Вестник Андрасте

Сам воздух разверзся широко, Разлив чуждый нашему миру свет От вод в Тени, Открывшись, словно око, Чтобы взглянуть на Королевство Иное Как самый суровый судья. Песнь Возвышения 1

Зелено. Не бойся, mein Liebchen, не бойся, все будет хорошо. Зелень — цвета болезни, цвета кожи умирающего человека, цвета листьев, смешанных с грязью и раздавленных копытами лошадей. Под веками — одна сплошная больная зелень. А дома ведь когда-то было так же: много-много зеленой травы, много-много зеленой листвы, подсвеченной золотом. Маленький островок среди красных песков. Воспоминания наскакивают одни на другие и растворяются, пока зелень не сменяется чернотой. Андерсу чудится, что каменные стены слишком близко, и он ловит себя на мысли о том, что его так никогда и не выпустили из изолятора, пока до него не доходит, что это было много лет назад. Голова тяжелая, а мысли похожи на спутанный клубок, и события последних… часов? Дней? Никак не выстраиваются во что-то цельное. Он близок к тому, чтобы потерять сознание снова, но левую руку от ладони до локтя простреливает слабой болью, и она не дает ему снова потерять сознание. Тут холодно. Сыро. Темно. Все то, что Андерс ненавидит. Он пробует пошевелиться, все тело отзывается мутной болью, а под грудью пережимает тошнотой, которая опасно давит на горло. Во рту сухо настолько, что язык липнет к небу. Сил нет, но Андерс заставляет себя двинуться, и только тогда понимает, что руки крепко скованы металлом. Он успевает испугаться, но, собравшись с духом и прислушавшись к себе, понимает, что яд погибель магов использован не был. Значит, те, кто его пленил, не знают, что он маг. Это хорошо. Но почему он здесь? Если он не помнит, что произошло, значит, велик шанс того, что Справедливость взял бразды правления над его… над их телом. Мог ли Андерс быть здесь из-за этого? Нет, глупость. В таком случае он бы, как максимум, был уже мертв. Как минимум, вокруг него была бы толпа магов, способных сдержать одержимого, да и погибель магов они бы точно на нем использовали. Но вся энергия по-прежнему при нем. Андерс пробует приподняться на локте, чувствуя, что успел замерзнуть, а спину неприятно тянет. Он пролежал на холодном каменном полу в темноте недостаточно долго, чтобы в поясницу вступило так, что нельзя двинуться, и все же тело очень плохо его слушается. Стоит лишь двинуться — и ощутимо кружится голова, тошнота пережимает горло, а левую руку опять стреляет мерзкой болью, теперь ощутимее. Это ощущение вызывает дрожь в теле, и Андерс от неожиданности хрипло ахает. Он успевает увидеть зеленый отсвет, прежде, чем слышит чужой голос. — Он очнулся, немедленно сообщите искательнице. Щуря глаза, Андерс только сейчас понимает, что отсвет зелени — не единственный источник света в помещении. Факелы снаружи его клетки маленькие и слабые, будто вот-вот догорят, и в их свете видны люди. Солдаты? Внутри у него сворачивается липким холодным страхом, когда он слышит характерный звук лат при движении. Кто-то быстро убегает, хлопнув дверью, а потом так же быстро возвращается. Слышатся еще какие-то неразборчивые тихие реплики, потом кто-то гремит ключом, и в слабом дрожащем круге света от факела вдруг показывается солдатка. На ней легкий доспех без единого храмовничьего символа, и Андерса отпускает подступившая было паника. Если это не храмовники, значит, его уже можно считать везунчиком. Наверное? Решетчатая дверь открывается после громыхания связки ключей, и поддается она с громким мерзким скрипом, а после Андерса дергают, как куклу, за короткую цепь между кандалами, и выволакивают из камеры без всяких церемоний. Он едва успевает перебрать ногами, чтобы не просто жалко проехаться по каменному полу. Его бросают на середине маленького зала и окружают, держа мечи наголо. Андерс бьется больно коленями об пол, шикает едва слышно и жмурится от головной боли, которая вспыхивает в затылке и висках от всех этих телодвижений. Побоявшись шевелиться и оглядываться, Андерс замер, держа голову низко опущенной и считая вдохи и выдохи. На полу — стершееся от времени церковное солнце, едва видное на каменной кладке. Так он в какой-то церкви? В ее подвале? Громыхает распахнувшаяся дверь. Андерс вздрагивает, втягивая голову в плечи от резкого звука. Даже сердце, испугавшись, колотится быстрее. Шаги. И каждый звук все равно что молотком по вискам. Андерс заставляет себя поднять глаза, плохо видя из-за спутанных волос, упавших на лицо. В помещение вошли две женщины: одна очевидна зла, вторая скорее задумчива, разглядывает его с почти деловым интересом. Голова сейчас расколется. И понимания того, что происходит, у Андерса не прибавилось. Могла ли это быть расплата за церковь в Киркволле, настигшая его столько лет спустя? Может, его нашли на Конклаве и… Конклав! Андерса как током бьет. Точно, он ведь пришел на Конклав, незаметно влившись в ряды представителей магов… А потом? Левая рука вновь вспыхивает болью, и Андерс от неожиданности негромко вскрикивает, и этот звук раздается в помещении так гулко, что пугает его самого. Он кидает взгляд на ладонь, наконец, сумев рассмотреть свечение. По центру растянулась небольшая, но, судя по виду, глубокая царапина. Одна из женщин, та, что с покрытой головой, остается у двери. Вторая, с глазом Искателей на груди, короткими волосами и печатью жесткости и усталости на лице огибает его, будто разглядывая, и после встает перед его лицом. — Назови хоть одну причину, почему мы не должны убить тебя прямо сейчас, — говорит она с заметным акцентом, раскатывая «р». Соображается слишком медленно и туго, и отвечать Андерс не торопится, понятия не имея, в чем его обвиняют. Он по-прежнему гадает, может ли это касаться Киркволла. Он не уверен, опасается ли он этого или… надеется, что речь об этом. — Конклав уничтожен, — продолжает женщина, отступив на шаг. — Все мертвы. Все, кроме тебя. Конклав. Да, Конклав. Память Андерса — это зеркало в паутине трещин. — Что значит «все мертвы»? — переспрашивает он непослушными губами. Конклав уничтожен? Она вдруг грубо хватает его за левую руку, встряхивая. Из-под кожи по-прежнему льется больной зеленоватый цвет, причиняя боль. — Говори, что это, — приказывает она и отпускает, позволяя Андерсу уронить руки на колени. — Я… не знаю, — отвечает Андерс честно, думая, что слишком рано посчитал себя везунчиком. Впрочем, храмовников по-прежнему нет в поле зрения. Кроме того, дело явно не о Киркволле, а эти женщины не знают его точно так же, как он не знает их, и это тоже хорошо. Не знают они и того, что он маг, не знают, что он как-либо, пусть и очень косвенно, связан со всем происходящим. Конклав… Кажется, был взрыв? Почему же тогда жив он? — Что значит, ты не знаешь? — женщина ходит взад-вперед в поле его зрения, положив ладонь на рукоять большого меча. — Я не знаю ни что это, ни откуда это… — Ты лжешь! — она вдруг оказывается слишком близко, и Андерс отшатывается, едва не упав назад, но она успевает схватить его за грудки, явно норовя ударить по лицу. Не успевает: вторая женщина вдруг тоже оказывается близко, она упирается ей в плечо и заставляет отступить на шаг, роняя. — Он нужен нам, Кассандра! Андерсу это не нравится. Он представить не может, зачем он нужен, и предпочел бы не узнавать вообще. Понятное дело, что это как-то связано со свечением в руке, с болью, что он из-за этого испытывает. Но это пока что мало его интересует, ведь есть проблемы насущнее: ему нужно как-то сбежать. Андерс всегда был экспертом по побегам, но сейчас не видит никакой возможности или лазейки. Пока что. А, значит, придется пойти на сотрудничество. Временное и