Какая ночь, мой милый граф, Луна так ярко светит. И шепот листьев, Шелест трав усиливает ветер. Навеки вашей стать мечтаю я, И в этот час пускай моя любовь коснется вас! Утро станет сном, и будет вечно длиться ночь! Мы одни в огромном темном мире… — Кровь закипает в сердце! — Я смогу тебе помочь! Небеса становятся все шире. «Король и шут», «Девушка и граф»
На лице Марго явственно проступило облегчение: недосказанность уже не висела Дамокловым мечом. Девочка обернулась в сторону магов, а те, оценив ситуацию встали и направились в сторону домика. «Мы рядом», — мысленно шепнула Хелависа, а Ллейр, проходя мимо, привычно потрепал по волосам. — И к чему эта демонстративность? — скептически поинтересовалась Марго. — Ты у нас королева драмы, в этом дело? Прежде, чем Катя успела ответить хоть что-нибудь, в диалог вступила Эльмира, которой явно было что сказать. Такой прыти удивились все: ещё бы, в данный момент Эля была похожа на ведьму даже больше, чем Марго, воистину являющаяся таковой. — Кто бы говорил о демонстративности! Заставить насильно не говорить — нарушение свободы слова! Катя и Оливье с удивлением обернулись, совершенно не понимая, о чем речь. Заставить молчать? Что Эля имеет ввиду? — О чём Вы, мадемуазель? — с недоумением спросил Оливье. — Мы разговаривали с Марго на счет событий, происходящих в реальном мире, — спокойно объяснила девушка. — О том, что происходит в её семье, хоть мне до этого куда меньшее дело, и что происходит в твоей, — Эля указала на Катю, подавляющую в себе гнев. — И что?.. — с опаской поинтересовалась Катя, и без того уже сложившая паззлы: вспомнить хоть поведение Эли до этого, хоть нынешний разговор. — Она ведь не могла заткнуть тебе рот насильно. Да это даже звучит как бред! Подняв взгляд на Марго, Катя видела, что её догадки правдивы. К горлу подступил ком. Сердце участило своё неритмичное биение. — Ты заставила Элю молчать? — Так ей и надо, — безэмоционально ответила Марго. — Ты не хотела это обсуждать, а пенять мне… Бессмыслица! Катю не спасала даже поддержка Оливье, мысленно предполагающего, что обе девушки хотели защитить Катю, пускай каждая и в свойственной ей манере. И, да, мысль-то может и здравая, но магический кляп в рот от той, кто ратует за свободу и возможность инакомыслия — абсурд. Мысленно посчитав до пяти, чем наверняка повергнув в ступор Оливье, Катя, собравшись, всё же ответила: — Я понимаю вашу мотивацию. Вас обеих. Просто, — в горле, как кость, всё еще болтался комок — сгусток нервов, никак не желающий уходить, — Эля была со мной всё это время, как и Аня, и Оливье. А ты ушла, так же как и отец. Да, знаю, звучит бредово, даже инфантильно. И когда-нибудь, клянусь, я смогу с этим смириться, приняв за должное. Но применять насилие, — Катя вздохнула, — не думала, что ты опустишься до такого. — Она решила меня запугать, — хмыкнула Марго, — а мы, маги, народ нервный, знаешь ли. Вот я и отреагировала. «Они обе так юны, Катрин, не будьте столь строги, » — услышала девушка успокаивающий голос Оливье, отчего на душе стало чуть светлее. — Да, понимаю, — чуть подумав, ответила Катя, ободряюще глядя на Элю, — но с большой силой, как говорил Тони Старк, приходит и большая ответственность. Марго, изо всех сил стараясь «не звенеть» в ментальной связи, даже не стала поправлять Катю: цитата эта принадлежала не Старку, а деде Бену. А впрочем, какая сейчас разница? Доверие между ними всё равно тлело, без какой-либо надежды на то, что кто-то когда-нибудь вновь зажжёт огонь. Много раз прокручивать в мыслях реакцию окружающих на измену близкого человека, казалось, стало обыденным. Первую неделю после произошедшего Катя считала это нелепым бредом сумасшедшего, потом