На столе стоит стаканчик двойного американо со сливками без сахара.
У Тэхёна вот-вот что-то внутри луснет от мандража, что цепями окольцевал его тощенькое тело. Он не находит себе места и воздуха для обычного вдоха, когда учитель Мин каллиграфичным почерком выводит на доске тему урока по зарубежной литературе и неторопливо разворачивается к классу с привычно каменным и стоическим лицом. Мятная чёлка слегка растрёпана, Тэхён усилием воли гонит из головы мысли о том, каково было бы её сейчас пригладить, пропустить пряди меж пальцев, слегка оттянуть их, добившись хоть какой-то реакции. Может, стона, может, матерного слова, может, расслабленного и такого интимного «Т э х ё н» с горячим придыханием.
У Тэхёна вот-вот вены вскипят от переизбытка эмоций, когда Юнги, словно издеваясь, осторожно опускается на свой учительский стул и взглядом цепляет стаканчик кофе рядом с вымученным планом урока, написанным от руки. На этот раз он уже не пытается приоткрыть крышечку ради любопытства. На этот раз он знает,
что это за кофе и от кого он.
Тэхёну отчаянно хочется испариться в тот миг, когда Лондонский пожар в его лёгких становится слишком невыносим. А ведь студент-практикант всего-то подносит стаканчик с горячим напитком к своему рту, одна сторона его тонких губ тянется уголком вверх в едва заметной улыбке одобрения.
Так вот, какова улыбка Мин Юнги, когда ему что-то нравится…
Тэхён боится, что не выдержит, если Юнги ещё и взглядом его одарит. Это будет слишком, слишком сильно, слишком оглушающе, слишком много, просто… Вот просто слишком. Юнги и так уже
знает всё, и так уже видит, чувствует, наверняка, даже слышит, как Тэхён к нему с воем, с трепетом, с ужасом, с шёпотом, со всем сердцем, всеми непонятными чувствами, перед ним на коленках.
Юнги знает.
Ким подпирает рукой подбородок почти весь урок, кропотливо и тщательно прячет за костяшками пальцев некрасивый, выскочивший с утра подростковый прыщик и тихонечко молится на то, чтобы Юнги этого не заметил. Сегодня Тэхён выглядит уродливо, даже бабушкины старания с тональным кремом не скрыли отвратительный и отталкивающий недочёт. Сегодня от Юнги по-особенному сильно хочется прятать свои глаза за чёлкой цвета капучино и сидеть тише мыши, не подавая признаков своего существования.
А Юнги специально.
Специально будто бросает потешный взгляд и пьёт свой кофе от Тэхёна.
Тэхён решает, что остаться после урока сейчас будет чем-то сродни выбрать себе гроб и место на кладбище. Он не готов услышать от Юнги «спасибо за кофе», он не готов ничего ни услышать, ни прочесть что-то подобное в обсидиановых глазах. Он не готов даже пересечься взглядами дольше, чем на секунду, пока учитель Мин выбирает себе жертву, которую собирается мурыжить на предмет анализа прочитанного куска пьесы Шекспира. Он ни к чему не готов, если быть честным, потому что всё это настолько г л у б о к о, что Киму едва удаётся оставаться наплаву.
Чонгук теснится ближе к Чимину на переменке, по-идиотски лыбится своей кроличьей улыбкой всякий раз, стоит Паку на него посмотреть, и тут же притворяется дурачком, вовлекая в разговор Тэхёна. И так на рэпите всякий раз, стоит им покинуть классное помещение. На каких-то уроках ему «везёт» больше: Чимин сидит рядышком, доверчиво обсуждает с ним что-то о влюблённости их Тэ и всегда интересуется мнением Чонгука, волнительно вскидывая аккуратную бровь.
А Чонгук на манер китайского болванчика лишь мотает головой и поддакивает, когда на деле сам плывёт, как тот шоколад в раскалённой печке.
Тэхён был прав: влюбляться — это где-то действительно отстойно.