вынужденное. — Ты помнишь, что произошло? — вкрадчиво спрашивает женщина с покрытой головой, и ее голос так контрастен своим спокойствием голосу Кассандры. Андерс не помнит. Нет, может, урывками, но голова каждый раз трещит сильнее, стоит попытаться вспомнить и собрать события в единую цепочку. Он даже не уверен, что взрыв действительно был. А даже если он и был, Андерс определенно точно не имеет никакого к тому отношения. Не в этот раз. Он отправился на Конклав, чтобы своими глазами увидеть, к чему приведет вся эта долгая хаотичная война, одной из отправных точек которой стали его собственные действия. Ему нужно было увидеть, нужно было проследить, что будет дальше, но он не имел никакого намерения вмешиваться. Сказать по правде, он не собирался даже жить так долго, но в итоге или судьба, или Создатель, или демоны его знают что, распорядились иначе… и тогда он решил, что не собирается долго жить уже после Конклава. И вот… Что-то мелькает в запутанном клубке мыслей. Андерс медлит, опустив глаза на руку. Почему он ничего не помнит? Обращаться к Справедливости сейчас слишком опасно, это может быть заметно, и от этого досадно. — Там… — говорит Андерс медленно, силясь собрать разрозненные образы во что-то осмысленное, что можно описать словами. Это воспоминание настолько призрачно, что он не уверен, стоит ли это упоминать вообще. — Там была женщина. — Женщина? Боль от затылка распространяется по вискам, охватывает лоб, и зеленый свет опять ярче охватывает левую ладонь. Андерс сжимает кулак крепко, но боль сдержать не выходит, она становится все сильнее, и сердце неровно заходится в горле, делая ощущение тошноты практически невыносимым. — Она… протянула мне руку, — Андерс горбится, прижимая холодный металл кандалов ко лбу, зажмурившись. Чем сильнее он пытается вспомнить, тем более расплывчатыми становятся мысли, и тем более они казались иллюзией или сном. Он вляпался во что-то, во что вляпываться не собирался, и это определенно в его духе, а Андерс надеялся, что эта его способность, или даже скорее привычка, осталась во временах его бурной юности. Чем бы ни было странное свечение, дрожащее из его руки, от него веет Тенью. Андерс понял это не сразу, но сейчас, стоило прислушаться, до него дошло, что это так. Там… кажется, были какие-то твари? Порождения тьмы? Демоны? В мыслях сплошной клубок спутанной кошачьей шерсти. Вполне возможно, Андерс был не в себе, когда все это происходило. Буквально. Справедливость мог взять тело под контроль, почувствовав опасность для них обоих. Но обычно Андерс помнил события, происходившие, когда тело было под контролем Справедливости. Память не сворачивалась непонятно во что. — Ступай в лагерь, Лелиана, — распоряжается Кассандра. — Я отведу его к разрыву. Имя кажется Андерсу знакомым, но он не может вспомнить, откуда. Впрочем, много ли Лелиан живет разбросанно по Тедасу? Разрыва? Андерс хмурится. Потом торопливо стирает это выражение со своего лица и решает не возражать. Ему все еще нужно сбежать, а сделать это из церковного подвала, находясь под надзором людей с мечами, невозможно. Хотя для Андерса едва ли существуют места, откуда сбежать невозможно, так что правильнее будет сказать «довольно сложно». Когда Лелиана торопливо уходит, а окружившие Андерса люди отступают, убирая мечи, Кассандра приказывает одной из них снять с него кандалы, и он успевает немного обрадоваться. Никто здесь по-прежнему не знает о том, что он маг, а значит, стоит сохранить это втайне до конца их знакомства, которое, как Андерс все еще уверен, останется коротким и случайным. Можно было бы сказать, что он никогда еще так не ошибался, но, на самом деле, ошибаться в подобных вещах было его природной особенностью. — Что произошло? — спрашивает он, с досадой выслушав еще один приказ о том, чтобы связать ему руки. По крайней мере, веревка легче и удобнее, чем кандалы, а еще от нее проще избавиться. Сжечь, например. — Будет… проще показать, — отвечает она, звуча теперь растерянно и озабоченно, растеряв всю ту агрессию и жестокость, которыми она была вооружена лишь пару минут назад. Должно быть, прошло какое-то время с Конклава. Сколько? Часы? Дни? Андерс не знает, сколько он пробыл без сознания, а последнее его четкое воспоминание довольно давнее: он помнит толпу людей на подходе к храму Священного Праха. Кассандра так и не спрашивает его имени. Конечно, ей не до того, а Андерсу это только на руку. Мало кто знает, как выглядит безумный маг, взорвавший церковь в Киркволле, но зато много кто знает, как его зовут. Спасибо Варрику и его книге, о которой Андерс лишь слышал, так и не решившись заиметь себе копию и прочесть. За все эти годы Андерс так и не удосужился придумать себе другое имя и какую-либо историю, не собираясь врать и отказываться от того, кто он есть, и кем его вынудили стать. И если его спросят, он не станет врать. Он сделал то, что сделал, и не стыдится этого. Он все еще считает, что поступил правильно. И все же… и все же не так уж ему и хочется, чтобы здесь узнали его личность. Так вышло, что жизнь уберегла его от многих проблем, даже учитывая то, как он пытался нарваться на них. Сразу после Киркволла он какое-то время путешествовал с кучкой отступников из Казематов, но они не слишком жаловали его. Андерса не тревожило то, что многие маги злились на него, даже ненавидели за то, что он сделал. Им потребуется время, много времени, чтобы понять, что иначе было никак. Ничего страшного. Он ушел от них не потому, что некоторые из них были готовы убить его собственными руками, нет. Он ушел, потому что понимал, что его будут искать храмовники, и подвергать такой опасности других он просто не мог и не хотел. Все эти годы после Андерс прибивался то к одной группе магов, то к другой, то жил отшельником, стараясь помогать нуждающимся по мере возможностей. Ни в одном месте он не задерживался надолго, потому что это было опасно, и в первую очередь он подвергал опасности окружающих себя магов. Со временем все больше храмовников превращались в бандитов, и прятаться становилось проще — с одной стороны, и все тяжелее передвигаться по Ферелдену — с другой. Когда-то он мечтал о том, чтобы сбежать в Ривейн или в Тевинтер, но так этого и не сделал, чувствуя, что не имеет на то морального права до тех пор, пока не увидит, как изменится от его действий мир. А планы о Ривейне или Тевинтере давным-давно сменились планами о самоубийстве. Но на смерть Андерс тоже права пока что не имел. Он ждал, что что-то изменится после Конклава, но явно не так, как события принимают оборот прямо сейчас. — Сколько времени прошло с Конклава? — спрашивает Андерс, когда удается встать. Ноги его плохо слушаются, и голова кружится сильнее, но у него выходит устоять, а после приходится последовать за Кассандрой. Выбора-то особо нет, у нее в руках конец веревки, которая держит его за запястья. Кассандра торопится, и ему приходится торопиться тоже, надеясь, что удастся не упасть и не познакомить лицо с каменным полом. — Чуть меньше суток. Оказывается, что они действительно в церкви, но все скамьи сдвинуты ближе к стенам. Должно быть, это место уже некоторое время используется не столько как церковь, сколько как убежище для… беженцев? Разглядывать окружение времени нет. Кассандра толкает дверь, и свет, хлынувший в полумрак церкви, больно обжигает глаза. Андерс жмурится, прикрываясь руками. С небом, кажется, что-то не так, и он торопится продрать глаза, чтобы увидеть… Над горами поднимается тяжелая темная дымка, и могло показаться, что время идет к вечеру, но дело не в том. Солнце не видно вообще и хорошо, если бы дело было только