every 5 years

Тэхёну кажется, что малое, что он может сделать для Юнги в ответ на соглашение в репетиторстве, да ещё и бесплатном, это снабжать его кофе всякий раз, стоит им пересечься, и быть персональным поставщиком. Кофеина студент употребляет много, по несколько небольших бумажных стаканчиков в день. Разумеется, мальчик не станет спрашивать, почему у Юнги такая нездоровая любовь к напитку, который Тэхён сравнил бы с каким-то смертельно опасным ядом на вкус. Это не его дело, конечно, вот и лезет за ответами в интернет. Наверняка, Юнги сильно устаёт со всеми этими семинарами, лекциями, курсовыми работами и планами уроков, которые нужно писать от руки. А тут ещё и Тэхён со своим «научи». — Тэхён, — Юнги холодно — но подросток уже привык — смиряет взором стаканчик у мальчишки в широких руках. Это как безмолвное «зачем?», которое учитель Мин ни за что из себя не выжмет. Ему достаточно лишь одного «Тэхён» и многозначительного взгляда, чтобы Ким подбирал для себя вариации интерпретаций самостоятельно. И, странно, но Тэхён ещё ни разу в таком не ошибся. — Нет, хён. Пожалуйста. Я уже знаю, что ты пьёшь много кофе, и тебе это нужно, чтобы не уснуть от усталости. Ты не хочешь брать деньги за наши занятия и всё равно тратишь на меня время. Хотя бы возьми кофе, прошу. У Тэхёна вот-вот затечёт рука в вытянутом состоянии, если студент не заберёт у него стаканчик с секунды на секунду. — Ладно. Садись. Тэхён припарковывает своё бренное тело рядом со своим репетитором за одним из квадратных столиков их библиотеки. Юнги уже полностью готов: перед ним лежит университетский учебник под идеальным углом, карандаш с ручкой покоятся чуть выше, тесно прислонены друг к другу. Только собственная тетрадь в клеточку порядком выбивается из общего созданного перфекционистического вида: она раскрыта и немного заломлена в хрустящих углах, на которых Юнги иногда, как Тэхён понял, рисует от скуки. Учитель Мин отставляет в сторону свой кофе и сосредотачивает всё внимание на том, как ученик достаёт из рюкзака чистый блокнот и много цветных ручек из пенала, чтобы выделять ими главные аспекты всего, что будет сказано и изучено сейчас и до конца самого урока. — Я готов, хён. К этому событию Тэхён подготовился особенно тщательно: по быстрому переоделся в чистую рубашку, пахнущую стиральным порошком с эссенцией вишни, причесал непослушные каштановые волосы (но чёлку так и оставил, она скрывает тот самый противный прыщик на лбу, что, как всегда, выскакивает в самый неподходящий момент), лишний раз прополоскал рот и зажевал мятную жвачку. — С чего мы начнём? — С того, что я спрошу тебя: твой интерес в изучении английского профессиональный или любительский? Юнги неторопливо хватается за свою ручку: клацает, выдавливает стержень, клацает и прячет его обратно. — Будет какая-то разница? — Тэхён старается не забывать медленно и глубоко дышать и не залипать на те самые пальцы, которыми учитель Мин играется с канцелярией. Длинные, тонкие, с невозможно красивыми узлами суставов. — От этого будет зависеть, чему именно я буду тебя учить. — Но английский же один… — Но подходы к обучению разные. Ты хочешь знать его на уровне продвинутого туриста, чтобы не возникало проблем в любом рандомном спонтанном диалоге, или ты хочешь думать на этом языке, знать, из чего он состоит, понимать принцип изложения толковых, значимых, глубоких, а не примитивных мыслей? Тэхён понимает, что выпаливает ответ с горяча, толком даже не обдумав опции. Юнги ведёт себя абсолютно непринуждённо, держит спину прямо, когда немного смещается на своём стуле. — Профессиональный. Потому что Юнги знает всё это п р о ф е с с и о н а л ь н о, не любительски. — Любительски — это когда я называю тебе слово, а ты тут же говоришь мне перевод. Профессионально — это когда я называю тебе слово, а ты говоришь мне минимум три синонима в ответ и какая разница в употреблении каждого. Любительски — это когда я говорю тебе слово, а ты мне по щелчку отвечаешь, где оно может стоять в предложении. Профессионально — я говорю тебе слово, а ты чеканишь мне его дефиницию, приблизительное происхождение, разбиваешь его на морфемы, анализируешь структуру и семантику, пишешь его транскрипцию. Любительски — это когда я спрашиваю тебя про типы условных предложений и разницу употребления Active и Passive Voice, и ты отвечаешь мне, что условных типов пять, а пассивный залог — когда действие совершается не субъектом, а над субъектом. Любительски — я скажу тебе «поцелуй меня», и ты смутишься, отделаешься щёчкой. Профессионально — я скажу тебе «поцелуй меня», и ты станешь самым нежным киллером. Любительски — я скажу «люби меня», и ты упадёшь в романтику, в сочинение серенад у окон. Профессионально — я скажу «люби меня», и ты подаришь мне своим телом и Рай, и Ад. — Я боюсь спросить, что ещё может быть в профессиональном подходе… — Тэхён спешно моргает ресницами и зажимает в кулачке зелёную ручку. Маленькие глаза Юнги с гагатовыми радужками не двигаются, они приклеены к Тэхёну, пока мальчик под таким эмоциональным прессингом думает, как ему не забывать дышать. — Профессионально, — учитель Мин возвращается к клацанью стержня, от чего Тэхён нервно проталкивает тугую слюну по сухой глотке. — Это когда я бужу тебя в 03:17 и спрашиваю, сколько междометий в английском, а ты мне с уверенностью отвечаешь, что их сто одно, — Тэхёна люто и безжалостно мурашит от мысли, что Юнги может каким-то образом пробудить его ото сна и прошептать горячим шёпотом на ухо этот никакой стороной не относящийся к романтике вопрос. Юное тело реагирует довольно странно от того, как он себе живо представляет эту картину: он возбуждается то ли от тонкостей теоретической грамматики, то ли от перспективы, что Мин Юнги будет нависать над ним — таким расслабленным, беззаботным, по-детски простодушным. Юнги может спросить это после поцелуя или перед ним, может лежать рядом с ним в постели или войти к нему в комнату. Тэхёну бы, наверное, нужно было прекратить всё это, всю эту фантазию, всё воображение, где Юнги забирает каждое его «первое»: первый