***
До места встречи осталось две минуты пешком, а Россия всё не теряет надежды вспомнить, кто именно и зачем должен будет присутствовать на встрече, о чём вчера говорил со мной. СССР уже успел вернуться в номер прямо за пару секунд до выхода Росса. Удивительно, но после вопроса, куда же собрался русский, Союз только пожал плечами и спокойно прошел в номер. Неужели он не начал задавать вопросы, запрещать или кричать? Россия сам был в шоке. Почему же последние дни коммунист такой терпимый к до этого нелюбимому «сыну», которому даже поставил клеймо? У Росса есть мысли, что это вызвано желанием СССР, дабы он согласился на план по вранью главному врагу. Если это окажется правдой, то Союз упадет в глазах альфы ещё ниже. Хотя, казалось бы, куда ещё ниже? Я смотрел на наручные часы, закусывал губу и нервно оглядывал улицу. Мои руки слегка подрагивали, настолько я волновался перед встречей. Вот интересные дела происходят. Мировая держава с лёгкостью может успокоиться перед важными собеседованиями, а при ожидание любимого — нет. Наверное, именно это и отличает влюбленного человека от обычного? Даже самую стойкую страну любовь превратила в подростка, который будто идёт на первое свидание. Ещё вчера я придумал, как всё объясню и буду просить о прощении. Я обдумал всё, до мелочей. Продумал, что буду отвечать, если Россия скажет то или иное. Главное, не потерять самообладание, а то опять начну нести только: «Прости, прости, прости!», — как это случилось при попытке помириться с Канадой. Я продолжал нервно выглядывать среди деревьев нужную мне персону и вот она неожиданно появилась на одной из асфальтированных дорожек. Моё сердце забилось чаще, а на лбу выступил холодный пот. Я засуетился и отвернулся к дверям здания, смотря на часы и делая вид, словно не замечаю Росса. Сейчас я до ужаса хочу, чтобы он подошёл, и я наконец перестал чувствовать себя одиноко, понимая, что теперь мы можем спокойно поговорить и обсудить переживания друг друга. Но одновременно, я желаю, дабы русский прямо сейчас развернулся и ушел. Мне кажется, я сейчас наложаю и потеряю последний шанс сойтись вновь! Я должен был назначить встречу не на сегодня, а на завтра! Тогда у меня был бы не только вечер на обдумывание слов! — Здравствуй, Америка. С кем я должен был встретиться? — отстранённо проговаривает альфа, что неожиданно очутился за моей спиной, чем до ужаса меня напугал. Я резко разворачиваюсь к нему, сглатываю и стараюсь принять более спокойный вид. Смотрю на это прекрасное лицо, на выразительные глаза, которые, к сожалению, показывают на данный момент только безразличие, на красивое тело в лёгкой одежде и мягко улыбаюсь. Кажется, я вновь влюбился. — Ты сам сказал, что кто-то позвал меня на встречу, но здесь только ты. Я не перепутал время? — тот смотрит на висящие над дверью здания часы. — Да нет, семь вечера, как ты и говорил, — он опускает взгляд на меня и вскидывает бровь. — Я вчера сказал, что зову тебя на встречу. Нам надо поговорить, — слегка нахмурился я из-за растерянности от услышанного. — Разве? Я помню всё иначе, — Россия складывает руки на груди. — Ты вчера меня даже не узнал, будучи в стельку, когда я подошёл к тебе. О какой ещё памяти можно говорить? — обиженно надуваю губы. «Так, оказывается, мне предстоял разговор с тобой? А если я не хочу с тобой больше говрить? Нам нечего обсуждать», — размышлял Росс, имея навязчивое желание уйти. А зачем оставаться? Чтобы выслушать очередные оскорбления и нежелания больше попадаться на глаза? — «Ладно, пусть что-то скажет. Может, удивит меня, как и его брат». — Я был пьян. Не обижайся, сейчас-то я тебя узнал, как видишь, — кивнул русский. — В любом случае, спасибо, что ты пришёл, — беру всё в свои руки. Сейчас моя дальнейшая судьба зависит только от меня, и я не имею права на ошибку. — Я хочу поговорить с тобой о твоей измене, — лицо оппонента стало хмурым. — Точнее о том, что ты не изменял! — тут же исправляюсь я. — Я знаю правду. Я знаю, что произошедший поцелуй был сделан Германией без твоего согласия, а я вошёл не вовремя, и всё не так понял. Я извиняюсь, что действовал под эмоциями, столько наговорил. Прости меня! — из-за переживаний я на автомате сказал всё интонацией, с которой говорю на собраниях. Мои слова в момент стали звучать выученными и бесчувственными. — Неубедительно, — отвёл недовольный взгляд альфа. — Надо же. Ты решил проверить информацию? Спустя больше месяца? Молодец, для тебя это героический поступок! Только вот с чего ты решил, что после того как скажешь «прости», тебе действительно простится всё то дерьмо, что ты творил со мной до этого? Слишком большого мнения ты о себе. — Но, Раш, — я растерянно смотрю на собеседника, пока глаза принимают печальный вид. Я никак не ожидал, что на этот раз Росс не будет настроен на прощение ну никак. Вроде он столько пытался, а теперь говорит такое? — Я поступил неправильно, и я раскаиваюсь перед тобой. Прости меня. Я должен был проверить всё сразу же, но не сделал это. Знаю, что поступил ужасно. Я понимаю это. — Сейчас ты можешь говорить мне, что угодно, а вот что думаешь обо на самом деле говорят за тебя твои поступки! Ты только и делаешь, что врешь и не доверяешь мне! С самого начала ты относился ко мне, как к скоту, использовал только, дабы не подохнуть в этой чертовой пустыне! Как только ты вернулся домой, то начал врать на все телеканалы, мол, вот такой крутой, сам починил свой двигатель! Ещё и потерявшего сынка Союза нашёл и вернул! Герой! — Ты видел это интервью? — по телу проходится дрожь, я прячу стыдливые и печальные глаза. Я надеялся, что этот глупый поступок прошёл бесследно. — А кто его не видел? По телеку крутили ещё две недели! — Россия, зачем ты так говоришь? — закрываю лицо руками, тихо хныча. — Я же поменял о тебе своё мнение, я же так страдал, когда узнал о документе о смерте. Я же люблю тебя! — ломая себя изнутри, тараторил я. Я ненавижу бегать за людьми и всегда считал, что если бы они действительно хотели иметь со мной дело, то не вынуждали бы меня упрашивать их в этом. Теперь же я поступаю совершенно иначе. Мерзко от себя, но сейчас я думаю только, как бы объяснить всё России. — Я могу рассказать правду в следующем же интервью! Сказать, что ты спас меня, а я только оскорблял тебя! — Не надо. Ты же загубишь свою репутацию, которую строишь только на лжи! — фыркнул Росс. — Мне твои подачки не нужны, — он развернулся и собрался уходить. — Россия! — чуть ли не плача хватаюсь за рук русского, чем мешаю уйти. — Пожалуйста! Выслушай меня! — Чего мне тебя слушать?! Ты хочешь напасть на территории моего «отца»! — в бешенстве кричал тот. — Я всё отменю! — продолжал упрашивать я. Альфа развернулся на меня, пытаясь понять, сказал ли я очередную ложь или серьёзен. — Я обещаю! Сегодня же отзову все подготовки войск! — Ты готов уже на всё, лишь бы вернуть себе меня, над которым можно издеваться целыми днями? — скрипит зубами тот. — Я не хочу издеваться над тобой! Я поступал неправильно! И ты знаешь почему! — на глазах выступают слёзы, а я крепче сжимаю руку России, начиная кричать всё, что чувствую. — Не уходи! Не уходи! Не уходи от меня! Никуда от меня не уходи! Не бросай меня! Останься со мной, не бросай меня! Останься со мной рядом! Не оставляй меня! — всхлипываю, начиная упрашивать громче. — Что угодно! Только не бросай меня! Россия! — Ты признался, что использовал меня, пожелал сдохнуть, а теперь говоришь мне такое?! — брови собеседника все ещё нахмурены, а вот глаза стали печальными, что выдавали настоящие эмоции. — Канада упросил меня помириться с тобой, доказав, что ты действительно сказал всё на эмоциях! Я поверил ему и попытался, но что на это получил, а?! Тонну пренебрежения и просьбу отстать от тебя! Даже спасибо не сказал за то, что я проносился с тобой тогда! Для чего Кан сказал про твоего бывшего?! Я так и думал, что вся эта история — спектакль, чтобы ты поиграл со мной в эмоциональные качели и вернул для своих целей! — Это не так! Я люблю тебя и здесь, чтобы помириться и извиниться перед тобой! Россия, прошу, одумайся! Я ни разу не клянчил у тебя информацию о СССР, никогда не пытался призвать тебя отомстить ему за плохое обращение, сломив и выдав все его секреты! Я очень ценю тебя и твои чувства, потому никогда так не поступал и не поступлю! Отец предложил начать эту холодную войну и напасть на территории СССР ещё в январе, но я отказался, ведь к Союзу я больше не могу относиться только как к врагу! Я знаю, что он родной тебе человек, и как я мог согласиться напасть на него, пока его «сын» — мой любимый, которого я очень ценю?! Я же знал, что ты будешь зол и расстроен! А сейчас я сорвался и из-за обиды согласился на нападение, подумав, что я никогда не был тебе нужен! Я всё исправлю, обещаю! Войны не будет! Я перестаю себя контролировать, эмоции опять берут вверх и, упав на ступени лестницы перед парадным входом в ООН, утыкаюсь в колени и начинаю тихо лить слезы от безысходности. Я не чувствую, что Россия понимает и хочет понимать меня. — Мне плохо! Мне так плохо! Я сам разрушил себе жизнь! Почему я такой идиот?! Почему я так долго обижался и не мог даже поговорить с Германией! Прости меня! Я вижу, что ты не вернёшься ко мне! Тогда просто прости! Я не хотел говорит те ужасные слова, не хотел так поступать! Я просто запутался! — продолжал я. Постепенно лицо России менялось с безразличия на печаль. Теперь он чувствует себя виноватым. Ему больно видеть, как я плачу, а он в это время только подливает масла в огонь. Опять ему меня до безумия жалко, опять хочется обнять и успокоить. Даже несмотря на обиду. В горле Росса образовался ком, из-за которого к глазам и у него подступали слёзы. Он садится рядом со мной на ступеньку и беспомощно разглядывает. Русский не знал, что ему сделать. Утешить или стоит просто уйти? И то, и то выглядело бы странным. «Я все ещё до ужаса обижен на тебя, но как я могу смотреть на твои слёзы? Как я могу просто видеть, как ты плачешь? Признаю, я хотел простить тебя с первой же просьбы, но тогда мне придется исполнить план Союза. Я не хочу, чтобы ты пострадал от рук любимого человека, — всё крутил у себя в голове альфа. — Я думал, что мои слова оттолкнут, но я только довел тебя до слез. Я отвратителен.» Россия потянулся ко мне, чтобы заключить в объятия, однако я резко прекратил плач, хватаясь за живот. Ощущения, словно живот каменеет, а потом резко расслабляется, что сопровождается ужасными болями. Между каждым подходом появляются промежутки то секунда, то десять секунд. — Что с тобой?! — опешил оппонент. — Будто распирает живот, — прошипел я, болезненно простонав и начиная глубоко дышать. — Это похоже на схватки, — промычав, я согнулся пополам, стараясь глубоко дышать. — Схватки?! — сказать, что Росс испугался — ничего не сказать. Он тут же подскочил со ступенек и заметался. — Но ты только на шестом месяце! Это рано! — Я знаю! — крикнул я, откинув голову и болезненно завыв. — Потерпи! Я сейчас! — тот запаниковал ещё сильнее, однако сумел быстро сообразить, что в любом случае нужно ехать в больницу. Он отбежал от меня на ближайшую дорогу, принявшись высматривать машины, которых, как на зло, проезжало единицы. — Это выкидыш? Из-за того, что я довел Аме? Если будет действительно так, то я никогда себя не прощу! Вдалеке виднелось такси. Русский быстро его замечает и выходит на дорогу, становясь перед ним с серьезным лицом. Водитель, естественно, моментально тормозит, начиная орать благим матом на прыгнувшего под колеса альфу, а тот принимается быстро объяснять, что мне стало плохо и нужно доехать до ближайшей больницы. — I thought you decided to commit suicide (Я думал, ты решил покончить с жизнью), — успокаивается таксист и садится обратно за руль, ожидая пассажиров. — I wouldn’t do it (Я не стал бы это делать), — быстро отвечает Россия и возвращается ко мне, беря под руку и чуть не бегом ведя к машине. В этот раз я не кричал на Росса за попытку помочь, не оскорблял и не бил. Я был растерян, напуган и не знал, что мне и думать. Я не понимал, что важнее для меня сейчас: что русский не хочет прощать меня и ненавидит или что сейчас у меня начались неожиданные схватки. Однако, в любом случае, для начала мне нужно добраться до больницы, ведь раз схватки начались, то могут отойти и воды. Я не планировал родить так рано. Я много знал о беременности и до своего положения, а сейчас стал изучать её внимательнее в свободное время. Я много читал про схватки и то, что происходит со мной сейчас во многом отличается от написанного в книге. Схватки нарастают по частоте и длительности, регулярны и с одинаковыми интервалами, в то время мои не становятся сильнее и все ещё имеют разный разрыв между расслаблением и новыми подходами. Только вот размышлять, почему нынешние ощущения отличаются от прописанных в книгах я не мог. Я был сконцентрирован на боли и попытках дожить до больницы. Что только я не делал на заднем сидение такси, лишь бы не стонать, выть, мычать и пищать от ощущений. Подрагивающими руками я хватался за альфу, пока тот что-то говорил мне на русском и пытался убедить, что все будет хорошо, что он рядом. — Сейчас, осталось немного. Вон, больница уже видна, — Россия пытался отвлечь меня. Я поднимаю на него изученные глаза и лбом утыкаюсь в плечо того, тихо шипя. Почему он помогает мне вновь, если так ненавидит и презирает? Зачем он сейчас старается меня успокоить, если не хочет даже слушать? Спустя пару минут нам осталось до места назначения всего несколько сотен метров, как неожиданно мне полегчало. Видимо, из-за смены положения, некоторые мышцы перестали напрягаться. Но так не бывает при схватках. Они не могут просто взять и закончиться. Таксист останавливается у входа, Росс пулей вылетает из машины, открывает мою дверь и протягивает руку, дабы помочь вылезти. Я понимаю, что теперь совершенно не чувствую прежних болей и только растерянно закусываю губу. — У меня больше не болит живот, — виновато произношу я. — Не болит? Но ведь только что у тебя были схва… — Они закончились, — я прерываю озадаченного русского, ведь знать всем вокруг о моём положении необязательно. Мало ли тут кто-то по-русски понимает. — Но как это возможно? — совсем выпал тот. — Похоже, они были ложными. Поехали обратно, — вздыхаю и прячу глаза, уставившись на водителя, который вообще не понял, что происходит. — Давай всё же зайдём к врачу провериться? На всякий случай. — Нет, — отрезаю я, закрыв дверь. — Take us back to the UN, please (Отвезите нас обратно к ООН, пожалуйста), — сообщаю водителю, пока альфа садится обратно. Водитель возмущённо осмотрел нас двоих, но всё же развернул машину. Ехали обратно мы молча, а когда остановились у здания, то Россия заплатил за поездку, и мы вышли из машины, провожая её взглядом. Я печально смотрел в пол и понимал, что сейчас Росс уйдёт и все мои надежды в момент разрушатся навсегда. Хотя это правильно. Я сам ужасно поступил и отбил у него любое желание общаться со мной. Сколько гадостей я ему наговорил. Мне так стыдно. Как я буду жить, зная, что так отнёсся к самому дорогому человеку? — Аме, послушай меня, пожалуйста, — теперь лицо русского не такое бесчувственное, как было в первые минуты встречи. Я с надеждой и небольшим смущением поднимаю глаза на того, приложив руки к груди. «Я и забыл, насколько тебе тяжело, — морально готовился у себя в голове к очередному разговору альфа. — Я ведь действительно хочу всё вернуть. Мог ли я страдать по тому, кого ненавижу? Мог ли я сейчас сорваться с места и поехать в больницу с тем, кого ненавижу? Я развёл детский сад, пытаясь выдать свои настоящие чувства за ненависть, чем сделал тебе ещё больнее. Я должен быть рядом в это трудное время, помогать тебе, а только пытаюсь убедить себя, что ты меня не любишь. Хотя понимаю, мол, это не так. Я сам запутался не меньше тебя, и в этом мы похожи. " — Я не знаю, с чего именно стоит начать, чтобы это прозвучало не глупо, потому скажу всё, как есть. Считай меня идиотом. Извини меня за неудачное начало встречи. Я был зол на тебя после первой попытки помириться, а когда пришёл сюда, думая, что увижу тут какого-нибудь очередного друга Союза и неожиданно встретил тебя, то разозлился. Я смог простить тебя сразу же после разговора с Канадой, где