идти рядом с ним и иногда возмущаться. — Не трогай меня! — Я хочу тебе помочь, — успокаивал меня тот, стараясь осторожно вести меня. — Мне не нужна помощь! Тем более твоя! — медленно переставлял ноги я и периодически дубасил альфу рукой по спине. — Россия! — грозно крикнул в след «сыну» СССР, который уже потерял его, а тут находит идущим с врагом. — Товарищ СССР, это я попросил его помочь, — тут же кидается объяснять ситуацию Канада. — Он отвезёт США домой и вернётся. — Я понял Вас, — хмурится коммунист. Кан пробегает мимо него в зал, хватает со стола листок с текстом и встаёт в середину помещения, начиная толкать речь. СССР безэмоционально смотрит на удаляющиеся фигуры сына и его врага, начиная движение за ними. Ему не помешало проследовать за нами даже начавшееся собрание. — Отпусти! Отпусти! Отпусти! — устало твердил я. За возмущениями я даже не заметил, как запутался в ногах и успешно полетел на пол. Но, державший меня все это время Россия, быстро реагирует и ловит, ставя обратно на ноги. — Успокойся ты! — грозно сказал тот, прижимая меня к себе, дабы контролировать каждый шаг. Я наконец выполняю просьбу, совсем выбившись из сил. Да и от кружащиеся головы я уже плохо резличал, куда наступаю. Мы выходим из здания и направляемся к моей машине. Мне приходится послушно отдать ключи Россу, ведь сам я был не в состоянии везти уж точно. Союз облокачивается на косяк двери, внимательно наблюдая, как его «сын» открывает дверь машины и аккуратно усаживает меня на переднее сиденье. Неожиданно на лице коммуниста расплывается злая ухмылка, а сам он тихо засмеялся. Кажется, в его голову пришла какая-то идея. «Это мой шанс», — подумал русский, усаживаясь на водительское сиденье и заводя машину. Он посмотрел на меня, что откнул голову на спинку сиденья и тяжело дышал, постепенно растегивая на себе пиджак и пару верхних пуговиц на рубашке. Кистью руки я обмахивал себя, в обиде отвернувшись от альфы. Тот переводит взгляд на мой увеличившийся за месяц живот, виновато рассматривает его, вспоминая слова о нежелание детей от меня. Но Россия тут же берет себя в руки, делая свой вид увереннее и нажимает на педаль газа. — «Мы поговорим либо сейчас, либо никогда». В начале встречи с Канадой Росс был уверен, что ничего не сможет его заставить ещё раз заговорит со мной, не то что просить прощения. Ему казалось, что после услышанных слов тот никогда не станет больше беспокоиться за меня. Однако, после информации о побоях и насилии в прошлых отношениях, тому стало меня до ужаса жалко. В груди русского ожило желание защищать меня от любых трудностей, лишь бы видеть на моём лице улыбку. Общими словами, он все ещё меня любит.***
Десять минут в поездке и мы подъезжаем к нужному подъезду. Мне стало лучше: голова уже так не кружилась, перед глазами ничего не плыло. Альфа паркует машину, а я недовольно выглядываю в окно, следя, чтобы он её не поцарапал. На удивление Россия водит лучше, чем я думал. — Тебе легче? — спрашивает у меня он, выключая машину. — Легче-легче, — зло отвечаю я, складывая руки на груди. Росс выдыхает, но остаётся невозмутимым. Он вылезает из машины, обходит её и открывает дверь, протягивая мне руку. Я ее грубо отталкиваю и вылезаю сам, злобно забирая из ладони ключи от своей машины. Молча направляюсь в подъезд, открываю тяжёлую дверь, миную невысокую лестницу и нажимаю на кнопку вызова лифта. Русский следует за мной с сосредоточеным лицом, чем раздражает меня ещё больше. — Мы так и будем друг друга игнорировать? — Да. Зачем ты вообще идёшь за мной? — захожу в кабинку приехавшего лифта, альфа двигается за мной. — Я должен удостовериться, что тебе не поплохеет по пути, и ты не упадешь в обморок. Иначе очень совестно перед Канадой будет. Всё-таки, он меня попросил проследить за тобой. — Значит, тебе перед ним совестно, а передо мной нет?! — возмутился я, подняв голос. — Чёртов изменщик! — крикнул напоследок я, выйдя из лифта. Россия опять следует за мной. — Я хотел поговорить об этом, — серьезно настаивает тот. — О чём об «этом»?! Что ты можешь сказать о своём поцелуе с Германией?! — я спешно достаю ключ от квартиры и открываю замок. — Что ещё ты мне не договорил?! Вроде всё сказал! И что детей от меня не хотел, и что лучше бы не спасал тогда, и про глаза не забыл упомянуть. Что ещё ты хочешь добавить?! — быстро проныриваю в квартиру, начиная закрывать дверь, как ту рукой хватает Росс, не давая закрыть до конца. — Послушай же! Я не изменял тебе. Германия насильно поцеловал меня, — тот старался говорить спокойно. — С чего бы мне тебе верить? Вы не раз флиртовали при мне, и я прекрасно знаю, что связь между вами была далеко не дружеская! — скалился я. — Аме, ты всё не так понял! Я могу это объяснить! — Я не хочу слушать твои объяснения! — опять стараюсь закрыть дверь, но хватка русского сильнее. — Я знаю, почему ты так радикально настроен против меня, — произнес тот, и я насторожился. — Тебе уже изменяли. Изменяли много. Ты боишься, что если вновь простишь измену, то на твоих чувствах продолжат играть. Я округляю глаза, в шоке смотря на собеседника. На секунду я даже перестал дышать, настолько выпал со слов того. — Откуда ты знаешь? — дрогнувшим голосом спрашиваю я, отстранившись от двери. — Канада рассказал, — не понимая, почему я так реагирую, отвечает альфа. — Канада?.. — на следующих словах я вновь поднимаю тон, находясь в бешенстве. — Мало ли кто мне изменял! Ты сам говорил мне, что изменяют только трусы, но солгал! Ты мне не нужен, я не хочу с тобой отношений! Можешь рассказывать свои сказки про «я не изменю» кому-то другому, более глупом омеге! А от меня отстань! — последнее кричу я, захлопываю дверь. Несколько мгновений Россия только и может, что стоять ошарашенный, но как только приходит в себя, начинает звонить в звонок моей квартиры. — Америка! — грозно кричал он, начиная даже стучаться, когда не видел реакции на звонки. — Америка! — последний раз кричит он и со злости ударяет ногой в дверь. — Хорошо, отстану, — прошипел он, уходя в сторону лифта. — Только я обрёл надежду сойтись! «Он только этого и ждёт»?! Вижу, как он ждал! Что бы я ещё раз решил за кем-то бегать, кто с самого начала ненавидел меня! Я так разочарован в тебе, Аме. Я надеялся, что ты поменялся с нашей первой встречи. Я же сел на кушетку в прихожей, схватившись за голову и пытаясь понять, почему Кан всё же предал меня. Он знал, как я не хотел, чтобы кто-то знал о бывшем, тем более Россия! Что теперь он будет обо мне думать, зная, что раньше меня пиздили целыми днями?! Боже, зачем?! Я же просил не говорить никому!***
