Потуши то, что вспыхнуло

Стань птицей, живущей в моём небе. Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове. Стань птицей, не думай о хлебе. Я стану дорогой.

— Дела плохи, Арсений Сергеевич, — терапевт строго взглянула из-под толстых стекол очков и покачала головой, глядя на листок с результатом анализов так, словно он смог рассказать о всех грехах мужчины, — уровень эритроцитов в вашей крови стабильно остается значительно ниже нормы. Отсюда и головокружение, и усталость, и даже потеря аппетита. Взгляд синих глаз заскользил по кристально-белым стенам, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы легче было пропустить мимо ушей эту нудную врачебную лекцию. Плакат о клещевом энцефалите, памятка о профилактике гриппа, какие-то лицензии и сертификаты… Попов зябко повел плечами и скрестил руки на груди, пытаясь согреть ладони. В медкабинетах почему-то всегда было прохладно, а со склонностью мужчины замерзать где ни попадя так вообще до жути холодно. Да и сами по себе больничные стены напоминали о не самых лучших моментах в биографии Арсения, большинство из которых он провел в полубредовом состоянии. Невольно поморщившись, Попов перевел взгляд на женщину и приподнял бровь в немом вопросе. — Я уже говорила вам, что переливание не излечит вас полностью, — врач покачала головой и, стянув с носа очки, положила их на край стола. В этот момент она почему-то напомнила Арсению его бабушку, хотя он видел ее лишь на фотографиях. — Сейчас выпишу набор специальных продуктов и название некоторых железосодержащих препаратов, а вы, пожалуйста, прислушайтесь к этим советам. Иначе так никогда и не восстановитесь полностью после той кровопотери. Попов усмехнулся и, понятливо кивнув, невольно коснулся кончика длинного шрама на левой руке, который доходил до самого основания ладони. Женщина, сидевшая перед ним, была той, кто три года назад принял его в приемном отделении посреди ночи. Наверное, отсюда росли ноги ее чрезмерной участливости и почти родительского беспокойства. Арсений раздраженно хмыкнул. Находиться в терапевтическом кабинете становилось все невыносимее, а тошнота, преследовавшая его с самого пробуждения, после сдачи крови лишь усилилась. Господи, каким же омерзительно слабым стало его тело, даже противно как-то. Хотя, если честно, в последнее время ему претило все, начиная от собственной квартиры и заканчивая улыбчивым Сашей, который привозил молоко в кофейню. За две недели до Нового года морозы спали, а снега, напротив, стало лишь больше, отчего всеобщее предновогоднее настроение словно усилилось в тысячу раз. Везде и всюду сновали работники с гирляндами, и без того висевшими чуть ли не на каждом углу, в парках залили ледяные горки, с которых с визгом катались дети, а из всех щелей звучали заезженные новогодние мелодии. Бесит. Мужчина звучно хлопнул дверью подъезда, словно отделяя себя от этой уличной вакханалии. Тишина подъезда после суетливой, наполненной громкими звуками, улицы показалась ему почти благословением. Попов облегченно выдохнул. Лестничная клетка была пустой, лишь на одном из пролетов, там, где обычно сидел Шастун, мимо прошла незнакомая женщина, которая при виде Арсения остановилась и обернулась на него через плечо. — Извините, — она придержала его за локоть, заставив остановиться рядом с собой, — вы Арсений, верно? Мужчина неловко оглядел незнакомку с ног до головы, не понимая, где мог раньше с ней встретиться и каким образом сумел обо всем забыть. Каждый день ему приходится так или иначе контактировать с множеством людей, однако, Попов никогда не жаловался на плохую память. Если бы он видел ее когда-нибудь раньше, то хотя бы внешний облик точно смог бы запомнить. Женщина выжидательно взглянула на него с высоты своего небольшого роста и, заправив за ухо прядь выбившихся из небрежного пучка русых волос, чуть склонила голову на бок. И при этом она очень сильно вдруг кого-то напомнила, но уточнить Арсений не смог бы даже под дулом пистолета. — Я мама Антона, — подсказала незнакомка, видимо, заметив замешательство Попова, — он мне сказал, что вы вместе обществознанием занимаетесь, — под ее пронзительным взглядом