Гиена при стае Волков

      Адэхи был в шоке. Он буквально несколько минут назад вырвался из холодных когтей Смерти, чтобы здесь, в своём реальном мире, попасть в рабство? Что бы выбрал другой нормальный омега на его месте? Уйти в иной мир вместе с родителями, своей стаей, и быть там счастливым, рядом с уважаемой Смертью, или же бороться в суровом, жестоком мире за маленький шанс получить желанное счастье? Почему-то кричать, дебоширить и ругаться грязными словами не хотелось, да и сил не было от слова совсем.       И тут до омеги дошло. Он осторожно подошёл, сел рядом со взрослым омегой, который гладил свой хвост, и осторожно коснулся его худой руки. Тот посмотрел на него и без лишних слов притянул Адэхи к себе, крепко обнимая. Бледная рука принялась гладить светлые волосы мальчишки.       — Что бы вы выбрали: смерть или жизнь, но в рабстве? — неуверенно спросил мальчик, боясь не услышать такого желанного ответа. Он лишь сильнее прижался к незнакомому мужчине, но очень напряг слух, чтобы услышать, что же тот скажет.       — Очень сложный вопрос, маленький омежка. Такие вопросы дети не задают. Ты был на грани смерти, ты видел её, да?       — Да, — всего лишь короткое слово, несущее тяжёлое значение. Адэхи был на грани смерти несколько раз, видел её, даже разговаривал с ней, но не стал об этом говорить.       — Это вопрос личного характера — у каждого человека на него был бы свой ответ. И не важно, что варианта всего два. Моим ответом была бы смерть. Но я никак не могу умереть, за нами следят. Я объясню, почему именно смерть. Моего мужа убили, сын умер от голода. Мне просто незачем жить. У меня была истинная связь с мужем. Смотри, — взрослый омега отодвинул штанину и показал на ноге рисунок цветка Алоэ. — Говорят, что после того, как ты встретишь своего истинного, другие тебе будут не нужны. Я даже не захотел проверять эту теорию. Со смертью моей семьи я потерял себя, душу, а тело ещё живёт, точнее, существует. Поэтому в пустыне я искал Смерть, но она, злодейка, не приходила ко мне, не хотела меня брать к себе, к моим родным. Меня нашли работорговцы в Сахаре, когда я лежал под песком. Я тогда был на грани жизни и смерти, у меня уже было кислородное голодание, но я не хотел жить, поэтому тогда почти отдался в руки Смерти, но меня спасли, заметили кусок моей одежды, торчащий снаружи. Потом, через время, пытался утопиться в оазисе, когда мы принимали душ, но меня опять спасли. У меня нет другого выхода, я просто не хочу жить. Зато вон у того омеги, что сейчас сидит спиной к нам, очень огромное желание жить, дышать свободой и сбежать отсюда; уже два года не оставляет попыток, каждый раз ловя момент. И ведь однажды получилось, но его вернули. Изверги.       — Два года? А вы здесь сколько? — слова этого омеги тронули душу, ребёнок сжался сильнее, чуть ли не роняя слезу. Ведь у него тоже есть истинный… и он живой, но неизвестно где.       — Приблизительно столько же. Обычно от рабов стараются избавляться сразу, но не всегда наши «хозяева» хотят брать нас по каким-либо причинам. То уши не те, то хвост дряхлый, а то и вовсе за отсутствие такового в наличии. Люди, как и города — разные. Любое непослушание — плётка тебе обеспечена. Так что реши для себя, что для тебя в приоритете. Жизнь, где есть шанс на спасение в виде нового хозяина, или смерть, где ты забудешь всё. В любом случае, от Судьбы не убежишь.       После такого разговора старший омега замолчал, лишь иногда гладя ребёнка по волосам, а Адэхи задумался. Перспектива выглядела не очень. Совсем. Слишком сложно жить и мечтать умереть, и так же слишком сложно жить одними мыслями, что тебе удастся убежать. Слишком много, слишком.       