Лисья свадьба

Глава 3 Начало семейной жизни для молодой жены

Пробуждение было не из приятных, мягко говоря. Проспала она всего пару часов, отчего голова раскалывалась. После того, как несколько месяцев проходила с вервием бессмертных, культивация ещё не восстановилась полностью, поэтому этого времени для полноценного отдыха было недостаточно. Но это было лишь началом неприятных открытий: всё тело ломило, повсюду налились фиолетовые следы засосов, губы припухли и саднили, а между ног жгло и пекло, и было невыносимо липко и неудобно, бёдра же покрывали засохшие разводы крови, что нестерпимо тянуло кожу. Общее ощущение же было, как при тяжёлом похмелье. Однако хуже всего было резкое осознание. Она вспомнила эту ночь: как с готовностью принимала любую ласку и прикосновение проклятого демона, а потом и сама пламенно на них отвечала. Это было так непохоже на неё… Будто кто-то вселился в неё — это больше было сродни одержимости. Она никогда не была такой раскрепощённой. Более того, ранее ни разу в жизни она не испытывала возбуждения. Она всегда знала, что отличается от других людей, которые всегда приятно проводили время в компании друг друга. Самой ей была неприятна даже мысль о таком. И здесь дело не только в ужасах дома Цю, когда после каждодневных побоев и пыток чужие прикосновения стали у неё ассоциироваться исключительно только с чем-то омерзительным и болезненным — уже само по себе воспринимаясь, как насилие. Эта нелюбовь к чужим прикосновениям у неё была всегда; она даже слишком остро реагировала на вторжение в личное пространство. А тут просто растеклась сладким сиропом всего за час с небольшим перед каким-то там… Она-то думала, что ей придётся пересиливать себя. Но в итоге сама получила наслаждение и с готовностью участвовала в процессе… Если бы она себя не знала, может, она бы поверила в натуральность этой реакций… Хотя, возможно, дело в её наследии? Лисы всегда были падки до чувственных удовольствий. Нет. Если бы причина была в этом, то «наследственные особенности» проявили бы себя и раньше. Ответ напрашивался только один: этот паршивый зверь что-то с ней сделал. — Цинцин, я знаю, что ты проснулась, — раздался жизнерадостный и такой противно-бодрый голос этого неблагодарного ученика, уж кто бы сомневался. Кто ещё осмелился бы обратиться к ней так. — Давай, открывай глазки. Я тебе ванну приготовил. Знаю, тебе неприятно: ночью хотел позаботиться о тебе, пока ты спишь, но побоялся разбудить, ведь у тебя такой чуткий сон. К тому же ты очень устала, поэтому решил дождаться твоего пробуждения. Закончив свою речь, он сразу подхватил её на руки, разрешения не спросив — хотя какое там… Разве он спрашивал какого-то разрешения с тех пор, как впервые навестил её день назад? Он лишь ставил перед фактом… — и понёс в направлении, скорее всего, обещанной ванной. Шэнь Цинцю попыталась отстоять свою свободу и интимность водных процедур, но старания пропали втуне, разбившись о непоколебимое упрямство и непреклонность в этом вопросе «муженька», который упирал на свои законные права и обязанности, а у Цинцю не было даже сил спорить, тем более в этом заранее обречённом на провал деле с полным отсутствием каких бы то ни было перспектив на победу. Уж точно не в её положении пленницы (пусть её вежливо и именуют императрицей), которую шантажируют жизнями дорогих людей! — Этот муж старался. Он наладил температуру так, как любит наша Цинцин, — речи Ло Бинхэ были сладкими, как патока, к губам же его так и пристала счастливая улыбка. Цинцю так и хотелось её стереть, лучше ударом кулака, а ещё лучше меча — прямо в сердце. Эх, мечты, мечты… — Сейчас быстренько искупаем нашу любимую жену, а потом кушать. Этот муж спозаранку встал и приготовил для драгоценной Цинцин целый стол кушаний. Шэнь Цинцю уже не