стало как-то совсем уже неуютно, отчего мужчина отвел глаза в сторону и невольно дернул бровью. — У вас все в порядке? — надо же, какая внимательная. Арсений поднес руку к лицу, но, вовремя одернув себя, сжал пальцы в кулак и спрятал ладонь обратно в карман. Губ невольно коснулась усмешка, которую он даже не потрудился спрятать, лишь неловко провел пятерней по волосам и вновь перевел взгляд на женщину. Если честно, он не совсем понимал, что она от него хотела, и что это за странная семейная черта — поджидать людей в подъездах. — Небольшой нервный тик, — неловко пояснил Попов и повел плечами, словно от холода. — Он вам не мешает? — Кто? Тик? — Попов недоуменно нахмурился, но под красноречивым взглядом женщины нервно рассмеялся. До него дошло. — А, Антон? Нет-нет, что вы. Все абсолютно нормально. К тому же, сейчас меня сложно вывести из равновесия. А дальше последовал странный разговор о том, что мужчине вовсе не нужно никаких денег за их с Антоном посиделки и что он совсем не беспокоит Арсения своей назойливостью. Шастун ведь и вправду совсем не навязчивый. Попов уверен, если бы он не заговорил с пацаном в первый день, тот бы и головы не поднял, приняв его за очередного чопорного соседа. А, может быть, мужчина был просто безнадежным оптимистом, силящимся видеть в людях только хорошее. С горем пополам убедив женщину в том, что все в совершенном порядке, он спешно откланялся и направился вверх по лестнице. Либо отдых и таблетки, либо его вывернет наизнанку прямо здесь и сейчас. — Я рада, что вы видите в нем то, что многие не замечают, — донеслось вслед Арсению. Он решил никак не реагировать на эти слова. С того дня прошла неделя. Сколько бы раз Попов не выходил из квартиры, Шастун больше не попадался ему на глаза. То ли парень сменил время своих вылазок на посиделки в подъезде, то ли он вовсе перестал учиться, что на кануне праздников не казалось таким уже бредовым решением. Первое время беспокойство мотыльком билось где-то в груди, сравнимо с тем, как можно переживать о дворовой собаке, внезапно переставшей приходить к остановке, на которой вы встречались каждый день с утра. Первые мысли лишь о ней, но стоит мозгу переключиться на что-то другое, все это быстро забывается. Но для собственного успокоения Арсений решил, что парень просто хочет уделить больше внимания семье. А затем все мысли мужчины заняли дела кофейни, поэтому легкое чувство пустоты от отсутствия в его жизни надоедливого пацана отошло на второй план, уступив место материальному. Дни проносились однообразной массой, заставляя думать, считать, пересчитывать, и не давали ни минуты на отдых. Даже в Матвиенко за последнее время поубавилось энергии, и его кажущееся вечно недовольным лицо стало соответствовать реальности. — А давайте на центральном окне напишем название кофейни, — Ирина облокотилась на плечи мужчин, вклиниваясь между их телами, и с любопытством взглянула на экран ноутбука, — готическим шрифтом. Получится классно! — Что классного в огромных нечитаемых буквах? — пробурчал Сережа и, подхватив стул за сиденье, отодвинулся от Попова, создавая между ними пространтство для еще одного места. — Садись и тоже думай, если заняться нечем. — Оно мне надо? — девушка хитро улыбнулась и, взяв со стола пустые чашки, направилась за стойку. — Я же на работе-е… Арсений усмехнулся в кулак, покачал головой и поднял взгляд вверх, рассматривая украшения, которые они с Матвиенко развешивали весь день, едва не переругавшись из-за треклятых снеговиков. Сейчас эти снежные чудовища в оранжевых шарфиках стояли на каждом из столиков, и один, самый большой, на стойке у Кузнецовой, а не летали среди гирляндных звезд, как изначально предлагал Арсений. С новогодним оформлением они почти закончили, осталось лишь дождаться начала зимних каникул у младшей сестры Попова, чтобы она смогла приехать и раскрасить окна. — Прикинь, мы ровно год назад с вот такими глазами, — Матвиенко приложил к глазам два елочных шара, которые при украшении оказались лишними, — вошли в это помещение и думали, что пизда рулям. Стены голые, окна разбитые, — он указал пальцем в дальний угол, где сейчас и стояла елка, и