Голова разболелась, омега прилёг на взрослого и провалился в дрёму. Во сне он увидел силуэт льва-оборотня, который ему улыбнулся и погладил своей слегка чёрствой рукой по нежной щеке уже взрослого Адэхи.       Сколько он проспал было неизвестно, но одно Адэхи понял точно — в абсолютно диких условиях нужно учиться выживать. Причём совершенно любым способом. И терпеть всё, что приносит ему злодейка Жизнь, ведь потом его труды обязательно вознаградятся. Неизвестность пугала, страх сковывал каждый раз с новой силой, но омега сжимал свои маленькие кулачки, садился медитировать в позу лотоса, и страх отпускал ненадолго.       Да, дальше ему будет только тяжелее, больнее, страшнее, но выстоять он должен! Омега решил для себя: раз он тогда не ушёл к Смерти, то это означает одно — он обязан выжить и сбежать!       Теперь пустыня Сахара казалась ему цветочками, а то, что его чуть не сожрал лев — и ягодками язык не повернётся сказать. Вот здесь — его персональный ад, из которого нужно сбежать любой ценой. Вот они — спартанские условия выживания, а не беготня где-то там, в Сахаре. Правильно говорят: познаётся всё в сравнении. Вот и познал Адэхи разные условия выживания. Сделал для себя определённый вывод и поставил цель, к которой он собрался медленно, но верно идти на протяжении хотя бы года.       После разговора с тем омегой, юнец решил, что больше не будет ни с кем разговаривать, даже если за это он будет получать плетью по спине и не один раз. Гордого и сильного духом омегу можно поймать и посадить в клетку, но убить гордость в этом теле — никогда.       Спустя пару месяцев Адэхи научился получать отказы на «выставке», где их обнажёнными выставляли в каком-нибудь городе у стены, как каких-то куртизанок; научился возвращаться в клетку, ведь его новые господа кричали всегда одно и то же: «Он молчит! Дерётся и кусается, вы обманули меня. Верните деньги!», а потом, после того, как караванщики извинялись за непослушного раба, вели того к клетке для избиения, но Адэхи научился терпеть адскую боль от кнута, при этом не издавая ни единого звука. Даже слёзы со временем перестали стекать по щекам.       Он сжимал свои зубы так крепко, что иногда клыками царапал губы, но не произносил даже какого-то мычания. Он молча терпел кнут, глаза были стеклянными, совсем неживыми, словно в такие моменты он находился совсем в другом месте. Караванщики злились, били сильнее, разбивая спину ребёнка в кровь, делали всё, лишь бы вызвать хоть какие-то слёзы, но всё это было безуспешно.       Смотря на этого маленького светловолосого дикаря, сложно было представить, что ему действительно всего лишь примерно тринадцать-четырнадцать лет. Казалось, будто перед мучителями взрослый, гордый человек, а не упёртый с сильной волей ребёнок. Давно караванщики не видели таких омег. Ведь надо признать, что раб из него получался не очень. Строптивый, сильный, гордый и совсем не боявшийся боли.       Путешествовали караванщики очень много и долго, объезжая почти каждый город в поиске новой добычи и денег от проданных людей. Пленников кормили, поили два раза в день, чтобы не померли. Ведь это успех к их прибыли. Каждую неделю были изменения: кто-то уходил, кто-то появлялся. Но на протяжении года оставалось только четыре вещи неизменными. Это взрослый омега, который всегда сидел в углу клетки и мечтал умереть, молодой дикий кошак, всё ещё не оставляющий надежды сбежать из плена, насилие течных омег и сам Адэхи, который всегда ел еду, бунтовал, нарочно создавая себе такую репутацию целый год, и столько же времени вынашивал план побега из этого адового места.       