он поведал о твоём прошлом, о котором ты мне никогда не рассказывал. Я смог посмотреть на ситуацию твоими глазами и решил объяснить произошедшее с Германией и тебе. У меня это не вышло, мы рассорились ещё больше, из-за чего мне стало так обидно и неприятно, — он поморщился, виновато отводя взгляд. — Я решил, что больше не хочу пытаться вернуть тебя, но в душе все равно желаю этого. Я — идиот. — Ты — не идиот, — я немного успокоился, поняв, что ещё не всё потеряно. — Я ведь серьезно поступил неправильно. Я наговорил тебе гадостей и ещё попросил отстать. Тут виноват только я. — Я очень люблю тебя. Честно. Я никогда не любил никого настолько сильно. Ты правильно подметил, что никогда не просил сведения о планах Союза и не давил на меня, надеясь получить ценную информацию. Я всё выдумал из-за печали и потерянности. Мы оба отличились, — он вздыхает. — Ещё раз извини за всё сказанное вначале. Я не держу обиду за твою ложь о починке самолёта, ведь никому нельзя знать о наших взаимоотношениях. Я был бы очень признателен, если ты действительно не нападал на территории отца. Понимаю, что происходящее должно было настать рано или поздно, и я никак не отношусь к вашей борьбе за главное место в мире. Однако, я не хочу войны. И ты не хочешь. Никто не хочет. — Я начал её, хотя отомстить тебе, — поняв, что скрывать нечего, выкладываю всё. — Я бы не согласился нападать на территории такого сильного врага, ведь конец сражениям будет один — уничтожение мира ядерной бомбой с одной или другой стороны. Но тогда я не думал об этом, желая только отомстить тебе за измену. Теперь я каюсь перед тобой и готов понести наказание. Если ты никогда не простишь меня, то я только поддержу тебя. Я сам себя не могу простить. Просто знай, что я отменю план по нападению и постараюсь решить конфликт другим путем, — приобнимаю себя руками за плечи, тяжело вздыхая. Так тяжело говорить такие откровения и признавать свои ошибки. Я всегда не умел и не хотел это делать. Сейчас я впервые каюсь перед человеком и позволяю его меня не прощать. Подумать только, насколько я смог полюбить Россию, раз позволяю ему так ломать меня. — Я прощаю тебя. Я не держу зла на твои слова и поступки. Сам поступил ужасно, — с лёгкой улыбкой отвечает тот, заставив меня вспрыгнуть и удивлённо заморгать глазами. Я не мог сообразить, действительно ли слышу это, либо у меня проблемы с головой. Он простил меня? — Правда? — с широкой улыбкой спросил я. Мои глаза наполнились счастьем и блеском. Мне хотелось завизжать от счастья. — Правда?! Правда?! — затараторил я. — Ты не врешь? — Конечно, не вру, — слегка улыбнулся тот, увидев мою радость. В голове тот благодарил Канаду, который открыл ему глаза на мои настоящие чувства. Так бы он и дальше дулся. Однако, на план СССР не согласился бы даже считая, что я только использовал его. Всё же светлые чувства, скрытые за разбитым сердцем, навсегда будут с ним. — Я… Я не могу поверить! — я схватился за свою голову, продолжая счастливо глазеть на оппонента. — Поверь уж как-нибудь, — усмехнулся тот. — Я тоже сейчас не до конца осознаю, что наконец помирился с тобой. — Я боялся, что этого не случится. Я думал, что навсегда потерял тебя, — немного грустнею я, пока в совести крутятся воспоминания ужасных слов, которые я сказал оппоненту. Пытаюсь всячески перестать об этом думать, однако получается сделать это только, когда Росс с милой улыбкой, которую я так люблю, наклоняется ко мне и крепко обнимает. Он прижимает меня к себе и кладет подбородок на мой затылок, понимая, как скучал по этим объятиям. Как скучал по моему тёплому тельцу, что хочется сжать и никогда не отпускать, лишь бы я был счастлив. — Не надо думать о плохом, теперь у нас всё будет хорошо. Мы нашли в себе силы поговорить без споров и упрёков. Мы с тобой молодцы, — Росс пытается поднять мне настроение, поглаживая по спине. Я утыкаюсь лицом ему в плечо, наконец расслабляясь и утопая в этом моменте. Тепло его тела, запах и голос — всё, что я так люблю, теперь рядом со мной. Я уже и забыл, как в момент перестаю думать о любом, кроме любимого, когда тот обнимает меня. Волшебство. Я же говорил, что русский — колдун. — Спасибо, — шепчу я, прикрывая глаза. — Нам надо о многом поговорить. Я хочу знать, как твоё здоровье и как ты справляешься с беременностью. Мне тоже стоит рассказать что-то и извиниться. Только сейчас мы совсем не в том состоянии. Давай встретимся в ресторане, куда звал нас Канада? Приглашаю на свидание. От тебя нужно только прийти в нужное время. — На свидание? — заулыбался я, пристально посмотрев в довольные глаза альфы. — Конечно же, я согласен. Во сколько и когда? — Завтра Союз обещался увезти меня к кому-то на встречу, а на следующий день я свободен. В какое время тебе удобнее прийти ко мне? — Часов в восемь вечера устроит? Раньше не могу. — Я готов ждать тебя хоть до трёх ночи. Тогда я попрошу, чтобы тебя встретил персонал и отвёл в нужный зал. Деньги с собой не бери, я всё оплачу, — усмехнулся тот. — Это самое малое, чем я могу искупить свою вину. — Такое неожиданное предложение, от которого я не могу отказаться. — Я счастлив, что порадовал тебя. Обсуждаем точности встречи и нам приходится разойтись. Россия беспокоился, что у Союза будут вопросы, а я не мог задерживать того. Наконец, найдя в себе силы оторваться друг от друга, мы немного неловко прощаемся и расходимся в разные стороны. Я неспешно шёл, тихо шепча себе под нос о том, как рад и как сейчас взорвусь от переизбытка эмоций, иногда оборачиваясь на Росса, уходящего в противоположных угол улицы. С его лица не пропадала теплая улыбка. Не зря он не ушёл. Даже когда я вернулся домой, то единственное что я мог делать — лечь на кровать и радостно визжать в подушку. Я никогда так не был счастлив. Даже эмоции во время влюбленности и долгожданной встречи меркнут за нынешними. — Боже, спасибо, что дал мне шанс исправиться! На этот раз я его не упущу! Обещаю! Я буду держаться за Рашу до последнего! — твердил в потолок я, кусая губы.***
Весь следущий день я провел только в мечтах о встрече. Я практически не слушал речи на собраниях, не говорил с Японией, а исключительно размышлял о предстоящем. Я выдумывал сюжеты свидания до мелочей: одежду мою и России, размещение зала, блюда, которые мы закажем, о чём я расскажу и что хочу спросить сам. В общем, я не мог дождаться. — Да ты весь светишься. Что произошло с тобой? — замечает во мне изменения Канада. — Настроение сегодня хорошее, — улыбнулся я в ответ. Я решил, что пока не буду рассказывать брату о подробностях нашей с Россом вчерашней встречи. Я посчитал, что лучше выложу всё послезавтра, когда мы уже спокойно поговорим. Конечно, мы могли поговорить и в тот раз, однако оба были напуганы неожиданными схватками и после такого рассуждать о каких-то чувствах не вышло бы. Вдвоем подумали, что сейчас у меня случится выкидыш. Ещё труднее мне оказалось ночью. Я только и думал о русском и его приглашение. Я так волновался, словно до этого никогда не имел с альфой ничего общего. Да-да, за спиной стоят практически четыре года отношений, а переживаю, как в первые дни. Я закрываю глаза, переворачиваюсь на другой бок и нащупываю подушку России. Хватаю её и прижимаю к себе, крепко обняв и уткнувшись в неё носом. Наволочка ещё немного пахнет им, из-за чего мне сразу представляется, что обнимаю я не подушку, а самого Росса. Ох, как бы мне этого сейчас хотелось.***
В это же время семья русских тоже готовилась ко сну. Россия заканчивал свои процедуры в душе, а Союз до сих пор что-то читал в бумагах, что принес с собраний. Вдруг в номере раздался звонок, СССР, недовольно цыкнув, встаёт со стула и подходит к двери. За ней оказалась почтальонка, которая сообщила о срочном письме от меня. Вручив его, она кивнула и с серьезным лицом ушла по другим номерам, ведь раздать писем нужно ещё много. — Он даже ночью меня в покое оставить не может? — рыкнул коммунист, закатив глаза. — Что такое? Кто приходил? — выходит из ванной комнаты Росс, разглядывая письмо в руках «отца». — Да вон, твой дорогой дружок пишет мне. Хотя, не удивлюсь, если письмо тебе. У вас же такая дружба, — зло язвит СССР, переворачивая конверт и прочитывая имя получателя. — А, нет, всё же мне. Союз раскрывает конверт, бросая тот на пол и быстро прочитывает письмо сразу со второго абзаца. В первом, как и полагается воспитанным людям, я всегда здороваюсь и спрашиваю, как поживает получатель. Но коммунисту это, естественно, неинтересно. Он дочитывает письмо до конца и усмехается, поднимая глаза на «сына». — Мне пришла информация в письме, что США больше не планирует нападать на нас. Мол, сегодня отозвал всю военную мощь и предлагает организовать встречу, дабы уладить конфликт без войны. Ты представляешь, всё же мозг у США есть! — гордо произнес тот. Россия тут же становится радостнее, ведь я сдержал своё общение. Знал бы сейчас СССР, что война отменена только за заслуги его «сынка». — Это отличная новость. Видишь, всё налаживается. — Рано говорить, что всё налаживается. Рейх тоже обещал не нападать на меня, а что в итоге? Четыре года войны. Так что пока сильно не расслабляйся. Тем более это не отменяет твоей обязанности следовать моему плану, — Союз открывает ящик серванта и достает оттуда пачку спичек, которые обычно таскает с собой Росс, дабы поджечь сигареты. Достает оттуда одну штуку, зажигает и подносит к письму, которое тут же загорается. — Фу, невыносимо его даже в руках держать, — искривился тот, смотря как бумага постепенно сгорает. А ведь я писал это письмо от руки, так старался, пока выводил буквы, а его жестоко уничтожают. — Ну, пока я ещё не дал согласие на выполнение плана. Я все ещё думаю об этом, — безэмоционально отвечает русский, поднимая с пола конверт и разглядывая на нем четыре слова: «От: США. Для: СССР», — тоже написанные моим почерком. Россия в душе улыбается, видя родные характерные для меня буквы. Последний раз он видел их в письмах во время войны, что, к сожалению, приходилось уничтожать сразу после прочтения, дабы не иметь проблем с Союзом. — А кому оно нужно? Не хочешь быть предателем — иди и докажи это, — хмурится коммунист. — Мы уже говорили на эту тему. Тем более я с Америкой в ссоре, — отрезает Россия. Ему приходится выкинуть конверт в мусорку — Будешь долго думать — я убью его без всякого плана. Ты знаешь, как я ненавижу нерешительных людей. — Я скоро дам ответ! — крикнул Росс. — Так и надо сразу, — фыркнул тот. Русский спешит уйти в спальню, параллельно обдумывая завтрашнее свидание. Он вспоминает мою тёплую улыбку и сам слегка ухмыляется, уже мечтая увидеть ее вновь. Только вот план рушит все позитивные мысли. Неужели эта любимая улыбка умрёт от его рук? — Что я должен сделать? — схватившись за волосы, спросил сам у себя альфа.***
Не верится, что этот момент настал. Я, одетый с иголочки, подъезжаю к нужному ресторану ровно в восемь. Мой личный водитель открывает мне дверь, я выхожу на улицу и прохожу к дверям озарённого яркими огнями здания. Швейцар впускает меня внутрь и тут же зовёт официанта, которому говорит номер зала. — We were waiting for you (Мы ждали Вас), — улыбается невысокий парень, проводят меня сначала в основной зал, а после к широкой лестнице, у которой поручни изысканно вырезаны из дерева. У меня в голове создаётся ощущение сказки, где я принц, идущий по замку. Дальше меня проводят в зону отдельных комнат, что можно арендовать. С моего лица всё не пропадает улыбка, а в животе порхают бабочки. Я сейчас умру от волнения, Боже! Официант ведёт меня к нужному залу, стучится и пропускает меня внутрь, пока сам говорит, что через секунду вернётся с меню. — Привет, — здоровается Россия, с небольшой неловкостью от неожиданности встает из-за стола и подходит ко мне. На столе, покрытым красной скатертью, разложен сервиз на двоих, а в центре стоит букет белых роз в дорогой вазе с интересным рисунком. Росс наклоняется, берет мою кисть руки в свою, подносит к губам и нежно целует. Я смущенно улыбаюсь от таких великодушных действий, прикрывая рот рукой и здороваясь в ответ. — Я рад видеть тебя. Ты сегодня такой красивый. Хотя, ты всегда такой, чего я удивляюсь? — Спасибо, ты тоже чудесен, — хихикнул я. — Я проверил весь зал на наличие подслушек и камер, так что можешь не бояться. Никто не узнает про нас. — Мило, что ты подумал даже об этом. — И да, точно. Совсем забыл, — русский подводит меня к столу, осторожно держа за руку. — Цветы тебе. Заберёшь на обратном пути, а пока я решил поставить из в вазу, чтобы не завяли. — Оу, — протянул я, умиляясь. — Спасибо. Откуда ты всё-таки знаешь, что я так сильно люблю именно белые розы? Ни красные тюльпаны, ни жёлтые гвоздики, ни розовые лилии, а белые розы? — Я же говорил, что это секрет, — усмехнулся тот. — Ладно, расскажу. Да твой водитель мне сказал, когда в первый раз вёз меня к тебе домой. Я хотел сделать тебе какой-нибудь подарок, ведь ехать с пустыми руками было бы совестно, а он сразу на это поведал о белых розах. Мол, твои любимые цветы. Я их теперь тебе и покупаю. — Даже не подумал бы. Ну, да, мой водитель знает обо мне многое. — Присядем? А то чего стоим? Сейчас должны принести меню. — Давай, — соглашаюсь я. Альфа подходит к левой части стола и отодвигает стул, ожидая, когда я сяду. Улыбаюсь и с тёплыми чувствами в груди присаживаюсь на деревянный стул. Россия садится за противоположную сторону стола и поправляет вилки, ножи и ложки перед собой на скатерти, иногда счастливо поглядывая на меня. Ему немного неловко находиться со мной наедине после столького времени разлуки и эта смущённость тут же превращает Росса из с первого взгляда брутального в солнышко. Я умиляюсь с этих немного покрасневших щёк и суетливых движений рук. Но все же сам русский улыбается и действительно рад встрече. Да, Господи, я сейчас и сам немного стесняюсь. Комната озарена светом хрустальной люстры прямо над столом. Свет лучами отражался в небольших кристалликах, являющихся частью украшения люстры, и падал на пол, устеленным красным ковром, десятками солнечных зайчиков. За спиной у русского находились высокие прозрачные дверцы, которые выводят на небольшой балкон. — Your menu (Ваши меню), — произносит официант, заходя в зал с двумя небольшими книжечками. — Тhanks (Спасибо), — говорит альфа, чему я усмехаюсь и, беря из рук официанта меню, подпираю щеку рукой и лукаво гляжу на Росса. — I see you're good at English.You were even able to arrange a meeting (Я вижу, ты стал неплох в английском. Ты даже смог организовать встречу), — подмечаю я. — I try to get better for you, mr USA (Стараюсь становиться лучше для Вас, мистер США), — в шутку перешёл на деловой стиль разговора тот. Боже, я действительно слышу от него английскую речь? Я знаю, о чем попрошу его, как только мы всё уладим! Я попрошу спеть мне мою любимую песню на английском под гитару! Думаю, его голос подойдёт для этого. Ох, чёрт, теперь это моя новая мечта. — I will ask you about your knowledge of English later. Now you choose your food (О твоих знаниях в английском я спрошу тебя позже. А сейчас выбирай себе блюдо), — открываю своё меню, пробегаясь по названиям разделов блюд, бубуня себе их под нос, пока решал, чего же мне хочется. — Мain dishes, soups, salads, meat, poultry dishes, fish and seafoods, desserts, soft drinks, hot drinks, wine list (Основные блюда, супы, салаты, блюда из мяса, блюда из птицы, морепродукты, десерты, прохладительные напитки, горячие напитки, винная карта) На последнем пункте я остановился и вздохнул, подумав, как бы сейчас было приятно посидеть с любимым человеком под бутылку вина. Однако, я беремен и алкоголя не могу себе позволить. Хорошо, что не курю, а то и курить бросать пришлось бы. — I want to order soup of the day, steak, greek salad and herbal tea. What about you, America? (Я хочу заказать суп дня, стейк, греческий салат и травяной чай. Что насчёт тебя, Америка?) — I would like to Сaesar salad with shrimp, сheese sticks, BBQ ribs, оysters, lasagna vanilla pudding and latte (Я хотел бы салат Цезарь с креветками, сырные палочки, ребрышки барбекю, устрицы, лазанья, ванильный пудинг и латте), — делаю заказ и я. Официант кивает и удаляется, закрывая дверь. — Вот это у тебя аппетит. В тебя всё это влезет? — А