Лучше него

      Даже с помощью Саске им не удалось найти ни одной травинки в тот день. Обед вышел неловким, по крайней мере для Какаши и Сакуры, и неловкость была бы ещё ощутимее, если бы Сарада не разговаривала большую часть времени.       Сакура не так уж и ждала ужина, во время которого это должно было повториться.       Конечно, у неё не было выбора: Саске решил провести с ними ночь и уйти утром, чтобы продолжить свою миссию, поэтому она занялась подготовкой лагеря вместе с Сарадой, в то время как Какаши и Саске разделились, чтобы установить периметр.       Когда Сакура подняла глаза и увидела, как двое самых важных мужчин в её жизни возвращаются на небольшую поляну бок о бок, она почувствовала тошноту. Её муж и её любовник, вместе, точно так, будто они всегда были рядом друг с другом, будто ничего не изменилось…       Но всё было по-другому, а Саске и понятия не имел: он понятия не имел, что стоит рядом с мужчиной, который занимался сексом с его женой всего три ночи назад, с мужчиной, который попросил его жену положить конец браку и вместо этого быть с ним, с мужчиной, который сказал его жене, что влюблён в неё уже много лет…       Да и откуда ему знать? Он доверял Какаши — доверял им обоим, вероятно, больше, чем кому-либо, кроме Наруто, — но вот они, его жена и его бывший учитель, два дорогих ему человека, ведут себя так, будто у них не было интрижки за его спиной, будто они не предавали его самым худшим из возможных способов.       Её горло сдавило, пока она старательно избегала встречаться взглядом с Какаши и изо всех сил пыталась нормально улыбнуться Саске, когда тот сел на бревно недалеко от костра. Какаши прыгнул и уселся на ветви одного из окружавших лагерь деревьев, и Сакура почувствовала одновременно облегчение и боль от того, что он выбрал место, которое скрывало от неё его лицо.       — Ужин скоро будет готов, — объявила она как можно более собранно.       Саске издал звук подтверждения, но мужчина на дереве молчал, и молчание это было оглушительным.       Ей захотелось плакать. Почему такое должно было случиться? Почему Какаши должен был влюбиться в неё? Почему она должна была впустить его, ослабить бдительность, погрузиться в вихрь эмоций, которые он заставлял её чувствовать?       Какой в этом смысл? Это была жестокая шутка, которую с ними троими сыграла судьба, и она не знала, почему единственным результатом, который ей виделся, было то, что как минимум двоим из них в итоге будет очень больно…       Даже если Саске никогда не узнает, что она была с Какаши, мысль о боли, которую он почувствует, если она оставит его после всего, через что он прошёл, всего, что он вложил в неё… разрывала ей сердце.       А если он узнает, она понимала, что её убьёт боль от предательства в его глазах… Несмотря на все его недостатки, он не заслуживал того, что она делала, это было несправедливо по отношению к нему. Пускай он отсутствовал, пускай не очень хорошо выражал свои чувства к ней, но он не был жесток с тех пор, как они поженились…       А то, что она делала с Какаши, было жестоко…       Нет, она не могла представить, как говорит Саске, что хочет развода.       Её сердце заныло. Если она не могла попросить Саске о разводе, она знала, что должна оборвать всё с Какаши.       При этой мысли глаза Сакуры начали гореть, в горле нарастал комок, и она заставила себя решительно смотреть на лапшу, которую помешивала. Она не хотела думать о том, какая боль отразится на лице Какаши, когда она скажет ему, что не может быть с ним. Она не хотела думать о том, что он почувствует, когда у него отнимут надежду, которую она так безрассудно ему дала…       Она чувствовала, что её отчаяние вот-вот вырвется наружу — ей нужно было оказаться подальше от них, ей нужно было побыть одной хотя бы несколько минут.       — Сарада, — позвала Сакура, как она надеялась, ровным тоном. — Можешь помешать? Я сейчас вернусь.       Дочь кивнула и встала, чтобы взять черпак из рук матери.       Сакура изо всех сил старалась идти нормальным шагом, направляясь к деревьям, но как только её стало не видно из лагеря, она побежала. Она бежала, не переставая плакать.       Какаши… Какой же она была глупой. Очень, очень глупой. Не нужно было заводить с ним отношений, не нужно было позволять ему думать, что она может быть с ним, не нужно было позволять ему обнимать её…       Она подавила рыдание, стукнула ладонью дерево и, волоча по нему руку вниз, упала на колени. Она ударилась лбом о ствол, вцепилась пальцами в кору и заплакала.       