every 5 years

У Пак Чеён вкусные губы, мягкие длинные волосы, выкрашенные в платиновый блонд, и самая тонюсенькая талия, которую Тэхён только видел в жизни. Из-за этого он почти всегда прижимает её к себе с опаской где-то нечаянно переломить ей хребет, хотя то, что она вытворяет со своим телом на сцене, должно было убедить Тэхёна в том, что она не настолько хрупкая, как ему кажется. После Юнги, он больше не уверен в том, что чувствует к людям. Не думает, что это любовь, что это что-то запредельно-цепляющее. Ну, не ходят ходуном коленки. Не потряхивает в мандраже. Не дряпает и не царапается где-то под дыхалкой. Может, настоящие и правильные чувства такими и не должны быть, может, он такие ощущения давно перерос, и такое бывает лишь в первый раз, когда ты ничего не знаешь о любви. Он долго отходил от своих последних чувств, долго выкашливал, выташнивал, выкрикивал, вытягивал, вырывал их, выплакивал, вырубывал, выкорчёвывал. Он точно уверен в том, что подобного не чувствует, и это, наверное, хорошо, хотя и дарит ощущение обманчивой радости. Чимин как-то спросил его, каково ему состоять в отношениях сразу с двумя разными людьми, и Тэхён ответил ему, что он рад. Но ведь между «я рад» и «я счастлив» разница существенная, как ни крути. Когда он увидел Розэ, он зацепился взглядом не за её фигуру, не за длинные и стройные ноги, не за изящные руки и даже не за то, что она свободно говорила по-английски. Его в ней поставил на колени именно взгляд. Такой нравится не всем, потому что он холодный, сквозной, нечитабельный, а Тэхён просто узрел в этом что-то знакомое, тягучее, разрушающее, родное, завязывающее Тэхёна узлом. Чеён была его первой, научила его многому, и с ней Тэхён почти научился забывать о дырах внутри, что прятал под одеждой. Ему было мерзко от того, что он изменил ей с Ли Ноу (но о нём будет разговор позже), Тэхён почти расплакался и довёл себя до нервного срыва на почве измены, потому что увидел в Минхо ещё одни недостающие элементы, к которым потянулся. Но Чеён не просто простила. Она сказала, что, возможно, присутствие Минхо как-то смогло бы придать Тэхёну больше огня, подарить ему больше чувств, больше уверенности в том, что он любим. Слышать это было странно, как и обсуждать между собой дни, которые Тэхён мог бы безоговорочно проводить с кем-то одним из них, ведь для Ли Ноу он не был «мальчиком на один раз». Ли Ноу увидел ту же проблему, что и Чеён, ту же неуверенность, тот же страх, ту же израненность. И когда Чимин задал Тэхёну вопрос, о том, что он чувствовал, — да, ответом было «я рад». Чеён жмётся к нему, тянет на себя его шарф и обматывает им свою тонкую шею. Не слишком уж это по-корейски — демонстрировать любовную привязанность на улице среди кучи людей, но Чеён на такое всегда было всё равно, и этим научила Тэхёна не стесняться своих чувств. Хочется целовать — целуй. Может, если бы Тэхён тем вечером сам поцеловал Юнги, всё было бы сейчас иначе. У Тэхёна в теле приятная истома — Розэ довольно ненасытна в постели и ведёт себя совершенно не так, как ожидается от хрустального экспоната. Она решила подбросить его до универа этим утром, которое они оба встретили в её квартире хорошим таким сексом. Он ещё раз обнимает её сладкие и мягкие губы своими, трётся кончиком носа об её, пока она бессовестно стягивает у него шарф. — Давай я тебя пущу под свой плащ погреться, — он даже принимается расстёгивать пуговицы на ткани, когда Чеён останавливает его руку, перехватывая в запястье: — Зачем? Мне всего лишь нужен твой шарф. Возьму его с собой на репетицию. Он пахнет тобой. — Вы с Ли Ноу скоро отберёте у меня все шмотки, — Тэхён глухо хихикает в её нежную щёчку. — Он у меня рубашки таскает, а ты шарфы. — Надо будет мне и рубашку у тебя какую-то отобрать. — Я ж говорю, совсем меня разденете скоро. — Если это намёк на тройничок, то я откажусь. Хотя и знаю, что Минхо, вроде, не против. Я могу делить тебя с ним, пока самолично не вижу вас в постели. Тэхён зардевается в щеках и прячет лицо в ворохе её светлых волос, пахнущих дорогим и профессиональным шампунем. Минхо действительно однажды посещала эта идея, ведь они даже как-то и на свидание втроём ходили. Это взаправду звучит дико, пока не проверится на практике. Минхо не имеет ничего против Чеён, даже её засосов на теле у Тэхёна. Он просто ставит свои где-то рядышком, а затем, когда Тэхён возвращается к Розэ, она касается отметин Минхо пальцами и спрашивает, как всё было. Чимин с Чонгуком непонимающе переглядывались, когда Тэхён рассказал им о том, как Чеён наглядным примером с подробной инструкцией учила его делать минет, что понравился бы Минхо, и как Минхо, в свою очередь, просвещал его на предмет доставления женского удовольствия пальцами и языком. И пусть Тэ видел уже десятки раз каждый изгиб их оголённых тел по отдельности — увидеть их вместе он не готов и вряд ли будет. Он всё ещё топчется на границе того, что правильно, а что нет. Или просто он умрёт от передоза внимания к себе, потому что Чеён ненасытная, а Минхо весьма властный — и оба полностью зациклены на нём одном. — Но ты однажды нас видела. — Это было случайно. К тому же, Минхо тоже нас видел. Поэтому, мы с ним квиты. Она утаскивает сознание Тэхёна в новый поцелуй и зажимает в пальцах лацканы воротника его песочного плаща. — Когда у тебя заканчиваются пары? Заберёшь меня после репетиции? — Не смогу. У меня сегодня встреча с Чимином и Чонгуком. Но завтра выходной, и мы с тобой можем сходить к моей бабушке. Тэхён почти ничего от неё, как и от Минхо не скрыл, разве только историю о том, как именно он встретился им таким сломленным, без недостающего кусочка внутри, который увёз с собой Юнги, не попрощавшись. Они знают о его родителях, о брате с сестрой, о море комплексов, которые он борол в себе, благодаря им, они подозревают о трепетных чувствах к кому-то другому, третьему, но никогда не вынуждали Тэхёна рассказать им о Юнги. Он никогда не разменивается ни на какие «малыш», «детка» или «зайка» с ними, как и они с ним. У них нежность выражается чем-то большим, чем примитивным набором избитых обращений, ведь и имя можно произнести так, чтобы ты и сгорал, и растекался, и согревался, и ч у в с т в о в а л. — А после бабушки можем поехать к тебе. — Хороший план. А как ты в этот распорядок впишешь Ли Ноу? — А я с ним сегодня вечером встречаюсь. — Только не напивайтесь. И пусть он тебя живым оставит. А то я знаю, каким он оставляет тебя после секса. — Ты не менее требовательная. Я не выспался ни фига, а мне сегодня ещё четыре пары как-то отбыть нужно. — Так и задумывалось. Чтобы ты все пары думал обо мне. Может, ещё немного о Минхо, но по больше части обо мне. Вот только Тэхён в эти дни не думает ни о чём, кроме Юнги — будь он неладен! Чеён улыбается ему, оглаживает тонкими пальчиками его челюсть и опять целует, но уже неглубоко. Тэхён проезжается ладонью по её предплечью и всего на мгновение открывает глаза. И чуть не давится остатками воздуха, когда подмечает неподалёку… Юнги. В чёрном