Шум и ярость

***

      Выбегаю на улицу, сразу закуриваю. Зачем я сюда пришел. О чем я думал. На что рассчитывал. Гитара болтается за спиной, ремень перетягивает грудь. В носу щиплет, дома вокруг немного расплываются, с каждой затяжкой я замедляю шаг. Роняю сигарету. Меня жестоко тошнит.       Уже собираюсь блевать, как на мое плечо ложится рука, резко разворачивает, меня едва не рвет прямо Владу на куртку.       — Ты как? — От подступивших слез не могу различить выражение его лица.       — По мне не видно?       — Видно.       Аккуратно берет меня под руку, заводит во двор, усаживает на ледяную лавку. Сидим, молчим. Мне очень плохо.       Наконец, Влад не выдерживает:       — Что там у вас случилось?       — Ничего.       — Да хватит. Он ударил тебя?       — Ударил.       Влад шумно вздыхает. Я чувствую, как в животе разливается огненная злоба.       — Слушай, это же он тебя послал?       — Он меня нахуй послал, когда я поинтересовался, почему ты схватил гитару и убежал.       — Вот бы и шел туда, — сплевываю мерзко-сладкую слюну.       Влад пропустил это мимо ушей.       — Дим, ты его прости…       Нет, ну это уже полный пиздец, я в бешенстве всем корпусом поворачиваюсь к нему:       — Простить?! За что простить?! За то, что строил из себя заботливого папика, защитника угнетенных? За то, что выебывался, какой он весь крутой и взрослый? За то, что отшил меня? Унизил? Что руки свои блядские распустил?       С каждым словом изо рта вырываются клубы белого пара, я моргаю все чаще, мне все хуже. Наклоняюсь и блюю нам под ноги. Влад протягивает мне бутылку воды. Полощу рот, сплевываю.       — Спасибо.       Влад молча закуривает.       — Да… Непростительное для педагога поведение.       Киваю. Тоже мне, педагог хуев.       — А для пьяного влюбленного засранца?       Сглатываю:       — Вообще ни для кого.       — Согласен. — Еще вздыхает. — Хочу, чтобы ты понимал: Серега — трус и мудак, я его не оправдываю…       — Только что просил за него прощения.       —… но каждую ночь я слышу, как он расхаживает по комнате, бубнит себе под нос: «Дима то, Дима се»; нарезает музыку на CD: «Диме понравится? я слишком старомодный?»; в пух и прах разряжается на ваши занятия. Все поля его тетрадей, все альбомы — везде Дима, Димино лицо, Дима стоит, Дима лежит, Дима целует Сережу, Дима, Дима, Дима…       Кажется, у меня дрожат губы.       — Он черт и подлец, так и знай. Он собирался поиграться с тобой и выбросить.       Я откидываю голову назад, лицо онемело от холода, пальцы деревянные.       — Я ни на шаг не подпущу его к тебе, не дам и пальцем притронуться, прослежу, чтобы ты в жизни больше не увидел перед собой его дурацкое лицо.       — Ладно, все. Я понял, — не могу больше.       — Он старше тебя на пять лет, а ведет себя, как третьеклассник. Распускает руки и ненавидит себя за это. Совершенно не умеет сдерживаться.       — Прекрати.       — Он по уши в тебя втрескался.       Прижимаю кулаки к глазам, а передо мной стоит красивое бледное лицо, насмешливое выражение на нем, растрепанные темные волосы, узкие глаза.       — Тебе пора домой, такси уже подъехало. Адрес назовешь сам?       Протягивает купюру.       — Отвали.       Чему-то усмехается, как котенка вздергивает меня на ноги, ведет к дороге, заталкивает в машину.       Объясняю, где живу. Влад расплачивается.       — Все будет хорошо, — хлопает дверцей.       Машина трогается.