Они стоят в широком коридоре у персиковой стенки, когда Чонгук не в силах различить что-то ещё, кроме звонкого и мелодичного чиминового смеха, льющегося каким-то искристым светом, что прошивает Чона сквозным швом. Тэхён умеет смешить. Тэхён и сам смешной, и красивый, и очаровательный, и люди к нему тянут руки, прыгают за ним, таскаются хвостиком. Чонгука в ребро колет острая ревность от осознания, что Чимин смеётся вот так не от
его шутки. Нет, он помнит, как Чимин ответил, что Тэхён для него всё, но не в романтическом контексте; но Чонгуку этого всё равно почему-то мало, чтобы прекратить чувствовать себя ущемлённым, ущербным, оставленным где-то позади.
Он настолько падает в чиминов смех и вслушивается в него до последнего звука, что не замечает обидных слов со стороны. Что-то похуже
«Чонгука и его девочек».
Зато Тэхён, считающий чиминов смех чем-то привычным и не таким магнетическим, слышит каждую букву брошенных обидных слов. Он бы мог это стерпеть, мог бы притвориться, что ему всё равно, если бы только эти ублюдки не начали колупать совершенно больное и никогда не затягивающееся.
— Я себе даже представить не могу, как вы занимаетесь этим втроём. Чонгук, как ты вдуваешь двоим сразу? «Девочки» из-за тебя за первенство не дерутся между собой? — их с Чимином и раньше обзывали «девочками». Чимина — за низенький рост, изящные маленькие руки и хрупкую талию. А Тэхёна — за невозможно модельную походку и слишком смазливое личико, которое, почему-то все считают, может быть либо у девчонок, либо у пидоров. — Интересно, что об этом думают ваши родители? Как думаешь, Ким, твой папочка был бы рад, если бы узнал, какая его сын, оказывается, маленькая сучка?
И вот здесь Тэхёна откровенно ломает.
Вот здесь его кромсает на ленты.
Вот здесь ком уже подступает к горлу, давит на него изнутри, отчего в носу уже щиплет и жжётся в уголках век.
Они говорят о его папе в самом паршивом смысле. Папе, которого, Тэхёну кажется, он подводит каждую секунду, что живёт, и всё время пытается прыгнуть выше себя, чтобы призрак мог им гордиться.
Папе, которого Тэхён очень сильно любил.
Папе, которого Тэхён отправил на гибель тем блядским днём вместе со всей его семьёй.
У Тэхёна мутно в глазах, и он почти уверен, что издаёт истошный вопль, когда бросается на первого попавшегося задиру с кулаками. Чимин впутывается в драку не из личностного оскорбления, а конкретно из-за того, как это ядовито ужалило Тэ. Чонгук, что только недавно узнал всю правду, вступает в бой по той же причине. Пусть сколько угодно исходят белой пеной от своих смехотворных «Чонгук и девочки». Но они затрагивают слишком болезненное, говоря о Тэхёне
так. Но Чонгук не позволит. Не позволит разрушить то, что Чимин таким упорным трудом выстраивал все эти годы, что взращивал, о чём заботился. Он не позволит никому говорить
так о Тэхёне, потому что так же, как и Чимин, всей душой желает, чтобы эта дыра внутри Тэхёна заполнилась чем-то целительным.
Тэхён рычит, получает по носу до кромешного мрака в глазах и резкого отшатывания в сторону. На губах становится тепло и солоно, и что-то пачкает ему белую рубашку в сильном захвате чьих-то рук. Он уже на паркете, вымазан в мастике и похож на чумазую обезьянку, когда несколько сбежавшихся на шум учителей разнимают их. Поплывший взгляд находит несколько пар рядом стоящих ног, среди которых он узнает те самые ботинки, что рассматривал весь урок зарубежки, чтобы только не смотреть Юнги прямо в лицо.
Юнги.
А паршивей всего становится оттого, что он, похоже, всё видел.
Тэхён судорожно дышит, грязными ладонями с воспалёнными костяшками утирает свои горячие слёзы и разом растирает по щекам кровь, что капает ему из левой ноздри. Периферийным зрением он подмечает, как Чонгук с рассечённой бровью бережно перехватывает чиминово предплечье и осторожно интересуется, в порядке ли Пак.
