ID работы: 10153787

every 5 years

Слэш
NC-17
Завершён
1987
автор
Размер:
835 страниц, 33 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
1987 Нравится 1106 Отзывы 1193 В сборник Скачать

— phase two. xiv —

Настройки текста
Примечания:
Если быть точным, Чимин не знает, что нашло на Чонгука. Наверное, это просто стечение обстоятельств, наслоенная кипа неразрешимости, под давлением которой Чон ведёт себя опасней тигра, прогрызшего свою клетку и выломав её собственными костями. Чимин знает, в эти дни будет лучше вообще ничем Чонгука не грузить, он и так пашет сразу в две смены, пока его отец восстанавливает здоровье. Скорее всего, это и влияет на то, каким изголодавшимся и ненасытным, дорвавшимся до близости впервые за всю чёртову неделю выглядит Чонгук. И Чимин солжёт, если скажет, что ему не нравится эта незнакомая нотка злости в их постели. Нет, они и рядом не стоят с теми наигранными сюжетами в домашних порно, что люди снимают на дешёвую мобилку с галимой камерой. У них нечто намного большее. Чонгук любит его. Чонгук сейчас злится на весь мир и выпускает пар так, что у Чимина дрожат коленки и ноги делаются ватными, пускай он и лежит распластанным в самой неподобной позе на кровати. Всё равно дрожат, всё равно аж выкручивает все сочленения от того, как Чонгук толкается в него пальцами, растягивает, целует-целует-целует. Взмокший, мускулистый, хрипло дышащий где-то в местечко за ухом, приложившись голой грудью к чиминовой спине. Костяшки полностью исчезают внутри с каждым глубоким толчком, и Чонгук осторожно прикусывает Чимина за ещё влажное после душа плечо, кожа на котором пахнет чёртовым летом: манго, солнцем, мёдом и амброзией. Два пальца быстро становятся тремя, и Чимина почти выгибает до электрических импульсов, отдающихся в сами конечности. — К-Ку… — ему так хорошо, что он даже выговорить имя не способен. В горле до невозможного сухо, что странно, потому что Чимин неуклюже пускает все слюни прямиком на простынь, к которой прижат щекой, не в силах даже сглотнуть. Со стороны он, наверное, напоминает сейчас какого-нибудь полоумного, недоразвитого, страдающего аутизмом и острым синдромом Дауна. А на деле — единственное, от чего он взаправду страдает, так это от того, что Чонгук всё ещё в нём только пальцами. А Чимину хочется до отказа, под завязку, чтобы оказаться за пределами стратосферы, впасть в невесомость без вакуума. Чимину хочется Чонгука в себе и далеко не фалангами, что методом следопыта отыскивают ту самую точку, от которой у Чимина волосы на затылке дыбом встанут и горло начнёт издавать самые позорные и неприличные звуки. — Тебя… — он не своим голосом стонет в подушку и зажимает её мягкость в кулаке, когда Чонгук прибегает к запрещённому приёму и попутно с тем, как трахает Чимина тремя длинными пальцами, наобум ныряет свободной рукой под паково бедро, отыскивая беспокойно дёргающийся член, нещадно вымазывающий постельное бельё в предэякуляте. — Не-е-е-ет, тебя… Хочу… Чонгук-и… Чонгук довольно улыбается сам себе; Чимин разогрет до нужной температуры, распалён, доведён до нужного состояния, до грани, до пика, до апогея, до того, что ради оргазма он исполнит любое твоё желание: хоть примет постриг, хоть убьёт без жалости. Просто дайте ему уже кончить. Чимину никогда не было, на что жаловаться с тех пор, как они начали привыкать к сексу и его послевкусию. Они уже познали его разным: первым в те наивные пятнадцать, утренним, граничащим с опасным — запрещённым в публичных местах, секс на кушетке рядом с вырубившимся после несанкционированной пьянки Тэхёном (только самому Тэхёну об этом знать не обязательно), секс в ночном клубе, секс после ссоры (а после ссоры, кстати, всё кажется «вкусней» и на удивление приятней, когда приглаживаются растрёпанные нервы и обиженное эго). — Хочешь? — Хо… Боже… — Так нуждаешься во мне, что разучился говорить? Чимин в ответ на издевательство только что-то нечленораздельно мычит и вслепую заводит руку назад, чтобы ударить Чонгука за разнузданность, куда бы он ни попал, — а попал по животу, вызвав лишь вспышку звонкого смеха. — Нг… Иди… К чёрту, Чонгук-и… — К чёрту я не пойду, хён, а вот к тебе… Мне ты нравишься куда больше. Чимин вот-вот заплачет. Разве можно плакать от того, что тебе хорошо? А вот ему разрыдаться хочется, когда его жених продолжает орудовать пальцами внутри уже не для подготовки, а чисто так, для собственной забавы и красочного шоу, когда Чимин под ним липкий, кусающий себя за руки, стонущий так извращённо, словно за стенкой у них не имеется соседей. И в поперечном шпагате перед ним, подвиливает ягодицами, думая, что Чонгук смилостивится и снизойдёт до того, чтобы выдрать его, как последнюю дрянь. — И что же мне с тобой делать, хён? С таким несдержанным, не способным произнести моё имя от нахождения на границе между получением того, чего ты хочешь в эту секунду больше всего на свете, и потерей этого же самого желаемого. — Взять меня… — Что-что? — В… Ах!.. — Прости, я не различаю ничего, кроме твоих стонов. Ещё бы, пф! Чонгук метит подушечками пальцев по простате, забавляясь с чиминовой выдержкой, как с очаровательной плюшевой игрушкой: давишь на кнопочку, вшитую внутрь, и наслаждаешься мелодизированными стонами, обволакивающими ушные раковины. — Парш… Паршивец… — Что ты там бормочешь, хён? — Я сейчас… Ох… Я сейчас… Чонгук чувствует, что до того, чтобы Чимин кончил без него, остаётся всего пара фрикций, поэтому наглым способом вытаскивает пальцы с мощным хлюпаньем от смазки с ароматом дыни и торопливым образом раскатывает по эрегированному члену тоненький презерватив. Казалось, сам Чонгук был готов постыдно спустить лишь от одного того, как Пак хрипло дышит, поэтому даже не приходится для возбуждения дополнительно себе надрачивать; всё стоит болезненно уже лишь от одного только вида раскинувшегося под ним хёна в долбаном поперечном шпагате с выставленной на обзор красивой задницей. Чимин приглушённо ворчит в подушку, зарывшись раскрасневшимся лицом в ткань; чем он там дышит вообще? Погрузившись в умеренно узкие стенки, Чонгук не торопится отыскивать правильный угол проникновения, для начала он догонит Чимина по части возбуждения, подойдёт к той же грани, к той же пропасти, тому же обрыву, каньону, бездне. Он намеренно убирает руку с его паха, заставляя того рвано хватать воздух в возмущении, но целовать в торчащие с натянутой кожей лопатки не прекращает. Он выводит своими губами невидимый татуаж из поцелуев, которые жгутся примерно так же, как если бы