АРМАГЕДДОН

Мэри казалась монолитной статуей: лёгкое платье (подарок Т’Чаллы) повисло поблекшими мёртвыми крыльями; лицо было белым, губы посерели, глаза потухли; две тяжёлые чёрные косы тянулись вдоль прямой спины. Девушка не позволяла себе сломаться, хотя Капитан, стоящий в двух шагах, с радостью обнял бы вздрагивающие от плача плечи. Но Мэри не плакала. Перед ней лежал кулон в виде львиной головы — порванный гайтан вился змейкой — и разбитый надвое пастуший рожокрожок. Она не плакала, всё держала в себе. Пальцы тронули деревянный осколок, сплелись обратно в белый замок. — Вы уверены? Такой спокойный, неестественно спокойный голос… Хеймдалль склонил голову в рогатом шлеме. Стив шагнул вперёд — он испугался, что Мэри упадёт, не справится с давящим на плечи горем. Нет, показалось — девушка была всё так же пряма и неподвижна. Капитану подумал вдруг: а ведь происходит то, о чём предупреждал Локи? Танос приступил к «делению» Вселенной, и начал — какая жестокая ирония! — с семьи Уолтеров. Так, стоп. Алекс и Люсиль не убиты, их забрали в плен. Судя по рассказу асгардского стража, Танос с помощью Тессеракта переместился на свой корабль и улетел, прихватив, кроме своих Детей, двух пленников. Роджерс так и сказал: — Мэри, мы не должны хоронить их. Они живы. И мы ещё можем что-то сделать. Девушка закрыла глаза и медленно покачала головой. — Нет. Мы не можем спасти Алекса и Люсиль. Мстители переглянулись, и Мэри это увидела. — Я не сошла с ума. Наоборот, я слишком хорошо понимаю, что отправляться к Таносу на корабль — это самоубийство. Мы должны охранять Камни. Это было страшно — по сути, Мэри отказала своим брату и сестре в руке помощи. — Мэри… — севшим голосом начал Роджерс и замялся. Мэри развернулась к нему — она по-прежнему не плакала, но побелела, как мрамор. — Не надо. Пожалуйста, — судорожно облизала губы. — На кону жизни триллионов, и ради двух людей рисковать… Она не договорила, опустив голову. Судя по судорожным вздохам, она боролась с рыданиями, и ей удалось взять себя в руки. — Мы не торгуем жизнями, — мягко сказал Стив, когда увидел, что Мэри немного успокоилась. Давить на неё сейчас было жестоко, и Роджерс старался действовать и говорить аккуратно, ненавязчиво. — Мы уже не дети, — Мэри подняла голову. Посмотрела каждому в глаза, задержавшись на Гаморе. — Мы взяли ответственность за судьбы очень и очень многих. К сожалению, пренебрегать ею мы не имеем права. И не имеем права так рисковать. Хеймдалль, — обратилась Мэри к асу. — Спасибо за то, что внесли ясность в рассказ мистера Беннера. Спасибо за вести, пусть и печальные. Со вчерашнего утра мы могли лишь строить догадки. — Я пришёл бы раньше, но Асгард остался бы без защиты. С вашего позволения, я уйду вместе с наследником трона. Мы должны защищать наш как никогда уязвимый мир. Мэри кивнула, опять сжав пальцы сильнее прежнего. Стив, который научился разгадывать жесты мисс Уолтер, понял, о чём она подумала: свой личный мир она не уберегла. Бессилие. Оно мучило Капитана нестерпимо. Он был готов сделать что угодно, лишь бы Мэри перестала страдать. Он голыми руками придушил бы Таноса, если бы знал, где тот находиться. Но титан исчез в неизвестном направлении, и даже Дэнверс, Капитан Марвел, не могла его отыскать. Та, что знала Космос лучше их всех вместе взятых. — У меня к вам просьба, Хеймдалль, — страж остановился в дверях. — Я слушаю. — Когда будете забирать Тора, ничего не говорите Локи. Я сама ему всё расскажу. Ас кивнул и вышел, гремя окровавленными помятыми доспехами. Вчерашней ночью он бился без передышки и устал, несмотря на своё нечеловеческое происхождение. Два дня, вчерашний и сегодняшний, ушли на уничтожение остатков армии Таноса и на помощь раненым. Битва за Асгард была выиграна — но какой ценой? Асиньи, коих сакаарский корабль привёз в Ваканду, собрались большей частью обратно домой и дожидались Хеймдалля. К ним примкнул отряд мидгардских докторов. И Троица Воинов с леди Сиф, которые очень жалели, что не участвовали в битве. Теперь