АРМАГЕДДОН

Золотисто-янтарное…нечто. Вата тумана не позволяла разглядеть что-то на большом расстоянии; свет лился отовсюду, неяркий, будто из-под рыжего абажура. Ногами чувствовались каменные плиты, но их было не видно под тонкой гладью воды, да и не важно это было — Люсиль, приходящая в себя от шока, тихо вскрикнула: рядом с фонарным столбом стоял Адонай и ласково улыбался ей. — Ты жив? У меня ничего не получилось? — прошептала девочка, медленно приближаясь ко Льву. Тот поднял голову на фонарь — светильник не горел, стекло было будто покрыто пеплом. Она поняла. Полностью, со всей ясностью. Слёз не было, в груди стало как-то пусто, будто там что-то взорвалось… Так случается после ранения — сначала ничего не происходит, только мозг находится в стадии изумления. А потом приходит боль. — Но я не вижу на Тебе ран. — Ты видишь не моё тело. Я покинул его сразу, и мне было почти не больно. — Я заберу Тебя, — тихо сказала Люсиль. — Чтобы никто не смел издеваться над Тобой. — Забери, — согласился Лев. — И свидетельствуй обо мне. Скажи защитникам, что я погиб за них. И что всякий, сражающийся за меня, будет жив. — Можно… можно мне прикоснуться к Тебе? — как-то беспомощно спросила Люсиль. — Ещё не время, — возразил Лев. — Сейчас ты вернёшься… У тебя будет мало времени. Поторопись, моя радость, моё смелое солнышко… Если увидишь, что ты не успеваешь — спасайся сама, а моё тело оставь. — Я успею! — это было последнее, что сказала Люсиль, прежде чем очнулась. *** (Вормир) Танос моргнул, медленно сел. Он что, потерял сознание? Кругом слышались вздохи — это приходили в себя Дети и слуги; верно, кульминация ритуала была столь мощной, что смертные создания просто не выдержали такого напряжения. Даже самые крепкие из них. Но собственное самочувствие и состояние подданных мало заботило Титана, ему был необходим Камень. Ни Камня, ни Люсиль рядом не обнаружилось. — Где девчонка? — повернулся к призраку Танос. Фигура в дымчатом чёрном балахоне подплыла ближе к краю утёса, протянула руку. Титан проследил направление, и увидел маленькую фигурку у одного из озёр, которая бежала к скалам. Не нужно было быть провидцем, чтобы понять: девочка спешила отнюдь не к пленителям, а к неподвижному телу, распростёртому на камнях. — Что мне нужно сделать, чтобы завладеть Камнем? — Танос снова обратился к призраку. Тот молчал некоторое время, будто не знал ответ. Но в конце концов произнёс: — Девочка должна сама вложить его в Перчатку. Ты не хозяин Камня Души, тебя он опалит своей энергией. Слуги по приказу господина не притронулись к жертвам, замерли в идеальной окружности, наставив пики на девочку, которая уткнулась лицом в лицо Льва. Танос присел рядом, склонился, так что при выдохе чёрные волосы на опущенной голове всколыхнулись. — Сложнейший выбор может сделать лишь сильнейший. Не печалься, крошка. Он умер благородно, во имя великой цели. Люсиль содрогнулась всем тельцем и подняла голову — рывками, будто это требовало больших усилий. Её лицо было мокрым и белым, как полотно, и на нём застыло такое выражение, что по спине Таноса пробежал холодок. Титан посмотрел на Льва — тот не шевелился, рёбра застыли, мышцы под золотой бархатной шкурой расслабились. Открытых переломов не было, но это не означало, что под плотным и эластичным покровом кожи всё было цело. Отнюдь — кости явно были не в порядке, произошло сильное внутреннее кровотечение; из-под уха, неаккуратно порезанного ножом, текла кровь, много крови. Девочка, всё также странно глядя на Таноса, тоже медленно разжала пальцы. На ладони светился янтарный камень. — Отдай его мне, — хрипло велел Танос. Безумная улыбка, очень похожая на улыбку Локи, скользнула по искусанным губам. — Я успею. И с этими непонятными словами девочка сжала Камень в кулаке. Чёрный Орден и других приспешников Таноса смело