***
На ходу Эд допивает чай, выскакивает из своего угла в комнате, раскачивая ширму, разделяющую пространство на две рабочие зоны, отмахивается от поднявшегося Арсения и высовывается за дверь: — Подождите, пожалуйста, до своего времени, Александра, — не просит, а требует Эд, не давая заглянуть внутрь комнаты. — Еще семь минут. И бесшумно прикрывает дверь, получив согласный кивок. — Так, Арс, к тебе там клиентка пришла. Шо-то с парнем у нее — пропал, на связь не выходит. В общем, частая история. Но тут и двух недель не прошло с момента пропажи. В общем, она тебе все расскажет сама, — Эд приближается к столу Арсения, садится на подлокотник его кресла и целует его в макушку, заглядывая в саквояж, стоящий на его коленях. — Я туда и обратно, ладно? Обед нам возьму, ты же голоден? — Было бы славно поесть между сеансами, — соглашается Арсений, прижимаясь лбом к его плечу и отвлекаясь от поиска специальных тоненьких маленьких спичек в саквояже. — Шо тебе взять? — Что угодно, я все ем, ты же знаешь, — он поднимает на Эда глаза и вздыхает. — Мне определенно надо в ближайшие дни съездить на кладбище. Сил никаких не остается на работу — быстро заебываюсь. Есть там окошечки? — Должны быть, я позже тебе скажу, когда всех клиентов обзвоню и узнаю, придут ли, — Эд гладит его по голове, улыбается мягко и подмигивает. — Если не найду, то съезжу с тобой ночью. Арсений закатывает глаза, опуская голову и шутливо бодая его грудь лбом. Сколько раз уже говорят об этом, столько Эд и шутит про то, что Арсений один на кладбище ночью не справится. А он, на самом деле, еще как справится! И справлялся уже раз сто, не испытывая никакого ужаса от могильных плит и лиц на них и опасаясь лишь каких-нибудь пьющих придурков, которые могут решить его ограбить по дороге. А уж ночью на кладбище можно встретить кого угодно. — Все, помчал, можешь принимать клиентку хоть сейчас, — на прощание снова чмокнув Арсения в макушку, Эд поднимается, забирает с крючка у двери куртку, ворчит себе под нос: — Потом ботинки опять мыть, чтобы не наговнить тут, упиздела эта слякоть, — и выходит из комнаты, кивая ждущей за дверью Александре. — Можете проходить, Арсений готов.***
Не отрываясь от переписки в мобильнике, Эд встает в очередь к небольшому окошечку выносного кафе и опирается бедром на низкую сплошную подставку для сумок и пакетов. Иллюзий по поводу быстрого обслуживания он не испытывает и потому совсем не отвлекается на мир вокруг, проверяя рабочие чаты, заглядывая в паблик тату-салона, где сам бьется, и пытаясь убить время. С крыши близлежащего здания с громким трепыханием крыльев слетает несколько голубей, и Эд реагирует на подсознательном уровне — поднимает и поворачивает голову в сторону звука. И случайно, от нечего делать поведя глазами по улице и очереди, продолжающейся за ним, встречается взглядом с кудрявым парнем в молочном пальто. А затем тут же отворачивается, мысленно посылая Арсения к черту и тут же думая, что Арсению не будет там плохо: он найдет тему для разговора даже с чертом. Значит, Арс прав насчет кудрявого парня, который появится в его жизни. Но это ничуть не меняет ситуации — с ним надо познакомиться, одних сил Арсения недостаточно. Можно десять раз упустить важного человека еще до знакомства лишь по причине нерешительности. Нерешительность — это не про Эда. Он убирает мобильник в карман куртки, окидывает взглядом очередь перед собой — торопиться ему некуда, и пропустить пару человек вперед себя ради знакомства с парнем — хорошая идея. — Познакомимся? — только выйдя из очереди и остановившись возле этого кудрявого парня, Эд обворожительно улыбается ему и склоняет голову к плечу, любопытно присматриваясь и уже представляя, как будет зацеловывать Арсения в щеки за те слова. — Пройдемся, кофе попьем, если не спешишь. — Не спешу. Когда парень качает головой, его кудряшки так мило потряхивает — и Эд готов поспорить, что завизжал бы от восторга, если бы не люди вокруг. — Эд, — он протягивает ладонь, и на его татуировки тут же падает заинтересованный взгляд. — Егор. Мысленно Эд наговаривает это имя раз пятьдесят и приходит к выводу, что имя отличное. Он, в общем, не судит по имени — кто-то не любит Никит или Вань, а ему, откровенно говоря, поебать. Хоть с Порфирием общаться, хоть с Владом. — Расскажешь, чего значат? Егор указывает взглядом на забитые ладони, не подозревая, что у Эда еще десяток татуировок под одеждой. Их, конечно, смотреть не при первой встрече, но когда-то скоро он их точно оценит. — Расскажу. С тебя рассказ про себя, — в шуточной манере «ты — мне, я — тебе» просит Эд, подмигивая, и Егор согласно кивает, как будто всю жизнь ждал этой просьбы от кого-нибудь, чтобы поделиться своей жизнью. — Учусь, работаю в клубе, — и под вопросительным взглядом уточняет, — Не, никакого криминала или проституции. Я и диджей иногда, и