Через пару часов домой возвращается канадец. Он как ни в чем не бывало шел на кухню, ставил нагреваться воду в чайнике для заваривания чая и направлялся по квартире в свою комнату переодеться. В коридоре его останавливаю я. — Ну, что? Поговорили с Россией о произошедшем? — с улыбкой, ни о чем не подозревая, интересуется дельта. — Поговорили, — зло отвечаю я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не закричать. — Канада, скажи честно, зачем ты рассказал ему о моём бывшем? Зачем рассказал, как он изменял мне? Я же просил тебя молчать! Почему ты такой болтун?! Тебе нельзя доверить ни одного секрета! Ты разбалтываешь абсолютно всё! — Я хотел помирить вас, — виновато произносит брат. Он забыл сказать России, что тот должен молчать о том, что знает про моего бывшего. — Помирить?! Тем, что рассказал про моё прошлое?! Кто тебя вообще просил лезть к нам в отношения?! Я сказал, что не хочу больше встречаться с ним, а ты полностью проигнорировал мои слова! — Но ведь ты врешь самому себе! Ты рыдаешь из-за него, зовёшь во сне! — пытался оправляться тот. — Разве стал бы ты так поступать, если бы не любил? — Да, возможно, я его люблю! Но вновь быть с ним вместе — мой ночной кошмар! Ты опять пытаешься помогать мне, не зная, что я чувствую! Мне не нужна твоя помощь, я могу сам решить свои проблемы! Этот придурок промыл тебе мозги, сказав, что якобы не изменял, а ты веришь! — Но он правда не изменял! Всему есть объяснение! — Ты ещё и на его стороне?! Тогда я тем более повторяю: «Мне не нужна помощь предателя»! — Может тебе ещё и поддержка этого предателя не нужна? — хмурится дельта. — Ты и не поддерживаешь! Всё, чем ты занимался эти дни: оправдывал Россию, пытался что-то решить с ним без моего ведома, не верил мне и игнорировал мои чувства! — Значит, так? — злится тот. — Да, значит, так! — Тогда я тебе больше не нужен для проживания рядом? — Не нужен. Можешь прямо сейчас съезжать! Канада разочарованно встряхивает головой и идёт в комнату. Раскрывает чемодан и кладет туда свои вещи. Пару минут на сборы и тот уже хлопает дверью квартиры, уходя. Я, со сложенными на груди руками, недовольно буравю взглядом дверь и ухожу на кухню. — Не думал, что собственный брат будет верить изменившему мне придурку и тем более рассказывать ему что-то без моего ведома!***
Россия лежит на кровати спальни номера, читая очередной учебник по английскому. Вроде бы это должна быть последняя книга, которую ему нужно изучить, дабы знать язык хотя бы на среднем уровне. Как и обещал Германия, правила учились с лёгкостью, а новые слова запоминались за несколько повторений. Только вот мысли Росса были не об учебе, а о сегодняшней попытке помириться, что с треском провалилась. На душе до сих пор неприятно от этого. Удивительно, но после возвращения того в ООН, СССР ничего не сказал ему по поводу помощи врагу. Сам же альфа был уже готов выслушивать упрёки, оскорбительные слова и напоминания, что он обещал больше не предавать семью, но в итоге получил только молчание. Правда Союз стал достаточно странным после возвращения России с мисси «помочь врагу». Какой-то задумчивый и тихий. Разве он таким бывает? — Читаешь? — входит в комнату коммунист, словно невзначай. — Как видишь, — не открывается от книги Росс. Совет подходит к окну, недолгое время смотрит в него и оборачивается на «сына». Русский поднимает непонимающих взор на «отца», который в итоге устает ходить вокруг, да около и зовёт в основную комнату номера. Раша поднимается с кровати и послушно проходит в названное место. СССР садится за стол у окна, следя за действиями оппонента и ухмыляясь. Россия настороженно присаживается на стул, стоящий напротив него. — Мне тут люди передали, что США готовит нападение на наши земли. Он действительно рассчитывает на войну. — Ужас, — хмуро выдает Росс, подумав про себя: «Ведь я сегодня пытался перед ним извиниться и вернуть наши отношения. А он в ответ готовится к нападению». — Я бы мог тоже готовить вооружение, как изначально и рассчитывал. Только вот сегодня я вспомнил, что ты с США — давние знакомые. Мы можем это использовать для выигрыша в войне. — О чём ты? — возмутился русский, закинув одну ногу на другую. — Ты говорил, что готов доказать свою преданность семье. Пришло время, — Союз мерзко улыбается. — Я подумал, почему бы твои связи не применить против самого Америки. Ты будешь проводить с ним столько же времени, сколько и до возвращения домой, «как бы случайно» выманивать у него ценную информацию, которую позже я тебе назову и передавать мне. Не думаю, если он разрешил тебе жить в его доме, то будет против поделиться и своими тайнами. — Что? — у альфы чуть не отвисла челюсть. Такого предложения он точно не ожидал. — Что за бред? Я не буду этого делать. С Америкой мы долгое время были хорошими знакомыми. Я не хочу поступать так подло. Россия понимал все риски быть выгнанным из дома с пожизненным прозвищем «предатель» после отказа работать на «отца», но все равно, даже не задумываясь, даёт отрицательный ответ. Даёт отрицательный