понимала — этот зверь так вжился в роль или он попросту издевается. В сущности, ей было плевать на это, поэтому она сумела быстро выкинуть подобные мысли из головы. Ло Бинхэ подошёл к делу основательно: он деликатно протирал её тело мокрыми тряпицами с нанесённым бальзамом, потом старательно смывал, голову же мыл в высшей степени аккуратно, чтобы мыльная вода в глаза не попала. Закончив с водными процедурами, он бережно подхватил её и, завернув в чистую простынь, осторожно понёс — так, словно она фарфоровая ваза и от малейшей неосторожности разобьётся. Цинцю даже хотелось прикрикнуть на отродье, пусть кончает с этим спектаклем, но понятное дело, она себя сдерживала. Когда он сгрузил её на кровать, то откуда-то достал флакон с какой-то чудодейственной мазью, не хуже работ Му Цинфана — намазав которую, всё затянется, как ни в чём не бывало. Тут у них была очередная битва насчёт того, кто будет мазь наносить, из которой Ло Бинхэ вышел победителем. Уж кто бы сомневался… Она уже успела привыкнуть, что даже не имеет шанса на победу ни в чём... Шэнь Цинцю пришлось стерпеть, когда этот последнюю совесть потерявший зверь намажет мазь по всему её телу, даже в самых интимных местах. Она всячески старалась не подавать виду насколько ей неловко, однако предательский румянец начавший расползаться со скул и ушей постепенно достиг даже груди и стремительно распространился дальше — она покраснела вся от пальцев ног до кончиков волос. А этот зверь прятал понимающую улыбочку длинным рукавом, да вот только не слишком успешно. Она видела это ясно! До чего она только дожила, над ней глумится даже это демоническое отродье… ученик, что раньше лишь бегал за своим учителем, преданно заглядывая в глаза. Средство и правда не подвело. Когда она вернула своему телу первозданно чистый вид без этих омерзительных отметин, она заметила лёгкое сожаление в глазах этого… Неужели этот мелкий паразит хотел, чтобы она так и ходила в красно-фиолетовых синяках?! Или ему жаль мазь? После бывший ученик настоял ещё и на том, чтобы одеть и причесать её. На этот раз Цинцю не стала даже спорить — не видела смысла. После того, как ей помогли одеться, да так ловко, будто император только и занимался тем, что работал прислугой при опочивальне, Ло Бинхэ с каким-то излишним энтузиазмом схватил гребень и, усадив её в кресло, принялся за дело, она не побоится этого слова, с упоением, при этом что-то тихонько напевая себе под нос. А выражение лица было таким, словно только об этом он всю жизнь и мечтал. Шэнь Цинцю уже ничего не понимала. Если он не играл… не могут же эти чувства быть настоящими? С чего ему радоваться такой глупости и сущей мелочи. Ему больше нечем заняться? Если он так любит это дело, то зачем себе отказывать — у него целый гарем, может расчёсывать волосы жёнам хоть круглыми сутками. — У Цинцин такие мягкие и шелковистые волосы, — мечтательно протянул вдруг Ло Бинхэ, украдкой поднося к лицу прядку и вдыхая аромат. Однако он был пойман с поличным, и, неожиданно смутившись, он неловко замахал руками и затараторил. — Они просто приятно пахнут. Этот муж не имел в виду ничего такого… — Какого такого? — спросила Цинцю, приподняв одну бровь, и с хорошо спрятанными смешинками во взгляде. — Это просто… — начал он, но внезапно осёкся, спросив с великим потрясением. — Жена, ты дразнишь своего мужа? — С чего ты взял? — ответила вопросом на вопрос Шэнь Цинцю и глазом не моргнув, с полностью серьёзным выражением лица. — Ну я имел в виду… — на этот раз, отчётливо уловив веселье другой стороны, он почему-то смешался и умолк. А его жену это ещё больше позабавило. Смущение у Бинхэ переросло в замешательство. Шэнь Цинцю же задавалась вопросом, откуда вообще могла взяться эта внезапная стеснительность. Хозяин огромного гарема, каждую