можно было возвращаться в разгромленный город вместе с недавно очнувшимся Тором. Стив наконец набрался смелости, подошёл к Мэри и осторожно обнял её за плечи. Какой она была маленькой, тоненькой по сравнению с ним! — Даже если мы просто будем ждать… Мы не должны терять надежду. На этот раз Мэри слабо улыбнулась непослушными губами — может, ей стало чуть легче в этих сильных мужских руках. — Это всё, что у меня осталось. Надежда — и брат, которого я должна убить скорбным известием. *** Локи сидел на койке, глядя в противоположную стену. Шейный бандаж валялся на полу, некоторые бинты — тоже. Ввалившиеся глаза мало походили на человеческие; трикстер скалился, как зверь, тёмный бешенный взгляд метался по палате. Он пришёл в себя пол-часа назад. Часы, разбившиеся от энергетического заряда, застряли на цифре «18:33», но Локи был уверен, что уже глубокий вечер. Койка рядом пустовала. Тор, верно отбыл в Асгард… Хоронить отца. Восстанавливать город. Интересно, его, бракованного сына Одина, позовут на похороны? Впрочем, неинтересно. Дверь скрипнула, Локи приготовился спровадить нарушителя его непокоя; врачи, это было слышно сквозь двери и стены, возмущенно перешептывались, негодуя на неуравновешенное поведение пациента — тот обжег врача и двух медсестёр, когда те не послушались приказа: «Оставьте меня одного». Однако магия, вспыхнувшая зеленью на ладони, потухла. — Да будет тебе известно, врачам редко кто говорит спасибо за их труд. Чёрная неблагодарность — вот чем им платят. Локи вскинул на Мэри изменившийся взгляд, и девушка замолчала. Она видела его насквозь, и не боялась подходить; но и он тоже видел сквозь маску её отстраненности скорбящую женщину. И то, как она держала руку у живота… Пыталась успокоиться. Мэри протянула «посылку» из Асгарда, и никаких сомнений не осталось. «-Алекс», — трикстер сказал мысленно, не веря сейчас своему травмированному горлу. Ноги стали ватными, хорошо, что он сидел; в груди что-то оборвалось. — И Люсиль. Он забрал обоих. «Люси». Локи закрыл глаза, потом резко распахнул их — ему показалось, что пальцы титана сдавливают шею. Нет, показалось — душило что-то другое, невидимое, но не менее жестокое, чем Танос. Воздуха нехватало, перед глазами всё плыло. Люсиль… Злая, весёлая Люсиль, смешная мидгардская девчонка, которая ничего не боялась, которая жила с таким удовольствием, которая была настолько умна, что не тратила время и сил на хандру… Плен Алекса он мог предположить, но девочка… Его маленькая, бесшабашная, неугомонная девочка… Норны. — Я хочу, чтобы ты отдал мне Часоход. И поклялся, что не станешь их искать. Он не верил в её равнодушие. Зачем она притворяется? Они ведь одна семья… «-Если я не буду их искать… Если я ничего не стану делать — я сойду с ума». — Попытка напасть на Таноса — это и есть сумасшествие, которое я не могу допустить. Ты сейчас слаб, Локи, я не позволю тебе совершить самоубийство. Прошу, — она взяла его за подбородок, — прошу, не оставляй меня. «-Я не оставлю тебя, клянусь Адонаем.» Локи, не разрывая зрительного контакта с блестящими глазами девушки, вытащил из магического трёхмерного кармана Часоход. Тепло пальцев мазнуло по руке, сестра наклонилась и поцеловала плечо брата. Он чувствовал пустоту, но знал, что вскоре не сможет себя сдерживать. И тогда люди могут пострадать. Плевать ему на людей. Но Алексу бы это не понравилось. А Люсиль топнула бы ножкой и рявкнула: «Хватит психовать!». «-Я хочу домой». Мэри содрогнулась. Отшатнулась, будто чего-то испугалась. Всхлипнула, ещё раз, закрыла руками лицо, облокотилась о колени, постучала замком пальцев по переносице. Локи слегка удивился поведению сестры: что он такого сказал? — У нас нет дома. Мстители…поссорились, и так вышло, что на нашей территории. Там…одни руины, Локи, прости меня! Я должна была всё сохранить, всё сберечь! Боже, что я наделала! Локи помедлив, положил ладонь на вздрагивающую спину, на цепь позвонков. «-Не кори себя. Ты сделала всё, что смогла. Ты большая умница». Мэри, зная, как