ответ зная, что я его ненавижу и не желаю больше пересекаться, не то что вступать в диалоги. Даёт отрицательный ответ даже после грубого отношения во время помощи. — В первую очередь США — твой враг, а не хороший знакомый. А, я понял, — нахмурился СССР. — Ты всё же предатель, что только и ждёт момента, чтобы убить собственного «отца», который мешает строить отношения с «прогрессивным» Западом! — Нет, я не предатель. Я выбираю семью, а не Запад, однако твоё предложение бесчеловечно. Ты говоришь о надобности буквально обманывать человека и строить с ним ложную дружбу! — пытался убедить того Росс. — Ты врал мне все полгода, что жил у этого пиндоса! И это тебя не смущало! Зато как только твои родные оказываются в опасности перед врагом, то ты выбираешь вспоминать о честности! Для чего ты так усердно пытался сбежать на фронт?! Чтобы в итоге в один день твой дорогой американец уничтожил всё, за что ты бился?! Ты забыл, что побывал в концлагере, перетерпел множество травм, лишь спасти свои территории! А теперь готов вот так отдать их нашему врагу?! — Я бы рассказал тебе, куда направляюсь на самом деле. Да я бы не стал даже сбегать, будь ты лояльнее ко мне! Я врал, потому что знал, что в итоге ты выгонишь меня или начнёшь издеваться! Я ненавижу врать, Союз. Тем более дорогим мне людям. Одумайся, что ты предлагаешь мне! Может ли такое говорить тот, кто приютил меня? Кто дал веру в счастливую жизнь, подарил родительскую любовь, которой мне так не хватало. Где тот милосердный СССР, которого я так любил? Который не стал бы поступать так подло, а решил бы проблему переговорами с США. От услышанного СССР стал только более злой. Он ненавидит, когда ему напоминают о нём до переломного момента. Коммунист не терпел свой тогдашний мягкий характер, которым воспользовались для объявления войны. — Видишь этот пистолет? — тот сует руку в верхний ящик стола и достает оттуда оружие, бросая то на стол перед «сыном». — Я тебя нахер пристрелить могу, если ты сейчас откажешь. Я же обещал, что как-то раз сделаю это. Всё-таки, ты мне ни сын, ни близкий человек, твоя жизнь для меня не такая уж и ценная. Русский безэмоционально продолжает смотреть на пистолет, умело скрывая печаль. Он вспоминает, как надеялся, что после войны «отец» изменится, а все угрозы выгнать из дома за предательство остались во времена Великой Отечественной Войны, после возвращения из концлагеря. Тогда альфа считал, что коммунист нервный и жестокий из-за стресса, но прошло время и тот так и не поменялся. Теперь же Россия, услышав очередные подтверждения пропавшим родительским чувствам и параллельно вспоминая мои сегодняшние слова, ощутил себя ненужным. Последний раз он испытывал такие же чувства в первые дни после смерти Российской Империи. — Стреляй. Я не буду выполнять твой план, — Росс решил, что лучше не будет жить, если жить так, никому не нужному, одному в этом большом мире. Такого ответа Союз не ждал, отчего был выведен от себя до предела. Он ударяет по столешнице, вскакивает со стула, походит к оппоненту и хватает его за грудки футболки. — Вот это тебе США мозги промыл! Он сказал, что использовал тебя всё это время, а ты продолжаешь желать ему только добра! Неужели тебе не хочется отомстить за игру на твоих чувствах и ответить ему тем же?! — Не хочется, — растерянно произнес тот. — Мне и тебе не хотелось мстить, когда ты запретил мне возвращаться. — Он хотел от тебя только выгоды! — Знаю. Но я всё равно не буду выполнять твой план. — М-м-м, — протянул коммунист, отпустив Россию и возмущённо фыркнув. — Раз тебе насколько дорог этот пиндос, что ты готов бросить семью ради него, то предлагаю другие условия сделки. Вижу, ты сам готов умереть, лишь бы сохранить ему жизнь, — тот берет пистолет в руки и наводит дуло на собеседника. — Тогда что если я собственноручно застрелю этим пистолетом не тебя, а его? Ты меня хорошо знаешь, с таким я не шучу. — Пожалуйста, не надо! — вскрикнул Россия. — Тогда ты выполнишь условия плана, и все останутся целыми и невредимыми. Ну, как, — Союз ядовито засмеялся. — США останется просто целым. — Я подумаю. Рука коммуниста соскальзывает на курок и оружие, направленное на Росса, производит громкий хлопок. Русский жмурится, схватившись за подлокотники стула и вздрагивая. Минует секунда и тот приоткрывает один глаз, не понимая, убили его или нет. На него всё ещё направлена пушка, а коммунист с насмешкой разглядывает испуганное лицо «сына». — Оружие на предохранителе, — усмехнулся СССР, бросая то обратно в ящик. — Сначала ты должен выполнить план, а потом мы уже будем думать, достоин ли ты жизни, — Россия принимает грустное выражение. Ему бы хотелось найти способ отказаться от плана, но был загнан в угол. Либо он врёт, либо видит смерть любимого человека. Россу казалось, что после сегодняшней ссоры, его чувства ко мне должны пропасть уж точно, но этого не случилось. — Не печалься ты так. В политике часто врут, привыкай. Ты же когда-то станешь независимой страной. Как ты будешь становиться сильной державой? Я тоже раньше думал, что обойдусь без лжи. И что стало? Мной воспользовался Рейх и объявил войну. — Как же я буду выполнять план, когда соглашусь, если Америка выгнал меня и больше не желает видеть? — опять принял безэмоциональный вид тот, подавляя настоящие чувства. — Чего сложного? Помирись как-нибудь с ним. Эмоциональный интеллект у него на нуле, — закатил глаза коммунист. — Союз, ты позволил мне так просто вернуться обратно, несмотря на ранний запрет, только ради выполнения плана? — Изначально я даже не думал разрешать возвращаться домой, но во время нашего разговора по телефону, почему-то мне показалось, что будет выгода, если всё же позволю тебе вернуться. Сам план я придумал только сегодня, увидев, как ты трясешься за этого конечного США, отвозя