взрывной волной и впечатало в камни; титана же, который был ближе всех к Люсиль, окутал кокон энергии. Танос зарычал, поняв, что не может сдвинуться с места. А Люсиль тем временем положила бионическую ладошку на Перчатку, энергией вытягивая Камень Пространства из паза и одновременно нагревая артефакт. У неё это начало получаться быстрее, чем Танос понял задумку ребёнка. Люсиль потребовалось несколько секунд, чтобы вытащить ядро Тессеракта. К тому времени Танос почти сбросил невидимые оковы, а бионическая рука раскалилась до плечевого сустава и начала жечь живую плоть. Но всё равно Люсиль, превозмогая боль, крепко обняла Льва за шею прежде, чем её начало затягивать в тёмно-синюю воронку. Вой Таноса унеся вместе с Вормиром; через несколько мучительных мгновений девочка ударилась о мокрую землю, всё также крепко обнимая Адоная. Камень Пространства выпал из обугленной руки прямо в грязь. Туда же скатился Камень Души. *** (Ваканда) Локи не удалось отдохнуть — началась страшная гроза, и если сперва на порывистый ветер и дождь тренирующиеся внимания не обратили, то вскоре снаружи не осталось никого — прерванные упражнения продолжились во дворце, в спортивных залах и в бункерах. Голова болела — Наташа отчаянно сопротивлялась бесцеремонному вторжению, её мысли кусались, а сам разум будто давил, выталкивал. Но оно того стоило… Наверное. Локи, честно говоря, запутался, он не знал, что хочет и на что, собственно, обижается. Никто не виноват. «Так сложились обстоятельства» — говорил Старк, когда Мстители приперли Железного человека к стенке. Локи пытался подлатать себя магией, мстительно радуясь, что Романофф лишена такой возможности. Правда, у неё есть Алекс. Алекс, который положит её рыжую бесстыжую голову себе на колени, накроет своей теплой сухой ладонью её бедовый лоб… Локи скрипнул зубами. Сколько он себя помнил, он терпеть не мог счастливых людей. А таковыми являлись, по большей части, влюбленные. Или дети. Но ведь и они: Алекс, Локи, Мэри и Люси — тоже были счастливы, разве нет? И разве это раздражало его самого или окружающих? Наверное, просто тогда трикстер крутился во всём…этом. Он был, можно сказать, в главной роли. А теперь только зритель. Зритель, которому, в целом, по душе дуэт Мэри и Роджерса, но никак и никогда — Алекса и Романофф. Рыжая чертовка. И чем она приглянулась Уолтеру? Тем, что русская? Так она сама говорила: «Была русской». Своей фигурой, смазливым личиком? Или, как всегда, разнесчастной судьбой, богатством души? Что-то, Алекс, тебе подозрительно удачно попадаются девушки, прекрасные не только душой, но и телом. Алекс… Алекс… С ним вообще всё непонятно. Любит ли он шпионку? Или только делает вид, обманывает себя самого? Ну и что, что Лев сказал — может, это только проверка была… Человек думает так, как ему удобно, сам себе объясняет те или иные явления. Алекс понял вот так вот. Влюбленной дурочке на счастье. Надо бы и в его голову наведаться, а то ведь… странно. Локи вдруг рассердился на самого себя — чем он занимается?! Бог Коварства, Обмана, Безумия, король Эдрилиона, повелитель Ледяных Дев, могущественный маг!.. Решающая битва на носу, да и какое ему вообще дело до двух курлыкающих голубков?! Как подросток-неудачник, сидит и разбирает по косточкам розовый приторный кисель, тьфу! Ага, ещё бы ромашек нарвал и начал бы срывать лепестки: «Любит? Не любит?»