every 5 years

Тэхён совершенно не понимает, почему так и где он прокололся. Кажется, после того, как Юнги дал ему свой свитер, в котором Тэхён самозабвенно нежится по утрам, и после того, как он сказал, что у Тэхёна красивые губы, между ними должно было возникнуть хоть что-то большее. Речь идёт не о поцелуях, которых так жаждет младший из них, не о том, чтобы тайно держаться за руки после звонка и проводить вместе переменки, наслаждаясь обществом друг друга. Тэхён всему этому был бы очень рад, вот только Юнги снова ведёт себя так, будто они совершенно с разных планет, и их встреча — типичная случайность этой Вселенной. Тэхён к нему шаг. Юнги от него — десять. Возможно, учитель Мин смутился открытым напором тэхёновой бабушки. Возможно, ему нахрен не сдался влюблённый фрик, что, с подачи собственной фантазии, рисует его каким-то героем слащавых любовных романов. Вопреки тому, что Юнги пламенно рассуждает о таких героях на своих уроках зарубежной литературы, сам он, как Тэхён понял, не является поклонником подобных драм. Ему бы закрыться на все замки. Закрыться и никого не впускать. Поэтому, наверное, даже кофе остаётся на следующий раз нетронутым. Чтобы Тэхён не выдумывал лишнего. Юнги ему не сраный принц в начищенных до блеска доспехах. Он не герой, что с розами полезет в окно по ядовитому плющу, разодрав себе шипами кожу на груди. Юнги, собственно, вообще для него никто, просто студент-практикант, ему слишком идут водолазки и поучительный тон голоса, которому дико хочется внимать и подчиняться. Учитель Мин на этот раз даже после урока не позволяет остаться, отнекивается тем, что ему срочно нужно в университет на пары. Если бы Тэхён знал его хуже, подумал бы, что Юнги всячески сторонится и пресекает с ним любые крохи коммуникации из-за смущения, но Тэхён знает Юнги достаточно хорошо, чтобы понять: Юнги поступает так, чтобы Тэхён ничего себе не выдумывал. Потому что в оказании медицинской помощи после драки нет ничего особого. Потому что в свитере, что он дал Тэхёну, нет ничего удивительного. Потому что в факте осознания красоты и комплименте тэхёновым губам нет ничего серьёзного. Потому что принесённый Тэхёном американо со сливками — не более, чем прихоть самого Тэхёна, о которой Юнги напрямую его даже не просил. — Я не знаю, что делать, — смазанный, разочарованный выдох переплетается с порывистым тёплым дуновением ветра, что задорно играется с каштановыми прядями на макушке отчаявшегося паренька. — Я не знаю, что я сделал не так… Всё ведь было круто, он дал мне свой свитер, сказал, что ему нравятся мои губы… Тэхён так влюблён, что даже совершенно обыкновенную констатацию факта перекручивает на л и ч н ы й манер. Наверняка, Юнги имел в виду иное, но дурацкое сердце Тэхёна сейчас вряд ли переубедишь. Это мог сказать кто угодно. Бабушка не раз напоминает Тэхёну о том, насколько он красивый. И всё же голосом Юнги это звучит не так, как чьим-либо ещё. Чимин, что сидит рядом на лавочке у пришкольной территории, нервно мучает кромку своего манжета, вникая в тревожную разворачивающуюся драму в жизни его лучшего друга. Тэхён вот уже несколько дней не является физическим «центром» их отбитой компашки; Чонгук всё время оказывается рядом с Паком, смущённо хлопает пушистыми ресницами и задумчиво хмурится, рассуждая о той же проблеме, что и все: неприступность Мин Юнги. — Он сегодня не выпил тот кофе, что я ему принёс. Чимин с Чонгуком были свидетелями, так что каждому из них остаётся похлопать Тэхёна по плечу с чувством глубочайшего сожаления. — Я, наверное, совсем его отвращаю. Но он сказал, что ему нравятся мои губы… Чонгук придвигается ближе — их с Паком локти теперь соприкасаются, и если спросят, Чон промямлит, что это обыкновенная случайность. Это, наверное, в край тупо — слушать страдания одного друга, пока пытаешься быть ближе к другому. Он чувствует себя отчасти мерзко, отчасти хорошо, поступая так. Он ни в коем случае не против того, что Тэхён выговаривает им всё, что на душе, но Тэхёна всегда много, и у Чонгука почти нет времени на обычные разговоры с Чимином. — Попробуй заставить его ревновать… — он не успевает обмозговать эту мысль, она вырывается на волю раньше, чем ему того хочется. Чимин поворачивается к нему сходу и только сейчас понимает, что Чонгук к нему так близко. Близко, но отодвигаться почему-то не хочется. — Так и узнаешь, есть ли у него к тебе что-то… — Кук-и, наш ТэТэ ещё ни с кем не встречался. Как он может знать, как вызвать в ком-то ревность? Тэхён ничего не молвит, за него всё уточняет Чимин, что спасает его от неловкости и сухости в горле, вызванной подобным вопросом. Чонгук сейчас предлагает ему приударить за кем-то ещё? — Я же не говорю тебе засосать кого-то на глазах у учителя Мин, — он густо краснеет и даже не может представить себе такого раскованного и раскрепощённого Тэхёна, отважившегося на взрослые поцелуи с собственным языком у чьих-то гланд. — Просто думаю, что небольшой флирт с кем-то не помешает. — Я даже флиртовать не умею, судя по всему, — Тэхён удручённо укладывает свою голову на чиминово плечо и тушуется, вжимаясь в свой пиджак. Чонгук бы предложил ему использовать их с Чимином в качестве чудесных объектов для показушных ухаживаний, но это только подкинет дров в уже разведённый огонь школьных слухов об их ненормальной тройке. О «Чонгуке и его девочках». Остаётся только экспериментировать на ком-то извне. — Ну, за тобой и так гоняется стая наших одноклассниц, — наконец эту идею начинает поддерживать и Чимин, что неуверенно чешет свой висок костяшкой маленького пальчика. — Мне, конечно, претит мысль о том, что придётся кого-то использовать и дать лживые надежды, но если это сделает тебя счастливым, Тэ, я буду готов закрыть на это глаза. — Я не хочу никому давать таких надежд. Это больно, — Тэхён мягко перегибает свою руку через хрупкую чиминову спину, наобум находит