Любовью чужой горят города Извилистый путь затянулся петлёй Когда все дороги ведут в никуда Настала пора возвращаться домой
Арсений обреченно вздохнул и, поддавшись назад, оперся руками на подоконник, стоявший позади него. Натянутые до предела нервы едва ли не дрожали, заставляя тело держаться в напряжении, словно все еще в готовности биться. Даже дыхание, несмотря на мусор в голове, держалось ровно, лишь изредка сбиваясь на судорожные вдохи. Врачи, принимавшие их с Антоном в отделение, давно разошлись, посоветовав приехать ближе к позднему вечеру, а одна из сердобольных медсестер даже предложила ему валерьянку. Попов усмехнулся. Наверное, выглядел сейчас он действительно не очень. — Да вы так не беспокойтесь, — девушка протянула ему стаканчик кофе из автомата и ободряюще улыбнулась, — ранение было несерьезным, жизненно важные органы не задеты. Даже крови ваш мальчик потерял не так много, чтобы была причина так переживать. Мужчина в ответ лишь машинально кивнул, даже не до конца понимая смысл сказанного. Его пальцы вцепились в несчастный кофе с такой силой, что тот выплеснулся через край, обдав ладонь горячей жидкостью. Арсений невольно зашипел и, поставив напиток на злосчастный подоконник, тряхнул рукой, сбрызгивая с себя сливочные капли. А в голове не прекращали мелькать воспоминания. Быстрые, беспорядочные, словно поток людей на заполненной улице. Мужчина даже не понимал событий, лишь бесконечное чувство тревоги и страх за чужую жизнь. Он словно попал в закольцованный сон, в котором снова и снова возвращался в этот длинный коридор с множеством дверей и белыми, почти ослепляющими, лампами. Это не реальность. Сердце в груди застучало так, что шум в ушах заглушил все остальные звуки. Медленно выдохнув, Попов сглотнул и опустил взгляд вниз, на свои нервно подрагивающие пальцы. Беспорядочно мечущиеся мысли кричали, скреблись, шептались, путали, не давая сосредоточиться на чем-то одном. Словно если бы Арсений хоть на секунду расслабился, история бы повторилась. И из-за дверей палаты вышел бы хирург, хлопнул по плечу с силой, почти по-дружески, и сочувствующе покачал головой: примите мои соболезнования… — Сколько он так еще проспит? — в бесконечный круг порочных мыслей ворвался громкий голос Воли. Арсений невольно вздрогнул. Взгляд голубых глаз скользнул по незаметно подкравшемуся мужчине так, словно их хозяин видел его впервые. Тот сегодня был при параде, даже не снял форменную куртку, а лишь небрежно накинул поверх больничный халат. На худом лице застыло нечитаемое выражение, будто бы Павел и сам не знал, в качестве кого он пришел сегодня к палате Антона: как сотрудник полиции или обеспокоенный произошедшим родственник. Хотя, конечно, держался он гораздо лучше Попова. — Он был в шоке после всего произошедшего. — Охрипшим голосом произнес Арсений, словно записывающая пластинка повторяя слова врача. — Надеюсь, что дело обойдется без психологов, но… — он, наконец, смог совладать с собой и, мотнув головой, окончательно вернулся в реальность. — В общем, врачи говорят, хорошо, если ближе к ночи в себя придет. Воля понятливо кивнул. Внезапно его выражение лица стало обеспокоенным, и в следующий миг он уже придерживал мужчину за плечи, не давая тому безвольно рухнуть на пол. Сам Попов даже не понял того, что был в шаге от обморока, лишь рефлекторно вцепился в чужую руку, сжимая с силой, наверняка почти до острой боли. — Эй-эй-эй, — участковый оглянулся по сторонам и тихо выматерился сквозь зубы, — хоть лавочку бы поставили какую, садюги. — Он пару раз хлопнул ладонью по щеке Арсения, пытаясь привести того в чувства и, как только тот недовольно