— Что вы здесь устроили? А ну, быстро вернулись в свои классы! — шипение суровой учительницы географии всегда почему-то приводит всех к желанию не попадаться ей на глаза.
Тэхён ещё несколько раз всхлипывает, когда чувствует ток, пущенный по телу от лёгкого прикосновения к его плечу.
— Тэхён, — Ким безошибочно узнаёт этот голос. Даже если стоит спиной. Даже если не видит лица. — Пойдём со мной.
Юнги перехватывает его за запястье, длины его тонких пальцев с ярко выраженными суставами хватает полностью, чтобы подушечки соприкоснулись друг к другу. Тэхён не думает долго, когда его аккуратно ведут подальше от толпы и возвращают в кабинет зарубежной литературы, закрывая за ними дверь. Он пытается прекратить плакать и с ужасом осознаёт, что он весь такой растрёпанный, помятый и грязный перед студентом.
— Прости,
хён, — Ким ёжится под напористым взглядом, снова трёт свои глаза, и теперь в них уже жжётся больше от попавшей грязи, нежели от слёз.
— За что ты извиняешься?
— Ты всё видел…
Юнги до умопомрачения бесстрастен в любом своём действии: спокойно извлекает из кармана своего дипломата носовой платок и равномерными шагами направляется к маленькому умывальнику в углу классной комнаты, смачивая ткань.
— Не три глаза, — приказной тон в голосе делает своё дело; Тэхён чувствует себя солдатом, автоматически отзываясь на всё, что ему скажут.
Юнги тащит два стула ближе к умывальнику и на один из них опускается сам. Ему не требуется озвучивать свою просьбу подойти, Тэхён сам заплетающимися ногами бредёт в его сторону и безвольно падает на деревянную сидушку слишком близко напротив.
Срань.
Юнги смотрит прямо ему в лицо: замурзанное, заплаканное, вымазанное в крови, уродливо прыщавое на подбородке.
Юнги смотрит прямо ему в глаза: покрасневшие, слезящиеся, со слипшимися в грудочки тёмными ресницами.
— Позволишь?
У учителя Мин в пальцах немного ваты. Он не делает резких движений, когда осторожно затыкает ею тэхёнову ноздрю, останавливая кровь.
— Болит?
— Не-е-ет… — из-за соплей у гайморовых полостей тэхёнова буква «н» становится слишком носовой по звучанию. Он хрипит и собирает в кулак остатки мужества, чтобы перестать плакать.
— Точно? Сломанный нос — дело не самое приятное.
— Точно,
хён…
Юнги не задаёт лишних вопросов, он опускает прохладный взгляд на тэхёновы руки и берёт одну из широких ладоней парнишки в свою, приподнимая её поближе к лицу, чтобы свободной рукой с помощью мокрого платка убирать с кожи остатки грязи.
Тэхёну резко делается оттого жарко, галстук жадно передавливает место у ключиц.
Юнги.
Юнги, что смывает пятнышки мастики с его рук своим платком.
Промывает под холодной проточной водой ткань и движется невесомо по следующему участку: сначала у кистевой проступающей косточки, затем по центру ладони, перевернув её навзничь. Поддевает испачканный манжет и мажет мокрой тканью по линии рубашки поперёк виднеющихся под тонкой кожей вен.
Юнги.
Юнги, что кропотливо и с предельной осторожностью касается каждой ранки у Тэхёна на расслабленных кулаках.
Та же работа проделывается и со второй рукой, вычищается с медленным томлением, от которого у Тэхёна нездорово тянет в кишках.
— Это неправда… — он подаёт слабый голос, отыскав где-то в закромах остатки храбрости.
Учитель Мин поднимает на него взгляд, чем-то похожий по выражению на недоумение.
— То, что говорят эти мальчишки из старших классов… Это неправда,
хён.
— Что неправда?
— Чонгук-и и я… Мы не спим вместе.
— Почему ты говоришь это мне?
— Не хочу, чтобы ты верил слухам… Я… Мы с Чимин-и и Чонгук-и просто друзья. Мы не… Мы… Я никогда… Я ещё никогда…
Он смущённо мнётся, любыми способами пытается упрятать куда-то застенчивый взгляд, но Юнги подлавливает его всячески, словно учит его искусству выдерживать зрительный контакт с собой.