ночь проводящий с разными женщинами, а иногда, как говорили слухи, с несколькими разом, может быть в принципе способен на такую вещь, как застенчивость? Ну и шутки! Наверное, этот зверёк играет в очередную игру. Он мастер в актёрской игре. А реакция его выглядит так неискусно… Цинцю вдруг вспомнила о его неприкрытой радости, когда тот начал расчёсывать ей волосы. Может, объяснение тут в другом… Для такого распущенного существа, никогда не отказывающего себе в телесных удовольствиях, такие простые вещи и каждодневные мелочи, типа расчёсывания волос, могут иметь более интимное и личностное значение, придающее таким действиям некий окрас близости, гораздо большей, чем все постельные игрища и искусство флирта, в которых он, как рыба в воде. Непонятно только, зачем в этом себе отказывает, если считает эти простые действия и проявления эмоций такими важными для себя. Но ещё меньше ясно, почему он избрал именно Цинцю объектом воплощения своих потаённых желаний. Как достойное доверия лицо? Смешно. Как будто между ними когда-либо существовали доверительные отношения. Скорее всего всё проще — он просто пользуется тем, что она пленница его вымогательства, причём полностью подневольная. Поэтому, очевидно, трепать языком не будет. — Жена… — Ло Бинхэ по-быстрому закрепил волосы Цинцю элегантной нефритовой заколкой в простой причёске, а затем быстро отпустил, словно обжёгшись, всячески стараясь найти новую тему для разговора, чтобы перенести общее внимание. И это наконец убедило Шэнь Цинцю в непритворности его чувств. Она даже решила помочь. Вот только на свой манер. — Что это было сегодня ночью? Ты что-то мне подсыпал? — спросила она холодным голосом, подобным ледяной вьюжной ночи, её глаза же утратили даже следы былого задора и непринуждённости. — То средство ведь было не только для зачатия. Она утверждала, а не спрашивала. — Цинцин права, — Ло Бинхэ ответил с таким видом, словно не знал следует ли ему радоваться смене темы или наоборот огорчаться. — Однако этот муж может заверить, что у него не было никаких дурных намерений, а средство совершенно безопасно и не имеет отрицательных последствий. Этот муж… я просто не желал, чтобы тебе было неприятно. Хотел доставить тебе удовольствие. Это не должно было быть для тебя всего лишь нежелательной повинностью. Я хотел, чтобы тебе было хорошо. — Ты так и не сказал, что это было? — её взгляд бы подобен удару кинжала, но при этом сохраняющим абсолютную бесчувственность снулой рыбы. — Это был какой-то афродизиак? — Что? Конечно нет! Разве я стал бы давать своей жене что-то настолько отвратительное, да ещё и опасное?! — Ответил Ло Бинхэ с праведным гневом, а затем продолжил, как-то сдувшись и отводя взгляд, чтобы не смотреть в глаза Шэнь Цинцю. — Обычное расслабляющее зелье. Может не обычное… и даже уникальное, зато абсолютно безопасное. Оно должно было даровать умиротворение. Вот только расслабляет оно не тело, а разум. Ведь все проблемы именно оттуда, как правило, и проистекают. Теперь-то наконец Цинцю всё и поняла. Он знал о её жизни и проблемах если не всё, то многое. Неважно откуда — важен сам факт. Эмоций, ощущения и реакций, как тела, так и разума, порождённые неприятным жизненным опытом были подавлены… или, лучше сказать, на время смыты, как океанским приливом. Что касается личных врождённых особенностей Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ сам по себе оказался тем исключительным существом, что не был неприятен телу и не отторгался подсознательно. Оказывается, всё так просто… и в месте с тем — сложно. Но это уже личные заморочки самой Цинцю. Пока Шэнь Цинцю предавалась таким мыслям, Ло Бинхэ успел вывести её в гостиную, где был накрыт роскошный стол, полный разнообразнейшими яствами, даже на вид выглядящими вкусно, а аромат