хохотнул, — а там вообще кто-то насрал! Попов невольно рассмеялся и согласно кивнул, мол, да, как такое вообще можно забыть. Они столько говна наелись, пытаясь сделать из этой каморки то, что имели сейчас. Сегодня об этом даже вспоминать смешно: Сережа с еще коротким ежиком волос после армии и Арсений, только-только навсегда покинувший кабинет психотерапевта, продали все и начали строить бизнес и делать бабки. Матвиенко улыбнулся и, сложив руки в замок на затылке, откинулся на спинку стула. — Аленка бы нами гордилась, — сорвалось с его губ прежде, чем он успел подумать. — Ой, — мужчина со смачным шлепком прижал ладонь к губам, — блять, прости. Арсений сжал кулаки. До хруста, до боли, чтобы сконцентрировать внимание на ней, а не на словах Сережи. А в его голове вновь слайд-шой из воспоминаний: улыбка, маленькие теплые ладони и подведенные красной помадой губы, радостно кричащие «ты такой молодец». Ауч. Мужчина на мгновение приложил ладонь к груди, но, вовремя одернув себя, убрал руку. Нужно избавляться от этой глупой детской привычки хвататься за больное. — Все нормально, — неторопливо отозвался Попов и, оторвав взгляд от пола, усмехнулся. — Ты прав, ей бы понравилось. Несколько минут они просидели молча. Кажется, Матвиенко и вправду задела его собственная несдержанность: он хмуро отвернулся к окну и забарабанил пальцами по столику, отбивая одному ему известный ритм. А Арсений просто решил воспользоваться ситуацией и открыл злополучный документ с расчетами, который не мог заполнить уже целую вечность. Мысли дикими обезьянами метались по голове, не желая собираться в кучу, и приносили разные, но совершенно ненужные идеи от «выбросить к черту всех снеговиков» до «психануть и постричься под горшок». Последняя, к слову, пока побеждала. Наконец, Сережа не выдержал этой гнетущей атмосферы и, подскочив на месте, преувеличенно громко произнес: — Ну ладно, раз уж мы разобрались с декором, давайте выберем новогоднюю музыку. И впервые в жизни Попов был благодарен за раздражающую способность друга мастерски менять тему разговора. Облегченно вздохнув, мужчина облокотился обеими руками о стол и, положив подбородок на ладони, взглянул на Ирину, в чьих глазах при слове при слове «музыка» загорелись по-детски счастливые огоньки. Едва не подпрыгнув на месте, как щенок, она хлопнула в ладоши и открыла в телефоне какой-то плейлист. По залу разнеслась нежная фортепианная мелодия, а затем голос, который Арсений мысленно называл «классический американский», начал тянуть слова о снеге, рождественском печенье и бубенцах на санях Санты. Внутренний брутал Сережи, кажется, взбунтовался такой нежности, отчего он поморщился и выразительно скосился на друга, мол, скажи уже что-нибудь. — Мне нравится, — усмехнувшись, произнес Попов и, перехватив изумленный взгляд Матвиенко, рассмеялся. Тоска не отступала. Антон объявился в воскресенье. Он сидел на лестничном пролете между вторым и третьим, привычно уместив свое длинное тело на подоконнике, и всматривался в темноту окна, словно пытаяся разглядеть в ночной улице что-то кроме одинокого тусклого фонаря и лавки с поломавшейся спинкой. Тонкие пальцы судорожно сжимали сигарету, а ярко-оранжевый кончик кренился к поджатым к груди коленям, едва не касаясь их. Услышав шаги, Шастун едва заметно повел подбородком в сторону звука, словно кот, не желающий отвлекаться от своих дел на посторонних, но не обернулся. — Не знал, что ты куришь, — подал голос Арсений, чуть замедлив шаг, когда проходил мимо парня. Тот крупно вздрогнул, видимо, не ожидая услышать его голос, но с места не сдвинулся. Нарочито небрежно обернувшись, он сверкнул лисьими глазами и кивнул, подзывая мужчину к себе. Попов закатил глаза на мальчишескую фривольность, но непонятная легкость в душе от встречи с Антоном заставила его подчиниться. Лишь уже привычно нервно дернулась бровь. — А ты вообще мало что обо мне знаешь, — Шастун усмехнулся в своей обычной манере и, медленно поднявшись с места, вытянулся во весь свой свой рост напротив мужчины. — Сделай вот так, а, — он развел руки в стороны и, дождавшись, пока мужчина повторит его жест, поддался вперед и прижался к