поцелуй, первое свидание, первые отношения, первый раз… Нужно прекратить питать надежды и глупо ожидать взаимность, но он просто не смеет. От мысли, что Юнги может что-то шептать ему на ухо, в постели, среди поцелуев глухой ночью, ему делается невообразимо жарко. Тело снова реагирует удивительным образом: Тэхён ощущает, как между ног немного задёргался член, трясь о ткань белья. Хорошо, что под столом ничего не видно, чего не скажешь о том, как мальчик зардевается в щеках прямо на глазах. — Если я спрошу у тебя, сколько есть способов выразить будущее, ты мне ответишь, что их шесть, и расскажешь, какие они. С примерами. — Л-ладно… — у Тэхёна негромкий голос, он быстро-быстро переводит взгляд на учебник учителя Мин. — Если я спрошу тебя, сколько есть неправильных глаголов, ты мне ответишь, что их двести, и расскажешь мне все три формы любого, которого я сочту нужным спросить. Если я спрошу тебя, чей ты, ты ответишь, что ты мой. — Я… Я понял, хён. Хочу профессиональный подход. Наверное, Юнги подумал, что всё это Тэхёна спугнёт, но мальчик только смущённо ёрзает на стуле и презентует ему для какой-то уверенности красную ручку, опуская её рядом с той, что подготовил для себя учитель. Юнги же самую малость ему улыбается краешками своих губ и одобрительно кивает. — На другое я и не рассчитывал, — студент наконец тянется за своим кофе и делает небольшой глоток. — Что меня удивляет, так это то, почему ты не записываешь всё, что я только что сказал? Ч-что? Записать? Время, когда Юнги его разбудит, чтобы спросить, сколько в английском языке междометий? — А? — Тэхён нервно теребит край рубашки дрожащими пальцами. — Тебе нужно научиться фильтровать всё, что я говорю, и записывать важное. Потому что в следующий раз наше с тобой занятие начнётся с того, что я спрошу у тебя все двести неправильных глаголов в таком порядке, каком захочу. — Х-хён… Тэ роняет тяжёлый вздох и обречённо снимает колпачок с зелёной ручки, чернила которой пахнут виноградом. А та, красная, что рядом с Юнги, у Тэхёна любимая — у неё аромат клубники. — По-профессиональному, Тэхён, это как раз вот так. — Но до следующего занятия всего два дня… Я не успею выучить двести слов. Я едва осиливаю десять в день, и то, забываю их на утро. — Забываешь потому, что не применяешь и не тренируешь, не используешь их в контексте. Ты учишь неправильно. Если тебе интересно, я поделюсь с тобой техникой эффективного запоминания. Но твоё задание остаётся таким, как есть. Я жду от тебя двести неправильных глаголов, — Юнги не делает ему никаких поблажек, и где-то внутри Тэхён этому рад, пускай и бессонные ночи за учёбой не выглядят столь привлекательными. — Чем мы займёмся сейчас? — мальчик заводит руку за спину и усиленно запихивает высмыкнувшуюся рубашку обратно за пояс штанов. Юнги немного отклоняется по диагонали назад и нащупывает ладонью свою сумку, из которой в последствии извлекает серебристый лэптоп. — Я подготовил для тебя несколько ознакомительных небольших фильмов, чтобы ты расслабился, — учитель Мин принимается его настраивать, оглаживая подушечками пальцев тачпад. — Нервозность и напряжение никак не помогут учебному процессу. Я постараюсь учить тебя «профессиональному подходу» на твоём уровне, доходчивом, а не том замысловатом и сложном, какому нас учат в университете. А ещё ты должен понимать, что твой успех зависит только от тебя самого, и только моих уроков будет мало. Этим нужно гореть, Тэхён. Об этом нужно постоянно думать. Нужно этого хотеть. Если ты хочешь знать английский… — Я хочу его знать так же, как и ты, хён, — он позволяет себе беспорядочно перебить учителя, и в его глазах загораются звёзды. Юнги не сразу возвращается к продолжению своей речи, просто смотрит на эти звёзды в его глазах, а затем холодно хмыкает и отыскивает в своих папках на рабочем столе те самые фильмы. — Для этого тебе придётся очень сильно над собой работать, Тэхён. Когда ты вырастешь, ты поймёшь. Вырастет. Юнги видит его ребёнком. Ну, да, а чего он ожидал после того, что студент услышал и увидел на ужине с тэхёновой бабушкой? После того эмоционального взрыва, оставившего Тэхёна в слезах, соплях и слюнях, пока рука Юнги гладила по плечу, а губы твёрдым шёпотом говорили серьёзные слова. Может, от Юнги это Тэхёну и нужно было услышать. Может, Тэхёну теперь проще оттого, что Юнги знает и не отталкивает его, не смотрит с брезгливостью, антипатией. И всё же в глазах студента он — маленький мальчик, но никак не юноша, которому хочется нежности, хочется первой ласки, первых поцелуев, первого всего, первого «я тебя люблю» в свой адрес. — Что за фильмы? Тэхён в поразительно приподнятом настроении, он раскошеливается на свою коронную квадратную улыбку, адресованную Юнги, наблюдая за тем, как учитель Мин самозабвенно пьёт кофе. Он не должен романтизировать эти минуты, когда студент будет распинаться перед ним во время фильма, чтобы дополнительно пояснять материал. Он не должен смиряться с тем, что Юнги догадывается, нет, даже знает о его чувствах, и ничего с этим не делает. Он не должен представлять, что, вместо разбора частей речи на экране, они смотрят какую-то романтическую комедию, и Юнги вот-вот обнимет его и прислонит его маленькую голову в изгиб шеи, где тепло и пахнет гелем для душа. У него щекотно вибрирует телефон у бедра, и Тэхён уже тянется за ним в карман, когда Юнги властным голосом делает ему замечание: — Никаких телефонов, пока мы занимаемся, Тэхён. Это первое правило, которое ты должен усвоить. Первое? А будут ещё? — Хён, а если это бабушка? От такого вопроса что-то в суровости Юнги смягчается, и он принимается поджимать свои тонкие губы в узкую розовую ленточку. Ну, да, это же бабушка, что накормила его вкусной домашней едой и впаяла ему ещё с собой контейнеры, чтобы он не голодал и не перебивался одним рамёном. Юнги ей очень нравится, она считает его хорошим мальчиком, чего не скажешь о Чимине и Чонгуке. Кстати, один из них Тэхёну и пишет сейчас, но Юнги это знать необязательно: Чимин-а: сделайте перерыв Чимин-а: если он не даст тебе отдохнуть, я приду его душить

