АРМАГЕДДОН

Локи не мог понять этого смертного, очень тихого и как бы податливого. Хорошо, конечно, что человечишко не утомляет дурным характером, даже манеры есть. Но всё это подозрительно, а подозрительность рождает нервозность. — Что у тебя за одежда? — Локи презрительно скривил губы, разглядывая льняную рубаху простого покроя и штаны из грубой ткани. Сапоги были из прочного, но эластичного материала — древесина с вяленой шерстью или что-то подобное. — Наверняка подарки от парнокопытных почитателей, грызунов и насекомых? Как мило с их стороны. Странно, что ты не одичал здесь, одежда у местных, как я понял, не в чести. Человек не рассердился, не обиделся, не смутился — улыбнулся уголком губ. — Они и тебе сделали подарок, но побоялись передать лично, — и протянул пастуший рожок, который бережно держал в пальцах. Издевательский хохот заметался между крестовыми сводами библиотеки. Отсмеявшись, Локи попытался принять серьезный вид: — Воистину, богатые дары. — Это так. Их помыслы шли от чистого сердца… Посмотри, какая красота, — Алекс рискнул подойти совсем близко, нарушая чётко отмеренное и ревниво оберегаемое личное пространство трикстера. В свете факелов и свечей деревянные гибкие узоры будто обрели форму и даже задвигались — когда тени заплясали. Локи поджал губы: он любил красивые вещи, в детстве не чурался воровать; и теперь хотелось взять рожок в руки — но ведь он только что сказал, что считает себя выше подобных даров, и принятие вещи означало самоунижение или признание Локи своей ошибки — он терпеть не мог и то, и другое. Да ещё этот смертный чего-то ждёт, наверняка хочет заполучить чужой отвергнутый подарок… Алекс положил рожок на столик с книгами. — Ты не против шахмат? — Стало скучно на плотине? Надоело общество бобров? — Локи, незаметно придвинув деревянное изделие поближе, громко перелистнул страницу. Он не спешил соглашаться, хотя ждал смертного целый день. — Не надоело, просто… Ты тут совсем один… — Пожалел, значит? Не нужно. Я чувствую себя прекрасно, в тишине и покое. Враньё, конечно. Тишина окутывала холодом и мыслями, затаившимися по тёмным углам; а покой…покоя не было, лишь насильственное равнодушие и солёная, тоскливая горечь. Локи повезло, что он попал в Эдрилион после Алекса — душевная опустошенность теперь ощущалась особенно сильно, раньше как-то Локи умел отвлечься. Думал, что привык. Верно, после гибели матери страшная тень одиночества сгустилась и стала почти осязаемой. Не так много оставалось до безумия и… Очень часто вспоминалась ночь, проведённая в асгардском подземелье, где мальчика заперли Тор и его дружки. Оттуда всё началось. Страх одиночества. Алекс мог заглушить эту кислотную тоску. Смертный был похож на Фриггу — своей добротой и тактичностью; он был хорошим слушателем, Локи тогда вполне оценил это качество, когда Люсиль тараторила без умолку, а Алекс не столько терпел, сколько вслушивался. А потом… Потом появилась Мэри. Какая насмешка: из всех людей Мидгарда Адонай выбрал, казалось, самых лучших. Даже Люсиль — и та была настоящим подарком, такой же сумасшедшей, как Локи. Два рассудительных терпеливых человека — и два взбалмошных ребёнка… Алекс нянчился с тысячелетним злобным божком, как с дитятей, Мэри смеялась сама над собой: «Чувствую себя самой счастливой мамой на свете!»… Такая у них была игра, по-людски: «дочки-матери». А потом игра превратилась в реальность. Удивительно яркую, насыщенную реальность. *** — Великий Лев сказал, что мы должны стать семьёй. Названными братьями и сёстрами. Наташа прям чувствовала пальцами, как распутывается сложный клубок фантастической истории. Да, вся сказочность и мрачная таинственность пропадали, но зато мотивы, отношения, логические связи становились ясны. Романофф, конечно, понимала, что верить каждому слову Локи нельзя — трикстер наверняка что-то приврал или недоговорил. Но большая часть являлось правдой, и Нат была не