домой. — Ясно, — произносит тот, вздыхая. — Я рад, что мы смогли договориться, — коммунист обходит «сына», похлопав по плечу, берет полотенце и удаляется в ванную. На дворе поздний вчер и уже нужно готовиться ко сну. Как только русский остаётся наедине с собой, он вцепляется пальцами в волосы и завывает, чувствуя отвращение от самого себя. Почему он не может просто взять и разлюбить после стольких гадостей? Почему он до сих пор так волнуется за меня? Теперь же ему придется идти против любимого человека и лгать, только лишь бы сохранить ему жизнь. — Ему же и без того трудно и плохо из-за беременности, так тут против него натравили отца его ребенка! — виновато шептал он, — Я просто не стану восстанавливать с ним общение и буду надеяться, что Союз придумает что-то другое. Да, наверное это будет единственным решением проблемы. Тем более, раз не получилось сегодня поговорить, значит не получится никогда. Видимо, не судьба нам быть вместе. Как же больно будет смотреть на него на собраниях, вспоминать совместную жизнь и понимать, что вернуть ничего невозможно… Только отказавшись от своих чувств, Росс может найти выход из безисходного положения, хотя бы на первое время. Опять им пользуются. Как же мерзко это осознавать.***
Прошло уже два дня с момента, когда я стал жить снова один. Честно, я так устал от этой истории с изменой, что был даже рад остаться наедине. Всё это время у меня не было нужды находится в здании ООН, потому пересекаться с Россией я не мог. Интересно, что же он такого сказал Канаде, что тот начал поддерживать его, да ещё и пытался нас вновь свести? Да и как же Росс стал бы оправдываться передо мной, если бы я всё же дал ему сказать пару дней назад? В любом случае, это неважно, ведь я хочу отдохнуть от всей этой истории. Сейчас я собирался навестить Германию, так как вновь не общался с ним долгое время. Так неуважительно. Единственное, что меня должно сейчас беспокоить — его состояние. Мы знатно напугали его в день измены. Прохожу на участок немца, иду по дорожке к дому и звоню в звонок возле двери. Только с третьего нажатия мне открывает удивленный хозяин дома. Он пропускает меня внутрь и приглашает за чашку кофе. Сын нациста выглядит вроде спокойно и непринужденно, но всё равно я чувствую, что что-то не так. Я почувствовал себя виноватым, вспоминая, какую драму организовал на его глазах. — Я волновался за тебя. Всё хорошо? — спрашиваю я, когда тот ставит передо мной чашку и садится рядом. — Вполне, — пожимает плечами он. — О, хотите шоколадных конфет? Вчера такие вкусные купил, — меняет тему он. — Не откажусь. Передо мной тут же оказывается коробка конфет. Положив одну в рот, я запиваю её глотком кофе. — Как там Россия? — пряча взгляд, спрашивает Гера. Опять он только про него. — Он уехал домой, — немного раздражённо произношу я. — Уехал? — жалобно вскрикнул тот, — А когда он вернётся обратно? — Он уже не вернётся. На его территориях скоро будет пылать война. — Когда он уехал?! — проигнорировал последнее предложение подросток. — Ну, — я задумался. — Месяц назад где-то. Прямо после вашего поцелуя. А ведь у него был любимый омега, — обида берет вверх и я позволяю себе упрекнуть оппонента. Однако, я тут же вспоминаю себя на его месте и ругаю себя. — Я все испортил, — он закрыл лицо руками. — Он уехал из-за меня. Зачем я только признался ему? — Признался? — удивлённо прошу рассказать подробнее. — Да. Я же говорил, что мне нравится Росс. Тогда я ещё сомневался в своих чувствах, но позже осознал, что они действительно есть. В день, когда мы поцеловались, я решил признаться ему в любви. Россия пришёл заносить документы, уже собирался уходить, как я попросил его остаться. Я долго стеснялся, боялся раскрыть правду и по итогу не придумал ничего лучше, как поцеловать его вместо тысячи слов. Он не желал этого, даже пытался сопротивляться, однако в тот момент я слишком сильно захотел его поцелуй. Я ошарашенно слушал рассказаз, что не укладывался у меня в голове. Я представлял происходящее до поцелуя совсем иначе. — До этого я долго пытался намекать на свои чувства, но он ни разу не ответил мне взаимностью, переводя всю ситуацию в шутку. Несколько раз Россия просил меня прекращать, но любовь так сильно ударила мне в голову, что я не понимал его слов, продолжая. Каждый раз, когда я старался говорить о чувствах, тот не думал, что я имею в виду что-то серьезное. Боже, я же мог понять, что у меня нет шанса, — по Германии было видно, насколько ему стыдно за случившееся. — Росс каждый раз отказывал мне, а я продолжал, веря, что хоть раз получу взаимность. А потом я поцеловал его, и теперь я больше ни разу его не увижу! — Гер… — Я не знал, что у него были отношения! Правда! Я специально спросил его о них, а он ответил отрицательно. Я мог догадаться, что, скорее всего, были причины сказать «нет» про отношения. Вы верите мне? Пожалуйста, скажите, что Вы верите мне! Я не хотел обидеть его поцелуем. Я просто не знал. — Я верю тебе, — я выгнул брови в печали и с мягкой улыбкой кивнул немцу. — Так бывает. Ты просто запутался, — наклоняюсь к тому и обнимаю, представляя перед собой себя много лет назад, который так же сильно переживал за свои отношения и печалился по каждой измене. — Я уверен, Россия простит тебя. Ох, не думал я, что твоя ненависть перерастёт в такие чувства. — Спасибо, что выслушали. Мне стало легче, — он обнимает меня в ответ. Мне самому стало легче после этого разговора, который помог мне посмотреть на ситуацию с другой стороны. У меня нет причин не верить сыну нациста, как и у него лгать мне. Может, именно эту информацию всё это время пытался донести до меня русский? Меня терзали противоречащие чувства. Теперь есть вариант, что альфа не изменял мне, но я всё ещё чувствую опасение, что он в чём-то, но солгал мне. Это чувство у меня есть практически ко всем близким людям, ведь чем роднее мне человек, тем больше я боюсь его потерять. Потому я могу докапаться до каждой мелочи в наших отношениях, лишь бы быть на сто процентов уверенным, что человек не бросит меня. Когда ловлю себя на таких поступках, начинаю ненавидеть бывшего ещё больше. Именно он посеял это пожизненную неуверенность в людях. Именно он говорил, что любит меня, а в это время оскорблял между своими друзьями. — Кстати, я пришёл не только в гости, — вспомнил я, отстранившись от оппонента и протянув ему сложенное письмо СССР, которое не успел показать в тот раз. — Прочитай, тут про твои территории. Союз предложил разделить их на две части стеной.***