что? Разорю тебя? — Нет, что ты? Ешь сколько хочешь, я просто не ожидал такого количества еды. Вроде ты сам маленький, а столько влезает, оказывается, — засмеялся он. — Не только я тут есть хочу, — поджимаю губы. — Ох, точно, — Россия погруснел, тут же почувствовав себя виноватым. Это была плохая шутка. — Интересная у тебя кухня. Я даже растерялся и не знал, что заказать. — Ожидал увидеть борщ и пельмени? — усмехнулся я. — Нет, но это было бы в любом случае роднее. — Как-нибудь сходим в ресторан на землях СССР, и уже я буду теряться в выборе блюд. Или сходим в ресторан на твоих землях, — ухмыляюсь после последнего предложения. — Когда-нибудь ты в любом случае станешь обладать своими территориями. — Ой, да когда это будет? — махнул он рукой. — Союз меня ненавидит и даже не удивлюсь, если после его смерти мне ничего не перепадет. Или перепадет самое ничтожное количество земель. Хотя пару лет назад он хотел сделать меня правопреемником и отдать в три раза больше территорий, нежели тех, что я сейчас держу. — Ну, это как-то не по-людски будет. — А СССР умеет по-людски? — хихикнул Россия. — И то верно, что нет, — улыбаюсь, радуясь, что пока наша встреча проходит спокойно и очень мило. Правда, холодок между нами все ещё есть. Слишком много мы наговорили, чтобы и дальше быть такими же беззаботными по отношению друг к другу. — Аме, снимай очки хотя бы на время, пока мы только одни. Хватит насиловать свои глаза. — Я бы снял, — отвожу печальный взгляд, — но ведь ты считаешь мои глаза отвратительными, — мой голос стал тише. — Я не хочу, чтобы тебе было неприятно, пока ты смотришь на них. Сердце Росса пропустило удар и по телу словно ударило молнией. В голову тут же пришло осознание, что пока он винил меня во всех сказанных словах, то забывал о своих. Он видел ситуацию только со своей стороны и теперь понял, насколько сильно ударили по мне оскорбления. Русский то смотрит на меня разочарованным в себе взглядом, то утыкается им в стол, сжимая кулаки. Всё в момент перевернулось у него в голове. — Аме! — отчаянно вскрикнул тот, резко встав со стула. — Я не хотел! Я не это имел в виду! — поняв, что несёт откровенный бред, он замолкает и молча смотрит на меня, только думая о своей ничтожности. «Я позволил себе наговорить такое, а потом ещё и винить Аме? Как я посмел надавить на самое больное?! Я ведь знал, что ему тяжело принимать свои глаза и по сей день! Я был одним из единственным, кто не испытывал отвращение к ним, а наоборот сильно любил! У меня практически получилось привить и ему любовь к ним, а потом всё разодрал! Потому что не сдержался и психанул! Я сказал Америке, что не хотел от него детей, когда он в положении и вынашивает нелюбимого ребенка! Я…» , — путались мысли альфы. Он не знал, что ему нужно сделать и сказать, дабы переубедить. — Я люблю тебя! Я люблю твой характер, твои глаза! Прости, что поддался обиде и позволил себе сказать такие ужасные вещи! — крикнул тот, но опять замолчал. Его чуть ли не трясло от переизбытка эмоций, которые никуда не получалось деть. Нужно столько сказать, но как? Как вымолить прощение у того, кого сломал окончательно? — Обещай, что выслушаешь меня! — Россия подходит к моему стулу, падая передо мной на колени. — Встань немедленно! — вскрикиваю я, вжавшись в стул. — Я не встану, пока не получу от тебя прощения! — Я прощаю тебя, Раш! — Нет, не прощаешь! Я же вижу, что не прощаешь! Что держишь на меня обиду! Я вижу, что ты обижен на меня! «Что я несу?! Я отвратителен! Я не достоин прощения! Я не достоин даже дышать с тобой одним воздухом!» — продолжал накручивать себя Росс. В этот, самый неподходящий, момент в комнату заходит официант. — Do you need sauces for your food? (Вам нужны соусы для блюд?) — спрашивает он, после чего обращает внимание на происходящее в самом зале. Русский стоит передо мной на коленях, а я вжимаюсь в стул. Оба мы кричим и одновременно пытаемся друг друга успокоить. Видя, что парень решил побеспокоить нас по такому пустяку, альфы выходит из себя и грубо просит уйти того. — We don't need sauces! Go away! Right now! (Нам не нужны соусы! Уходите! Прямо сейчас!) — срывается Россия, после чего официант пугается и предпочитает скорее захлопнуть дверь. Росс мигом успокаивается и переводит на меня уже прежние грустные глаза. Он берет мою руку и прижимает к своей груди, смотря в пустоту и стараясь держать эмоции в себе, чтобы ещё больше не походить на психа. — Америка, я люблю тебя, — шепчет он. Чувствую, как бешено колотится его сердце. — Я наврал, сказав, что лучше бы не спасал тебя. Я с самого начала только и хотел, что помочь тебе. Даже после стольких ссор. Иначе я бы потерял любимого человека. Как бы я был без тебя? Что бы было со мной сейчас? Мы бы оба умерли прямо там, в пустыне? Нет, я хотел сохранить жизнь хотя бы тебе. Я уже давно был готов умирать, потому хотел сделать хоть что-то хорошее перед смертью. А потом влюбился. И так сильно, что люблю до сих пор. Я с первых секунд дивился с твоих глаз и считал их невероятными. И до сих пор считаю. Почему я сказал обратное при ссоре, зная, как это тебя заденет? — Тише, Раш, — я пытался успокоить того, дабы всё объяснить, что не получалось. Он меня не слушал. Я бы тоже себя не слушал на его месте. — Да, ты бываешь вспыльчивым, да, ты бываешь просто невыносим, но я все ещё люблю тебя таким, какой ты есть, — он обнимает мои бедра, кладя голову на живот. — И ребенка нашего люблю. Я хотел бы от тебя детей. Хотел, чтобы мы стали обычной парой, ничем не отличающейся от других. Я сказал всё это во время ссоры, потому что поддался обиде от твоих слов о ненависти. Надавил на самое больное… Знаю, звучит, как бред. Я ещё и монстром тебя назвал… Что же я натворил? «Ещё и этот план», — добавил он у себя в мыслях. — Тш-ш-ш, — со вздохом я провожу по кудрявым волосам и укладываю голову русского себе на колени, продолжая гладить. Альфа полностью опустошен, потому слушается и только обнимает меня сильнее. — Я знаю, ты мне не веришь, — бормочет он. — Все равно прости. — Какие мы с тобой дураки. Столько сказали, а теперь пытаемся просить у друг друга прощения, — я был ужасно опечален, но понимал, мол, сейчас должен поддержать оппонента. — Я тебя простил ещё вчера, а вот я прощения не достоин. Не достоин, но прошу его. Какой я жалкий. Правильно говорил про меня Союз. Всё правильно, — Россия тихо изливал душу, а я не перебивал. Он всегда позволял сделать это мне, а теперь я должен оплатить тем же. Аккуратными движениями заправляю его короткие пряди за ухо, продолжая слушать монолог и пытаться не обращать внимание на камень на душе. — Я верю тебе. Мы неправильно поняли друг друга. Так бывает, но ты сам сказал, что сейчас не стоит думать о плохом. — Мне совестно. Я не достоин общаться с тобой. — Неужели ты можешь простить мне все мои мерзкие поступки, а себе — нет? — в ответ получаю кивок. — Садись на место. Я прощаю тебя. Мы сделаем всё, чтобы таких ситуаций больше не произошло. — Не прощаешь. — Прощаю. Видишь? — я снимаю свои очки и внимательно смотрю в глаза оппонента. — Да, ты сделал мне до безумия больно, назвав монстром и наговорив гадостей о глазах. Да, ты заставил ненавидеть их ещё больше. Но сейчас я верю, что ты действительно так не думаешь. Я тоже не ненавижу тебя, тоже не использовал. Мы просто два дурака. Понимаешь? Росс резко поднимает голову, буравя меня радостным взглядом. Уж не знаю, чего я такого сказал, что тот прекратил печалиться, но это не может не осчастливить. Русский целует мою руку, встает и присаживается на свой стул. Он восхищённо рассматривал мои очи, словно видит их впервые. В такие моменты я понимаю, насколько люблю Рашу. Со всеми его плюсами и минусами. «Ты передо мной на коленях стоять будешь», — как-то в порыве гнева прокричал я. Как я мог о таком подумать? А ведь встал… — Как ты поживаешь? Как твоя беременность? Ты сильно напугал меня вчера и неделю назад, когда тебе стало плохо на собрании, — медленно переходит к другой теме тот. — Не болел больше живот? — Нет, живот больше не болел. Как я и говорил, это были ложные схватки. Как беременность? Да никак. Спина и проясница постоянно ужасно ноют, а недавно появились боли в круглой связке. Не волнуйся, сейчас они практически прошли, ведь я ношу специальный бондаж. А вот спине остаётся желать лучшего. По-хорошему, нужно уходить в декрет, ведь уже очень тяжело таскаться каждый день с этими проблемами на работу, — под конец вздыхаю, массируя пальцами виски. — Ощущение, словно все недуги беременности решили свалиться на меня. Все вокруг счастливые с животами ходят, а на мне судьба решила отыграться. Хотя спасибо, что волосы не выпадают и зубы не крошатся. — Ты мой бедный. Я бы очень хотел тебе помочь с этим, но как? Могу ли я что-то сделать, дабы тебе стало легче? Я правда очень переживаю за тебя, — опять он чувствует себя виноватым. Мне и без того тяжело, а он подлил масла в огонь словами. Все же надо было остаться после ссоры, дождаться моего успокоения и поговорить. — Не знаю. В магазин ходить, по больницам со мной мотаться. Остальное я и сам могу, — я пожимаю плечами. — Кстати о больницах. Я же недавно на УЗИ был, — лезу во внутренний карман пиджака и достаю оттуда заключение врача с прикрепленным фото. — Знакомься, это наше чадо, — протягиваю фотографию России. Он растерянно смотрит сначала на меня, потом на снимок и берет его в руки. Приблизив тот к лицу, Росс грустно улыбается, проводит по бумаге пальцем и качает головой. — Наш ребёночек. Какой он крохотный, — умиляется он, вновь посмотрев на меня. — А это девочка или мальчик? — Видишь, спиной сидит? Не видно. Но сказали, что в скором времени ребенок уже примет иное положение, тогда всё и станет видно, — у меня даже поднялось настроение, глядя на счастливого оппонента. Я думаю, он будет отличным отцом, что нельзя сказать обо мне. Я даже не испытываю столько эмоций к крохе, нежели русский. — Буду ждать этого момента. Хочу, чтобы ребенок был похож на тебя. Будет у меня два любимых солнышка, — он возвращает мне фотографию, светясь от позитивных эмоций. Потому я и не верю, что альфа не хотел от меня детей. Не было бы такой бурной реакции на снимок. Хотя у Канады она была больше. Складывается впечатление, что это чадо не моё и России, а Кана. — I brought your food (Я принес вашу еду), — заходит в зал наш официант, завозя тележку с едой. Надеваю обратно очки и радуюсь, что наконец поем. Парень расставляет тарелки с блюдами перед нами и только сейчас я замечаю расставленные на столе свечи. Если их зажечь, то создаться романтическая обстановка. Ути, Господи, Росс продумал даже это. — Тhanks (Спасибо), — произносит русский, помогая официанту расставить все тарелки, а когда заканчивает, то уточняет, что пока больше ничего не надо и просит не беспокоить. Мы опять остаёмся наедине. — English lessons from Germany were still useful to you (Уроки английского от Германии тебе все же пригодились), — оглядываю все блюда и решаю начать трапезу с салата Цезарь. Подвигаю глубокую тарелку к себе, беру вилку и кладу содержимое в рот. Я жутко голодный, потому опустошаю миску в несколько минут, хотя обычно ем медленно и аккуратно. Ох уж эта беременность. — I learned most after our quarrel (Большинство я выучил уже после нашей ссоры), — отвечает тот мне, хлебая суп. — Союз заставил, — он перешёл на русский. — Теперь мы можем говорить не только на русском, — усмехаюсь. — Я знаю английский не в совершенстве и периодически что-то путаю. Давай пока оставим русский язык, как основной для наших разговоров, а я подучу твой и будем говорить на двух? — Как скажешь, — быстро доедаю блюдо и перехожу к барбекю. — Мы пришли сюда, чтобы обсудить мою «измену». Почему ты резко решил простить меня, хотя до этого не желал даже слушать? — Ну, Германия неожиданно начал говорить про тебя, когда я наведался к нему в гости. Тот, узнав, что ты уехал от меня ещё месяц назад, чуть ли не плача начал рассказывать о том, как без спроса поцеловал тебя. Мол, он знал, что ты не ответишь взаимностью, но все равно сделал это. Тогда я задумался в действительности выдуманных мной причин измены и пришел к Канаде. С ним мы обсудили всё, что ты рассказывал ему и что Германия — мне. Пришли к выводу, мол, это одна и та же история. В последний момент я забоялся, что все эти рассказы заранее продуманы и решил проверить по камерам. — Так нас ещё и снимали?! — опешил русский. — Да, в каждом кабинете висят камеры видеонаблюдения на случай кражи ценных документов. У меня и моего отца есть к ним доступ, потому решил проверить ваши истории. Все действительно оказалось, как вы и говорили. Посмотрел я на твоё лицо на записи и понял, что с таким выражением не целуются. — Я так рад, что теперь у нас все будет как прежде. Никакой Германия нам не помешает. К сожалению «как прежде» у нас уже не будет. Теперь нам придется строить всё по-новой, зная друг о друге больше неприятных вещей. Что стоит только раскрытие секрета о моих прошлых отношениях. Что альфа теперь думает обо мне, зная, мол, меня били и насиловали? Скорее всего, ничего хорошего. Я всегда был в его глазах опытным партнёром и сильным политиком. А теперь кто? Тот, кто объявил войну его «папаше» и человек, у которого единственный опыт — домашнее насилие? Я знаю, что тайное рано или поздно станет явным, однако раньше я чувствовал себя намного увереннее рядом с Россией, пока держал всё в секрете. Эх, он меня теперь даже не называет «малышом». — Раш, почему, если тебе не нравится Германия, то ты не пресекал его намёки и флирт? — решаю задать вопрос, что давно мучает меня. Германия говорил, мол, тот несколько раз просил его прекратить, но я сам видел, как Россия был не против выслушать комплименты. — Сначала я относился ко всему этому лояльно, ведь не видел в комплементах никаких намеков на далеко не дружеское внимание с его стороны. Конечно, потом я стал догадываться, но… — Росс прячет взгляд и поджимает губы. — Но? — пристально смотрю на того. Если долго смотреть в глаза человеку, то тот рано или поздно выложит всю правду. — Сначала я терпел это, потому что чувствовал перед Герой вину, — тараторит он, виновато глядя на меня. — Вину за что? — Ну, за плохое отношение к нему, — русский качает головой. Он говорит не всё, потому я не отвожу взгляд, из-за чего оппонент сдается. — В день, когда ты оставил Германию жить со мной, мы поругались. В итоге я чуть не придушил его, — тихо проговорил тот. Мои глаза округляются в шоке. — Он вывел меня из себя, и я хотел заткнуть его. Я был так зол… Прости. — Ты чуть не убил его в моём доме? — ошарашенно отвечаю я. — Я не убил бы. Я знаю, как работает удушение. Не зря же на фронте практически год пробыл. Я, конечно же, потом извинился перед Герой, он сказал, что прощает, но я все равно чувствовал себя ужасно. Я не хотел душить его. Правда. Потому и терпел всё это, лишь бы искупить вину. В итоге всё превратилось в это, — он ударил себя в лоб. — Прости меня, Аме. Позже я говорил ему прекратить подкаты, но он не слушал. — Ничего не изменится от того, что я извиню тебя. Это уже ваши отношения с Германией. Если он простил тебя, и ты не сделал ничего серьезного, то я предлагаю просто забыть это, — ставлю очередную пустую тарелку в бок. Я столько уже съел, но до сих пор голоден, потому тянусь за лазаньей. Порция небольшая, поэтому и этим я не наемся. «Теперь я чувствую себя ещё хуже. Что я за человек такой? Одного чуть не задушил, а теперь должен и убить второго», — альфа сделал заключение у себя в голове. — Я обещаю, что больше так не поступлю. Никогда. — Я очень надеюсь на это, — вздыхаю. В мыслях только и крутится, что теперь собеседник знает о моих прошлых отношениях. Так стыдно перед ним. — Раш, а когда вы говорили с Канадой, то что он сказал о моих прошлых отношениях? — печально тыкаю в лазанью вилкой, осторожно спрашивая. — Что у тебя всегда были проблемы с отношениями и тут только раз тебе улыбнулась удача, так этот мудак, что прикинулся хорошим, начал поднимать на тебя руку. Канада рассказал, как неожиданно увидел синяки на твоём теле, потом как он пытался вытащить тебя из этого ада, про реабилитацию поведал. В общем, всё в общих чертах. — М-м-м, ясно, — грустно выдыхаю. Всё выложил. Абсолютно всё. Я надеялся, что хоть