брат ненавидит нытьё, задушила в себе новый поток слёз. Она позволит себе быть слабой рядом с Капитаном — а сейчас она сестра. Старшая сестра. — Я взяла на себя слишком много. Спасла Баки, но не удержала Люси и Алекса. «-Алекс уже взрослый человек, ты не обязана ходить за ним нянькой. И удерживать его — пустое, он всегда был так упрям, когда не надо…» А Люсиль — и подавно. «-Мэри?» — Да? «-Мне нужна комната. Я хочу…покричать». *** Мэри всё сделала в лучшем виде. Локи оглядел бункер, по лицу скользнула хищная улыбка. В глазах зажглось угасшее на время бешенство; он зажмурился и закричал что было мочи. Связки восстановились лишь недавно, шея походила на один сплошной синяк, но Локи это не волновало. Он хотел, чтобы ему было больно, а не никак. Магия, ничем не сдерживаемая, бушевала вовсю, разрывала материю, лопала стекло, плавила металлы. С подсказки Мэри вакандцы нанесли сюда всякий хлам: ненужную мебель, битую посуду, непригодное оружие. И Локи с удовольствием превращал в пепел всё, что окружало, кашляя от пыли и не обращая внимания на царапины и порезы. Хуже не будет, регенерация всегда работала отменно. Жаль только, её сфера влияния не распространялась на душевно-психическую систему. — Ты говорил, что осень, несомненно… одно из самых красивых явлений… К чему были эти намёки, я и так знал, что Алекс — самый красивый из людей! Ты дал обещание, Великий Лев! Большая Кошка — вот ты кто! И Слово твоё ничего не стоит! Крик перешёл в хрип, Локи заметался, словно зверь в клетке… Нет, его не заперли, он мог выйти, уйти… Куда? И зачем? От самого себя сбежать не получится, а дома больше нет. «Дома нет». Это выбило почву из-под ног; казалось невероятным, чтобы их крошечная крепость, в которой они чего только не пережили, просто перестала существовать, погибла невинной жертвой чужой распри. Он не верил, потому что не видел. Не трогал руками. Помнится, Фриггу также хоронили — без присутствия младшего принца, который и сыном-то никаким не был. Он не видел… тела. Не зажигал прощальный траурный фонарик. Для него мама оставалась живой… какое-то время. Осознание неизбежного приходило мучительно, будто наплывами, пока в конечном счёте он не понял с ужасающей ясностью: «Всё кончено. Ничего нельзя изменить». Нельзя сказать, что он любил её — это было бы не просто ложью, а кощунством. Любовь делает лучше, пробуждает совесть, умягчает сердце, даже исправляет характер. Вспомнил ли он Фриггу, когда послал Разрушителя к брату? Вспомнил ли её, когда пытался добиться признания Одина и разрушал Йотунхейм? Вспомнил ли он о ней, когда решил умереть назло Одину и Тору? Вспомнил ли он о Мэри — отголоске Фригги — хоть раз, когда расправлялся с «клиентами» и подвергал опасности не только себя, но и малышку Люси? Он как был эгоистом, подлецом и убийцей, так и остался им. — Я виноват, я, я!.. Это Ты хотел услышать?! Я — а не они!.. Алекс… Его солнце, его лучшая сторона, его шанс на искупление. Старший брат. Тот, кто верил богу Лжи, тот, кто поворачивался спиной к богу Коварства. Тот, кто бесконечно надеялся. Закрывал глаза на очевидное, отрицал и оспаривал формулу «Локи — беда». Может, человеческое сознание не могло вместить ту широту и ту бездну, которую представлял собой вечно беспокойный, вечно мечущийся, ищущий дух. Может, Алекс просто не думал о том Локи, которого знали все миры. Для Уолтера проклятый злодей представал лишь в лице любимого младшего брата, капризного, взбаломошного ребёнка, с которым человек терпеливо возился, которого баловал сладостями, подарками и незаслуженной нежностью; на которого никогда не поднимал руку. Ни одной пощёчины. Ни одного тумака. Виноватая улыбка в ответ на жестокие слова, несправедливые упрёки, насмешки и оскорбления. НЕЖНОСТЬ. Это слово лучше всего, пожалуйста, характеризовало Алекса, и совершенно не противоречило тому факту, что Уолтер был мужчиной. Алекс не терял мужественность и решительность, духовный стержень и способность отвечать за слова и поступки. Не жалость. Не сострадание. Нежность; было