В здании ООН подходит к концу очередное собрание. Россия молча сидел и крутил в руках ручку, пытаясь хоть как-то занять себя, ведь ужасно скучно сидеть несколько часов на одном месте и слушать неинтересную информацию. Голова Росса была забита обдумыванием плана. Тот был рад, что уже который день я не посещал собрания, ведь иначе ему было бы до ужаса стыдно передо мной. Великобритания говорит заключительные слова и на этом собрание объявляют законченным. СССР куда-то уходит, аргументируя это тем, что должен быстро переговорить кое с кем. Русский только вздыхает, оглядывая присутствующих и находя среди них Канаду. Он вспоминает надежды канадца на него. — Кан хотел, чтобы мы помирились. Меня до сих пор терзают мысли, что я не могу вот так вот оставить Америку, даже не узнав, как он, — альфа встаёт и подходит к дельте. — А, это ты, Росс, — вскидывает брови Канада. — Я пытался помириться с Аме и… — Знаю, не получилось, — договаривает за оппонента тот. — Да-да. — Мне совестно, что я не успел объяснить ему правду и опять поддался эмоциям. Как думаешь, у меня есть шанс просто поговорить с ним? Просто узнать, как у него дела, справляется ли он с беременностью и со спокойной душой выполнить его просьбу отстать. — Знаете что? — на удивление резко и зло отвечает канадец. — Разбирайтесь сами со своими отношениями и есть ли у вас шанс встретиться. Не маленькие уже. Я сделал всё, что мог и больше у меня нет желания лезть в ваши обиды и измены, — видимо, всё ещё имея на душе неприятный осадок после разногласий со мной из-за вмешательства, отрезает тот, быстро собирает вещи и уходит. — Хочешь как лучше, а получается наоборот, — бормочет он в след. Россия не понимает, что вызвало у Кана такие эмоции, но в голове обозначает себе, что это, видимо, знак, что стоит просто забить на меня. Только Росс шёл на своё место, обдумывая, как будет начинать новую жизнь, как в зал захожу я и тут же направляюсь к отцу. Русский на секунду останавливается, смотря на меня и не находя сил оторвать взгляд. Он понимал, как соскучился по мне за дни, что мы не виделись. Я передаю бумаги отцу, параллельно что-то шепча ему на ухо. Получаю кивот и ухожу обратно, по пути замечая альфу. Тот тут же отводит взгляд, продолжая идти, а я печалюсь, не зная, о чем и думать. Теперь я воспринимаю его не как обманщика, а как прежде, любимого человека. Мне кажется, что я люблю его ещё больше, только всё ещё имею сомнения на его счет. Краснею, мечтая о возможности встретиться ещё хоть один раз и всё обсудить. Но я столько ему наговорил, что больше у него такого желания нет. — Вот и поделом мне, буду в следующий раз знать, как рвать общение с человеком, даже не проверив информацию. Надо было слушать, когда мне хотели объясниться, а сейчас уже поздно, — быстро, чуть ли не бегом, ухожу из зала, захлопывая дверь. Не хочу видеть его и чувствовать себя виноватым. — Чёрт, я ещё и на Канаду наорал ни за что. Надо сегодня же прийти к нему и извиниться!***
Как я себе и пообещал, уже вечером того же дня я стоял на входе в отель, где и проживает брат. У персонала на первом этаже я спрашиваю номер комнаты того и меня даже проводят до него. Все знают, что я — брат Кана, потому даже не уточнили цель наведывания. Канадец жил на последнем этаже, направо по коридору, и когда меня доводят до этого места то оставляют одного. Стоя перед дверью номера, в голове я старался подобрать слова для разговора. — Была не была, — проговариваю я и стучусь. Мне практически сразу открывает брат, а я в один миг забываю всё, что хотел сказать. — Канада! Прости меня, пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста! Вот такой я у тебя идиот! Я не думал, что говорю тогда! Я ценю твои попытки свести меня с Россией вновь! Ты — единственный, кто додумался выслушать двоих и помочь! Не обижайся! — сложив руки на груди, тараторил я. — Да я и не обижался, — пожал плечами тот, затаскивая меня в номер. — Вещи, которая я тебе наговорил обидные. Прости меня! — Да, они прозвучали грубо, но доля правды в них была. Я не должен был рассказывать про твоё прошлое, ведь ты много раз просил меня об этом. Я сделал это с надеждой, что Россия сможет лучше понять твои чувства и попытается помириться с тобой. Только вот если бы он действительно хотел мириться с тобой, то понял бы твои чувства и без рассказа о бывшем. Тем более ты верно подметил, что я даже не поинтересовался, хочешь ли ты и дальше быть с ним. Ты не желаешь больше иметь с ним дело, теперь я понимаю. Это ты меня прости. — Как бы тебе сказать… — растерялся я, стыдливо смотря на оппонента. — Теперь я вновь хочу иметь с ним дело. — Чего? — ошарашенно произнес тот. — Ты серьезно?! — Мне удалось поговорить с Германией, и он рассказал мне всё, как было на самом деле. Если то, что рассказал тебе Россия и версия немца сойдутся, то я буду снова хотеть быть вместе с Россом. — Америка, — разочарованно вздохнул тот, ударяя ладонью по лбу. — Какой же ты непостоянный! Всё ведь можно было решить ещё месяц назад, если бы ты сходил к Германии раньше! — Я знаю, знаю. Я давно хотел к нему сходить, но всё не решался. Да и