под эпидермис загонялась краска через тонюсенькую иголочку. — Чонгук… — Малыш? — Дай мне… Дай… Блять, просто дай… — Что тебе дать? — Дай мне всё… Этого Чонгук и хочет — дать Чимину всё, и дело не только в оргазме. Он хочет дать всё, что Чимин заслуживает и даже больше. Всё, что можно отдать, можно подарить, показать, поделиться. Большой дом, обеспеченное будущее, надёжность и уверенность в завтрашнем дне, столько любви и заботы, сколько не было подарено ещё ни одному человеку. Над большинством из всего этого он усердно работает, так что он попробует начать с любви. — Всё — меня устраивает, на меньшее я и не рассчитываю, хён. — После свадьбы, хрен ты от меня отделаешься, Чонгук-и. — Никогда в жизни, Чимин-и. У Чимина тёмный взгляд со зрачками столько широкими, что они ещё чуть-чуть — и вытеснят радужку, словно принял колёса. Он опускает Чонгуку на затылок свою руку и вот-вот свернёт собственную шею в жадной потребности к поцелую, который получает беспрекословно. Это срабатывает так потрясающе хорошо, что пелена накатившего удовольствия спешно вяжет ему узлами низ живота, и Чимин стонет Чонгуку в рот, развязно толкаясь языком поглубже. И прижатый к простыне член изрядно вздрагивает от волны наслаждения. Яркие пятна, пляшущие под закрытыми веками, дольше, чем обычно, окутывают их разумы; Чонгук обессиленным валится рядышком, поглаживает Чимину поясницу, пока тот кое-как пытается свести вместе ноги, приподнявшись на дрожащих руках и совершенно расслабленных коленках, которые так и норовят снова разъехаться. Ещё только утро, впереди тяжелый день, а они уже устало друг дружке улыбаются, лениво зарываясь пальцами в спутанные после душа волосы. — Ну вот… — Чимин льнёт ближе, на ощупь находит чонгукову руку и притягивает поближе к лицу, оставляя град поцелуев на ребре ладони. — Снова в душ придётся идти. — Тебя только душ волнует? — Конечно, нет, детка. Ты был бесподобен. А на нашей свадьбе ты так сможешь? — Будет даже лучше на нашей свадьбе. И я обещаю, что страдать будет не только твоя задница, хён, — Чонгук стыдливо трётся вспотевшим лицом об край подушки, пытается упрятать подальше глаза, пока Чимин с тёплой улыбкой смотрит прямо куда-то внутрь, поглубже, чем кожа. — Я скучаю по нам, Чимин, — он в миг становится каким-то неописуемо грустным, поэтому с какой-то особой нежностью начинает перебирать тёмные чиминовы пряди между своих пальцев. — Так скучаю по пятнадцатилетним нам, что иногда мне хочется взвыть. Тогда всё было проще, легче, мягче, и мы были другими. И… Мне сейчас тяжело. Папа всё чаще ходит к врачу, отшучивается, что всё в порядке. На мне висит весь книжный и основная работа в кофейне. Я устаю, как чёрт, мне отказывают в публикации моей книги, и я не садился за главу уже почти месяц. Мне кажется, меня покинуло вдохновение, и всё это… Всё это неважно, потому что рядом есть ты, и если я возвращаюсь домой уставшим, посаженным в ноль, словно батарейка, я просто слышу твой голос с кухни, вижу твой силуэт, твою улыбку — и я забываю, хён. Забываю, что ощущаю себя в полнейшей жопе. Забываю, что являюсь никем, ничего из себя не представляю, когда ты просто на меня смотришь. Потому что ты для меня, как свет, к которому я тянусь. Я не знаю, что бы я без тебя делал. Чимин целует ему проступающую косточку на запястье, линии сиреневых кровеносных дорожек, вздувшихся от чрезмерной нагрузки. Он ощущает губами каждую мозоль, каждый ожог и едва уловимо приникает поцелуями к этим местам. Чимин любит в Чонгуке совершенно всё: от слабостей до шрамиков на теле. — У тебя есть я, Чонгук-и. У тебя всегда буду я, — он придвигается к притихшему Чонгуку поближе и ласково, но не игриво потирается кончиком своего носа об чонгуков — чисто способ обратить на себя внимание. — Ты только… Ты только не закрывайся от меня со своими проблемами, хорошо? Не отталкивай, потому что я не знаю, что буду делать, если не буду знать, как тебе помочь, ведь ты молчишь. Ты думаешь, что грузишь меня своими тревогами, что у меня есть свои, и мне их с головой хватает. Но мы почти семья, у нас через пару недель свадьба, а это значит, что я буду делить с тобой всё. И печаль, и радость, и слёзы. И тревожные мысли. Я знаю, как много всего сейчас на тебя взвалилось, Кук-и. Но развинти хотя бы что-то из того, что не даёт тебе спать по ночам. Я никогда от тебя не отвернусь, слышишь? Пока ты сам этого не захочешь. — Хён, как я могу захотеть такое? — Ну, знаешь, мы с тобой не Тэхён с Юнги. Люди не могут любить кого-то вечно, даже если по факту они и вместе не были. Тэхён — исключение из правил, разумеется, но и мы с тобой тоже особенные. Ты — моё первое всё, и я хочу остаться для тебя тем же даже сквозь года, что бы ни случилось. — Ничего не случится. Мы поженимся. У нас будет чудесный дом с моим писательским кабинетом и твоим танцевальным залом. В будущем мы заведём собаку. Ты поступишь на хореографа, а кто-то сжалится надо мной и захочет издать мою писанину. Всё наладится, — Чонгук сам не особо уверен в том, что говорит, но нутром чует, что это Чимин и хочет услышать. Что-то светлое, хорошее, лучшее. Когда думаешь о чём-то очень сильно и прибегаешь к визуализации — ты же приближаешь всё это, верно? — А теперь скажи мне что-то хорошее, — Чонгук невесомо целует Чимина в кончик утонченного носа с милой горбинкой у переносицы. — Ну… На самом деле, возможно, у нас будут пробы у представителей k-pop индустрии. — Вот как?! — Наша труппа приглянулась какому-то хореографу, и он хочет залучить к этому делу важных шишек из развлекательных компаний. — Чимин-и, это же хорошо! — Наверное, да. Я просто… Очень переживаю из-за этого. — Почему? — Не могу объяснить. — Но это же шанс на лучшее будущее. Чимин перекидывает свою руку через плечо Чонгуку и прикрывает веки, просто улавливая момент этого спокойствия, этого счастья, этой гармонии. — Чонгук-и, ты и есть мой шанс на лучшее будущее. Они валяются в постели ещё какое-то время, а затем в слаженной идиллии занимаются завтраком и собираются каждый по своим делам. Они так влюблены, что аж сердце разрывается по-нездоровому воспалённо. Так влюблены, что малейшая мысль о расставании равносильна смерти. Им бы так хотелось вернуться в свои пятнадцать, когда научились понимать друг друга буквально с полуслова; так с чего же начнутся разногласия? Возможно, с того, что Чонгук принял чиминовы слова несерьёзно, ведь, с его точки зрения, будущее не может заключаться в одном человеке? А вот Чимин душой не кривил, говорил так, как взаправду думает.