пальто, зауженных отглаженных брюках и замшевых брогах. С очками на переносице и брелком от машины в длинных и узловатых пальцах — уже не той старенькой развалины, на которой он гонял в студенческие годы, а вполне себе красивой и нефигово стоящей KIA. Он отстраняет её от себя за плечи, когда подмечает краткий взгляд Юнги, брошенный в их сторону. — Что такое? — в её гипнотически холодном взгляде читается примесь тревоги. — Эм… Там… — Тэхён мнётся и застенчиво не осмеливается ещё раз посмотреть в сторону Юнги, который только припарковал машину у кофейни неподалёку от университета. — Там мой препод, в общем. Тот, что практику будет у меня принимать. — Оу, — Чеён понятливо отшагивает и сокращает их взаимодействие до обыкновенного переплетения рук. — Понимаю. Что ж, я тогда пойду, наверное. Ты мне напиши, что там насчёт похода к твоей бабушке. И привет передавай Ли Ноу. И пусть пощадит тебя, ладно? Ты ещё как-то дойти до бабушки должен без скулежа. — Боже, я никогда не привыкну к тому, что вы спокойно говорите о таких вещах при мне. Что ты, что Минхо. — Поэтому, ты и выбрал нас без желания занять чью-то позицию конкретно. А мы с ним уважаем то, что дополняем тебя по-разному, — девушка оставляет на щеке Тэхёна лёгкий поцелуй — всё-таки нехорошо нежиться друг с дружкой на глазах у преподавателя, — а затем выпускает его руку и направляется к своей машине. — Увидимся. И напиши мне! — Конечно! У Тэхёна внутри неспокойно, что-то поступательно вкручивается и так же изымается, когда он мечется взглядом от Чеён к Юнги, что спокойно направляется к кофейне равномерным шагом. Тэхён не знает, что толкает почти безрассудно вперёд, ближе к преподавателю, но в одном он уверен точно: он больше не боится Юнги, не боится его холодных глаз и звуков голоса. Он больше уже не мямлит — он не тот пятнадцатилетний мальчишка, что ничего не знал о том, как вести себя с человеком, который тебе нравится. А Юнги ему больше не нравится, так в чём проблема? — Хён! Доброе утро! Юнги резонирует холодно-отстранённым «привет» в ответ и поправляет свои очки на переносице, ни-на-секунду-нервно пригладив чёрные волосы на затылке. — Надеюсь, я не смутил тебя. Это была моя девушка. — Вовсе нет, — Юнги практически лениво пожимает плечами и кратко поглядывает на Тэхёна. — В свободное время ты волен делать всё, что захочешь, — и Киму кажется, что Юнги сейчас добавит «мне нет до этого дела», поэтому он играет на опережение и отсекает любую возможность озвучить болезненную фразу, существование которой, по логике вещей, Тэхён должен был давно уже принять так же, как и «нет» от Юнги: — Ты не против выпить со мной кофе до начала пар? Юнги глядит в его сторону с хорошо замаскированным подозрением, но Тэхён мастерски развинчивает и так ощутимое напряжение. — Хён, не дёргайся ты так. Это всего лишь кофе. Ты мне больше не нравишься, мне вообще стыдно за события пятилетней давности. Ты мой преподаватель, и мне бы не хотелось, чтобы тот конфликт как-то повлиял на качество моей школьной практики. Я был глуп и пьян, и мал. У меня есть девушка теперь, и я хотел бы просто мирно выпить с тобой кофе. Нам всё равно никуда друг от друга не деться сейчас. Если нет — так нет. Мне двадцать лет, и я отлично понимаю, что такое отказ. — Не в том дело, — Юнги на удивление отвечает не так, как Тэхён ожидает, чем порядком сбивает с толку, для начала. — Я просто не припомню, чтобы ты любил кофе. — О, я до сих пор его не люблю, поэтому я закажу себе чай, а тебя угощу американо. Двойной с молоком и без сахара, если мне не изменяет память, верно? — он непринуждённо улыбается, держась как-то по-странному легко, без прикладывания огромезной силы воли на то, чтобы держать себя в руках. Тэхён теперь научен контролю, он прекрасно владеет телом, разумом и — главное, просто самое г л а в н о е — своим языком. — Не против пройтись по университетскому парку? — Отчего же? — вообще, Тэхён не был уверен в том, что Юнги так легко на это согласится, но преподаватель даже и вида не подаёт о том, что ему может быть неуютно от присутствия студента рядом с ним. — Можно и пройтись. Оба понимают: этот разговор нужен. Он давно назревал. Тэхён старается не придавать значения отголоскам сухой боли, из-за которой в былые времена он с надрывным воем, с непроходимой мигренью и выплаканными морями в своей комнате выдох за выдохом вспоминал, как жить. Он запихивает это чувство туда же, куда и отправил его годы назад, в камеру, в которой заточил всё, что испытывал к Юнги. Тэхён оплачивает американо преподавателя и свой ежевичный чай, а затем они прогулочным шагом под лучами мягкого весеннего солнца принимаются пересекать ухоженный предуниверситетский парк. — Как твоя жизнь? Слышал, ты проходил курс повышения квалификации в Лондоне. Каков он, этот Лондон? — Тэхён начинает с весьма ненавязчивых вопросов, осторожно делает маленький глоток горячей жидкости и краем глаза наблюдает за Юнги. — Не такой пасмурный и мокрый, каким его представляют многие. Если ты надумаешь после окончания бакалавриата поехать куда-то на стажировку, только дай мне знать, у меня есть несколько влиятельных знакомых, которые могут это устроить. — Я пока не строил планы в такой долгосрочной перспективе, хён, но буду иметь в виду, спасибо. Тэхёну почему-то казалось, что будет хуже, но притворяться, что он не просил Юнги о близости в той машине, пять лет назад, легче, чем он представлял. Пока что. — Как твоя бабушка? — Хорошо. Я сейчас живу в общежитии, но езжу к ней каждые выходные, привожу ей продуктов на неделю, чтобы она сама тяжести не таскала и не усердствовала с физическими нагрузками — возраст, всё-таки. — А Чимин и Чонгук? — Они уже пять лет вместе. Помолвлены уже как год и планируют с месяца на месяц сыграть свадьбу в Таиланде. Они сейчас больше сосредоточены на создании семьи, чем на карьере, поэтому поступать будут в следующем году, — Тэхён тепло улыбается, вспомнив о друзьях, а затем принимается за свой чай, пока тот полностью не остыл. — Хотя Чонгук дописал свою книгу и сейчас пытается добиться её публикации, а Чимин является одним из ведущих танцоров в перспективной танцевальной труппе. Как и Чеён, моя девушка. — Вот оно как. Поздравляю твоих друзей, — тон его голоса довольно холоден, но в нём не слышится ничего от гадливости или презрения. Наверное, Юнги ещё тогда, как узнал, не имел ничего против Чонгука с Чимином, а всё остальное — просто манера разговаривать, к которой Тэхён уже давно привык. — Честно сказать, я не думал, что встречу тебя тут, в университете. Значит, ты всё же решил на учителя пойти, — преподаватель Мин констатирует факт и, вероятно, ждёт от Тэхёна каких-то объяснений. — Я не стану скрывать, что на это меня вдохновил ты, хён. Я не вижу ничего постыдного в том, чтобы признать, что ты был человеком, на которого я, будучи пятнадцатилетним, равнялся. Ну, и я обнаружил в себе неподдельную любовь к детям во времена пассивной школьной практики, что вёл учитель Кан. — Другие преподаватели сказали мне, что ты подаёшь