Нам так хотелось верить в то, что мы семья, Но оказалось, что мечтой мы жили зря. В наш общий дом пришёл разлад И слишком поздно бить в набат, Но только прошлое назад вернуть нельзя. Здесь через поры до сих пор сочится яд. Здесь всё назло, наперекор и невпопад. Здесь каждый только за себя, Здесь наше «Мы» сменило «Я», Но только прошлое нельзя вернуть назад.
Louna «Сердца из стали»
Ощущавшая скорее чувство потери ориентации в пространстве, нежели нестабильности магических сил, Хелависа, постепенно возвращающая контроль над собственной жизнью, хотела внести ясность в происходящее. Глядя на Марго и, что важнее, услышав, что та решила заколдовать Элю, Хелависа только покачала головой: «Выпендрёжница»… С другой стороны, зачем решать проблемы словами, если есть магия?.. Влезать в чужие дела являлось табу как для Хелависы, так и для Марго, чего отнюдь нельзя было сказать о Кате с Элей. Конечно, и совершать ментальную привязку человека без его на то согласия — кощунство, но это уже скорее к вопросам этики и морали, которые у магов были иными. — Надеюсь, Вы не будете против объясниться на счет вашего здесь появления? — учтиво поинтересовалась Хелависа, подойдя к Эле, которой, судя по-всему, подобная компания теперь была скорее в тягость. — Конечно, — кратко ответила девушка. — Это ведь не запретная тема. Скажите, а у Вас здесь про мораль слышали? Или про этику, может? У нас это в школе преподавали, например. — И так и не научили, что не стоит лезть в чужие тайны? — парировала Хелависа. — Научили хотя бы тому, что затыкать людям рот — это насилие над личностью, — не осталась в долгу Эля. — К тому же, когда я появилась Вы, великая тёмная колдунья, едва ли соответствовали данному титулу. — Хотела поблагодарить за помощь, но с каждой секундой это желание тает. Как ты попала сюда, земное дитя? Эля скептически подняла бровь. Её неприязнь к ведьме, казалось, теперь можно было потрогать. — Я тебе не дитя! У меня свои родители есть, между прочим. И у твоей наперсницы они тоже есть, представь себе, и они места себе не находят, но вы же маги, вы выше всего этого… Переместилась при помощи кулона, — всё же ответила на поставленный вопрос Эля, изо всех сил стараясь припомнить детали, но то и дело натыкаясь на невидимую преграду. — Сильный ментальный блок, — хмыкнула Хелависа. — Да не суетись ты, я менталистка, а не пожиратель детей. — с этими словами Хелависа, приблизившись, сделала несколько едва заметных движений кистью, отчего у Эли на миг закружилась голова, а сразу после, — как по- волшебству! — в голове начали появляться стёртые воспоминания. Лицо Воланда было на удивление спокойно, в то время как глаза отражали гнев. Мультифэндомные перемещения во времени и пространстве — его стихия, в то время как его «коллега по цеху» превышает свои полномочия, гоняя его любимицу и в хвост, и в гриву. — Катерина попала в Аальд из-за Марго — моей последней королевы на балу, — говорил он, как ни в чем ни бывало, при этом созерцая пруды на Патриарших. — Вы — все мультифэндомные — теперь связаны как со мной, так и с Хелависой, так и друг с другом. — И со мной тоже связаны, — поддакнул Бегемот. — Магия, кстати, способна и желания исполнять, но только самые сокровенные, — кот прогнул спину, распушив черный как смоль хвост. — Хоть бы погладил кто… — Не перебивай старших! — посуровел Воланд. — Связь со мной вызывает дисбаланс миров. Сейчас ситуация крайне нестабильна, поэтому необходимо вернуть всё на круги своя. — А я-то Вам зачем? — недоуменно спросила Эльмира. — А по-твоему мессиру кроме как вашими разборками заняться нечем? — вновь влез в диалог кот. — Кулоны помогут стабилизировать ситуацию. А теперь — брысь отсюда! — промяукал кот, чувствуя поглаживания хозяина. — Всегда хотел это сказать… До этого момента заблокированные воспоминания обжигали. Получается, Воланду не нужны конкуренты, а магия во всех мирах должны быть сбалансирована. В таком случае, все, кто не из Аальда, тоже чужды этому миру и их вот-вот попросят на выход. — Любопытно… — хмыкнула Хелависа, размышляя об увиденном. — Кажется, Такхизис приходит в себя, идём, земное дитя. — Меня зовут Эльмира, о тёмная ведьма-менталистка, — не осталась в долгу Эля. — И если уж благодаря мне Вы узнали эту информацию, то буду крайне признательна, если… Лицо Хелависы посветлело. — С магией Марго разбирайся с Марго, я выше этого и не собираюсь играть в вашей песочнице, — воодушевленно произнесла ведьма, шагая к поверженной Такхизис.***