! В дверь постучали. Знакомая осторожная дробь. Локи скривился — Ромео, как всегда, легок на помине. — Можно? — спросил Алекс, замирая на пороге. В серых глазах — усталость и беспокойство. — Тор не вернулся? Я думал, вы ссоритесь, и потому такой ливень. Локи слабо хмыкнул. Он лежал на кровати в позе страдания, накрыв ладонью лоб, и смотрел на вошедшего из-под опущенных ресниц. — Нет, друг мой, — раздался из коридора весёлый бас Тора. — И ты не один, кто так шутит. Трикстер сморщился. Только не это, он так хотел тишины!.. Судя по звуку, Алекс шикнул на Одинсона, и тот сразу понизил голос. — Что?.. О, понятно. Что-то серьёзное? Поранился? — Ваш шёпот раздражает ещё больше, — громко сказал Локи. — Я не больной, и могу потерпеть ваше шумное присутствие. Вернее, твоё присутствие, Тор. Алекса я не по-прежнему не желаю видеть. «Не желаю видеть» — так было проще. Проще сохранить позицию холодности и неуязвимости. Локи боялся, что если начнёт слушать Уолтера, если позволит себя убеждать, успокаивать — то не выдержит и простит. А ещё хуже — кинется Алексу на шею и разрыдается, как ребёнок. Суртур бы побрал никчемные нервы. — Перестань, брат, — заступился за смертного Громовержец. — Сколько дней прошло, а ты до сих пор хранишь обиду. — Знаешь, я передумал. Тебя я тоже не хочу видеть. Ты… слишком рано вернулся. Иди к дружкам, оставь меня в покое. — Это моя комната! — Тор вспылил с пары слов. Алекс положил ладонь асгардцу на предплечье в успокаивающем и предупреждающем жесте, но Одинсон словно ничего не заметил. — Передумал он… Куда захочу, туда и пойду, а может, и здесь останусь, кто мне запретит? — Тор, у него голова болит, он устал… — Я тоже устал! В эту минуту громыхнул гром такой силы, что крепкие толстые стены вакандского дворца вздрогнули. Трое мужчин замолчали чуть ли не благоговейно. — Мистер Одинсон? — в дверь проснулась курчавая голова подростка. — Его Величество король Т’Чалла зовёт вас к парадным вратам. *** Тора и вправду спрашивали многие, и в конце концов стало не до шуток: купол пропускал дождевые капли, так как был расчитан на более объемные габариты, и земля разрыхлилась, ноги увязали в топи. Т’Чалла с подсказки Старка послал за Громовержцем, но сколько бы бог Грома не старался, он не мог унять стихию. Быть может, Тор был не в настроении: он невольно пошёл у Локи на поводу и оставил нахала «в покое». Окойе проверяла спутники, но те не засекали никакого воздействия извне; Дэнверс самолично вылетала в Космос — Таноса видно не было. Волноваться было из-за чего: гроза налетела внезапно и нелогично, и чихать ей было на синоптиков, которые предсказывали жаркие деньки. Мстители смотрели новости, поджав губы: всюду, во всех странах, на всех континентах ведущие первым делом говорили о взбесившейся погоде: резких порывах ветра, дождях, градах. По морям и океанам гуляли шторма, по пустыням носились ураганы, горы тряслись, из-за чего случались камнепады и лавины. Тор мог устроить локальную слякоть. Но чтобы по всей планете поднять ветры, пролить дожди и растрясти, в конце концов, землю — это было исключено. — Стихия не подчиняется мне, — Тор возвратился под спасительную нишу портала главного входа дворца мокрый и растерянный. — Остаётся лишь ждать, когда гроза сама прекратится. И действительно, вскоре молнии потухли и смолк гром; дождь изменился, вместо больших тяжёлых капель пролилась мокрая пыльца. Вышло солнце — и это было необыкновенно: золотистые лучи искрились в звёздном дожде, и стояла тишина. Ни всплесков, ни шлепанья, ни барабанной дроби. *** Наташа стояла у окна тренировочного зала и любовалась через окно сказочным видом. Гудящие после упражнения руки грело мягкое тельце Ксюши. Девушка приподняла ребёнка и, не удержавшись, в тысячный раз за последние четыре дня уткнулась носом в лысенькую макушку. Ксения пахла ребёнком. Так, как и должно было быть; Нат не могла насытиться этим запахом, не могла наглядется на ту, которую назвала и признала своей дочерью. У Ксюши пух волос был светлым, но со временем она могла стать шатенкой или даже брюнеткой. Глаза девочки были серыми и внимательными, бровки строго хмурились. Голова её была ярко-выраженной круглой формы, ушки чуть топорщились. Было уже заметно, что девочка будет милой, а может, и вовсе