— Тэхён, — у Юнги слишком сильная аура, она давит Тэхёна тут же, прижимает к стенкам сознания, вдавливает в собственные кости — ни рыпнуться, ни дёрнуться. — Сделай ради меня глубокий вдох. Хорошо? Медленный. Спокойный, — и Тэхён в состоянии транса повторяет вслед за Юнги. Дышит. Болезненно, рвано. Никак не спокойно, как бы там ни внушал ему Юнги. — Умница. А теперь ещё раз. Медленный вдох и такой же выдох. Тэхён, мне плевать на сплетни. Я прихожу в эту школу из-за практики, которую мне нужно пройти для университета. Я провожу здесь от силы часа два с вашим классом, читая материал, который подготовил, обсудив его предварительно с вашей учительницей. Ничто больше меня не касается.
Но, тем не менее, Юнги здесь, смывает грязь с его рук и — о боже, господи, блять, нет — подвигается стулом ближе, смачивает свой серо-багровый носовой платок и касается им тэхёнового виска.
Сейчас он заметит этот отвратительный прыщ размером с лунный кратер.
Скривится, фыркнет от мерзости, брезгливо отползёт на по меньшей мере метр.
Уродец мелкий с этим прыщём.
Тэхён скулит, елозит по стулу, случайно бьётся острой коленкой об коленку Юнги, что безучастно смывает загрязнение с тэхёнового лба, зачесав невзначай тёмно-карамельные волосы к верху.
—
Хён…
— Что?
— Спасибо… — Тэхён несколько раз хлопает всё ещё мокрыми ресницами, а затем стыдливо смыкает веки как раз в ту секунду, когда студент-практикант принимается мягко омывать нежную кожу около его глаз.
— Все бы так поступили, Тэхён, — Юнги отрешённо спокойно пожимает плечами, отчётливо намекая на то, что в его действии нет ничего необычного.
Как он может быть так спокоен всё время? Почему его ничего не выводит из себя? Тэхён злится, рвёт и мечет от любого слова, его колошматит и выкручивает наружу всякий раз.
А Юнги такой… Непоколебимо ровный, воистину хладнокровный, даже сейчас, когда к Тэхёну так близко, когда с каждым прикосновением к его коже на лице двигается всё ближе к окровавленным губам и подбородку, на котором так и осела алая капелька, не решаясь опасть вниз, чтобы испачкать Тэхёну рубашку ещё больше.
У Тэхёна в кармане чёрных брюк дотошно истерит мобильный своей назойливой вибрацией. Почему-то Киму кажется, что экрану после такой взбучки наступили кранты, поэтому он не особо стремится проверять целостность, да и как он может, когда рука Юнги уже у его губ?
— Не возьмёшь трубку? — учитель Мин неразрывно таращится на него двумя безднами, чуть отклоняет голову вправо, терпеливо ожидая ответа.
— Нет…
Тэхён мычит что-то нечленораздельное и едва понятное даже ему самому.
Тихий выдох.
Тэхёну кажется, Юнги ощущает это тепло на подушечках своих пальцев через тонкую ткань, что всё так же осторожно омывает каждый миллиметр кожи, чуть давит на уголок рта, поддевает по воле случая пухлую нижнюю губу, оттягивает и тут же вминает её в кромку тэхёновых зубов, немного лезет в рот за зубы, вот-вот соприкоснётся с языком, в почти игривой манере цепляет верхнюю, а затем очерчивает контур с мучительной медлительностью и чуть значительным усердием.
Тэхёну кажется, он сейчас заработает себе инфаркт миокарда под таким давлением. Кажется, будто с ним случится инсульт, и кровь носом пойдёт уже не от чьёго-то кулака, а вот только от одного того, как Юнги касается его губ краешком долбаного носового платка.
— У тебя красивые губы.
И Тэхён буквально р а с п а д а е т с я, как те радиоактивные ядра теллура, потому что
Юнги считает его губы красивыми.
Блять.