Катя и Оливье спокойно занимались готовкой: даже не смотря на языковой барьер они, казалось, могли найти общий язык, приноровившись более к языку мимики и жестов. — Должно получиться вкусно, как думаете? — Ça sent vraiment bon, мademoiselle Catherine, qu'en pensez-vous блюде? — восторг Кати от услышанного дал Оливье понять, что двойные переводы окончены. Блеск её глаз был ярче сапфиров на его перстнях. Первой мыслью девушки были жаркие объятия. Всё наконец по-прежнему! Он понимает её! А она — его! Вкрадчивый нежный французский до сих пор раздавался отголосками в её фантазиях, так что думать о чем-либо, кроме нежности его языка не хватало ни выдержки, ни терпения. — Катя, идите сюда! — раздался громкий окрик со стороны соседней поляны. — Очевидно, Ваша недавняя визави очнулась, — констатировал Оливье с горькой усмешкой. — Ваша подруга права, идемте же. — Взяв девушку под руку уже столь привычным жестом, граф Оливье де Ла Фер пошёл вперед. Увидев очнувшуюся, но находящуюся не в состоянии пошевелиться Такхизис, у Кати отлегло от сердца. После же краткого пересказа узнанного Хелависой у Эли, все крепко задумались. Помощь самого Воланда и правда неоценима, однако нарушение баланса миров… Всё действительно чересчур шатко, а один неверный шаг разрушит строящееся, будто карточный домик. — Но ведь всё в порядке: мир не рухнул оттого что все мы здесь сегодня собрались, — возмутилась Марго. — Я живу в Аальде уже многие годы, прошла обучение и небеса не упали, а врата преисподней не стали извергать пламя. — Разве ты не чувствуешь вибрацию в воздухе? — покачала головой Хелависа. — Когда здесь была только ты, Магия могла дать отсрочку, теперь же путешественников из других миров слишком много, что является недопустимым. Очевидно, Эля потратила своё желание на спасение Кати, Катя же, в свою очередь, потратила своё желание на то, чтоб Атос остался в этом мире. «И, нет, Марго, ты не можешь просто пожелать оставаться и дальше в этом мире. Слишком опасно, » — добавила ведьма мысленно. Дальнейшее, по сути, было понятно и без слов. Им всем здесь не место. Хелависа и Ллейр живут в Аальде, в то время как остальным пора собирать чемоданы. и неважно, что прибыли они сюда без багажа. Ничто не вечно, а за счастье всегда приходится платить. — Как много у нас времени? — надтреснуто спросила Катя, сама до конца не веря в происходящее. Еще пять минут назад реальность казалась ей чарующе-прекрасной, в то время как теперь всё вновь бьётся вдребезги. На счастье?.. — Сутки? — предположил Ллейр, — может, больше, может, меньше. Кто знает? — Отлично, значит поесть успеем, — совершенно безэмоционально ответила Катя. — Мы с Оливье как раз ужин приготовили. Должно быть съедобно. — Не ожидая ответа, девушка резко развернулась и пошла обратно, старательно смаргивая горячие слёзы, текущие по щекам.***
Оливье де Ла Фер нашёл Катю под одним из раскидистых деревьев леса. К слову, девушка и не скрывалась: если бы захотела сбежать, выбрала бы укрытие понадёжнее. Впрочем, смысла бежать от него всё равно не было: они связаны — ментально, морально, психологически… Любым из возможных способов, если вам так угодно. Спрашивать о причинах подобного поведения глупо — всё и так понятно, просто, как дважды два: разлука с дорогим сердцу человеком, возвращение в реальный мир, где кроме сдачи сессии, которая уже на носу, предстоит куда более сложное испытание. Понять и осознать, как теперь, после всего случившегося, вести