красавицей. Алекс тоже насквозь пропах ребёнком. И по этому запаху Наташа узнала того, кто неслышно подошёл к ней со спины. — Решил напугать меня? Мужчина улыбнулся и заключил Нат в осторожные объятия, будто девушка была хрустальная. — Думаю, это небезопасно… Она усмехнулась на комплимент. — Голова не болит? — спросил Алекс, целуя девушку в макушку. — Уже нет. Чай Стэнджа оказался просто волшебным. Хорошо, что Локи для доктора — заноза в одном месте, меня так никогда не жалели… Стрэндж и вправду был чересчур заботлив, радуясь даже столь сомнительному способу насолить недругу. — Извини. Ты, верно, ждёшь от меня сочувствия… Но я не могу жалеть Локи. — Ничего, — Алекс снова поцеловал. — Ты имеешь право чуть-чуть позлорадствовать. Какая странная погода… — Странная? Алекс кивнул, пощекотав носом затылок. Прошептал. — У меня нехорошее предчувствие. Случится беда… «Уже» — подумала Наташа, когда её внимание привлекло темное пятно, возникшее над размокшей землёй. Не успела Романофф разглядеть через дымку мороси, что это такое, как пятно исчезло, оставив под собой что-то. Кого-то. *** Локи начал проваливаться в дремоту, понимая уголком сознания, что время отдыха на исходе. Надо идти к Ванде. Пусть и голова болела (слабее, чем раньше, но болела). Надо собраться с силами. Надо… — Локи! — Мэри распахнула дверь настежь (комната Тора имела обыкновенные мидгардские двери, в то время как прочие Мстители вполне обходились отъезжающими в сторону створками и карточками-ключами. Одинсону было проще расколоть преграду Мьельниром, чем держать при себе ключ и смириться с отсутствием дверной ручки. Локи это оказалось на руку). — Скорее! Трикстер подскочил. Заколка «изи коумс» болталась на кончике длинной чёрной косы; лицо Мэри побледнело, на лбу блестели капельки пота; грудь тяжело вздымалась — очевидно, мисс Уолтер бежала без остановки через всё крыло, по лестницам и коридорам. Локи подхватил Мэри за плечи, но та замотала головой. — Там… Там… — Что случилось? Танос? Девушка вскинула глаза. — Я не знаю… Кто… — она задыхалась. — Кто-то… переместился…с по…помощью Тессеракта. — Танос раскрошил Тессеракт, — возразил Локи, но по маханию рук сестры понял, что она просто неточно объяснила. Времени на разговоры не было, Локи потянул Мэри за собой. — Идём… Или ты хочешь остаться? Гневный взгляд был слишком красноречив. — Бежим! Локи не чувствовал крошечных невесомых капель, они лишь лёгкой прохладой касались лица. Однако, когда они с Мэри дошли до постепенно разрастающейся толпы, одежда потемнела и неприятно липла к коже. Мстители, вакандские воины во главе с королём, Корг с сакаарцами (от командования Локи отказался, переложив обязанности на кронанца и ничуть об этом не жалея), Стражи, маги, эдрилионцы и образовали кольцо, прорезать которое Локи и Мэри удалось довольно быстро. Умиротворенная успокоившаяся природа никак не вязалась со скорбными лицами…и с детским надрывным плачем. Последнее Лофт услышал ещё на ступенях, и с раздражением подумал, что это Ксения. Но нет, младенцы плачут иначе… Да и Наташу трикстер заметил подбегающей с другой стороны. Когда они с Мэри оказались совсем близко, и осталось пара шагов через толпу — вот тогда Локи каким-то шестым чувством догадался. Сестра вцепилась в его ладонь мертвой хваткой, словно боялась, что не дойдёт. Дошла. Проследовала за Локи по пятам через лес понурых спин и вступила в центр круга. И упала на колени, пачкая намокшее лёгкое синее платье. Локи медленно приблизился к огромному бездыханному телу, над которым навзрыд плакала маленькая девочка. Оба были ему знакомы, и обоих он не узнавал: Адонай без своей величественной гривы казался меньше и непохожим на самого себя; длинные волосы Люсиль скрыли лицо девочки, она стала ещё тоньше, её руки (одна — словно обуглившаяся) цеплялись за бездыханного Друга так