что-то смогу сохранить в тайне, а тут уже без шансов. — И как же ты теперь относишься по мне, зная, что пару десятков лет назад меня пиздил бывший? Зная, что я не такой идеальный, каким ты меня мнил? — О чём ты? — удивляется тот, отпивая чай из кружки. — Ты до сих пор идеальный для меня. Я практически не изменил о тебе своего мнения, за исключением того, что теперь мне жальче тебя ещё сильнее. Ещё хочется устроить твоему молодому человеку ответку, — Россия хмурится. — А кто эта мразь вообще такая? Может, не поздно ей напомнить об этих поступках? — Я давно позаботился об этом сам. Его уже нет в живых. — Знаешь, я не удивлён, — усмехнулся Росс. — Если бы ты не узнал правду о моей «измене», то меня ждала бы такая же участь? — Ни в коем случае. Да уж, «ни в коем случае». Я собирался обеспечить ему судьбу бывшего. Хорошо, что правду я узнал раньше. — Знаешь, я против такой радикальной мести, но в случае с тем уродом я полностью поддерживаю тебя. Можно вопрос, касательно последствий после этих отношений? — Да, — кладу в рот последний кусок лазаньи. Мне нечего терять. — Ты не доверяешь мне из-за этого неудачного опыта? Ты думаешь, я тоже начну поднимать на тебя руку? Иногда ты шугаешься моих резких движений. Это тоже вызвано прошлыми отношениями? — Оу, — теряюсь я. — Это неожиданный вопрос. — Если ты не хочешь отвечать, то не нужно. У меня просто появились некоторые мысли по поводу связи твоих старых отношений и нынешних проблем в наших. — Я отвечу, — собираю всю силу в кулак. — Да, тот опыт сильно отразился на мне. Мне казалось, что многие проблемы я давно проработал, однако они опять появились, когда мы вступили в отношения. Ты отчасти прав, что я не доверяю тебе после промытых мозгов бывшим. Его никогда не интересовали мои проблемы, а если я ими и делился, то получал только «хватит ныть». Он внушил, что мои проблемы только пустые слова, которые всех достали. На мои переживания он плевал и только делал больнее. Поэтому я не привык к заботе в трудные времена. Если я провинился, то стабильно получал за это, потому приучил себя действовать аккуратно и скрывать всё до последнего. Конечно же, бывший не забыл сказать мне, что кроме него никто меня терпеть не будет, тем более, зная, что меня били. Из-за этого я не рассказывал об этом опыте никому. Шугаюсь резких движений я тоже из-за избиений, это ты правильно предположил. — Вот урод, — вскипал Россия. — А ещё ведь меня насиловали днями напролет, — я нервно усмехаюсь. — Помнишь тот концерт при нашем первом сексе? Тогда боль при проникновение напомнила мне боль при изнасилованиях. Эмоции взяли вверх, и ты видел последствия. Прости, что тогда напугал. Я хотел объясниться ещё тогда, мол, я плакал не из-за тебя, но ты сам понимаешь, что рассказать в том момент о насилии я не мог. — А кем являлся тот козел? Страной? Обычным человеком? Как его звали? Будь он сейчас не мертв, я бы его сам убил. Посмел тронуть моего любимого мальчика, — шипел Росс. — Это была страна, однако имя я сказать не могу. Не хочу, чтобы кто-либо знал о том, что я связался с таким уродом. — Хорошо, твоё право. Наверное, это и к лучшему, потому что всех потомков этой страны я бы возненавидел прямо сейчас. — А ты другой. Ты милый, добрый, отзывчивый, заботливый и любишь меня. Я очень рад этому, — улыбаюсь во все зубы, наклоняя голову на бок. — Не такой уж я милый, добрый, отзывчивый и заботливый, — тихо бубунит русский, заедая стресс салатом. — Был бы действительно таким, то не вышло бы всей этой истории. — Прости, ты что-то говоришь? Не расслышал, — вскидываю бровь, подвигая к себе последние два блюда: пудинг и сырные палочки. — Да нет. Просто мысли вслух, — улыбнулся он, подперев рукой голову и начав любоваться мной, подмечая в голове, какой я милый. Правда, мои действия немного озадачили его. Чайной ложечкой я отламливаю кусок пудинга, беру его в рот и туда следом кладу сырную палочку, начиная всё вместе разжёвывать. — Это вкусно? — непонимающе спросил тот, поморщившись, когда представил вкус. — Даже очень, — усмехаюсь я, повторяя процедуру, чем ещё больше удивляю оппонента. — Странное сочетание. — Когда я был с Германией в кафе, то вообще ел мороженное с рыбой. Так что не надо мне тут. — Вот ты чудной, — посмеялся альфа. — И ведь действительно всё в тебя влезло. Какие вещи делает с человеком беременность. — Мне вообще-то тяжело, а он издевается, — обижено хмурюсь я. — Я просто пошутил. Ты у меня самый сильный мальчик, который со всем справится, — улыбается Россия. — Спасибо, — умиляюсь я. — Хочу спросить по поводу нашей позавчерашней встречи: почему ты меня простил, если с самого начала был так против этого? — Честно, я не планировал встретиться с тобой, а потом ещё и простить. Только вот твои неожиданные схватки напомнили мне, что я чувствую к тебе на самом деле. Я ведь сразу забыл все обиды, стал бояться за тебя и тут же побежал искать решение проблемы. Вон, под машину даже кинулся. Я хочу быть рядом и помогать, оберегать от всех трудностей и радовать тебя. Понял, что не нужно лишней драмы и сказал всё, как есть. Я не мог сам понять, что чувствую. — Я счастлив, что всё же ты меня не разлюбил за время расставания. — Не волнуйся. Тебя я никогда не разлюблю. Спасибо тебе огромное, что скрасил этот вечер своим присутствием. Мы смогли всё обсудить и не поссориться вновь. Я считаю, это — достижение. — Это тебе спасибо за предложение. Давно никуда не выбирался из-за этого стресса. — Ты наелся? — хмыкнул тот, оглядывая гору грязной посуды. — Вот сейчас доем и наемся. — Это главное. Так, пойду покурю, а ты доедай, — Россия встаёт из-за стола, доставая из кармана сигарету и спички. — Наша встреча уже к концу подходит, а я только сейчас вспомнил про музыку, которую хотел включить на фон. — Включи сейчас. Хотя бы она составит мне компанию. Росс подходит к магнитофону, стоящему на тумбочке рядом с дверью и нажимает на кнопку включения. Заиграла тихая мелодия из какой-то популярной песни, а русский, кивнув мне, подходит к дверцам, открывает их и уходит на балкон, дабы всё обдумать. Ему очень нравилось размышлять под тление сигареты. Это вдохновляет, что ли? Я откидываюсь на спинку стула, блаженно смотря в потолок. Чувствую себя так легко и непринужденно. Давно такого не ощущал. Смотрю на альфу, что облокотился на поручни балкона и глядит на ночной Нью-Йорк под медленную мелодию. Спешу всё доесть и встаю со стула, потягиваясь. Хочу составить компанию России, что и делаю, проходя на балкон и становясь рядом. Гляжу на лицо того и вижу растерянность и подавленность. — Рашенька, что-то произошло? Почему ты такой опечаленный? — взволнованно спрашиваю я, тоже облокачиваясь на поручень и кладя голову на плечо рядом стоящему. Как я скучал по этим чувственным моментам. — Да нет, всё отлично. Я наконец помирился с тобой. Чему грустить? — тут же меняет эмоцию на радостную тот. Естественно, он врал. Росс уже неделю не может ни о чём думать, кроме слов СССР о плане и нужде скоро принять решение. — Ты последние дни такой задумчивый. — Тебе кажется. — Разве? Ну, хорошо. — Вот это праздник. Ты меня назвал «Рашенькой», — усмехнулся русский, докуривая сигарету и бросая ту с балкона. — Тебе же понравилось такое прозвище в прошлый раз. Могу тебя всегда так называть. А то все своих любимых называют как-то ласково, а я просто «Раша». — Меня и «Раша» устраивало, — альфа поглаживает меня по голове, а потом резко разворачивается и прижимает меня к поручню, расставляя руки по бокам меня. — Я должен у тебя спросить, — серьезно произносит он. Я покрываюсь небольшим румянцем, растерявшись от таких неожиданных движений. — Да? — нерешительно произнес я. — Ты всё ещё хочешь быть вместе? Ты хочешь всё вернуть? — Хочу, — медленно расплываюсь в улыбке. — Как я счастлив, что ты снова будешь рядом, — лучезарно улыбается в ответ Россия, наклоняясь ко мне. Яркие огни улицы, красивая романтичная музыка на фоне тихого гудения машин с дороги, пристальный взгляд светящихся глаз партнёра. Мне казалось, что вот она, идеальная атмосфера для долгожданного поцелуя. Я приподнимаюсь на мысочки, становясь ближе к губам Росса, приоткрываю рот и закрываю глаза, ожидая ответных действий. Я думал, что наши губы вот-вот прикоснуться, и я растаю в блаженстве, однако русский только растерянно посмотрел на меня, отвёл грустный взгляд и, тихо извинившись, отстранился. Разочарованно поднимаю веки, печально уставившись на того. Неужели теперь он меня и поцеловать не хочет? «Мне кажется, я не достоин этого», — в мыслях произнес русский. — «Но так хотелось бы тебя поцеловать». — Хочешь, я проведу тебя до дома? — он сразу сменяет тему. — Тут далеко. — Прогуляемся. — Нет, у меня ужасно спина болит. День выдался трудным. Я на машине, тебя подвезти? — Спасибо за предложение. Был бы признателен. Выходим с балкона и закрываем дверцы. Окидываю взглядом стол, замечая, что свечи мы так и не подожгли. Эх, а я так надеялся на это. Было бы ещё романтичнее. Беру цветы из вазы и мы проходим в коридор, где натыкаемся на официанта, который как раз и нес нам счёт. Россия быстро расплачивается, мы благодарим парня за обслуживание и спускаемся на первый этаж по лестницам. — Прости, что опять поднимаю эту тему, но что твой бывший говорил про твои глаза? Может, из-за него ты их так не любишь, — спрашивает Росс. — В то время ещё не существовало солнечных очков, потому и глаза я не скрывал от всех. Ну, никак он не реагировал. Интересно, что тот ни разу не сказал что-то плохое про них. Может, глаза ему мои нравились. Вся нелюбовь к ним появилась из-за отца и одноклассников. Впрочем, давай не будем о плохом? Ты мне лучше скажи, как ты с моим водителем смог в диалог вступить, не зная английского. — Ой, это было очень смешно, — прыснул смехом русский. — Я вначале даже и забыл, что в Америке, где все говорят по-английски и принялся заливать на русском. Он на меня круглыми глазами смотрит, а я даже не сразу понял в чём подвох. Долго пытался объяснить ему по словарю, что хотел бы сделать тебе подарок и всё такое. В итоге кое-как друг друга поняли на немецком. Твой водитель, конечно, плохо на нём говорит, но смог объяснить ситуацию с белыми розами. — Сейчас ты вновь его увидишь, кстати. Самому было больно лень везти машину, — обозначаю я, выходя из ресторана. — Он уже должен был приехать. Где он? — ворчал я, смотря на часы, где было девять вечера. — Эй, красавчик, — неожиданно в мой нос ударил сильный запах алкоголя, когда же я поднял голову на источник этой вони, то увидел пьяного старого мужика. — А чего так поздно на улице делаешь? Не боишься, что кто-нибудь пристанет? — тот кладет на меня свою руку, которую я тут же отталкиваю. Его даже не смутило присутствие альфы рядом со мной. — Нахуй пошёл, — прорычал я, начиная отходить, как неизвестный вновь хватает меня, на что уже агрессивно реагирует Россия. — Тебе непонятно сказали? — грозно наехал Росс, отталкивая пьяницу от меня. Мужчина падает на асфальт и из-за большой дозы алкоголя даже не может встать. Я только фыркаю, хватаю русского за руку и ухожу в сторону парковки, где в темноте смог разглядеть машину водителя. — И часто к тебе так пристают? — идя за мной, обеспокоенно интересуется тот. — Сейчас меньше, но раньше, когда я был моложе, постоянно. — Бедный ты. — Потому я и ненавижу альф, усёк? Ни разу ко мне не приставал какой-нибудь бета, гамма или омега. — Но меня-то ты любишь. — Люблю. Приставал бы и ты ко мне, то ненавидел тебя не меньше. — Я же понимаю, что тебе это неприятно. Я тебя и других уважаю. — За это тебя и люблю, — киваю альфе головой на машину и сам сажусь внутрь на заднее сиденье. — How did your meeting go? (Как прошла встреча?) — обернулся на меня водитель. — Apparently good. Have you got white roses again? Who did you go to the restaurant with? I thought this meeting was for work. (Видимо, хорошо. Опять белые розы подарили? С кем ты ходил в ресторан? Я думал эта встреча по работе). Я прижимаю букет к себе и нюхаю его с блаженной улыбкой. — Аnother passenger will come to us now (А у нас ещё пассажир), — ухмыляюсь, после чего рядом со мной садится и Россия. — Everything is clear with you (Всё понятно с вами), — выдал смешок водитель, оглядев нас. Кажется, он начинает догадываться о наших отношениях с Россом. А я и не пытаюсь их скрывать, ведь мой водитель знает, что подробности моей жизни должен держать в секрете. По крайней мере меня уже не пугает факт, что он будет знать о русском, — Hello, I haven't seen you for a long time (Здравствуйте, давно не виделись). — Hello, you're right (Здравствуйте, это точно), — тихо посмеялся альфа. — Раш, может, заедешь ко мне? — Прости, но нет, мне нужно в номер. Сам знаешь, Союз сейчас и без того орать начнет, так тут если не вернусь, то не жить мне. — Жаль, — вздыхаю я. — Then we go to that hotel next to the UN (Тогда едем к тому отелю рядом с ООН). Водитель понимает меня, заводит машину и трогается с места, выезжая с парковки. Я с улыбкой смотрю на сидящего рядом, а он на меня. Я так счастлив, что мы помирились. Теперь мне бы вновь не потерять Россию. — Когда ты уезжаешь из Нью-Йорка? — спрашиваю я, беря руку Росса в свою. Странно, но раньше от него исходило больше инициативы, нежели сейчас. Раньше он был более открыт и радосен. Надеюсь, изменение в поведении вызваны не мной. — Совсем забыл сказать. Послезавтра уезжаю на неделю домой, но потом возвращаюсь. У СССР тут какие-то ещё дела. О дальнейшем сроке он пока ничего не говорит, но думаю ещё недели полторы буду тут точно. Дальше буду думать, как бы остаться с тобой рядом. Если ты действительно уйдешь в декрет, то моя помощь тебе будет очень нужна. Я не могу вот так уехать и опять общаться только в письмах, — тут русского осенило. В голове тут же придумался выход из ситуации, правда, не очень хороший. — Думай в первую очередь о себе. Я как-нибудь справлюсь. Канада поможет если что. — Я — отец ребенка или Канада? Я должен быть с тобой, а не он, — серьезно отрезал тот. — Оу, ну ладно, ладно, — мило улыбаюсь, сжимая руку альфы сильнее.***
Всю ночь Россия раздумывал над единственным шансом быть вместе со мной без вопросов у СССР. Сколько бы тот не пытался придумать другой предлог для этого — всё не выходило. Мысль заключалась в том, что Росс соглашается поставлять информацию обо мне. Его желание быть рядом в трудный момент было велико, но нежелание предавать — больше, от чего и появлялось огромное количество сомнений. — Только вот Союз так же пообещал убить Аме, если я буду тянуть с согласием. Чёртов манипулятор. А ведь он может и вправду так поступить, — выпивая чашку чая и смотря на вид из окна, рассуждал уже наутро русский. — Конечно, я могу и не поставлять информацию СССР, начиная врать, что Америка банально ничего не хочет говорить, но тогда мы можем пострадать ещё больше. Что будет со мной? Меня выгонят окончательно? Чёрт, я эгоист. Как я могу думать о себе в такой ситуации? Нет, нужно соглашаться и тянуть время, а дальше действовать по ситуации. Другого выходя я не вижу. В комнату заходит коммунист, который ищет свой пиджак и Россия решает поговорить обо всем сейчас, пока опять не струсил. — Союз, я согласен на твой план, — четко и уверенно произносит Росс, чем заставляет СССР отвлечься. — Значит, всё же ты настолько боишься за американский зад, что готов предать друга ради этого? — ядовито усмехнулся тот. — Если я откажусь, то ты убьешь его. Что я могу ещё выбрать? На разговоры ты не идёшь. — И не пойду, потому что мне плевать на США. Я волнуюсь за своих детей и даже за тебя, Россия! Мне важнее ваше благополучие, а не пиндос, который сегодня устраивает войну, а завтра нет! Ты явно забыл, что на первом месте всегда должна стоять семья, а не эти дружки с Запада, которые интересуются тобой, только потому что ты — мой сын! Поверь, если ты не будешь идти на такое, то, как только они ослабят меня, ты перестанешь быть им интересен. Тогда уже будешь хвататься за голову. — Я не думаю, что это правда, — хмурится Росс. — Не думай и дальше, мне все равно. Два раза повторять я не стану. Потом вспомнишь о моих словах, как это было с США, который выгнал тебя! В любом случае ты согласился и теперь будешь выпытывать у него информацию. Вернёмся через неделю и ты будешь обязан приступить к работе! Мирись с ним, как хочешь! Союз уходит из комнаты, беря с собой пиджак, а русский остаётся с неприятным осадком на душе. Он понимал, что сказанное — неправда, однако все равно было неприятно такое слышать. — Мне кажется, я ещё сто раз пожалею о том, что согласился. Наверное, был другой выход из ситуации, — грустно пробубнил альфа, ставя кружку на подоконник и тяжело вздыхая.***