большие надежды, — Тэхёну кажется, или в голосе Юнги прослеживаются нотки гордости? — Намджун высоко оценивает твои разговорные навыки, а Хосок хвалит тебя за литературные способности к аналитической критике и толковые эссе. Хах. У Тэхёна лучший друг — писатель. Общаясь с Чонгуком, иногда просто заражаешься умными мыслями. На его работах и учишься создавать логические и структурированные высказывания. — Они так говорят? — Тэхён вскидывает бровь и разравнивает пальцами пшеничную чёлку. — Погоди, вы нас обсуждаете? — Я в таком участия не принимаю, но, да, — учитель Мин делает глоток американо, кончиком языка устраняя кофейно-молочную пенку с верхней губы. — Чем ещё заниматься преподавателям, кроме как не перемывать кости студентам? Это классика, живущая на всех кафедрах из года в год — мериться своими преподавательскими способностями и усвоением студентами материала, избирая лучших. — Интересно, что обо мне говорит учитель Ким, он у нас теорграматику читает. — Ты о Сокджине? Я слышал университетские сплетни о том, что его поголовно боится каждый студент. На самом деле, он не такой демон, каким вы его рисуете, он просто знает своё дело, и его обязанность — научить вас, заложить фундамент, дать основу, что не сдвинешь с места. Если вы так страшитесь Ким Сокджина, тогда уж я не могу представить, как бы вы выживали под гнётом семинаров с нынешним ректором гуманитарного института — Бан Шихёком. — Методы у него, конечно, не самые тактичные. После экзамена с учителем Ким большинство студентов выходят из аудитории в слезах, — Тэхён, в принципе, здесь никто, чтобы обсуждать какие методы обучения правильные, а какие нет. Он сам без пяти минут учитель, и не ему критиковать, кто и какой метод использует. Он ожидает того, что Юнги сейчас начнёт выступать с оппозицией в защиту коллеги, да ещё и главы кафедры, но тот просто пьёт кофе и мерно шагает вперёд к зданию университета, не горя особым желанием вступать в дискуссию (в которой он всё равно выиграет). — К слову, тебя, хён, тоже боится вся наша группа. — И ты боишься? — вопрос бьёт чётко в солнышко, выбив из Тэхёна остатки воздуха. Нет. Он больше не смутится ни от чего сказанного Юнги. Никогда. Он в своё время вдоволь натерпелся этого жара, от которого пульс сходил с ума и трелью отдавался где-то меж висков. Он больше не тот мальчик, который молится на любой взгляд Юнги. Теперь он взрослый, уверенный в себе, раскованный, хитрый, и он больше н е б о и т с я. — Нет. Я перерос всё это. Я просто знаю тебя и твои методы, и они меня не страшат, хён. Юнги вербально не отвечает ему ничем, но взгляд говорит громче слов: он удивлён. А чего он ждал? Наивного мальчика, трепещущего от любого взмаха его руки? — Ты же знаешь, что наше знакомство не даёт тебе никаких привилегий? — учитель Мин на несколько долгих мгновений приостанавливает шаг и безотрывно смотрит на Тэхёна, дожидаясь от мальчишки смущённого «я знаю». — Я не сделаю тебе никаких поблажек во время практики лишь потому, что когда-то тебя учил. Это будет нечестно по отношению к другим студентам. Но у Тэхёна даже щёки не румянятся, он п р е к р а с н о держит себя в руках, хотя, нужно отдать должное — что-то под костями всё же орёт, и рыдает, и стучится, и истерит, и кусается, и т я н е т с я к н е м у. — Я другого и не ожидаю, хён. Наоборот. От того, что ты меня знаешь, от того, что ты приложил руку к тому, что я оказался здесь, я думаю, что ожидать от меня ты будешь большего, чем от остальных. Уголки губ Юнги растягиваются в чём-то отдалённо напоминающем улыбку. Ведь Тэхён помнит, как гнаться за ним, стремиться к тем же образцам, к тем же стандартам и модели освоения знаний. Поэтому он выжимает из себя всего одно слово, тем самым непривычно-томным голосом, плетью полосующим весь тэхёнов контроль: — Хорошо. Студент делает вид, что обжигает себе язык, что передёргивается от неприятного онемения, а никак не от того, с каким нажимом и и н т е р е с о м Юнги выдохнул это «хорошо» по чёртовым слогам едва ли не ему в лицо. Тэхён больше не смутится всего этого, не поддастся, не зависнет. Его больше на этом голосе не закоротит. — Я могу спросить у тебя, хён? Мне просто чисто интересно, не более. Но Тэхён безбожно, нагло и бесчестно врёт. Потому что в памяти плещется сцена их «прощания», где он банально не успел, а Юнги намерено не дал времени. Сцена, где он по-позорному несдержанно тянулся к нему всем естеством, после которой скалился в слезах, зажав лицо мокрыми и холодными ладонями, осев на ледяном полу ванной. Он лжёт, что безрезультатные признания не заставляли его давиться горьким комком обиды, костью встрявшим у горла. Лжёт, что во мраке ночи больше не думал об этих руках с ярко выраженными суставами, которые невозможно взять и разобожать. — О чём? — Юнги утилизирует свой стаканчик из-под кофе и толкает в Тэхёна свой холодный и скованный пристальным вниманием взгляд. — Почему ты не сказал мне? — его голосом сейчас заговаривает призрак того самого пятнадцатилетнего мальчишки, которого просто унесло ураганом отказа. — Тогда, пять лет назад. Почему не предупредил, что у тебя закончилась практика, и исчез? Учитель Мин не выглядит стеснительно и неуверенно в рамках поставленного вопроса. Скорее, всё в его движениях и последующих словах говорит о том, что будто он ждал этого и продумал в голове даже не один аргумент, а несколько. Возможно, когда Тэхён предложил ему выпить кофе, он рассматривал как данное тот факт, что этот вопрос вообще мог возникнуть первым из всех — и тогда незачем был весь этот вежливый трёп, что они друг другу втирали, пытаясь свыкнуться с сутью проблемы. Потому что Тэхён был влюблён. А Юнги совершенно никак на это не отреагировал. И, вопреки тому, что Тэхён всячески готовил себя и морально, и духовно, и эмоционально, и физически к любому ответу — будь то «ты просто мне не нравишься» или «ты был слишком маленьким», или «ты ещё не знаешь, что такое любовь», или «я кое с кем встречался», — именно к тому, как отвечает Юнги, вот чисто о таких словах он не задумывался. Потому ранит больней любого «ты просто был мне отвратителен». — Мы друг другу никто, Тэхён. Я не обязан перед тобой отчитываться. — Я тебя услышал, хён, — и ему больше ничего не остаётся, кроме как скомкано улыбнуться. Как бы ни обрывалось всё внутри, он больше ни разу не заплачет из-за Юнги. Он больше ни разу не покажет ему, как ломается на глазах. — Спасибо за честность, мне было это нужно. И он улыбается шире, стараясь не принимать во внимание тот факт, что неприятный сгусток той, старой детской обиды жмёт ему у аорты. — Не беспокойся обо мне. Я же сказал, что больше ничего к тебе не чувствую. Всё хорошо, я больше не тот ранимый мальчик, которого ты помнишь. Это значительно делает всё проще для нас с тобой. — Я рад, — рад, но не счастлив (?), — что мы это прояснили, — Юнги откидывает со лба иссиня-чёрную чёлку и чуть поднимает голову, чтобы углубить связь зрительного контакта. — Надеюсь, мой ответ утолил твой интерес? — Полностью, хён.