***

Тэхён усердно размышляет над тем, что бы ещё эдакого выкинуть, дабы Юнги вскипел, сорвался, вызверился, освободился от своих оков. Желание добиться любви почти меркнет, тускнеет на фоне нового маятника, новой идеи фикс: Тэхён хочет добиться того, чтобы закостенелый Юнги просто оказался ж и в ы м. Люди ведь могут и дышать, моргать, ходить, кушать, спать, разговаривать, делать всё, что делают обычные люди, но внутри же всё равно будет мрак, пустота. В прошлые разы у Тэхёна, в общем-то не так уж и плохо выходило всё это, но этого мало. Нужно больше. Нужно, чтобы Юнги растопил все свои льды, да хоть жгучей ненавистью, плевать. Он улавливает момент, когда на кафедре английской филологии остаётся только два преподавателя: учитель с практики устной и письменной речи Ким Намджун и сам Юнги, что молчаливо заполняет что-то в своём блокноте, пролистывая методичку. Следуя правилам хорошего тона, он кратко стучится в дверь и не успевает услышать ничего в ответ, как дверь отворяется, и из помещения выходит учитель Ким Сокджин, грациозно и деловито поправляя очки на изящной переносице. Голову он всегда держит ровно, гордо, со слегка приподнятым подбородком, отчего многие и считают его высокомерным, педантичным нарциссом. — Оу, — Тэхён вовремя успевает отскочить в сторону, пока ему не заехали по лицу дверцей и не сломали нос. — Д-доброе утро, учитель Ким, — он задыхается в паническом заикании и смущённо кланяется, когда понимает, что застрявший в проёме и чуть не пришибивший студента Сокджин взирает чётко ему в глаза. — Я просто хотел… — Доброе, Тэхён-ши. С тобой всё хорошо, я тебя не задел? — Я живой, вроде, — студент в ответ квадратно улыбается, нервно качая головой, и только потом он начинает с ужасом понимать, что сам Ким Сокджин, сам заведующий кафедрой з н а е т е г о п о и м е н и. Среди кучи студентов, которых он видит каждый день, он чётко и безошибочно знает, кто такой Тэхён. Плохо дело. — П-простите, но… Вы… Вы знаете, как меня зовут? — Тэхён-ши, ты на хорошем счету у каждого преподавателя на кафедре. Хосок хвалит тебя за способность аналитически мыслить и здраво передавать своё виденье прочитанного литературного текста. Намджун говорит, что у него ещё не было столь одарённых студентов, и этим ты напоминаешь ему самого себя в студенческие годы. Он так же был жаден до знаний, всячески оттачивал своё произношение, садился учить весь словарь Лонгмана и Кембриджский параллельно. А Юнги утверждает, что видит в тебе природный потенциал настоящего учителя. Ты отлично усваиваешь всё, что вам следует знать по программе и вне неё. Имена хороших студентов у всех на слуху. Ю… Что? Юнги видит в нём потенциал? Да он недоволен каждым тэхёновым уроком, отчитывает его, как нашкодившего щенка с газетой у мордочки. Каждый раз выставляет перечень совершённых ошибок, и не было ни раза, чтобы он хоть косвенно сказал Тэхёну «молодец». Только «ты не вписался во временные рамки», «я не увидел элемента, который мы обсуждали», «ты не использовал методику, что требовалась», «ты не справился с заданием» и так далее. — П-преподаватель Мин считает, ч-что у-у меня пот-т-тенциал? — Тэхён кривится так, словно поперхнулся воздухом, и слова у него во рту формируются в звуки так медленно, будто его язык пережил местный наркоз. Сокджин с мягкой улыбкой кивает ему, поправляя на широком и подкачанном плече свою сумку с упрятанным MacBook. — Открою тебе преподавательскую тайну, Тэхён-ши. У каждого учителя есть свой способ мотивации учеников. Вас учат поощрять даже детские ошибки, потому что дети — пластичные существа, и задача учителей лежит в том, чтобы вылепить из них что-то правильной формы, с правильными мыслями. Намджун применяет эту тактику и на студентах и не скупится на хорошие оценки, подстёгивающие студентов к дальнейшему интересу к английскому языку. Юнги в этом плане больше похож на меня, и это не странно, ведь он сам когда-то учился у меня, поэтому придерживается мысли, что открытая похвала может заставить студента расслабиться, принять одобрение за жест того, что дальше можно и не учиться, не стараться. Я знаю, что говорят в стенах этого университета обо мне и Юнги. О том, что мы изверги, и что доводим студентов до слёз, лишаем их сна, потому что видимся им в ночных кошмарах. Но наша задача научить вас всему, что мы можем дать вам за отведённое время. И указывая на ошибки прямо, подчёркивая недочёты, мы непрямо хвалим вас за старания, мы делаем это не из скуки или вредности, или ещё чего там себе надумали учащиеся. Учиться и пробовать — не грешно, Тэхён-ши. Ты молод, и ошибки — это нормально. Их совершаю даже я с моим-то стажем, даже Юнги, как бы он логичен и эрудирован ни был. Поэтому не удивляйся тому, что он всё время тебя бранит и кажется вечно недовольным твоими результатами. На самом деле, он гордится тем, как ты справляешься с трудными инцидентами в классе, как вовлекаешь в процесс обучения всех учеников: и тех, что быстро схватывают, и тех, у кого есть специальные потребности. Тэхён лишь краем сознания понимает, что, наверное, выглядит, как полный, сбитый с толку идиот с раскрытым ртом напротив профессора Ким, поэтому он кое-как берёт себя в руки и смачивает горло сглатыванием.  — С-спасибо… — Ты что-то хотел на кафедре? Лаборанта сегодня нет, так что он тебе ничем не поможет. Там только Намджун и Юнги остались. Тэхён пытается переварить два факта: то, что он ведёт непринуждённую беседу с самым строгим (для некоторых после Юнги) преподом, и то, что Сокджин совершенно спокойно обращается к своим нынешним коллегам по именам, ведь ранее они оба были его студентами вот так же. — Эм… Мне как раз нужен учитель Ким, да. — О, тогда я скажу ему задержаться, а то мы договорились пойти попить кофе между занятиями, — преподаватель Сокджин улыбается Тэхёну шире, заприметив, как студент всё ещё неуютно ёжится перед ним, не в силах привыкнуть, что вне занятий сам Сокджин может быть ещё той мягкой плюшкой. Профессор не дожидается ответа от студента, он тянет за ручку двери, ведущей в кафедру английской филологии, и зычным голосом заговаривает с учителем Ким, что упорядочивает какие-то распечатки на столе по отдельным стопкам. — Намджун-а, тут к тебе студент. Выслушай его, а я буду ждать тебя в кофейне у парковки. Тэхёну кажется, или в голосе Сокджина сквозит чем-то более близким, чем просто отношение коллеги к коллеге? Что-то л и ч н о е, сокровенное, теплее, чем он обращается к кому-либо. Это, наверное, нормально, если у них что-то есть. Они равны теперь, оба преподают, оба взрослые. Погодите… Может, Тэхёну стоит ещё подождать? Ещё пять лет, когда у них с Юнги уже не будет никаких рамок запрета? Когда их отношения не будут рассматриваться каким-то табу? Может, между Сокджином и Намджуном тоже что-то цвело продолжительное время, но реализоваться всё смогло лишь сейчас, когда они уже ничем не сдержаны, ничем не обязаны, не скованы? Тэхён уверен, что, возможно, многое себе воображает насчёт личной жизни его учителей, и это вообще не его дело, но все эти мысли, отчасти, почему-то заставляют его улыбаться. Он не солгал, сказав, что ему нужен преподаватель Ким, это действительно правда. Он хочет обсудить то, почему Намджун занизил ему балл за последнее эссе, потому что Тэхён хочет самую высоту, хочет лучше всех. Тэхён хочет, чтобы Юнги им гордился. — Да, конечно, — учитель Ким выпрямляется в спине с улыбкой до неглубоких ямочек на щеках и принимает к себе Тэхёна, что вежливо поклоняется ему, краем глаза поглядывая на Юнги, сидящего у окна и не обращающего на него внимание. — Проходи, Тэхён. Что тебя интересует? Тэхён сегодня оделся поизысканней: джинсы с низкой посадкой, что безупречно обтягивают зад, если чуть наклониться, начищенные до блеска белые кеды и старый свитер, который Юнги обязан узнать. Не может не вспомнить. Потому что это тот самый, который он отдал Тэхёну пять лет назад. Он больше не пахнет Юнги, не пахнет жимолостью, теперь он пахнет Тэхёном, полоскателем для белья и одеколоном, что ему подарила Чеён на день Святого Валентина. Свитер больше не висит мешком на некогда костлявом теле, теперь он прекрасно сидит по фигуре и даже немного мал в рукавах, отчего приходится их подкатать до локтей. Горловина всегда была достаточно широкой, поэтому Тэхён смело приоткрыл одну ключицу и нарочито вытянул шею, чтобы та казалась ещё более длинной, чем уже есть. Учитель Ким садится на своё кресло и внимательно глядит на студента, что невинно хлопает длинными и пушистыми ресницами и прикусывает губу, осторожно опираясь ладошками об стол так, что приходится немного согнуться и отставить назад упругие ягодицы, вид которых открывается н у ж н о м у преподавателю, что осторожно посматривает на картину впереди из-под книжки. — Тут такое дело, учитель Ким… — Тэхён обворожительно приманивает дополнительное внимание улыбкой и облизывает припухшие губы кончиком розового языка, слегка маясь из стороны в сторону в наигранной нерешительности. — Меня не совсем устраивает та оценка, которую Вы поставили мне за последнее эссе. Если такое возможно, я хотел бы его переписать. Или сделать что-то дополнительно, чтобы поднять оценку. — Тэхён, — Намджун терпеливо усмехается, стараясь не реагировать на то, как старательно Тэхён применяет свои чары. Тэхён красив. Даже более чем просто «красив». Он шикарен. Он не просто знает о своей сексуальности, он ещё и верно ею орудует. На Намджуна это не особо действует, конечно, потому что в кофейне у парковки его ждёт Сокджин, и он закрывает глаза на то, как студент вьётся у его стола, раскошеливаясь на нелепый соблазн, который, по-хорошему, сработал бы, если бы сердце Намджуна не было бы занято уже кем-то другим. Юнги со своего места то и дело бросает на них беглые, липкие и холодные взгляды и несколько раз хмуро окидывает тэхёнов прикид: то выставленную задницу в узких джинсах, то свитер, который, кажется, всё-таки узнаёт. Что, удар ниже пояса, да? Тэхён отколол ледоколом осколок прочного льда? — Я поставил тебе заслуженное «В+», это очень неплохая оценка. — Я хотел бы исправить оценку на «А» или «А+». Если Вы разрешите, я перепишу эссе. Или, может, у Вас будет какое-то задание для меня на дополнительную оценку? Я могу сделать что угодно. Тэхён снова закусывает губу, когда слышит чёткое «кхм», доносящееся со стороны рабочего места Юнги. И студент, и преподаватель напротив оборачиваются к нему, а Юнги делает вид, что весь где-то в строчках методички, готовится к материалу, который будет читать второму курсу на предстоящей лекции. — Вот что, раз уж ты так хочешь поднять себе балл, который, к слову, всё равно не испортится от одной «В+», я дам тебе не тему для эссе, а небольшую статью на изучение. От тебя требуется написать рецензию. Это статья от British Council — партнёров нашего университета, — и отклик нужен как от студентов, так и от преподавателей. Мы уже несколько дней думаем всей кафедрой, кого из студентов попросить написать развёрнутый отзыв о системе образования и программе, одобренной и частично составленной нашими партнёрами. Юнги-ши пишет рецензию с преподавательской точки зрения, поскольку сама методология — это его прерогатива, а ты, как подающий надежды студент, напишешь свою позицию глазами учащегося. Идёт? Тэхён расплывается в довольной улыбке и не единожды кивает, продолжая игриво запускать свою ладонь в задний карман обтягивающих джинсов, что подчёркивают, оказывается, не только зад, но и бесконечно длинные и стройные ноги. Юнги в конечном счёте мрачно и со смачным лязгом захлопывает свой учебник, практически