Лучше него

      — Какаши, тебе нужно поспать, — тихо сказала Сакура, сидя напротив него у костра.       Это он нашёл образцы травы ближе к концу дня, и они втроём не так давно закончили ужинать. Сарада уже заснула… что оставило Какаши и Сакуру вновь сидеть в тяжёлой тишине, пока пламя своим мерцанием служило единственным источником света в темноте окружавшей их облачной ночи.       Сакура, наконец, нарушила тишину, когда решила, что не может промолчать о тёмных кругах под его глазами.       — Ты вообще спал прошлой ночью? — спросила она после того, как он не ответил на первое её высказывание. В её голосе и обеспокоенной морщинке на лбу читалась тревога.       Какаши перестал глядеть в огонь и встретился с ней взглядом. Его лицо было непроницаемо. Он просто смотрел на неё целую минуту, потом слегка покачал головой.       — Нет, — наконец ответил он.       Она не спросила почему… Ей и не нужно было.       — Прости, — прошептала она.       Она сожалела… сердце её болело; ей хотелось прикоснуться к его лицу, стереть эти круги большими пальцами и обхватить руками его шею. Ей хотелось, чтобы они могли обнять друг друга — и чтобы от этого объятия всё стало хорошо.       Какаши вздохнул.       — Это не твоя вина, Сакура.       Он не был уверен, чувствовал ли он себя лучше или хуже от услышанной в её голосе муки, которую она испытывала по отношению к нему, но в любом случае, они не должны были говорить об их отношениях — или чем бы это ни являлось, — когда, насколько они оба знали, Саске по-прежнему мог быть поблизости (Какаши всё ещё беспокоил тот факт, что накануне он не почувствовал чакру темноволосого мужчины).       — Хочешь дежурить первой, или я пойду? — спросил он.       Сакура поняла, что Какаши пытается сменить тему разговора, и решила, что он прав… Она не была уверена: то ли у неё попросту началась паранойя из-за чувства вины, то ли её страхи были обоснованными, но, учитывая то, как странно Саске вёл себя прошлой ночью, она не могла не волноваться, что он скрывал своё присутствие и наблюдал за ними откуда-то поблизости.       Кроме того, даже если бы Саске больше не было неподалёку, в любой момент могла проснуться Сарада, а Сакура не хотела, чтобы дочь узнала, что у её матери роман, тем более, что он скоро закончится…       Не было никакой необходимости в том, чтобы её дочь (или кто-то ещё) страдала по причине того, что она не могла перестать думать о Какаши больше — намного больше, — чем следовало, на протяжении нескольких месяцев, которые в итоге обернулись ничем… не было никакой необходимости кому бы то ни было знать, что это вообще происходило — это знание приносило лишь ненужную боль.       — Я пойду первой, — ответила она, проглатывая комок в горле. — И я разбужу Сараду на второе дежурство, чтобы ты смог поспать несколько часов без перерыва.       Последовала ещё одна пауза, прежде чем Какаши кивнул и встал.       — Хорошо, — согласился он, и, хотя в голосе не было никаких эмоций, его глаза на мгновение смягчились, прежде чем он отвернулся, чтобы подготовить свой спальный мешок.       Этот краткий проблеск нежности помог облегчить ту боль в её сердце, которая возникла в результате ощущения, что в течение последних двух дней он закрылся от неё, но усугубил ту боль, которая стала результатом невозможности подойти к нему, по-настоящему поговорить с ним, как они делали это обычно… он усугубил боль от того, что Сакуре уже его не хватало — и осознание, что будет только хуже.

***

      Благодаря сочетанию физического и умственного истощения Какаши действительно смог заснуть этой ночью, и хотя состояние его ума и сердца не изменилось, его тело чувствовало себя лучше на следующее утро. Он помог Сакуре и Сараде свернуть лагерь и подготовиться к возвращению в Коноху, несмотря на его нежелание возвращаться…       Потому что, по крайней мере, пока они были за пределами деревни, они находились в состоянии неопределённости, в состоянии, в котором, как бы иррационально ни было надеяться, что она не выбрала Саске, он всё ещё мог это делать, потому что она ещё не сказала этого вслух, не заявила прямо, что они должны прекратить то, что делают, что она больше не может быть с ним.       Он вздохнул и застегнул молнию на рюкзаке.       Проблема заключалась в том, что он знал: пребывание вдали от Конохи для неё лишь всё усложнит… Чем дольше они оставались в лагере, тем дольше оттягивали неизбежное, а он не хотел, чтобы она чувствовала себя ещё более виноватой, чем сейчас, не хотел усложнять для неё ситуацию ещё сильнее, чем это уже было сделано. Он и так был достаточно эгоистичен, втянув её в интрижку: ему не нужно было делать всё хуже лишь потому, что он не хотел терять последние крохи надежды.       Нет, они должны вернуться… Чем скорее он исчезнет из поля её зрения, тем скорее она сможет забыть о своих чувствах к нему и сосредоточиться на восстановлении своих отношений с Саске, на создании семьи с человеком, которого любила большую часть своей жизни.       Создание семьи…       Эта фраза поразила его в самое сердце… Она заставила его осознать, что какие бы фантазии у него ни были о том, чтобы увидеть её беременной его ребёнком, о том, чтобы стоять с ней на заднем крыльце и смотреть, как маленькие сереброволосые зеленоглазые дети играют со своей старшей черноволосой сестрой; о том, чтобы дразнить её, пока она не рявкнет, что он должен вести себя прилично, потому что их дети могут войти в любую минуту… эти фантазии навсегда останутся таковыми — фантазиями.       Нет, они должны вернуться. То, что он истязал себя, даже если это было одно из занятий, которое давалось ему лучше всего, в конце концов никому не приносило пользы. Так ему будет лишь труднее отпустить её.       А он должен был её отпустить.