начал отбиваться, фыркнул: — Сень, да ты весь бледный какой-то. Все нормально, стоишь? — Воля, наконец, выпустил мужчину из захвата и, нахмурившись, заглянул в чужие глаза. — Так, давай-ка ты в таком состоянии за руль не садись, вызывай такси или еще что, и езжай домой. — Попов мотнул головой, пытаясь протестовать, но Павел был настойчив: — давай-давай. Как только Тоха проснется, я тебе позвоню, клянусь. THE Popov: Забери меня из больницы. Картинка перед глазами расплывалась. Едва ощущая собственное тело, Арсений медленно ступал вслед за ведущим его мужчиной, почти не обращая внимания на голос Воли. Шаг. Еще один. Участковый обещает написать, как только Антон очнется; медсестры тихо предлагают помощь; Сережа что-то раздраженно бурчит себе под нос. Все сознание Попова словно сконцентрировалось на мальчишке, и мысли испуганными птицами закружились вокруг него, унося все дальше от реальности. — Фу, боже, зачем я вообще с тобой дружу. — Руки Матвиенко нервно дрожали, но удерживали мужчину крепко, не давая ни единого шанса на падение. — В следующий раз хоть предупреждай, что ты будешь весь в крови. — Его взгляд бегло скользнул по рассеченной брови друга и, наткнувшись на ссадину на покрасневшей губе, вздрогнул всем телом. — Бля… Арсений нервно рассмеялся. Сил на то, чтобы вести диалог не было, и он мог лишь сквозь пелену, будто бы со стороны, наблюдать за тем, как Серега перешагивает через свою фобию, забавно ругаясь. Синий солярис Матвиенко встретил привычными битами какой-то дикой музыки, изредка прерываемой цитатами из фильмов. В очередной раз бросив на друга раздраженно-обеспокоенный взгляд, мужчина пристегнулся и мягко выехал с парковки. — Можешь поспать, если хочешь, — тихо произнес он, уменьшая громкость на магнитоле почти до минимума, — все равно ехать до дома часа два.***
Антон и вправду пришел в себя лишь поздним вечером, ближе к полуночи. Посетителям в это время уже было запрещено проходить в палату, да и у Павла Алексеевича впереди была еще целая рабочая смена, так что тот со спокойной душой оставил племянника на попечение местных врачей, лишь попросив за отдельную благодарность одну из медсестер сообщить, если парню вдруг станет хуже. Хуже не стало. Хотя оказаться в одиночестве в больнице после ножевого ранения едва ли было приятно, да и молча кружащая вокруг работница клиники знатно напугала его после пробуждения. Болезненно выдохнув, парень невольно потянул ладонь к ране на животе, но ослабленная анестезией конечность лишь слабо дернулась. Запястье отдалось ноющей болью. Взгляд зеленых глаз скользнул по треноге, стоявшей у изголовья кровати, и на секунду замер на прозрачном пакете, наполненном темно-красной жидкостью. — Фу, — тихо буркнул парень, с отвращением проследив за тем, как жидкость стекает из пакета по трубке и, кажется, прямо в его вену. — Это можно как-то убрать? — Собственный голос звучал слабо, хрипло и давил на нервы не хуже запаха антисептиков и пакета с кровью над головой. — А где Арсений?.. — Антон приподнялся на локтях, отчего рана на животе отдалась ноющей болью. Медсестра тут же тихо охнула и мягко надавила на чужую грудь, не давая подняться. Шастун с тихим стоном опустился обратно на кровать. — Не вставайте, пожалуйста, и не говорите ничего. — Она строго нахмурилась. — Вам сейчас вообще лучше снова поспать. Может, обезболивающее? — Да не надо ниче, — недовольно фыркнул парень. Обреченно вздохнув, он пустил голову на подушку и, не обращая внимания на обеспокоенные вопросы медсестры, прикрыл глаза. Бесит. Какого черта он снова не смог справиться со всем сам, даже Арса подставил, хотя и не хотел