в тяжелых облаках, покрывших небо. В воздухе отчетливо разлит запах, так похожий на запах дождя, но вокруг лежат снега, и это место едва ли знавало, что такое дождь. Под кожей вдруг скребется Справедливость, будто очнувшись ото сна, и Андерсу требуется усилие, чтобы сдержать его, загнать обратно в глубины сознания и тела, и это оказывается не так просто. Тень. Тень так близка ткани реальности, что порвала ее: в небе, над одной из снежных гор, кипит огромный зеленый водоворот. Он и выглядит, и ощущается противоестественно. Страшно. Точно так же, только гораздо слабее, пахнут и чувствуются заклинания. — Это… это то, что случилось на Конклаве? — спрашивает Андерс глупо, плохо справляясь с голосом. Тень так близка, что у него колотится сердце, и с пальцев сама собой рвется магия, и ему страшно, что свечение Справедливости станет заметно в венах. — Да. Огромная зияющая рана, оставленная в небе, слегка пульсирует энергией, светом, и Андерс, снова обращая внимания на свои ощущения, понимает, что в такт с ней пульсирует боль в руке. Эта связь ему не нравится. — Мы называем это Брешью, — поясняет Кассандра, смотря на небо со смесью тревоги и отвращения. Холодный свежий ветер треплет ее взъерошенные черные волосы. — И она растет, — добавляет она, повернувшись к Андерсу, напряженно смотря то на его руку, то в его лицо. — Это не единственный такой… разрыв, есть еще, меньше. И их много, появляются тут и там. Андерс видел разрывы в завесе раньше, но никогда — ничего подобного. Разрывы могут появляться естественным путем, а потом исчезать сами собой. Их можно попытаться вызвать искусственно, с помощью магии крови. Но чтобы такой огромный… Представить сложно, сколько кровавых жертв должно было понадобиться для разрыва такого размера! Был ли взрыв устроен как раз ради этого? Но кем? Раздается звук, похожий на гром. По ткани пространства растекается рябь, как по воде. Свет вспыхивает ярче, и Андерса слепит белой болью. Он вздрагивает, давясь воздухом, и оседает на землю, не в силах даже хватать воздух. Боль раскаленным стержнем впивается в ладонь, доставая до сердца, и за ним теперь колет. Ощущение пропадает так же стремительно, как и появляется, оставляя после себя мерзкое послевкусие. — Это уже происходило, — сообщает ему Кассандра, склонившись. — Когда ты был без сознания. Всякий раз, как Брешь увеличивается, эта… метка увеличивается тоже. Возможно, она тебя убивает. Андерсу думается, что она говорит это, чтобы припугнуть, ведь откуда ей вообще знать, что метка делает, если она даже не знает, что эта метка вообще такое. Но, судя по ощущениям, именно это и происходит. Голова по-прежнему трещит, а тело по-прежнему ощущается ватным, и Справедливости в груди неспокойно. Вполне возможно, он пытается как-то противостоять происходящему с их телом, но, судя по боли, получается у него плохо. Справедливость может быть суров с ним, но он точно по-своему беспокоится и заботится. По крайней мере, об их общем теле. — Это должно быть как-то связано, — говорит Кассандра. — Возможно, эта метка — ключ к тому, чтобы остановить разрастание Бреши. Но у нас очень мало времени. Андерс глубоко вдыхает и поднимает на нее взгляд, прищурившись. Какой же идиотской была идея прийти на Конклав. — У меня ведь все равно нет выбора? — роняет он. Что ж, он все равно не планирует долго жить. Андерс повторял это снова и снова на протяжении всех этих лет. — Ты — это единственная зацепка к тому, что случилось на Конклаве, — отвечает Кассандра со сталью в голосе. Она выпрямляется, вместе с тем потянув его за собой под локоть, вынуждая встать. — Это наш единственный шанс. И твой тоже. Она все еще думает, что он сделал это. Андерс лишний раз радуется тому, что никто так и не спросил ни его имени, ни откуда он. Знай они, что он взорвал церковь в Киркволле, вина за взрыв на Конклаве неизбежно бы легла на него, и он бы ни за что не сумел доказать, что здесь и сейчас он ни при чем. Он бы, наверное, был уже мертв. — Даже если ты не ответственен за то, что произошло на Конклаве, — говорит Кассандра, — ответственен кто-то другой, — Андерс едва давит смешок. Да что ты… — Если хочешь доказать, что невиновен, то это твой единственный шанс. Она ведет его через небольшое поселение, посреди которого и стоит церковь, а тяжелая ладонь, привыкшая к мечу, лежит на плече, близко к шее. Людей вокруг мало и все заняты в общей суматохе, а те, у кого есть время остановиться и кинуть на Андерса взгляд, делают это с тяжелым душным подозрением, будто уже решив для себя, кто здесь виноват. Андерсу не привыкать к липким осуждающим взглядам, и все же тошнота сильнее сжимает ему горло. До него долетают обрывки разговоров, тоже осуждающие, тоже липкие, и снова приходится напрячься, чтобы угомонить Справедливость и не позволить ему вспыхнуть электричеством в глазах. Он ни при чем, не в этот раз. Последнее, чего он бы хотел, это сорвать Конклав. Верховная Жрица Джустиния сделала то, что должна была сделать еще Владычица Церкви Эльтина четыре года назад: она вмешалась. Она стала инициатором Священного Конклава, она решила стать той третьей стороной, которая уравновесит конфликт магов и храмовников, разросшийся до таких масштабов, до которых Андерс даже и не мечтал, что доживет. И вот она… — Ее Святейшество тоже мертва? — спрашивает он тихо, и рука Кассандры крепче сжимается на его плече. — Да, — говорит она через силу, сквозь зубы и слегка подпихивает его, чтобы шагал быстрее. Андерс бы не стал скорбеть о том, как много храмовников погибло и какой страшной смертью. До них ему не было и не могло быть дела. Но магов на Конклаве тоже собралось немало. И теперь все они мертвы… И как так вышло, что из всех людей… и не только людей, огромного их количества, из всех них выжил один лишь он. Эта мысль раздражала, тревожила и давила. Он не должен был вот так выживать, не после Киркволла. Он этого не заслуживает. Но вот Андерс здесь, вот на его руке «метка», а в небе гигантская дыра. И теперь он вынужден разбираться с этим? Нет-нет, его дело в другом, в магах, об освобождении и безопасности которых он грезил. Впрочем… если мира не будет вообще, то о какой безопасности может идти речь? Может, так кажется, но за пределами поселения становится холоднее. Пальцы, замерзнув, немеют. Кассандра выводит его на большой каменный мост, ведущий через ущелье, и тогда, вдали от глаз уставших испуганных людей, она разрезает веревку, держащую его запястья. Руки саднят. Андерс, наконец, получает возможность размять руки и убрать волосы с глаз. Они лежат на голове в полнейшем беспорядке, а лента, которой Андерс скреплял их в хвост, давно уже слетела и где-то потерялась. Вокруг — солдаты, занятые своим делом, а холодный горный воздух по-прежнему странно пахнет чем-то, очень похожим на дождь. Кассандра проводит его через еще одни ворота, отделяющие мост и селение от заснеженной долины, и потом они долго следуют по тропе, ведущей точно в сторону Бреши. Воронка, вспарывающая небо, горит настолько ярко, что отбрасывает зелень на склоны гор, а своим хвостом, похожим на ураган, уходит куда-то вниз, к земле. То и дело из нее вылетают сгустки энергии, а звуки их столкновения с землей слышны даже отсюда. — Что там произошло? — спрашивает Андерс, почему-то не особо надеясь на ответ. Память все еще отказывается складываться в единую четкую картину. Пока они идут, он старается не слишком очевидно вертеть головой, ища возможность для побега. Тропа узкая и окружена склонами гор. — Говорят, ты… вышел из разрыва, — отвечает Кассандра, шагая так быстро, что почти переходит на бег, вынуждая Андерса двигаться быстрее. Она