Лучше него

      — Мам!       Сакура обернулась и увидела бегущую к ней Сараду, на лице которой легко читалось нетерпение. За их дочерью обычным шагом следовал Саске, и Сакура коротко улыбнулась ему, прежде чем обратить своё внимание на остановившуюся перед ней чрезмерно энергичную девочку.       — Сарада, — нахмурилась она. — Не бегай в госпитале.       — Прости, мам, — ответила её дочь, на одно мгновение выглядя вполне раскаивающейся, прежде чем расплыться в улыбке. — Папа сказал, что сводит нас на ужин в Ичираку!       Сакура безнадёжно покачала головой.       — Ты снова разговаривала со своим дядей Наруто, да?       — Да! — подтвердила Сарада, казалось, не заметив отсутствия энтузиазма у матери. — Наруто-оджи-сама был в Башне Хокаге, когда мы вернулись со своей миссии, и Боруто-кун сказал, что голоден, поэтому Наруто-оджи-сама сказал, что мы должны сходить в Ичираку, но потом Хината-оба-сама — она тоже была там — сказала ему, что она планировала приготовить ужин, поэтому Боруто не мог пойти, а Мицуки сказал, что ему всё равно нужно идти домой. Но я подумала, что поесть в Ичираку было бы здорово, и я целую вечность там не была, поэтому я спросила папу, и он сказал, что мы можем сходить сегодня вечером, если ты не против. Ты же не против, да?       Если бы Сакура уже не поняла, что Сарада взволнована, её бы насторожила скорость, с которой с губ девочки слетали слова, и ей захотелось рассмеяться, когда Саске подошёл и положил руку на голову дочери, как она предположила, в попытке успокоить её.       — Значит, Ичираку? — спросила Сакура, подавляя смешок от того, как Сарада практически подскакивала под его рукой.       Не обращая внимания на подпрыгивающие движения дочери, Саске кивнул.       — Похоже на то.       Сакура вздохнула.       — Хорошо, — согласилась она. — Только оставлю эту медкарту на сестринском посту и захвачу вещи из кабинета.       Сарада сразу же напустила на себя обиженный вид.       — Мам! — заныла она.       Предупреждающе подняв бровь, Сакура поймала взгляд дочери.       — Попридержи коней… Я сейчас вернусь.       Драматично выдохнув, Сарада нетерпеливо скрестила руки на груди.       — Ла-а-адно… — проворчала она.       Сакура неодобрительно нахмурилась и направилась в свой кабинет, но как только она повернулась спиной к дочери, она не смогла больше сдержать нежную улыбку: она действительно была рада видеть Сараду такой воодушевлённой, потому что, хотя за несколько недель, прошедших после взрыва дочери, и стало лучше, не всё шло как по маслу… Сакура видела, что Сарада часто расстраивалась из-за невозможности уловить реакцию отца на её истории, и Саске всё ещё не избавился от привычки машинально отклонять (или полностью игнорировать) любые вопросы о себе, которые задавала ему Сарада, хотя он, очевидно, раскрыл парочку-другую воспоминаний, пока они тренировались вдвоём (одно из таких воспоминаний, к бесконечному удивлению Сакуры, даже включало Итачи и какое-то упражнение по метанию кунаев в мишени, по словам Сарады).       В любом случае, это будет всего лишь второй раз, когда они всей семьёй сходят куда-то поесть с тех пор, как Саске вернулся, и, учитывая энтузиазм дочери, Сакура подумала, что для них троих это станет ещё одним шагом в верном направлении.       Снова улыбнувшись, она повесила халат, схватила сумочку и направилась обратно в коридор.