же. Знал, что если все закончится дракой, то дело дойдет до полиции, а мужчине такие проблемы ни к чему. Хотя, конечно, то, что Попову было не все равно на него чувствовалось как-то… обалденно. Это как найти пятихатку в кармане зимней куртки — вроде и сам ее туда положил, а вроде и неожиданно, и приятно, и вообще аж жить захотелось. — Так обезболивающего не нужно? — донесся до парня голос медсестры. Устало приоткрыв глаза, он попытался что-то сказать, но сил хватило лишь на то, чтобы едва заметно мотнуть головой. Сознание, до этого момента казавшееся совершенно ясным, вновь начало ускользать. Окончательно прийти в себя удалось лишь на следующий день. Тогда же парня и перевели из одиночной палаты в общую, подселив к двум таким же бедолагам. С этого момента к нему разрешили пускать посетителей, и почти сразу после того, как Антон окончательно обустроился, порог его палаты пересекли мама и Артем. Родительница смотрела строго, чуть обеспокоенно, наверное, даже не до конца и понимала, что случилось с сыном, но и расспрашивать не спешила. Лишь отругала за беспечность и выдала килограмм любимых конфет (тех самых, которые прикольно шипят во рту). Женщина выглядела бесконечно уставшей, и Антон тут же предложил ей сесть рядом на кровать, на что Артем тихо сказал, что это запрещено по правилам больницы. Шастун раздраженно фыркнул. Чувство собственной беспомощности просто вымораживало. — Макар тоже хотел прийти, но у них с пацанами там какие-то траблы. В общем, как только выпишешься, ждет тебя в гости, ок? — брат улыбнулся и, смущенно опустив взгляд, начал что-то выискивать в карманах. Между его пальцев показалось что-то пушистое. Парень вытянул ладонь, показав брелок в виде круглой меховой лисицы с маленькими зелеными глазами. — Это тебе Дашка сделала. — Ого, — Антон осторожно коснулся пальцами меха и усмехнулся, — лиса? — Артем в ответ лишь пожал плечами и, передав брелок в руки брата, чуть отступил назад. — А дядя Паша?.. — Пороги обегает, чтобы по вашему случаю уголовное дело не возбуждали. Антон понятливо хмыкнул. Снова из-за него все на ушах стоят. Он словно был тем самым древним артефактом, притягивающим неприятности, как раньше показывали в мультиках и фильмах. Мобильник выдали на руки лишь спустя ночь. В первые минуты Шастун успел отправить селфи с больничной койки Позову, написать Макару о том, что все с ним нормально, и никому не надо крошить за него ебальник, и ответить смеющимся смайликом на сброшенный Дашкой мем. А затем дошла очередь и до Попова. На самом деле, Антон специально игнорировал диалоговое окно с мужчиной, оттягивая до того момента, пока из всех непрочитанных сообщений будет лишь его. Да потому что, блять, совершенно непонятно, что между ними теперь и как вообще себя теперь вести. Обреченно вздохнув, парень перевернулся на бок, чтобы никто из соседей по палате не заглянул в экран, и открыл диалог с Арсением. С губ невольно сорвался смешок. THE Popov: Как ты там? Не осточертела еще больничная еда? Не хочу пересекаться в больнице с твоей матерью. Кажется, я ей не особо нравлюсь, да? Без тебя даже на улице как-то холоднее. Напиши, как к тебе будут пускать. Занесу тебе пособие для подготовки к ЕГЭ. Ты же не думал, что ножевое ранения — это причина отлынивать? Последним сообщением шло фото. Заметив знакомую подъездную стену, на которой он когда-то оставил свой почерк черным маркером, Антон улыбнулся. Взгляд зеленых глаз скользнул по надписи вниз, где появилась еще одна. Эти остроконечные буквы приелись Шастуну не хуже полуденного солнца. Привычные настолько, что уже даже задумываться не приходилось, чей это почерк: Когда