следует немного за ним, не выпуская из поля зрения. Здесь нет больше никого, Андерс мог бы попробовать напасть на нее, хотя бы оглушить каким-нибудь заклинанием и сбежать… — А после сразу потерял сознание. Андерс ничего этого не помнит. Двигаться так быстро тяжело, все тело болит, а волосы то и дело падают на лицо, закрывая обзор и раздражая. — Еще говорят, что за тобой была женщина, — добавляет Кассандра задумчиво. — Женщина? — Никто не знает, кто она. Если речь о разрыве, то, значит… он был в Тени? Физически? Пусть ему плохо соображается, но звучит это, как какой-то бред. Когда кто-либо был в Тени физически в последний раз, все плохо кончилось. И деталь про женщину эту тоже звучит очень странно. Это был дух? Демон? Но если демон, то разве отпустила бы его Тень просто так? Мог ли его защитить Справедливость? Горы вдруг немного расступаются, показывая еще одно ущелье и еще один каменный мост через него. Перебежать они не успевают. Сгусток энергии бьет точно Андерсу под ноги, и его дергает, подбрасывает, а ощущение Тени омывает огромной ледяной волной. Камень крошится. Воздух из легких выбивает, и вдохнуть больше не выходит. Андерс отбивает себе ребра. Вполне возможно, что что-то ломает. Но все его внимание уходит на то, чтобы загнать Справедливость обратно под кожу. Когда он заставляет себя встать, Кассандра уже на ногах, держа меч перед собой. Демоны. Низшие. Андерс с сотнями таких сражался в своей жизни, но сейчас он безоружен. Тень настолько близка к реальности, что он уверен, что сможет колдовать и направлять энергию в нужное место и без всякого посоха. Но рисковать так… — Держись за мной! — прикрикивает на него Кассандра, бросаясь на одного из демонов с мечом. Их много. Она может не справиться. А если и справится, то Андерса все равно успеют достать… Он отступает на шаг назад и, поняв, что Кассандра полностью занята сражением и не обращает на него никакого внимания, бросается вверх по обломкам моста. Куда бежать, он не знает. Он не уверен даже, что понимает, где они вообще. И метка на руке пульсирует болью. Но он сможет разобраться с этим потом, оказавшись в блаженном безопасном одиночестве. Если метка действительно убивает его, то это одиночество не будет так уж безопасно. Это странные мысли для того, кто уверяет себя в том, что ищет смерти. Но это другое! Андерс снова, в который раз уже, ощущает, как контроль над собственной жизнью ускользает из его пальцев, и это выводит и его, и Справедливость из себя. Нет, если он умрет, это будет его и только его решение. Его жизнь и его смерть. Его смерти не смогли добиться храмовники, не смогли добиться порождения тьмы, какая-то неизвестная магия не сможет тем более. Он слышит окрик Кассандры, которая все же замечает его попытку побега, но Андерс не оборачивается. Руины моста очень неустойчивы, камни под ногами скользкие, ходят ходуном. Он поскальзывается несколько раз, ругая себя сквозь зубы, цепляется дрожащими занемевшими от холода руками, помогая себе. Он не успевает. Крепкая рука вдруг хватает его за ворот и швыряет назад. Андерс вскрикивает, снова бьется ребрами и всеми конечностями о камни, грохнувшись обратно к подножию. Он хрипло втягивает воздух, силясь встать, и вдруг его бьют по лицу. Удар небрежный, но нанесен он кистью в доспехе, и голова дергается так, что щелкает что-то в шее, и по носоглотке разливается привкус крови. — Сиди. На. Месте, — чеканит Кассандра каждое слово, возвышаясь над ним, уже явно жалея, что развязала ему руки. Впрочем, сверлить его уничижительным взглядом у нее просто нет времени. — Сзади! — предупреждает Андерс, шарахнувшись назад, едва успев избежать меча, описывающего дугу. Кассандра ругается сдавленно, и пока она не видит, Андерс поднимается на ноги. Дышать теперь больно. — Я сказала тебе сидеть на месте! О да, как она себе, интересно, это вообще представляет? Сидеть на месте и не шевелиться, пока вокруг стая демонов из Тени? Кассандрой они интересуются пока что больше, ведь она бросается на них с мечом, но Андерса они прекрасно чувствуют тоже, и он, будучи магом, интересует их куда сильнее, чем обычный человек. Он слышит характерный мерзкий тонкий звук сзади, очень близко, и Андерса продирает мурашками по спине. Он оборачивается и бездумно, практически инстинктивно, взмахивает рукой. Пальцы обжигает разрушительной магией, и огненный шар бьет демона в корпус. Замерзшие пальцы сильно обжигает, и Андерс трясет рукой, пытаясь сбить пламя. Демон отшатывается было назад, громко визжит, а Андерс торопливо оглядывается, зная, что без посоха долго сражаться не сможет: он просто сожжет себе руки, а с одной из них и так происходит неизвестно что. Безмозглые низшие твари моментально обращают внимание на мага и переключаются с Кассандры на него, даже не обращая внимание на летящие в них удары меча. Андерс выпускает сноп искр из пальцев, едва не подпалив себе одежду и волосы, ругается себе под нос и торопливо оглядывается. Но никакой посох чудесным образом не обнаруживается среди каменных обломков. Ладно, он может обойтись без применения серьезных заклятий, которые без концентрации энергии в посохе подожгут сам воздух. От напряжения и усталости у него быстро начинают дрожать руки, даже несмотря на несерьезную толщину завесы. Магическая энергия течет словно по прорытым в его теле широким каналам, точно вода, и контролировать этот поток слишком сложно. И все же демоны скоро кончаются. — Брось ору!.. — Кассандра подлетает к нему, держа меч перед собой, и обрывается, увидев, что у Андерса в руках нет посоха. Она выглядит удивленной, будто не ожидала, что маг может колдовать голыми руками. Андерс отворачивается от нее и сует горящие ладони в снег. Кожа на них покраснела и теперь жжется. — Пытаться бежать было очень глупо с твоей стороны, — констатирует она, а Андерс давит смешок в горле, снегом стирая кровь с лица. Нос по-прежнему болит, но больше не кровоточит. Бежать, как только выдается малейшая возможность — это его основной инстинкт. Она теперь знает, что он маг. Возможно, сейчас ей не до того, но после того, как она отведет его к этой самой Бреши… кто знает. Лишние проблемы Андерсу не нужны, его жизнь и так сплошная их беспросветная череда. От так глупо неудавшегося побега ему досадно. Еще и Справедливость, кажется, недоволен мыслями об этом самом побеге. Андерс так сильно от него устал. Такие мысли появляются все чаще и чаще, и они Справедливости не нравятся тоже. Справедливости ли? Андерс продолжает звать его так лишь по привычке… и потому, что никакие другие имена духу не нравятся, будто он сам по-прежнему уверен в том, кто он такой, отрицая то, что давным-давно изменился. Андерс когда-то был уверен, что Справедливость стал Местью, когда они разделили тело. Андерс думал, что извратил его. Но после Киркволла он все больше думал и думает, что это не так. Что Месть появился гораздо раньше, еще даже до того, как они толком познакомились. А, может, дело в том, что они обоюдно влияли друг на друга годами, и одно вытекло из другого. Андерс вряд ли когда-то узнает истину, а потому думать об этом и иных сомнительных решениях его жизни уже не имеет особого смысла. Лучше заняться более насущными проблемами. — Я нужен тебе живым, — напоминает Андерс на всякий случай, и Кассандра хмыкает, убирая меч, который до того по-прежнему держала наготове, будто вот-вот вонзит в него. — Нужен, — соглашается она с неохотой. — Если ты и сам себе нужен живым, то советую бросить вытворять глупости. — Идем. Что ж, по крайней мере на ближайшее время у Андерса есть рычаг для давления: эта странная зеленая метка на руке. Пока она нужна, угрожать