испепеляя Намджуна колким взором лакрично-чёрных глаз. У него на лбу слегка дёргается выбившаяся из причёсанных набок волос тёмная прядка, что фантастически контрастирует с мраморно-бледной кожей. Он поднимается из-за стола и тянется узловатыми пальцами за своим пальто, после чего нащупывает на столе ключи и направляется к выходу в общий коридор. — Всё в порядке? — уточняет у коллеги Намджун, видимо, не ожидав, что всегда спокойный и порой выверенно медлительный Мин Юнги может вот так сорваться. — Да, — тот отвечает холодно, а заодно режет Тэхёна своим острым взглядом по-живому. — У меня кое-какие дела, а я засиделся. Успею разобраться до начала пары. Тэхён не уверен, что Юнги не врёт, и что его просто не заколебало такое оголтелое и распоясавшееся поведение студента, но что-то внутри отчаянно ревнует ко всем этим «кое-каким делам». — Хорошо, — Намджун дружелюбно и понятливо кивает и снова возвращается вниманием к Тэхёну, когда дверь за ними закрывается с не менее громким хлопком, явно указывая на взвинченность. Дело ли это рук одного лишь Тэхёна — неясно. — Значит, мы договорились? Ты напишешь рецензию на статью? — А учитель Мин против не будет? — Тэхён осторожно кивает на закрытую дверь вслед вышедшему Юнги. — А то его реакция не особо дала понять, что он рад. — Ну, свою рецензию ты будешь отправлять на редактирование не ему, а мне. Я буду вносить логические правки, так что вы с Юнги никак в этом плане не пересечётесь, не переживай. И хорошо, — думает Тэхён, — а то Юнги ещё заставит переписывать рецензию миллион-другой раз. — Хорошо… — Тогда по рукам. Сегодня я сброшу тебе статью на электронную почту. Если будут вопросы — пиши мне или Юнги. Он объяснит тебе непонятные детали лучше, чем кто-либо другой. Я знаю Юнги уже довольно давно, мы ещё школу вместе заканчивали, так что не думай, что он такой жёсткий во всём. Он тоже человек, он умеет войти в положение. Ты, наверное, это и сам знаешь, потому что он учил тебя ещё в школе. Это здорово, что ты решил стать преподавателем; он тебе этого не скажет, но он чувствует небольшую гордость за то, что вдохновил тебя. — Он сам Вам это сказал? — Тэхён удивлённо вскидывает брови, хватаясь хоть за малюсенькую информацию, получаемую о том, как устроен склад ума Мин Юнги и частицу его мыслей, касающихся конкретно Тэхёна. — Ему не нужно говорить много. Я вижу это со стороны. Мы в своё время после школьной практики уделяли пару на обсуждение того, как проводились наши уроки, и Юнги часто приводил в пример ваше с ним взаимодействие как учителя и ученика. Он многое тебе дал и продолжает давать, пускай ты этого и не ощущаешь. И, нам вообще-то, не разрешено заводить любимчиков, но он присматривается к твоей успеваемости практически с того самого момента, как узнал, что получил возможность снова тебя учить. — Он… Он говорил Вам обо мне? Намджун лишь качает головой и поправляет рукав своего пиджака. — Он не называл твоего имени конкретно в то время, но я понял, что это был ты, когда он стал интересоваться у других преподавателей о твоих оценках. У тебя его стиль обучения, между прочим, несмотря на какие-то собственные моменты и персональную, присущую тебе мягкость. Ты учишь материал его особым методом. Чувствуется его рука, и я это увидел ещё с того дня, как только мне доверили вести мою дисциплину в вашей группе. Так что не считай Юнги садистом и истязателем, требующим от тебя невозможного. Он знает, на что ты способен, и это знаю я, и мы оба никогда не попросим от тебя большего, чем ты можешь сделать. А можешь ты очень многое, Тэхён, поверь. Я вижу в тебе это. Хосок видит в тебе это. Сокджин-хён ещё думает на твой счёт, но он недоволен до сих пор ни мной, ни Юнги, ни Хосоком, так что считай, что он тоже видит в тебе эту жилку. И Юнги. Юнги тоже это видит. Ты дорог ему в этом плане, чего он ни за что не признает. — Вы сейчас рассказали мне о хёне больше, чем я до этого знал… — И пусть это между нами и останется. Я не должен портить авторитет дорогого друга и коллеги. Пусть он думает, что ты всё ещё его боишься и тянешься ко всему, что он способен дать. Потому что он и так даст тебе, просто прислушивайся к нему. У Тэхёна шевелится внутри что-то непонятное, противоречивое. Как человек, сказавший ему в лицо «мы друг другу никто» так бездушно, так холодно, с таким ледяным тоном, может проявлять интерес ко всему, что Тэхён делает в университетских стенах? Юнги мог бы сказать сразу, что из них ничего не выйдет большего, чем преподаватель и ученик, но он выбрал столь грубую формулировку отказа, что почти разорвал Тэхёна на части снова. Без рукоприкладства. Всего парой-тройкой слов, брошенных вот так просто с его стороны, но принятых Тэхёном слишком живо, слишком близко к сердцу. — Ладно, если это было всем, что ты хотел обсудить со мной, с твоего позволения, я закрою кафедру и выйду на кофе с профессором Ким. Он ждёт меня там. — Ой! — Тэхён отскакивает точно так же, как если бы его чуть-чуть ни прибили дверцей. — Да, конечно! Простите, что задержал Вас, учитель Ким, — чеканит студент и низко, уважительно и учтиво ему кланяется. — И спасибо за всё… — Ерунда, Тэхён. Я всегда готов помочь. Каждый из нас. Ты просто интересуйся и спрашивай, мы всегда на кафедре. И не бойся, главное, мы не кусаемся, — Намджун издаёт смешок и на успокаивающий манер опускает ладонь студенту на плечо. — Только Сокджин-хёна и Юнги-хёна, наверное, всё же немножко бойся хотя бы для вида, им нравится, когда они служат уважаемым авторитетом для остальных. Но мы все добрые в душе. — Буду иметь в виду, учитель. — Хорошего дня, Тэхён. — И Вам, учитель Ким. И хорошего Вам с профессором кофепития, — Тэхён бросает напоследок уже в дверях. Намджун изрядно краснеет и давится вдохом, но с благодарностью кивает ему в ответ.