чонгуково предплечье и охватывает его пальцами, показывая, что нуждается сейчас не только в Чимине, но в силу того, что сидит от них с краю, он не способен толково его обнять. — Просто подумай об этом. Тэхён притирается к чиминовой шее, и Чонгук почти ловит себя на искрящей ревности от такого обворожительного зрелища, а затем хватка Тэ становится более ощутимой. Будь Чонгук сейчас ближе к нему, чем Чимин, это была бы его шея, куда бы Ким уткнулся носом. Но Чонгуку хочется, чтобы так к нему прислонился Чимин, и это отрицать уже глупо. — Ладно. Я домой. Бабушка будет волноваться, если я задержусь, — Тэхён выпутывается из сплетённых в паучью сеть объятий и поднимается на ноги со скрипучей скамьи с отшелушивающейся краской. Невзирая на освободившееся место, Чимин не торопится сдвигаться, потому что вот так возле Чонгука ему необъяснимо спокойно. Тэхён слишком углублён в себя, чтобы заметить скованное напряжение между его друзьями. Он, наверное, и помыслить не может о том, насколько Чонгук сейчас радуется в душе, потому что Чимин от него не отстранился, всё так же по касательной елозит локтем по чонгуковой руке. И пока Чонгука уже во всю штырит от такого физического контакта, Чимин, испытывая покалывание в щеках, пока ещё никакое конкретное описание всему этому не даёт. Ему просто интересно, что последует дальше, потому что подобного с ним раньше не случалось. Тэхён обещает написать, как только доберётся домой, а затем торопится перебежать дорогу, пока для пешеходов всё ещё горит зелёный свет. Чимин не решается повернуться к Чонгуку лицом, потому что внезапно обнаруживает, что сделать это немного труднее без присутствия Тэ. Здесь только они, без Тэхёна и его любовной драмы. — Наверное, я тоже пойду… — выдавливая это из себя, Пак всё же не двигается, просто ему любопытна реакция Чонгука, который так же не спешит отсаживаться, соприкасаясь бёдрами. — Я провожу тебя, хён, — единственное, в чём он спохватывается, только в словах. — Кук-и, зачем? — Чимин смеётся мягко, звонко и недоумённо, искренне не понимая, почему Чонгук так с ним таскается, ведь вне школы никто, вроде, к Паку не пристаёт с издевками. — Мне всё равно в ту сторону, — прекрасно маскирует «я хочу ещё немного побыть лишь с тобой». Чимин только пожимает плечами и даже немного закатывает глаза, когда Чонгук галантно подаёт ему руку и помогает подняться со скамьи. У Пака слегка затекли ступни, поэтому он цепляется за первое, что попадается ему под руку, чтобы не свалиться — за откуда-то мощную руку Чона, которая подлавливает его даже раньше, чем тот успевает схватиться. — Держу, — шёпот оглаживает Чимину ушную раковину, потому что именно возле мочки сейчас расположены губы Чонгука. Ещё немного — и можно зубами легонько прикусить. — Ты не упадёшь. С такой крепкой, но отнюдь не удушающей хваткой — конечно, нет. — Спасибо. Чонгук держит надёжно, аккуратно, Чимину даже кажется, что с трепетом, и отпускает лишь тогда, когда Чимин в тысячный раз говорит, что всё хорошо. Отпускает с неуверенностью и каким-то нежеланием оторвать руки от чужих хрупких предплечий. Господи боже. Неужели у Тэхёна так же? Хотя Чонгук более хладнокровный и менее вспыльчивый, внутри уже — лохмотья от любого взаимодействия. — Пойдём. От Чимина пахнет грушами и карамелью… — Знаешь, мой папа устраивает литературный вечер в кофейне напротив его книжного магазина… — Чонгуку максимально неловко, потому что любая попытка пригласить Чимина хоть куда-то о д н о г о всегда заканчивается тем, что каким-то образом к ним приплетается Тэхён. — Там будет несколько разных начинающих писателей… Чон знает, что Чимину подобное по душе. Он любит уютные кресла, тёплые пледы, хорошие книги и вкусные чаи. Чонгук как-то отважился зачитать им с Тэхёном свой отрывок «не понятно чего», что на скорую руку настрочил на уроке истории… Тэ очень понравилось, а Чимин вообще сказал, что у Чонгука очень хороший и приятный слог. — Ух ты! Правда? — Чимин не кривит душой, ему действительно нравится запал их нового друга и то, как он любит своё дело. Это напоминает Чимину то, как он идентично горит танцами. — А когда это будет? — В вечер этой пятницы. Папа вообще, благодаря этому литературному проекту, хотел собрать деньги на небольшую благотворительность, но мне, по факту того, что я — его сын, удалось достать два билета бесплатно. Я подумал… Не хотел бы ли ты сходить со мной? — он кусает губы и вот-вот порвёт обветрившуюся кожицу от нетерпения. — Как друзья, конечно. Нет. Вот ни хрена не «как друзья», кому ты чешешь? Чимин пару секунд остолбенело смаргивает влагу с глаз, взъерошивает светлые волосы пятернёй и кусает себя за щеку изнутри. И думает. Им срочно нужен Тэхён для этого «как друзья». Потому что с Чонгуком рядом «как друзья» выходит весьма странно со всеми этими прикосновениями, которые Пак не может понять. Почему это Чонгук так к нему тянется и каждый раз норовит улучить момент, когда Чимин окажется без Тэхёна? Это странно. Чимин не привык к этому «без Тэхёна». Он даже не особо понимает, как это, если честно. — Погоди… Но билетов, как ты сказал, два… А нас трое… Ещё ж Тэ. Чонгук прячет своё разочарование за кашлем, и даже слишком переигрывает, отчего начинает раздражаться слизистая. Дерьмо. Ладно. Значит, в иной раз… — Ты прав, это глупо. — Нет, это, вообще-то, очень резонно, но жаль, что билетов только два. Я бы пошёл с удовольствием, но это будет неправильно по отношению к Тэхёну, не думаешь? Чонгук не думает. Чонгук кроет себя немым матом и скромно улыбается, соглашаясь со всеми чиминовыми речами. — Может, ты сможешь как-то достать третий? Ну, или я заплачу за него. Или скинемся все вместе. Боже, нет. Не нужно. — Да я просто верну их папе и всё. Потому что Чонгук хотел не «как друзья», а напрямую это сказать — не может, не знает, как. — Л-ладно… — Идём. Проведу тебя. Блять, Чонгук. Ну, вот что ты за бестолочь?