его жизни не будут. Какое-то время, чтобы выгадать новую подходящую возможность, у него есть. Они направляются дальше в долину: тропа заледенелая и скользкая, летом здесь течет ручей… если здесь бывает лето, конечно. Холодный воздух обжигает горло: носом дышать больно, а тратить еще больше энергии на такой пустяк не хочется. Одет Андерс совершенно не подходяще, с Конклава очень сильно и резко похолодало. Побочный эффект возникновения Бреши? Или дело всего лишь в горах, где погода непредсказуема и изменчива? Путь долгий. Тропа сильно петляет, и Брешь то мозолит глаза, то уходит вбок и маячит на краю поля зрения. Иногда она вздрагивает, пульсирует сильнее, и Андерса простреливает болью. Пару раз из-за этого приходится притормозить, чтобы он мог перевести дыхание и продолжить идти дальше. Демоны встречаются им только пару раз. Чем дальше и выше они поднимаются в горы, тем холоднее становится. — Мы уже близко, — говорит Кассандра, немного запыхавшись. А Андерс уже начал было подозревать, что уставать она не способна. У него от быстрой ходьбы уже колет за сердцем. Среди обледенелых скал показываются каменные стены, полуразрушенные и обвалившиеся кое-где, а еще слышатся характерные звуки заклинаний и рычание демонов напополам с их визгами. И тогда Андерс увидел: должно быть, это разрыв. Разрыв висит на расстоянии в полтора человеческих роста над землей и переливается зеленью, оставляя яркие мазки света на льду. Сам разрыв чем-то похож на легкую полупрозрачную занавеску, покачивающуюся от легкого ветра. В воздухе разлит густой запах Тени, он густ даже в ледяном воздухе, перемешанный с треском мороза и заклинаний — демонам, лезущим из разрыва, здесь составляют компанию несколько бойцов, среди них Андерс успевает заметить эльфа с посохом. Кассандра в бой бросается без лишних слов. Андерсу кажется, он успевает краем глаза заметить какой-то знакомый ему силуэт, но времени на то, чтобы понять, у него не оказывается. Твари из этого разрыва очень быстры и проворны. Приходится быстро перемещаться, чтобы держать дистанцию и не навредить заклинаниями себе же, что очень легко, ведь колдует Андерс без посоха. Разрыв в завесе ощутимо сказывается на магии: разрушительная сила слетает с пальцев, а удерживать Справедливость все сложнее. Андерс не может позволить показать его. Его и так подозревают во взрыве на Конклаве, а если выяснится, что он одержимый… Когда Андерс случайно оказывается слишком близко к разрыву, его неожиданно хватают за руку, занесенную для очередного заклинания. Андерс дергается, рвется из хватки и оборачивается, увидев, что это тот самый эльф. Его рука держит неожиданно крепко для эльфа. — Быстрее, пока не появились еще демоны! Андерс не успевает понять, что эльф сделал, но перенаправленный им поток энергии он ощущает бурным устремившимся из тела потоком. Андерс просто поддается, позволяя Тени протечь через него и уплотнить завесу в месте разрыва так, чтобы закрыть его совсем. Руку обхватывает покалыванием, боль лижет его белым огненным языком лишь краткое мгновение, прежде чем отступить. Разрыв схлопывается с громким раскатистым звуком, оставляя привкус во рту и покалывание под кожей. Андерса подташнивает. И покачивает тоже. Он отступает, избегая прикосновения, и странный лысый эльф отпускает его. Он тоже маг, но в его движениях нет сдержанности Круга. Андерсу хочется спросить, что это вообще было, и что он сделал. Эльф очевидно знает о Бреши и разрывах больше, чем все они вместе взятые… но перед тем, как открыть рот, дергает же Андерса оглянуться, и… демоны тебя задери Варрик не изменился совсем: та же волосатая грудь нараспашку, несмотря на ощутимый мороз. Что он здесь делает? Андерсу почти хочется это узнать, но в то же время вид кого-то столь знакомого слишком сильно бьет его под дых воспоминаниями о годах, проведенных в Киркволле, и ему становится дурно. Дурно становится и Варрику, как только он отвлекается от обожаемого арбалета. Арбалет тоже все тот же, Андерс его сотни раз видел, Варрик никогда-никогда с ним не расставался. За секунду выражение лица гнома меняется несколько раз, пока не останавливается на недоброжелательном изумлении, и он громко ругается, недобрым красным словцом помянув Андрасте и некоторые части ее гардероба. Что ж, его первой реакцией не стал выстрел Андерсу в живот, так что… — Ты! Ты… — Варрик давится, кашляет и встряхивает головой. — Можешь сколько угодно бороду отращивать, я тебя каким угодно узнаю, — говорит он недружелюбно, но без агрессии, без злобы, и Андерса даже тянет улыбнуться, но эту улыбку он задавливает. — Не такая уж это и борода, — возражает Андерс. Так, всего лишь месячная щетина. — И тебе привет, Варрик. — Ты знаешь его? — вступает Кассандра, встав между ними, и непонятно, к кому она обращается, но Варрик успевает ответить первым: — Еще бы! — он издает нехороший и очень нервный смешок, а потом серьезнеет и перехватывает арбалет в руках поудобнее, так и не убирая его за спину, хотя демонов уже давно нет. — Вот уж не думал, что снова тебя увижу! Какого демона ты делаешь здесь, Андерс? Андерс. Не блондинчик. Очень странно это ложится тоской на сердце. А еще это плохой знак, очень плохой знак. Варрик даже неприятных ему людей одаривает каким-либо прозвищем. Должно быть, Андерс даже на это потерял всякое право. — Андерс?! — восклицает Кассандра, отступая от него. Она округляет глаза и хватается за меч. Андерс же мысленно благодарит Варрика за все хорошее. — Тот самый Андерс, который?.. Ты! Ты тот одержимый, что!.. Она не находит слов, а Андерс кратко кидает взгляд на молчаливого эльфа, опасаясь, что и от него может получить в спину электричеством или ножом, но тот лишь смотрит на них троих задумчиво, облокотившись на свой посох. Эльф по-эльфийски отказывается от ношения обуви, и смотреть на него холодно. Но самое удивительное в нем — его безразличие к услышанному. Обычно любой, узнавший его, желает ему смерти или, как минимум, чтобы Андерс немедленно скрылся с глаз долой. Но этот эльф будто пропускает мимо ушей. Будто вовсе не знает о том, что произошло в Киркволле несколько лет назад. А ведь новость об этом облетела весь Тедас, никого не оставив в неведении. В любом случае, далеко не все знали, что маг, взорвавший церковь в Киркволле, «одержим». Андерс и сам никогда к себе этот эпитет не использовал… почти никогда. Но Кассандра откуда-то знала о духе. Должно быть, не без содействия Варрика. Но и на новость об одержимости эльф реагирует с задумчивым спокойствием. — Что ты делал на Конклаве?! — Кассандра вдруг оказывается так близко, хватает его за предплечье, сжимая в капкан пальцев так, что не отдернуться. Прикосновение неприятно, отдает иголками под кожей. — Так это ты… — Если я взорвал церковь в Киркволле, это еще не значит, что я ответственен и за этот взрыв тоже, — отвечает Андерс сквозь зубы, вырывая руку и отступая на пару шагов. Ни он сам, ни Кассандра, не ожидали, что он признает это вслух, что подобные слова так легко соскользнут с его губ. Произносить это странно… ужасающе. Андерс больно кусает губу, пытаясь подавить тошноту. Он все сделал правильно, все. Он в это верил. Он в это верил. Он просто не привык произносить это вслух. Он никому никогда не говорил об этом, пусть и не прятался. Его узнавали и произносили это за него. — Какая бы магия ни способствовала появлению Бреши, я никогда не видел ничего подобного. Ни один смертный маг не способен на такое, — подает голос эльф, и есть в его тоне что-то по-особому мягкое. — Это же способствовало появлению метки, — его взгляд цепляется за Андерса крючками-колючками, как репей. — Я