Тайны душ

Михэль сидела на облаке, с неким отчаянием лузгая полупрозрачные семечки и кидая невидимые кожурки на голову стоящего около катка молодого человека. Сегодня в мире людей выходной, а у них, муз, самый разгар рабочего периода. Ну по крайней мере у нормальных представителей данной профессии, к которым Михэль причисляла себя с огроооомной натяжкой. А все из-за него, писателя-неудачника Дэвида Бреймса, двадцати трех летнего студента литературного колледжа из которого его скоро выпрут взашей. А все потому, что он ни учиться, ни писать не может. Вернее, Михэль сплюнула от злости, по его мнению он: «великий, нераскрытый и непонятый обществом талант», а муза его — «божество, снисшедшее на землю.» Михэль спрыгнула вниз, изящной снежинкой приземляясь на коричневое пальто. Ну что ж, если она божество, то пусть это растрепанное нечто ее наконец заметит и сядет писать. Но видимо она напрасно об этом мечтала, Дэвид просто смахнул ее со своего плеча, продолжая влюбленно разглядывать танцующую на льду девушку — свою одногрупницу, Лару. Михэль снова приняла привычный облик и отряхнулась от налипшего снега. Этого чурбана было ничем не пробрать. Ну ничего. У нее есть идея. Михэль скользила по льду в два толчка подлетая к кружившей на катке девушке и тронула ее за плечо. Вернее не ее, а легкую дымку, которая тут же выросла до размеров нормального, пусть и крылатого человека. — Чего тебе? — соработница сладко зевнула, сияя довольной улыбкой. Ее глаза то и дело скашивались куда-то вбок, в левый угол, а выражение лица с каждой секундой становилось все радостнее. — Прекращай считать баллы, лучше помоги. Муза бросила чуть раздраженный взор Михэль за спину и презрительно фыркнула. — Опять он. Ладно, говори, что нужно. Михэль радостно захлопала и, склонившись ближе, принялась объяснять план, по ходу разъяснения которого выражение лица ее собеседницы несколько раз менялось с пренебрежительного на крайне шокированное. *** Дэвид оперся о бортик катка влюбленными глазами глядя на недостижимый пока объект воздыхания. Лара была его ангелом, светом в черном от смога лондонском небе. Такая прекрасная и чарующая. Он несколько раз порывался написать в честь нее произведение, да вот только каждый раз муза раздраженно кидала в него тапком и исчезала. Дэвид правда не мог понять, что с ней было не так. Впрочем и не особо пытался. Он смахнул легшую на плечо изящную снежинку и продолжил любование плавными движениями Лары. Она порхала по льду, и Дэвид уже было разомлел, очарованный дивным танцем, как на ровном месте девушка рухнула вниз вместе с его сердцем. Он в два прыжка перемахнул через борт и кое-как добежал до сидевшей на льду Лары. Та потирала лодыжку и болезненно морщилась. — Ты в порядке? — Девид рухнул рядом с ней, чем изрядно напугал неожидавшую чьего-либо появления девушку. — Встать можешь? Сначала она кивнула утвердительно, затем отрицательно, а после и вовсе пожала плечами, растерянно глядя на появившегося из неоткуда одногрупника. Тот поняв, что внятного ответа не дождется, с неимоверными сложностями встал и попытался поднять Лару, едва не падая вместе с ней. На третью попытку ему все же удалось осуществить задуманное, но никак не сделать шаг. Ноги разъезжались, а падать вместе с возлюбленной на руках было бы верхом позора. Дэвид стиснул зубы и стал медленно продвигаться вперед. На него, не менее влюбленно чем он сам, смотрела пара прекрасных голубых глаз, обрамленных черными ресницами, пока по женским губам гуляла легкая улыбка. *** Михэль снова сидела на облаке болтая ногами и беззаботно грызя полупрозрачные семечки. В нижнем левом углу то и дело сменялись золотые цифры счетчика — главного в жизни Муз показателя. Она удовлетворенно скосила в его сторону глаза. Две тысячи триста шестьдесят пять баллов, и это число росло. Нет, ее подопечный писать чаще так и не стал, да и из колледжа его выперли, зато ее саму перевели в редкий отдел «любовных муз», чем Михэль невероятно гордилась. С того момента минуло уже двадцать лет, за которые Дэвид Бреймс смог закончить единственный в своей жизни роман, прогремевший по всей Англии семнадцатого века. Михэль была несказанно ему рада, ведь на первом листе романа было золотом напечатано посвящение: «моей неугомонной музе, которой я долго не замечал.» А что для служительниц культуры может быть желанней? Ну кроме накопленных баллов, разумеется.