расслабься, хён мы смотрим фильм :)

Чимин-а: ЧТО ВЫ ТАМ СМОТРИТЕ???

не повышай на меня капс мы смотрим фильм о частях речи

Чимин-а: теперь это называется «фильмом о частях речи»? Чимин-а: смешно

ну, хён не тролль мне сейчас так хорошо, вот так, с ним рядом особенно после того, что он узнал обо мне и не оттолкнул

Чимин-а: но он всё равно мне не нравится, и не проси Чимин-а: и Кук-и к нему не меняет своё мнение Чимин-а: хоть кто-то на моей стороне

ладно, он на меня подозрительно смотрит он думает, что я пишу бабушке

Чимин-а: дай ему по яйцам, если полезет к тебе, внучок

Чимин-и, он ни за что в жизни ко мне не прикоснётся хотя, мне бы хотелось

Чимин-а: о да, мы с Кук-и всё знаем о твоих мокрых снах Чимин-а: ещё даже девственности не лишился, а уже стонешь его имя

ХЁН!

Чимин-а: ладно Чимин-а: хён, заканчивай, нам ещё параграф истории читать

???

Чимин-а: Кук-и, верни мне телефон! у тебя свой есть

вы там что, вместе?

Чимин-а: мы же тебе говорили, что пойдём учиться к Кук-и домой Чимин-а: да, мы с Чимин-и тебе говорили и предлагали с нами Чимин-а: но у тебя сейчас твой Юнги Тэхён не сдерживает смешок, а Юнги оттого косится на него ещё более неблаговидно. — Это бабушка… Смайлики присылает. Учитель Мин только холодно ведёт бровью, явно чуя неладное.

я пойду смотреть фильм с Юнги, ребят

Чимин-а: звучит так, как будто у вас свидание Чимин-а: -_- Чимин-а: да, блять, Кук-и, верни мне мой телефон Тэхён душит в себе смех; его друзья умудряются ссориться прямо в сообщениях с одного телефона. Точно отбитая у них компания, ничего ещё не скажешь.

я пойду а то хён уже недоверчиво на меня пялится

Чимин-а: я ему по пялюсь! Чимин-а: мы с Кук-и ему что-то оторвём, ты только скажи, если что

обязательно

Тэхён наконец откладывает свой телефон и сбивчиво просит у непоколебимого учителя десятки прощений. Юнги им не поддаётся, поэтому строго включает фильм, призывая Тэхёна взяться за ручку (не его, Юнги, ручку, а за шариковую, с зелёной пастой, пахнущей так прекрасно — спелым виноградом, прогретым на солнышке). Мальчик всё ещё улыбается, потому что в данный момент он счастлив. У него есть верные друзья, которые от него ничего не скроют. И любимый человек до сих пор рядом, не отрёкся после всего, что узнал о Тэхёне. Если я разбужу тебя в 03:17 и спрошу, сколько междометий в английском языке, что ты мне ответишь? — Что их сто одно. Если я спрошу тебя, чей ты, каким будет твой ответ? — Я скажу тебе, что я твой.