предположил, что раз так, то меткой можно закрывать разрывы. И теперь, когда моя теория оказалась верна, мы должны действовать дальше, — он переводит взгляд на Кассандру и Варрика. — Сейчас не самое подходящее время для решения вашего конфликта. — То есть он, — есть в ее голосе неприятное презрение, — может закрыть и Брешь тоже? Кассандра очень медленно и нехотя опускает меч. — Возможно, — отвечает эльф и поворачивается к Андерсу. — Меня зовут Солас, — представляется он подозрительно дружелюбным тоном. Андерс сомневается, что заслуживает этого, но жаловаться не собирается. — Приятно видеть, что ты жив. Андерс давит удивленный смешок, едва не вырвавшийся из горла. Этого он не ожидал. — Он имеет в виду, что не давал метке убить тебя, пока ты был без сознания, — вставляет Варрик. Должно быть, все они об этом уже жалели. — Нам нужно добраться до передового лагеря и быстро, — говорит Кассандра напряженно, а потом она поворачивается к Варрику, и они тут же вступают в словесную перепалку по поводу того, нужна ли его помощь или нет. — Как я уже и сказал, — говорит Андерсу Солас, встав ближе, пока Кассандра и Варрик заняты друг другом, как старая супружеская пара, не определившаяся с цветом занавесок, — я никогда не видел подобной магии. Кассандра и остальные подозревают тебя, но мне сложно представить, чтобы маг был способен на такое. — Ты считаешь, что я здесь ни при чем? — хмыкает Андерс. Солас бросает на спорящих короткий взгляд и вдруг встает очень близко, понизив голос так, что услышать при всем желании сможет один лишь Андерс. — Я знаю это. Ты можешь не помнить, что произошло на Конклаве, но твой друг знает чуть больше. Впрочем, даже его воспоминания очень размыты и нечетки. Андерс холодеет. — Не волнуйся. Я ничего никому не сказал, — заверяет Солас. И добавляет еще тише. — И никто ничего не видел, кроме меня. Это… странно. Андерс ждал не такой реакции. Обычно его сразу же клеймили одержимым, или желали его смерти, или того, чтобы он убрался как можно скорее. Солас же выглядит удивительно спокойным и совершенно не тронутым тем, что в Андерсе живет дух из Тени. Спросить он ничего не успевает: Кассандра с Варриком как раз заканчивают спорить и отступают друг от друга, сойдясь на том, что Варрик отправляется с ними дальше, и Андерс честно старается не скривиться. — Нужна же тебе помощь, чтобы за ним присматривать, — добавляет Варрик, показав на Андерса рукой. Благо, не арбалетом. На дальнейшем пути Солас успевает рассказать Андерсу, что он никогда не бывал в Круге, и это позволило ему хорошо изучить Тень. Это объясняет его знания и некоторую развязность в колдовстве, но тем больше Андерс удивлен, услышав, что Солас сам пришел и сдался как отступник. Это ведь слишком опасно, и Андерс точно не стал бы так поступать на его месте, будь у него выбор. Солас говорит просто: Брешь не посмотрит, маг ты или нет, и все они теперь в одной тонущей лодке. Больше всего Андерсу хочется спросить про Справедливость, но пока у него нет возможности, и он, к сожалению, не знает, предвидится ли она еще. — Вот уж не ждал, — говорит Варрик после того, как они разбираются с еще одним разрывом. — что встречу тебя когда-нибудь снова. — Взаимно. Ты совсем не изменился. — А ты оброс. Признаться честно, не думал, что ты долго проживешь, после… Андерс улыбается. Невысказанной остается поправка «надеялся, что не проживешь». — Приятно знать, что ты думал обо мне, Варрик. Варрик хмыкает. — Какими судьбами здесь ты? — спрашивает Андерс. — Я должен был рассказать Ее Святейшеству о том, что случилось в Киркволле. Она должна была услышать историю из, так сказать, первых уст. Но… зачем ты пришел на Конклав, Андерс? — Я здесь ни при чем. Дальнейший разговор обрывает новый разрыв у укрепленного моста через очередное ущелье. Как упоминает Кассандра, лагерь как раз за ним, и в этот раз Андерс пробует закрыть разрыв сам, без помощи Соласа, вспоминая, как он перенаправлял энергию. У него получается, но руку сначала дергает болью, а потом она немеет на полминуты, и чувствительность возвращается с неприятным покалыванием. Ощущение такое, будто Андерс всю ночь проспал, положив на руку голову, и она отнялась. По крайней мере, он понял, как это должно работать. Подобная магия не слишком сложна в использовании, но эффект гораздо неприятнее, чем ощущение живого огня или электричества на пальцах. Угораздило же вляпаться… По приказу Кассандры открываются ворота. Как оказывается, на мосту умещаются солдаты, много каких-то ящиков с вещами и несколько палаток, у одной из которых закреплены большие хоругви с изображениями церковных солнц. У этой самой палатки их ждет уже знакомая Лелиана и мужчина в клерикальной одежде, жутко недовольный на вид. Андерсу снова думается о побеге. Конечно, храмовников никто никогда не переплюнет, но мужчины, относящиеся к духовенству, Андерсу тоже не слишком-то нравятся. Андерсу вообще много кто не нравится, но, как правило, эта неприязнь всегда взаимная, и люди вокруг начинают первыми. — Наконец-то, — говорит Лелиана, сделав пару шагов навстречу, как только они подошли. После она оборачивается к мужчине. — Верховный канцлер, это… — Я знаю, кто это, — отрезает он и выпрямляется, до того склоненный над столом. — И как верховный канцлер Церкви, я приказываю вам немедленно доставить этого преступника в Вал Руайо на казнь. Андерс, давно уже привыкший к всевозможным угрозам, лишь приподнимает брови, а через секунду слышит возмущение Кассандры, ступившей вперед. — Приказываете мне? Андерс был уверен, что она выдаст его личность. Кассандра наверняка хочет если не его смерти, то чтобы он получил заслуженное наказание за Киркволл и все, что последовало. Но она ничего не говорит об этом сейчас, вступая с канцлером в спор о полномочиях и преданности Церкви, и очень быстро этот спор перетекает к вопросу о том, что теперь делать, а после — в то, каким путем сделать это лучше. Почти не слушая, Андерс поднимает глаза на Брешь. Неизвестно, что вызвало ее, но он просто уверен, что все начнут обвинять магов, и от одной лишь мысли об этом ему становится тесно в собственной коже. Справедливость скребется и требует, что они обязаны проследить за этим, исправить, сделать все правильно. Андерс не знает, как. Голова просто раскалывается. Брешь вдруг вздрагивает, рокочет громко и новая волна боли лижет руку. Ощущения стреляют через кость и они очень похожи на дурную зубную боль. С зубной болью у Андерса проблем никогда не было: он знает, как излечивать самого себя. Но как вылечить это представления у него нет. — Мы должны торопиться, — голос Кассандры он слышит как из-под воды. Андерс моргает часто, силясь поднять глаза. Их режет, как песком, и держать веки поднятыми очень тяжело, а душащая слабость наваливается на него вместе с усилившейся головной болью, которая становится хуже от звуков и света. Андерс чувствует себя так, будто ему не под тридцать пять, а за двести. — Пойдем напрямик, — решает Кассандра, чем вызывает новый порыв недовольства от канцлера, но на этот раз он не спорит с ней слишком долго, очевидно, усвоив, что это бесполезная и безнадежная трата времени. Отдав еще несколько распоряжений людям вокруг, Кассандра уводит их по узкой горной тропе, круто уходящей вверх. Брешь все ближе, и теперь боль от руки растекается по всему телу, так что идти Андерсу тяжело, и он плохо запоминает дорогу. Слепо следует за Кассандрой, постоянно задаваясь вопросом, какого демона он по-прежнему здесь… и что он вообще здесь делает. Он не находит никакого ответа. Вокруг солдаты, снега и крутые склоны, поскользнуться на которых значит упасть и кубарем прокатиться