по уборке «випок» помогаю, и за баром могу постоять. Правда, сейчас напряженка... Но это не про меня уже. Я тебе как-нибудь в другой раз об этом... — А другой раз будет? — Если хочешь, — соглашается Егор, уже зная, что через минут пятнадцать напишет ему свой номер телефона на стаканчике кофе. — На фортепиано играю, если где подвернется такая работа. Но, сам понимаешь, мало кому нужно мое музыкальное образование, если можно настроить аппаратуру так, что будет играть не хуже меня. Теперь ты. — Хардкор — это для выебонов, красиво смотрится, да? — кинув взгляд на движущуюся очередь, Эд протягивает ему ладони, и тот берет их в свои, чтобы получше рассмотреть татуировки. — То, шо тут типа кости, — это я просто так сделал, жизнь-смерть, все дела. Тут череп — это пушка-петарда, скажи? Это лучшая из моих татуировок. Я даже таких не бил. — А ты бьешь? — Бью, — с удовольствием замечает Эд, отнимает одну свою ладонь и чуть приподнимает на макушку шапку, — Тут «Не виновен», это нюанс из юности-юности. Я во многое втюхивался, меня едва-едва утянул из чернухи, — мысленно он добавляет, что попадает после этого в другую чернуху, уже магическую, — мой лучший друг. Это прекрасный человек, вас когда-то обязательно надо будет познакомить. У него в голове планета. — Уже предвкушаю. А есть еще? Егор снова возвращает тему разговора к татуировкам, и Эд уже хочет начать рассказывать про татуировки на груди и руках, на шее и коленях, но не успевает, потому что подходит их очередь покупать. Заказывает Эд, уточнив у Егора его любимый кофе, и они молчат, пока ждут два бумажных стаканчика в крошечную зеленую крапинку. За обедом для себя и Арсения он зайдет позже — наверное, Арс его поймет, если поедят они на полчаса позже обычного. По ощущениям, Эд Егора знает не десять минут, а как минимум года три, потому что разговор хорошо перетекает из русла в русло, затрагивая самые разные темы — от хуевости власти, которая всех откровенно заебала, до рассуждений про хороший рецепт сырного супа, которым Егор обещает Эда когда-нибудь накормить. И мысль, что Егор уже хочет позвать его к себе, разливается под сердцем у Эда тепло-тревожной волной — они толком друг друга не знают, а Егор так спокойно говорит об этом. Пока тот со смехом вспоминает историю из музыкальной школы и периодически прерывается на глоток карамельного латте, Эд фоном рассуждает о том, что жизнь с Арсением убивает в нем всю социальную дурь, чего не смогла сделать еще давно-давно его мать. Еще лет шесть назад Эд без вопросов мог укатывать на квартиры к едва знакомым людям и пить там беспробудно, не опасаясь, что его могут убить, ограбить или наебать. Арсений, не желая этого и не замечая, помогает Эду поменяться в хорошую сторону — не насильно ломает, выкидывая алкоголь или ходя на тусовки, чтобы не давать принимать всякую гадость, до которой Эд так и не добрался только благодаря ему, а показывает свой образ жизни, предлагает варианты и увлекает Эда своими способностями, рассказывая про ритуалы или собственные чувства. А уже из этого выливается работа, которой они занимаются и сейчас и которая Эду, несмотря на все, нравится. — Я оставлю тебе свой номер, — улыбается Егор, обнажая белые ровные зубы, передает свой почти пустой стаканчик Эду, достает из рюкзака ручку и пишет прямо на стаканчике Эда, перехватив его и аккуратно придерживая, чтобы не создать неловкую ситуацию. — Мне нужно на автобус. Сам, наверное, понимаешь, совмещать работу и учебу — тот еще пиздец. Ты напиши мне вечером. Оба знают — можно сейчас же обменяться страницами во ВКонтакте или аккаунтами в Телеграме, но делают из будущего общения не легкую данность, а маленькую повседневную мечту, потому Егор и пишет номер телефона на стаканчике из-под кофе, а Эд не возражает и не пытается в ответ дать свой. Оба понимают — Эд напишет, и они продолжат общение, вероятно, очень скоро начав переходить всякие имеющиеся рамки по соотношению времени, прошедшего со знакомства, и уровня близости.***
Как только Александра входит и остается у дверей снять куртку, Арсений испытывает необъяснимое желание сблизиться. У него в последнее время много чего происходит впервые, и вот сейчас Арсений уверен, что она увлекает его чем-то внутренним, тем, что он еще не увидел. Речь не про душевную красоту, а про ее жизнь. Пока она достает из сумки фотографию и серебряное кольцо в тканевом пакетике, Арсений не может оторвать взгляд от каждого ее движения, точно, пропустив, тотчас умрет. Но пододвинутой фотографии с молодым парнем, может, чуть старше самого Арсения, хватает, чтобы он перестал ощущать эту непонятную тягу и включился в работу. Наверное, он действительно заработался. — Это мой парень, — она указывает глазами на лежащую перед Арсением фотографию и развязывает шнурки на мешочке, чтобы в следующую секунду положить рядом серебряное массивное