На протяжении всего года, лишь тогда, когда их выводили в город, в эти самые моменты омега старался наблюдать, как дикий хищник перед своей охотой. Выдавая себя, что он ещё не сдался, что он ещё жив и сопротивляется жизни раба. Его спина была вся в шрамах и ужасных следах. Любой, кто увидел бы это, мог словить обморок. Обычно такие следы были у взрослых, непокорных и грубых мужчин-альф, но никак не у маленького молодого омеги.       Адэхи в голове запоминал любые действия, сделанные караванщиками, изучая их привычки, любые пейзажи, когда открывалось полотно, ведь чаще всего оно было закрытым, чтобы погода не испортила товарный вид пленников. За редким случаем удавалось увидеть крупные города, тогда подросток следил особо внимательно, запоминая любые мелочи, ища момент для побега.       Спустя ещё полгода Адэхи сдался. Он перестал быть диким, стал более тихим, послушным, смиренным, поддаваясь воле караванщиков; болезненно стонал от ударов кнутов, которые каждый раз оставляли кровавые следы на старых, ещё не до конца заживших ранах. А садисты радовались — наконец-то воля подавлена, наконец-то можно продать его, такого послушного гордого омегу.       Была глубокая ночь. Все, кроме Адэхи, спали в железной клетке, ткань была поднята, позволяя воздуху обдувать спящие тела. Рядом с клеткой был разбит лагерь. Трещал костёр, караванщики что-то обсуждали, смеялись и пили алкоголь, почти забыв про своих пленников. Но настороже всё равно стоял один из альф. Всё-таки был один индивидуум, который пытался сбежать уже три года. Да и этот странный гордый омега притих. Действительно ли сдался, или затишье перед бурей?       Адэхи ворочался на полу и никак не мог уснуть. Он полежал на одном боку, потом на другом, повернулся на спину, сложив руки на груди, но ничего не помогало. Он просто не мог уснуть, а ведь так хотелось провалиться в сон, чтобы забыть этот кошмар, который подросток так долго терпит.       Судя по наблюдениям, сегодня привал, раз мужики развели костёр и пьют спиртное. Значит, завтра они прибудут в крупный город. Значит, завтра будет осуществлён план. Он позволит себя продать, уйдёт в дом нового хозяина, а потом убьёт его и сбежит. Не зря же он целый год тренировался в движущейся повозке боевым искусствам — он ещё помнил, как будто вчера, как Такэху учил его самообороне и атакующим движениям.        Адэхи помнил всё и эти движения отточил до идеала даже в условиях, неподходящих для таких тренировок. Он продолжал тренироваться, несмотря на болючие рваные раны на спине и боках, несмотря на заинтересованные взгляды других обитателей клетки, которых он порой притеснял, выполняя резкие выпады в и без того небольшом пространстве. Мышечную массу было сложно набрать из-за плохого питания, да и вообще из-за подобного образа жизни в неволе, но он не сдавался, даже когда очень хотелось.       Омега отвернулся от работорговцев и положил руки на свой живот. Он почему-то разболелся. Сначала появилась ноющая боль в одном месте, которая в скором времени распространилась и по всему животу. Появилась тяжесть и резкие покалывающие спазмы. Юноша свернулся в позу эмбриона и зашипел — открылась рана на спине, отчего парнишка не сдержал звука. Буквально следом начался лёгкий, ненавязчивый зуд в районе ануса, с каждой минутой всё усиливаясь и усиливаясь, распространяя нежный, нетронутый аромат цветов. Омега ужаснулся. Контролировать этот ужас он не мог, а судя по симптомам — это течка.       Раньше такого у Адэхи не было — это впервые, но он знал, что это течка, и знал, как грубые альфы, которые их сопровождают, обращаются с такими, как он. На спине выступил холодный пот. Кадык дёрнулся, омега нервно сглотнул и обнял себя сильнее, царапая свои руки когтями, чтобы запах крови перебил невинность.       