до самого подножия гор. Когда ландшафт под тропой выравнивается, показываются развалины предместий храма, и идти становится проще, но разрывы появляются все чаще и, судя по ощущениям, на руке уже не осталось кожи, да и мясо дерут с нее по крохотному кусочку. Но Андерс то и дело кидает на ладонь взгляды, и ничего не меняется: небольшая царапина и больное зеленое свечение. Странно, но даже Варрика не слышно. Он подозрительно тих и серьезен. В Киркволле, помнится, гном был очень болтлив, и тогда это даже расслабляло. Сейчас же… Сейчас же нет ни сил, ни времени об этом думать. — Ты плохо выглядишь, — замечает Солас тихо и, кажется, участливо, когда еще один разрыв, висевший посреди развалин, был закрыт. Земля здесь противоестественно дыбится частоколом под сильным углом. — Будем надеяться, что когда Брешь будет закрыта, метка перестанет так влиять на тебя. Надеяться? Смешно и странно слышать, что кто-то может надеяться на то, что с Андерсом все будет в порядке. Он прекрасно понимает, что перестанет быть нужным в тот момент, когда Брешь закроется, и его точно отправят на суд, а потом — на казнь. Казнь — в лучшем случае. Если его усмирят, то… От одной мысли об этом становится так тошно, хотя, казалось, куда сильнее, но Андерсу не позволяют зациклиться на этой мысли надолго. Они добираются до той части руин, которые уцелели немного лучше, чем остальные, и тогда близко раздается очень знакомый голос и, как оказывается, лицо обладателя этого голоса знакомо ему тоже. — Леди Кассандра, — зовет он. О, демоны, еще одно знакомое лицо — это очень плохой знак. Андерс предпочел бы не встречать знакомых — ни со времен Киркволла, ни со времен Круга. Варрика ему уже хватило. — Вы смогли закрыть разрыв, хорошая работа, — продолжает он и, заметив Андерса, разом обрывается на последнем звуке. Закрывает рот. Открывает. Немного багровеет. Андерс надеется, что дело в морозе. Кассандра вздыхает. Андерс давит огромное желание отвернуться, потому что все внимание снова обращено на него. Меньше всего ему хочется, чтобы этот человек, этот храмовник узнал его. Прошло много времени с тех пор, как они виделись в последний раз, и Андерс предпочел бы, чтобы это время никогда не обнулялось. Но вот они здесь, и взгляд высверливает в нем дыру. Он заметно… повзрослел с Киркволла. И с Круга — тем более. И перья распушил. Андерсу кажется, Каллен узнает его не сразу. Или, может, узнавать просто не хочет. — Это не моя заслуга, — отвечает Кассандра, повернувшись к Андерсу, и тот пытается задавить дрожащее напряжение, растекающееся по груди. — Так вы были правы насчет того, что метка может… — он не договаривает. Опять смотрит на Андерса. — Это ведь?.. — Да, — отрезает Кассандра. — Где рыцарь-командор? Каллен разом вытягивается по струнке, будто услышал волшебное слово, и докладывает: — На передовой. Под Брешью. — Ей было велено ждать! — восклицает Кассандра, и Каллен немного теряется и приоткрывает губы, чтобы ответить, но Кассандра только рукой на него взмахивает, не требуя от него никаких объяснений. Тогда он снова переводит глаза на Андерса, и тот замечает, что ладонь храмовника лежит на мече. Андерсу хочется усмехнуться. В Киркволле Каллен его отпустил, не решился пойти против Хоук, отступил и позволил им всем уйти, даже не потребовав выдать мага, взорвавшего церковь. — Где Лелиана? — Тоже уже там… Кассандра издает странный рычащий звук, полный досады. — Забирай оставшихся людей и уходите отсюда, — велит она и отворачивается, быстрым шагом направляясь в сторону Бреши. Каллен не спорит с ней. — Да пребудет с вами Создатель, — говорит он только и отворачивается, уходя к раненым солдатам. Андерс ловит себя на том, что выдыхает и опускает плечи. Справедливость зол. Приходится напомнить Справедливости о том, что все это никогда не было об Андерсе, и он и его чувства здесь ни при чем. Но воспоминания человека настолько вплавились в воспоминания духа, что, возможно, Справедливость начал воспринимать их как свои собственные. — Идем, — окликает Кассандра хмуро. — Кудряшка не в духе, — роняет Варрик, когда втроем пробираются по руинам того, что когда-то было древними коридорами. — Кудряшка? — Ну, Каллен. Андерсу обидно за то, что даже Каллен удостоился прозвища от Варрика. — Я так действую на людей, — говорит он. — Высасываю их радость, когда они на меня смотрят. — Это уж точно. За дальнейшим обменом любезностями Андерс не замечает, как тяжелее становится дышать. — Здесь тебя нашли, — говорит Кассандра, заставив их обоих замолчать. Ее голос тяжелеет и вместе с тем звучит задумчиво-отстраненно. Изуродованная почерневшая земля дыбится каменными пиками, и вокруг — обугленные трупы людей, а гигантский разрыв, дающий начало Бреши висит высоко над землей, так, что его можно достать. Наверное. Брешь с этого ракурса только сильнее напоминает зияющую рану. От взгляда на нее болят глаза, а по венам бежит чистая энергия Тени. Завеса здесь тонка настолько, что духу проще всего проступить сквозь их физическую оболочку и показаться снаружи, но этого просто нельзя допустить. Впрочем, может, Андерс зря беспокоится. Раз уж его казнят или усмирят. У него все больше сомнений. Ему кажется, он вряд ли переживет сегодняшний день. За годы он столько раз думал о смерти, столько раз думал о том, что мечтает о ней, и даже сегодня он думал о ней тоже. А теперь она в непосредственной близости, руку протяни — буквально. И все же. Все же ему неспокойно от перспективы умереть здесь и сейчас. Это будет красиво. Правильно. С взрыва все началось, и взрывом все для него и закончится. Здесь погибло огромное количество людей. Все те, кто пришел на Конклав в надежде на изменения. Андерс помнит толпы страждущих, магов, храмовников, людей, эльфов, гномов и даже кунари. Но тел здесь гораздо меньше, чем всех их. Тень поглотила тела? Взрыв сожрал многих так, что остался лишь пепел? Известно, что завеса истончается в местах многих смертей, потому на полях сражений легко можно найти духов или даже демонов. Могли ли демоны занять трупы и давно уже сбежать? Солдат здесь было слишком мало, чтобы сдержать всех их. Здесь нет солнца, а от близости Бреши Андерса трясет. Внутренняя дрожь растекается по левой руке, сжимает за сердцем, сжимает ему горло, сжимает грудь, не дает дышать. Скоро их находит Лелиана со своими людьми. Андерс даже не оглядывается на нее, чувствуя, что просто развалится от любого неосторожного движения. Он лишь смутно слышит, как Кассандра распоряжается о том, чтобы ее люди окружили храм. В ушах шумит кровь. Мысли путаются. Больше всего Андерсу сейчас хочется оказаться где-то не здесь. Далеко-далеко отсюда. Далеко во времени — тоже. В Киркволле. В десять лет назад. Разрыв качается вуалью на ветру в густом прозрачном воздухе. Демонов пока не видно, но, как уже показала практика, они начинают лезть из щелей в пространстве, только если подойти слишком быстро. Тогда они чуют — и бегут, как на манок. — Этот разрыв появился первым, — говорит Солас, встав очень быстро, и только поэтому Андерс слышит его сквозь шум крови в ушах. Не будь все пространство вокруг залито ощущением и запахом Тени, Андерс бы почувствовал ее, преломленную через его тело. Они находятся на небольшом возвышении, это место когда-то было началом спуска в основной зал храма, и разрыв прямо на уровне головы. — Если закрыть его, то, возможно, Брешь тоже будет закрыта. — Возможно? — Еще, возможно, это убьет тебя. Андерс хмыкает и бросает взгляд на руку. — Похоже, это в любом случае меня убьет. — Давно пора, — вставляет вдруг Варрик, и это страшно на него не похоже, но слова не звучат грубо или зло. Он