столь слепо-упрямой, как Тор, чтобы отрицать очевидное. К слову, Одинсон пренебрежительно бросил: — И ты, разумеется, согласился — ради власти! Локи не удержался и закатил глаза. Нет, с Громовержцем было весело — тот так забавно куксился… Но тупость и недружелюбие уже начали действовать на нервы. — Безусловно, это была основополагающая причина, — затем Лофт продолжил без издевки. — Адонай дал нам время на размышления. Но прежде поговорил с каждым в отдельности, один на один. Рассказал каждому о других…самое главное, всю жизнь с яркими, переломными моментами. Это был не рассказ даже — магический визуальный хронометраж. — И тогда Алекс… — Узнал про Нью-Йорк. Локи не находил себе места, меряя шагами коридор и ломая руки. Очередь Алекса шла последней — так решил Адонай; и вот, уже больше часа человек не выходил из залы этажом выше… Перед глазами трикстера стояли покореженные останки дома; два тела, похожих на сломанных кукол: одно большое, но не толстое, жилистое, одно — маленькое, с длинными нескладными ручками и ножками; ошметки белого халата и серые туфельки со стершейся пяткой — всё, что осталось от некогда красивой женщины с улыбающимися серыми глазами и тихой улыбкой. Даже если Адонай покажет плен (унижения, которые Локи предпочёл бы сохранить в тайниках собственной памяти), покажет, как читаури разжигали ненависть, злобу и жажду мести, как Танос брал Локи под контроль Скипетра — разве это станет достаточно весомым аргументом для того, кто потерял разом всю семью? Локи бы не простил. Но Алекс… Лофт нервно обнял себя руками, прислонившись спиной к колонне. Алекс… Добрый, великодушный человек. Как бы не отнекивался Локи, ему было необходимо милосердие смертного. Понимание. Прощение. Алекс был бы замечательным братом, он бы согласился на родство без раздумий — час назад… Медленные шаги, чуть шаркающие, заставили трикстера выпрямиться и сглотнуть. Выйти. Предстать пред наверняка рассерженным взором. Принять упреки или, быть может, месть — как подобает мужчине. Алекс был бледен, он шёл медленно, опустив голову — как смертельно раненный, разве что не оставлял кровавые следы. Из тяжёлой задумчивости его вывел шорох ткани — Локи спустился с каменной балюстрады и неуверенно замер. Человек без труда распознал испуг — в лице, которое из бледного стало каким-то серым, в пальцах, нервно скребущих ноготь, в узких закаменевших плечах, в потемневших глазах и шныряющем взгляде. Они смотрели друг на друга в безветренном, пепельном молчании; Локи — с обреченным выжиданием, Алекс — пристально, со странным нечитаемым выражением. — Ты ненавидишь меня? — голос Локи был спокоен. И дышал он довольно спокойно. Такая выдержка с рождения не даётся, её вырабатывают годами. — Нет. Локи вскинулся, шагнул вперёд, вцепившись взглядом в каждую черточку, в каждый излом мягкого красивого лица. Алекс всё-таки красив, стоит это признать. Светел. Нет свирепости, грубой смешливости и слезливой скорби, как у Тора. Прозрачная печаль и тихая радость, любование каждой минутой быстротечной, короткой жизни. — Почему? Я убил твою семью. И я не жалею о том, что открыл портал в Мидгарде для читаури, — Локи разозлился, словно ему непременно хотелось найти и навлечь на себя ненависть. Так будет проще и привычнее. — Я убил…твою маму. Самолично. — Я не умею. Алекс вдруг выпрямился, во всей позе появилась решимость. Верно, человек принял для себя какую-то мысль, пришёл к какому-то соглашению с самим собой. Возможно, этот шаг обдумывался прежде; возможно, он, этот шаг, был зачат давно в подкорках сознания — просто в этот миг обрёл полноценный смысл и правоту в глазах Алекса. — Что? — Я не умею ненавидеть. Эта фраза сбила Локи с толку. Нет, всё-таки с Тором было намного проще. Как такое возможно: «не умею ненавидеть»? Да вся человеческая история пропитана ненавистью людей друг к другу, человеческий род даже в мирное время, в эпоху всеобщего благоденствия