***

Тэхён страстно переспал с мыслью вызвать у Юнги ревность, и с утра за завтраком эта идея кажется не такой уж вредной и неправильной. Почему-то Тэхён сразу представляет себе, как ухаживает за какой-то своей одноклассницей, носит её сумку, сидит с ней за одним обеденным столиком, смеётся над безобидными шутками, слушает на двоих музыку в одном наушнике, разговаривает с ней о домашке, тянется рукой к пряди её длинных волос, чтобы заправить за маленькое ухо, усыпает её комплиментами и каждый день дарит ей какой-то цветок. Это греет ему сердце только тем фактом, что всё это безоговорочно должно происходить на глазах у учителя Мин. Поэтому нужно быть громче обычного и смелее, напористей, наглей. Тэхён заведомо готовится и настраивает себя на лучшее. Он ждёт от Юнги хоть какой-то реакции и почему-то уверен, что она последует. Он обсуждает свой план с Чонгуком, ему это и предложившим, будто тот знает все тонкости соблазна или элементарного флирта. — Просто скажи, кто твоя цель? — Не говори об этом так, пожалуйста. Я всё ещё боюсь обидеть её чувства. Мне нужно будет сделать всё так, чтобы она в меня не влюбилась, но её со мной взаимодействие что-то вызвало в хёне. — Так кого ты выбрал? — Чонгук спрашивает чуть мягче, стараясь понять, каково будет Тэхёну лгать кому-то и самому себе. — Логично, что никого на свидания ты звать не станешь, но комплименты сделать можно, — Чимин кивает им двоим в согласии. — По мнению твоего Юнги, они безобидны, раз он спокойно говорит о том, что у тебя красивые губы, а затем бросается в отступную. — Он не «мой Юнги». — Кого будем заставлять краснеть-то? — Дженни, — Тэхён несмело прикусывает подушечку большого пальца и опускает на стол свой угловатый локоть. — Мы неплохо с ней общаемся. Она кажется милой, да и у неё нет никого, кто заехал бы мне по роже за липовые подкаты. Она позиционирует меня как друга, но Юнги это знать не обязательно. Поэтому Дженни кажется хорошей кандидатурой. Тэхён, выбирая её в качестве «жертвы», даже подумал о том, чтобы сразу рассказать ей правду о его чувствах к учителю Мин, потому что во всяких голливудских фильмах с таким же сюжетом, где просишь помощи у друга во взывании к ревности в твоём краше, в итоге заканчиваешь большой любовью к своему другу. Так, типа, и не замечаешь, как столько лет любил и бла-бла-бла. А с Юнги иной случай. Юнги первый, кого вот так желает сердце. Оно будет каждый раз принимать Юнги с распростёртыми, блять, объятиями, вопреки любым насмешливым сопротивлениям разума. Как будто Тэхён научится его не любить. — Хм, — Чимин выпячивает пухлые губы и загадочно глядит вдаль. — Тогда скажи ей, что сегодня у неё красивый хвостик, а её улыбка выглядит особо очаровательно. Чонгук в миг косится на Пака так воспалённо, будто тот никак не наберётся смелости высказать это Дженни в лицо самостоятельно. От самой идеи, что Чимину может нравиться кто-то другой, становится почти дурно до тошноты. Хочется сразу стать лучше, хочется затмить собой всех. Только потом Чонгук поймёт, что ревность — это примитивное и тупое чувство, которое испытываешь из-за недоверия к своему партнёру и собственной неспособности удержать его возле себя не цепями, а неугасающим интересом. Но Чимин произносит это так спокойно, как опытный стратег, побывавший не раз в бою с победой за спиной — рассудительно, хладнокровно, без излишних эмоций: — Не переигрывай только. Твой Юнги очень умный, раскусит сразу. — Он не «мой Юнги», — Тэхён отчётливо напоминает во второй раз, и Чимин опять игнорирует это недо-возмущение, ровным счётом, как и Чонгук. — Не пялься в его сторону. Не поднимай на него взгляд весь урок. Будь сильным. Когда будешь рядом с Дженни, не смотри на Юнги, даже не пытайся покоситься. Мы с Кук-и сами будем наблюдать за его реакцией. А ты веди себя так, словно Юнги не существует, словно за учительским столом никого нет. — Ты загоняешь меня в угол, хён. Я не умею на него не смотреть. — Научись. Он с тобой холоден — и ты будь. — Но как? — Начни с того, что не поздороваешься с ним и ни разу не поднимешь руку для ответа, — Чонгук впрягается в составление плана, касается чиминового плеча, и тот даже немного ластится под неожиданное тепло. — Знаю, он вызовет тебя к доске всё равно, потому что ты единственный молишься на любое английское слово в заданной им домашке, но ты должен сделать всё так, будто тебе плевать. — В том-то и суть, Кук-и. Я не умею. — Что-то дерьмовый у нас план ревности выходит, — Чимин сводит брови к переносице, набираясь суровости во взгляде. — Если бы мы могли на урок поменяться телами, я бы всё сделал за тебя. — Именно поэтому ты у нас все планы и строишь, хён. Меня извечно останавливает собственная неуверенность. Трель школьного звонка насилует Тэхёну уши, а внутри зарождается не проглатываемый комок, что встревает у кадыка — даже дышать тяжко. Сначала Тэхён поступает как раз так, как ему Чимин с Чонгуком и сказали: он не здоровается, даже не