***

      Пару часов спустя Сакура шла рядом с Саске в тишине, которая, на удивление, не была неловкой — они смотрели в спину своей дочери, ведущей их домой.       Ужин не был особенно увлекательным, но прошёл довольно хорошо… Саске даже вызвался рассказать короткую историю о том, как Наруто исцарапал сбежавший домашний кот, когда команда Семь была генинами. Хотя он передал её с типичным для него отсутствием всякого выражения, и Сакура была уверена, что уже рассказывала Сараде эту историю, их дочь смеялась, и Сакура знала, что она делала это намеренно, чтобы поощрить своего отца, показать ему, что оценила его усилия.       Сакура мягко улыбнулась в спину дочери, чувствуя себя более довольной, чем когда-либо за долгое время… вероятно, с того самого утра, когда узнала, что Какаши купил ей ту расчёску…       Она мысленно покачала головой. Она не собиралась думать об этом…       Но, очевидно, у богов были другие планы, потому что, как только она попыталась очистить свой разум от сереброволосого мужчины, она случайно посмотрела на другую сторону улицы и увидела его выходящим из книжного магазина.       Вот так просто начавшее формироваться внутри неё чувство умиротворения разбилось вдребезги, как только она вспомнила последний раз, когда видела его — как он притянул её в глубокий поцелуй после того, как помог ей успокоиться и внушил ей чувство, что всё снова в порядке.       Она перестала дышать и бессознательно замедлила шаг. Ей хотелось отвести взгляд. Она должна была отвести взгляд.       Но она не могла, а потом и он посмотрел на неё, и все чувства к нему, которые, как ей казалось, она наконец-то начала преодолевать, нахлынули вновь.       Хотела бы она не поворачивать голову. Хотела бы она, чтобы он оставался в книжном магазине ещё пять минут. Хотела бы она, чтобы они ушли из ресторана пораньше… или попозже. Хотела бы она, чтобы сейчас не было двадцатой годовщины «Ича Ича Рая» с этим его специальным изданием, которое было словно приманка для Копирующего ниндзя…       Что-нибудь. Хотела бы она, чтобы хоть что-нибудь смогло не дать им неожиданно встретиться друг с другом, пока она была с Саске и Сарадой, пока она, её муж и дочь, вероятно, выглядели как счастливая семья с картинки…       Её убивала мысль о том, что он, должно быть, чувствует, видя её такой. Она не хотела, чтобы он когда-либо это увидел. Это было иррационально… она знала, что не смогла бы избегать этого вечно, она знала, что это был лишь вопрос времени, но это не мешало ей желать, чтобы этого не случилось, и печаль, которую она увидела в его глазах — даже с другой стороны улицы, даже несмотря на то, что, как Сакура знала, он пытался скрыть её, — от этой печали в её горле образовался комок, и она поймала себя на том, что хочет подойти к нему, обнять его и сказать, что ей жаль, что она всё ещё скучает по нему, что он всё ещё дорог ей.       Она знала, что это неправильно… знала, что должна была вложить всю себя в семью и оставить всё, что у неё было с Какаши, в прошлом, но увидеть его так неожиданно… она не была готова к тому, что это заставило её почувствовать.       С острой болью в груди Сакура внезапно осознала, что умиротворение, которое, как ей казалось, она испытывала в ту ночь и последние несколько недель, было более поверхностным — гораздо более поверхностным, — чем она позволяла себе признать, и удивилась, как она могла когда-либо верить, что это вообще что-то значило, когда всё, что потребовалось, чтобы пустить это под откос, раздробить на мелкие кусочки, это увидеть этого человека — этого невозможного человека — издалека.       Какаши заметил Сакуру ещё до того, как она заметила его, и на каком-то уровне он надеялся, что она продолжит не обращать внимания на его присутствие, потому что видеть её такой, прогуливающейся с мужем и дочерью, улыбающейся… было больно. Это было больно, и он не был уверен, что сможет скрыть свою боль, если она посмотрит на него так, будто он был просто ещё одним другом, будто она больше не нуждалась в нём теперь, когда её семейные проблемы, казалось, решались сами собой.       Но она заметила его, и Какаши увидел, как её счастье внезапно потухло, когда она уставилась на него, её шаги замедлились, пока она не отстала от своей семьи на несколько шагов. Он не был уверен, что было больнее… мысль о том, что она, возможно, снова влюбляется в Саске, мысль о том, что одного взгляда на него с другой стороны улицы было достаточно, чтобы опечалить её, или осознание того, что какая-то эгоистичная часть его находила утешение в том, что он смог вызвать в ней такую ответную реакцию, что по её лицу было видно, как она скучала по нему, что он всё ещё значил для неё нечто большее.       Какаши не был уверен, как долго он стоял там, прикованный к ней взглядом… Он знал, что это не могло длиться дольше минуты, но, казалось, прошла целая вечность, когда его сосредоточенное на ней внимание было прервано тем, что Саске обернулся, чтобы найти свою жену, а затем перевёл взгляд с неё на него. Подняв руку и заставив себя улыбнуться своей привычной улыбкой, собравшей морщинки в уголках глаз, Какаши поздоровался с темноволосым мужчиной, затем, на полсекунды, позволил своей фальшивой улыбке расслабиться в маленькую, кривую, когда снова встретился взглядом с Сакурой, прежде чем повернуться и направиться в сторону своей квартиры.       