кольцо. — Он пропал две недели назад. Я вернулась с ночной смены, а дома его нет, все вещи на месте. Телефон уже тогда был выключен. Мне очень нужна ваша помощь. Полиция только после заявления его родителей начала хоть какие-то телодвижения, но им наплевать на Антона, искать не станут, я уверена. — Я, конечно, не поисковик, но давайте попробуем, — соглашается (а что еще он может сделать, особенно после тяги к ней?) Арсений, беря в руки кольцо. — Антон, верно? — Да. — А вы не думаете, что он мог вас таким образом кинуть? — Нет, Арсений, не мог, — Александра совершенно спокойна, осторожна и предусмотрительна, и ему это сразу бросается в глаза. — Он бы нашего кота не оставил никогда без еды и воды, а значит, он ушел значительно раньше, чем я вернулась. Может, почти сразу после моего ухода на ночную смену. — Я посмотрю через вас, но сначала... Эта попытка пойти неординарным путем будет еще долго водить Арсения за нос, как бы он ни пытался вывернуться. И ее уже никак не исправить, потому что Арсений, рассчитывая на что-то важное в Александре, теряет важную нить и время. Он просто упускает ее, раскрыв пальцы над пропастью вечного. Не объясняя ничего, Арсений зажигает белую свечу, подносит к фотографии и отстраненно оглядывает лицо молодого человека на ней, замечая широченную улыбку, светлые кудрявые волосы (где-то здесь появляется мысль, что он может быть в будущем связан с Эдом, но наличие Александры отводит его в сторону) и едва заметную родинку на кончике носа. Разум у него отключается, старание найти рациональный ответ уходит, и Арсений погружается в слова, которые слышит у себя то внутри головы, то за плечом, и теплую энергетику, исходящую от фотографии. — Живой, — успокаивает он, вспоминая, когда еще у него был случай работы с пропавшим, но живым человеком. — Но с головой что-то не так как будто... Ладно, давайте через вас. Арсений выдохом тушит пламя, берет в руки вычищенное зеркало, поднимает взгляд на ждущую хоть чего-нибудь Александру и тут же возвращает глаза к своему чуть мутному отражению. Затем он собирает вокруг себя черные свечи, клинок, достает из-под стола бутылку водки, которую ставит так громко, что Александра вздрагивает, и осматривает все это перед собой с некоторой оценкой. Зеркало он подпирает твердым чехлом из-под клинка, чтобы можно было не наклоняться над столом чересчур сильно, располагает ближе к себе и отточенным движением откупоривает бутылку, чтобы вымыть водкой ладони, налить несколько капель на свое же отражение и дать им прочертить влажные полосы. Бутылка так и остается открытой на столе, а Арсений зажигает черную нетолстую свечу, ставит ее в подсвечник возле зеркала и берется за роскошно переливающийся клинок с вымытым лезвием. — Крови дадите своей? — Александра, только услышав вопрос, кивает. Арсений, честно сказать, не понимает ее отношения к парню, которого смотрит, потому что с одной стороны она выглядит чересчур спокойной, а с другой — безумно решительной. Обыкновенно люди мнутся, но соглашаются, а Александра даже не обдумывает этот вопрос и сразу дает утвердительный ответ — возможно, она смотрит всякие передачи про «экстрасенсов», поэтому готова дать Арсению хоть кровь, хоть волосы, хоть деньги для разговора с бесом. Ей несомненно везет, потому что Арсений если и платит черным силам за работу, то использует свои деньги, а с клиентов сверх заданной суммы не берет. А кровь-то у всех разная для магии, потому что несет информацию не по группе, а по жизни человека. — Давайте руку, — Арсений кладет на стол руку с раскрытой ладонью, сжимает сейчас же протянутые чужие пальцы, закрывает глаза на пару мгновений и считывает то, что считает нужным на данный момент. — Вы не очень-то и близки. Так друг или парень? — Парень. Спорить он не собирается, не ему читать лекции на тему здоровых отношений и поведения в них обеих сторон, поэтому он молча прокалывает ее средний палец, тянет на себя, заставляя подняться из кресла, массирующими движениями сгоняет кровь к кончику и выдавливает с сильным нажимом на зеркало несколько капель. У себя Арсений берет значительно больше, да и палец не прокалывает, а надрезает ту подушечку, на которой уже зажили предыдущие ранки. Их кровь на зеркале — по разным местам. Не стирая с пальца алых разводов, Арсений берет со стола кольцо, сжимает его в кулаке до боли в мышцах, достает из подсвечника черную свечу с уже потекшим воском и оставляет руку на безопасном расстоянии от зеркала. — Открывай мне все, открывай, все показывай, — он вглядывается в зеркало с внимательным прищуром, точно ищет кого-то, кроме себя, в отражении. — Покажи, что с ним, покажи мне, все покажи, говор-рю. И тут его глаза в зеркале становятся зелеными на пару мгновений — Арсений отклоняется, удивленно закусывая губу, и потерянно промаргивается. — Что-то не так? — Помолчите, — обрывает