Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай, Когда б за край — иди, прощай и помни обо мне!
И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь. За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз; Мы не проснемся, не вернемся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла.
«Прощай», «Мельница»
Последняя ночь в Аальде для Марго стала противоречивой. Были ведь сотни ночей здесь, но именно эта казалась особенной. В свете зажженных лампад и магических шаров, девочка смотрела на отведенную ей комнату, поляну вокруг дома, лес, вершины деревьев которого виднелись так отчётливо. — Любуешься? — оторвал от размышлений голос Хелависы. — Твоя тревожность звенит так же, как весенняя капель барабанит по крышам, однако разве смена времён года вызывает у кого-то столько же опасений? Девочка оборачивается, замечая тепло родных глаз. Ведьма явно подшучивает, кто она без этого… — Мы расстанемся и я снова вернусь домой, причем через два года — по их меркам. Есть повод тревожиться. К тому же, я расстанусь с Ва… с тобой, и это же будет просто пытка! Да, ты говорила как-то, что время здесь и там течёт по-разному, и что ты сможешь дождаться меня лет через шестьдесят- семьдесят, но зачем, скажи, мне в том мире ждать этого так долго? Если там нет тебя?! «Вдруг за это время я стану чужой тебе? Мало ли девчонок на земле? Край так близко, стоит лишь шагнуть за черту.» -… из которой ты не вернёшься, — спокойно заканчивает её мысль Хелависа. — Я даже не стану рассказывать о том, что самоубийство — грех, за этим — к графу де Ла Фер, однако, — голос её наполнился ледяными нотками, — ты и правда думаешь, что убив себя там ты обретёшь счастье в Аальде? Если это так, то за все эти годы обучения магии ты не выучила ничего. Тишина, наступившая после этого, была практически мёртвой. Отголоски мыслей сменяли друг друга, никак не приходя к единому мнению. Сумбур охватывал всё сильней. — Я вернусь домой, проживу там целую жизнь, но после ведь мы встретимся вновь, верно? Я вернусь сюда, к тебе, так же, как и Катя вернётся к графу. И мы будем счастливы. Неужели я прошу столь многого? — риторический вопрос завис в воздухе. — Ты думаешь о том, что будет спустя десятки лет, совершенно не задумываясь о насущном. Всё будет, не торопи время, оно такого не любит. Катя и граф, только вслушайся, нашли для себя куда более интересное дело. Связь с Катей теперь и правда была куда более открытой, чем того хотелось бы: никому из присутствующих не было в радость заниматься вуайеризмом. Закрыв ментальным блоком этот канал связи, Марго села у окна, глядя на звёздное небо. Они столь далеки, пускай и светят ярко, настолько, что и сотни световых лет не являются помехой, а тут речь о каких-то шестидесяти. — Как всё произойдёт? — чуть увереннее, спросила Марго. — С помощью магии Такхизис мы запустим обратный процесс: первой вернётся Эльмира, затем — Оливье и Катя, преодолев при этом обратный путь в той же последовательности: начиная от «Последнего Испытания» и заканчивая «Леди Баг», насколько я помню; ты же вернёшься последней, но прямо домой, минуя все прошлые «попадания». Ментальная связь отключится, как только вы покинете фэндомное пространство. — На мгновение женщина умолкла, а после, казалось, чтоб подсластить, добавила, — А мы с Ллейром будем ждать тебя здесь. Марго кивнула, думая о чём-то своём. Что такое каких-то шестьдесят лет, для тех, кто по-настоящему любит…***