***

По окончанию пар Чеён пишет, что заедет к нему ненадолго перед репетицией. Ей нужна его поддержка, и будет мало одного лишь его голоса по телефону. Сегодня у неё тот самый день Х, когда к ним на тренировку пожалуют важные персоны из айдол-компаний, поэтому ей нужно немного тэхёнового заряда. Чимин накручен так же, если быть честным, — так Тэхёну заявляет Чонгук, который говорит, что Чимин лишний раз просто не хочет беспокоить Тэхёна своими никому не нужными переживаниями. Особенно сегодня. В этот сложный для Тэхёна день. Один из самых сложных в каждом году. На Тэхёне всё ещё свитер Юнги, и сам он мыслями либо глубоко в анализе разговора с Намджуном, либо в контроле своего настроения и выстраивании барьера от плохих мыслей. Чонгук с Чимином не должны знать о том, что Тэхён этим утром даёт себе слабинку, оставленный без контроля; у них на носу нечто очень важное, в принципе, как и у самого Тэхёна, которого по утру ожидает открытый урок с Юнги, исходя из которого, преподаватель Мин поставит ему оценку за практику. Свои «сложные» дни Тэхён всегда проводит с кем-то близким или хотя бы с кем-то, но сегодня у судьбы несколько иные планы на его счёт. У Чимина и Чеён пробы. У Чонгука две рабочие смены и не хорошо себя чувствующий папа. У Минхо пары во вторую смену. А бабушку не хочется лишний раз тревожить очередным приступом. Чеён безгранично красивая, целует сразу глубоко и сразу до умопомрачения. Совершенно не так, как в телевизионных дорамах, где только на сороковой серии главные герои снизойдут до случайного соприкосновения руками. Тэхён во время поцелуя улавливает шлейф знакомого агрессивного и сексуального парфюма, исходящего точно не от Розэ, — Юнги проходит мимо, двигаясь к своей машине. Гордый, ровный, непроницаемый, несгибаемый. Тэхён невольно разрывает поцелуй и косится в преподавательскую сторону, изучая твид чёрного пальто на спине учителя Мин, чьи приглаженные волосы открывают вид на выбритые виски. Тэхён немножко сходит с ума от того, как Юнги дико это идёт. Он вынужденно переключается на Розэ, которая осторожно прослеживает его взгляд, некогда сосредоточенный на молчаливой и аристократичной фигуре человека с дипломатом в руках. — Я скучала. — Я тоже, Чеён. — У тебя симпатичный свитер, я его не видела раньше, новый? — девушка скользит пальцами по вязке, оглаживает тэхёново предплечье. И Тэхён не ошибётся, если скажет, что Юнги их слышит и с толикой интереса бросает на них взгляды из-под крышки багажного отсека. — Нет, я просто… Лет пять его не надевал… — Мне нравится, дашь поносить? Ты же знаешь, я обожаю твои вещи, — в её голосе нет ни грамма неотступности или нажима, они уже давно воспринимают всё это спокойно, и Тэхён всякий раз на её просьбу согласно кивал головой и порой соглашался, что его вещи шли ей даже больше, чем ему самому, особенно в те моменты, когда он просыпался в её постели и видел, как она сооружала им завтрак, копошась у плиты в его шмотках. Поэтому, в её просьбе нет ничего странного и необычного, в то время, как Тэхёна разрывает от напряжения. Фактически, она просит у него свитер Юнги у самого Юнги на глазах, и это напоминает какой-то самый страшный сон, в котором Тэхёна жестко поставили перед выбором: они с Минхо или он. Потому что сам Юнги, хоть и копается в своём багажнике, но кратко поглядывает в их сторону, забыв скрыть интерес. Будто думает, сможет ли Тэхён. Не тонка ли у него кишка отдать то, что он лелеял годами, во что плакался, во что заворачивался ночами и чем дышал до тех пор, пока свитер прекратил пахнуть Юнги. Тэхёну тяжело дышится как-то. Чеён осторожно взирает на него и терпеливо ждёт ответа, пока Юнги делает то же самое, нарочито медленно занимаясь своей машиной. — Можно хоть на сегодня? Как что-то на удачу, — она подталкивает Тэхёна к выбору, пока сам Тэхён вымученно пялится на учителя Мин, на краткие мгновения соприкасаясь обжигающими взглядами. — Тэхён? — Не могу… — Он отказывает ей почти шёпотом, чтобы только Юнги не слышал весь этот позор. Он не может также солгать Чеён, потому что она заслуживает правды в аргумент. — Прости, пожалуйста, я не могу. Только не этот свитер, он мне очень дорог… Он… С ним у меня связано много подростковых воспоминаний и разбитых надежд… Он принадлежит человеку, что значит для меня многое до сих пор, и я… — Не продолжай, пожалуйста, — она улыбается ему уголками губ и успокаивающе целует в щеку. — Я вижу, что тебе тяжело об этом говорить, и я не хочу, чтобы ты заставлял себя, Тэхён. Всё нормально, я не в обиде. Тэхён мысленно звонко заезжает себе по лицу с ноги. Он выбрал не Розэ, что здесь, рядом, что держит его за руку, лечила все его раны, не прося ничего взамен. Он выбрал чёртов свитер и чёртового Мин Юнги, который, поняв, что Тэхён его свитер ей не отдаст, как-то слишком удовлетворённо наконец открывает дверцу с водительской стороны. Тэхён избрал неопределённость и холодное «мы друг другу никто», что всплывает в памяти посреди душной бессонной ночи. А ведь обещал себе. Обещал не выбирать его. Не стремиться к нему серьезно, не тянуться к той планке, которую поставил