пялится на него, понуро всматриваясь в учебник. Он интересуется тем, с какой, должно быть, досадой учитель Мин шарит взглядом по своему столу в поисках кофе, которого нет, но план не нарушает. На Юнги смотреть нельзя. Юнги его весь урок на удивление и не дёргает; у Тэхёна достаточно хороших отметок, чего не скажешь о других учениках. Единственное, на что Тэхён вымученно поднимает взгляд — часы. Ещё чуть-чуть — и нужно будет немного задержаться с Дженни в классе в присутствии Юнги. У Тэхёна сводит в рёбрах от сладостного предвкушения, он прикусывает пухлую нижнюю губу — ту самую, которую Юнги посчитал красивой, — и улыбается Дженни мягко. Девочка, что носит с ним одну фамилию, как-то по-кошачьи улыбается ему в ответ, ни о чём таком не подозревая, и Тэхён впервые начинает верить, что у него получится разыграть весь этот фарс, возможно, он даже внесёт во всё это какую-то отсебятскую импровизацию. После урока Юнги по привычке проглядывает свой план занятия со своими чёртовыми галочками на удавшихся пунктах, пока прощается с покидающими класс учениками. Чимин с Чонгуком вполне правдоподобно ведут оживлённый ниочёмный разговор, затягивая время, пока Тэхён прочищает горло и — не-глядя-не-глядя-ни-за-что-не-глядя-в-его-сторону — медовым голосом обращается к Дженни. Громко, как раз так, чтобы Юнги услышал. Девчонка успешно сидит на одной из первых парт, неподалеку от учителя Мин; тому остаётся только оторвать маленькие холодные глаза от бездушных строчек и посмотреть на то, какой душераздирающий вертеп при участии малыша Тэхёна разворачивается прямо перед ним. — Дженни, погоди… — Ты что-то хотел? — Да… — Тэхён вот-вот схлопочет себе тахикардию, но держится ровно. Ровно и в сторону Юнги — не дай, блять, Боже — не смотрит. Потому что Юнги не существует. — У тебя сегодня довольно милый хвостик, мне нравится. Тэхён не ошибся, когда выбрал для этого задания Дженни. Ему и раньше приходилось как-то к ней подмазываться, чтобы она дала списать ему химию. Наверное, поэтому фэйковый флирт даётся ему легче, чем это было бы, будь на месте Дженни другая. — Мне твои каштановые волосы тоже нравятся, — она отвечает ему в тон и в долгу комплиментов не остаётся. — Так что ты хотел? — Тут такое дело… М-м-м-м… Могу я проводить тебя до класса? И сумку твою понесу. Ничего не понимающая Дженни лишний раз не отказывается отдать кому-то свою тяжесть с «кирпичами». К тому же, это Тэхён, ему явно что-то нужно. — Ладно, — девчонка чеканит без лишних «зачем?», отбрасывает на спину тёмные волосы, собранные в высокий гладкий хвост, и поправляет шнуровку своего кеда на изящной, маленькой и худой ножке. — Ты, кстати, должен был мне за прошлый раз шоколадку, а я её до сих пор не получила. Тэхён бережно забирает из её тонких ручек сумку и в который раз подавляет желание посмотреть на Юнги. Пусть сгорит в незнании, о каком «прошлом разе» идёт речь. У Тэхёна могут быть всякие «прошлые разы» со многими людьми. — Я куплю тебе три шоколадки. Я помню, что ты любишь молочную с орешками. Пусть злится от факта, что Тэхёну может быть интересен кто-то ещё. Потому что мир на Мин Юнги н е с о ш ё л с я. — Ох, Ким Тэхён, какой же ты внимательный. — Я подмечаю всё. — Купи одну с клубничной начинкой, — Дженни поправляет свой восхитительный хвостик и проделывает путь к выходу. — Ну, ты идёшь? Ты же хотел меня к классу провести. А Тэхён медлит в движениях, потому что хочет, чтобы Юнги слышал каждое слово. — Зачем тебе клубничная? — он продолжает этот нелепый диалог и слышит, как за спиной у него давится смехом Чимин. Он и сам сейчас засмеётся, если честно, вот только истерически и громко, потому что желание посмотреть на Юнги обрывает ему каждый чёртов нерв пострунно. — Ты же любишь клубнику, дурачок. Вместе съедим, — девчонка кружится на месте, прижимая к груди одну-единственную книжку. Тэхён считает это хорошим довершением их плана и на этот раз не прощается со студентом, семеня через дверь за одноклассницей. У него под кожей всё плавится от накатившего жгучего стыда, когда он нагло врёт Дженни о лабораторной по физике, помочь с которой девчонка соглашается и без шоколадки, чисто по-дружески. А затем он торопится отыскать Чонгука и Чимина, что поджидают его за школой с тяжёлыми и кислыми лицами, лихорадочно спорящими о том, в каком виде всё будет лучше рассказать Тэхёну. — Ну что? Тэхён мог бы и сразу догадаться, наверное, постные выражения ни с чем не перепутаешь. — Прости, хён, — Чонгук виновато переступает с ноги на ногу, качает головой и подступает ближе к Чимину, вид у которого не более оптимистичный. И если Чонгук ещё как-то старается подать информацию более деликатно, стоящий рядом с ним Пак на аккуратность не разменивается. — Он ни разу не посмотрел, Тэ. Вот, блять, вообще, — Чимин срывается на откровенную агрессию и брызжет слюной. — Можно я пойду и придушу его? Ну, пожалуйста. Можно? Почему он вообще тебе так нравится? Что в нём такого? Просто высокомерная