Утром в Аальде стоял туман. Проснувшись на рассвете — черт его знает, на кой бес — Катя встала, чувствуя, как от лежания на земле, пусть и покрытой плащом, в бок впилось несколько мелких камешков. Ощущение же близости того, о ком мечтала так долго, вполне перекрыло это досадное недоразумение. — Доброе утро, — сонно сказала Катя мужчине. — Доброе, — улыбнулся Оливье. — Что Вам снилось, мадемуазель, в эту прекрасную звёздную ночь? — Снилось, что Вы очутились в моём мире, пришли к моему отцу на работу и поговорили с ним так же, как когда-то с де Вильфором, — искренне ответила девушка. — И что я видела Вас лишь издали: мужчину, закутанного в плащ, и поэтому до последнего не знала, Вы ли это. Оливье усмехнулся, поправляя одежду. — Думаю, у Вас прекрасная фантазия, мадемуазель. Я мог бы написать письмо Вашему отцу, имея хоть немного веры в то, что мои слова дойдут до него и будут верно истолкованы. Теперь был уже черёд Кати рассмеяться. Укладывая вьющиеся локоны, что было довольно проблематично сделать без расчески, девушка представила себе подобную ситуацию. Едва ли чьи-либо слова могли убедить отца. — Не стоит, Оливье. Я справлюсь и сама. Но благодарю за предложение. Когда Катя, идя под руку с Оливье, очутилась возле дома ведьмы, оказалось, что ждали только их. Судя же по хитрому выражению лица Ллейра, безэмоциональному — Хелависы, и немного растерянной Марго, Кате показалось, что все они наверняка осведомлены произошедшим этой ночью. Ну и пусть. Может, хоть теперь связь отключат. — Конечно, отключим, — подтвердил Ллейр. — Мне и вчерашнего с головой хватило. Однако вместо всегда пылающего румянца на щеках Кати, сейчас была лишь безмятежность. Два кулона инь-янь и брошка со скрипичным ключом ожидали своего часа. Совсем скоро все вернуться домой, и всё будет кончено. Поверженная Такхизис поможет им, пусть и не по своей воле, преодолеть весь путь в обратной последовательности за считанные мгновения. Украшения вернут их туда, где им место. Не было ни слёз, ни разговоров. Всё, что можно было выразить, уже произнесено. С губ срывается заклятие, и Эля тает на глазах, следом за нею — Такхизис, потом — и Марго, а после — Катя видит, как тает и Оливье, но, что ещё интереснее, чувствует, как и она сама растворяется в этом мире. Возвращение домой казалось Кате правильным, пускай и невероятно болезненным. Чтобы выздороветь порою стоит пить горькие лекарства и колоть болезненные уколы. Так правильно. Если хочешь быть взрослым, то нужно уметь находить в себе силы на то, что должно. Хватит уже сказок, им всегда приходит конец, а оттягивать неизбежное просто смешно. У Кати есть семья, пускай теперь и неполная; друзья, даже если не все из них рядом; учёба, с которой девушка наконец знает, что делать: на это её сил уж точно хватит. Попав в фэндом «Трех мушкетёров», Катя сорвала с себя кулон, тем самым не давая им перемещаться куда бы то ни было. Оливье вопросительно взглянул. Уж не собирается ли девушка остаться? Это были их последние мгновения вдвоём. Оба понимали это: бежать от собственной Судьбы, когда она весьма логична, глупо. Чистое ребячество. Вечно бегать невозможно, последствия всё равно нагонят. Катя с трудом сдерживала наступающую истерику. Это не ком в горле, как было прошлый раз, нет. Теперь всё куда серьёзнее, ведь Катя понимала, что она попадёт обратно в то же время и место. И впереди разбитая семья, престарелая любовница отца и сессия, от которой зависит финансовое состояние на ближайшие полгода. И не будет рядом его — графа Оливье де Ла Фер, который может утешить, приободрить, помочь. В её распоряжении лишь честь и гордость. Но и это уже немало! — Я благодарю Вас за всё, что было с нами за это время, — надтреснутым голосом говорит Катя такие правильные, и одновременно жутко неправильные вещи. «Тебе ведь хорошо с ним, так куда ты собралась? — кричит бесконтрольный Ид. «Вы из разных миров, твоё место дома.» — парирует Супер-эго. И Катю внутри разрывает от мук совести. Ну же, давай, делай выбор! Неужели ты так и осталась маленьким ребенком: дайте конфетку, возьмите на ручки и не давайте меня обижать? — Катрин, — она нерешительно оборачивается на его голос, понимая, что прощание затянулось. Это его графство, а она обязана уйти. Сейчас же! Немедленно! У него могут быть иные планы на этот вечер, а Катя попросту задерживает! — Я уже ухожу, простите. Просто думала над тем, что оставить Вам на память, — спешно говорит девушка первое, что