***

Тэхёнов чай, приготовленный Чонгуком, почти остыл, а к своему какао ни Чимин, ни сам Чонгук почти так и не притронулись, утонув вниманием в повествовании Кима о своих студенческих буднях и прогулке с Юнги этим утром. — Как-то так, — Тэхён откидывается на спинке диванчика и мелко улыбается, чуть нервно обводя подушечкой указательного пальца по краю чашки. Все трое выглядят довольно уставшими: у Чонгука только-только смена закончилась, и на руке виднеется свежий сегодняшний ожог от кипятка по неосторожности; Тэхён пережил четыре довольно сложные пары, одна из которых была с учителем Ким Сокджином, вынимающим — как бы там ни оправдывал его Юнги — душу, а вторая — с самим Юнги, на которой они ездили в школу и договаривались с локальной учительницей о стажировке; Чимин же с самого утра сегодня торчал в тренировочном зале, прогоняя хореографию к предстоящему конкурсу, в котором их труппа принимает участие. — Ты в порядке? — Чону разве что увеличительного стекла не хватает — так детально он всматривается в тэхёново лицо на предмет поиска скрытой лжи. У Тэхёна ведь всегда так было, что «я в порядке» вуалировал внутренний раздрай. — А вы ждёте, что я стану плакать? — Тэхён издаёт смешок и неуместно пытается пошутить, но это не оценивает ни один, ни второй сидящие напротив за столиком. — Я уже выплакал своё по нему пять лет назад. — Как он себя вёл? — Чимин елозит по стулу, придвигаясь поближе к своей чашке с остывшим какао, ещё раз концентрирует внимание на содержание утреннего кофепития Тэхёна с предметом их давней ненависти. — Как Мин Юнги, — Тэхён отводит взгляд к окну, меланхолично качнув головой, от чёго на глаза ему падает светлая чёлка. — Как типичный Мин Юнги. Отстранённо, безучастно, выдержанно, ни граммом эмоций больше. Чисто в его стиле. — И что ты сказал ему? — Я сказал ему, что он мне больше не нравится, — он повторяет это уже в третий раз, потому что в момент рассказа впервые ни Чонгук, ни Чимин словно не расслышали этих слов. Такое утверждение должно быть показателем роста, перемен, результата работы над собой, но ничто в Тэхёне не иллюминирует победным счастьем освобождения, что наталкивает на мысль: всё это до сих, мать его, пор не отжило. — А это так? — Пак косится на Кима с неким подозрением, но старается вывернуть свои опасения позитивным швом наперёд. Тэхён тихо ахает на глубоком выдохе и ставит на краешек столика свой локоть, опустив подбородок на раскрытую ладонь и согретыми теплом чая пальцами автоматически касаясь красивых губ. — Спроси что-то полегче, пожалуйста, — он одаривает Чимина быстрым взглядом, тут же не позволяя установиться зрительной связи. — Т-Тэхён… — Чонгук почти расстроено скрещивает на груди руки, поджав тонкие губы. Ну, блин. У Тэхёна только начало получаться дальше жить, пускай это пришло лишь после начала отношений сразу с двумя людьми. Стоило Юнги замаячить на горизонте, как Тэхён тут же готов отказаться от своих успехов? От всего, над чем работал? Нет. Ну, нет… — Ну, что вы хотите от меня услышать? — Ким незаметно смачивает губы кончиком языка и наконец вспоминает о своём чае. — Что-то типа: «Иди в задницу, Мин Юнги, ты мне нахрен не сдался»? — озлобленно предлагает Чимин. — Хён дело говорит, ТэТэ, — поддерживает своего жениха Чонгук, осторожно указывая в его сторону большим оттопыренным пальцем. — Я над этим работаю. Я работаю над тем, чтобы прекратить думать о нём. Клянусь. Но сейчас он мой преподаватель, и от его оценки зависит моё будущее. Я не могу просто дать ему по лицу за то, что он ушёл тогда, ничего мне не сказав. — Да, и он позиционирует это как «вы друг другу никто». Хоть и знает, что он для тебя был многим. — Мы не встречались, даже особо не общались о чём-то, кроме английского, — Тэхён ведёт плечом, отстранённо опустошая свою чашку с чаем. — То есть, ты готов принять то, что вы были друг другу никем? «Никто» не плачет вот так из-за «никого». Мы едва вытянули тебя из состояния, в котором он тебя в прошлый раз оставил. А ты готов ему всё простить? — Чимин роняёт тяжкий вздох, не веря тому, что Тэхён сейчас ответит коротким «да». Всё, над чем они хлопотали, к чему стремились, весь прогресс — неужели Тэхён готов всё это разрушить ради новой попытки быть с человеком, которому он не нужен? — А если бы это был Кук-и? Ты бы следовал тому, что советуешь мне? — Тэхён внезапно выпрямляется и говорит о Чонгуке довольно обидную вещь, но так как все понимают, что всё лишь в теории, то гипотеза за оскорбление не принимается, хотя и жалит Чона где-то глубоко под эпидермис. — Кук-и никогда не сделает мне так больно, ты знаешь, — категорично заявляет Чимин. — Да и ты сам не позволишь ему. А Юнги — не нашего поля человек. Мы не в силах капать ему на мозги в плане бережливости с тобой. — Такого больше не повторится, — он пытается убедить их в том, что в этот раз всё будет хорошо, на этот раз он умнее, лучше, опытней, сдержанней. — И кому ты сейчас лжёшь, Тэхён-и? — Чонгук цепляет свой какао рукой даже не опуская глаз на стол. — Нам или себе? — С чего ты так уверен, что в этот раз всё будет иначе? — становится на чонову сторону Пак. И когда они оба вот так прут и давят, Тэхён чувствует, что твёрдость уходит как из-под ног, так и из намерений. — Потому что я больше не фанатею по нему. — Ты признал буквально минуту назад, что он нравится тебе. Всё ещё. — Просто всё будет по-другому. На этот раз у меня есть его номер, так как из-за того, что он курирует у меня практику, мы обязаны оставаться на связи, — Тэхён отставляет в сторону чашку и дёргается на месте, стараясь сесть поудобней. — Давайте сменим тему, пожалуйста, мне сегодня хватит дозы разговоров о Юнги. Чимин с Чонгуком настороженно переглядываются, пытаясь понять, как принимать это желание Тэхёна завершить разговор: добрый ли это знак, потому что Тэхёну он больше не так интересен, или плохой, потому что в этот раз всё будет по-другому, но не факт, что исход будет лучше? — Вы мне лучше расскажите, как проходит подготовка к свадьбе и почему никто из вас до сих пор не зовёт меня на примерку платья? — Тэхёну легко завязать новый полилог, в котором не будет ничего от Юнги. Потому что за сегодня Юнги и впрямь слишком много. Он у всех на слуху, на губах, в мыслях. Югём с Ибо только о нём и трещали по ходу маршрута в универ. — Кого это ты в платье в уме облачаешь, хён? Меня или Чимин-и? — Чонгук с почти несерьёзной обидчивостью сводит брови к переносице в возмущении.  — Я же шучу. Чисто теоретически, если бы я женился на Минхо, я бы тоже не стал надевать платье. Чимину становится хорошо от этого «чисто теоретически», в котором Тэхён думает о будущем и своей судьбе, не привязывая её к учителю Мин. О жизни, в которой Юнги нет места. Которого там просто нет. Иными словами, Тэхён рассматривает свою деятельность рядом с кем-то другим/другой. Это сеет крупицы веры в то, что его привязанность к преподавателю всё-таки ослабла и может не вернуться с той же силой, что и прежде. Вот только теперь Тэхён смелее, смекалистей, изобретательней и, обученный танцам на похожих граблях, больше той ошибки не допустит. Он не скажет Юнги о любви даже под дулом заряженного дробовика. И если быть с Юнги означает каждый раз отмалчиваться о настоящей сути вещей, Тэхён будет молчать. — Мы на днях забронировали пять номеров в отеле Бангкока, — Чимин расплывается в лёгкой улыбке, делясь деталями с заинтересованным процессом Тэ. — На три ночи. Первая — ночь прибытия. Вторая — свадебная, а третья — ну, чтоб отойти от празднования и спокойно вернуться в Сеул. Один номер — номер люкс — для нас как для молодожёнов, ещё два для тебя и твоей бабушки. Четвёртый для родителей Кук-и, а пятый… — Пак заметно тушуется и опускает на свои руки потушенный взгляд. — Пятый на случай, если кто-то из моих родителей решит почтить своим присутствием нашу скромную церемонию. Чонгук незаметно хватает его ладошку под столом, принимаясь осторожно потирать большим пальцем кожу у запястной косточки. — Надеюсь, ваш с Кук-и номер будет подальше от наших. Ну или у вас шумоизоляция окажется где-то установленной, — Тэхён игриво и многозначительно ведёт бровью. — Ну, типа, брачная ночь, всё такое. Это обязывает вас запомнить её на всю жизнь. — У нас с Кук-и и так в каждом сексе есть, что запомнить. Особенно в те моменты, когда он решает снизойти до того, чтобы дать мне быть сверху, — Чимин обжигающе-горячо глядит на Чонгука рядом, вынуждая Чона смущённо замяться. — Да, сладкий? — Я вас люблю всем сердцем, ребят, но в подробностях ваших постельных дел не нуждаюсь, — Тэхён подхватывает, ощущая жар на лице и шее, что раскидывается по коже красноватыми зудящими пятнышками. — Да ладно? А кто после первого свидания с Ли Ноу нуждался в кратком инструктаже о том, как дать кому-то? — Не было такого! — Тэхён прикрывает пылающее лицо руками, наотрез отказываясь вспоминать, как действительно в панике расспрашивал у Чимина с Чонгуком про их первый раз. В основном у Чимина. В попытках не распалять конфликт на почве смущения, он немножко меняет угол их оживлённого обсуждения: — Нам с бабушкой и одного номера на двоих бы хватило. Зачем вы раскошелились на ещё один для меня? Это же дорого. — Ну, мы надеемся, что ты пригласишь кого-нибудь с собой, — мягко отзывается Чонгук. — Хён хочет видеть Чеён, а я топлю за Минхо, мы с ним чисто по-мужски обсудим пару моментов. Тэхён заливисто смеётся: — Вы ставите меня в затруднительное положение. Если я приглашу Чеён, Минхо обидится. Если Минхо — то обидится Чеён. — А если никого не возьмёшь с собой, они оба объявят тебе бойкот в сексе, — пожимает плечами Чимин, играясь с прядкой собственных тёмных волос. — У вашей тройки, я смотрю, с этим проблем нет; твоя шея выглядит измученной. Тэхён механично старается натянуть повыше горловину свитера, потому что Розэ всё-таки утащила его шарф с собой. Погодите, и это он с такими «бутонами цветов» разгуливал перед Юнги? — С кем ты сегодня был? С ней или с ним? — Чонгук подливает масла в огонь, обмениваясь с Чимином дразнящимися ухмылками. — Когда вы оба говорите об этом так, это реально звучит крипово, — Тэхён третирует одного и второго недовольным взглядом, продолжая возиться с тканью вязки, которой, как ни натягивай, всё равно не хватит, чтобы скрыть становящиеся фиолетовыми отметины. — С Чеён я был. — Хотя бы попроси у неё тоналку — а то твоя бабушка не оценит, — продолжает издеваться Чимин, а Чонгук лишь прыскает себе в кулак от смеха. — Или для Чеён твоя шея — поле для собственных трофеев? Где же тогда тебя так целует Ли Ноу? — Ну, хватит, — Тэхён неуютно ёрзает под их по-доброму глумливыми усмешками. — Или я начну вспоминать, какими вы оба были в свой цветочно-конфетный период. — Он у нас до сих пор, — Чонгук тихо хихикает. — Хён тащит с работы цветы, а я со своей — халявные сладости, — он поворачивается к Чимину и легонько толкает своего любимого в поджарое плечо, — которые я в одиночку и жру, потому что «Кук-и, куда ж мне твои пироженки, ты мою задницу видел? Мне же танцевать ещё», — он передразнивает Пака, копируя его же голос, для этого съезжая на фальцет. — Видел я твою задницу, хён. Уже не раз видел. И я люблю её. И тебя люблю. Любым. Чимин густо краснеет, внезапно отворачиваясь куда-то в сторону, будучи не в силах выдержать этот напор, с которым Чон ввинчивает в него свой взор. — Что у вас ещё интересного происходит? — решая прийти на помощь другу, Тэхён с томительным ожиданием принимается болтать ногой в воздухе. — Я из-за этого университета чувствую себя каким-то совершенно от вас оторванным. И Чонгук отклеивает себя от Чимина, оставляя в покое и его разум, и его руку. — У меня ничего. Надрываю связки на сцене, продаю цветы. К свадьбе готовлюсь, — Пак процеживает почти на одной ноте монотонным голосом. — Ну, есть, в общем, кое-что… — Чонгук меняется буквально на глазах, мямлит уже невнятно и принимается нервно тереть свой висок костяшкой указательного пальца. — Как вы знаете, мне отказали в двух издательствах, а сегодня к семи я должен буду встретиться с главным редактором третьего журнала. — Что?! — Чимина подбрасывает прямо на кожаной обивке диванчика от неожиданности. — Сегодня? Почему ты не сказал мне? — Ну… — Чон медлит с ответом. — Хотел сделать это сюрпризом. — Кук-и, если у тебя потенциальное собеседование с представителем издательства, ты должен был нам сказать раньше. Мы бы сейчас тут не сидели, а ты бы готовился ко встрече. Наш редкий юнит можно было бы и перенести, — Тэхён с серьёзностью смотрит ему в лицо, но тот лишь отмахивается с улыбкой: — Поэтому и не сказал заранее, чтобы наш юнит не переносить. Мы с Чимини-и очень по тебе скучаем. Мы больше не в школе, и не можем видеться каждый день, а жертвовать редкими встречами… Это было бы с моей стороны очень эгоистично. Всё равно я более чем уверен, что мне в очередной раз откажут, — Чон лишь грустно улыбается и пожимает плечами. — Ты просто, главное, не сдавайся, ладно? — Чимин касается его плеча, борясь с желанием заключить Чонгука в объятия — всё-таки они у его будущего супруга на работе. — У нас всё получится. — Хён дело говорит, Кук-и, — Тэхён быстро-быстро кивает, указывая на Чимина жестом ладони. — Хён всегда говорит дело, — Пак отзывается о себе в третьем лице и от этого же сам смеётся. Им всем троим не хватает вот этой лёгкости в общении, непринуждённости, где-то — ребячества. Стоит им выйти из кофейни — и их прижмёт к стенке жестокий взрослый мир, где за каждое неверное принятое решение получаешь сполна. Во взрослой жизни ведь не всегда всё так легко, как когда ты маленький… И Чонгук это понимает так, как никто другой.