ее Арсений, возвращаясь к зеркалу. — Открывай, открывай, говорю, открывай мне все, — и через пару минут нашептывания заговаривает. — Сзади вас мужчина стоит. Лысенький такой, ростом с меня. Александра хочет обернуться, но оторвать глаз от Арсения не может. — Обнимает вас за плечи, — для удобства надев кольцо себе на безымянный палец, Арсений поднимает со свечой в руке, обходит стол и становится за спиной Александры, кладя свободную ладонь ей на плечи. — Был бы живой, так бы и обнимал. Отец ваш. Умер года полтора назад, — он возвращается в кресло и склоняет голову, смотря Александре за спину и наглаживая себе шею. — Дышать тяжело, задушили его. И голова слева, — заведя руку за спину, Арсений гладит затылок с левой стороны, — болит. Убили его. Пара мужиков таких, — поморщившись, он склоняется к зеркалу. — Покажи, покажи мне, почему убили, покажи, — словно выслушав ответ из темного мира, Арсений продолжает говорить. — За бабло убили, говорит. Это не мои слова, а его. Арсений определяет мужской ту сущность, с которой беседует, чтобы хоть как-то обозначать этот черно-серый энергетический комок, видимый им в отражении. — Грубо могу говорить, это его слова, — он кивает на зеркало, не уводя взгляда от духа за спиной Александры. — Отец вам говорит, чтобы вы не связывались со всем этим, матерится на меня стоит. — Да, он так мог общаться... На матах. Только Арсений хочет отойти от семьи Александры и вернуться к жизни Антона, берет его фотографию со стола и просматривает ее через огонь, поднеся к зеркалу, как дверь в комнату с грохотом ручки распахивается, и на пороге показывается перевозбужденный Эд с горящими глазами и в руках с шапкой, снятой с головы в эмоциональной порыве. — Арс, прикинь, ты прав был насчет кудрявенького, — опираясь на косяк рукой, Эд поднимает другую в капитулирующем жесте. — Я думал, вы закончили. Удаляюсь, — и бесшумно прикрывает дверь, выходя в коридор и решая, что вернуться за обедом будет лучшей идеей из имеющихся, чтобы Арсений и из-за этого не разозлился. Из-за того, как иногда Эд высказывается насчет работы Арсения с черной магией, все летит к чертовой матери. И продолжать сеанс просто бессмысленно, потому что настраиваться и возвращать потерянное придется до конца оплаченного времени. Это, конечно же, вина не Александры, и Арсений с извинением глядит на нее. — Я запишу вас на завтра, там есть свободное время. Бесплатно, — и решает чуть-чуть поправить, как считает, положение. — Начнем завтра сразу с вашего парня. Принесите еще его фотографий. Эту я оставлю, посмотрю вечером. Неизвестно как, но Александра соглашается, будто все происходящее не стоит для нее времени и денег, которые могли пойти, например, на оборудования для поисков. А еще забывает про кольцо, которое Арсений, надев во время работы, замечает только после ее ухода. И не снимает, потому что влечет его к этому поступку неимоверно, потому что совершенно не хочет лишаться его.***
После окончания сеансов Арсений просит Эда поехать с ним домой и остаться на ночь. Они так часто поступают без особенных причин, но на этот раз Эд не уверен в отсутствии мотивации у Арсения. Определенно, он преследует какую-то цель. И за время, потраченное на путь домой, Арсений ни словом, ни делом не объясняет свое поведение и по-дружески верно слушает про Егора, который, со слов Эда, «неебически красивый и умный, а еще кудрявый, все как доктор прописал». А уже в квартире Арсений озвучивает свое стремление не оставаться одному, прервав нечаянно очередной вздох по поводу того, какой Егор начитанный — они обмениваются инстаграмами, а у Егора в профиле много рецензий на литературу разных жанров и веков написания, и ими так восторгается Эд, читающий сейчас разве что истории клиентов перед тем, как их записать. — Мне нужно, чтобы ты проконтролировал мой выход из ритуала. Я хочу посмотреть сейчас кое-что. Это срочно. — А почему ты должен не выйти? — скептически приподнимает бровь Эд, то ли указывая на появившиеся сомнения, то ли интересуясь, чем таким серьезным Арс хочет заняться. — Чернуха твоя? — Чернуха, — соглашается Арсений, понимая, что Эд двести раз фукнет, но останется наблюдать и помогать тем, чем может. — Это очень важно. Мне кажется, что-то грядет, я чувствую это всем своим нутром, но не могу определить что, — зарываясь пальцами в волосы, он вздыхает и ловит на себе удивленно-любопытный взгляд. — Что? — Кольцо откуда? Утром не было. — А... — Арсений вновь вспоминает про него и виновато улыбается. — От клиентки. Ту, которую ты перезаписывал бесплатно на завтра. — Покойничье кольцо?! — Он живой, — цокает Арсений, точно эта информация — то, что Эд обязан знать. — Да и тебя многое не смущает, что я использую в работе, а тут кольцо — и сразу паника, что с покойника. — Еще бы ты путы с покойников или монеты с глаз притащил! — Ой, отстань