отчаянно, как никогда девочка ни за кого не хваталась. Люсиль и раньше плакала. И не редко. Она умела сочувствовать так глубоко, что, пожалуй, могла бы тягаться в этом чувстве с Алексом. Но теперь её рыдания напоминали крик раненного зверя, от него у окружающих перехватывало дыхание и волосы вставали дыбом. Люсиль плакала так, будто у неё разрывалось сердце. Локи сел на корточки рядом с головой Адоная, поднимая и опуская руки. Капли собирались в прозрачный шарик и катились по лицу Льва, по лапам и впитывались в грубые верёвки. Верёвки? Кто осмелился связать Его? Как Он допустил такое издевательство над собой? Наконец трикстер решился и прикоснулся к большому изломанному телу, ещё хранившему живое тепло. Руки отчего-то стали непослушными, а в голове зазвенело. Это не может быть правдой. Адонай не мог погибнуть, это ведь… Адонай. Но могучая грудь остановилась и не перекатывала глубокое благодатное дыхание. Разум отключился, задавая бессмысленные вопросы, а руки тем временем наколдовали кинжал и резали верёвки. Люсиль подняла голову, не переставая плакать и не понимая, что происходит. Её мутный взгляд остановился на ноже, и она вскрикнула, суматошно рванувшись в попытке защитить или напасть. Но девочку перехватил Алекс и крепко прижал к себе. — Тише, тише… Видишь? Он хочет помочь… И Люсиль обмякла, громко всхлипывая и стеная, наблюдая, как Локи освобождает сперва рот Льва, потом передние лапы, а после — задние. Лофт двигался медленно, но не шатался и не подламывался. Он не плакал — казалось, все слёзы вытекли той ночью, когда Локи совершал свою собственную панихиду по брату и сестре. Закончив с верёвками, трикстер отбросил нож в грязь и опять сел рядом со Львом, гладя бока и плечи Адоная. Мэри тоже поднялась, ей помогли Тор и Стив. Люсиль выскользнула из тёплых объятий Алекса, но тот и сам приблизился ко Льву, опираясь на руку Наташи. Промелькнула посторонняя мысль, что Локи разозлится на них — но выветрилась тогда, когда, почувствовав тепло брата, Локи развернулся и прильнул к Алексу, утыкаясь лбом в шею человека. Уолтер обнял младшего одной рукой, второй — Нат. И опустил голову, пряча грустную улыбку: Адонай не оставляет их и здесь, и где бы Он ни появился, всегда отыскиваются лучики света. Светлая грусть. И он, и Локи сейчас испытывали именно это. — Что же теперь делать? — выдохнул трикстер, гладя дрожащими руками темное золото мягкой львиной кожи. — Я не знаю, — тихо ответил Алекс. — Но Адонай погиб ради нас. И мы должны это помнить. — Кто ты? — Друг. — Боюсь огорчить — тебя нет в моем списке друзей. Как, впрочем, никого другого, — он язвит, сжимая виски холодными пальцами и пытаясь прогнать из головы образ женщины, которую только что оттолкнул. Которую обидел — единственную верную, неотрекшуюся. Даже во сне его мучает вина. — Это не сон, — возражает огромный Лев, чья голова касается потолка камеры. — Да? Неужели я схожу с ума? Быстро, однако. Стража никак не реагирует на посетителя в камере преступника. Странно, что он думает так связно. — Я друг твоей матери. Напряжение достигает своего апогея, и Локи подрывается с кровати, громко чеканя: — Она. Мне. Не мать! Вот тут эйнхерии оживают. — А ну, тихо! Ты! Он скалится в ответ и ложится обратно, тяжело дыша. Его трясёт от ярости: он ненавидит, когда его в чём-то обвиняют, буквально теряет голову. Ненавистная комната. Ненавистная совесть. Они ничего не знают, эти шуты, называющие себя его родными! Они не знают о плене, о пытках, о… нём. О Безумном Титане. — Я всё знаю. — Пошёл отсюда! — шипит трикстер, кусая костяшки пальцев. Она придёт. Мама. Мамочка. Очень скоро, непременно придёт снова. Он ведь часто обижал её — и она прощала. — Я пойду к ней, — спокойно и печально отозвался Лев. — Мне что-нибудь передать ей от тебя? — Убирайся в Хель! Тебя Один подослал, да? Колдовство