***

привет, хён это Ким Тэхён

Юнги: Здравствуй. Да, я уже понял.

??? как?

Юнги: У меня не так много знакомых, знающих мой номер, которым я позволяю называть себя «хён».

ааа прости, что беспокою не отвлекаю?

Юнги: Если я скажу нет, ты озвучишь цель своих сообщений? Ты по важному вопросу?

думаю, это вопрос жизни или смерти шучу :) не угрюмься, хён, я за мили чувствую, как ты хмуришься

Юнги: Я тебя слушаю, Тэхён.

хотел спросить у тебя о плане урока помню, ты в своё время писал его от руки мне тоже от руки писать? или можно напечатать?

Юнги: Печатай. Я не слишком разборчив в почерках.

мой ты всегда понимал, хён

Юнги: Но это не значит, что я пойму письмена остальных.

ты же учитель, хён, разбираться в таком — твоя парафия хD

Юнги: Что-то ещё?

нет-нет, хён я прощаюсь с тобой. а то у меня тут куча дел ты сам ещё помнишь, что значит быть студентом хорошего вечера, хён ^___^

Юнги: И тебе хорошего, Тэхён.

увидимся на занятиях как раз готовлюсь к твоему предмету

Юнги: Я польщён.

всё, теперь точно пока, хён

Юнги: Доброго вечера, Тэхён.

ой! стой! нет! я вспомнил, что ещё хотел спросить!

Юнги: Что?

хён, не вздыхай так тяжко я сейчас уже отстану от тебя

Юнги: Вовсе я не вздыхаю. Юнги: Что ты хотел спросить?

я же могу частично импровизировать? ну, на уроке? не всегда же всё может идти по плану ты же импровизировал, когда вёл у нас, я помню

Юнги: Это не рекомендуется на первых этапах обучения, но и не запрещается. Юнги: Если ты настолько уверен в себе, можешь попробовать.

ты не будешь снимать с меня баллы за пробу?

Юнги: Не буду.

спасииибо! ловлю тебя на слове, хён всё, теперь ну вот точно я прощаюсь всего доброго, учитель Мин

Юнги: И тебе, Тэхён.