пустышка! Ему всё равно на то, что ты заигрывал с другими. Я бы уже приревновал давно, ну или кашлянул бы, там, чтобы только вы мне глаза с Дженни не мозолили, но твой Юнги тупо вперился в свои конспекты и даже взгляд не поднял! Как будто это не его нет, а тебя! Тэхён чувствует, как кровь ему отливает от лица, как немеют пальцы рук, которые внезапно абсолютно некуда деть. — Хён, успокойся, — Чонгук хватает его за плечо осторожно, но Чимин тут же уворачивается от прикосновения и распаляется лишь больше. — Нет! — Хён, все хорошо… — Ким выдавливает из себя слабенькую, едва похожу на себя улыбку, повторяет подвиг Чонгука в попытке угомонить Чимина с помощью прикосновения, и на этот раз Пак немного притихает, но всё ещё строптиво дёргается, борясь со всплеском ярости. — Слушай, разлюби его, а? Мне он не нравится. То, как это говорит Чимин, заставляет Тэхёна грустно засмеяться. Он знает, что снова потерпел провал, что снова будет лгать бабушке о том, что всё в порядке, и плакать в подушку, но прямо сейчас он смеётся от умиления, потому что Чимин — такой Чимин. Всегда за Тэхёна. Всегда на его стороне. — Ну, почему, тебя угораздило влюбиться именно в него? Скажи мне. — Хён, — Чонгук дёргает Пака за запястье, слишком нежно и аккуратно, и этого Тэхён уже не может не замечать. Он вопросительно и озадачено взирает на Чона, потому что в этот миг тот обращается и с к л ю ч и т е л ь н о к Чимину. — Мы можем поговорить? — А мы не говорим сейчас? — Чимин отвечает ему всё ещё колко, но его агрессия на самом деле не имеет ничего общего с Чонгуком. Он просто под горячую руку попадает. — Ну… Мы можем поговорить… Вдвоём… Чимин слишком быстро меняется в лице и бросает на Чонгука весьма подозрительный и недоверчивый взгляд, резко обрастая колючками — ну прямо маленький сердитый дикобраз. Чонгук уже не первый раз требует это «вдвоём», всячески отсекая Тэ. Чонгук больше не хочет с ним дружить? А Чимин всё думал, когда же настанут эти времена… — О чём нам говорить? Вдвоём, — Пак процеживает последнее слово по слогам и насторожено косится на Чонгука, который от такого стечения обстоятельств начинает резко и громко дышать. — Я, наверное… — Тэхён открывает рот, не понимая, что происходит, да и фразу он закончить не успевает, потому что Чимин его грубо перебивает на полуслове и собственнически хватает за сгиб локтя. — Нет, будь здесь. Если Кук-и есть что сказать, пусть говорит это сейчас, при тебе. У меня нет от тебя секретов. Но Тэхён понимает. Понимает, что Чонгуку сейчас нужно это «вдвоём», оно читается в этих перепуганных и неуверенных глазах, радужка которых выглядит отчего-то немного светлей, чем обычно. Потому что всегда есть что-то, что должно быть только на двоих. Потому что Тэхён считает, что, наверное, уже порядком всех задолбал своей истерикой от неразделённой любви. Потому что Чимин слишком добрый, чтобы сказать ему это напрямую, а у Чонгука уже сдали нервы. Тэхён думает, что проблема в нём, потому и улыбается им двоим ласково, даже Чонгуку, который ведёт себя непонятно, и, вероятно, сейчас начнёт говорить с Чимином о том, что Тэ их заебал со своим беспрерывным девчачьим нытьём. — Пожалуйста… — Чонгук шепчет тихим голосом, пялится на них обоих затравленно, болезненно, ещё немного — и со слезами на глазах. — Всё хорошо, хён, — Тэхён лишь вкрадчиво кивает Чимину головой. Пак не должен общаться т о л ь к о с одним Тэхёном. У него должны быть и другие друзья, и это нормально. Вопреки тому, что Тэхён весьма общительный, и к нему магнетическим образом притягиваются люди, здравую дружбу он построить не в силах, потому что дружба требует секретов, а проливать свет на то, как Тэхён отправил всю свою семью на смерть, ему не горит. Он уверен, что Чонгук знает. Возможно, Чимин не сдержал своё обещание и разболтал ему, но Тэхён готов простить им обоим, потому что ближе у него никого нет (и по секрету — не будет). И пусть секреты связывают, это не значит, что Чимин не может проводить время с кем-то ещё. С тем же Чонгуком, который, судя по всему, сейчас вообще, блять, молиться на коленях начнёт. Чимин немного смягчается во взгляде, становится встревоженным и лишь крепче пытается ухватиться за выпутывающуюся руку Кима. — ТэТэ… — Нет. Правда. Я вас оставлю. Всё в порядке. — Тэхён… — Я пойду домой. Нужно проветрить голову, а то бабушка снова увидит меня грустным и будет задавать миллионы вопросов. — Ну, Тэ… Но Тэхён напоследок улыбается им и стремится поскорее покинуть своих друзей, чтобы не мешать их разговору. — У тебя есть две минуты, — голос Пака суровей сурового, он не меняет температуры даже от вида взволнованного и беспокоящегося Чонгука, который провожает Тэ сожалеющим взглядом. — Давай, говори, что у тебя против Тэхён-и! И побыстрее, чтобы я смог его догнать и закомфортить. — Что? Хён… — И не ври мне! Больше всего я не люблю, когда мне лгут, Чонгук-и. Когда мне лгут и когда делают больно ТэТэ. А ты сейчас умудрился попасть по всем моим