мы одни нам не к лицу делать вид Повернись ко мне, Котеныш, скажи, где болит? Антон судорожно перевел дыхание, словно перед началом забега и, нажав на строку набора сообщений, торопливо начал печатать. От мысли о том, что Попов писал ему, несмотря на то, что понимал, что Антон прочтет гораздо позже, в груди разливалось тепло. Anton.Shast: Прикинь, мне телефон выдали только сейчас. Говорят, еще 14 дней будут держать. И еда у них норм, если не дышать. И да, может, пособия для ЕГЭ теперь будут моим тотемным животным, потому что если бы не они, мы бы не познакомились. Когда в палате не было медперсонала, Антон забирался на подоконник и подолгу смотрел в окно. Поначалу один из соседей возмущался, мол, швы разойдутся и вообще, врач советовал не активничать первые дни после операции, но, в конце концов, отстал. Шастуну все равно было плевать с высокой колокольни на чужие нравоучения, да и ту пачку сигарет за молчание ему было почти не жалко. Арсений писал почти каждый день, за неделю поднявшись в важных даже выше Артема. Недавно Шастун даже обнаружил в контактах телефона номер Попова под сдержанным именем «Арс», и Антон, загадочно хихикнув, дописал в конце красное сердечко. А что? Он влюбленная нищенка, он имеет право. THE Popov: Мы сегодня ездили к Егору. Впервые увидел, как делаются десерты для нашей кофейни. А еще у него живет второй ты. С прикрепленного к сообщению фото на Шастуна смотрел пушистый котяра с ярко-зелеными глазами, по-хозяйски развалившийся в кресле. Усмехнувшись, Антон раскрыл клавиатуру и быстро напечатал ответ: Я что тоже рыжий? THE Popov: Я тоже хочу тебя стащить из дома Викторович не торопился писать заявление на Антона или, что было бы гораздо хуже на него, на Арсения. Шастун тоже молчал, ожидая, когда шумиха вокруг него уляжется: знал, что если заявит на отчима, придется ответить и за все, что натворил сам. Воля просил особо не беспокоиться, он, как обычно, был готов стоять за племянников горой, и запрещал допускать даже мысли о том, что что-то пойдет не так. Впрочем, парень об этом и не думал. Воспоминания о пережитом в заброшке до сих пор отдавались мурашками по телу, и он не хотел, чтобы кто-то вообще мог узнать о том, насколько сильно в тот момент он испугался смерти. Испугался того, что его жизнь оборвется на железных прутьях, торчавших под окнами двадцать первого кабинета; что мама до последнего бы думала, что ее сын сам шагнул им навстречу; что Арсений так никогда и не узнал бы о том, как парень к нему привязался, и вообще… — Блять, — тихо проскулил парень, холодными пальцами вырисовывая что-то на морозном стекле, — кукухой уже можно поехать. До выписки оставалась еще неделя, и хотя Шастун уже который день безуспешно пытался убедить всех в том, что все нормально, и он, вообще-то, уже вполне может поехать домой, отпускать его отказывались. Попов за все время в стенах больницы так и не появился, хотя, на самом деле, Антон был даже рад. Во-первых, потому что выглядел он сейчас так, словно все блага цивилизаций его миновали, а во-вторых, потому что… ну, потому что мама и вправду, как оказалось, на дух Попова не переносила. Эта женщина всегда пугала парня своей проницательностью, поэтому вопросу от нее о том, что между ними с Арсением, Шастун даже почти не удивился. А вот тому, что родительница внезапно запретит ему общаться с мужчиной, очень даже. Впрочем, у каждого свои причуды. И по канону самой сопливой драмы, которую вы могли бы увидеть на ТВ, двум самым важным для парня людям лучше никак не пересекаться друг с другом. Между тем, на город надвигался февраль. Семья начала навещать Антона все реже: мама