***

Он знает, что по-доброму он должен позвонить или хотя бы написать Чимину, рассказать, как всё прошло. Чимин же волнуется, держит за него кулачки, смотрит на него с непоколебимой верой в чонгуковы таланты, а сам Чонгук что? Бредёт по улицам вечернего Сеула с ничем. Он знал, что избранный путь лёгким не будем, что отказы в публикации из-за отсутствия спонсорства, материального достатка и должного высшего образования никак не выставят его в лучшем свете. Знал, что третья встреча с редакцией увенчается провалом, не надеясь на успех. Чимин сказал бы ему не расстраиваться и не падать духом, он бы пригрел его в своих объятиях и зацеловал ему каждый участок кожи до полной потери связи с плохими мыслями, да и с самим собой, но Чонгук иногда приходит к умозаключению, что он просто Чимина не достоин. Он обещал ему, что у них всё будет хорошо, что всё наладится, и что со временем они купят дом, заведут собаку, станут нормальной семьёй, но хуже всего то, что он может признаться во всём лишь себе: давящая близость свадьбы и больших надежд со стороны окружающих — сугубо его вина. Вина его страха. Страха, что в моменты неудач рядом с ним не окажется никого. Тэхён уже сошёл с дистанции, пропадая в куче домашней работы, его уже не так часто выцепишь, чтобы в личных разговорах утопить свои страхи и подпитаться уверенностью. Наверное, самый неистовый, леденящий душу ужас от того, что Чимин мог стать таким же «далёким», подбил Чонгука на решение, которое, вероятно, ломает жизнь им обоим. Кто женится в двадцать? Когда ничем не насытился, не набрал ни опыта, ни ума, ни финансовой поддержки, чтобы просто обеспечить всем. На одном «я люблю тебя» далеко не выедешь. Любовь не купит еду, не погасит счета за квартплату, не исполнит мечты о путешествиях и т.д. А он мало того что сам не поступил никуда, так еще и Чимина за собой утянул, пообещав, что всё у них будет прекрасно, что Чонгук подарит ему хорошее будущее — главное, что вместе. Пак любит его без конца, Чон в этом не сомневается, но с его стороны всё не так просто. Всё не так, как было пять лет назад, когда они терялись в свиданиях и друг в друге, когда было легко, когда все проблемы мог решить папа, а ты — проснуться на утро и продолжать просто любить, не думая ни о чём другом, кроме как чужих рук, чужих прикосновений, поцелуев. Всё намного сложней: тут и нелюбимая работа, и слом уверенности в будущем, и шаткое положение интересов, и понимание, что одной любви для совместного «у нас всё будет хорошо» будет ничтожно мало. Ему бы позвонить Чимину, рассказать, что ему отказали, и пусть он знает, что Чимин не будет ни разочарован, ни в обиде, Чонгуку всё сложнее оттого смотреть своему любимому в глаза. Потому что он увидел в их свадьбе надежду на то, что Чимин не оставит, не отколется так, как Тэхён, не погрузится в иной уровень жизни и круга общения, в котором не будет места Чонгуку. Чонгук собственник и законченный эгоист. Он посмел распоряжаться чужим будущим из-за того, что пошёл на поводу у своих тревог и самых сокровенных страхов, перед которыми встречать «прелести» взрослой жизни становится легче, когда ты не один. Взрослым тебя делает не приученность организма к алкоголю, не нахождение постоянного партнёра в сексе, а именно принятые тобой решения. И где-то во всём этом он чувствует свою нетвёрдость из-за вины в неоправданных надеждах, зацепивших не только его самого, но и будущее Чимина. Он дёргает за ручку двери в отцовский книжный прилавок, робко заходит внутрь. Господин Чон приподнимает седоватую голову в сторону порога, настороженно вспомнив, что вовсе забыл запереть двери после окончания рабочих часов. — Чонгук-и? — не сказать, что он не рад видеть сына, потому что это было бы ложью, он всегда ждёт его хоть на чай, хоть просто на пять минут перекинуться парой-тройкой слов о том, как жизнь. — Привет, пап. Чонгук не вынимает руки из карманов, застенчиво мнётся у арки, ведущей в основной зал с книжными стеллажами, и кусает свои губы, неуверенно поглядывая на отца. — Почему ты не позвонил и не предупредил, что зайдёшь? — мужчина смотрит на него обеспокоено, по одному лишь выражению лица понимает, что-то не так, поэтому выходит из-за стола и направляется к сыну, опуская широкую ладонь ему на плечо. — Солнышко, всё хорошо? — Да, пап. Всё… Всё хорошо. Чонгук взрослый, вот-вот женится, живёт в отдельной квартире, устраивает себе жизнь, работает. Но иногда так хочется упасть лицом в подушку и заплакать от непроходимой тяжести, что всё давит, и давит, и давит, и давит, и давит. Пока не доводит до исступления и эмоционального срыва. — Извини, что я поздно так, — он тихо шмыгает носом и льнёт ближе к отцовской руке, что с вопросительным волнением поглаживает его по предплечью. — Никогда не поздно. Я всегда рад тебе. — Я могу остаться сегодня у вас с мамой на ночь? Мама не будет против? Господин Чон немного отклоняет голову, с лёгким недоумением оценивая состояние сына. — Почему мама должна быть против? Она тебя любит, и мы всегда ждём тебя дома. Чонгук-и, вы с Чимин-и разругались? Что-то случилось? Разругались? Нет. Чимин бы сейчас назвал его дурачком и затащил бы в постель смотреть вместе какой-то фильм. Он бы сейчас засуетился на кухне и по-семейному сварганил бы им какой-то ужин. Он бы сейчас приник к нему со спины, стал бы расцеловывать крылья лопаток без намёка на злость или разочарование. Он бы сказал, что у Чонгука это была не последняя проба в жизни, что в следующий раз всё получится. А Чонгук не может так. Он не заслуживает такой безрезультатной веры в себя, не дающей свои плоды. — Что? Нет, мы не поссорились. Я просто скучаю по вам с мамой. Он скучает по родителям, временам, когда всё было просто, когда гонял по вечерним улицам, держась за руки, когда смеялся и засыпал втроём с Тэхёном на одной кровати. — Есть же что-то ещё, я знаю, — мужчина аккуратно возобновляет свою пытливость, силясь достичь взаимопонимания и чонгукового доверия. — У меня не получается, пап. Просто не выходит. Я знаю, что обещал тебе гордость, когда покупатели будут заходить в этот прилавок, чтобы купить мои книги, а ты бы с улыбкой сказал, что это книги твоего сына. Я обещал Чимину стабильность, тёплый и большой дом, обеспеченность. А в итоге я чувствую, что иду ко дну и тяну за собой всех. — Чонгук-и, ты только начинаешь свой путь, и он не всегда будет ровным. — Мне лишь одни камни и попадаются в последнее время. Я прихожу на чёртову работу, которую не люблю, обжигаю на ней руки, прихожу домой в старую и тесную квартиру, откладывая заработанный на свадьбу мизер, пока Чимин считает до копейки, на что и как уйдёт его зарплата. И он смотрит на меня так, будто его это устраивает, будто нет в мире ничего лучше, чем просто быть со мной, и неважно, каковы условия. — Давай я закрою лавку, и мы обсудим всё по ходу домой, — мужчина понятливо кивает ему, откладывая журнал учётных записей. — Х-хорошо… — Ты напиши Чимин-и, что ты останешься у нас. Он у тебя хороший, Кук-и, верный, как раз та поддержка, которая тебе нужна. Не обижай его, пожалуйста. Чонгук знает. И Чонгук любит. Любит. Любит. Любит до умопомрачения. Но что-то всё равно прогрызает внутри дыры, ёрзает в груди неспокойным червём.