ищет раздора, со скуки. На аренах льется кровь — на потеху толпы; в стенах уютных домов супруги изводят друг друга, растят из детей психов и таких же тиранов… — Быть может, ты их не любил?.. Свою семью? Такое бывает… — Любил, больше всего на свете. Ты же видел. И теперь люблю. — Тогда почему?.. Почему ты так спокоен?! — Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел? — Да, хочу!!! Это будет честно, не находишь? Справедливо! — Моя… мама, она всегда учила нас быть сначала милосердными, и уж потом справедливыми. Она бы не хотела, чтобы я мстил за неё. Месть — это тупик, начало конца. — Но её кровь вопиет к отомщению… — Её кровь течёт в моём теле. Её голос звучит в моей голове, когда я вспоминаю её уроки и советы. Я поступаю по Закону, который провозгласил Адонай. По Закону человеческой любви. Неожиданно для самого себя Локи судорожно, истерично вздохнул, со всхлипом. Нервы были на пределе. Это невозможно. Просто НЕВОЗМОЖНО. Локи помнил, что чувствовал, когда ему доложили о смерти Фригги. Он царапал грудь ногтями, будто хотел вырвать себе сердце, выл и хрипел подобно дикому подстреленному зверю. Магия испепеляла мебель и книги, вырываясь импульсами из-под ослабшего панциря самоконтроля. И с каким же наслаждением глядел Локи на мучительную гибель Алгрима… Убийцы матери. Ма-те-ри. — Я не понимаю тебя, смертный, — Локи закрыл глаза. Да, он тайно лелеял крошечную надежду, что Алекс останется, не проклянет, быть может, даже простит, пересилив себя… Но к ТАКОМУ Лофт был не готов. Конечно, человек всегда был к нему добр, слишком добр, но не до такой же степени?.. Или это какая-то особенная изощренная месть? Теплые ладони накрыли голову, большие пальцы легли на виски, остальные четыре мягко, но крепко обхватили чернильного цвета пряди. Алекс тихо поцеловал бледный холодный лоб, стирая пухом бороды бисеринки пота. — Истинно, истинно говорю тебе: виновен ты или нет, мир душе твоей, прощаю тебя. — И что же он сделал? — тихо спросил Старк. Локи дёрнул уголком губ и рефлекторно сглотнул. Тор по этому невербальному знаку понял, что трикстер переживает какую-то сильную эмоцию, волнение или…сожаление? — Переступил через боль…и пошёл дальше. Его намерение стать мне братом стало ещё непреклонее. — Так что по поводу коронации? — перебил Тор, слишком грубо пытаясь перевести тему. У Одинсона руки чесались вытрясти из трикстера дурь, которую тот вбил себе в сумасшедшую голову. Нет никакого брата! Это ведь просто фантазия Локи, просто игра… Трикстер вообразил себе идеальную семью и дразнится совершенно нелепо перед тем, кто действительно являлся старшим братом. Глаза Локи торжествующе блеснули, он издевательски протянул: — Как ты нетерпелив, сын Одина… Я ведь ещё не сказал, что случилось ДО коронации. — Вы стали семьёй, — как можно небрежнее ответил Громовержец. — Я слышал. На языке Локи вертелась уже приевшаяся фраза: «Всё было не так просто…». Да, это на словах события следовали друг за другом, а на самом деле между действиями были длинные паузы мучительных размышлений… Волны пузырились пеной, шуршали песком и перламутровыми ракушками. Локи обнял локти, будто ему было холодно, и смотрел, не моргая, на алое око солнца. Красиво было необыкновенно, золото играло на неспокойной глади и сверкало бриллиантами морских брызг — но лицо трикстера было бледным и мрачным, губы превратились в бледную нить. — Что будет, если я откажусь? Мне придётся покинуть Эдрилион? Львиная грива коснулась плеча. — Нет. Ты, если захочешь, можешь здесь остаться. В мой мир невозможно попасть без моего позволения, он есть, но его и нет. Танос не найдёт тебя. — Что будет с Алексом? Он… будет приходить? — Конечно. Он тебя любит. Локи сглотнул вязкую горькую слюну. — Любит… Только я так и не понял, за что. — Ни за что. Но вопреки многому. Разве не этого ты искал и желал? Разве ты не хотел, чтобы тебя так любили? Локи закрыл глаза и мотнул