вернулась в привычный ритм работы и уделяла ей все время, а у Артема, к всеобщему удивлению, начались проблемы с учебой, и спокойно прогуливать, как раньше, у него уже не получалось. Хотелось домой. Ближе ко дню выписки парень нашел себе новое развлечение: прятаться с сигаретами от медсестер. Днем он мог просто сходить в специальную курилку для персонала, уловив момент, когда внутри не будет никого, а ночью Шастун тайком выскальзывал из палаты в туалет. Внутри него можно было запереться в крайней кабинке, где вместо одной из стенок было продолжение окна, и забравшись на подоконник, спокойно покурить. Зажав уже приготовленную сигарету в губах, парень разблокировал телефон и набрал номер мужчины. В тишине ночной больницы гудки мобильника звучали почти оглушающе громко. Один, два, три… — Да? Услышав сонный голос Попова, Антон удивленно выдохнул и на секунду даже растерялся. Вытянув ноги вперед, он уперся пятками в крышку унитаза и откинул голову назад, прислонившись затылком к окну. Замерзшее стекло обожгло кожу холодом. — Спишь? — наконец проговорил Шастун и, услышав в ответ смешок, невольно улыбнулся, — Арс, че реально спишь что ли? На том конце провода послышалось шуршание, будто бы мужчина поднялся с кровати. Щелкнув колесиком зажигалки, парень, наконец, поджег сигарету и затянулся. Никотин мягко опутал легкие, и вместе с ним пришло успокоение. Было что-то атмосферное в том, чтобы вот так тихо переговариваться с Арсением по телефону, спрятавшись от медперсонала в больнице. Единственная лампа, и без того тускло освещавшая небольшое помещение, несколько раз моргнула и, в последний раз осветив туалетную, окончательно погасла. Единственным источником света, помимо фонарей из окна за спиной парня, остался ярко-рыжий кончик сигареты в руках парня. Тот тихо выматерился, отчего, видимо, Попов окончательно проснулся. — Конечно, нет, в полпервого ночи у меня по расписанию стойка на голове. — Саркастично усмехнулся Арсений, и Антон почти вживую увидел, как тот качает головой, прикрыв глаза. — Совсем тебе больница осточертела? — тихо проговорил он, и в его голосе скользнуло что-то мягкое, почти нежное. Губы Шастуна невольно растянулись в улыбке, отчего он фыркнул, сам удивившись собственной реакции. — Ага. — Все также тихо отозвался он и быстро, почти невнятно, чтобы не успеть передумать, добавил: — Я соскучился. У Антона все внутри словно замерло в ожидании реакции Попова. Нервно выдохнув, парень сильнее сжал пальцами сигарету, отчего та переломилась, и пепел слетел на его пальцы, опалив кожу. Тихо зашипев, парень раздраженно выбросил сигарету в урну, и недовольно нахмурившись, фыркнул: — Ну и что ты молчишь? На том конце провода раздался смешок. — А ты хочешь сказать еще что-нибудь милое? Погоди, малыш, дай отдышаться. — В голосе мужичины зазвучали смешинки. Антон изумленно выдохнул и, возмущенно фыркнув, забрался на подоконник с ногами. Сердце стучало в груди быстро, с силой, почти до боли, и от этой энергии хотелось распсиховаться. С силой стукнув ногой по ободку унитаза, парень капризно надул губы и ударился затылком о стекло позади. — Потерпи еще недельку, и я заберу тебя оттуда, ладно? — Ладно. — Нарочито-биженно буркнул Шастун и, насмешливо фыркнув, наконец, тихо рассмеялся. Ответом ему был смех Арсения, отдавшийся теплом где-то внутри. — Я… — I’m in love with you*, — внезапно произнес Попов, опережая Антона. Голос его прозвучал тихо, смущенно, и у Шастуна от этой интонации по коже поползли мурашки. Прикусив губу, чтобы не разулыбаться, как совсем уже дурак, парень выдохнул и опустил взгляд. Черт возьми, как для него это было важно...