Фригги выглядит иначе… Лев молчит. Исчезает, словно его никогда не было — и это не похоже на магию асов. Локи чувствует трепет — кто приходил к нему? Кто?.. В другой раз Лев приходит уже в Свартальфхейме. Хорошо, что не раньше — иначе Локи просто не стал бы слушать. — Я помню тебя. Ты… её друг. — Она просила за тебя. Он сглатывает через саднящий ком в горле. — Кто ты? — Я твой Друг. — Сочувствую. — Ирония здесь не к месту. Разорвать зрительный контакт удаётся чуть ли не с пятой попытки. Локи осматривает пепельную пустошь — вдали, рядом со скалами дерётся Тор с Эльфом. Эльф. Убийца матери. — Я должен отомстить. И ты не посмеешь помешать мне. — Ты отомстишь. И что потом? Локи прищуривается — чувствует в вопросе подвох. И аккуратно спрашивает: — Тебе есть что предложить? Глаза Льва улыбаются — Он доволен вопросом. — Искупление. Тонкие губы кривятся. — Искупление? Для меня? Или для кого-то? — Для тебя. — Я не испытываю чувство вины. — Искупление — это не наказание. Это исправление. — Я не хочу исправляться. Меня всё устраивает и в моём характере, и в моей внешности. — Ты хочешь быть всегда один? Он чувствует себя загнанным в угол. Эбони Мо так же говорил ему, выворачивая суставы: «Быть одному — лучше, верно, Локи? Уж ты-то должен это понимать… Никого не подпускать слишком близко, чтобы быть неуязвимым, неподкупным…» — Я не Эбони Мо, — Лев прочитал его мысли так легко, будто те выводились чернилами на лбу. — Я не желаю тебе зла. Фригга сказала, что ты сойдешь с ума от одиночества. — Она погибла. Как ты мог говорить с ней? — Я говорил с ней перед её гибелью. Локи делает шаг вперёд. — Почему ты не помог? — Это был её выбор. Её добровольная жертва. Локи нечего ответить. Это непостижимая тайна — готовность матери защищать своё дитя. Та смертная, подружка Тора… Она была для Фригг не просто носителем Эфира. Ребёнком, которого надо защитить. Он слишком хорошо знал характер царицы, чтобы ошибаться. «Лучше по той лестнице, что слева»… Он может отомстить Проклятому, но как отомстить себе самому за эти роковые слова? Он, Локи, сын Фригги, направил убийцу… И это должно быть как-то уплачено. — Я согласен. Лев не давил на кровоточащую рану. Он был милосерден. Не упрекал. И действительно хотел помочь, но не навязывал эту помощь, а предлагал варианты. — Тогда действуй, мастер иллюзий. *** Глядя на Алекса и Локи, Тони испытал странное чувство правильности происходящего. И спокойствие, даже какое-то…умиротворение. И Роджерс, стоящий позади Мэри — это тоже было правильно. Ещё позади темнела фигура Барнса, но, рассматривая Зимнего Солдата, Старк не ощущал ненависти. Друг рядом со своим другом. Патлатая голова повернулась, Тони встретился глазами с убийцей своих родителей. И не набросился. Даже не сжал кулаки. Плач Люсиль надрывал грудную клетку и скручивал желудок. Дети так не плачут. Дети не должны так плакать. Это не капризные слёзы, в которых больше актерства, чем соли — это жгучая прозрачная ртуть немого отчаянного вопроса к мирозданию, ко всем живущим, ко всем Судьям. Локи поднялся первым. Выпрямился, держась за плечо Алекса, и ровным голосом сказал: — Мы должны похоронить Адоная. Пока мы это делаем, пусть все закончат свои дела и соберутся в тронном зале. Равор, передай скорбную весть Эдрилионцам. Скажи, что… мы прощаемся с Другом. — Я сделаю, ваше величество, — фавн, часто вытирающий красные глаза платком, поклонился. — Сколько нужно времени? — спросил Т’Чалла. Надломленный детский голосок перебил Локи. — В шесть вечера пусть будет совет. Танос заявится сюда завтра утром. Он очень далеко, но он в ярости, и его армия движется очень быстро. — В ярости? — уточнила Гамора. Люсиль всхлипнула-усмехнулась. И что-то знакомое, лукавое возвратилось в осунувшееся личико. — Конечно. Я ведь украла у него два Камня Бесконечности.