болевым точкам, так что я жду объяснений. — Ты всё не так понял… Чимин кладёт свои маленькие руки на тонкую талию и холодно смеётся. — Не так? А как мне воспринимать то, что ты, если куда-то зовёшь гулять, то приглашаешь только меня? Я понимаю, Тэхён громкий, где-то надоедливый, где-то очень эмоциональный, но это наш Тэхён, Кук-и! Как ты можешь так поступать с ним после всего? Как можешь оставлять его позади и предлагать мне то же самое? — Что? Чимин, я бы в жизни не… — Это из-за того, что я рассказал тебе о его семье, да? Из-за того, что он, якобы, сделал? Ты больше не хочешь с ним дружить поэтому? Так знай, что я его не променяю ни на что! У Чонгука сейчас что-то лопнет внутри, потому что с каждым брошенным Чимином словом его собственные слова куда-то испуганно прячутся по углам его сознания. — Я бы в жизни не причинил Тэхёну боль, он мой друг и таких у меня не было, и всё это совершенно не о нём, хён! Я и не прошу тебя его ни на что менять, Чимин. — Так чего же ты добиваешься, Чонгук? Скажи мне. Чонгук уже не знает, правильно ли он вообще поступил. Нужно было просто молчать. Смотреть на Чимина молча. Молча пускать на него слюни и ни коим случаем не показывать, что тащишься от одного случайного соприкосновения. — Забей, хён, — уже совсем тихо, сдавшись. Но Чимина такой ответ не устраивает, он бьёт туда же, сильней. — Нет! Скажи мне! В том-то и дело, что Чонгук не знает, как сказать это. Он не знает, как, глядя в эти чиминовы блестящие глаза, признаться ему, потому действия вопят громче слов, когда Чон в два шага не оставляет между ними расстояния и неумело целует чиминовы пухлые, так заманчиво расслабленные губы, которые тут же напрягаются от неожиданности под натиском чужого прикосновения. Он не притягивает за лацканы, не вешает руки на худые плечи, не касается ни щеки, ни шеи, ни чего-либо ещё; его руки просто дрожат, а затем они находят свой временный покой в карманах тёмных брюк. Поцелуй выходит тёплым, малость сухим, но безответным, и примерно этого Чонгук и ожидал. Ещё, скорее всего, пощёчины и какого-нибудь прозаичного «мерзавец», но Чимин просто стоит с опущенными вдоль туловища ладонями и пялится на него почти остолбенело. Чонгук отстраняется, машинально облизывает свои губы и смотрит так виновато, как щеночек, порвавший любимую подушку хозяина, которому вот-вот надают по морде скрученной газетой. — В этом всё было дело. Ты мне нравишься, хён. Больше Чонгук не произносит ни слова, он бросает в сторону застывшего Чимина торопливую тень улыбки и принимается удаляться, попутно пиная какое-то дерево носком своего кроссовка и обильно чертыхаясь в воздух. Чимин не сразу поднимает руку, чтобы пальцами дотронуться до своих губ. В его голове произошло массовое столкновение галактик.

***

Кук-и: надеюсь, ты нормально добрался домой, хён Кук-и: прости за всё, что было сегодня Простить? Чимин и не думал, что причиной всему могло быть это. Он устало ёрзает по простыням своей кровати, переворачиваясь со спины на живот, опирается локтями в мягкие подушки и скрещивает согнутые в костлявых коленках ноги. Он откровенно не знает, что написать в ответ и нужно ли вообще. Лишь растирает подушечкой пальца свои губы и мимолётно думает о туманной лжи Тэхёну, которой прикрыл весь этот цирк. Тэхён купился на эти расплывчатые, толком ничего не оправдывающие пояснения в силу моральной усталости и вечерней апатии, но не факт, что в его голову не закрадутся менее «светлые» мысли. Кук-и: мы можем просто сделать вид, что ничего не случилось? Кук-и: я не хотел, чтобы всё так вышло Кук-и: я хочу продолжать дружить с вами, если вы мне разрешите Кук-и: ты мне, наверное, не веришь, но я очень дорожу нашей дружбой Кук-и: мне искренне жаль Кук-и: прошу, хён Кук-и: давай сделаем вид, что ничего не было Кук-и: я понял свою ошибку. теперь всё будет делаться только с Тэ Кук-и: я раздобыл третий билет на литературный вечер папы Кук-и: давай сходим на него вместе с ТэТэ Кук-и: я переживаю за него, мне не нравится его плохое настроение Кук-и: больше никаких «вдвоём», я обещаю Кук-и: я тебя больше не поцелую, не волнуйся Кук-и: очевидно, что тебе было неприятно Неприятно? Да Чимин-то и не понимает, что чувствует. Он не таким себе представлял свой первый поцелуй, который Чонгук в наглую у него спёр. Несмотря на то, что после сытного ужина и зубной пасты на чиминовых губах не осталось ничего от поцелуя, они продолжают фантомно пылать. Чимин растирает их подушечкой пальца почти на автомате, без задней мысли, пока наблюдает за тем, как Чонгук пишет ему ещё одно сообщение. Кук-и: нужно вытащить Тэ развеяться Кук-и: хён, скажи, пожалуйста, что думаешь Кук-и: о том, чтобы пойти на литературный вечер Кук-и: не о поцелуе, об этом ты не должен ничего говорить Чимин и не знает, что сказать. Его нехило потряхивает, но в этом мало от чего-то противного. Он облизывает кончиком языка свои губы и наобум метит пальцами по миниатюрным клавишам на телефоне.