говорить на тему измены я не собирался изначально. Вчера она зашла совершенно случайно! Сам бы я не спросил. Канада-а-а, — протянул я имя брата, обнимая его за руку и кладя голову тому на плечо, — не смотри на меня так осуждающе. Пожалуйста, помоги мне в последний раз! — я снимаю очки и делаю щенячьи глазки. — Я всегда ценил твою помощь, ведь иначе не обратился бы к тебе с просьбой пожить вместе. Я знаю, что я вот так мерзкий тип, но пожалуйста! Можешь просить что угодно, только помоги мне последний раз! — Ох, ну куда я от тебя денусь-то? — усмехнулся он. — Люблю же тебя, мерзкого типа такого. Пошли, будем опять пытаться спасти ваши отношения. — Ты самый лучший брат! — запрыгал я, надев очки на голову и хвостиком, довольный, побежал за Канадой в соседнюю комнату. Мы обменялись полученной информацией с двух сторон ситуации и поняли, что и Германия, и Россия рассказывали одну и ту же историю. Оба говорили, что это было признание в чувствах, а поцелуй произошёл по воле только одной стороны. Одновременно мне стало так легко на душе и так тяжело. — А если они вдвоем всё же врут? — взволнованно смотрел на Кана я. — А если они выдумали эту историю специально, на случай, если их спалят? — Господи, — выдохнул тот, крепко обняв меня. — Как же мне больно смотреть на то, что ты до сих пор до конца никогда не будешь уверен в партнёре. Надо с этим что-то делать. — А что делать-то, братец? — обнимаю того в ответ. — Назад время не отмотаешь. — Послушай меня, Аме, — канадец берет мои руки в свои. — Ты же сам сказал, что Германия искренне признался в том, что Росса он поцеловал без спроса и не хотел прекращать, даже когда знал, что ему это не нравится. Гера начал сразу себя винить. Честно, я не думаю, что он лжёт тебе, да и в словах России я не заметил вранья. Давай думать логически. Если бы Росс действительно изменял тебе с Германией, то поехал бы жить к нему после расставания с тобой. А так он пытался даже помириться с тобой. — А если ему было просто удобно со мной? Германия не знал про наши отношения, а сам Россия хотел усидеть на двух стульях? Может он какую-то выгоду от меня получал, а я и не заметил. — Мне кажется, ты уже наговариваешь на него. В твоём представление тот, кто бескорыстно спас тебе жизнь, будет заниматься таким бредом? — Я хочу верить в этот рассказ. Очень хочу, честно. Хотел верить в то, что Росс не изменял мне с самого начала. Только вот не получается. Ещё одного опыта, как с бывшим, я не переживу, — поджимаю губы. — Кажется, ты кое-что забыл, — усмехнулся дельта. — Мы можем с лёгкостью проверить правда ли эта история. Я этим даже угрожал Россу, дабы понять, точно ли он не врёт. — О чём ты? — с надеждой спрашиваю я. — В каждом кабинете установлены камеры наблюдения на случай кражи ценных документов. К записям есть доступ только у тебя, потому почему бы нам прямо сейчас не отправиться и не посмотреть их. Там мы уже точно поймём, о чем они говорили и что случилось на самом деле. — О, Боже, Кан! Я совсем и забыл об этом из-за стресса. Ты мой спаситель! — я кинулся тому на шею, после хватая за руку и с счастливым лицом поспешил выйти из номера. — Вот я идиот! — идя по коридору и продолжая тянуть брата за руку, отчитываю себя я. — И к Германии не зашёл, чтобы что-то спросить, и Россию не выслушал, и про камеры забыл. Удивительно, что если бы дело касалось политики, то действовал бы я совершенно иначе. — Ты такой, какой есть, со своими хорошими качествами и недостатками. Ты — обычный человек, которому свойственно ошибаться, иметь негативные эмоции, забывать о чём-то, поступать необоснованно. Ты такой один на всём свете, потому и шикарен, — спешка не помешала толкать Канаде свои любимые светские речи. Пусть меня часто они и раздражают, однако это качество я всё равно обожаю в брате. Он умеет разрядить обстановку. — Потому не кори себя. Росс, будь на моём месте сейчас, полностью бы понял тебя. — Ты думаешь? — Да. Во время нашей встречи я только больше в этом убедился.***
Достаю нужный ключ в связке, на которой приклеена бумажка с надписью «ООН» и открываю им маленькую комнатку на последнем этаже. В ней стояли только стол, стул, компьютер, магнитофон и кассеты с записями. — Нам просто нужно найти ту дату и номер кабинета. Когда это произошло? — включает свет Канада, оглядывая полки и пробегаясь глазами по написанным датам на коробках. — Двадцать девятое, — говорю я, сразу находя нужную коробку с кассетами в углу, под столом. Выдвигаю её и начинаю рыться среди идентичных по виду мотков пленки и пластмассовых от них каркасов. — Нашел, — довольно выдаю я спустя пару минут поиска. Подскакиваю и вставляю кассету в нужный отсек прибора, который сможет перевести данные на только что включенный магнитофон. Нажимаю на нужную кнопку, дожидаюсь, когда операция выполнится. Вот на экране появляется запись из кабинета Германии, которая началась ровно в двенадцать ночи. Мы с Канадой переглядывемся взволнованными взглядами, но собираем всю силу в кулак и проматываем запись на нужное время. — Четыре часа дня, — говорю я, все же решаясь нажать на кнопку «пуск». Вижу ходящего по кабинету Геру, который раскладывает свои вещи по ящикам и полкам. Проматываю ещё немного и теперь на записи тот уже бродит из стороны в сторону, нервно кусая ногти на руках. — Вот, я помню, как он метался из стороны в сторону. Я тогда ещё мимо проходил и хотел зайти, спросить, всё ли хорошо. Проматываю ещё десять минут и вот в кадре оказался и Россия. Включаю звук на максимум и внимательно вслушиваюсь в каждое слова. Вот Росс кладет листы бумаги на стол и собирается уходить, но Германия просит его остаться. Русский сидит на стуле с хмурым лицом ожидает ответа, а немец нервничает, говорит непонятную для оппонента фразу и набрасывается на него, целуя. Руки альфы напрягаются и готовы