У Тэхёна в солнечном сплетении делается щекотно от мысли, что сейчас, может быть, Юнги накренится корпусом вперёд, сократит между ними расстояние и поцелует его нежно-нежно, припадёт кончиком языка к местам, которые проглаживал пальцами через прохладную влажную ткань. И Тэхён постыдно расплавится под ним, замурлычет кошкой и вытечет со стула на грязный линолеум.
Но Юнги утилизирует последнюю кровавую дорожку у него на подбородке, притворяется, что не замечает тэхёнов прыщик, и медленно отстраняется от его лица, сминая в пальцах испорченный носовой платок.
У Тэхёна уходит несколько вечностей, чтобы вспомнить, как дышать.
Пока Юнги моет собственные руки, Тэхён пользуется моментом, чтобы заглянуть в разрывающийся телефон. Помимо пропущенных от Чимина, Чонгука и бабушки, он так же получил сообщения от Чимина, Чонгука и бабушки.
Чимин-а:
где ты? мы с Кук-и не можем тебя найти
Чимин-а:
нас отвели к директору, хотят видеть родителей
Кук-и:
хён, ты в порядке? мы с Чимином переживаем. ты не отвечаешь на звонки
Чимин-а:
я очень злой. скажи, что ты в порядке, пожалуйста
Бабушка:
Тэхён-а, мне позвонили из школы, сообщили об инциденте. Я ни в чём тебя не виню, мой мальчик, просто переживаю, ты не отвечаешь на звонки.
Бабушка:
Чимин сказал, ты и ему не отвечаешь. Тэхён-и, пожалуйста, не принимай слова тех мальчишек близко к сердцу. Я скоро приеду, просто подожди меня, малыш.
Кук-и:
родители Чимина не смогут прийти сегодня, как и мои. я проведу хёна домой и позабочусь о нём, не переживай, пожалуйста
Чимин-а:
мой батя отказался приходить
Чимин-а:
как всегда все дела мира важнее сына
Чимин-а:
я в порядке, сильно не задели
Чимин-а:
ты мне лучше скажи, как ты, я видел кровь, я очень беспокоюсь
Чимин-а:
Кук-и сказал, что проводит меня домой
Чимин-а:
глупенький, я говорю ему, что я в порядке, а он так настаивает
Бабушка:
Милый, пожалуйста, успокойся. Ты у меня лучший на свете, что бы ты ни сделал, и я горжусь тобой очень сильно.
Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
— Что такое? — Юнги разворачивается к нему лицом, рассматривает вопросительным с капелькой тревоги взглядом.
— Я сказал это вслух?! — у Тэхёна панически округляются глаза, и он почти подскакивает на ноги.
Юнги уже думает, было, повторить свою тактику правильного дыхания, когда Тэхён пробует успокоиться самостоятельно.
— Моя бабушка едет сюда, чтобы меня забрать…
— Хорошо, — Юнги прячет маленькую личную аптечку обратно в свою сумку. — Напиши ей о том, где ты.
Тэхён повинуется с дрожью в пальцах и печатает бабушке сообщение, пока Юнги укладывает все свои вещи. Его колкий взгляд проходится по Тэхёну снова, и студент-практикант считает нужным произнести это вслух:
— У тебя рубашка вся в капельках крови.
— Всё в порядке,
хён… Я переоденусь в футболку, которую таскаю на физкультуру.
— Но на улице прохладно. Ты замёрзнешь, Тэхён.
И Тэ кажется, он сейчас коней двинет от того, как Юнги выговаривает его имя.
Тэхён чувствует, как что-то бьётся по рёбрам изнутри, когда учитель Мин цепляется длинными пальцами за края своего вязаного свитера и тянет наверх для того, чтобы стащить его с себя. Выворачивает рукава, оставаясь в одной белой майке, и протягивает свой свитер Тэхёну.
У Тэхёна сохнет в глотке.
— Возьми. У меня ещё есть куртка, — студент-практикант чуть двигает в воздухе протянутой рукой с кивком головы, отчего встряхивается мятная чёлка. — Возьми.
Ким перенимает вещицу как-то сжато, с плохо скрываемыми обожанием, поклонением, обожествлением в глазах.
Ещё тёплый.
Мягкий.
Пахнет опаласкивателем для белья с ароматом утреннего леса и жимолости.