ты, дурак, — смеясь, он шуточно пихает его в бок, а затем обнимает за пояс обеими руками и утыкается лбом в щеку. — Я попросил посидеть со мной. Или там, ну, за дверью... Чтобы если что-то пошло не так, ты разбил зеркало и меня вытащил из видений. Договорились? — Договорились, куда мне деваться? Не видно, чтобы Эд был прямо-таки расстроен. Он скорее удручен тем фактом, что Арсений тонет в черной магии не только в рабочей квартире, но и в той, где живет как обычный человек — преимущественно, спит. А через сон многое можно показывать, и приход покойников хочется исключить из программы на вечер. Не самое приятное для Арсения, несмотря на долгосрочность и частоту работы с духами, идти ночью выпить воды и сталкиваться с душой умершего в коридорном зеркале. Только это зеркало не используется им для ритуалов и только в это зеркало периодически сами по себе влезают чужие души или, что намного реже, сущности. Арсений не дурак, он всем своим зеркалам ставит защиту, чтобы избежать помех в работе и ночных рандеву с покойниками, но именно в это коридорное зеркало кто-нибудь да умудряется влезть. С зеркалом в ванной комнате такого не происходит, и это напрягает, но как-то фоном. Да и в него он ночью старается не смотреть. Нет, не боится. Он избегает встреч, как люди, переходящие улицу после замеченного вдалеке навязчивого друга или родственника. Или — пример похуже, но в духе Арсения — как сельские жители меняют путь, увидев ведьму (не в черных халатах, не с рогами, а обычную бабульку, которая в скандале из-за украденной курицы крикнула проклятье соседям, дом которых сгорел вместе с ними через неделю), идущую навстречу. Если Арсений в зеркало посмотрит, то потом там случится митинг усопших с главным лозунгом «Найди наших родственников и передай то-то и то-то». Помочь-то он рад, но не в три часа ночи и не в домашнем зеркале, в которое утром будет глядеться, расчесывая волосы перед выходом. А Эду, который иногда застает Арсения у этого зеркала, тоже кто-то видится. Чисто теоретически, работа с медиумом, поездки с ним по кладбищам, слушание молитв и нашептываний сказывается именно приобретением каких-то малых возможностей. И если Арсений видит вполне себе оформленный дух с головой, ногами, руками и морщинами у глаз, то Эд чувствует чье-то присутствие и видит боковым зрением плывущее округлое серое пятно. Но, в отличие от Арсения, у Эда возможности не прогрессируют совершенно.***
В середину гостиной выносится зеркало на ножках, рядом с ним для сохранности ковра Арсений стелет черное полотно, выкладывает нужные атрибуты сверху и садится рядом, поджимая колени под себя и в темноте комнаты видя себя в отражении. Ожидающий хоть каких-нибудь просьб Эд останавливается в дверях и оборачивается — по всей квартире выключен свет, и это ему совсем не нравится. — Держи, — Арсений протягивает ему ладонь со включенным диктофоном, зная, что Эд сориентируется во тьме. — Почему не на телефоне? Когда Эд осторожно доходит и забирает диктофон, Арсений опускает себе на колени треснутое у края, неровное зеркало и зажигает спичку, которая пламенем вспыхивает и в действительности, и в двух отражениях. — Он может полететь, а я хочу переслушать, если что-то пойдет не так. Эд кивает и остается на месте, словно не зная, куда ему податься. Уйти в другую комнату или, заперев дверь, сесть под ней он не может, потому что чересчур волнуется и не хочет оставлять Арсения наедине с тем, что сам смутно понимает. А разрешит ли Арсений остаться совсем рядом — хороший вопрос. Но спрашивать не приходится. — Садись, — подпаливая фитиль черной свечи и начиная разминать противоположный конец, Арсений оборачивается через плечо. — Не за спиной только. Пересев чуть вбок, Эд упирается ладонями в колени, всем телом демонстрируя напряжение и желание прекратить происходящее. Но, очевидно, сделать это ему не дадут. — Если начнется пиздец, бей зеркало, — Арсений кладет между ними клинок, чтобы оба имели к нему доступ в ближайшие секунды, и вдавливает свечу в зеркало — та, плавясь, застывает с краю. — Думаю, все пройдет нормально. Обычный ритуал. Деньги где? В темноте Арсений выглядит так, как и нужно выглядеть медиуму в работе, но он все еще спокоен, расслаблен и человечен на все сто процентов. И Эд, еще раз оглядевший семь сотен купюрами, расправляет их и отдает ему. И больше Арсений к нему не обращается — погружается в работу. Он режет глубоко указательный палец, выдавливает резкими, торопливыми движениями капли крови на рабочее зеркало, осматривает все вокруг, но Эда пропускает, точно он стеклянный, и по одной начинает палить купюры, складывая их, горящие, на зеркало. Вера в то, что они не устроят пожар, огромна, неуничтожима. Да и Эд наблюдает, являясь глазами и ушами Арсения из действительного мира. Купюры мажутся в крови, ловят редкие капли со стоящей уже крепче свечи