***

Чимин недовольно фыркает тихим голосом (всё-таки за стенкой комнаты Чонгука в гостиной находится мистер Чон, и нужно быть предельно бесшумными, если они не хотят, чтобы к ним зашли) и тянется короткой маленькой рукой к ладони Чонгука, что нахраписто забирает у него телефон и ждёт различных способов отвоевания сотового от своего парня. — Кук-и, по-хорошему отдай, — Чимин приглушённо шипит и в то же время податливо и мягко прогибается в шее, когда Чонгук метит по ней с небывалой нежностью, но осознанно и целенаправленно. Чимин понял, что ему крышка, уже в миг, когда к Чонгуку пришло озарение: целовать Пака можно не только в губы. Например, если кусать за мочку уха и деликатно производить чертёж языком по хрящику, этим можно выбить из лёгких остатки углекислого газа. А если углубиться во впадину у Адамового яблока под челюстной косточкой, Чимин начнёт издавать причудливые и очень милые звуки, отдалённо похожие на мяуканье слепого котёнка. А если к этому ещё и руки как-то задействовать… — А если я по-хорошему не хочу, хён? У Чонгука в глазах сама чернь, как две всепоглощающие дыры, в которых Чимин пропадает где-то на изнанке мира и исчезает с радаров. И всё меркнет, когда начинаешь расплываться под неторопливыми прикосновениями пальцев к рёбрам через жилетку и губам, что мокро ведут вдоль шеи над линией рубашки. Чонгук в добавок дразнится — тянет за ни в чём не повинный галстук и никак не ослабляет тугую петлю. — Кук-и… Верни… Чимин жалобно цепляется за остатки сознания, пока ещё ведёт ленивую борьбу за право вернуть себе телефон и до сих пор мутным взглядом косится на раскрытый учебник истории, пытаясь привязать разум к расплывчатым строчкам, а не к тому, как полностью вынырнувший из процесса обучения Чонгук ныряет в чиминово плечо и целует его через одежду невесомо. У Чимина томно вяжет чуть ниже солнечного сплетения, и он мысленно посылает все эти книги нахер куда подальше. — Верни мой телефон, Чонгук-и. — Нет, хён. — Что значит «нет»? — Чимин самую малость отклоняется назад, и зря, ведь Чонгук стремительно приникает губами к открывшемуся участку кожи, что покрывается мурашками под разгорячённым выдохом, вырывающимся изо рта. — То и значит, хён. Сначала поцелуй меня. Чимин мысленно делится надвое: одна часть хочет двинуть Чонгука по лицу за наглость, отобрать свой телефон и вернуться к домашке, потому что, что же они творят, у них тут мистер Чон за стенкой, а Чимин едва держит себя в руках, чтобы не сдохнуть за постыдное рокотание из глотки, которое Кук-и извлекает по своему желанию в любой момент? Но вторая часть доминирует со значительным отрывом, она науськивает самым сладким голоском у уха — чонгуковым, — и Чимин обречённо цыкает, решая сыграть с нетерпеливым и любопытным мальчишкой в эти необъяснимые игры, правил которых ни один не знает полностью. С каждым разом хочется чего-то большего, нового, мучает жажда, голод. И Чимин целует. Наигранно по-детски, оттягивая собственное удовольствие и время, идя на поводу у желания вскружить Чонгуку всю эту красивую тёмноволосую головку ещё до того, как даст обещанное. Поцелуй быстрый, напористый, больше похожий на то, как что-то случайным образом утыкается чуть выше губы и цепляет её вообще беспричинно. — Твой поцелуй — мой телефон. — Я его не засчитаю, хён. По-твоему, это поцелуй? Чимин несильно замахивается рукой, чтобы действительно треснуть Чонгука по плечу, вот только его подлавливают где-то на середине пути, и пальцы уже зажимают запястье. Безболезненно, но ощутимо обжигающе. Чимин целует снова, чуть более откровенно: расслабленные губы обволакивают мягко, и всё равно играются с уголками рта, наотрез отказываясь вести этот раунд по-взрослому. Чимин физически чувствует, как напрягаются щёки Чонгука в улыбке. — Это тоже не поцелуй. — С тебя достаточно. — У меня всё ещё твой телефон. Разве, ты не хочешь его вернуть? Чиминово терпенье лопается по принципу защитной плёнки, в которую заворачивают хрупкие предметы: пузырь за пузырём под требовательными пальцами Чона. Паку почти срывает шифер, когда он раскрытой ладонью с силой толкает Чонгука на простынь и перебрасывает своё колено через тонкую талию одноклассника, чтобы осесть сверху и прижать неугомонного негодяя к постели — чтобы не рыпался и не думал о вседозволенности. Чонгук, не ожидавший такой разгорячённой спонтанности, на мгновение поддаётся и позволяет себе пригвоздиться к краю, с которого свисает его голова, отчего тут же начинает затекать шея, удерживающая её навесу. А Чимин сползать не спешит, изучает эту силу в его руках, что искрит меж ладонями, прижимающими Чона за грудину к покрывалу. Плакала их подготовка к тесту с истории. Нечто подобное и близкое они ещё не пробовали, поэтому валяться вот так на кровати в наигранной драке со слабеньким сопротивлением дарит уйму новых ощущений сразу двоим. Чонгук пытается привыкнуть к весу чужого тела, к хрупкости, с которой нужно определённо рассчитывать силу, к такому Чимину с его руками на груди, с его пахом, прижатым к чонгуковому пупку. Он пытается приподняться, но Чимин намеренно давит его ребром ладони обратно вниз в безмолвном «лежать». Он хотел поцелуй… Нотки агрессии в прикосновении чужих горячих губ взывают в Чонгуке к новому уровню гипнотической зависимости. Чимин не спрашивает разрешения, он пробивным образом толкается сразу в рот и вступает в битву на смерть. Теперь их положение уже больше напоминает стычку, когда чонгуковы ладони тянутся к паковым предплечьям, но тот лишь бьёт