Юнги нарочито отворачивается, собирает остатки своих вещей со стола, пока Тэхён за его спиной неожиданно несгибаемыми пальцами путается в мелких пуговках, стаскивая испачканную рубашку с юношеского тела. Мягкий свитер приятно дразнит кожу. Он, конечно, висит на Тэхёне мешком, но сам Тэхён так любовно оглаживает чистыми руками крупную вязку и коротко зарывается носом в горловину, что ему плевать.
Сегодня он будет молиться на этот свитер.
Сегодня и во все те дни, которые этот свитер будет у него храниться.
— Спасибо, учитель Мин… — Тэхён запомнил не злоупотреблять этим дозволенным «
хён», потому что таким образом Юнги хочет чётко дать понять о разнице между ними хотя бы в статусе, уже не говоря о возрасте.
— Не за что, Тэхён.
Ему бы задохнуться этим свитером.
Ему бы сгореть от стыда, когда в классную комнату заходит его бабушка, осыпая Юнги тысячей благодарностей за то, что он побыл с Тэхёном рядом.
— Тэхён особенный мальчик, — она ласково прижимает его к себе и гладит ладонью по волосам, а Тэхён у её плеча густо заливается краской.
— Ба, не нужно… — он срывается на самый тихий неуклюжий лепет из всех, что когда-либо слышал этот мир, и упёрто отказывается смотреть куда угодно, кроме своих покрасневших костяшек.
Это дико странно, когда бабушка выражает к нему такую нежность на глазах у ничего не чувствующего Юнги.
— Спасибо, что присмотрели за ним, учитель Мин.
Юнги в ответ вежливо улыбается женщине и совершает глубокий поклон.
— Я рад стараться.
— Вы знаете, мой внук о вас всё время говорит!
У Тэхёна пульсирует голова от неловкости, и спрятаться нигде нельзя, потому что бабушка горделиво придерживает его за плечи. Остаётся только светить своими румяными щеками и глядеть куда угодно, но только не Юнги в глаза.
— Ба, пожалуйста…
— Он всё рассказывает о ваших уроках и том, какое восхищение вы вызываете у него, и как мотивируете читать книги и прививаете любовь к изучению английского языка.
Единственное, что ему прививают в данный миг, — желание умереть, когда сдают его со всеми потрохами вот так легко.
— Бабушка!
— Тэхён, имей уважение к старшим и не повышай на свою бабушку голос, — Юнги пользуется тем же приказным тоном, но более мягким в присутствии женщины, что не прекращает ласково оглаживать тэхёнову спину.
— Всё в порядке.
— Нет. Со старшими так разговаривать нельзя. Я хоть и специализируюсь на филологии английского языка, но обязанность любого учителя — научить детей манерам и хорошему тону.
— Теперь я понимаю, почему вы так заинтересовали моего Тэхён-и, — она широко улыбается, хлопает внука по лопатке и прижимает его к себе ещё более заботливо, а тому хочется закрыть лицо ладонями и здорово так прокричаться.
— Бабушка, — протяжно и низко стонет он, изнывая от невыносимого неудобства. Ему кажется, он сгорает, тушится на медленном огне в соусе из собственного стыда.
Пожалуйста, пусть это прекратится.
Всё ужасно.
Пусть они уже поскорее приедут домой.
Домой, и тогда Тэхён не вылезет из своей комнаты до конца своей жизни.
Как и из свитера, что дал ему учитель Мин.
***
Чимин почему-то улыбается придурковато, стоит ему закрыть дверь, до которой его проводил Чонгук. Он и при Чонгуке под конец улыбался так же, почти позабыв о том, что где-то в школе один Тэхён, вероятнее всего, тихо рыдал себе в колени, забившись в какой-нибудь туалетной кабинке.
Чонгук умеет отвлечь, и это как хорошо, так и плохо, наверное. Какой из Чимина выходит друг, когда он идёт и ржёт, как ненормальный, со смешных чонгуковых рожиц, не думая о Тэхёне?
Но с Чонгуком весело.
С ним…
Рядом с ним, на удивление, спокойно.