Когда Какаши отвернулся от неё и поднял руку, чтобы поприветствовать её мужа, Сакура почувствовала, что выходит из транса, но она не совсем собралась с мыслями к тому времени, когда он вновь обратил на неё своё внимание, поэтому не смогла ничего сделать, кроме как смотреть, как он слегка улыбнулся ей и ушёл.       — Папа! — позвала Сарада, заставив Сакуру, наконец, вернуться к реальности, и когда Саске пошёл узнать, на что в одной из витрин магазина указывала девочка, она последовала за ним, нацепив выражение, которое, как она надеялась, имело хоть какое-то сходство с тем, которое было на её лице ранее.       Она стояла рядом с мужчиной, которого любила почти дольше, чем могла вспомнить, пока тот слушал, как их дочь пытается обосновать необходимость покупки новой пары перчаток… Эта сцена олицетворяла всё, чего Сакуре хотелось последние десять лет, всё, чего ей, на самом деле, когда-либо хотелось… до Какаши.       Теперь всё было по-другому. Увидеть его вот так стало для неё потрясением до такой степени, что пришлось признать — того, что она так долго хотела, больше не было достаточно, и она не могла не задаться вопросом: а будет ли когда-нибудь? Саске проявлял больше эмоций — он больше взаимодействовал с нею, с Сарадой… но этого всё равно было недостаточно. Он пытался, но этого было недостаточно.       Чувствуя пустоту внутри, Сакура оторвала взгляд от перчаток, посмотрев на своё отражение в витрине, и опешила, когда глаза Саске встретились с её. Когда она заставила себя улыбнуться ему, у неё мелькнула мысль, что да, он пытался… но она — нет.       Не совсем.       С удивительной ясностью она осознала, что какая-то её часть, как бы глубоко она ни была, всегда ждала, что Саске снова закроется или уйдёт, и она знала, что это влияет на её способность доверять ему, открываться ему.       Появилось ли это совсем недавно? Произошло ли после истории с клонами, когда он так и не вернулся в деревню? Или она никогда не делилась с ним собой по-настоящему?       Сакуре стало тошно, и ей пришлось перевести взгляд с его глаз обратно на перчатки.       Хотя она не позволяла себе признаваться в этом раньше, реальность была такова, что она всегда чувствовала, что ходит вокруг него на цыпочках, будто для неё было рискованно слишком много говорить о себе, будто он отвергнет её, если она это сделает. А ей была ненавистна мысль о том, что он отвергнет её, поэтому она скрывала от него свои более глубокие чувства, более сложные части себя; она пыталась поддерживать между ними более лёгкое настроение в противовес его тяжёлой личности, чтобы он не видел в ней ещё одно жизненное бремя.       Она судорожно сглотнула.       Она не знала, что делать… Её отношений с Саске никогда не будет достаточно, если она не сможет поделиться с ним собой, его никогда не будет достаточно, если он будет видеть в ней ту маленькую часть, которую она позволяла ему видеть… Не имело значения, какой частью себя он делился с ней, если она закрывалась от него… Она осознала это.       Но она не знала, как это изменить. Даже если казалось, что сейчас он её не отвергнет, она не знала, как открыться ему, как преодолеть эти укоренившиеся страхи, этот инстинкт сделать всё возможное, чтобы не дать ему покинуть её, даже если это означало не быть самой собой всецело.       Она не знала, как быть с Саске такой, какой она была с Какаши — ей никогда не приходилось думать об этом с Какаши… это просто было, с ним она просто была собой. Это было естественно.       И это было чудесно.       — Идём, мам! — крикнула Сарада, и Сакура внезапно осознала, что осталась позади, что Саске, должно быть, сказал их дочери, что она не может купить перчатки, и они вдвоём возобновили путь домой, пока она стояла, ошеломлённая своим нежеланным прозрением.       Нацепив ещё одну фальшивую улыбку, Сакура слегка побежала, чтобы догнать их. Когда она извинилась за то, что отстала, и заняла своё место рядом с мужем, он положил руку ей на поясницу, и она не могла избавиться от колющего чувства вины, потому что он действительно делал то, о чём она просила… он был более открытым с ней, более нежным; он старался показывать, что ему не всё равно.       А что же делала она? Она отдавала всё это, всё, что просила его дать ей — эмоции, мысли, привязанность — отдавала другому мужчине, а не ему. Даже когда она думала, что это не так, так оно и было… Какаши одним лишь взглядом с другой стороны улицы она дала больше, чем дала Саске в любом из разговоров, которые были у них за последние шесть недель.       От осознания этого у неё защемило сердце, и она забеспокоилась… Сможет ли она когда-нибудь просто быть с Саске такой, как была с Какаши? Сможет ли она когда-нибудь доверять ему настолько, чтобы впустить его — поверить, что он действительно собирается остаться, что он не покинет её и их дочь, когда узнает её получше?       А если она не сумеет, если лучшее, что она сможет заполучить с ним, — это поверхностное чувство умиротворения… будет ли она в состоянии сделать так, чтобы этого было достаточно?