бы ошибкой сказать, что ко всем и ко всему — вандализм возмущал, непристойность вызывала стыд, а кричащая глупость — утомление. И к себе самому Алекс был сух, строг и суров, слишком суров. Но всё красивое, сколько нибудь светлое, даже среди океана мерзости; всё детское, всё незаметное огрубевшему глазу — этим любовалось сердце Алекса. Локи чувствовал, что не заслуживает к себе подобного отношения, ему виделась ложь, и он стремился к «благородной цели»: показать правду. Открыть Алексу глаза, пока не поздно. Алекс бегал по комнате в поиске затерявшейся вещи. — Точно не видел? — Нет. Отстань, дай почитать. Подумаешь, папка… — пожал плечами Локи. — Может, ты её на работе оставил. — Нет, ни в коем случае, я вчера всё проверял… Только не помню, куда положил. Что за отвратительная забывчивость… Ты точно не видел? — Сколько раз ещё будешь спрашивать? — раздраженно поинтересовался трикстер, и Алекс виновато потупился. Сколько раз Уолтер спросит одно и то же: «Ты точно не видел?»? Почему он не поставит вопрос иначе: «Ты не брал?» Потому что Локи как раз-таки брал: взял и спрятал. И Алекс — по глазам видно! — отчасти догадывается, предполагает подобный ход. Но молчит. Почему молчит? Почему лицемерит?! Трикстера это злит всё сильнее и сильнее, он получает удовольствие, глядя, как поиски ни к чему не приводят. И сколько было подобных сюжетов… Почему-то хотелось, чтобы именно Алекс понял «истинную суть» Лофта и — ужаснулся. Не Мэри — она была хорошей и доброй, но не святой. Не Люсиль — та и подавно не метила в ангелы. Забавно, однако: Локи боялся, что однажды наступит этот миг «прозрения». Невероятно, казалось бы… Может быть, трикстер намеренно пытался приблизить страшный момент, чтобы, как говорится, поскорее отмучиться. Намеренно пакостил, издевался, изводил… Если бы можно было отмотать время назад… А теперь слишком поздно — и сожалеть, и извиняться. — За что — их? За что?! Я не хочу!.. Это подло, подло! Так не должно было случиться, это просто глупо, это недоразумение, какой-то бред… — Локи споткнулся и упал на четвереньки. Как же он жалок. Король Йотунхейма, Эдрилиона, да ещё и Асгарда в придачу — папочке Одину спасибо. С растрескавшихся губ сорвался смешок. Потом ещё один. Он засмеялся, устав от плача: сперва очень тихо, хихикая и фыркая, будто от щекотки, потом громче, ещё громче, сгибаясь пополам и задыхаясь. Вот будет забавно, когда Тор не отыщет Гунгнир. Локи и без того считали предателем, ведь он отдал Таносу Тессеракт — без боя, без сопротивления. Беннер и Хеймдалль не присутствовали при пытке Тора, и в их головах (а после и в головах слушателей) сложилась неполная, но удовлетворяющая их картинка. Одна Мэри верила, что Локи хотел спасти Тора. Хорошо, что она никого не стала переубеждать. Он не хотел быть оправданным. Он вообще думал, что получает по заслугам, но не роптать не мог. — Если я виноват… РАЗ я виноват — то казни меня, а не их… Это несправедливо. НЕСПРАВЕДЛИВО! «Эгоист, — ласково заметил ехидный голосок. — Даже сейчас думаешь не о них, а о себе». «Мы все эгоисты, — перебил другой голос, мягкий, тихий. — Мы все думаем о себе, это нормально. Я тоже, когда потерял семью, думал о своём горе, не об их прерванных жизнях и недостигнутых мечтах. Не кори себя…» — Замолчи! — вскрикнул Локи и зажал руками уши. — Замолчи, именем Адоная… Норны, как больно… Он никогда больше не услышит этот голос. Из лап Таноса невозможно вырваться, это не потеря надежды, это трезвый взгляд на ситуацию. И Мэри не случайно забрала Часоход — она тоже понимает. Люсиль и Алекс теперь никогда не вернуться. По крайней мере, прежними. Но забыть их… Это значит перестать чувствовать. Адонай был прав — равнодушие хуже всего. И Локи, соглашаясь на установление душевной привязанности, учитывал этот риск — предугадал боль. Очень боялся её — и всё же согласился. Забыть их голос, запах их кожи и волос, их голос, их прикосновения? Ни за что! Пусть уж лучше он отрежет себе руку или вырвет себе язык, чем откажется помнить!