Попову, крепко стиснув длинными ручищами. Потушенная между чужих пальцев сигарета полетела куда-то вниз по ступенькам. В нос ударил запах дешевых сигарет, которым была пропитана футболка парня, а шею обдало горячим дыханием. Арсений стоял смирно, позволяя парню использовать его в качестве плюшевого медведя с минуту, пока, наконец, не начали затекать растопыренные руки. Удивительно, что все это время никто не решился пройти по лестнице, чтобы стать свидетелем сего непотребства посреди подъезда. Нарочно небрежно фыркнув, мужчина заворочался в чужих объятьях и, наконец, сомкнул пальцы на плечах Антона, попытавшись оттолкнуть. Тот на это лишь прижался сильнее. — Погодь, не ломайся, — судорожно выдохнул Шастун и сделал несколько шагов вперед, оттесняя мужчину к стене. — Я так заебался. Мне тепло нужно. — У тебя для этого есть брат, — отчего-то шепотом отозвался Попов и, расслабившись, сложил ладони на узкой спине, — и мать, кстати, тоже. Неплохая женщина. Антон согласно угукнул куда-то в ворот чужой куртки и, стиснув Арсения руками в последний раз, отстранился. Мужчине оставалось лишь поразиться тому, сколько силы таилось в тощем тельце. Тонкие пальцы выудили из заднего кармана джинс мятую пачку с сигаретами, и уже через мгновение лестничная клетка вновь наполнилась едким запахом. Выпустив дым куда-то в сторону Арсения, парень медленно отошел в сторону и сел на ступеньки. Его замерший силуэт, до этого казавшийся Попову каким-то недостижимым из-за вечной подвижности, внезапно показался до неправильности беззащитным. Где-то в груди даже защемило. Мужчина мотнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и вновь взглянул на Шастуна, словно пытаясь убедиться, что его мысли реальны и они и вправду направлены на Антона. На того самого Антона, чья наглость обычно била через край. — Плохой день? — стараясь придать голосу как можно больше небрежности, поинтересовался Попов. На глаза попалась полоска из позвонков, проступающая сквозь тонкую ткань футболки. Медленно проследовав до самого верхнего, он отметил у основания чужой шеи едва заметную родинку. Миленько. — Неделя, — спустя несколько мгновений тишины, наконец, произнес Шастун, — или две. — Он передернул плечами, видимо, начав мерзнуть в своей мятой футболке. — В собственном доме находиться уже невыносимо. Арсений очень кстати вспомнил, как безбожно прогуливал пары по философии, психологии и социологии, предпочитая им общество сомнительных девиц в кальянных. Мужчина невольно усмехнулся своим мыслям и привалился к стене, стараясь вспомнить хоть что-то из того, что говорила о моральной поддержке та пожилая преподша из их ВУЗа. Наконец осознав бесполезность своей затеи, Попов просто произнес банальное «расскажешь?», особо не надеясь на откровенность со стороны парня. Тот усмехнулся и, метнув на него хитрый взгляд, ответил: — Как-нибудь потом. Не хочу тебя нагружать. Антон затянулся в последний раз и, медленно выдохнув, потушил сигарету о подошву собственной обуви. Привычное насмешливое выражение вернулось на мальчишеское лицо, заставив Арсения поразиться такой внезапной смене настроений. Поднявшись с места, он небрежно сунул руки в карманы и сделал несколько шагов в сторону мужчины, в привычной своей манере сверкая усмешкой. Попов вопросительно приподнял бровь, разрываясь между тем, чтобы остаться и потешить любопытство или же просто уйти, не участвовать в дурацких играх Шастуна. В конце концов, он пришел с работы и довольно устал. Видимо, словив это колебание на каком-то подсознательном уровне, Антон подался вперед и бегло провел щекой по чужой груди, словно ластившийся кот. И прежде, чем Арсений, у которого от неожиданности даже перехватило дыхание, смог как-то среагировать, парень сбежал, скрывшись за дверью собственной квартиры. Попов был готов поклясться, что он услышал довольный мальчишеский смех. **** На следующее утро на месте, куда прислонялось плечо мужчины, появилась надпись, выведенная черным маркером. И почему-то у Арсения не было никаких сомнений насчет того, чей косой почерк оставил свой отпечаток на зеленой поверхности: Я буду кормить твоиx бесов c руки — Если ты успокоишь моиx.