и тлеют. — Приходи, открывай, открывай мне все, что захочу, открывай, — Арсений зажигает еще одну черную свечу и смотрит на ее отражение в большом зеркале, не обращая внимания на тлеющие банкноты. — Все, как тебе нравится, приходи, бери, бабки бери, открывай все силы, открывай меня, показывай, что надо, что хочу. Не отрывая взгляда от отражения, Арсений склоняет голову к плечу, улыбается как-то натянуто, и эта улыбка переходит в усмешку на доли секунды, а в глазах мелькает огонь далеко не от свечей. — Показывай, показывай мне, как я связан с этими глазами, показывай, расскажешь все, что потребую, — играя в серьезные игры с серьезными сущностями, Арсений умудряется ими управлять и не подозревает, чем это обернется для него. А цена за такую тонкую жуткую игру будет высокой, и Арсений решается играть дальше, хоть и предполагает уровень расплаты. Его не пугает ничего, что он мог бы рассматривать как плату. — Открывай мне, открывай, покажи мне, мне покажи во славу твоих хозяев, твоих повелителей, покажи, — глаза у Арсения застилает туманом, который вполне объясним дымом от свечей, но в это слабо верится. — Как глаза эти со мной связаны, как связаны, показывай. Голос у Арсения обыкновенно мягкий, переливающийся волнами песков между пальцами, и с таким только озвучивать книги ужасов. А в следующую секунду Эд не узнает ни Арсения, ни этот голос и удерживает себя от того, чтобы вздрогнуть. — Тесно связаны, — басит Арсений, ухмыляется в зеркало, и затем глаза тухнут, а голос становится прежним. — Говорит какой-то бред... Внятно говори, говори внятно, твори со мной, твори мной, говори через меня, рассказывай, показывай. Наклонившись над рабочим зеркалом, Арсений опирается одной рукой сбоку от него и заставляет себя смотреть между трещин, собирать каждое изменение. И он видит серое бесформенное нечто, плавающее на месте в отражении, облизывает губы, выдыхает и оборачивается рывком, от чего пламя на свечах вздрагивает и трепещет. Взгляд упирается в пустоту, как видно Эду, но Арсений глядит на пришедшего покойника. Левая часть лица у него обнажена до мяса, сквозь щеку видны оставшиеся после удара зубы, нос косит направо, точно еще пытается избежать столкновения, а на тело смотреть Арсений не может — его начинает тошнить сразу, как только он опускает глаза на кровь, вываливающиеся органы и драную одежду. — Мужик пришел какой-то хрипатый, — он всовывает свечу в подсвечник, берет рабочее зеркало вместе с припекшейся к нему другой свечой и разворачивается всем телом. — Показывай, показывай все, расскажи, что хочет? Кто это? Открывай его, открывай, он не говорит... Что-то с горлом, но не перерезали... Как будто об поезд ебанулся со всей дури, — Арсений морщится от запаха, который чувствует только он, истерично закусывает губу и ощущает, как горло сжимается то ли под давлением, то ли от виденья. — К тебе, говорит, пришел. Он зеркалом машет на молчащего Эда, который всего этого, естественно, не видит, но подсознательно что-то явно ощущает: ежится, отдаляется от места, где стоит в глазах Арсения покойник, и глазами скользит по пустоте, как по росту. И до него вдруг доходит, про кого говорит Арсений. В общем, семья у Эда не самая хорошая, разве что мать можно назвать неплохим человеком с заскоками. И пришедший покойник, как думается Эду, сводный брат его отца. Пусть мать растила Эда одна, а потом и вовсе переехала из Украины к знакомым в Россию, где можно заниматься небольшим бизнесом и зарабатывать при этом неплохие деньги, но родственники по отцовской линии знакомы. И про этого сводного брата отца, можно сказать, косвенного дядю, Эд знает — тот в трезвом уме и твердой памяти прыгнул с перехода над железнодорожными путями, попал прямо на ход электрички, которая и откинула его под поезд, помотавший его достаточно, чтобы хоронить в закрытом гробу и никому не говорить про состояние трупа. — В душе не ебу, как выглядит, живое мясо... — ком подкатывает к горлу, и Арсений так же резко, как и прежде, разворачивается к большому зеркалу, кладет рабочее на пол и закрывает глаза. — Закрывай меня ото всех, закрывай, говорю, к чер-ртовой, — голос вновь басит, срывается в хрип и восстанавливается, — матери, закрывай меня, они мешают, убирай их, убирай. Покойник из-за спины исчезает практически сразу, Арсений разворачивает от себя рабочее зеркало, чтобы оно отражало другое, и смотрит в оба по очереди, ловя движения и отдаленные звуки. — Покажи мне, что от меня надо, покажи, — будучи уверенным, что это поможет в будущем, спрашивает Арсений, выслушивает хрипящий голос у себя в ухе, ведет плечами от дыхания за левым плечом и сдает чуть назад, видя в зеркале расплывающуюся толстую морду. По другому он не может назвать то, что видит перед собой. На него из зеркала смотрит именно морда. Человеческая ужасная морда, которой не нужно быть