себя с отцом — нечто гораздо более сложное, нежели дуэль с тёмной богиней. — Вы должны поведать Вашей подруге о случившемся, — произнёс Оливье, присаживаясь рядом и замечая, как Катя, лишь проскользнув взглядом по его лицу, вновь стала внимательнейшим образом рассматривать ползущего по травинке муравья. — Как Вы себе это представляете? — горько усмехнулась Катя. — «Одна моя подруга, живущая в той же республике, что и я, а именно — в той, что теперь независима и свободна; подруга, а не я, запомните хорошенько, известная лишь как студентка и верный друг, в восемнадцать лет стала брошенной». — Катя специально начала рассказ так же, как рассказывал о своей печали граф де Ла Фер своему другу Шарлю: во-первых, так было морально проще, во-вторых, это придавало уверенности и чувства единения. Приятным бонусом стала реакция самого графа де Ла Фер, без сомнения узнавшего свой стиль повествования. Хотел, чтоб она обнажила душу на тему, от которой до сих пор из открытой раны на сердце капает кровь? Пожалуйста! Мужчина слушал не перебивая ни словом, ни даже жестом. Тихая грусть, закрадывающаяся в его душе от этих строк, царапала не хуже наждачной бумаги. — «Однажды она вернулась из университета, даже не представляя, что тот день разделит её жизнь на «до» и после». Сквозь свойственную её возрасту наивность просвечивал кипучий ум, пытливый ум, ум прозаика. — Очередная отсылка к жизни самого Оливье. Катя помнила цитаты из книги практически дословно, что не раз выручало её как в общении с мушкетёром, так и в школьных сочинениях. — Жила она с родителями, и вот однажды, придя домой после занятий, она увидела, как отец в спешке собирает вещи. Командировка? Объявление военного положения? О, даже война в той ситуации показалась бы меньшей из зол, — девушка насмехалась над собственной глупостью, прекрасно осознавая, что такое жить на протяжении многих лет в военном положении. — Но нет, отец собирал вещи, говоря дочери лишь о том, что когда придет мать, то она всё объяснит. И девушка ждала объяснений. Всё было странно. Неправильно. Пришедшая мама сказала, что объясняться будет отец — теперь же бедная девушка стоит в коридоре, совершенно не понимая, что происходит. И вот, — Катя на миг замолчала, сглатывая противный ком в горле, — мир рушится: дорогой ей человек оказался лжецом и лицемером, который обманывал на протяжении более чем пяти лет. К несчастью, она была честным человеком, ожидая той же чести и от других. Идиотка, тупица, дура!» Это уже в прошлом. Должно быть в прошлом. Только вот как с этими страницами книги своей жизни прикажете жить дальше? — Она кричала, пыталась удержать силой, а потом, почувствовав, что сердце и то предало её, отказываясь функционировать должным образом, схватила бутылку коньяка из серванта, начав пить прямо с горла. Вина не было, увы. И это сработало: сосуды расширились и глупый орган вновь стал биться как должно. Только вот в сердце уже был всажен клинок. По рукоять. И Катя засмеялась. Заливисто. Громко. Устрашающе… — Угадайте, что произошло дальше? Ах, нет, такого поворота Вы не угадаете и вовек: отец ушел к престарелой любовнице, ублажающей его эго. Всё в это время продаётся и покупается: честь, в которую верим мы с Вами — пустой звук. И я не стану говорить, что ангел оказался демонам, людям свойственно быть слабыми. Проблема в том, что некоторые быть сильными даже не пытаются… Впрочем, это неважно. Пустяки. Глаза Кати блестели: теперь не от слёз, от холодности; льда, который, казалось, теперь был вместо некогда тепло-зелёного цвета радужки. Оливье смотрел прямо на неё, раз за разом находя в её изумрудных глазах себя. Ветер, развевающий кудрявые локоны, никак не утихал. Сидя рядом с Оливье Катя чувствовала себя в безопасности. Находясь под его защитой было по-настоящему уютно и безмятежно. Остановить бы это мгновение, оставив в памяти навечно. — Мадемуазель Катрин, право, Ваш рассказ был… — Оливье на мгновенье замешкался, подбирая нужные