Мало того, что после принятия этого трудного решения, Россия стал себя просто ненавидеть, всячески презирать и считать недостойным меня, так в ночи его стал приследовать один и тот же кошмар. Российская Империя привил сыну большое чувство вины и достоинства, а теперь Росс целыми днями страдает, только и крутя в мыслях размышления о предательстве. Да, он понимал, что стал жертвой обстоятельств и действовал по принуждению, однако тот одновременно считал, что был обязан как-то, но выйти из положения. А кошмар был один и тот же. Русскому снилось, как я погибаю от его собственных рук. Как он видит мои последние эмоции ужаса, а потом валюсь замертво от выстрела в лоб или удара ножом в живот (каждый сон предоставлял разный способ убийства). Альфа тут же падал на колени, вцеплялся в ещё теплое тело, прижимает к себе и испуганными глазами смотрит на мое побелевшее лицо, по которому стекает алая кровь. Россия просыпался по среди ночи, хватался за сердце и вспоминал наш последний разговор. Я такой счастливый в реальности, а в кошмаре полностью сломленный. «Неужели я доведу тебя до такого состояния?», — потеряно произносил в темноту Росс, а потом старался сглотнуть ком в горле. Сначала русский не обращал внимание на тревожащие сны, сваливая всё на стресс после переезда обратно домой. Но когда единичные кошмары превратились в систему, повторяющуюся каждую ночь, тот стал переживать. Нормальный сон практически закончился, ведь уснуть после таких ужасов удавалось только под утро. Альфа считал, что сознание хочет показать ему весь ужас принятого решения, заставляя отказаться от плана, пока не стало поздно. Только вот что делать дальше, после отказа, Россия не знал. Либо СССР окончательно спятит и убьет его, как обещал, либо отомстит Америке за «промытые мозги» «сыну». И то, и то пугало Росса. Он не боится смерти, ведь не раз был в шаге от неё, он уже не боится прозвища «предателя». Единственное, о ком он думал: обо мне. Как я буду один с ребенком? Как я перенесу смерть любимого всей душой человека? Русский боялся даже думать об этом. Он обещал защитить меня от всех трудностей, а вот так бросит его? — Что мне нужно делать? Наверное, только надеяться на лучшее, — сделал заключение тот.***
Неделя пролетела практически незаметно для России, что нельзя сказать обо мне. Я каждый день только и думал, что первое сделаю, когда встречу того вновь. Посчитав числа, на которое выпадает первое собрание с момента приезда Росса, понимаю, что оно назначено на дату дня рождения того. Я даже подскочил с места, когда осознал, что забыл о празднике своей любви. Пришлось быстро исправляться. Я решил, что не стану покупать подарок русскому заранее, а спрошу при встрече, чего бы он желал. Я так боялся, что не угожу ему, хотя Канада успокаивал меня, напоминая, как всегда всех радует моё умение подбирать презенты. Однако, я стоял на своём. Мой день рождения и дни рождения моих близких — мои любимые дни в году, потому испортить одну неуместным подарком мне не хотелось. На собраниях у нас всегда приятно поздравлять именинника, если не громким банкетом, то тёплыми словами от каждого. Я изначально хотел прибегнуть к первому варианту, но потом представил, как может получить за это русский от СССР, поэтому пришлось остановиться на последнем пункте. Я расспрошу альфу поподробнее по поводу желаемого масштаба праздника на собрании. Ещё мне хотелось написать какую-нибудь открытку с пожеланиями, чтобы уж точно не оставить Россию с пустыми руками, но побоялся Союза. Он неадекватный и если заметит чересчур теплое поздравление от врага, то точно испортит настроение Россу, а оно и так в последнее время не очень. Прихожу в зал собрания пораньше, чтобы успеть всех предупредить о сегодняшнем имениннике. Все страны, даже те, что откровенно ненавидели русских, были не против в течение дня поздравить альфу, чему я был ужасно рад. Я еле смог усидеть на месте, когда спустя время в комнату проходят и Россия с коммунистом. Хотелось подскочить, побежать в объятия Россу и зацеловать его, поздравляя с праздником. Жаль, этот СССР всё портит. Как только двое присаживаются на свои места, то к русскому тут же подходят несколько стран, начиная поздравлять с днём рождения и желать самого наилучшего. Постепенно и остальные стали подтягиваться со своими речами. Альфа, конечно, был растерян, ведь не думал произвести такой фурор. Да он даже не думал, что кто-то тут знает о его празднике, а тут такая толпа собралась вокруг него. Но он был счастлив выслушать от всех понемногу приятных слов. Его хмурое настроение тут же улучшилось, тем более видя шокированное лицо «отца», искривленное отвращением. Великобритания следит за стрелкой часов, и как только она встаёт на половину первого, то разгоняет народ вокруг России, прося всех присаживаться и приниматься за работу. С лица Росса не проходила улыбка, пока в голове вертелся вопрос «Откуда они знают?». Однако, он тут же исчезает, когда русский переводит взгляд на моё довольное ухмыляющееся лицо. Альфа прикрывает глаза, улыбаясь шире. Теперь ему стало всё понятно. Хорошо, что на собрании не было Японии, а то как бы я объяснял ей резко потеплевшие чувства к России? Она бы меня просто засмеяла. Хотя этого мне теперь не избежать. По окончанию первой части собрания я решаю подойти к русским и поздороваться с ними. До этого я не хотел тревожить их, дабы и СССР не догадался, кто затеял всю эту сумотоху. — Двенадцатое июня. Такая прекрасная дата, — улыбаюсь я, останавливаясь между стульями коммуниста и России. — Поздравляю Вас, РСФСР. Скоро вообще своими территориями станете обладать и встанет с нами в одни ряды, — протягиваю руку названному и пожимаю тому ладонь. Отстранив свою кисть, неожиданно замечаю лежащую в руке записку, которую необычным образом передал мне Росс. Прячу ее в задний карман брюк и поворачиваюсь к разгневанному Союзу. — И Вас поздравляю с рождением сына, — провожу операцию по пожатию рук снова. Решаю быть немногословным и быстро ухожу от русских, принявшись читать записку. — Так ты меня ждёшь возле туалета на последнем этаже? — хитро щурюсь я. — Ещё и через пять минут, — наблюдаю, как альфа встаёт со стула и идёт в сторону выхода из зала. Через минуту выдвигаюсь за ним. Прохожу в лифт и поднимаюсь на последний этаж в предвкушении разговора. Я же не сержусь и просто налечу на Россию, желая заобнимать! — Кто у меня уже такой большой? — обняв со спины ожидающего меня Росса, радостно воскликнул я. — Рашенька, поздравляю тебя с днём рождения! Желаю, чтобы ты оставался таким же добрым, отзывчивым, понимающим, милым и красивым! Пусть у тебя всё налаживается, отношения с Союзом выравниваются, ты заводишь больше прекрасных друзей, а наши с тобой отношения продолжались ещё много лет! Конечно же, здоровья тебе и денег побольше. — Америка, — умиляется тот, разворачиваясь ко мне и обнимая. — Спасибо тебе огромное за искренние поздравления. Твоё было самым лучшим, что я услышал за сегодняшний день. — А ты ещё не всех послушал. Ещё отец и Канада что-нибудь скажут тебе, — целую того в щеку. — Ну, их поздравления точно не будут лучше твоего. — Я сейчас разучился поздравлять людей. Раньше я мог хоть десять минут желать всего, что в голову придет. — Ничего страшного, мне достаточно и таких пожеланий. Коротко и со вкусом. — М-м-м, — радостно протягиваю я, обнимая именинника крепче. — Сколько тебе сегодня? Двадцать четыре? — Для остальных да, а для тебя сорок два, — засмеялся с глупости ситуации тот. — Где двадцать лет успел потерять? — в шутку упрекаю Росса. — Знаешь, а ты неплохо сохранился для сорока двух. Вон, можешь даже за двадцатилетку выдавать себя. — Как по мне, ты выглядишь моложе меня, хоть и на сто сорок с лишним лет старше. — Не задумывался, кто из нас выглядит старше. Но знаешь, так приятно знать, что только я из присутствующих знаю правду о тебе, — усмехаюсь. — Заслужил, — русский гладит меня по голове. — Как Союз тебя поздравил? — Да никак. Просто что-то буркнул и вот тебе поздравление. — Да?! — печально возмутился я, схватившись за пиджак альфы. — Моего любимого даже толком не поздравил родной человек? Прости, я ещё и без подарка. Хотел спросить у тебя, что ты хочешь. Я совсем испортил тебе настроение, да? — Нет-нет, даже не думай о таком! Ты мне его поднял. А от тебя мне ничего не надо. Самый лучший подарок для меня это то, что мы помирились. Большего для счастья мне и не надо. — Но как так? Праздник ведь бывает раз в году, и я не могу оставит тебя без подарка! Тем более ты опять грустный, а я хочу, дабы было наоборот! Ты как вообще с таким настроем решил отмечать? — Я не буду отмечать. — Не будешь отмечать?! — выпал я. Я ни разу не позволял себе проводить свои дни рождения, словно обычные дни и ему не позволю. Он должен расслабиться хотя бы сегодня. — А зачем? Я хотел сегодня просто встретиться с тобой и поговорить. У меня есть интересные новости. А потом купить себе что-то вкусное, дабы уж совсем не превращать день в обыденность, и со спокойной душой лечь спать. — Это так грустно. Давай купим торт и ты задуешь свечки? Хочешь? Давай сходим куда-нибудь? У меня на землях принято, что сегодня все должны платить за именинника, — печально тараторю я. — Мне это не нужно, я привык проводить дни рождения так. Не беспокойся. Просто давай встретимся и погуляем? — Ох, ну, хорошо, — сдаюсь я. Видимо, альфа действительно не видит ничего плохого, дабы провести день по-обычному. Значит, я должен подготовить подарок к встрече. — Встретимся в половину седьмого в том парке возле твоего дома? Обещаю, мои новости тебе понравятся. — Как скажешь, — улыбаюсь я. — Жду с нетерпением нашей встречи, — игриво провожу пальцем по плечу России, лукаво глядя на того через очки. — Знаешь, ты последнее время такой растерянный и нерешительный, — хватаю Росса за галстук и спиной прикасаюсь к стене, притягивая к себе оппонента. Он прижимает меня к стенке, с лёгкой улыбкой рассматривая моё лицо. Кажется, сегодня он не такой робкий, как был неделю назад. Скорее всего тогда он просто переволновался. — Просто я вновь влюбился в тебя и теперь всё по-новой, — выдает сладкую ложь русский, наклоняясь к моим губам. Видимо, теперь он понимает, чего я хочу. «Ты меня так искренне поздравлял, хотел сделать всё, дабы поднять мне настроение, а я должен предать тебя», — вдруг отрезало альфу, из-за чего вся решительность тут же пропадает, заменяясь на чувство вины. — Я люблю тебя, — шепчу оппоненту, кладя руки ему на щеки и аккуратно чмокая в губы, проверяя реакцию того. Россия успокаивается, недолго смотрит мне в глаза и целует уже сам. Его движения немного растерянные, но характерная твердость всё ещё при нём. «Нет, это неправильно. Я не достоин. Так нельзя», — ругает сам себя Росс, однако не отстраняется. Он расслабляет губы и смыкает их на моей нижней губе, одновременно закрывая глаза. Я перевожу все свое внимание только на ощущения, связанные с губами и поддаюсь осторожным движениям. Тот не спеша спускал свои руки на мои плечи, а затем на бедра. После короткого поцелуя, продлившегося всего пару секунд, русский немного отклоняется назад, хотя посмотреть в мои глаза, но их скрывают очки. Он нежно снимает их, мягко улыбнувшись открывшимся очам. — «Но я так сильно скучал». Между нами совсем небольшой промежуток, который я быстро сокращаю, впиваясь в губы оппонента и продолжая поцелуй. Целую то верхнюю, то нижнюю губу, при этом получая поцелуи и в свою сторону. Россия полностью забывает про чувство вины, отдаваясь моменту. Он прижимается ко мне ближе, тем самым и прижимая меня плотнее к стене, берет за подбородок и начинает настойчиво проникать языком в рот, ожидая реакции. Я улыбаюсь, запускаю пальцы в его волосы и своими языком провожу по языку Росса, слегка касаясь и отступая, приглашая его сделать следующий шаг самому и тем самым дразня. На это получаю углубление поцелуя. Всё происходит так нежно и ласково, что ноги подкашиваются. А ведь правду говорят: «Поцелуй может сказать больше, чем тысячи слов». Медленно отстраняюсь от альфы, прерывая поцелуй. Приоткрываю глаза и вижу перед собой наконец счастливое лицо. У меня самого поднимается настроение, осознавая, что я порадовал свою любовь. — Я помню, когда мы поцеловались впервые, — прошептал Россия, отстаранясь от меня. — И что же ты чувствовал в тот момент? — Я долго не мог поверить, что это происходит не в моих мечтах, а в реальности, ведь считал, мол, ты не хочешь иметь что-то общее со мной. — Так не хотел, что ребёнка нашего вынашиваю, — хихикнул я. — Кто же знал, что так выйдет? В тот момент я о таком даже думать не мог. — Да я тоже, хах. — Так что? Сегодняшняя встреча в силе? — Конечно. Ожидай меня с презентом, — неожиданно придумав, что за подарок я хочу подарить, говорю я. — Мне ничего не на… — Тс-с-с, — закрываю тому рот. — Ни слова больше. Я подарю тебе кое-что. — Хорошо, — успокаивается тот, улыбнувшись. — Спасибо. Росс на прощание кивает мне и уходит в сторону лифтов, дабы вернуться в зал. Я же держу в руках свои очки, рассматривая и ухмыляясь. — Может быть, мои глаза не такие уж и ужасные? Смотрю на своё отражение в темных линзах очков и вздыхаю, надевая их обратно на нос. Выждав пару минут тоже отправляюсь к лифту и нажимаю на кнопку вызова. Неожиданно слышу какое-то шарканье за углом и, нахмурившись, оборачиваюсь на него. Никого не вижу, потому решаю зайти за угол и проверить этаж на наличие ещё каких-то людей, однако в тот же момент приезжает лифт. Я решаю зайти в кабинку, ведь следующую можно ждать ещё несколько минут, а собрание начнется совсем скоро, игнорируя шарканье. «Наверное, показалось», — пожимаю плечами и захожу в лифт. Двери закрываются и он уезжает. Из-за угла выглядывает высокий человек, который с облегчением выдыхает, радуясь, что его не нашли. Он выходит из-за укрытия и аплодирует сам себе, гордо проходясь по месту, где пару минут назад я и Росс целовались. — Ну, что я тебе говорил, Аме? — поставил руки на бедра Канада, который всё это время подглядывал за нами. — Сделал тебя счастливым. А ты не верил. Надеюсь, больше вас сводить не придется. Эх, что бы вы делали без меня, дураки? Зубы бы скалили друг на друга? Верно говорят, что от любви до ненависти один шаг. А я смог доказать, что и обратно тоже. Кан молча глядит на лифты, в мыслях хваля себя за грамотно построенный план, после чего неожиданно вспоминает о письмах и фото, что он успел спасти. Тот тут же достает их из кармана пиджака и рассматривает теперь уже с улыбкой. — А я говорил тебе не спешить, Аме. Сжёг все, а теперь будешь мучиться из-за этого, — канадец качает головой и принимает решение наконец отдать письма и фото мне. — Надеюсь, ты усвоил урок.***