его по рукам в показушном «не прикасайся», заставляя довольствоваться тем, что есть. Чонгук забывает о телефоне, который сжимает во вспотевших пальцах, теряет момент, когда выпускает аппарат куда-то в скомканные под боком тёмно-синие простыни постельного белья и решительно касается чиминовой ягодицы без разрешения. Пак кусает его губу, сильно, до сдавленного визга и скольжения локтя, что сбрасывает с поверхности кровати все левые и ненужные книги на ворсистый мягкий коврик серого цвета. Чонгуку такое и нравится, и не нравится. Мало. Ещё. Чимин напряжно подаётся бёдрами назад, применяет запрещённый приём трения пах о пах через чертовски неудобные в эту секунду школьные брюки и с силой цепляется за чонгуковы руки, давая неслабый отпор. И всё же его совершено не хватает, потому что Чон даже особо и не старается, работает лениво и предательски расслабленно, пока у Пака испарина на лбу появляется. Он позволяет Чимину ещё попыхтеть вот так над ним, блокировать ладони, что так и норовят обхватить за спину, вжать в себя, внедрить в себя, проломав одному из них скелет. Вслушивается в мычание и задушено бесшумные стоны, когда Чонгук кокетливо трётся о его задницу в ответ, делая этим хуже сразу обоим. Чимин не собирается сдаваться, когда Чонгуку надоедает привыкать и хочется испробовать новое. Он усердно брыкается и кусается за сгиб локтя, когда парень ловит момент и перенимает инициативу, дабы перекинуть Пака навзничь и зажать вот таким открытым, не способным скрутиться под ним аж никак. Пальцы цепко, но аккуратно прибивают запястья чётко над головой, когда спина пружинит от мягкости матраца и там и остаётся. Каким-то загадочным образом Чонгуку удаётся ухватить таз Чимина так, что тот даже не может дотянуться коленкой, чтобы пнуть ни между ног, ни в ребро. У Чимина тут же расширяются глаза, зрачки выталкивают радужку за поле ринга — то ли от страха, то ли от невозможного возбуждения, что почти болит внизу живота. Он с ужасом понимает, что под штанами твёрдо и нечто похожее тычется ему во внутреннюю сторону бедра чуть левее. Чонгук дышит рвано, жадными кусками обжигающе сухого, раскалённого добела воздуха, совсем не восстанавливая размеренный ритм вдохов и выдохов. Его смачно ведёт от того, что он видит перед собой: раскрасневшегося Чимина с невообразимо потемневшим взглядом из-под чернющих длинных ресниц, загнано дышащего Чонгуку в место укуса у локтя, ловящего какой-то нездоровый кайф от того, что его вот так прижали через борьбу, принимающего своё поражение. Такого невозможно красивого Чимина, прямо под собой. — Целуй меня, дурень, — Пак разлепливает лепестки своих губ в шёпоте, окончательно сжигающем последние очаги разума Чонгука. Они целуются мокро, немного агрессивно, немного нежно, всего по чуть-чуть. Как дипломированные дантисты, наизусть заучивают каждый уголок чужого рта, проглаживают языком нёбо, очерчивают кромку зубов, ведут по губам и с липким щелчком оттягиваются друг от друга, где-то отыскав в закромах силы на такую роскошь как воздух. — Я когда-нибудь тобой задохнусь, — Чонгук мямлит устало во впадинку над верхней губой, дышит часто и неглубоко, беспокоя кожу Чимина теплом своего выдоха. — Как же ты мне нравишься, хён… Я тебе это даже словами описать не могу. — Тогда покажи мне это поцелуем… — Не могу, если я продолжу, я постыдно спущу себе в штаны. А я не так себе представляю свой первый оргазм с тобой. Чимина будто бьёт наотмашь под дых этим утверждением. Чонгук сумел остановиться до того, пока не стало слишком поздно, а Чимин бы так и пёр к финишу, не особо понимая, что его ждёт в конце. Он, скажем так, нечасто баловался со всеми этими сексуальными штучками и даже ни о чём таком не думал, пока не начал встречаться с Чонгуком. В брюках неприятно тесно и горит, и он выпускает «оу» высокими нотами голоса, моргая часто-часто. От самой мысли, что он так возбуждён, делается как-то совестно, хочется закрыться от Чонгука руками и мысленно вырыть себе могилку от стыда. Но Чонгук рядом с ним вспылил не меньше, ошалело сдвигается в сторону и очень осторожно отпускает Чимина из властного захвата. Чимину не нужно спрашивать: Чонгук сейчас не в лучшем состоянии, и ему, наверное, даже ещё тяжелей пришлось, когда он не поддался порыву продолжить их небольшое безумие. Пожалуй, это даже хорошо. Чимин только подсознательно понимает, как всё должно быть, но из-за нехватки теоретических знаний всё могло бы закончиться весьма травматично и болезненно для обоих. — Мне… Мне легче не становится, — Чимин тяжело сглатывает и кивает на свою топорщащуюся ширинку. Он бы ни за что такого не сказал, даже Чонгуку, но парень в половине ярда от него борется с той же проблемой. У них обоих стоит понадёжней Пизанской башни. — Только не смейся… — Пак приподнимается на локтях и немного восстанавливает своё дыхание. — Хён, отчего я вдруг должен ржать, ты мне скажи? У меня та же неприятность, — Чонгук легонько проходится пятернёй по мотне и глушит стон, потому что собственными касаниями усугубляет положение вещей. — Не знаю. Ты знаешь, как?.. Что нужно делать, чтобы?.. Чтобы упало, блин. — Я сейчас загуглю, подожди, — Чонгук обнадёживающе хватается за свой ноутбук на прикроватном столике. — Так… Как избавиться от эрекции, — он вслух шепчет то, что вводит в поисковую строку, на что Чимин издаёт неловкий смешок и садится рядом прямо. — Постарайтесь не смотреть эротические картинки и не думать о сексе, — он зачитывает инструктаж Чимину с самым невозмутимым лицом, пока Пак наоборот