Адэхи молился всем известным и неизвестным Богам, чтобы его не тронули, хотя бы сегодня. Молился, чтобы течка прошла, но этого не произошло. Омега боялся одного: что его план провалится из-за его физиологии. Он начинал ненавидеть себя, ненавидеть своего истинного, который до сих пор не нашёл его и не спас. Начинал ненавидеть свой выбор, что тогда, полтора года назад, он не разрешил Смерти поцеловать себя. Адэхи очень боялся упустить этот единственный шанс на побег, когда свобода была так близко.       К клетке неторопливо подошёл охранник, осторожно принюхался и очень гаденько усмехнулся, а потом пошло улыбнулся и потёр грязные руки друг о друга. Знали бы Боги, как сильно этого желал гнилой мужик, который только спал и видел, как отымеет этого строптивого омегу, как будет засовывать свой небольшой, но толстый член в узкую задницу смуглого блондина.       Видимо, уловив девственный аромат течки, мужики, которые сидели у костра с бокалом эля, собрались возле клетки и стали смотреть, от кого же так вкусно пахнет. Поняв, что это их дикий мальчик, кто-то сразу развернулся и ушёл обратно пить, с трудом сдерживая желание присунуть «шлюшке», ведь связываться с этим буйным и неадекватным омегой не всем хотелось — жизнь всё-таки дорога. А кто-то уже собирался открыть клетку, не задумываясь о последствиях.       — Стой, — прозвучал грубый, холодный голос альфы. Он отдал бокал своему подчинённому, открыл дверцу и осторожно вошёл внутрь с тремя мужиками, внимательно наблюдая за Адэхи, ведь никто не знал, как тот отреагирует. Всё может быть не так, как это обычно бывает в таких случаях. — Сначала его опробую я. Слишком дорого он мне обошёлся.       Все замолчали. Омеги сильнее прижались к стенкам и старались отворачиваться, ведь все прекрасно понимали, что сейчас будет, и попасть под руку возбуждённым грубым альфам совсем не хотелось. Главный мужчина голодными глазами обвёл ещё одетое тело омеги и облизнул свои пухлые губы.       Осторожно принюхиваясь к цветочному аромату, караванщик неторопливо подходил к своей жертве, внимательно наблюдая. Омега лежал на полу и поджимал ноги под себя, пока из его задницы начинала небольшими капельками стекать смазка, пропитывая тонкие штанишки. Один щупленький альфа попытался пойти сразу за своим хозяином, как вдруг тот его резко одёрнул.       — Я сказал, он — мой. Что непонятного?! Сначала опробую его, а потом он ваш. Боженька, он такой сладкий, — мужчина нервно сглотнул и стал жадно наблюдать, как штаны омеги пропитываются смазкой. — Всё думал да гадал, почему же ты, малыш, стал таким послушным, тихим в последнее время, а оказывается вот оно что. Ты созрел, котёнок. Значит, мы определились, тебе четырнадцать в этом году было. Обычно в это время омежки текут. Блять, ты бы знал, как я мечтал тебя увидеть послушным, нежным и с раздвинутыми ногами, где будешь хотя бы иногда смотреть своими голубыми глазами на меня и подавать свой прекрасный, бархатистый голосок. Бля-я-ять, я не могу себя сдерживать! — мужчина прорычал и шумно выдохнул. Запах невинности кружил голову, ноздри альфы раздувались, бугорок отчётливо виднелся через штаны, казалось бы, ещё секунда — и те разойдутся по швам. — Боженька, спасибо! Сейчас, мой сладкий, я сделаю тебе очень хорошо, ты будешь послушным, податливым, и будешь стонать только подо мной, — кажется, он забыл, что буквально минуту назад обещал пустить этого ангела по кругу.       Адэхи трясло от ужаса. Паника накрывала с головой, хотелось сорваться с места, прямо сейчас сбежать через клетку, которая была открыта, но он понимал: поймают, и завтрашний план провалится. Омега приподнял голову и моргнул своими длинными ресницами, смотря прямо в глаза мучителя. Была бешеная, просто ненормальная внутренняя борьба о том, как нужно смотреть: с вызовом или всё же покорно. Всего одна секунда, и решится всё. Омега прикусил губу почти до крови, в глазах скопились капельки слёз, и он с покорностью посмотрел на мужчину.       