В то время пока мы с Россией вели обсуждение на последнем этаже, договариваясь о встрече, Союз тоже не упускал время зря. Он успел разговориться с Китаем и тема как раз зашла о предстоящей войне. — Представляешь, США отменил нападение на мои земли? — недовольно говорил СССР. — Просто взял и отменил? Не особо верится, — вскинул бровь китаец. — Да я сам не поверил. Мне вечером, чуть больше недели назад, пришло письмо, где об этом говорилось. Наверное, это часть его плана. — Скорее всего. Вы говорили, что хотели бы ослабить Великобританию. Это может быть уместным перед войной, ведь он со своим сыном точно будут союзниками. Если Британия успеет восстановиться после Второй Мировой, то станет очень сильным соперником. — Забудь, что я хотел его проучить, — мерзко усмехнулся коммунист. — Я придумал кое-что получше. — Китай заинтересовано смотрит на наставника. — Мы не будем воевать против него. Мы будем воевать вместе с ним. — О чём Вы? — озадачился тот. — Этот придурок любит меня. Даже сейчас, — СССР указывает на сидящего за другим концом стола Великобританию. — Пусть мы и ссорились, пусть я и признался ему, что только использовал, но он все равно влюблен. Я это чувствую. Британия неожиданно поднимает взгляд и сталкивается с пристальным взором Союза и его ухмылкой. Отец становится грустнее и тут же разрывает зрительный контакт, вставая со стула и уходя к своему другу для разговора. — Мы можем это использовать, — продолжил Союз. — А если не любит? — Это можно с лёгкостью проверить. Через неделю, когда у нас будет совместное собрание, планирую извиниться перед ним за ту драку на встрече, тогда всё ясно и будет. — И как Вы собираетесь его использовать? — Хочу выпытать информацию об Америке. Думаю, напоить его, вновь внушить, что люблю и тогда всё выдаст. — Вы думаете это будет так просто? — А то. — Но ведь США — его сын. Неужели он будет рассказывать его секреты? Это подло со стороны отца. — Ты видел какие у них отношения? Все знают, как Британия ненавидит Америку. Я уверен, что в тайне он хочет, дабы у сынка всё накрылось. Подумай сам, тогда Великобритания опять будет одной из самых могущественных держав. — Мне кажется, что он не клюнет, — поджав губы, отвечает китаец. — Ты не дослушал весь мой план, — хмыкнул СССР. — Я не надеюсь получить всю информацию от Британия. Он мне больше нужен на всякий случай, если кое-кто другой плохо постарается. — Кое-кто другой? — Россия хорошо общается с США, помнишь? Я заставил его помириться с Америкой и согласиться поставлять мне нужную информацию. Конечно, уломать его пришлось с трудом. Ты бы знал, какой концерт он мне устроил, лишь бы защитить этого пиндоса! Мол, совесть у него проснулась, не может вот так предать друга! Фу, аж мерзко, — фыркнул Союз. — Кого я выростил? Того, кто дружит с Западом и всевозможно его защищает? — Получите Вы эту информацию и что? Вы хотите напасть на США сами? — Нет, мне война не нужна. Я планирую избавиться от Америки. — Каким же образом? — Убить, — расплылся в безумной улыбке коммунист. — Представь, если в один день я пристрелю его и стану единственной державой! — Боже, да это будет чудесно! — с восхищаюсь смотрит на наставника Китай. — А что сказал на это Россия? Он согласен на убийство? — Ты думаешь, я рассказал ему об этом? — засмеялся тот. — Он собрался помогать мне только потому что я пригрозил убийством Америки на отказ. Знаешь, тут же согласился подумать, когда я пообещал сохранить жизнь этому несчастному пиндосу взамен на выполнение условия плана! Неделю назад получил конечный ответ: «да». Ты только не рассказывай России об убийстве, а то вовсе истерику закатит. Я и так из себя святого строю, лишь бы он с удочки не соскачил! — Не расскажу, — усмехнулся Китай. — Вы, как обычно, удивляете своими идеями. Россия согласился на убийство своего дружка, даже не зная об этом. А что будет после убийства? Росс поймет, что Вы его обманывали. И что дальше? — А что дальше? Ничего. — Он же будет на Вас обижен и точно не простит, если так дорожит США. — Ой, да пусть думает обо мне, что хочет. Пусть обижается, уходит из дома, хоть с крыши прыгнет от горя. Мне как-то всё равно. Он в любом случае пал в моих глазах ещё год назад, когда сбежал. — И то верно, — китаец ожидал, что коммунист позволил России вернуться, потому что у него проснулись отцовские чувства, но, оказывается, нет. Естественное чувство, которое у СССР проснулось: чувство выгоды. Росс возвращается в зал, уверенно подходя к «отцу» и даже не думая, на что согласился на самом деле. — О, Россия, — машет тому рукой бета, улыбаясь. Какие же дружки Союза двуличный, как и сам коммунист. — Поздравляю тебя с днём рождения. Расти большой и здоровый. Желаю, дабы удача всегда была на твоей стороне, успеха в карьере и личной жизни. — Спасибо, — кивает русский, присаживаясь на своё место. — Приятно слышать. «А всё же, почему Россия так боиться за Америку? Что между ними происходит?» — задумался китаец, пока пожимал руку Россу.***
Вторая часть собрания подходит к концу. Я собираю нужные бумаги в свой портфель, размышляя над тем, что сейчас должен прийти домой и садиться за подготовку подарка, чтобы успеть до встречи. Я придумал нарисовать России его портрет по фото. Росс давно хотел посмотреть на мои работы, вот и увидит. С милой улыбкой размышляю, что нужно заглянуть в магазин, купить специальные карандаши для академического рисунка разной мягкости и жёсткости, бумагу поплотнее. За время работы от этого имения остались только карандаши с ластиками на другом конце и бумага для печати. В общем, всё это не подходит. — О Боже! — прошептал я, когда опомнился. А с чего мне срисовывать Россию, если все фото я сжег ещё три недели назад? Всё, абсолютно всё уничтожил. — Неужели подарок накрылся? — жалобно вздохнул я. — А я так хотел сделать ему приятно. Почему я такой идиот? Канада правильно отговарил меня и говорил, что я пожалею об этом. Опечаленный я шел к двери, теперь уже раздумывая, что иное я должен подарить, как у выхода меня перехватывает Канада, заводя обратно в зал. — Ну, что? Помирились с Россией? — усмехнулся он, сложив руки на груди. — Помирились, — вздохнул я. — А чего тогда такой грустный? Радоваться надо! — Да радовался, пока кое-что не осознал. Ты тогда отговаривал меня от сжигания писем и фотографий, а я не послушал. Ты обещал, что я пожалею и вот жалею. — А зачем они тебе? — с улыбкой спросил меня тот. — Письма нужны, потому что я их очень люблю и всегда дорожил ими. А фотографии для срисовки. Сегодня же день рождения у Росса. Вот, хотел нарисовать его с какой-то и порадовать. Теперь же опомнился и думаю над альтернативой. Я ещё и футболку его выкинул. А помнишь я говорил и про сертификат? Его вот я так и не мог просто выбросить, потому лежит за шкафом, лишь бы я его не видел. — Я знаю, как помочь твоему горю. Только я сделаю это, если ты пообещашь больше не поступать так. — Я, конечно, обещаю, однако как ты мне поможешь? — поднимаю глаза на брата. — У меня для тебя кое-что есть, — Кан достает из кармана восемь писем и фотографию, что успел спасти. Я в шоке смотрю на это, не понимая, откуда они у него. Я же всё сжёг. — Спас кое-что от тебя, подумав, мало ли тебе ещё пригодятся. Не ошибся ведь, — он протягивает всё мне, а я только ошарашенно буравлю цветные конверты и фото взглядом, не веря, что держу их вновь. Выглядываюсь в фотографию и всхлипываю. Как я мог так поступить? — Спасибо, — тихо произнес я, прослезившись. — Аме, только не плачь! — обеспокоенно воскликнул канадец, приобняв меня. — Я сохранил их, чтобы осчастливить тебя, а не довести до слез. — Я плачу от радости, — улыбаюсь я, прижимая письма и снимок к груди. — Тогда спеши рисовать портрет, а я пойду поздравлю твоего Россию, пока он один стоит. Весь день подойти к нему не мог, — всплеснул руками тот. Канада уходит к Россу, а я принимаюсь смотреть на даты писем. Здесь были и сорок второй год, и сорок третий, и сорок четвертый. Жалко, сорок пятого не сохранилось, а там были мои самые любимые. Но что уж поделать? Я сам сжёг их и должен радоваться, что уцелело хоть что-то. Главное, что с русским я вновь вместе, а остальное неважно.***
До встречи оставался час, и Россия решил немного вздремнуть, однако все планы рушатся, когда в комнату номера заходит СССР с улыбкой на лице. Не ухмылкой, с которой тот вечно всех недовольно оглядывает, а с настоящей доброй улыбкой. Такую Росс не видел на его лице с начала войны, потому напрягся и заподозрил что-то неладное. Союз и так стал слишком добрым, терпеливым и заботливым в последнее время, а тут ещё и с улыбкой несёт какую-то коробочку. — Что такое? — поднял корпус с кровати русский. — Да вот, у меня для тебя подарок. — Подарок? С чего это вдруг? — Как это с чего? У тебя сегодня день рождения, — хмыкнул СССР, присаживаясь рядом с «сыном». Россия удивлённо смотрит на сидящего рядом и все пытается понять, что происходит на самом деле. — Ты зол на меня из-за плана? — немного печально вздыхает тот. — Много из-за чего, — нахмурился Росс. — Прости меня за это всё. Ты же понимаешь, что моя задача — сохранить своим детям жизнь. Что будет делать с вами США, если одержит победу? Ты же любишь своих сестер и братьев. Тогда почему так не хочешь оберегать их? — Ты же понимаешь, что если об этом всём узнают другие страны, то тебе не сдобровать? — отстранённо отвечает тот. Коммунист действительно в хорошем расположении духа или прикидывается? — Они не узнают. Я об этом позаботился. Русский продолжает недоверчиво смотреть на оппонента и молчать. — Утром не было времени сделать тебе этот подарок, и я решил дождаться более спокойного момента. Держи, — Союз кладет тому в руки темно-синию коробочку, на крышке которой вырезан логотип какой-то компании. Россия открывает подарок и видит под крышкой наручные часы с белым круглым циферблатом и надписью «Вulova», на котором были цифры и стрелки, покрытие серебряной краской. Сам корпус прикреплен к чёрному ремешку. Росс достает часы, крутя их перед собой, рассматривая и испытывая к ним смешанные чувства. Вроде он должен радоваться такому дорогому подарку, а вроде после всего, что сделал СССР принимать его даже противно. — С днём рождения тебя. Надеюсь, они тебе понравились. — Понравились, спасибо большое, — выдавил из себя улыбку русский, надевая часы на левую руку.***
Россия стоял у назначенного места и смотрел на ясное небо, по которому пыли облака. СССР опять с лёгкостью отпустил Росса сразу же после слов: «Пойду прогуляюсь». Ещё и побеспокоился, не замёрзнет ли тот в одной футболке и брюках вечером, когда уже не так жарко, как днём. «Подарок, волнение. Для чего это всё?» — хмуро размышлял русский, сложив руки на груди. — Раша! — увидев вдалеке своего любимого, крикнул я. Сегодня в парке уйма народу, потому разглядеть нужного человека среди десятков людей вышло не так просто. Альфа услышал меня среди гула голосов и с улыбкой помахал в ответ, зовя подойти. Я прижимаю папку с готовым рисунком к груди и быстрым шагом подхожу. — С днём рождения тебя ещё раз! — не удержавшись, я сразу протягиваю папку, перемотанную красной лентой, оппоненту и нервно выдыхаю. Рисунок вышел отличным, я был очень доволен им, но всё равно переживал за реакцию России. Хоть с портретной схожестью у меня никогда не было проблем. Росс широко улыбается, смотря мне в глаза, аккуратно берет из моих рук презент, развязывает праздничную ленточку, открывает папку и округляет глаза. — О, Боже, это я? — воскликнул тот, подняв радостный взгляд на меня. Такого подарка он точно не ожидал. — Ты, конечно же, — улыбаюсь в ответ, теперь не сомневаясь, что рисунок ему понравится. — Похож? — Похож ещё как! Я сначала подумал, что это фото! Как ты так шикарно смог нарисовать? — Ну, раньше я был очень успешен в этом деле. Сейчас решил вспомнить былое и рад, что ничего не забыл. — Это шедевр! Жаль, не могу это показать всем! Спасибо тебе огромное! — я немного смущают комплиментам, но продолжаю улыбаться. Давно я не видел Росса таким счастливым. Ещё и эти ямочки! Боже, какой он лапочка! — Я боялся, что ты не особо оценишь. — Как такое можно не оценить, а? Вот скажи мне! — русский заключает меня в крепкие объятия, целуя в лоб. — И мне плевать, что вокруг толпа людей! Я должен обнять тебя и нормально поблагодарить. — Да они об этом забудут уже через несколько минут, — усмехаюсь я, обнимая альфу в ответ. Левой рукой он приближается к моей щеке, нежно поглаживает её тыльной стороной согнутого пальца, как я неожиданно замечаю часы на запястье. — Откуда они? Их раньше у тебя не было. — Союз подарил пару часов назад. Типа подарок на день рождения. — Дорогие. О, так они мои же, — осознаю я, рассматривая часы. — Ну, американские. Видишь, «Bulova» написано на циферблате? Это американская фирма. — Странно, обычно СССР предпочитает не пользоваться иностранными вещами, — слегка нахмурился тот. — Утром я толком не получил поздравлений и часов никаких не было. Странно всё это. Может, это подарок на скорую руку? «И извинялся он, и подарки делает. Чтобы втереться мне в доверие?», — думает русский. — Тут уж я в ваши отношения лезть не буду. Тебе-то они нравятся? Если ты такие хотел, я бы давно уже подарил. — Да не хотел я такие никогда, — пожал плечами альфа. — Даже не знаю, буду ли я их вообще носить после всего, что СССР сотворил со мной, — он в отвращение расщелкивает замочек на черном ремне, снимает часы с руки и убирает в задний карман брюк. — Мерзость, — добавляет он, фыркнув. — Раш, давай ты не будешь расстраиваться из-за Союза в такой день? Пойдем, прогуляемся? — Ты прав. Пошли. Тем более я же хотел тебя порадовать новостью. Теперь мы рядом друг с другом мирно прогуливаемся по парку. Я готов визжать, ведь давно ждал чего-то такого обыденного и милого от партнёра. Ох, как я его люблю. — Не томи уже. Что за новость? — Я с Союзом договорился, дабы тот прекратил тотально меня контролировать. Теперь я переезжаю в отдельный номер и могу в любое время быть с тобой, — Россия побоялся говрить о переезде, хотя начинал всю эту тему именно для этого. — Хоть целыми днями. — Это чудесно! — захлопал в ладоши я. — А как СССР согласился на это? — Ему стало как-то всё равно на то, что я общаюсь с тобой и другими странами, — «Не могу же я рассказать о плане», — подумал тот. — Он стал меньше доставать меня. Я подгодал удачный момент и объявил о своем желании. СССР безэмоционально отпустил меня. — Не бывает такого, — усмехнулся я. — Но я рад, что теперь мы будем вместе всегда. Ты будешь приходить ко мне в гости? — Если только позовешь. — Позову обязательно. — И кое-что ещё. Я теперь в Нью-Йорке до того момента, пока сам не захочу уехать. То есть теперь мне не придется мотаться домой каждые две недели. — Правда? — обрадовался я. — Теперь ты будешь всегда со мной? Как раньше? — Да, — улыбнулся Росс. — Это и правда чудесные новости! Я не верю, что это правда! Я так скучал по тем временам, когда мы беззаботно жили вместе, и у нас всё было хорошо! — Теперь ты не будешь один. Я буду помогать тебе с беременностью, а потом и с ребенком. Он родится уже в сентябре. — Это так скоро, что мне даже страшно, — я поджимаю губы. — Вот лето закончится, и я уже родитель. А дальше что? Как прятать ребенка от всех? Долго это в любом случае продолжаться не сможет. — Мы что-нибудь придумаем. Пока тебе надо справиться с последними сроками, которые тоже трудные. — Ты же не бросишь меня? — жалобно смотрю тому в глаза. — Я один не справлюсь! Я не умею обращаться с детьми! Да я их вообще терпеть не могу. Как я вообще могу иметь детей, пока их ненавижу? Что будет с нашим чадом? Я буду ненавидеть и его, как когда-то меня ненавидели собственные родители? Я не хочу подарить этому маленькому человеку столько страданий, что пережил сам. Я не хочу быть похожим на свою мать, которая в открытую меня презирала, не хочу быть, как отец, что избивал меня. А как я могу быть другим, если испытываю к собственному ребенку те же чувства? — Аме, ты рожаешь не завтра и, я уверен, ты привыкнешь к ребенку, а потом и сможешь его полюбить. Мы справимся. — Я очень на это надеюсь. Сейчас я уже не так сильно его ненавижу. — Тебе главное понять, что он не виноват в твоих страданиях. Это я поздно спохватился, из-за чего всё и вышло. — Нет, мне больно, когда ты винишь себя. И чадо больно винить в чём-то. Всё так сложно, — вздыхаю я. — Сейчас нам надо обеспечить тебе комфортный декрет, а об остальном подумаем позже. Ты только не накручивай себя, хорошо? — Блять, я не хочу рожать. Я помру от боли прямо на родильном кресле. — Не говори глупостей. Ты не умрёшь, — хмурится русский. — Если ты так боишься рожать, то можно попробовать организовать тебе кесарево. Правда, я знаю, что восстанавливаться после него труднее, нежели после естественных родов. — Я тоже думал об этом. Только вот кесарево по медицинским показаниям назначают. — Можно заплатить. — Наверное, я так и сделаю. Меня, конечно, пугают последствия после него, но это лучше, чем всему порваться в попытках вытолкнуть из себя человека.***