оттолкнуть сына нациста, но почему-то не могут сдвинуться с места. Теперь я могу видеть лицо России, нежели в тот раз. Оно искривлено потерянностью и отвращением. — Все же я ошибался, — я не знал, с какой эмоцией сказать это. Вроде бы я рад, что на самом деле Росс чист, но одновременно было противно от себя. Я устроил такой концерт, столько наговорил любимому человеку, обвинил во всех своих проблемах, впутал в ситуацию нескольких человек. В записи появляюсь я, Германия моментально отскакивает от возлюбленного, а тот в свою очередь толкает немца и спешит за мной. Останавливаю запись пустым взглядом смотря на экран. — Мне нет прошения, — печально произношу я, хотя просто исчезнуть. — Я пойму Рашу, если он пошлёт меня. — Ну-ну, — успокаивает меня Канада, — всё не так плохо. Совесть — это тоже хорошо. Было бы хуже, если бы ты после всего всё равно бы продолжил винить Россию. — Почему же я именно такой? — выключаю магнитофон. — Может ты знаешь, Канада? — У тебя есть уйма хороших качеств. Ты отличный политик и брат. Ты каждый день справляешься с тонной стресса и всё ещё остаёшься таким же сильным. Скорее всего, я бы, перетерпел всё, что вынес ты, просто бы потерял желание жить. Я восхищаюсь тобой. Я хочу быть похожим на тебя. Всегда хотел. Я всегда смотрел на тебя, что смог отвоевать независимость, поставить страну на ноги и возвыситься так из ничего. Будучи маленьким я постоянно размышлял, над чем же ты трудишься целыми днями в своей комнате и представлял, как в один день стану таким же смелым и умным, как мой старший брат. Эти слова вызывают у меня улыбку. Всё-таки моя мечта быть для Кана старшим братом, с которого хочется брать пример, давно была исполнена. Кладу кассету обратно в коробку, счастливым взглядом смотрю на канадца, шепча «Спасибо». — Это первый раз, когда ты действительно счастлив за прошедший месяц, — подметил тот. — Только благодаря тебе, — задвигаем коробку обратно, выключаем свет и выходим из комнатки. Идём по темному коридору и с моего лица никак не пропадёт улыбка.***
Очередное собрание подходило к концу. Обычно собрания заканчиваются на спокойной ноте, но неожиданно мы с СССР опять начали спор и уже перешли на реальные угрозы. — Да я твои территории в порошок сотру! — кричал я в ответ на оскорбления. Меня за кисти рук держал брат и не давал сдвинуться с места, боясь, что между мной и Союзом может начаться драка. Россия же молча смотрел на меня, не выражая ярких эмоций. Ему было абсолютно всё равно на разгоревшийся конфликт. — После этого я ещё и агрессор! — повышал в ответ голос коммунист. Конфликт разгорался всё сильнее и сильнее, в него стали ввязываться другие страны. Кто-то защищал меня, а кто-то был на стороне СССР. Через время даже те страны, что хотели сохранять нейтралитет в очередном споре, стали выбирать чью-то сторону и ругаться уже между собой. — Тихо-тихо! — пытался успокоить меня Кан, однако за криками я его даже не слышал. Тогда тот решил действовать иначе. Он встал в центр зала и громко объявил, — Давайте мы все успокоимся и отдохнём? Предлагаю устроить банкет! Страны тут же замолчали и обернулись на канадца. Я буравил ошарашенным взглядом брата и тут же подошёл, начиная выяснять, чего это он удумал. — Я не могу позволить тебе начать войну прямо тут, — хмыкнул тот в ответ мне, после опять громко крикнув. — Еда и напитки за мой счёт! Страны аплодировали дельте и радостно переговоривались между друг другом. Союз лишь недовольно фыркнул и сел обратно на стул, зло смотря на меня с братом. — Я не планировал оставаться здесь так долго, — тоже недовольно пробурчал Россия. — Теперь из-за уважения придется остаться, — сложил руки на груди коммунист. — Канада, что ты несёшь? Какой банкет? — возмутился я. — А ты считаешь, что я должен был и дальше смотреть, как вы тут с СССР чуть глотки друг другу перегрызаете? Иди, заказывай доставку алкоголя и каких-нибудь закусок к нему. Я всё оплачу. — Ну спасибо, — прорычал я. — Именно этим я хотел заняться сегодня! — Не кипятись так, — посмеялся тот. Через полчаса нам доставляют еду и я вынуждено достаю со склада подносы, бокалы, столовые приборы и расставляю их по столам. Иногда поглядываю на помогающего мне Канаду обиженным взглядом, пока ставлю бутылки с различным алкоголем и едой рядом с ним. Ещё полчаса уходит на организацию, пока в это время остальные страны ходили по зданию и говорили друг с другом. После новости о халявном обеде, те мигом успокоились, словно никто друг с другом и не ругался. Все мелкие неразногласия тоже исчезли, как только стран впускают в зал, полным еды. Я утаскиваю Кана к самому дальнему столу, не желая пересекаться с кем-то. — Японии сегодня нет. Скучно тебе, да? — беря бокал шампанского, спрашивает тот. — Я мог уйти ещё час назад, если бы не этот цирк. — Зато отвлечешься. А то только работаешь. — Я бы отвлёкся, только вот пить мне нельзя, — разозлился я ещё больше, наблюдая за толпой. — Ах, точно, — собеседник ставит бокал обратно. — Тогда я тоже сегодня не буду пить, чтобы тебе легче было. Хочешь, сходим за коктейлями? — Давай сходим, — вздыхаю я. Россия и СССР входят в зал с остальными людьми и смешиваются в толпе. Росс не был рад, что ещё минимум час ему предстоит провести с нелюбимым «отцом» в неловком молчание. Проходя мимо стола с алкоголем, русский хватает четыре рюмки водки. Он бы взял ещё больше, только вот руки не смогли бы их унести. — Тебе не стоит столько пить, — осуждающе глядит на «сына» Союз. Россия хмурится и не даёт ответа. Ему хотелось успокоить нервы после беспрерывного обдумывания своей ничтожности и ненужности. Они присаживаются на стулья и Росс моментально опустошает несколько рюмок. — Я сказал, что тебе не надо столько пить! — Мне сорок один год, твою мать. Дай хоть что-то делать по собственной воле, — набравшись