головой. — Хотел… Я сам не знаю, что хочу. Я ничего не понимаю. И мне… Мне страшно. — Чего ты боишься? — Любить. Посмотри на Алекса — что дала ему любовь? Одни лишь страдания. Я не хочу такой боли. И эти сантименты, лишающие рассудка, слабительный яд… Лучше уж равнодушие. — Будь аккуратен в желаниях, сын Фригги. Равнодушие есть преждевременная смерть. Локи опять закрыл глаза — не потому, что солнце слепило, а потому что хотелось повернуться лицом к своим мыслям, шныряющим в темноте подобно разбойникам. Он не хотел умирать. Хотел жить. Значит, равнодушие не для него. И быть любимым… Это понравилось. Понравилось быть в коконе тепла, неосторожно-щедро даримого людьми. И он тоже мог бы… Локи, сын Фригги — тоже мог бы хотя бы попробовать полюбить людей. Всего лишь три человека — что в этом такого? Тор вон, весь Мидгард любит. Своеобразно, конечно, забота Громовержца дёшево стоит. — Но, — Локи вспомнил ещё один мучающий аргумент «против», — каково это будет — находится рядом с тем, перед кем виноват? Я постоянно буду думать, что должен. — Алекс никогда не упрекнет тебя, — Лев, кажется, улыбался, но не из сочувствия, а потому что гордился столь тонкому пониманию действительности. — Но я себе не прощу. И моя жизнь превратится в ад. — Почему бы тебе просто не радоваться жизни? Вместе с твоей семьёй? — грустно спросил Лев. Кончик хвоста прошёлся по бедру, Локи инстинктивно провёл по месту касания пальцами. — Ты слишком много думаешь о долге, но, на самом деле, не понимаешь, что это такое. Будь менее горд. Будь более прост. И тебе станет намного легче, моя радость. — Адонай собрал нас вместе, — Мэри, видя назревающий конфликт, поспешила вмешаться. — В тот же день, на балконе замка. Там мы озвучили своё решение, — она подошла к Локи и положила свою ладонь брату на плечо. — После этого Великий Лев произнёс: «Отныне будьте родные друг другу; вы — братья и сестры, одна кровь течёт в ваших жилах». Локи почувствовал, как мурашки побежали по коже. Он хорошо помнил ритуал и то, что сотворило Слово Льва. Слово… Не мрачный магический обряд, не смешение крови. Великий Лев был существом, которое не потеряло власть слова — то было нерасхоже с делом, тождественно, неразлучно. Перемена походила на прозрение — всё было прежнее, но взгляд на вещи чуть изменился. И ещё… Локи особенно явно это ощутил: безумие и сосущее одиночество отступили. В груди, от сердца, растеклось тепло, прогоняя врождённый йотунский холод. Алекс сел на ступени — ноги чуть дрожали от волнения. Слишком значимый был момент, он чётко обозначил окончание прошлого и начало будущего. Теперь всё будет иначе. Локи подошёл неслышно, как кошка, сел рядом, так близко, что их плечи соприкоснулись. — Знаешь… — неловко начал Лофт, досадуя на своё волнение, — у меня никогда не было сестёр. С ними, наверное, будет нелегко… Эти вопросы были навязчивыми, неестественными, улыбка — натянутой, смех в голосе — нервозным, но Алекс понимал, что Локи просто не оправился, не пришёл в себя. — Особенно с Люсиль…— Уолтер неуверенно взял ладонь трикстера. Но новоявленный брат не возражал, хоть и напряжённо замер. — У меня никогда не было брата. — Со мной сложнее, чем с дюжиной Люсиль, — невесело усмехнулся Локи. О Норны, какие тёплые руки! — Это хорошо. — Почему? — Не знаю. Наверное, потому что сложные характеры становятся самыми близкими сердцу. Вся эта путаница, оттенки эмоций, энергия, всё это — невероятное богатство. — Это богатство принесёт тебе много боли, — Локи положил голову Алексу на плечо. Его не прогоняли, ему не говорили, что он ведёт себя как «муж женовидный», не отталкивали. Он мог не бояться прикасаться, не бояться греться, его слушали, с ним говорили на равных. Это было…так странно и непривычно. — Я сам себя не знаю, а порой боюсь узнавать в себе что-то новое. Я не могу предугадать некоторые свои поступки… Мои чувства ранят, окружающих и меня. — Ты не будешь бороться