исходил от блюд такой, что слюна сама собой наполняла рот. Именно этот замечательный запах вкусной еды и привёл её в чувство. — Зачем тут это всё? Ты случайно не забыл, что этот мастер бессмертный заклинатель и не нуждается в пище? — Шэнь Цинцю не видела в этом никакого смысла — теперь, когда её культивирование больше не запечатано, она снова могла поддерживать инедию. Так с какой стати здесь весь этот праздник живота? — Жена может и не нуждаться в пище, но это не значит, что она не может ею наслаждаться. Зачем добровольно отказываться от одного из самых больших удовольствии человеческой жизни? — спросил Ло Бинхэ скорее риторически и, не дожидаясь ответа, перевёл тему на другое. — Кроме того, есть и гораздо более весомая причина питаться регулярно. Похоже, наша Цинцин запамятовала о том, что носит дитя. Ребёнку же надо хорошо питаться, чтобы правильно развиваться. После этих слов он подошёл вплотную и положил руку ей на живот, потирая в нежной ласке. Шэнь Цинцю хотела сбросить наглую конечность, но ей не позволили. Посвятив некоторое время поглаживанию этой части её тела, или зародыша, чьё там присутствие ещё было под большим сомнением, затем он усадил её за стол и, последовав сам данному примеру, они приступили к трапезе. Однако и тут Ло Бинхэ посчитал необходимым выделиться: каждый кусок, что отправлялся в рот Цинцю, именно он клал своими палочками в её миску, заботливо отбирая самые отборные куски для этой цели. Некоторое время настроение Шэнь Цинцю металось между яростью и полным безразличием, наконец остановившись на спокойном принятии, она смогла в конце концов отдать должное еде. — Жене нравится? — спросил Ло Бинхэ, с удовольствием смотря, как она ест с аппетитом. — Неплохо. Повара в этом дворце и правда недурно готовят, — сказала она, чуть погодя. — Это не повара. Разве этот муж доверил бы им столь ответственное дело? Этот Бинхэ сам всё приготовил перед пробуждением жены, — засветился от радостной гордости правитель мира, услышав скупую похвалу Шэнь Цинцю. — Сам? Но разве и раньше… — она сама себя оборвала, так и не договорив. Странно. Она могла поклясться, что сегодняшний обед, как и блюда, которые ей регулярно доставляли в темницу были приготовлены одним и тем же поваром. Может этот ученик просто хвастается? — Цинцин не ошибается, именно этот муж готовил для неё с самого первого дня её пребывания во дворце Хуанхуа, — увидев её недоверчивый взгляд и немой скепсис, пояснил Ло Бинхэ, продолжив уже с восторженными нотками в голосе. — К сожалению, ученик был слишком долго лишён возможности видеть наставника; этот ученик был занят серьёзными делами, а учителю было о чём подумать. Однако от своего сыновнего благочестия этот ученик и не думал отказываться — это его долг и удовольствие. Поэтому он мог служить своему Шицзуню только таким способом. И хватает же ему совести что-то там вещать о сыновнем благочестии! Это после того, как шантажом вынудил её стать его женой… А что он вытворял этой ночью?! Но к этому моменту Шэнь Цинцю уже полностью уяснила каким наглым, бесстыжим и бессовестным существом, не имеющим ничего святого, был повелитель демонов. Поэтому долго возмущаться не стала. Тут уже никакой праведный гнев не поможет… Волноваться из-за кого-то подобного — это понапрасну трепать нервы. А они ей ещё пригодятся — ей с ним ещё девять месяцев жить. Если вся нервная система будет поражена чьим-то нахальством уже в первый день, то как она переживёт весь этот год? То-то и оно… Так, не надо об этом. У неё и без этого есть о чём подумать… То есть этот паразит так прямым текстом сообщает, что нарочно оставил её сходить с ума от неизвестности, пока сам готовил крепкие сети, в которые в итоге её и поймал, но при этом пытался выслужиться, ну, или подсластить пилюлю и умаслить её таким