Юнги. Да это какой-то пиздец просто. Тэхён ненавидит это. Он ненавидит свою привязанность к человеку, для которого он всего лишь ученик, ненавидит то, что не может отрезать эту связь, разорвать её, разъединить, убить в себе, утопить, вырвать с корнем. Пропади оно всё пропадом, чёрт его дери! Чеён осторожно глядит на Юнги, который ответно смотрит на них. И, кажется, имеет догадки о том, чей это свитер. Чимин ей очень помог. — Ладно, мне пора возвращаться в зал репетиции. Я просто хотела увидеть тебя… И, эй, не расстраивайся моим словам, я не хотела тебя ни обидеть, ни вытащить плохие воспоминания, слышишь? — Да. — Тэхён, у тебя сегодня один из тех самых «плохих» дней, и я не хочу, чтобы ты оставался один, — она встревожено заглядывает ему в глаза и касается его щеки прохладными пальцами. — Я не смогу быть рядом, но это не значит, что никто другой не сможет. Просто пообещай, что ты не натворишь глупостей за сегодняшний вечер, хорошо? Оставляй мне сообщения, голосовые, говори обо всём, что тебя тревожит, так, словно я рядом. Позвони Минхо, если нужно. Ты же знаешь, он ради тебя с занятий уйдёт. Мы с Чимином не находим себе места и так, прошу, не заставляй переживать ещё и за себя, ладно? Позаботься о себе и помни, что ты ни в чём не виноват. — Я… — у него хрипит горло, но он даже не отваживается его прочистить заговорить более смело и уверенно. А машина Юнги, тем временем, уже покидает парковку и скрывается из виду. — Я буду весь вечер с Югёмом и Ибо, не переживай. Они умеют забить мне голову всяким бредом. Я справлюсь. — Ты умница, — Чеён тепло целует его в лоб, становясь на носочки. — Моя умница, я верю, что ты справишься. — Порвите там всех с Чимином, хорошо? У вас всё получится… — Давай мы с тобой оба постараемся, чтобы сегодняшний день закончился хорошо, ладно? Тэхён не может такого обещать даже самому себе, потому что знает, потому что чувствует — всё пойдёт по наклонной. Он всё же улыбается и согласно кивает ей в ответ.

***

Чимин беспокойно порхает по сцене, забывая о том, что он совершенно без сил уже. Все эти люди, глазеющие на него, не внушают какой-то радости, он просто не может её ощутить из-за чувства какой-то тревоги. Ему хочется поскорее вернуться домой к Чонгуку и спросить у него о делах и здоровье господина Чона. Хочется позвонить Тэхёну и лишний раз убедиться, что его «я в порядке» не окажется ложью, потому что Тэхён может быть искусным притворщиком, когда не хочет своими проблемами никому докучать. Чонгук такой же, и это в них бесит Чимина больше всего. Он ведёт себя так, словно сейчас не решается его дальнейшая судьба, но улыбчиво кивает на неразличимый трёп Тэмина, вещающий что-то о том, что люди из айдол-компаний, кажется, в восторге. У их труппы нет конкретного хореографа, каждый из них сам ставил свой кусок танца, и это очень приглянулось пришедшим на репетицию зрителям. — Контракты у нас в кармане, — довольно зудит у уха Лиса, располагаясь прямо в центре сцены. Её примеру опуститься наземь следуют все, потому что каждая мышца неумолимо ноет под кожей, почти сводит судорогой. Чимин с опаской поглядывает на представителей какой-то развлекательной компании, живо обсуждающих увиденное выступление. Ему становится немного легче, когда Чеён опускается рядышком; возможно, их общая связь с Тэхёном установила связь и между ними самими. — Волнуешься? — шепчет девушка с тенью уставшей улыбки. — Есть такое. А ты? — Конечно. Хотя, по мне, наверное, и не скажешь, — она обхватывает свои согнутые коленки тонюсенькими и обманчиво слабыми руками. — Я переживаю за Чонгука и его отца… — признаётся Чимин вполголоса. — И за Тэхёна тоже. Сегодня же день рождения его сестры… — Тэхён взрослый мальчик. Он пообещал, что всё будет хорошо. Югём и Ибо помогут ему. — Они не знают его так, как знаем мы, Розэ. Они не поймут, как ему помочь, если Тэхён не справится. — Он справится, — Чеён накрывает его ладонь своей и несильно сжимает в качестве поддержки. — Вот увидишь, всё будет хорошо. — Точно? — Конечно, — девушка убирает руку, но Чимин всё ещё по-тёплому смотрит на неё. — Знаешь, я уже давно жду, чтобы он сказал мне, что он меня любит. Мы, типа, с самого начала знали с ним, что не будем стандартной парочкой с Минхо в придачу, но я искренне надеялась, что со временем он сможет отпустить прошлое и сможет принять меня или Минхо, потому что он нам без шуток нравится и мы оба ждём от Тэхёна чего-то серьёзного, каких-то действий. Но сегодня я наглядно увидела то, что ждать мне нечего, потому что Тэхён меня не любит. Он всё время смотрел в сторону этого учителя с такой грустью, что у меня разрывалось сердце. Не за себя, нет. Я холодная, и для меня вообще всё это сложно, но я понимаю, когда люди влюблены. Я вижу это. И Тэхён смотрит так не на меня, не на Минхо… — Мне жаль, — Чимин не знает, что должен сказать вообще. Ему никогда не нравилась эта связь Тэхёна с Юнги, от которой Тэ столько времени мучается, потому что безответно любит. — Я знаю. — Если тебе станет легче, мы с Чонгуком никогда не одобряли тэхёнову привязанность к Юнги. С самого начала. И я был рад за вас с