окровавленной и изуродованной, чтобы напугать. Щеки обвисают, глаза впадают, как от болезни, брови посажены низко, взгляд карих глаз исподлобья, ноздри распахиваются, как паруса, и Арсений чувствует отвратительнейший запах смешанных воедино гнили, кислятины и пота. — Еще один, — по инерции говорит Арсений, пальцем указывает в большое зеркало и сглатывает. — Живой. С рылом. Хуйня какая-то... Господи, помоги, — он, работая с дьяволом, срывается, но ничего за это не получает, потому что одного упоминания недостаточно для того, кто кормит и принимает в себя, пусть и для своих целей. — Бухлом несет, будто тут все спиртом залито. Я не знаю, кто это, но он живой. И с головой у него не в порядке. Безумный какой-то, просто объебанный в край, но без чего-нибудь там... Просто... Просто ебнутый. Показывай, показывай, зачем он мне, показывай. Покрутив пальцем у виска, Арсений разворачивает рабочее зеркало к себе, сминает свечу голыми пальцами, схватив горящий фитиль подушечками, мажет горячим воском под носом и поднимает глаза вверх, опять сталкиваясь с лицом-рылом. У него в голове начинает что-то кружиться метелью, и он путается в том, что хочет говорить, как нужно общаться и зачем он здесь. Его голос опять проседает, и он автоматически подчиняется приказу беса — трет пальцы, стягивает кольцо Антона с безымянного и сжимает в кулаке. — Сдохнет скоро, если не пойдешь, куда скажу, — голос не то что басит, от прежней мягкости не остается совершенно ничего, говорит уже не Арсений, а тот, кто им сейчас управляет и кого он пускает в себя на время ритуала. Все еще вмешиваться Эд не рискует, потому что Арсений не выглядит испуганным больше обычного и вполне обычно говорит с сущностью, гуляющей по нему и зеркалам, показывающей картинки и виденья. Но он-то не знает, какой ад творится у Арсения в голове и что он не может озвучить, потому что язык не слушается. Его тошнит, потому что виденья, кружащие вокруг, в голове, в зеркалах, больше похожи на метель, чем на последовательный фильм. Помимо смеси из зелени, лица-рыла, какой-то дороги, дверей в квартиры и кроссовок, смысл присутствия которых Арсений никогда не поймет, подчиненный сущности разум генерирует одну простую мысль. И если бы у Арсения не было защиты, все закончилось бы прямо сейчас. Он, вперивший взгляд в зеркало в руке, уверен в том, что... Должен прямо сейчас подняться, открыть окно и выпасть наружу. Эта мысль подается ему простой, обыденной, и только его окрепшая и готовая даже к размазанным по дороге кишкам психика может справиться с порывом закончить все в эти мгновения. Его коробит, плечи горбятся, а с губ слетает: — Я хочу нахуй туда, — он, как марионетка, машет рукой в сторону окна, и тут же голос становится таким, какой бывает только у отбитых пьяниц, заболевших гриппом и страдающих удушьем. — Убьет, он убьет его. Арсений молча поднимается на ноги, не отпуская зеркала, края которого сжимает так, что оставшееся стекло трескается, а пластик рамки начинает крошиться от давления, делает несколько шагов к окну, становится у подоконника, опирает на стекло зеркало и, уперевшись руками в батарею чуть ниже, лицом почти вмазывается в свою кровь, застывший черный воск и остатки пепла, еще не ссыпавшегося под ноги. Кольцо гремит где-то в батарее, выпадает на пол и начинает стремительно катиться к дивану, но вдруг резко и неожиданно замирает на месте и падает с ребра. Наблюдающий за этим Эд медленно встает следом, тянется за клинком, но нечеловеческий голос выкрикивает Арсением, рука которого взлетает вверх, ударяясь по пути об подоконник: — Нет! Противоречить он не смеет: не с тем играет. Молча приближается к Арсению, останавливается в десятке сантиметров и глазами перескакивает с темного затылка на оконную ручку. — Он его убьет? Кого? Его? — Арсений заводит руку за спину, не оборачивает даже головы и безошибочно показывает на остановившееся кольцо, Эдом не тронутое, точно у него есть дополнительная пара глаз на затылке. — Показывай мне, блять, показывай все нахуй, все показывай, открывай всю действительность, показывай, кого убьет? В зеркале на мгновение показываются ярко-зеленые глаза, а мысли о собственной жизни, к счастью, заменяются. Только вот Арсений их не понимает, стискивает ледяную батарею под пальцами до спазма, мычит в закушенную губу и пилит дьявольски-блестящим взором зеркало перед собой, спиной ощущая присутствие сущности, с которой говорит. Шастун. Шестун. Кто? Кого? — Кого? — эхом шепчет Арсений, придвигается вплотную к зеркалу и закрывает глаза, проваливаясь в беспорядочные виденья. — Показ-зывай, — не говорит, не хрипит, а уже рычит, и Эд все еще старается разобраться, когда пора вытаскивать его и надо ли вообще, — показывай мне все, ебаный рот, все показывай, кого убивать будут? А после возникшего в зеркале лица шарахается назад, не отпуская при этом