хорошо пойдём втроём

***

На Чимине бордовый свитер с горловиной, что обтягивает тонкую шею, весенняя курточка песочного цвета, а так же неброские брюки. На Чонгуке пацанская тёмно-синяя оверсайз толстовка (в неё ещё минимум Чимин поместится), капюшоном накинутая на голову с принтом какого-то неразборчивого граффити, зауженные чёрные джинсы с рваным коленом и торчащий из-под ворота наушник. Тэхён снова между ними, своим присутствием разряжает обстановку, вырядился, как истинный эстет на какой-нибудь выставке дорогущих картин художника-сюрреалиста: атласная изумрудная рубашка, свободного покроя молочные штаны, серое пальто едва ли не в пол, ещё и берет скрывает макушку. В довершение образа — очки на переносице, что делают его схожим с каким-то литературным критиком в его пятнадцать. Чимин не смотрит в сторону Чонгука, не смеет воззвать к ещё большей неловкости, что уже царит между ними, а Чон, в свою очередь, отвечает тем же. Тэхён согласился неохотно, хотел поунывать дома за просмотром какого-нибудь плаксивого зарубежного фильма, оттяпавшего «Оскар», но Чимин умеет с нажимом требовать и пинками выпихивать из зоны комфорта. Все трое чувствуют себя не особо круто, когда располагаются за одним столиком. Чимин изучает карту меню дольше обычного, пока Тэ перебрасывается парой-тройкой слов с Чонгуком, одетым так, словно припёрся на какой-нибудь рэйв в прокуренном клубе, а не на вечер чтения литературы с высокопарными витиеватостями слов. В конечном счёте Чимин заказывает себе какао с пенкой и дополнительной шоколадной стружкой, а потом тихо дивится тому, что Чонгуку приносят такой же напиток. Ненавидя кофе всем сердцем, Тэхён находит умиротворение в кружке ароматного мятного чая с мёдом, лимоном и лавандой. Чимин невольно подмечает, как одна из официанток на кокетливый лад приносит Чонгуку пирожное, которое он и не заказывал, и под драматически-угрюмый кусок зачитанной поэзии каким-то бородатым писателем про бездну, Чонгук вежливо отказывается от угощения. И Чимину почему-то становится хорошо. Он делает глоток своего какао, усиленно топя задатки улыбки в тёплой чашке. В следующий раз к Чонгуку ненавязчиво пытается подкатить юная поэтесса, попросившая его выйти на импровизированную сцену для помощи в прочтении её пьесы. Чимин как-то сдавленно и нездорово дёргается, когда девчонка уверенно тащит Чона за собой на сцену и вынуждает его сесть на стул рядом. Её пьеса — а о чём ещё вообще можно писать? — о любви, и Чонгук ей необходим как образ мужчины, перед которым она распинается в своих чувствах. Свет софитов как-то уменьшает его габариты, мягко оглаживает чонгукову фигуру, что нервно пытается усесться поудобней под взором пятидесяти пар глаз, устремлённых на него. Чимин секундно ловит себя на мысли, что Чонгук очень красивый, когда вот так стеснительно улыбается, торопливо приглаживает топорщащиеся чёрные волосинки на затылке и притворяется, что чрезмерная экспрессия девчонки не вгоняет его в испанский стыд. Чимин наблюдает не за девчонкой — за Чонгуком, — пока заворожено слушает её душещипательный монолог. И что-то в Паке с треском ломается, когда поэтесса хватает Чонгука за запястье и вынуждает его посмотреть ей в лицо. — Эй, ты в порядке? — что-то замечающий, но ничего не понимающий Тэхён осторожно толкает Чимина в предплечье и косится на него в ожидании ответа. Чимин не может понять, в порядке ли он, но речь девчонки ему определённо не… Нет, речь, вообще-то красивая, вот только сказана она Чонгуку, и почему-то именно это червями неприятно раскурочивает Паку неопределённую местность в солнечном сплетении. — В порядке, — он снова пытается солгать, хотя сам терпеть не может враньё. Глупо, правда? Чонгук просил притвориться, будто ничего не произошло, и он придерживается своих слов, чего позорно не скажешь о Чимине. После их поцелуя и самого паршивого признания в чувствах на свете Пак, как на зло, только и думает о том, что у Чонгука удивительный разрез глаз, мощные плечи и что смеётся он к р а с и в о. Он думает о каждой девчонке, что бегает за ним, строит ему глазки на физкультуре после какого-нибудь норматива, о том, как красиво пишет Чонгук и как он может петь, когда они на мальчишнике у Тэхёна слушали стыдливую попсу девяностых под пачку вредных чипсов и арбузной газировки. Чонгук, с ног до головы облитый чужими овациями за свою феноменальную роль в отрывке пьесы, неловко протискивается к своему месту, и Чимин опять начинает нарушать их «ничего не было». Он мелко косится на поджатые чонгуковы губы и озадачено трогает свои под предлогом того, что запачкался какао. — Ты был великолепен, Кук-и, — Тэхён издевательски дёргает его за шнурок капюшона, отчего на щеках у Чона появляются красные пятна. — Я не сделал ровным счётом ничего… — он лишь бормочет глухо, сильнее забиваясь вглубь своего капюшона. — Чимин-и бы с тобой поспорил. Да, Чимин-и? Игривое и внезапно радостное настроение Тэхёна сейчас ни Чимину, ни Чонгуку не на руку, они оба сжато тянутся к своим пустым чашкам и притворяются, что пьют воздух, ведь какао на дне давно нет, только остатки молотого кофе — хоть бери и гадай. — Ага. Тэхёну этот вечер нравится взаправду, он без умолку трещит о выступлениях, пока Чимин рассматривает реку Ханган под мостом, а Чонгук провожает взглядом машины по правую сторону от тротуара. Пусть лучше Тэхён говорит о поэзии, о нелепости перформанса Чонгука и том, как Чимину «понравился» эпос про фруктовые деревья, чем вспоминает о Мин Юнги. — Спасибо, что вытащили меня, — он обхватывает их двоих за запястья и с нежной переглядкой пытается достучаться до хотя бы одного из них. — Мне это было нужно. — Всегда пожалуйста, хён, — Чонгук реагирует раньше, улыбается ему лёгонько, а затем снова окунается себе же в голову, в пруд своих же чертей. — Это Чимину спасибо. Он настоял на всём этом. Я просто достал билеты. — Что теперь будешь делать? — Пак пробует начать тот самый з а п р е т н ы й разговор, подступает к Тэхёну на шаг, чтобы обнять его, если эмоции снова возьмут над Кимом верх. — Ничего, — он лишь пожимает плечами. — Ничего не буду делать. Просто буду любить его вот так, как есть. А что мне остаётся? — Мне это не нравится, Тэхён-и. — И мне. Тэхён лишь грустно улыбается. Грустно, но широко, так как умеет только он. — Я пойду домой, нужно английский учить. Не переживайте, я в порядке, правда. Мне