со своими демонами в одиночку, — Алекс сказал нужные слова. Но это было случайное попадание. А как бы хотелось заполучить умение видеть душу Локи и помогать! Видеть — сквозь маски и иллюзии… — Адонай предполагал, что вы не станете воевать друг против друга, — предположила Наташа, рассеянно обводя ручкой тетрадные клеточки. — Не развяжете гражданской войны. Хотя, как показывает опыт, — шпионка грустно дёрнула губой, — именно родственники устраивают самые жестокие кровопролития. — О, да какие кровопролития! — воскликнула Люсиль. Локи тоже расхохотался, отчего Романофф вздрогнула и непонимающе изогнула бровь. - Мы становились властителями наивного миролюбивого народа. Нет, он, конечно, не беззащитен, и может за себя постоять. — Её Величество Королева Люсиль Решительная хочет сказать, — подхватил Локи, — что мы вряд ли бы столкнулись друг с другом в политических вопросах. Никаких заговоров, интриг, экономических и социальных проблем. А всё потому, что нет людей. Только троица Уолтеров и я. Страна Адоная походит на Асгард в той же мере, что и Мидгард… — Ты бы развязал войну со скуки, — поддел Тор. Локи оскалился. — Можно радоваться, что до этого дело не дошло. — Локи, перестань клеветать на себя, — велела Люсиль. — А ты… — она гневно сверкнула тёмными глазами монгольского разреза на Громовержца, снова становясь похожей на воробья. — Ты просто лицемер, сын Одина! — Люсиль, — предупреждающе шикнула Мэри, но Локи схватил старшую сестру за руку, молча повелевая не вмешиваться. Щеки девочки вспыхнули — как происходило, когда Люсиль возмущала несправедливость. — Всякий раз, когда Тор Одинсон теряет брата, он проливает крокодиловы слёзы. А стоит Локи вернуться в мир живых — изводит, будто заняться больше нечем! Глаза Тора сделались квадратными и полезли на лоб. Мстители не решились вмешиваться: гнев бога Грома — это не шутки! — Я его извожу?! Я?! — Именно, — уже спокойно отозвалась Люсиль. — Быть может, я его на руках носить должен?! — рявкнул Тор, сверля взглядом кроху. Смотреть на Локи было выше его сил; а тот покусывал губу, сверкал глазами, но молчал. Понимал, что поступит слишком жестоко по отношению к Мэри, если сейчас полезет на рожон. — Или прощать его за причинённую боль? Восхищаться очередным трюком, после которого я искренне скорбел по погибшему брату? — Когда вы встретились в Мидгарде, — тихо сказала Люсиль, бледнея от ярости, — ты задал один единственный вопрос. И это было не «Как ты?», не «Где ты был?», не «Что с тобой случилось в Бездне?». «Где Тессеракт?» — вот что ты спросил! — Пожаловался, да? — неприязненно глянул Тор на тихо торжествующего трикстера. Но, несмотря на тон, Одинсон был смущен. И Локи не собирался сочувствовать. — Ты же слышал, Тор. Ей всё поведал Адонай. — Будь я на месте Локи, я бы тоже предпочла быть мёртвой, — конечно, Люсиль преувеличивала, но Локи было неимоверно приятно. Что нельзя было сказать о Мэри. Девушке было жаль Тора — да, тот совершил ошибки, но кто их не совершает? К тому же, старшая мисс Уолтер проницательно полагала, что в глубине души Тор рад «воскрешению» Локи, но прячет это светлое чувство за пластами грубого недовольства. — Милая, а не пора ли тебе ложиться? — всё же, Мэри не могла просто выставить Люсиль из комнаты, малышка не стерпела бы такого неуважения к своей персоне. — Я жду, когда Старк меня осмотрит! — мгновенно забыв про Тора, Люсиль вцепилась рукой в табурет, как клещ. — Придётся ждать или делать перерыв, я хочу дослушать! — в свою очередь уперся Тони. — А я хочу молоко с мёдом, — Локи чарующе улыбнулся сестре. Стив от такой наглости помрачнел, а Клинт фыркнул. Всем порядком надоела пустая болтовня и «перегрызка» двух богов, поэтому перерыва никто не хотел. Но сделать его пришлось, потому что со стороны лежанки послышался шорох. Мэри едва не выронила кувшин, а Люсиль ехидно посмотрела на Локи, как бы говоря: «Слабовато оказалось зельице…».