Она ненавидела себя. Она так ненавидела себя в тот момент, что ей казалось, будто она вот-вот вылезет из кожи. Это были два хороших человека — хороших человека, — которые любили её, каждый по-своему, и она собиралась глубоко ранить одного из них или их обоих… и всё потому, что она была эгоистичной и слабой.       Такой эгоистичной и слабой…       Она зажмурилась, пытаясь отгородиться от мысленной картины полных боли серых глаз Какаши…       Потому что она знала, что это будет он… она знала, что увидит именно его печаль; она не могла предать Саске ещё сильнее, чем уже предала, не могла разрушить их семью, какой бы неблагополучной она ни была. Она не могла так поступить ни с ним, ни с Сарадой.       Значит, это будет Какаши.       Её тело сотрясла новая волна рыданий, когда ей захотелось вернуть всё назад… вернуть назад всё счастье и удовлетворение, легкомысленность и удовольствие, которые она испытывала, когда была с ним… Она бы всё вернула назад, если бы только это означало, что ей не придётся причинять ему боль.       Но она не могла. Не могла всё вернуть. И она ненавидела себя за это.       Прерывисто дыша, с дрожащими ногами, она наконец заставила себя встать и проглотить остатки боли и сожаления. Поднявшись на ноги, она приложила ладони к глазам и использовала чакру, чтобы избавиться от вызванных слезами отёчности и покраснения, а затем телепортировалась к месту неподалёку от поляны и вошла в лагерь так уверенно, как только могла.       Какаши знал, что она делала… Она, возможно, избавилась от видимых последствий плача, но со своего места на дереве он чувствовал запах соли её слез, и его убивало то, что он не мог подойти к ней, обнять её и утешить.       Его убивало то, что он, возможно, никогда не сможет сделать этого снова…       Потому что, хотя он и не знал, о чём она думала, когда плакала, он мог рискнуть догадаться, и эта догадка вызывала у него горькое чувство, что он её потерял…       Ведь он видел, как она намеренно избегала встречаться с ним взглядом, когда он вернулся с Саске.       Он должен был это предвидеть. Он должен был знать, что она никогда не выберет его, что она никогда не оставит Саске.       Его сердце сжалось, и он сильно стиснул зубы, уронив голову на ствол дерева.       Он был дураком.       Пытаясь отодвинуть болезненные мысли на задний план, Сакура сообщила команде, что еда готова, и вручила миски мужу и дочери.       Какаши спрыгнул с дерева.       — А, похоже, я сегодня не особо голоден, — сказал он, улыбаясь, прищурив глаза.       — Но… — начала она.       Обратив к ней взгляд, Какаши отмахнулся от её возражений.       — Всё в порядке, Сакура-чан… Должно быть, я слишком много съел на обед.       Сакура знала, что это ложь — он почти ничего не ел, так же как и она, — но она не могла обличить его в этом, не вызывая подозрений.       Заметив, что она больше не собирается возражать, Какаши сунул руки в карманы.       — Я прогуляюсь, оставлю вас троих наедине.       Он не мог находиться там… Ему нужно было уйти от неё, от Саске и даже от Сарады-чан.       Он не мог видеть их вместе, как семью.       Сакура была рада, что Саске и Сарада сидели позади неё, потому что не смогла скрыть отразившуюся в её глазах внутреннюю борьбу, когда увидела, как сильно Какаши хотел уйти… Возможно, выражение его лица было пустым, но она всё равно видела — она знала его слишком хорошо…       Он хотел уйти так же сильно, как до этого хотела уйти она.       И ей хотелось подойти к нему, остановить. Ей хотелось обнять его за талию и почувствовать, как он крепко обнимает её, как делал это много раз… Она хотела, чтобы их положение не было таким чертовски паршивым.       Какаши видел выражение глаз Сакуры, видел, что она не хочет, чтобы он уходил, и от этого было ещё больнее, потому что он знал: даже если она чувствовала это, она не сделает и малейшего движения, чтобы остановить его, не тогда, когда Саске рядом.       Поэтому он снова натянул на лицо свою обычную улыбку.       — А ещё я буду дежурить первым, так что вы, ребята, сможете провести какое-то время вместе, — сказал он, затем повернулся к ним спиной и зашагал прочь.       — Какаши, ты не должен… — слова слетели с её губ прежде, чем она успела подумать дважды, и она увидела, как Какаши остановился и как напряглась его спина.       Но через долю секунды та расслабилась, и он поднял руку, продолжив идти к лесу.       — Не беспокойся, Сакура-чан, — отмахнулся он.       Он не оглядывался, а потом скрылся из виду.