багровеет всё пуще и пуще с каждым словом. — Примите душ, только не холодный, ведь холодный наоборот будет стимулировать выход спермы. Чонгук находит что-то о том, что отвлекающим манёвром послужат посторонние и не самые приятные мысли, совершенно несвязанные с интимом. Нужно просто взять часы в руку и засекать, сколько ты способен вот так сидеть. О, а ещё можно заняться физкультурой. И мастурбацией. — Всё должно пройти через пару минут, хён. — Мы спасены, — горько цедит Чимин с сарказмом. — А я уж подумал, что мне в таком состоянии придётся пилить домой, а затем впервые себе дрочить где-то за закрытой дверью собственной комнаты. — Ты никогда себе не дрочил? — Чонгук удивлённо вскидывает бровь, но ничто в его голосе не указывает на попытку рассмеяться и засмущать. Он просто хочет быть к Чимину ближе, и коль у них начался т а к о й уровень взаимодействия и доверия, ему важно знать всё. — Ну, раз мы с тобой встречаемся, и этот вопрос рано или поздно появился бы, то я честно скажу, что никогда не был… Сексуально заинтересован в ком-то. До тебя. Моё тело так не реагировало раньше. Конечно, в силу полового созревания, конфузы у меня случались, но ты первый, на кого у меня… Поднялся. — Ты вообще хочешь?.. — у Чонгука голос становится ласково тихим, и он отводит глаза куда-то в сторону. — Ну, всего этого? Вот этих прикосновений с моей стороны? Я однажды трогал себя, и просто знаю, что это приятно, но это может нравиться не всем, и это нормально. Не все любят вот такой физический контакт… И… — Кук-и, скажем так, мне понравилось вот так драться с тобой на этой постели. И, кроме жуткого неудобства и какого-то недо-удовлетворения, я ничего такого не испытываю. Я просто пенёк по части всего этого, но поверю тебе на слово, что дрочить — это приятно. И мне, наверное, тоже понравится. Чонгук краснеет, а затем молча отворачивается. — Что? — Чимин смотрит на него чуточку смущённо, прекрасно понимая, что Чонгук сейчас о чём-то умалчивает. — Ничего, хён. — Врёшь. По глазам вижу, — Пак вслепую нащупывает его руку на сбитой в ком простыне и мягко переплетает их вспотевшие пальцы. — Рассказывай, давай. — Ну, хорошо. Я просто не знаю, не было бы ли это слишком. Ты мне безумно нравишься, и я хотел бы… Я очень хочу, чтобы ты мне доверял, и боюсь переступить с тобой за рамки, которые ты мог бы поставить. — О чём ты? Чонгук придвигается немного поближе и более уверено разворачивается к своему хёну корпусом. — Я… Я хочу провести с тобой свой первый раз, и я знаю, как всё нужно делать лишь в теории, типа… У меня нет знакомых, ни тем более друзей, таких, как мы. У Тэхёна о таком не спросишь так точно, но я готов изучать всё это, чтобы минимизировать неприятные ощущения, но я пойму, если ты этого со мной не захочешь, хён. Всё в порядке. Мне достаточно того, что мы можем просто целоваться и иногда играть в войну на кровати. Мы с тобой встречаемся почти месяц, и я боюсь всё испортить, потому что я чувствую себя как-то волшебно, когда ты рядом, и я ни за что не променяю это чувство ни на какое эгоистичное удовольствие. — Я тоже хотел бы отдать тебе свой первый раз, Кук-и, — Чимин понимает, что мальчишке рядом с ним просто необходимо это услышать, ведь он выглядит так, будто сейчас подавится своими словами. — Значит, ты бы не покрутил пальцем у виска от слов, что мне захотелось тебе сейчас впервые сделать настолько приятно? — А тебе захотелось? — Когда ты весь передо мной со стояком и говоришь, что ни разу с собой не игрался, — да, хён. Мне хочется. — Твой отец за стенкой в комнате. — Это одна из причин, почему я не стремлюсь запустить свою руку тебе в штаны. — Одна из нескольких? — Чимин игриво прикусывает губу, смочив её предварительно кончиком языка. — А как звучат другие? — Ну, я боялся, что ты такую близость можешь не принять. Что тебе не захочется. Не понравится, в конце концов. Чимин разворачивается к нему полностью, и хоть все их разговоры как раз об интиме и никак не о насущных проблемах человечества, эрекция каким-то чудом действительно спадает понемногу. — А если скажу, что мы можем попробовать? — Что? — Если я скажу, что хочу, — Чимин бубнит почти бессвязно, не веря самому себе, что просит и предлагает нечто с родни этому, — твою руку. У себя в штанах. Касающуюся меня там… Ты посчитаешь меня больным? — Хён, я только что признался в том, что хотел бы тебе подрочить, а ты считаешь себя больным от того же желания? Тогда мы оба в край нездоровы. — В следующую среду, через десять дней. У меня дома после школы. Мамы как раз не будет, а мой отец невесть, в какой стране сейчас. Покажешь мне. Если это так приятно, как ты говоришь, я хотел бы отплатить тебе тем же. — Нужно будет что-то сказать Тэхёну, хён. Мне кажется, он понемногу начинает замечать… Мне, как и тебе, не нравится ему врать. Он же наш друг. — Возможно, так как сейчас у него дела и настроение получше, он действительно порадуется за нас… Чимин чувствует, как его отпускает, как школьные брюки перестают так сильно давить на мягкий опавший член под тканью. Они с Чонгуком ещё какое-то время долго смеются над всей этой ситуацией, пьют принесенный мамой Чонгука чай с печеньем, которая интересуется, почему с ними сейчас нет Тэ, а затем всерьёз погружаются в домашку и стараются решать конфликты без опасных боёв, чреватых в о т т а к и м и концовками. Чимина одолевает любопытство от этого «касаться себя — приятно», но он готов терпеливо подождать десять дней до следующей среды, чтобы Чонгук показал это на практике.