Время близится к позднему вечеру. Солнце уже село за горизонт, а мы всё гуляем. Я бы продолжил встречу и до полночи, однако тоскаться около четырех часов с животом трудно. Мои ноги готовы были отвалиться. Россия проводил меня до дома и уже начал прощаться, но я, взглянув на наручные часы, где был уже поздний час, предлагаю другую альтернативу. — Уже поздно. Может, останешься у меня? Не хочу, чтобы ты по такой темени ещё и до отеля шёл. — А можно? — с надеждой спрашивает Росс, словно я не в гости позвал, а от смертной казни спас. — Иначе бы не предлагал, — достаю ключи и открываю дверь подъезда, пропуская в него и русского. Тот с улыбкой идёт за мной, светясь от позитивных эмоций. Поднимаемся по лестнице, добираемся до нужного этажа на лифте, доходим до двери и входим в квартиру. Снимаю грязную обувь и быстро проскакиваю в гостиную, садясь на диван и устало выдыхая. — Сейчас коньки откину, — недовольно промычал я, потирая спину. — Как всё болит! — Господи, давно я тут не был, — русский осматривает квартиру, подмечая, что ничего не изменилось с его последнего дня проживания тут. Одновременно ему становится и грустно, ведь чувства вины опять брало вверх. Только теперь он не мучился от незнания, как выйти из ситуации, а от отвращения к себе из-за согласия. — Можешь перекусить, принять ванную или отдохнуть. Весь дом в твоём распоряжение, — я приоткрываю глаза, одарив счастливой улыбкой альфу. — Как раньше. — Есть чего-то вообще не хочется. Пожалуй, схожу в душ. Я ведь могу воспользоваться твоими средствами для душа? — Ага, только не перепутай гель для тела и шампунь, — усмехнулся я. — Ещё не трогай кондиционеры и маски, все равно ты ими не пользуешься. — Столько же ты на волосы наносишь, чтобы они были такие шелковистые. Не отвалятся они как-нибудь после всех этих прелестей в виде сто и одной баночки? — решил подшутить надо мной и партнёр. — Приходится наносить. Они же не такие гладкие и густые от природы, как у тебя. И нет, не отвалятся. Я использую только люксовую косметику, — шутливо закатываю глаза. — О, цветы, которые я тебе дарил, — замечает стоящие в вазе на кухонном столе белые розы тот, проходя к ванной комнате. — От них такой приятный аромат по всей квартире. Спасибо за подарок. Россия улыбается и закрывается в ванной, приступая к водным процедурам. Я повторно вздыхаю, заставляя себя встать с дивана и переодеться в домашние вещи. В спальне, открыв шкаф, я заметил лежащие на одной из тумбочек письма, по верх которых разместилась записка Росса, что тот передал мне сегодня. Теперь я буду хранить все его вещи, дабы хоть как-то восполнить утрату с письмами и совместными фото. — Надо будет сфоткаться нам, — размышлял я, пока снимал с себя рубашку. — Чёрт, сейчас я мог бы одеть его футболку. Ну почему я такой гупый?***
На часах начало первого ночи. Я бы лег раньше, если бы завтра должен был выйти на работу, однако у меня выходной. Жаль, его не получится провести вместе с Россией. После и своей очереди душа, перед проходом в спальню, захожу в прихожую. Открываю ящик тумбы и среди всякого хлама ищу нужный пакетик, в который завернута небольшая бутылочка. Хватаю её, зажимаю в руке и с приподнятым настроением направляюсь в спальню, где меня уже ждёт Росс. Он лежит на своей стороне кровати, смотря в стену перед собой и о чём-то серьёзно думая. Тот не отрывается от раздумий даже, когда я кладу в ящик бутылочку и ложусь рядом с русским, сидящим в белой футболке и нижнем белье под одеялом. — А год назад ты проводил день рождения без меня, — приобнимаю альфу, кладя голову ему на плечо. — И то верно, — возвращается в реальность тот. — Было ужасно тоскливо. Прикрываю глаза, улыбнувшись, а партнёр опять грустнеет, виновато смотря на меня, а потом переводя взгляд на свои руки. «Я, наверное, не должен был мириться с ним. По крайней мере мы могли остаться просто друзьями, а не начать опять быть вместе», — вновь в мыслях корит себя тот. Теперь, находясь в месте, что связано исключительно со мной, совесть начинает давить сильнее. — «Может, стоило сделать ему тогда один раз больно, отказав, чтобы в дальнейшем он не страдал от моих же рук? Я же запретил себе мириться с ним, так почему я сейчас тут? Да, я не буду поставлять информацию, а если Союз сам что-то выяснит? Какую пакость он выдумает, зная тайную информацию?» — Раш, скажи мне честно, — я приоткрываю глаза, приближаясь к лицу России, — что с тобой происходит? Ты сам на себя не похож. — Всё хорошо, — отрезает тот, отводя взгляд. — Хватит врать, — я поднимаю корпус с кровати и усаживаюсь на колени Росса, смотря ему прямо в глаза. — Это всё из-за меня? — Что? Нет-нет, — мотает головой он. — Ты не рад мне? Может, я делаю что-то не так? — Это вообще никак не связано с тобой. — Расскажи мне, Раш, — медленными движениями обвиваю руками шею русского и прижимаюсь, осторожно целуя того в щеку. «И что же я могу рассказать тебе?», — альфа возненавидел себя ещё больше, даже запрещая себе обнять меня в ответ. — «Что согласился сломать тебе жизнь?» — Раш, — повторяю я. — Я просто устал. Вся эта ситуация так давит на меня, ещё и Союз странно себя ведёт. У меня ощущение, словно все меня используют! — Все? — удивляюсь я. — Ты, — признается тот, уткнувшись лбом в моё плечо. — Ты всё ещё обижен на меня из-за моих слов? — грустно произношу я. — Не то что обижен, просто уже не знаю, что и думать. — Я никогда не использовал тебя, — поднимаю лицо альфы на себя. — Вынашивал ли я нашего ребенка, будь оно так? Да я бы даже близко к тебе не подступился во время течки! Партнёр кивает. — Да, мы сильно друг друга ранили, но ведь знаем, что все слова были ложью. А знаешь что? — я неожиданно встрепенулся, медленно надавливаю на плечи оппонента, чем заставляю его лечь полностью, что вызывает у него тихое болезненное шипение, и нависаю сверху, пошло улыбаясь, — Давай сейчас просто отдадимся моменту и больше не будем вспоминать эти обиды? Что-то вроде секса в честь примирения. Россия растерялся, но виду не подал, продолжая безэмоционально смотреть мне в глаза. Его мысли путались. Да, он хотел бы секса со мной, но опять считал себя недостойным. Почему же он имеет настолько сильное чувство долга? — Рашенька, — шепчу я, наклоняясь к тому и коротко чмокая в губы. — Можно мне поставить тебе засос? Чтобы все знали, что ты мой, — приближаюсь к шее Росса и вдыхаю любимый запах. — Нет. Я же живу с Союзом. Он может увидеть, — тот кладет руки мне на бедра, настаивая самому себе оттолкнуть, но не имея возможности противоречить настоящим чувствам. — А если я сделаю его немного ниже? — пальцем оттягиваю воротник белой футболки и губами касаюсь выступающей ключицы. Второй рукой я пробираюсь под футболку снизу, оглаживая пресс русского. — Всё равно не надо, — он хватает мои руки, отстраняя их от себя и натягивая футболку обратно. Я недовольно выдыхаю. — Чего ты так вцепился в эту футболку, а? Альфа сцепляет зубы от пульсирующей боли в левой лопатке. Даже если сейчас он отдастся, то что будет дальше? «Моё клеймо Аме будет точно не рад увидеть. И что я ему на это отвечу? Любимый папочка так решил проучить! Позор! Впрочем, именно этой эмоции от меня СССР и добивался», — молвил у себя в голове он. Не вижу от партнёра сильной инициативы, но и твердого отказа тоже. Я сейчас весь горю, только и желая вновь переспать с тем, по которому так скучал. Решаю сделать последнюю попытку и уже определиться, стоит ли прекращать приставания или нет. — Что ты делаешь? — поднимает голову Россия, наблюдая за тем, как я спускаюсь ниже. Отбрасываю одеяло в сторону, открывая себе вид на узкие бедра. Кончиком пальца подцепляю резинку нижнего белья Росса и отпускаю её, после чего она с тихим шлепком ударяется об кожу. Поднимаю хитрый взгляд на русского, аккуратно проводя рукой по внутренней части его бедра и поднимаясь к члену, который стал немного твёрже, показывая настоящие эмоции обладателя. Ладонью поглаживаю пенис и слежу за реакцией оппонента, готовясь в любой момент остановиться. Он же томно выдыхает и откидывает голову на кровать. «Что сделано, то сделано», — ставит точку в негативных мыслях тот, открываясь для дальнейших действий. — Я люблю тебя, — шепчу я, оттягивая трусы партнёра и давая органу свободу. — Я тебя тоже, — хмыкает он, закрывая локтем глаза и сосредотачиваясь только на чувствах, не позволяя иным мыслям лезть в голову. — Неужели сейчас я получу минет от самого США? — Прекращай, а то передумаю. Наклоняюсь, беру член в руку, проводя вверх-вниз пару раз и приоткрываю рот. Языком провожу по головке, тут же прикасаясь к ней губами, целуя, и сувая в рот. Беру ее немного глубже, но потом опять слегка высовываю, продолжаю делать так пару раз и прерываюсь на повторные ласки языком, давая рту немного передохнуть. Пенис опять оказывается в горячей полости, только немного глубже, где его одновременно облизываю круговыми движениями и давлю на уретру. Россия томно дышал, сжимая пальцами простыню. Ухмыляюсь, отстраняясь от члена, однако быстро возвращаясь. Влажным языком я очерчивал основание, проходился по всей длине, двигал в разные стороны, уделяя внимание и уздечке. Синхронно двигаю ртом и ладонью, стараюсь расслабить горло, дабы можно было взять орган глубже. Периодически прерываюсь на иные ласки, в это время восполняя недостаток воздуха и пытаясь сглотнуть рвотный рефлекс. Росс переходит на тихие мычания, когда темп увеличивается и он становится ближе к пику. Он поглаживает меня по волосам, прикусывает губу, а я только иногда окидываю его довольным взглядом. Зажимаю основание пениса в руке, постепенно двигая ей выше и круговыми движениями принимаясь массировать головку, иногда добавляя и язычок. Русский громко выдыхает, член начинает немного пульсировать и в этот момент я оставляю его без внимания, отстраняясь и убирая мешающие пряди волос за ухо. Ухмыляюсь, глядя на разочарованного альфу, которого я оставил без самого сладкого. — Эй, я бы ещё чуть-чуть и… — досадно произносит он, смотря в потолок. — Тогда бы ты кончил и не захотел продолжать, получив своё, — показываю в ответ язык, после чего улыбаюсь. Партнёр усмехается, хватает меня за кисти рук и валит на кровать, прижимая к матрасу. Он наклоняется к моей покрасневшей шее, обжигая её горячим дыханием и заставляя по телу бежать мурашки, которые отдаются приятной дрожью в области гениталий. — Разве я делал так хоть раз? — он разжимает мои запястья, кладя руки мне на талию и прижимая к себе. — А мало ли, — прикрываю глаза, откидывая голову. — Раз ты не можешь пометить, что я твой, то тогда почему не сделать наоборот? Я поставлю тебе засос, — он касается губами низа шеи, оставляя там поцелуй. — Мне засосы не нравятся. Не вижу в них ничего привлекательного. Потом ещё всё болит после них, — морщусь я. — Хорошо, тогда сегодня оставим эту затею. Но как-нибудь я тебе засос поставлю. — Только попробуй, я тебя без секса на полгода оставлю. Конечно, я понимаю, что это всё шутки, но угрозы мои вполне реальны. Не терплю, когда меня не слушаются. Правда, об этом всём я тут же забываю, когда прохладные руки забираются мне под футболку, проводя по округлому животу и поднимаясь к груди. Росс оставляет дорожку поцелуев от низа живота до груди и переходит к ключицам. Языком он нажимает на ямочку между двумя косточками и проводит им вдоль одной из них. — Твой живот стал больше. За одеждой это было не так заметно, — тот поднимает томный взгляд, стягивая с меня темную футболку и откладывая в сторону. Росс гладит мои худые плечи и руки, пока губами и языком продолжает уделять внимание ключицам. — И грудь будто опухла и увеличилась. Тебе не больно, когда я касаюсь её? — пальцы русского обводят контур одной груди, осторожно дотрагиваются до соска. — Нет, мне чертовски приятно, — утыкаюсь лицом в подушку, прогибаясь в спине и раздвигая ноги. Альфа устраивается между ними, склоняясь надо мной, и руками нежно сминает обе груди. Мягким языком он дотрагивается до кончика одного из сосков, быстро двигая в разные стороны. Другой же Россия то круговыми движениями оглаживает, то несильно сжимает. Он берет «бусинку» в рот, прикусывая зубами и оттягивая, после чего отпускает, возвращаясь к ласканию языком и губами. — Раша, — с наслаждением протягиваю я, охая, — я хочу дальше. — Тебе даже не нужны долгие прелюдии? — Я так возбужден, что нет. Я просто хочу тебя, — меня затыкают мягким, но требовательным поцелуем. Языки тут же начинают переплетаться, без привычной подготовки. Я обнимаю русского, руками опять залазия под футболку и ощупывая сильную спину. Как только одна из моих рук поднимается выше, тот берет её в свою и кладет себе на щеку. В моем животе начинают порхать бабочки, ведь в голове мысли о том, что эти действия вызваны любовью, а не попыткой скрыть метку. Я отрывисто дышу, прогибаюсь в спине, прикрываю глаза, кусаю губы. Всё тело горит и просит продолжения, однако меня не прекращают мучать поцелуями. А мне даже нравится это чувство ожидания большего. Когда во время представления последующих действий партнёра, низ живота сводит, щеки краснеют, а руки подрагивают. В голове не осталось ничего, кроме желания и мыслей о сильной любви. — У тебя есть презерватив? Обещаю, в этот раз я буду следить за ним. Узла у меня быть не должно, у меня же нет гона, а у тебя — течки, — взволнованно проговорил отстранившийся от меня Россия. — Боже, если ты будешь думать об этом так усердно, то вообще не кончишь, — усмехаюсь, проводя пальцем по скулам того и целуя в нос. — Может, это будет и к лучшему. Не хочу принести тебе ещё больше проблем, — хмурится Росс, ладонью надавливая на мой член через ткань нижнего белья, что вызывает у меня тихий неожиданный стон. Так жарко. — Знаешь, какой единственный плюс беременности? Отсутвие течки. Я не могу забеременеть, пока её нет, а это значит, что мы обойдёмся без презерватива. — Это точно? — Да, я спрашивал у врача. — какой чёрт дёрнул меня спросить это тогда непонятно, но полученная информация оказалась полезной. Русский на последок оставляет влажную дорожку от моего плеча до низа живота, минуя ключицы, грудь, косточки ребер, и снимает с меня трусы. Он переворачивает меня на левый бок, ложась рядом, за мной, и проводит пальцами между моих ягодиц, стараясь заставить мой анал расслабиться. — Погоди, держи, — открываю верхний ящик прикроватной тумбочки и протягиваю альфе лубрикант. — Так вот что ты сюда принес. Сразу рассчитывал на секс? — Ну, как я могу упустить мгновения наедине и не переспать? Может, у нас больше не выпадет такого шанса? Партнёр вскрывает новую упаковку, берет в руки тюбик и выливает из него немного жидкости на палец. Положив лубрикант рядом, он приближается ко мне, целуя каждый сантиметр моего покрасневшего лица, пока средним пальцем размазывает смазку по сжатому кольцу и медленно проникает внутрь на две фаланги. Я вздрагиваю, ахаю и тихо мычу, смотря томным взглядом на Россию. — Ты внутри немного напряжён, расслабься, — тот медленно толкает палец глубже. — Что за странная поза такая, Росс? — довольно улыбаюсь, приподнимая правую ногу, чтобы проникновение было осуществить проще. — Хочу, чтобы ты отдохнул после трудного дня и получил удовольствие без усилий с твоей стороны. Просто расслабься. — Ты ж мой сладкий, — откидываю голову, кусая щеки изнутри. В голове русского вновь вспыхнуло воспоминание о плане, которое портило весь настрой. Он слегка хмурится, берет меня за подбородок и притягивает к себе, начиная новый долгий поцелуй, что отвлекает от мыслей. К первому пальцу медленно присоединяется второй, из-за чего я сдавленно постанывая в губы партнёра, сжимая одеяло. Мое кольцо мышц пульсировало, ноги сводило, а в груди всё цвело. Я хотел, чтобы мне вставили прямо сейчас, но понимал, что без должной подготовки буду чувствовать ужасную боль. Длинный палец нажимает на дырочку, которая сжимается, но тут же расслабляется для растяжки. Он проникает ещё глубже, доставляя мне больше удовольствия, нежели дискомфорта. Я возбужден до предела и, кажется, готов сейчас приостановить все прелюдии, усесться на бедра альфы и самому задать темп дальнейших толчков. Россия прогибает пальцы то в одну, то в другую сторону, ощупывая пульсирующие стенки внутри и ища нужную зону. Они входят полностью, продолжая массировать нервные окончания, чему заставляют меня схватиться за руку Росса и тихо вздыхать от удовольствия, прогибаясь и извиваясь, словно кошка. — Я так по тебе скучал. Лежал ночами и думал, как ты там. Справляешься ли? — он наклоняется к моему уху, начиная тихо шептать, пока продолжал двигаться внутри меня. Его дыхание щекотало и заставляло тихо посмеиваться. — Когда СССР рассказал, что