Гордость вопила — нельзя! Нельзя прогибаться, нельзя, чтобы к телу прикасался хоть кто-то, кроме истинного, дождись его! А похотливый альфа воспринял слёзы отчаяния как слёзы желания. Хищный оскал сам появился на его лице. Именно сейчас он потерял свой рассудок, теперь здесь не человек — зверь.       Нельзя? В смысле нельзя, когда можно. Был план. Он строился полтора года, нельзя, чтобы дурацкая течка его сорвала! А вот гордость может и помолчать… Дождаться истинного? Где же он шляется, когда так нужен?! Кошак облезлый! Лев! Оборотень! Воин! Тьфу ты, сукин сын! Сдохни где-нибудь в песках, спаситель хренов!       Пусть грязные и вонючие мужики думают, что я стал таким послушным и покорным из-за наступившей течки, пусть в отчаянии они видят желание, всё для вас, господа караванщики. Я переживу, наверное… Ведь завтра, если переживу эту ночь, доеду до города, это сыграет мне на руку. Альфы ослабят свою бдительность, и сбежать станет проще. Терпи, Адэхи, терпи, боги и шаманы любят тебя…       Горячая горькая слеза обиды скатилась по холодной щеке. В этот момент главный караванщик схватил омегу за лодыжки и потянул ноги в разные стороны, тем самым раздвигая их. Сопротивления не было. Совсем. Адэхи лежал уже на спине, с раздвинутыми ногами, смотря полупустым взглядом на звёздное, тёмно-синее небо, где только что упала звезда. Подросток загадал одно-единственное желание — пережить эту ночь. Один щуплый, а другой крепкий мужики держали ему руки, чтобы тот не вырывался и не дрался, а насильник уже снимал пропитавшиеся смазкой штаны с омеги, отбрасывая их в сторону.       Подросток повернул ко взрослому омеге голову, но тот даже не пошевелился, лишь сильнее прижался к железным прутьям. Никто из его сокамерников не осмелится помочь, потому что знают, что это бесполезно, к тому же, за попытку вмешаться их изобьют или лишат еды, а возможно ещё хуже — тоже изнасилуют. Слёзы потекли сами по себе, Адэхи прикусил щёку изнутри, пытаясь привести себя в порядок — сейчас ему нельзя выражать свои эмоции и чувства, а иначе караванщики начнут злорадствовать.       Альфа прорычал, дыхание его участилось, а возле клетки собирались зрители, чтобы поглазеть на шоу. Мужлан провёл пальцами возле дырочки и, почувствовав смазку, решил, что омега уже не может ждать и хочет его. Одним ловким движением стянув с себя льняные штаны, альфа приставил свой большой, толстый и немного кривой член к маленькой дырочке. Крышу рвало от запаха, чувств, мыслей, выражения лица омеги, который уже почти успокоился, и это совсем не понравилось караванщику.       Альфа толкнулся раз — промахнулся, потом другой, третий, и только с четвёртого раза попал в анус. Он вошёл в нежное юное тело одним резким и болезненным толчком, отчего Адэхи взвыл, заскулил и стих. Альфе этого было мало, он не смог сдержать себя, поэтому стал двигаться сначала медленно и ритмично, а потом всё быстрее и быстрее, каждый раз толчки были рваными и с рыками, а из зада омеги вытекала кровь вперемешку со смазкой, но её было совсем немного. Скорее всего, из-за того, что течка неполноценная, а связь — насильственная.       Омеги жались по углам и с болью смотрели, как даже самого гордого омегу могут сломать из-за какой-то течки. Им было жаль мальчишку.       Взрослые закрывали маленьким детям глаза и сами отворачивались от ужаса, который разворачивался прямо перед ними. Двое мужиков держали за хрупкие запястья Адэхи, там уже начали проявляться синяки. Зрители в виде альф молча наблюдали за процессом с замиранием сердца. Кому-то было жаль сильного омегу, а кто-то ждал, когда этот гордый мальчишка даст сдачи или укусит своих обидчиков, но он ничего не делал. Вскоре и слёзы перестали появляться на щеках, так, словно омега окончательно умер внутри. Все сделали вывод. Он сломался.       