слова, — очень близок мне по духу, однако сбегать подобным образом всё же недопустимо. — Отец тоже сбежал, и даже ещё более худшим образом, — парировала девушка, в чьих глазах тлела боль: одно неверное движение — и вспыхнет неистовое пламя, — однако все сочли это «великой любовью». А Вы за мной из тех же побуждений направились? Смешно, верно? Я кляла отца за измену и разницу в возрасте с его престарелой любовницей, а сама уже который месяц — или как идёт счёт времени в этом Мультифэндоме? — путешествую с Вами, имея десять лет разницы. Это на Ваш взгляд допустимо? Катя улыбалась, в то время как взгляд её был свирепее любого хищного зверя. Оливье де Ла Фер же напротив был спокоен, внимательно вглядываясь в лицо спутницы. Катя с силой прижимала левую руку к корпусу, старательнейшим образом делая вид, что ничего не происходит. Не впервой. — Это риторический вопрос, — смягчившись, добавила она. В груди защемило. Пустяк — справится. — Не утруждайтесь ответом. Просто оставьте. В конечном счете всё равно так и будет: Вы меня оставите, а я — Вас. Это неизбежно. Шёпот. Ледяной тон и ни единой слезинки в глазах. Катя знала, что всё будет именно так. Это не новость, всё логично и закономерно. — Вам больно, — констатировал мужчина, осторожно обнимая Катю за плечи. — Не нужно читать Ваши мысли, чтоб видеть это, однако Вы столь рьяно отрицаете очевидное, что теперь это просто смешно. Вы рады встрече с подругой, о, даже не пытайтесь это отрицать, но Вас тревожит скорое возвращение в родные пенаты. — Психоконсультирование — не Ваш конёк, — усмехнулась Катя. — И я не думаю, что это подходящая тема для беседы. — Тогда предложу свою, — теперь лицо Оливье было строгим, будто он ругал нерадивую служанку за прожженные простыни. — Мне показалось, что своим нежеланием говорить с подругой Вы доказали своё к ней недоверие. Учитывая же, что Эльмира знает о Ваших распрях с отцом — а это единственная тема, которую Вы столь тщательно и, увы. тщетно, прячете за семью замками — можно сделать вывод о том, что… -… я не доверяю Марго, — закончила Катя. — В этом вопросе, к сожалению, да. Я правда хотела бы, чтоб всё было как раньше. но это попросту невозможно, — девушка вздохнула, чуть покачнувшись. — Сказать Марго об измене отца это… Я кажусь глупой, да. Это глупо. Иррационально! В моём времени за проступки близких не избивают камнями и не придают общественному суду. Даже не судачат за спиной, ведь всем плевать, но, Оливье, своим поступком мой отец всадил мне в сердце клинок, и даже если представить, что кто-то сумел бы вынуть его оттуда, рана еще долго будет кровоточить. Это неизбежно. Катя почувствовала, как вновь подступают слёзы. Сердце, решившее устроить тахикардию, выбивалось из сил. Грудь обдало жаром. — Я не в силах требовать, но всё же прошу: поговорите с Маргаритой, Катрин. Сбросьте камень с души, и Вам станет легче. Катя кивнула едва заметно. «Ради Вас, Оливье. И ради самой себя».***
— Минуточку внимания, пожалуйста, — как можно громче произнесла Катя, вернувшись на полянку, где все продолжали обед. Взоры тут же устремились на Катю. — Спасибо. Мой отец изменил моей матери и ушел к престарелой любовнице. Потом говорил много гадких слов, да и сейчас вряд ли перестанет, — Катя не хотела видеть лиц тех, кому она это говорила. Оливье считает, что так правильно — и с этим она согласна. Это логично, пускай и больно, ведь говоря о подобном Катя всё ещё чувствовала себя обнаженной. — Вы все менталисты, а Эля, — на миг голос Кати потеплел, — и так это знала, и я очень благодарна ей и Ане за поддержку. В общем, прошлого не вернуть, так что такая вот история, да… — Ощущение поддержки Оливье придавало сил. Ну же, еще совсем немного. — Говоря о Вас, Хелависа, — Катя обернулась, глядя ведьме прямо в глаза, — не могу сказать, что согласна с тем, что Марго ушла с Вами, но это её решение, не мне судить. У меня всё. Проговорив последние слова, Катя как ни в чем ни бывало села рядом, наливая чай в кружку.