приходит в голову. — Если, конечно, Вам вообще что-то необходимо на память обо мне, я ведь просто… фанатка. — Катя чувствует покалывание в пальцах, дрожь в ногах, боль в сердце. «Давай, идиотка, еще здесь в обморок упади! Марш в своё время, там хотя бы таблетки есть, вот тебе и причина побыстрее уйти. По-английски, да.» — Вы кто угодно, Катрин, но настолько прибедняться Вам не свойственно. Никто Вас не гонит, Вы можете жить здесь столько, сколько потребуется: комнаты в Вашем распоряжении, — Катя недоверчиво подняла взгляд, глядя прямо на Оливье. Непохоже, что тот шутит. — К тому же, я всё ещё слышу Ваши мысли. И не позволю Вам столь дурно думать о девушке, сделавшей для меня столь многое. — Очевидно, он шутил, пусть и в свойственной ему манере. Катя улыбнулась. — Я просто хотела оставить Вам платок. Батистовый. Знаете, Ваша портниха кроме платьев пошила ещё и платок. Я оставила его в Вашем замке, он неиспользованный, там, на моей кровати. Точнее, в той комнате, что Вы отвели мне на время проживания. На нём мои инициалы, возможно, иногда Вы и будете обо мне вспоминать. — Катя думала, что белоснежный платок — это единственный предмет, который хоть немного мог бы заинтересовать его. — Помнится, Ваш друг Арамис весьма дорожил подобными знаками внимания от своих дам, да и де Тревиль… — Могу ли я с чистой душой отпустить Вас одну туда, где Ваш отец снова и снова будет измываться над вашими чувствами? — Оливье приподнял брови. — Вы ведь знаете, что Вам со мной нельзя, а любой парень после Вас покажется мне ребенком? — парирует Катя, словно переводя шпагу в более выгодное положение. — Я в состоянии и сама себя защитить. Вы так часто говорили о том, что я сильная и справлюсь с чем бы то ни было, что кажется теперь я и правда поверила в это. — Идите, мадемуазель Катрин, ступайте в своё светлое будущее, которое, я надеюсь, не будет омраченным ничем, с чем Вы не могли бы справиться. — Кулон мерцает, явно ожидая решения. Всего один миг — и она вновь будет дома, покидая эти места. — И, да, Катрин, раз уж Вы начали говорить о вещицах на память, — то будьте так любезны принять и мою. Оливье снимает с руки кольцо с изумрудом, надевая на палец девушки. Катя замерла на месте, не смея пошевелиться: блеск драгоценного камня слепит, заставляя на миг отвести взгляд. — Надеюсь, и Вы не забудете обо мне в своём мире. В любом случае, теперь я буду уверен, что у Вас есть деньги на еду и Вы не станете более морить себя голодом, — буднично продолжал он, — к тому же, — на лице Оливье скользит легкая улыбка, — этот камень дивно сочетается с Вашими глазами. — Это ужасно дорого! — воскликнула Катя. — Вы не понимаете, что творите… — Всего лишь хочу, чтобы и Вы помнили обо мне, — буднично отвечает мужчина. — К тому же, у меня, как Вы ранее заметили, множество перстней. Прошу лишь не закладывать его на ставках в конных скачках. Боюсь, Вы так и не научились разбираться в лошадях. Катя смеётся. Он прав. Как и всегда. — Клянусь честью, что не стану. Спасибо, — девушка неловко делает книксен. — Мы слишком любим друг друга, чтобы теперь, когда мы расстаемся, наши души не сопровождали одна другую и моя не была бы с Вами, а Ваша — со мной, — в его словах Катя видела себя. То самое сокровенное, что только могло бы быть. — Когда Вы будете печальны, я предчувствую, и моё сердце погрузится в печаль, а когда Вы улыбнётесь, думая обо мне, знайте, что Вы посылаете мне из заморских краёв луч вашей радости… — «В любое время, когда Вам понадобится моя помощь, я буду рядом с Вами, даю Вам слово»? — припомнила Катя одну из цитат. — Если Вам так угодно, — ответил Оливье, глаза которого всё так же лучились светом. Сюрреализм затягивал за собою. Пора. Пора прощаться. Вновь надевая кулон, Катя осознаёт, что горячие объятия надолго останутся в памяти у обоих. Навсегда, если уж быть честными. Кулон в последний раз мерцает, угасая. Катя растворяется в ночном мареве этого мира. До скорого свидания…