незатейливым способом вроде самостоятельного приготовления пищи?.. Шэнь Цинцю это всё и так прекрасно знала — как о его занятости, так и о причине оной, — однако не ожидала, что он так прямо будет разглагольствовать об этом, да ещё и с таким невинным выражением лица. Сюрпризом была только его систематическая подработка на королевской кухне. У неё только один вопрос. Неужели императору целого мира или даже трёх больше нечем заняться, кроме как готовить собственноручно еду своему заключённому не менее трёх раз в день? Она теперь не удивится, если узнает, что и подаваемый ей несколько раз на дню чай тоже его рук дело. Но в таком случае, если он целыми днями крутился на кухне, когда же он изволил заниматься своими непосредственными обязанностями? И как он вообще умудрился заманить Юэ Цинъюаня в ловушку?! Или тем более прибрать к рукам весь мир… Как?!! — Чай тоже твоих рук дело? — спросила она, уже не зная, как к этому всему относиться. — Разумеется, чай для дорогого учителя готовил также этот ученик, — сказал Ло Бинхэ так, словно это всё было делом само собой разумеющимся и ничуть не странным. — Разве он мог позволить имперским поварам взять на себя столь серьёзную задачу? У Шицзуня должно быть всё самое лучшее. Эти ребята же просто бесполезные существа, что даже свою работу не могут хорошо выполнить. Этот ученик и муж в любом случае готовит лучше них всех. Ему не трудно стараться для своей драгоценной Цинцин и уважаемого наставника, а только в радость. Шэнь Цинцю не знала, что на это можно сказать, поэтому просто промолчала. По правде, она даже не представляла, что вообще нужно думать обо всём этом… Шэнь Цинцю рассчитывала, что после завершения трапезы Ло Бинхэ уйдёт к себе, оставив её наконец наедине с собой, ведь его цель предположительно была уже достигнута, однако она снова обманулась в своих ожиданиях. В последние дни все её надежды шли прахом, а суждения неизменно оказывались неверными, и вот последнего-то раньше никогда не случалось. Ло Бинхэ не только никуда не ушёл, но больше того, он надумал перебраться жить в её временное, на период этого смешного брака, пристанище. Шэнь Цинцю поняла откуда ветер дует лишь когда пришли слуги, несущие его скарб — одежду, личные вещи и даже сундуки с официальными документами. На скорую руку было сооружено что-то вроде огороженного помещения, куда занесли мебель из императорского кабинета и всё необходимое для ведения государственных дел, а в её спальные покои были внесены уже его личные вещи — специальная вешалка, лунпао и прочие предметы как одежды, так и гигиены. Пока Цинцю глядела сычом на творящийся в её жилище беспредел, Ло Бинхэ взял с постели традиционный белый платок со следами крови, сложил аккуратно и спрятал за полами своего чёрного одеяния. Шэнь Цинцю, которая краем глаза видела это действо, предпочла закрыть глаза на случившееся и притвориться, что ей ничего не известно. Так нервы целее будут. И не то, чтобы её вообще волновал вопрос зачем ему это. Выкинув это происшествие из головы, императрица Шэнь окинула взглядом целую толпу слуг, что всего за минут десять завершили все свои дела и, поклонившись уважительно, сразу же разошлись. У дверей рядом со входом во дворец императрицы расположились несколько доверенных евнухов, ожидающих приказа императора. Во внутренних покоях снова царили тишина и покой, так, словно никто и не приходил; и только появившиеся новые предметы свидетельствовали о том, что это утреннее нашествие не было всего лишь плодом воображения. Шэнь Цинцю, разумеется, не стала задавать какой-либо глупый вопрос, ответ на который был изначально очевиден, вроде — «ты сюда переезжаешь?», пусть даже и в риторической форме, имеющее целью ясно показать внутреннее недовольство. Она лишь элегантно приподняла одну