***

Тэхён не слепой. Ну, ладно, может, всего немного, но не замечать того, как его малость отворачивает от друзей в другую сторону, он уже не может. Он ощущает это по уровню и тематикам общения, когда Чонгук с Чимином тухнут над каким-то примитивным японским ток-шоу, который они предлагают посмотреть вместе, а Тэхён в это время листает различные анекдоты на английском. Потому что Юнги посоветовал ему окружить себя всем, что связано с этим языком. Перейти на зарубежные фильмы. Музыку. Книги. Японский Тэхёна не так хорош, чтобы понимать слово в слово (как будто Чимин с Чонгуком лучше, ага), да и мысли у него забиты предстоящим занятием с учителем Мин. На сегодня Юнги задал ему непомерно много всего, и Тэхён вчера так и уснул, сидя за столом со своим лицом на всевозможных распечатках; до сих пор спина болит и шея затекла. Он не имеет понятия, как скажет Юнги о том, что не готов на сегодня в той мере, в которой от него ожидает студент, и иногда Тэхёну кажется, что прыгнуть выше себя с такой нагрузкой он не сможет. Он не может винить Чимина с Чонгуком в том, что они остаются вместе в те моменты, когда Тэхён их покидает, и всё же то, что у них так меняются интересы, немного откалывает Тэ от них, прививая ему чувство какого-то одиночества. Все трое всё так же ждут друг друга после уроков, ходят на обед в столовую, но основные переменки Тэхён проводит за повторением, пока Чимин с Чонгуком куда-то исчезают. Тэ — мальчик не глупенький, он отмечает для себя странность в том, что его друзья сегодня оба припёрлись в школу в свитерах под горло и всё время тянут ткань аж к острым подбородкам (пряча шею). Он хочет показать Юнги, что способный, что может работать на славу и заслуживает потраченного времени. Но, Боже, как же ему хочется после школы затусить с пацанами, а не плестись прямиком домой, чтобы успеть выучить всё, что на него взвалил Юнги. Хочется вздрючить Чимина за приставкой, послушать удивительный фальцет Чонгука под какую-нибудь английскую попсу, слов которой досконально не знаешь, но всё равно поёшь, подкидывая собственную вариацию куплета. Хочется завалиться в книжный магазинчик мистера Чона с тремя рамёнами в коробочках из картона и фольги и беспричинно ржать над всем, что придёт в голову, словно они чего обкурились все трое. Хочется прислониться к Чимину, как раньше, без ощущения этой невидимой стенки между ними. Почему-то Тэ кажется, что дело не только в том, что он теряется в невыполнимых заданиях Юнги, от которых подогревается мозг, как в микроволновке. Ему кажется, у Чимина с Чонгуком есть свои поводы для отчуждения, хотя они всячески стараются показывать оба, что всё между ними так, как было с самого начала. Накрепко. Прочно. Нерушимо. Тэхён не давит и даже не лезет в это, доверяя им полностью. Возможно, однажды они почувствуют это же напряжение и решат поделиться с ним, а пока что это не его дело. Его дело — Юнги, который прожигает его взглядом и с привычной неохотой забирает свой американо. — Хён… Мы не могли бы немного… Сбавить обороты? Я едва успеваю делать домашку по другим предметам… — Я не задаю тебе ничего лишнего, Тэхён, — учитель Мин, кстати, тоже времени не теряет, он проверяет тесты, которые их класс писал по зарубежной литературе этим утром. Той самой тэхёновой красной ручкой, у которой чернила пахнут клубникой. — Я знаю, просто… — Что, просто? — Ничего, хён, — Тэхён слишком боится, что Юнги может разозлиться, если он продолжит этот разговор, и прекратит их уроки вообще. А для Тэхёна это единственный способ быть так к нему близко. — У тебя уставший вид, — Юнги констатирует напрямую, когда мальчик опускается подле него, неаккуратно опуская на пол рюкзак у ножки стула. — Всё в порядке, хён. Давай начнём занятие. Не сердись на меня, пожалуйста, только, — мольба в его голосе не должна была бы оставить равнодушным, но перед ним — нечитабельный Юнги, и никогда не знаешь, как он среагирует