Вот Адэхи лежит безэмоциональной и безвольной куклой на холодном, грязном полу. Его худое, немного грязное тело трахает главарь караванщиков. Тот рычит, своими руками сильнее сжимая бёдра омеги, оставляя там фиолетовые синяки, ведь тело мальчишки очень нежное. Караванщик выходит с хлюпаньем из безвольного тела, весь член в крови, это приносит нездоровый кайф альфе, он ставит Адэхи на четвереньки и вновь входит одним рывком, отчего омега тихо проскулил и вновь стих.       — Чёрт, сучка, почему ты молчишь?! — в гневе альфа хватает Адэхи за светлые пряди и натягивает их на кулак, тем самым отводя голову назад, чтобы зрители могли увидеть лицо течного омеги. — Думал, что ты сломался, думал, будешь молить меня, чтобы я трахал тебя ещё и ещё, но ты, блядь, молчишь! — свободной рукой он шлёпнул по заднице, оставляя красный след, а потом вновь взялся за бёдра, придерживая, чтобы тело не упало.       — Ты — словно мёртвая кукла! Тьфу, даже драть тебя перехотелось! — альфа вновь зарычал и стал быстрее двигаться, стараясь довести себя. Запах вновь закружил голову, мужчина сильнее и глубже толкнулся пару раз, почувствовав, как разбухает узел, вытащил и кончил прямо на задницу Адэхи.       Однако на этом его кошмар не закончился. Те двое караванщиков, что всё это время держали его, тоже желали заполучить свой кусок торта, а потому, как только главный альфа покинул клетку, тут же набросились на мальчишку, поочерёдно измываясь над его телом. Было очень больно, до жути неприятно как физически, так и морально, а гордость и вовсе трещала по швам, грозясь расколоться с концами и больше никогда не собраться, оставив Адэхи разбитым, слабохарактерным и ранимым парнишкой. А зрители, которые не собирались расходиться, добавляли отвращения к себе.       Он как мог заглушал боль, закусывая щёку изнутри, пытался расслабиться, подавляя в себе любые звуки и не позволяя им вырваться наружу, пытался отвлечься хорошими воспоминаниями, но те, как назло, все до единого лишь сильнее угнетали обстановку, так как всё хорошее, что с ним происходило, в итоге кануло в лету: семья и стая убиты, оказывается, практически из-за него, Такэху пропал, истинный до сих пор не объявился… В голове образовался хаос.       Адэхи всё это время был в сознании, однако всё равно вынырнул из некого подобия транса лишь тогда, когда в клетку перестал попадать лунный свет и пляшущие тени костра — на повозку вновь накинули ткань, а насильники, наконец, оставили его в покое. Тело нещадно ныло, было покрыто липкими каплями, синяки не сойдут ещё долгое время и будут припоминать об этом отвратительном дне. Омега ощутимо вздрогнул, когда его волос аккуратно коснулась холодная ладонь. Он широко раскрыл глаза, пытаясь сфокусировать зрение на человеке перед ним, и с трудом распознал в размытом силуэте старого омегу.       — Кайдо, — прошептал он дрожащими искусанными губами. — Кайдо…       — Тише, Адэхи, я здесь, — ответил тот, как можно аккуратнее сгребая мальчишку в охапку и прижимая к себе. — Я помогу тебе.       В ход идёт какая-то старая и не самая чистая тряпка, которой он бережно обтёр дрожащее тело, стирая с него следы насилия и грязи, затем помогает одеться и удобнее устраивает уже отрубившегося Адэхи у себя на коленях, заботливо поглаживая по блондинистым спутанным волосам и слегка покачивая на руках. На глаза невольно навернулись слёзы. Было безумно жаль этого ребёнка, страшно представить, как он после такого будет воспринимать других альф, и как вообще справится с этим. Выкарабкается ли? Сохранит ли свой боевой дух и дерзкий характер? Или же замкнётся в себе и сдастся?