бровь, безмолвно вопрошая — «что ты здесь забыл?» и так же без слов констатируя — «тебе здесь не рады». Ло Бинхэ по-царски проигнорировал молчаливый посыл своей императрицы и ответил только на немой вопрос. — Этот Бинхэ, как хороший муж и отец, должен быть поближе к своей императрице, пока она носит дитя, — голос его был твёрд, а в глазах отражалась непреклонность и непоколебимая вера в свои слова. Шэнь Цинцю осознала со всей отчётливостью — участь их совместного проживания неминуема. — К тому же, кто, как не этот муж, сможет присмотреть должным образом и хорошо заботиться о дорогой Цинцин. Шэнь Цинцю отвернулась, всем своим видом, даже тонкой прямой спиной выражая неодобрение. Это правда, она ничего не могла поделать, кроме как, скрипя зубами, согласиться на все начинания этого недостойного ученика, которого надо было выгнать ещё много лет назад, а ещё лучше — вообще не принимать к себе… но это не значило, что она должна была радоваться всем его безумным затеям и охотно им покоряться. Пока она стояла, вперив немигающий уничтожающий взгляд на дальнюю стену, Ло Бинхэ успел забраться на постель и кашлянул, привлекая её внимание. — Цинцин, иди-ка сюда, давай вздремнём, — Ло Бинхэ полулежал, подперев голову согнутой в локте рукой, а второй то и дело похлопывал по одеялу рядышком, в приглашении присоединиться. — Какое вздремнём? День только начался, — высказалась недовольно Цинцю, полуобернувшись и окинув правителя мира скептическим взглядом. — Да и зачем культиватору столько спать? — Может время и неподходящее, но этот муж очень устал, — сказал Ло Бинхэ, устраиваясь поудобнее. — Это только ты поспала немного этим утром, а ему было не до этого — муж занимался серьёзными и несомненно очень важными делами. Твой муж не спал уже несколько дней к ряду, поэтому он немного вымотался. Ты тоже не могла хорошо отдохнуть — спала всего каких-то два часа. А вервие бессмертных было снято только вчера — ты не могла хорошо восстановиться, поэтому тебе нужен отдых. Ну же, не упрямься. Подавив тяжкий вздох, Шэнь Цинцю направилась к единственной кровати в покоях императрицы, которую уже оккупировал этот недомуж, и прилегла с краю. — Почему жена лежит так далеко? — Ло Бинхэ не знал, когда угомониться. — Кровать широкая, поэтому нет необходимости лежать в тесноте, — Шэнь Цинцю прекрасно уже поняла к чему клонит повелитель демонов, но не могла хотя бы на словах не посопротивляться для порядка… Почему только на словах? К данному моменту она уже полностью осознала — ни из одного противостояния с этим бывшим учеником ей победителем не выйти. Разве только, если он сам не позволит ей это. А зачем бы ему такое делать? Поэтому только и оставалось, что смиряться. Смирение. От этого слова её уже тошнит… Можно подумать, она поступала не в секту постигать заклинательское искусство, а в буддийский монастырь в качестве монахини. К этому времени она уже почти постигла дзэн. А ведь это только первый день брака… — Это никуда не годится, — высказавшись так, Ло Бинхэ самолично придвинул жену, уложил её голову на свою широкую грудь и заключил в крепкие объятия. После этого он удовлетворённо вздохнул, повёл носом и щекой по её волосам и затылку в лёгкой ласке и затем спокойно засопел ей в макушку. Сколько ни дёргалась Цинцю, но скинуть с себя его руки так и не удалось, поэтому она быстро завязала с этим бесперспективным занятием и попыталась хотя бы устроиться поудобнее. Это было нелёгким делом: было жарко, жёстко (Цинцю привыкла спать на мягких подушках), непривычно и просто неудобно, но деваться было некуда. Повозившись какое-то время, она угомонилась, найдя более или менее приемлемое положение. Вскоре её совсем разморило, и она уплыла на мягких волнах сна. Вот так молодые супруги уснули в обнимку в первое утро их брачной жизни.