действительно понравился этот вечер. А как он понравился ребятам… Вот просто словами не описать. Когда они остаются одни под неловким освещением уличного столба на полупустой улице, Чимин принимается непослушными пальцами застёгивать свою куртку на заклёпки. Горловина свитера отчего-то начинает нещадно давить на гортань, хочется оттянуть её и в таком положении чапать домой, вдыхая прохладный ночной воздух. Чонгук рядом с ним неуютно мнётся, неприятно издевается над мелким камешком под подошвой, которым царапает плиту асфальта. Он не знает, стоит ли предлагать провести Чимина до дома после всего, ведь они договорились: ничего не было. — Вечер был хорошим… — лучше Паку не начинать подобные разговоры. Не тогда, когда Чонгук поднимает на него свои большие и печальные глаза, в о т т а к вглядываясь. — Хорошим, — вторит он негромко на сорванном выдохе. — Что будешь делать? Чимину не нужно уточнять конкретно, что он имеет в виду, этот же вопрос был задан Тэхёну минутами ранее, и ответ был предельно честен. Честностью отвечает и Чонгук, запомнив, что Чимин н е н а в и д и т, когда ему врут. — Не беспокойся обо мне, хён. Я как-то справлюсь. Чимин вот-вот рэпнет от пугающего внутреннего протеста, что идёт в колоссальный разрез с собственными убеждениями. Ему не хочется, чтобы Чонгук «справлялся», и к этому он приходит только сейчас. — Я пойду, хён. Спасибо за вечер. У Чонгука удивительно широкая спина, за которой Чимин может укрыть себя полностью. Пак что-то мямлит в сторону своей персональной благодарности и не может сдвинуться с места, когда Чонгук вот так легко плетётся в обратном к кофейне направлении, оставив его одного. И Чимин уже не выдерживает. Он не может смириться с этим недовольством, что отчитывает его разум, с этими грустными большими чонгуковыми глазами и жжением, которым опять воспылали его губы. — Чонгук! Его голос изрядно хрипит и почти непохож на его собственный. Чонгук оборачивается, застывает, и проходит по меньшей мере десять вечностей, пока Чимин не срывается на бег, чтобы нагнать Чона, такого высокого, такого уютно, тёплого, большого, мягкого, надёжного. Чона, что наглым образом стащил у него поцелуй и не позволяет об этом забыть. Чимин тормозит в аккурат в полушаге, чтобы не вписаться в грудную клетку худым плечом. У него, как и у Чонгука, уже напрочь перебито дыхание, воздух выходит рвано, скомкано и почти болезненно в силу нехилых нервов, от которых штормит их обоих. — Я… Что, если я не хочу притворяться, будто ничего не было? — Чимин приподнимается на носочках, заглядывает в две эти обворожительные бездны и не понимает, что это такое. Он не умеет вот так, нежно, с чем-то большим, чем к Тэхёну. Но с Чонгуком этого хочется, хочется этих летающих ласточек в груди и электропроводов с током у вен. Чонгук снова не спрашивает разрешения, он снова приникает к чиминовому лицу губами и на этот раз очень осторожно, почти изучающе, касается его затылка. На этот раз Чимин уже не ждёт расторопно, пока всё прекратится, он заведомо расслабляет губы и с непривычки бьётся о кромку зубов Чонгука своими. Отстраняются и ржут, как два конченых идиота, морщатся от лёгкого звона в челюсти, прикрываясь пальцами. — Прости, я не особый профи в поцелуях, — Пак расплывается в неуклюжей усмешке, бросая все свои силы на то, чтобы погасить остатками своего льда тот пожар, что охватил джунгли его мыслей. — Я никогда раньше не состоял в отношениях… — Я тоже, хён. Знал бы ты, как я себя ужасно чувствовал, поцеловав тебя тогда. Это был мой первый поцелуй, и он был кошмарен, я знаю. — С моей стороны было ещё ужасней, Кук-и. Я тупо стоял, словно вкопанный, и даже тебе не ответил. — Ты не должен был. — Но я хотел… — Чимин тут же исправляется и перехватывает чонгукову ладонь, как-то более з н а ч и м о, чем это получается с Тэхёном. — Я хочу. Хочу попробовать… Для меня никогда никого не было, кроме Тэ, я посвятил ему всё, что мог, и буду посвящать. Но… Я не могу отрицать, что ты после того поцелуя третируешь моё нутро и не выходишь у меня из головы, и я всё чаще думаю о тебе, и том, как горят мои губы после того поцелуя. И я сегодня дважды поймал себя на чём-то вроде ревности, пока официантка крутила перед тобой задницей, и пока тебе на сцене признавались в наигранной любви, и мне это дико не понравилось… И ты… В общем… Ты тоже мне нравишься. И я хочу попробовать… Чонгук дарит ему третий поцелуй, более мягкий, слаженный, он находит положение, при котором собственный нос не кажется упирающейся преградой, и внимательно прячет зубы, чтобы не повторилось их прошлое фиаско. — Видишь, третий поцелуй уже куда более адекватный, — его шёпот беспокоит уголки чиминовых губ, растянутых в счастливо-ленивой улыбке. — Можем поцеловаться ещё для практики. Я не против. — Как скажешь… Чиминово нутро выполняет успешный кульбит, пока Чонгук неторопливо лобзает его покрасневшие губы и по ходу учится их слегка прикусывать. Ощущения дико непривычные, особенно тогда, когда чувствуешь остатки какао на чужом рте и влажные нити их объединившейся слюны. У Чимина такое — аж до вертолётов в глазах, нужно к такому будет ещё привыкнуть. — Не проведёшь меня домой? — Конечно, хён. Они ещё пока не решаются толково взяться за руки, каждый отходит от нежности поцелуев по-своему, но то и дело бросают друг на друга слегка ошалелые взгляды, понимая, что смысла прятаться нет — оба скоропалительно учатся всему в равной степени, поэтому и стеснение общее. — Ты прости меня за то, что я на тебя взъелся, Кук-и. Просто ты меня знаешь: я за Тэ любому оторву яйца. За Тэ и за тебя. Я больше никогда не стану в тебе сомневаться, обещаю. — Всё в порядке, хён. Я ничуть не обижен. Немного возмущён твоим недоверием, но больше очарован тем, как ты всегда стоишь за него горой. Это было первым, что меня в тебя так задело и заинтересовало. — Мы… Мы скажем Тэхёну? Этот вопрос привносит оттенок стального напряжения в невообразимо трепетную атмосферу, что летает над ними пушистым облачком. — Я не знаю, хён. Глядя на то, что у него всё так паршиво, он может лишь расстроиться. Или наоборот, это его осчастливит. — Вот и я не знаю. Я ненавижу ему лгать и что-то от него скрывать. — Да. — Ладно, мы об этом подумаем на днях. А теперь давай просто пройдёмся вот так, вдвоём… Чимину это «вдвоём» уже начинает нравиться. Даже больше, чем того хочется, наверное.