смелости грубит тот. Уж очень он устал от этого тотального контроля. Хотя, казалось бы, он далеко не маленький мальчик. — Я за твои глупости, что ты тут устроишь, будучи в стельку пьяным, отвечать не буду. — А я тебя просил? — отрезает русский, допивая водку в последней рюмке. Коммунист встаёт и молча уходит, увидев вдалеке Вьетнам. Он хочет с ним поговорить о грядущей войне с США. — Хоть теперь не так тошно будет, — морщится альфа, подходя обратно к столу с алкоголем и начиная опустошать водку по одной рюмке. Кан смотрит на Россию, а после на меня, заметив, что я тоже наблюдаю за ним. Да ещё как наблюдаю. Мое лицо покрылось лёгким румянцем, губы расплылись в глуповатой улыбке, а пальцы рук сжимали ворот рубашки. Канадец усмехается, что-то придумав. — Помнишь, ты обещал мне, что выполнишь любое моё желание за помощь тебе? Я знаю, чего хочу от тебя, — брат положил ладонь мне на плечо, наклоняясь к моему лицу. — И чего же? Только, прошу, без глупостей, — вскидываю бровь. — Ты прямо сейчас пойдешь и поговоришь с Россией обо всём. Признаешься, что знаешь правду, извинишься за сказанные слова и наконец выяснишь с ним отношения. — Нет, — смущённо произношу я, отвернувшись. — Почему нет? Ты же так хотел, а сейчас подходящий момент. — Я не знаю, но мне боязно, — тихо говорю я. — Аме, это же не незнакомый тебе человек, а тот, с кем ты был вместе практически четыре года. — Мне страшно, что он меня не простит. — Ты любишь его или нет? — хмурится тот, делая тон серьезным. — Люблю, — грустно отвечаю я. — Хочешь, чтобы он вернулся к тебе? — Хочу. — Тогда сделай что-то для этого. Хватит тебе сидеть и страдать. Боже, да чего вы оба такие нерешительные, м? То один никак не находит силы извиниться, то другой! — Ты прав, — уверенно хмурюсь я. — Нужно помириться, а то так и будем друг за другом бегать, — оборачиваюсь обратно на Россию, но обнаруживаю, что его больше нет на прежнем месте, возле алкоголя. Оглядываясь вокруг, снова нахожу его, только теперь сидячим за столом. Ну, как сидячим? Практически лежачим. — У тебя все получится. Давай, давай! — поддерживает меня в след Канада. Я твёрдым шагом направляюсь к своей цели, стараясь не терять уверенность в лице. — Привет, — поздоровался я, садясь на стул напротив лежачего корпусом на столе Росса. Тот с кряхтением поднимает голову и, выдав что-то непонятное в ответ, ложится обратно. — А, понятно. Ты ни в одном глазу, — разочаровался я, но не потерял надежды поговорить. — Как жизнь твоя? Не выгнал тебя всё-таки Союз, а ведь обещался. — Плохо. Меня бросил омега, — бубнит тот в ответ. Хах, он так пьян, что даже не узнал меня. — Да? Сочувствую. А мне изменил альфа. — Мудак он, значит, — размеренно отвечает он, вызывая у меня милую улыбку. — А почему вы с твоим омегой расстались? — Я не помню. Он просто меня бросил, наверное. А может я что-то не так сделал. Не знаю, — русский всё же поднимается со стола, подпирает рукой щеку и пьяным взглядом смотрит на меня. — Ты похож на него. — Какое совпадение, — засмеялся я. — А ты бы хотел снова быть с ним? — Хотел, только вот мне, — последнее слово он проглотил, потому мне оставалось только догадываться, что следовало после «только вот мне». — Вот это ты пьянеешь быстро, конечно, — усмехнулся я. — Нормально всё у меня. — Ну, хорошо-хорошо. — Знаешь, Союз такой вредный. Мне скоро стукнет сорок второй год, а он пытается меня контролировать, — от опьянения альфа даже забыл, что должен врать о своём возрасте. Хорошо, что к нему подошёл я, а не кто-то другой. — У меня отец похожий. Они друг друга стоят. — Вот у меня есть секрет, который я должен скрывать, чтобы меня не убили. Нормальный человек уже давно бы счастливо строил отношения, а я вынужден страдать. И всё из-за отца, — жаловался он мне. — И что же это за секрет? — интересуюсь я. Россия оглядывается и пододвигается ко мне. Сразу чую сильный едкий запах алкоголя, но не отстраняюсь. — Я люблю США. Знаешь его? Он ещё такой низкий, вечно ругается с СССР, любит поворчать, но чертовски милый, красивый и сильный. — Ну, не такой уж он и низкий, — умиляюсь я, немного смущаясь. — Хотя с твоим ростом все для тебя низкие. — Только ты ему не рассказывай о моих чувствах, хорошо? А то ещё зазнается, — усмехается Россия, обратно ложась на стол. — Не расскажу, — с улыбкой протягиваю руку и пару раз провожу ей по кудрявым зачесанным назад волосам оппонента. — Обещаю. — Спасибо. — Кстати, США попросил тебе сказать кое-что. Он хочет, чтобы ты завтра пришёл к зданию ООН в семь вечера. Вы должны поговорить. В ответ Росс молчит. Я уж подумал, что он уснул, потому уточняю: — Ты меня услышал? — Да, спасибо. С счастливой улыбкой встаю из-за стола, оставляя русского в покое. Это получился очень смешной разговор, но одновременно и милый. Будем надеяться, что за сутки альфа не забудет о моей просьбе встретиться. — Ну, как всё прошло? — тут же начал расспрашивать меня Кан, всё это время наблюдая весь диалог издалека. — Неоднозначно, но мы договорились поговорить обо всём завтра вечером, — обощил я. Не стану же я говорить брату, что собственный кавалер не узнал меня, будучи до чёртиков пьяный. Интересно, а он хотя бы своё имя помнит? — Ну, как всё прошло? — к стулу России подходит Союз, что специально вернулся на своё место только сейчас, дабы не мешать нам разговаривать. Конечно, он не был так терпелив, если не получил бы пользу от того, что мы с его «сынком» помиримся. — Не знаю. — В смысле «не знаю»? — возмутился СССР. — Он что-то мне сказал, а я уже забыл. Он сказал про встречу завтра или что-то типо того. — Я же говорил тебе не пить! — цыкнул коммунист, всплеснув руками. Теперь он не получит ценную информацию из-за банально набухавшегося Росса. — Ладно, отрезвеешь и поговорим, — вновь уходит тот, а русский с лёгкой улыбкой прикрывает глаза.