на самом деле, под этим слоем холода, вуалью наброшенной на миловидное лицо. — За что мне на тебя сердиться? — его голос ровный, а перемена в принятой спокойной позе отражается лишь тем, что он откладывает ручку и дарит мальчишке чуть больше внимания. — Не подумай, что я неблагодарный или ленивый, или что-то в этом роде. Я не совсем готов на сегодня. Я сидел до трёх ночи вчера, старался освоить, с какими глаголами употребляется исключительно герундий, а с какими — инфинитив, и я просто уснул на распечатках. Меня по утру разбудила бабушка, сказала, что пора в школу… Отсюда и усталость. В последние дни, вылезая из кожи вон ради него, Тэхён слишком мало спит. — Прошу, только не прекращай наши занятия. Я всё выучу, обещаю. Я выучу даже больше. Только не отказывайся меня учить, я очень этого хочу, хён. Юнги выглядит почти обескураженным, и Тэхёну кажется, что он ловит его на горячем — на чистом нерве, к выражению которого Юнги не готов. — Я… Почему ты считаешь, что я решу отказаться? — Потому что я неусидчивый, невнимательный, тебе приходится повторять для меня что-то трижды, а теперь я засыпаю и являюсь к уроку не организованным. — Тэхён, люди — не машины с заменимыми конструкциями. И я не изверг, которым ты меня, похоже, считаешь. Я просто ошибочно принял, что ты можешь набрать мои темпы, но я вижу, что тебе за мной не угнаться. Моя вина, я снижу нагрузку. И извинись за меня перед своей бабушкой. Я не должен был требовать от тебя так много, ты ещё ребёнок, всё-таки. У Тэхёна воздух резко застревает у маленького язычка, когда он начинает тут же пытаться всё исправить: — Хён, нет! Нет… Я не считал тебя извергом никогда, ты классный, ты лучший, ты умный, ты такой крас… — мальчик вовремя прислоняет ладонь ко рту, пока не случилось неизбежное, и пересиливает себя, продолжая свой выговор, чтобы недо-комплимент успел потеряться в остатке речи и поскорее забыться. — Я выдержу такую нагрузку. Правда. Я смогу набрать твои темпы. — Не сможешь, Тэхён. А ставить под удар твоё здоровье я не собираюсь. Мы снизим изучаемый контент за наше занятие. Я не откажусь тебя учить, но мы снизим количество материала на изучение. Очевидно, для тебя это слишком. Тэхён приоткрывает рот, но Юнги затыкает его с ходу одним лишь броским взглядом. — Поскольку ты на сегодня не готов, я позволю тебе задать мне различные интересующие тебя вопросы. Не личного характера, а профессионального. Может, что-то из грамматики, может, из того, что мы прошли, или о значении какой-то интересующей тебя идиомы. Я постараюсь ответить по максимуму моих знаний, но ты должен понимать, что даже я не могу знать совершенно всё, никто не может. Я всё ещё учусь, так же, как и ты. Так что если у тебя есть вопросы, можешь их задать, чтобы время прошло хоть с какой-то пользой. Тэхёну хочется от радости осыпать себя серпантином. Юнги принимает его неподготовленность и не завершает их урок тут же. Тэхён сейчас от радости пустится в дикий пляс под испанскую гитару и стук кастаньет. Он чешет себе затылок и пару мгновений думает над вопросом, который хочет задать. Тэхёну хочется спросить, есть ли у Юнги девушка или парень, или влюблён ли он в кого-то, но Юнги предупредил о природе вопросов: они не должны быть личными. Поэтому мальчик с горящими глазами интересуется чем-то другим, не менее, на его взгляд, важным: — Хён, а что сподвигло тебя преподавать? Похоже, Юнги не совсем этого ожидает, но, тем не менее, не теряется и быстро сгребает мысли в кучу, формируя резонный ответ. Как всегда, насыщенный умными словами, приводящими Тэхёна в неистовый восторг и неописуемое восхищение. Слушая Юнги, он пытается представить, каково быть учителем и любить детей даже тогда, когда они доводят тебя до нервного срыва. Слушая Юнги, Тэхён мечтательно улыбается и опускает подбородок на свои раскрытые ладони, думая о том, что, возможно, определился, кем видит себя в будущем. И с кем.