жутко злилась, раздумывала над альтернативами, грустила, крича от безысходности. Все стадии принятия, за исключением самой последней, ведь, увы, принять подобный расклад девушка не смогла бы и под дулом пистолета. Простить измену отца так же, как сделала это её мать, Катя не могла ни морально, ни физически. Может, взросление — это видеть людей без лишних фильтров подсознания: таких, какие они есть на самом деле, а не так, как хочется?.. Говоря об измене и предательстве одногруппникам Катя чувствовала стыд; в разговорах с подругами — стыд и иррациональное желание исправить ситуацию, лишь бы не жить с осознанием предательства отца, которое уже въелось в кожу, не хуже клейма пресловутой лилии, которое чем ни три, а всё равно видно. При нынешнем же заявлении Катя, как бы ни старалась вести себя сдержанно, ощущала тугой ком в горле. Кажется, нечто подобное было когда-то давно и при одном из разговоров с Оливье: — «Я никак не могу понять, граф, неужели отец и правда мог зачеркнуть тридцать лет своей жизни — и не могу сказать, что несчастливой, всякое бывало, но всё же… Подняв взгляд, мужчина флегматично посмотрел на девушку. — Всё ещё караете этим своё сердце, мадемуазель? Что ж, я не знаю Вашего отца, однако судя по Вашим словам дело обстояло так, что он имел любовную связь со старой дамой. Быть может, она богата, или же имеет высокий статус в обществе? Катя горько рассмеялась. — Живёт на краю города в общежитии — едва ли можно говорить о каком-либо финансовом положении. У д’Артаньяна, когда он лишь приехал в Париж, и то дела обстояли лучше. Что до положения в обществе, у нас не особо жалуют публичных дам, а уж тем более старых. — Не могу судить о Вашем времени, — продолжил граф, — в моём же мужчина, как глава, может себе позволять некоторые вольности. У многих дам есть любовники, а у господ, не взирая на возраст и статус, любовницы, однако уходить из-за этого из семьи, а уж тем более разводиться — кощунство! Развод — дело хлопотное, без согласия королевских господ не обойтись. Говоря же о морали, могу лишь заметить, что брак заключенный на небесах, под силам разрушить лишь прислужникам Дьявола. — Воланд на балу был весьма учтив, — заметила Катя. — В любом случае, раз уж Вы спросили моё мнение, мадемуазель, то я могу Вам ответить лишь то, что вижу своими глазами. Юные мадемуазель находятся под покровительством своих старших родственников до того момента, пока не вступят в брак. Учитывая же, что Ваш отец не обеспокоился подобным вопросом, отказывая Вам порою, судя по Вашим словам, даже в аудиенциях, Вам не помешал бы сильный покровитель. Катя лишь покачала головой. Быть сильной и самостоятельной девушкой в двадцать первом веке проще, без сомнений, чем в семнадцатом. — Мне повезло, что его проступок не так сильно клеймил меня, чем могло бы быть, но всё же это до жути нелепо: влюбиться в старую, горбатую бабку, не имеющую ни денег, ни ума, что уж говорить о высшем образовании. — Чем же тогда она привлекла Вашего отца? — брови графа поползли вверх. — Плотскими утехами и вожделением, с которым она смотрит ему в рот, в то же время просовывая руки в его кошелёк. Иронично, верно? Граф опустил взгляд. Отчего-то эта история, пусть и совершенно его не касающаяся, вызывала у него сочувствие. — Предательство близкого самое болезненное, однако всё в этой жизни можно пережить. Даже такое. Вы сильная девушка, у Вас хватит ума, силы духа и воли, чтоб пережить ту боль, что Вам нанесли.» От воспоминания о разговоре с Оливье веяло теплом. Сейчас, сидя в кругу друзей, Катя была уверена в том, что даже если бы на неё и бросили косые взгляды, то ей было бы решительно всё равно. Она являлась дочерью изменщика, в то время как сама ратовала за честь и честность столь рьяно, что едва ли допустила бы и мысль о подобном в собственной личной жизни. Оливье прав: всё в этой жизни решаемо, пусть на что-то и уходит больше времени, чем хотелось бы. — Это часть моей жизни, но есть вещи и более насущные, — Катя постаралась улыбнуться. — Чем займёмся этой ночью?***