***

      Чем ближе они подходили к деревне, тем больше Сакуре хотелось развернуться и вернуться в лагерь.       Какаши за весь день не проронил ни слова, но он был рядом… она могла видеть его, слышать звук его дыхания… даже чувствовать его запах, если подходила достаточно близко.       Его не будет рядом после того, как они пройдут через эти ворота.       После того, как они пройдут через эти ворота, он больше не придёт к ней на ужин, не попросит спарринговать с ним, не будет дразнить её или прикасаться к ней, или смотреть на неё тем взглядом, от которого её сердце пропускало удары.       После того, как они пройдут через эти ворота, они, возможно, вообще никогда впредь не увидятся.       Комок в горле становился всё больше и больше, пока в глазах не стали собираться слёзы, и Сакура, радуясь, что находится впереди обоих своих товарищей по команде, притворилась, что вытирает пот с лица.       Но она знала, что должна перестать думать об этом, или в конце концов Сарада заметит, что что-то не так… если уже не заметила…       Поэтому она заставила себя смотреть на листья на деревьях, мимо которых они проходили, на растения, росшие по сторонам дороги, на следы на земле, встречавшиеся на их пути…       Сакура заставляла себя сосредоточиться на чём угодно, только не на том, куда они идут и что будет, когда они туда доберутся, пока не удивилась, что дочь промчалась мимо неё. Подняв глаза, она увидела ворота всего в нескольких метрах впереди.       Её сердце рухнуло.       Они были дома, и она больше не могла этого избегать.       Её шаг замедлился, и она почувствовала, как сзади к ней подошёл Какаши, когда они приблизились ко входу.       Уже миновав ворота, Сарада крикнула, что собирается найти Чоучоу, чтобы рассказать ей о миссии, после чего Сакура и Какаши продолжили путь в деревню одни.       Они молчали, пока не дошли до места, где дорога разветвлялась: одно направление вело к центру деревни и квартире Какаши, а другое — к дому Сакуры; они стояли на развилке в тишине, пока Сакура не поняла, что прошло слишком много времени, чтобы это не показалось странным прохожим, и она, наконец, неохотно подняла глаза на Копирующего ниндзя.       Их взгляды встретились, и смирение в его глазах разбило ей сердце. Она понимала, что он ждёт, когда она заговорит, ждёт, когда она скажет ему то, что он и так уже знал.       Горло Сакуры сжалось.       Ей хотелось бы сказать обратное, но она должна была сделать то, что лучше для её дочери, должна была поступить правильно по отношению к человеку, которого она обещала любить всю оставшуюся жизнь…       Даже если это разобьёт ей сердце.       Даже если это разобьёт сердце человека, который на очень короткое время сделал её счастливее, чем она могла представить.       Её глаза наполнились слезами, и он превратился в размытое пятно тёмно-синего, угольного и серебряного цветов, но она не могла отвернуться.       — Какаши… — сказала Сакура, её голос был невероятно тихим. Она моргнула, от чего слёзы скатились по её щекам, и она снова смогла ясно видеть его. — Мы не можем…       Ей пришлось сделать паузу, чтобы сглотнуть, прежде чем она смогла бы закончить говорить, и из её глаз упала ещё пара слезинок, когда она увидела, как смирение в его глазах превратилось в пустоту.       — Мы больше не можем…       Пустота была глубже, чем она когда-либо видела, и она поняла, что никогда не осознавала, насколько открытым он был с ней до этого момента… Сакура поняла, что даже когда она думала, будто он закрылся от неё в ту ночь, когда Саске остался с ними, он скрыл от неё свои эмоции не полностью…       Но сейчас он это сделал. Сейчас не было ничего… Она ничего не увидела в его глазах, когда он кивнул и исчез, оставив вместо себя лишь несколько кружащихся листьев.