его, и врезается в грудь Эда спиной, торопея и распахивая глаза, направленные в тьму за окном. Ему уже не хочется открыть окно, выкинуть сначала одну, затем другую ногу и рухнуть вниз. Арсений все понимает, когда мысли собираются в одну идею. Из зеркала на него смотрит Антон, сверкающий зелеными глазами и фонтанирующий энергетикой, какая идет от кольца. Антон Шастун, парень Александры, посетитель его видений без приглашения. И ему угрожает опасность. Очень большая. Которую, к сожалению, Арсений на сеансе не почувствовал, увлекшись Александрой. А влекло его не к ней, а к нему. Способности Арсения могут творить намного большее, чем помощь на словах людям; она, вероятно, может приобретать разные формы и виды, выстреливать в моменты особой перегрузки и давать энергии разуму, чтобы совмещать части пазла. А тот человек с лицом-рылом определенно представляет опасность для Антона. Опустив зеркало полностью на подоконник, Арсений кладет сверху руки, сам ложится лбом на них и немного охрипшим голосом заканчивает, понимая, что дальше работать надо с Александрой и, желательно, на кладбище. Даже не желательно, а обязательно. Через несколько минут полной тишины (он закрывает работу, благодарит и выдыхает, начиная наполняться силами извне) Арсений выравнивается, трет лицо перепачканными ладонями и оборачивается к Эду: — Звони Александре и переноси все сеансы, я понял.***
— А теперь, — после окончания уборки в гостиной и переноса сеансов Эд (от греха подальше) уводит Арсения в кухню и садится за стол, поставив чайник нагреваться, — рассказывай, что ты понял. Арсений садится напротив, поджимая под себя ногу и хмыкая, мол, «я и сам не знаю, как объяснять всю полученную информацию». Для начала ее надо понять самому, уложить в голове, а потом уже изъясняться с кем-либо. За ночь он все обдумает, чтобы рассказать утром Александре, но Эд требует говорить сейчас — и это нервирует, напоминает про странные мысли, появившиеся в результате давления на психику сущности. Очевидно, его проверяли на стойкость — ломали. И Арсений эту проверку прошел. — Это все очень трудно объяснить человеку, который не чувствует того, что чувствую я... — Говори, я постараюсь понять. И Арсений говорит, как заведенный, пока Эд заваривает им чай, открывает пачку печенья, не переставая молча ахуевать от того, что слышит, и уже позже, под конец, моет посуду с таким лицом, точно ему на голову только что опрокинули ведро с ледяной водой. Арсений все, что сам понимает, рассказывает. По его мнению, сущность преследует какую-то собственную цель, может быть, просто жаждет веселья, а потому склоняет его к решительным действиям, хотя Арсений справляется и без нее, каждой клеточкой тела желая помочь. И бес, который может состоять из десятка сущностей, дает ему понять — или он подчиняется его воле, или умирает. И не нужно быть медиумом, чтобы знать возможности бесов в уничтожении. И Арсений, сидя перед зеркалом, свое предупреждение получает — он захочет умереть еще сильнее и броситься вниз, если не пойдет по требованию и не будет работать дальше. А если в первый раз не получится, то что-то произойдет еще раз, и так до конца. Это ясно Арсению, как белый день. Труднее оказывается объяснить Эду ситуацию с Антоном. Да и сам Арсений только врубается в происходящее. Получается так, что Антон, который парень Александры, и владелец зеленых глаз, которого сущность называет то ли Шастуном, то ли Шестуном, — один человек. Проверить это можно будет только завтра, потому что работать через сообщения Арсений не хочет даже в крайнем случае. Время еще есть. Если бы его не было, его бы уже тащило по улицам под действием невидимой руки. А пока время есть, Арсений может играть и думать над следующими своими поступками. Глубокое удивление вызывает у Эда тот факт, что Арсений предсказывает клиента, ведь зеленые глаза появляются задолго до прихода Александры и ее срочной записи в ближайшее окошко. Разумеется, Арсений связывает это с тем, что похищение происходит именно в тот момент, когда они с Эдом едут в поезде и когда первый раз появляются зеленые глаза. А может быть, он ошибается, и появление Антона в виденьях случается от первой сильной боли, испытываемой в плену. Это только стоит выяснить, но, судя по названным Александрой датам, все складывается в первую версию, нравящуюся Арсению более остальных. Из ритуала Арсений выносит несколько важных моментов: во-первых, сущность будет им управлять и согласна подселяться на более продолжительное время во время сеансов, во-вторых, зеленые глаза принадлежат Антону, работать придется не с двумя разными случаями разом, а с одним важным, а в-третьих, он имеет больше сил, чем использует, и что-то упускает из-за невозможности применить их. И если первое и второе достаточно легко воспринимается, то третье вызывает в Арсении массу смешанных чувств.