Все присутствующие прекрасно осознавали, что это последние их мгновения вместе. По домам было решено отправляться с рассветом, мало ли, что может приключиться днём, сутки сутками, но лучше было бы не затягивать. Эльмира, на удивление быстро нашедшая общий язык с Ллейром, рассказывала тому что-то о своей реальной жизни. Судя по улыбке мужчины, рассказ девушки был ему интересен. Марго и Хелависа молчали, сидя на веранде. С одной стороны, они знакомы так давно, что могут обойтись и без слов, особенно учитывая их ментальную связь, с другой же — невысказанное рвало душу не хуже лезвия кинжала. Ворон, усевшийся на ветке неподалеку, тихо смотрел на Марго, боясь подлетать ближе: чем сильнее менталистка, тем более мощной магией она владеет, а уж обуздать её, порой, она не всегда в силах. Катя, сидевшая на поляне, придавалась воспоминаниям. Как же давно они впервые встретились с графом де Ла Фер во времена ещё только первого Мультифэндома: «Договорив мужчина опрометью вышел из комнаты. Эльмира, все еще находящаяся в шоке от таких слов, обернулась к подруге: — И этого персонажа ты любишь уже два года? — Он лучший, — мечтательно проворковала Катя.» Когда же начался семейный ад, она — Катя, не знавшая, куда себя деть от боли и непонимания, находила спасение лишь в своей фантазии. Сейчас мысли об этом казались чистым ребячеством. С другой стороны, среди множества психологических защит личности эта еще не самая паршивая: «Граф де Ла Фер, молю Вас о милости ко мне. Молю, если не о счастливой жизни, то о спокойствии души. Молю Вас о милости ко мне и снисхождении. Я не знаю, как мне быть дальше, и что делать. Мне нет здесь места. Я только Ваша: телом и душою, перед Богом и людьми. Только Ваша.» Раз за разом, день ото дня, словно молитва, обращенная к тому, кого нельзя было назвать Господом, однако ради которого она была готова идти даже через ад. — «Вы считаете меня своим… — граф попытался подобрать подходящее слово, — наставником, верно? — Да, это так. Катя улыбнулась. Они оба знали, что наставничеством их отношения не ограничиваются.» Пройти вместе через множество испытаний, но не сметь надеяться на нечто большее, чем тёплую улыбку и сильную волю. И вот уже утром всё будет кончено. Лишь бы пережить рассвет. Катя идёт к бутыли красного терпкого вина, оставшегося с обеда. Повезло, что успела заметить, куда её положил Ллейр. Девушка искренне надеялась, что он не будет против. — Пить в горе — скользкая дорожка, мадемуазель, — сказал Оливье, стоящий за спиной девушки, отчего та невольно вздрогнула. Отставив бутыль и бокалы в сторону, мужчина взял девушку под руку, увлекая за собой. Наверняка ни с кем иным Катя не стала бы вести себя при подобных обстоятельствах столь покорно. Он, тот, кто и сам напивается до полусмерти, забрал у неё бутыль. а Катя и слова не сказала. Как иронично! Впрочем, если уж не это — та самая всеми восхваляемая любовь, то что же… Оливье учтиво предложил Кате присесть на поляне, предварительно сняв с себя плащ и расстелив тот на траве, словно плед. Тепло, которое сохранила ткань, было на удивление приятным. — Взгляните-ка лучше вверх, мадемуазель Катрин. Сегодня столь ясное небо, что мы могли бы разглядеть созвездия. Например, прямо над Вашей головой расположился… — Оливье на мгновение задумался, никак не понимая, что за созвездие