сорвал с тебя очки, то я стал паниковать. Так хотелось обнять тебя и успокоить. Ты ведь был расстроен? — Да, — протягиваю я, правой рукой обнимая русского за шею и приближаясь к его губам, хотя поцеловать, как издаю сладкий громкий стон, сжимая волосы альфы. Пальцы внутри меня наткнулись на нужную точку. — Стой, вот тут? — с ухмылкой спрашивает меня он, повторно, только сильнее, надавливая на верхнюю стенку. — А-аh, yeah! M-m-m, — закатываю глаза, пока по телу бежит приятная дрожь. — Russia… — Да, мой милый? — продолжает шептать тот, языком касаясь моей мочки уха. — Быстрее, — промычал я, прикусив губу и закрыв глаза, — пожалуйста. Альфа слушается, начиная дваигать пальцами быстрее, и на этот раз четко попадать по чувствительной зоне. Я, уже не скрывая чувств, ставленно постанываю, ловя кайф от таких простых движений. Боже, я даже не дотрагивался до себя, но готов кончить с минуты на минуту. То один, то второй палец поочередно выходят из меня и по новой толкаются внутрь. Откидываю голову, перед глазами всё плывет, ртом жадно хватаю воздух. В меня входит ещё один палец, а я тихо вскрикиваю, изливаясь себе на живот. — Ты кончил от растяжки? — усмехается Россия, вытаскивая из меня пальцы. По телу проходится жар. — А ты бы ещё дольше меня растягивал, — буркнул я в ответ, отходя от фейерверка эмоций. — Я не хотел, чтобы тебе было больно. Тем более ты в положении. — Волнуешься за меня, — хитро улыбаюсь я, поднимаясь с кровати и толкая Росса так, чтобы он сел. Усаживаюсь ему на бедра, прижимая его самого к спинке кровати и игриво смотря в глаза. — Видишь, как я тоже скучал по тебе? Боже, если ты сейчас мне не вставишь, то я откинусь от перевозбуждения. Русский кладет руки мне на бедра, спускаясь ниже и оглаживая ягодицы. — Не думал, что ещё хоть раз мне выпадет шанс сжимать твои бедра, — усмехается он. Я впиваюсь в его губы своими, беря главную роль в поцелуе на себя, пока постепенно, нежными движениями, поднимал футболку альфы, параллельно проникая под нее и дотрагиваясь до накаченного торса. Россия помогает мне освободить его от лишней одежды, на пару секунд прерывая лобызания и возвращаясь. Он не теряет время зря, снимает с себя и нижнее белье, берет в руку орган и выдавливает на него немного смазки, распределяя по всей длине. Я медленно отстраняюсь от лица Росса, томно вздыхая и приставляя к проходу член. — Смазка такая холодная, — кладу голову на плечо тяжело дышащего русского, которому уже самому не терпится. — Но так даже приятнее. Насаживаюсь на головку пениса на небольшую длину и тихо вздыхаю, стараясь привыкнуть. Альфа откидывает голову, руками поглаживает мои плечи, выступающие ребра, грудь, живот. — Тебе не трудно? Ты сам говорил, что у тебя всё болит. — Ради удовольствия с любимым альфой я готов потерпеть, — после этих слов насаживаюсь ещё, беря в себя всю головку, и прогибаюсь в спине с довольной улыбкой, — Mh, fuck… — Тебе не больно? — Нет, — в подтверждение словам двигаю бедрами ниже, пока член не проникает в меня наполовину. Стенки внутри сжимаются и пульсируют. — Малыш, ты хотел бы со мной съехаться вновь? — делая медленные толчки, спрашивает Россия. Он сжимает мою талию, закусывает губу и тихо выдыхает. — Я… — не могу даже составить грамотное предложение в своей голове, только охая. Так жарко и хорошо. Я теряю разум от этих чувств. А ещё он вновь назвал меня малышом. Я таю. Живот скручивает, при каждом толчке по теплу растекается тепло и чувство удовлетворения. Шаловливые руки Росса зажимают мой пенис в ладони, проводя по чувствительной головке и начиная медленно надрачивать мне. — Стой, Раш. Нет, — хриплые стон вырывается из моей груди. Мои бедра двигаются синхронной с бедрами партнёра. Член приятно раздвигает стенки всё глубже и глубже, так ещё к этому добавляются быстрые движения на моем члене. — Не остановлюсь, пока не ответишь на вопрос, — тот ускоряет действия рукой. Я поднимаю голову, смотря в глаза русского и ухмыляюсь, насаживаясь до конца и обнимая его за шею. — Вот засранец, — довольно фыркнул он. Чувствую, как колотится его сердце, а вид его наслаждающегося лица возбуждает ещё больше. Из моих уст вырываются короткие фразы, что повествуют о том, как мне сейчас хорошо и как бы я хотел большего. Задевая членом чувствительные точки, по телу бегут мурашки и разряды неописуемого удовольствия. Русский стал чаще издавать звуки, его щеки покраснели, а руки слушаются уже хуже. Он сжимает мои бедра сильнее, смотрит помутневшим взглядом и через пару мгновений кончает, издав тихий стон. Теплая сперма разливается во мне, орган внутри пульсирует. Альфа глубоко дышит, приобнимает меня. Любые мысли о вине не подступают даже близко, ведь единственное, о чем он в состоянии думать: то, как он меня любит. Партнёр вдыхает аромат моего тела и целует меня в щеку. Я же, не дошедший до пика, не так доволен завершению акта, потому вновь меняю положение наших тел. Теперь Россия нависает надо мной, а я довольно приобнимаю его ногами и руками. Он проводит по своему органу ладонью, приставляя тот к моей растянутой дырке, пару раз трётся между ягодицами и надавливает на неё, проникая внутрь. Сейчас член входит намного проще и приносит больше приятных ощущений. Дыхание в момент становится сбитым. Я выдаю громкий стон, пока в меня входят сразу до конца. Хватаюсь руками за спину Росса, короткими ноготками царапая. Он болезненно шипит, и я тут же опоминаюсь, после извиняюсь. Русский сжимает мои руки в своих, образовывая из пальцев замок и прижимает те к кровати, начиная движение бедрами. Я сцепляю зубы, на выдохе проговариваю имя партнёра. Сейчас мне на душе намного легче, чем в прошлые разы, ведь альфа знает о моём прошлом и теперь действует более бережно и осторожно, понимая причину возможных переживаний. Когда партнёр с моего разрешения делает более грубые толчки, они быстро приводят к ощущениям перед оргазмом. К ощущениям, когда ты словно в тумане. Я даже перестаю чувствовать свои ноги. Россия с восхищением разглядывает мои искусные губы, закатывающиеся глаза, растрёпанные влажные волосы. Этот прекрасный, по его мнению, вид в сочетании с чувствами ниже доводят тело до мелкой дрожи. Своими пальцами сжимаю пальцы Росса сильнее, пульсация проходится по туловищу, выдаю громкий писк и, изгибаясь в последний раз, кончаю вновь. Ощущение кайфа затянуло весь разум, из-за чего я снова не могу саязять и пару слов. Ещё одной быстрое движение бедер русского, и он медленно выходит и изливается себе в руку. — Надо было… Ах… В меня, — бормочу я, без сил лежа на простыне. — А тебе это нравится? — ища глазами что-то, чем можно было вытереться, спрашивает он. — Да, — хрипло протягиваю, тяжело дыша. — Блять, мне понравилось. Давай будем делать это чаще? — Ты же беремен. Это никак не отразится на тебе? — Так говоришь, словно я болею, а не беремен, — усмехаюсь, пока толчками из меня выходит сперма ещё с прошлого окончания альфы. — Беременность действительно отчасти болезнь, — перерыв ящики тумб, он все же нашел две влажные салфетки, одной из которой вытер свои руку и орган, а другую протянул мне. — Нет, сам, — потягиваюсь я, практически мурлыча. Я настолько расслаблен, что не могу заставить себя даже двинуться. — Ох, ну ладно, — слегка улыбается он, залезая обратно на кровать и салфеткой вытирает всю сперму. — Надо будет что-то стелить в следущий раз, — качает головой тот, видя пятно на одеяле от вытекающего из меня семени. — Надо будет, — с улыбкой выдыхаю я, пряча лицо в подушку. — Давай быстро застираем, пока не въелось? — Нет, я хочу спать, — закрываю глаза. — Всё завтра. Это не так критично. Россия выкидывает салфетки в урну, стоящую в коридоре, возвращается обратно и валится рядом со мной, забираясь под одеяло. Лениво натягиваю на себя нижнее белье и тоже накрываюсь. Росс выключает свет лампы и с улыбкой переворачивается на левый бок, кладя свою руку мне на живот и начиная его поглаживать. — А ты мне так и не ответил, хотел бы жить со мной вновь, — он прикрывает глаза. — Конечно, хотел бы, дурашка. Что за гупые вопросы? — Я могу это организовать, — набравшись уверенности и вовсе забыв про план, предлагает русский. — Правда? И как же? — я бы отреагировал во много раз ярче, однако меня безумно клонило в сон. — Ну, буду говорить Союзу, что живу один, а на самом деле с тобой. — Да, я хотел бы! У тебя не будет проблем после этого? — Нет, я всё продумал. Кстати, где мой подаренный кулон? — Он в ящике. Не хочу его потерять, — растерянно произнес я, вспоминая, что с подарком на самом деле. Я порвал цепочку от него. — Ну и отлично, — успокаивается альфа. Чёрт, я испортил такую дорогую вещь! Нужно будет отнести кулон в ремонт с надеждой, что его починят. А если нет? Что я скажу России? Он так расстроиться! Ладно, пока не время паниковать. Вроде бы там не так трудно его поченить. В крайнем случае куплю новую цепочку, максимально похожую. — С днём рождения тебя, Рашенька. Я надеюсь, мне хоть немного удалось поднять тебе настроение. — Это был лучший день в моей жизни после того дня, когда мы впервые встретились, — он целует меня в лоб. Веки становятся всё тяжелее, и я с лёгкой улыбкой отправляюсь в царство Морфея. Я до безумия рад засыпать в одной кровати с Россом. Как долго я мечтал об этом? Сейчас я самый счастливый человек на свете. Русский дожидается, когда я окончательно усну и отстраняется от меня, поднимая корпус с кровати. Он болезненно простонал, дотрагиваясь до лопатки. Ее жутко ломило, а скрывать эту боль становилось всё труднее. — Боже, как она болит, — тихо проныл тот, параллельно ища футболку. — Аме не увидел это клеймо и на том спасибо. Да уж, натёр я её хорошо в последние дни. То неудобные костюмы, то теперь секс, во время которого я прижимался раной к чему-то. Надевая футболку, он вздыхает и ложится на правый бок, где мог бы дать ране «отдохнуть». Я во сне переворачиваюсь и прижимаюсь к альфе, что-то бурча под нос. Партнёр с облегчением выдыхает. Любая боль становится неважной для него, когда он видит счастливого меня. Для этой эмоции на моем лице он и живёт.***
Россия ворочается во сне и морщится. Ему опять снится всё тот же кошмар. Даже в такой счастливый день он не покидает его. В этот раз события во сне отличались от предыдущих. Обычно убийство меня происходило, когда я был загнана в угол и уже не мог убежать от обезумевшего Росса. В этом же сновидении у нас была погоня в лесу, застеленным белым снегом, в которой я практически смог спрятаться за каким-то деревом. Но неожиданно я слышу голос русского не так далеко от себя и опять начинаю бежать. Только в этот раз мне простреливают ногу. Я валюсь на землю с громким криком и тут же хватаюсь за рану, наблюдая, как из нее рекой течет кровь. Передо мной появляется альфа, который с болью смотрит на меня и еле-еле сдерживает подступивший слезы. Он начинает признаваться, что не хотел, что его вынудили. Я откидываюсь на землю и смотрю в белое небо, где пролетает серая птица. — Я хотел избежать этого, но мне пришлось, — закрыв лицо рукой, печально процедил тот. — Я прощаю тебя. Ты не виноват, я понимаю это, — с грустной улыбкой отвечаю я. — Ты долго пытался найти выход, но, видимо, такова судьба. Я не держу на тебя зла. Ты в любом случае навсегда останешься моим любимым альфой. Альфа сцепляет зубы и начинает тихо плакать. Ему стало ещё больнее и тоскливее. «Я должен был услышать не это! Не это! Я должен был выслушать, как ты ненавидишь меня, а не любишь после этого всего!», — кричал у себя в мыслях тот, смотря как мои глаза медленно закрываются. Россия опять просыпается, не имея сил больше вынести этот кошмар. В его горле ком. Росс быстро осматривает комнату и видит меня, мирно спящего на кровати. Я приобнимаю его руку, ногами обвив его ногу и тихо сплю. Русский тут же успокаивается и умиляется мне. Он проводит ладонью по моим растрёпанным волосам, подмечая в голове, какой я утром красивый, и переводит взгляд на часы, висящие на стене перед ним. Шесть утра. Альфа смотрит в окно и видит там яркое солнце. «Сегодня во сне он сказал, что прощает меня. Обычно же он безмолвно умирал», — тот хмурится и мотает головой. — «О чём я вообще думаю? Это бред моего мозга. Опять я только и думал о плане, вот и приснилось. Я — маленький мальчик, чтобы из-за кошмаров переживать?» — Аме, я обещаю тебе, что сделаю всё, дабы такого сюжета никогда не было в твоей жизни, — тихо шепчет мне Россия, собираясь вставать с кровати. — Ты что-то сказал? — неожиданно проснулся я. Я разлипляю сонные глаза, смотря на встающего Росса. — Ты куда? — заспанно спрашиваю я. — Я в номер. Я должен прийти туда раньше, чем Союз проснется. Пусть он и отпустил меня, но если поймет, что меня и ночью не было, то у меня могут быть проблемы, — беря свои брюки со стула, что стоял рядом с тумбочкой, он спешно их надевает. — А так, если вернусь до его пробуждения, то он подумает, мол, вернулся поздно ночью. — Опять спать одному, — вздыхаю я, обнимая подушку русского и утыкаясь в неё носом. «А Канада был прав, когда говорил, что Аме спит с моей подушкой», — подмечает у себя в мыслях русский. — Я обещаю, что скоро мы будем жить вновь вместе. — Раш, — сонно говорю я, закрывая глаза. — В прихожей, в верхнем ящике тумбы, лежат твои ключи. Возьми их и приходи ко мне, когда захочешь, без разрешения. Неважно занят я или меня вообще нет дома. Можешь прятаться от Союза, если вдруг. Уверен, в моей квартире он не догадается искать. Просто веди себя так, словно это и твой дом тоже. Я все равно давно не воспринимаю эту квартиру, как свою. — Спасибо, малыш, — мягко улыбается тот, наклоняется ко мне, целует на прощание и закрывает дверь комнаты. Я тут же проваливаюсь в сон. Россия обувается в прихожей и перед выходом смотрится в зеркало. — Вроде не видно, что я этой ночью переспал с врагом, — усмехнулся сам себе он. Рука тянется в ручкам ящика тумбы, чтобы взять ключи, как я и просил, но неожиданно Росс вспоминает сон. — Аме правильно сказал, что я испортил ему жизнь. Все его проблемы из-за меня. И беременность, и нервные срывы, и теперь ещё этот чёртов план. Как после этого я могу так беззаботно приходить к нему? Рука отстраняется от ручки ящика, русский вздыхает и быстро покидает квартиру, закрыв за собой дверь.***
— Россия, почему ты не взял ключи? — встретившись на собрании уже ближе к концу месяца, я потащил Росса на разговор в укромное место. — Я был очень расстроен, когда утром увидел, что ключи на месте. И от тебя ни слуху, ни духу. Вообще повезло, что собрания совпали, иначе не увиделись бы! — сложив руки на груди, отчитываю оппонента. — Я совсем забыл про них, пока думал, как бы незаметно в номер проникнуть. Прости, — нашел оправдание тот. — Какой ты рассеяный! — фыркнул я, доставая ключи из заднего кармана брюк и кладя их в руки русскому. — Вот, передаю так, чтобы больше не забывал. — Спасибо. — А что насчёт переезда? Когда мне тебя ждать? Я просто со следующей недели планирую уйти в декрет и больше вот так мы с тобой уже не увидимся. — Союз к началу июля уедет домой, а я за это время хотел собрать все шмотки, арендовать номер в другом отеле, подальше от этого, будто действительно там живу, и уехать к тебе. В любом случае раз имею ключи, то зайду к тебе и всё скажу ближе к дате. Можно? — Я же сказал, что можешь приходить без разрешения. — Ах, точно, — вспомнил тот, виновато закусив губу. — Через пять минут начало собрания. Не опаздывай, — машу альфе рукой на прощание и ухожу. Россия грустнеет, смотря на ключи в руках. — Вот испортил ему жизнь и теперь избегаю его. Я должен исправиться и показать ему, что действительно люблю. Я обещал дарить радость, а расстраиваю своим чувством вины. С этой секунды я веду себя как благоразумный альфа. Тем более Аме уходит в декрет. Я обязан быть рядом, а не сбегать, опять выдумав себе проблем, — чётко решает тот. Я пару дней назад отнес кулон в ремонт. Мастера удивились такому антиквариату, некоторые сразу отказались браться за такую кропотливую работу. Одна девушка, рассмотрев поломку, сказала, что возьмётся за это. Цепочка сама по себе была очень тонкая, а разорванные звенья было трудно соединить вновь, однако она решила заняться этим. Я был рад, что смог порвать только цепочку, а от удара об стену, сам кулон не пострадал.