***

Тэхён думает о том, каким было это утро. О непринуждённой манере речи Юнги, который рассказывал о совершенно обыкновенных и истинных вещах, например, причине их «недо-прощай». Потому что они друг другу никто. Тэхён тихо мычит, когда ощущает особенно глубокий толчок в своё тело со стороны Минхо, который специально вот так резко подался бёдрами, чтобы привлечь внимание, сфокусировать рассеянный разум на нём одном. Тэхёновы руки закинуты ему на шею, и взгляд, вроде как, прикован к ключицам, но Тэхён на самом деле смотрит не на них, у него перед глазами что-то другое, удерживающее, напрягающее, не отпускающее, не позволяющее почувствовать в полной мере тепло чужого тела и жаркие выдохи во вспотевший лоб, на котором светлая чёлка слепилась в вымокшие «сосульки». Тэхёну всё равно, что под поясницей неприятно сбилась в ком простынь, что в нежную кожу на ребре тычется острый край отброшенного наспех тюбика смазки, и что собственные коленки бессовестно заброшены на чужие широкие плечи. Ли Ноу приостанавливает толчки, регистрируя безучастный и задумчивый взгляд Тэхёна, касается пальцами его влажного и исцелованного в прелюдии подбородка и поворачивает к себе, приподнимая. Тэхён реагирует мгновенно, часто моргает и со сбитым выдохом глядит своему парню в глаза, пока тот молчаливо зависает сверху и ледяным взглядом прожигает Киму каждый дюйм кожи. — Ты сейчас не здесь, — Минхо тихо выдыхает в тэхёновы губы, но не приближается поближе для поцелуя, сохраняя весьма интимное расстояние, чтобы слегка дразнить теплом дыхания и напрочь стабильным взглядом. — Прости… — Тэхён на извиняющийся манер поглаживает шею четверокурснику, и думает самолично двинуть бёдрами, чтобы ощутить возобновление их близости. Вот только проницательный Ли Ноу так просто не отпустит, не даст. — Расскажи мне, что тебя тревожит. Прямо сейчас? Когда он в нём? Когда Ли Ноу осторожно подхватывает его бедро одной рукой, а другой мажет пальцами по щекам и трётся кончиком носа об его? Прямо в середине самого секса? — Просто был тяжёлый и не самый хороший день… — Понимаю. У Тэхёна в ушах звоном резонирует это «мы друг другу никто». Его не отдерёшь из памяти, не вытянешь из подкорок. Вот и приходится смаковать этим горьким «никто», пока тебя целует н е с а м ы й п о с л е д н и й человек. Минхо всегда чувствовал все эти перемены в его настроении, видел насквозь все мыслительные процессы с перегрузкой и перезапуском. Ему нужно было не в физруки идти, а в психологи, хотя тот честно признаёт, что копаться и чинить ему нравится лишь одну голову — тэхёнову. Тэхён ненавидит себя за то, что пока кто-то так к нему касается, он думает об этом ни о ком. — Хочешь, мы поговорим об этом? — Ты действительно хочешь поговорить прямо сейчас? — Ким слабенько смеётся, а затем напрягает шею и тянется к Ли Ноу за лёгким поцелуем в уголок губы. — Если тебе это нужно, то да. Мы встречаемся, и меня беспокоит всё, что беспокоит тебя. Поэтому, если ты хочешь поделиться — я выслушаю. — Мне просто нужно забыться… — Я могу тебе с этим помочь? — Минхо взволнованно зачёсывает взмокшую тэхёнову чёлку наверх, оголяя лоб. Тэхён немного елозит под ним, нащупывает тюбик смазки потной ладошкой и снова отбрасывает её куда-то в сторону, чтобы она не раздражала ему рёбра. Он безуспешно сдувает со лба одинокую волосинку и опускает ладони на ягодицы Минхо, отчего тот невольно подаётся вперёд и входит безотказно глубоко — до соприкосновения паха с тэхёновой задницей. — Трахни меня, — он прикусывает губу и проезжается ладонью по спине Ли Ноу, пальцами дотягиваясь до тёмных волос на затылке. — Подожди, — парень в ответ хрипло смеётся, чуть подаваясь назад, почти нечаянно цепанув головкой комок нервных окончаний внутри Тэхёна. Тот почти задушено стонет, едва ли не до крови прикусив себе губу. — А я, по-твоему, что делаю? — Нежничаешь. — Чеён мне яйца оторвёт, если я не буду сдувать с тебя пылинки. Она мне сказала, что вы к бабушке твоей завтра идёте. — Мне всё равно. Хочу обо всём забыть. Обо всём, кроме тебя. — Даже о Чеён? — Минхо игриво усмехается, дразнится очень лёгким толчком, который снова беспокоит точку сосредоточения удовольствия. Тэхёна под ним подбрасывает, но издаваемые звуки он всё ещё контролирует. Ах так? — Ну, её же здесь нет. Здесь только мы. И я хочу, чтобы на тебе сошёлся клином весь мой мир этой ночью. Не на этом «мы друг другу никто». Не на агатовых глазах с замёршими ледниками. На Минхо, не на Юнги. — Хочешь, чтобы я выпустил всех своих бесов? — неуверенно уточняет Ли Ноу. — Я требую всех твоих бесов, — но Тэхён лишь одобрительно кивает головой и зажимает минхово запястье. Ему нужно избавиться от этого «никто», нужно, чтобы его из него выбили, вытащили, вытрахали до победного. — В прошлый раз тебе не очень понравилось то, что я был груб. Я не хочу тебе навредить. — Я пересмотрел свои взгляды на твою грубость. Ты спросил меня, что мне нужно? Мне нужен ты. Не сдерживающий себя, лишающий меня рассудка. Твоё имя — единственное, о чём я хочу думать. И Ли Ноу повторять дважды не нужно. Тэхён неодобрительно вздыхает, когда его оставляют пустым без предупреждения, когда до боли зажимают руки и резко перекидывают на живот, чтобы поставить на четвереньки и с нажимом надавить меж острых лопаток, пригвоздив лицом к матрасу. «Мы друг другу никто». Тэхён едва успевает подмять под себя подушку и заглушить вскрик — Минхо с начала проникновения тут же двигается размашисто и по запросу — совершенно беспощадно, почти животно. «Никто». Он зажимает в зубах наволочку, пачкает её в слюнях, что уродливо измазывают все щёки и вытекают на матрас, и ни на секунду не открывает глаза, из уголков которых бесшумно катятся горячие и пекущие слёзы. «Никто». Тэхён стонет надрывно, влажно, мешая их с криком, от которого уже начинает болеть в горле, а Минхо грубо проскальзывает внутрь и наваливается со спины, чтобы размашисто и шумно мазнуть по мокрому тэхёновому затылку носом. «Никто». Тэхён хочет, чтобы его порвали на куски, довели до полоумия, до сдвига по фазе, до утраты личности. Чтобы его расщепили, раздавили, перетёрли в пыль, чтобы больше не слышать «мы друг другу никто, Тэхён», эхом гуляющее по задворкам памяти, не подчиняемое ни одному клину, ни одному отвлечению и никакой псевдо-сбитой оскомине. Вот бы ему хватило такого Ли Ноу. Вот бы ему было достаточно Розэ. «Никто».