мигает столь ярко. — Это странно, ведь в походах мне не раз приходилось ориентироваться по звёздам. — Это ведь Аальд, здесь могут быть иные созвездия. Как и моря, реки и холмы, — отстранено ответила Катя. — Всё чуждо. — Тогда давайте представлять вместе, — ответил Оливье, не торопя, — мне, например, кажется, что вон те пять звёзд на севере напоминают морду кота. Видите, вот уши, усы. — Увидев на лице девушки только смятение, он добавил: — Ну же, не будьте ханжой, мадемуазель! Не Вы ли хвастали мне не столь давно о том, что имеете богатую фантазию?.. Взглянув наверх Катя заметила, что небо и правда прекрасно. Множество звезд светило своим ярким светом, летящим сюда чрез многие световые года. Так что же, в сравнении с этим, всего-то несколько лет разницы, разные страны и миры?.. Звезды нашей галактики светят нам издали, пусть мы ни разу и не прикасались к ним. Это и не требуется. — То созвездие похоже на летящую птицу, — поддавшись, предположила Катя. — Оливье, что Вы делаете? — Ложусь рядом, так ведь гораздо удобнее созерцать небосвод, Вам не кажется? — без запинки ответил мужчина. — Что-то не так? — Это странно. — Не сравнивайте всех с де Вильфором, мадемуазель, — будто прочитав её мысли — что на самом деле так и было — ответил Оливье. — К тому же, Вы постоянно забываете о некоторых вещах. — Катя не видела его лица, но чувствовала жар его тела. — Я слышу Ваши мысли, мадемуазель. Не говоря уже о том, что вижу Ваши взгляды… Стушевавшаяся Катя не знала, куда себя деть. А ведь и правда, даже за последний час она подумала столько всего, что страшно даже вспомнить! — …однако Вы забываете, мадемуазель, что и Вам подвластно слышать то, о чём думаю я, — продолжил Оливье. — Вы охотно прислушиваетесь к этому дару во время битв, и полностью игнорируете в повседневности. — Вы ведь как и я не верите в… — Катя сглотнула, так и не произнося вслух. — В любовь? — понял мужчина с полуслова. — Верил, будучи в Вашем возрасте. Но Вы забываете, что кроме неё есть еще множество чувств, которые и Вы, и я столь часто произносили. Я верю в то, что сердце разбитое под силу исцелить лишь сердцу любящему. Оливье де Ла Фер протянул руку, кладя её на талию девушки. В голове у обоих было великое множество мыслей, постепенно оттесняемых чувствами. Хватит роковых битв, хватит страданий, недоверия, отчуждения и борьбы. После всего пережитого можно наконец быть спокойным. Катя лежала под звёздным небом, вдыхая запах любимого мужчины. Не нужно переживать и бояться. Пока она под его защитой всё будет хорошо. — Вы сейчас и правда готовы? — сорвалось с губ прежде, чем стало осознанно. — Если бы Вы владели французским, то знали бы, что я думаю о Вас, Катрин, Впрочем, мне показалось, что все, кроме Вас, понимали, о чем идёт речь. Вспомните, как вели себя Ваши подруги. «Эля учила испанский, который в чём-то схож с французским.» «Для ведьм же перевод, судя по всему, не составлял никаких трудностей изначально» — мысленно продолжил Оливье. — Вы первая девушка, которая показала на своём примере, что честь и порядочность всё ещё существуют. Вы стали для меня тем же якорем в бушующем океане, которым стал для Вас я, увидьте же это! Я испытываю к Вам те же чувства, что и Вы ко мне. Это неизбежно, как бы мы оба ни гнали их от себя. Так может, и не стоит?..***
Лёжа рядом с Оливье спустя полчаса, девушка едва находила в себе силы, чтобы поправить платье, в юбках которого она столь неумело запуталась. Эта ночь дарила спокойствие и безмятежность. И тогда ей казалось, что Оливье всегда будет где-то рядом, не взирая на разницу в возрасте, времени, статусе и языке; будет смотреть на нее, невидимый никем, поддерживая её и согревая любовью.