говорит скорее тем особенным тоном, какой все, что угодно, способен свести в подобие шутки. Солас окидывает их обоих долгим взглядом и поворачивается к Бреши. — Ты готов? — спрашивает Кассандра, окончив раздавать солдатам распоряжения. Андерс готов только лечь и жалобно заныть. Но кому какое дело. Поэтому он отвечает: — Да. — Значит, спускаемся. И осторожно. Стоит ступить на искореженную Тенью землю, как отчетливо слышится голос. Настал час нашей победы. Приведите жертву. Голос звучит одновременно внутри и снаружи. Течет по потокам Тени, проходящими через тело насквозь. Дорога идет по стенке кратера, оставленного взрывом. Храм окружен горами, когда-то бывшими в снегу и льду, но сейчас здесь лишь черные обугленные скалы. Какой же силы должен был быть взрыв, чтобы так изменить ландшафт? А чтобы оставить дыру в небе? И при этом не убить одного-единственного человека? Ближе к дну кратера из горной породы показывается… Это… Это красный лириум? Варрик громко и грязно ругается. Андерс находит в этом каплю облегчения: к красному лириуму гном питает гораздо больше ненависти, чем к нему. Лириум растет со всех сторон, а его крошка рассыпана по тропе. Андерса сразу же мутит, и он чувствует, как белеет, очень стараясь следить за шагами и не наступать на осколки. Лириум в чистом виде смертельно опасен для магов, и приближение к нему может окончиться плачевно. От красного же лириума обычные люди теряют рассудок в считанные часы. А маги? — Что это здесь делает и почему этого так много? — шипит Варрик в ужасе. Андерс разделяет его нелюбовь и страх к этой дряни чуть более, чем полностью. Ему кажется, его вот-вот вырвет. Он бросает короткий взгляд на Соласа, но тот по-прежнему кажется странно, даже удушающе спокойным. Может, он просто очень хорошо прячет то, что у него внутри. — Возможно, магия вытянула лириум из-под храма, — говорит он. — Осквернила его. — Не прикасайтесь к этой дряни, — предупреждает Варрик натянутым тревожным голосом. — Вообще не прикасайтесь. Кто-нибудь, помогите! — Это голос Ее Святейшества! — восклицает Кассандра в ужасе и недоумении. Тень способна создавать образы реальности и воспроизводить их. Но это происходит во снах. Андерс ни разу не видел и не слышал, чтобы подобное происходило наяву. Что здесь происходит? Что? Да, конечно, он был здесь. Он помнит, как пришел на Конклав, но совершенно не помнит, что было после. Ему сказали, что он вышел из разрыва, и за ним была женщина, но у него самого этих воспоминаний не было. И вот — подтверждение того, что все это действительно произошло, и Андерс в очередной раз задается вопросом, как вообще он вляпался во все это. Голоса теперь четко идут из разрыва. Иллюзия, зацикленные во времени воспоминания — чем бы это ни было, это звучит противоестественно и жутко. Метка на руке снова напоминает о себе — болью и зеленью. Вспыхивает под веками, поднимается лихорадочной дрожью по горлу. Беги, пока можешь, предупреди их! Непрошенный гость. Убить его. Сейчас же. Воспоминание вздрагивает и начинает прокручиваться сначала. — Ты был там! — Кассандра почти оглушает, остановившись у самого конца тропы и схватив его за руку больно. — А Верховная жрица… она… что мы слышали?! — Я не помню, — отвечает Андерс честно. Там, где должны быть эти воспоминания, абсолютная пустота, белый тревожащий лист. — Кому принадлежал еще один голос?! — Я не помню, — повторяет Андерс и дергает руку из ее хватки. — Это эхо того, что случилось, — говорит Солас, встав под самым разрывом. Он настолько опасно близко к нему, что за Соласа почти тревожно, но он совершенно спокоен и уверен, так непохожий на всех остальных. — Она просачивается через завесу. Разрыв закрыт, но непрочно. Тень прорывается, и это приводит к нестабильности Бреши. И к тому, что метка реагирует на все это, — он отступает от разрыва и оборачивается к ним, смотря на Андерса. — Тебе нужно открыть и снова закрыть его. Я полагаю, что метка способна и на то, и на то. Это не останется незамеченным по ту сторону, — он окидывает Андерса оценивающим взглядом, должно быть, здраво рассудив, что едва ли он будет способен сражаться в таком состоянии. Андерс чувствует себя едва способным стоять на ногах. — Значит, следует ожидать демонов, — говорит Кассандра и кричит солдатам, чтобы готовились. Андерс оглядывается. Этих солдат много. На возвышениях — лучники. Им ничего не будет стоить его застрелить. Идиотская будет смерть. Впрочем, что может быть более идиотским, чем то, что он пришел сюда, прервал некий ритуал и попытался… попытался… что? Спасти Верховную жрицу? В теории Андерс понимает, как открыть разрыв. Как закрыть, но наоборот, что логично и просто… но только все в той же теории. Солас снова встает к нему очень близко, вплотную, чтобы не кричать, чтобы быть услышанным, потому что сквозь тончайшую здесь завесу прорываются чуждые этому миру рокочущие звуки. Иначе его спокойный мягкий голос было бы не расслышать. — Когда ты откроешь разрыв, попытайся сразу же перенаправить энергию так, чтобы его закрыть, — говорит он, а его ладонь ложится Андерсу на левое плечо и некрепко уверяюще сжимает, направляя и показывая, как воспользоваться магией, чтобы добиться желаемого. Уверенностью Соласа заразиться не получается, но он рядом, и от этого… спокойнее. Спокойнее от того, что хоть один маг понимает, что здесь происходит. И что хоть кто-то из знающих о Справедливости не смотрит на них как на монстра. Даже сам Справедливость притихает. Андерс поднимает левую руку над головой. Шевелить ей больно. — Не отвлекайся на демонов, ими займутся остальные. Если ты закроешь разрыв, то демоны, что успеют вырваться в этот мир, ослабнут и не смогут прожить долго без связи с Тенью. Убить их будет проще. Гул от Тени поднимается такой, что Соласу приходится жечь ему ухо дыханием, когда он говорит. Андерс ненадолго прикрывает глаза и пытается сделать… что-то. Ощущается странно. Вместо жжения руку облизывает холодом, или Андерс уже просто не понимает, что чувствует. Дышать тяжелее, метка вытягивает все силы, что в нем еще остались, и колени подкашиваются. Солас неожиданно крепко хватает его под локоть, его пальцы смыкаются сталью с совершенно не свойственной для мага-эльфа физической силой. Разрыв вздрагивает, гудит в костях и растягивается по пространству, выплевывая сразу несколько сгустков света. Тень волной хлещет в мир, затапливая кратер. Тело ватное. Как не свое. Андерса сильно качает. Он почти падает. Не может дышать. Кажется, его удерживает Солас (и Справедливость поддерживает их тело тоже). Слышится рев, характерный для очень большого демона, и Андерс дергается, но Солас торопливо напоминает. — Не отвлекайся. Тень вскипает на коже и под кожей. В глазах и во рту. Шипит в ушах. Запах дождя забивает нос, и он столь силен, что не оставляет ничего, кроме себя. Закрыть. закрыть закрыть закрыть Руку охватывает онемением. Оно растекается к плечу, на грудь, на всю левую половину тела. Ощущение Тени проламывается через все тело. Оно похоже на резкий ветер, пробирающий до костей, но густой и плотный, как вода. И вязкий воздух просто не льется в легкие. Телу становится слишком много, но через край никак не польется, и взволнованный Справедливость, запертый в нем вместе с Андерсом, ни капли не помогает. Завеса вздрагивает. Разрыв смыкается столь быстро и резко, что раздается громкий хлопок, а вырвавшаяся волна энергии сносит с ног, подбрасывая в воздух так легко, как ветер подбрасывает палые листья. Андерс бьется спиной и затылком, но не чувствует этого. Справедливость обжигает его горло и глаза, вырываясь, чтобы защитить их общий сосуд. Под веками зелено.