Он умело укротил разбушевавшуюся в Паке бурю во время неприятной стычки.
У Чимина саднит плечо, но он мужественно подавляет тяжкий вздох, понимая, что кто-то другой отгрёб больше, чем досталось ему: у Чонгука над чёрной бровью образовалась воспалённая царапина, а у Тэхёна шла кровь носом. При таком раскладе ушиб плеча кажется детским лепетом на лужайке, поэтому Чимин не придаёт этому особого значения, по крайней мере, не такое большое, как это делал Чонгук, что настоял на том, чтобы понести его рюкзак, дабы Чимин не нагружал сустав.
Спорить с Чоном бесполезно, да и Чимин внезапно обнаружил в себе отсутствие желания сопротивляться ему.
Было приятно.
Приятно на какое-то время отвлечься и прекратить злиться на весь мир.
Он забрасывает на постель свой рюкзак и торопится снять с себя грязную школьную форму. После тёплого душа он ныряет в карман своей курточки за сотовым, где на дисплее высвечиваются девять сообщений от Тэхёна и два от Чонгука.
Чимин не знает, что движет им, когда первым он открывает свой чат с их новым другом, оставляя Тэ ещё немножко потомиться в ожидании.
Кук-и:
я успешно добрался домой, хён, не волнуйся
Кук-и:
ты очень классный собеседник. может, как-то сходим погулять?
Классный собеседник? Чимин почти ничего не сказал, пока они шли к его дому. Это был Чонгук с его монологом, а Чимин лишь всячески пытался не сложиться вчетверо от взрывного смеха, от которого до сих пор отходят скопившиеся мокроты и сипит горло.
хорошо, что без приключений
я ничего не говорил, ты лишь смешил меня
Кук-и:
с тобой весело смеяться.
Кук-и:
как насчёт как-нибудь пройтись по парку после школы?
Кук-и:
и съесть по чизбургеру из новой псевдо-американской забегаловки на углу соседней от школы улицы?
звучит круто
надо будет сказать об этом Тэ
Чонгук что-то пишет, а затем стирает сообщение.
Кук-и:
я думал…
Думал, только ты и я?
Кук-и:
конечно, нужно ему сказать
о чём ты думал?
Кук-и:
ничего, хён, не бери в голову
скажи мне
Кук-и:
ничего такого, правда, хён
скажи мне, Чонгук-и
скажи
скажи
СКАЖИ
Кук-и:
мне нужно идти, хён
Кук-и:
подожди…
Кук-и:
ты читал сообщения Тэ? он что-то писал тебе? там взрыв просто
У Чимина стыдливо краснеют щёки, потому что сначала он начал отвечать на сообщения
не тому другу.
Пак открывает их общий с Тэхёном чат и замирает от количества слов от Тэ, которым нет ни конца, ни края. Вообще, им бы создать общий чат на всех троих, чтобы важные фрагменты не писать двум людям отдельно дважды…
Тэхён-и:
я официально счастлив
Тэхён-и:
и так смущён, что хочется умереть
Тэхён-и:
он помог мне отмыть грязь с рук, с лица
Тэхён-и:
он сказал, что ему пофиг на сплетни
Тэхён-и:
он смотрел мне в лицо и игнорировал мой ужасающий прыщ
Тэхён-и:
нки3шневш4етшае7шивоаоао
Тэхён-и:
он сказал что у меня красивые губы, когда стирал своим платком с них кровь
Тэхён-и:
ему понравились мои губы, он сам сказал
Тэхён-и:
я люблю его! я схожу с ума!
Тэхён-и:
хён, я как будто летаю
Тэхён-и:
а самое охренительное — он дал мне свой свитер, чтобы я переоделся в чистое и снял испачканную рубашку
Тэхён-и:
его свитер очень мягкий и пахнет жимолостью
Тэхён-и:
ЖИМОЛОСТЬЮ, ХЁН!!!
Тэхён-и:
что мне делать?
Тэхён-и:
в смысле, его нужно постирать и вернуть, типа
Тэхён-и:
а я не хочу ни стирать, ни тем более отдавать его
Тэхён-и:
я согласен пойти на твои танцы, я согласен на всё! я так рад!