ним. Действительно рад, потому что ему не хватало кого-то такого, как ты. — Я тебе признательна, — Чеён дарит ему мягкую улыбку и опускает голову на его плечо. — Не говори ему, что он нравится мне, ладно? — Я думал, он знает об этом. — Тогда не говори ему, что я его люблю. У него сейчас много проблем и моих чувств только не хватало. Это раздавит его, а я не хочу видеть его таким, да и ты тоже. Поэтому, просто… Просто не говори ему, хорошо? Чимин понуро и безотрадно кивает, прислоняясь к её светловолосой макушке щекой. — Эй, хватит уже находиться в своём мирке, — Чонин шикает им двоим. — Что вы там обсуждаете? Места, в которых будете скупаться в Америке? Чимин глядит в его сторону с недоумением. — Америке? — он переспрашивает неуверенно. — А вы не слышали? Они хотят отравить нас на три месяца в Америку для обучения танцам, — встревает Сыльги, отчего Чеён с Чимином аккуратно обмениваются удивлёнными взглядами. — Это же круто! Чёрт возьми, это так круто! — Подожди, а когда они хотят нас туда отправить? — Чимин осторожно выпутывается из прикосновения Чеён и более трезво оценивает всё сказанное. Чонин цокает языком и раздражённо закатывает глаза, пока Сыльги воодушевлённо повторяет всё то, что было сказано, пока Розэ с Чимином делились откровениями. — Визами займутся уже после выходных, так как мы теперь на особом счету у компании. Если всё получится хорошо, в Штатах мы окажемся уже через неделю! У Чимина всё внутри обрывается. Что? Через неделю? Так скоро? Нет, Чимин не может. — Но… — он ощущает, как углекислый газ застревает ему у гортани на выдохе. — Но у меня… У меня свадьба через две недели…

***

Тэхён не знает точно, как оказался в Dionysus снова. И почему Югёму с Ибо приспичило именно сюда, в Сеуле ведь подобных клубов множество. Тэхён оценивает псевдо-знакомые стенки на уже нетрезвую голову: здесь сделали ремонт, и больше сюда уже не пускают малолеток. Больше здесь не появится никаких пятнадцатилетних Тэхёнов, которых могут прижать где-нибудь в туалете. Больше сюда не придут никакие храбрые двадцатилетние Юнги, что вступятся и отвезут домой. Тэхён пьёт третью стопку чего-то горького, жгучего, невкусного. Спрашивает — отвечают, что русская водка, «лучшее средство», глушащее боль. Тэхён пьёт залпом, кашляет, давит в себе рвотный позыв, пока Ибо тихонько потягивает свой коктейль, искренне не понимая, с чего это Тэхён вдруг решил надраться в хлам. Тэхён пьёт за свою сестрёнку, шепчет себе поздравления под нос и глотает жидкость через силу, закрывая рот тыльной частью широкой ладони. Он шепчет ещё несколько размытых «прости» и выплывает на танцпол к Югёму, который перекидывается с Ибо растерянными взглядами на тэхёнов счёт. — Что это он так? — Да хрен его знает. — Может, его так страшит завтрашний урок с учителем Мин? Зачётный ведь, открытый. Этого боится каждый. Учитель Мин. Тэхён закрывает глаза и улыбается. Вспоминает мятную чёлку, узкие джинсы и обляпанную краской джинсовку, под которой и татушка могла бы иметься, выполненная в акте бунтарского неповиновения. Может, Тэхёну сделать такую? Выцарапать на себе имена тех, кого он подвёл. Имя сестры, у которой сегодня был бы день рождения, если бы не Тэхён. Он не плачет. Ему так хреново, что плакать нет сил, а выпитый алкоголь ещё пока не отшибает память. Югём осторожно оттаскивает Тэхёна куда-то к стенке, что-то ему втирает и подпирает рукой, чтобы Тэхён не упал. Его малость шатает, нетвёрдые ноги плохо держат вес тела. — Постой здесь, — всё, что удаётся ему выцепить из всего сказанного. — Ч-что? З’чем мне 'тоять тут? Я х’чу танцева-а-а-ать… П-пусти… — Тэхён, ты пьян. — Да-а-а, и мне п-прекрасно… — Подожди, Ибо сейчас за водой сбегает для тебя. — Водкой? — Тэхён расплывается в пьяной улыбке, но глаза его блестят от слёз. О, а вот и они, а он уже думал, что обойдётся. — Да-а-а, в-выпьешь… Ты со мной 'пьешь? За мою 'стричку любимую… У неё сёдня день этого, как его, — он начинает хихикать, как ребёнок, едва удерживаясь на подкашивающихся ногах, — р’ждения, во! — Я не знал, что у тебя есть сестра. — Уже нет, — Тэхён качает головой по принципу китайского болванчика и кисло щерится в ответ. До Югёма такой ответ доходит не сразу, но когда всё-таки доходит, он на автомате пятится на шаг, ошарашено вылупившись на друга. — Чё-ё-ёрт, чувак… Я не… Я не знал. Мне очень жаль. — А ещё у меня был братик, и его тоже уже нет. И мамы с папой нет. Ты в’пьешь со мной? — Тэхён улыбается шире, торопливо моргает, а затем чувствует вибрацию сотового у бедра в кармане. — Ой! — он дёргается столь внезапно, что отчасти не на шутку пугает одногруппника. — Мне что-то кто-то п’шет… Кто бы это мог бы-ы-ы-ыть? Кому я т-такой щас нужен? Его непослушные пальцы едва ли не роняют телефон на пол, и от яркого света экрана прилично болят глаза, но остатки трезвого сознания безошибочно снимают блок экрана, а затем Тэхён видит сообщение от любви всей его жизни. И в сердце что-то тут же переворачивается. Ю н г и. Юнги: Добрый вечер, Тэхён. Юнги: Ни в коем случае не хочу показаться дотошным, но уже, на минутку, почти одиннадцать часов вечера, а ты мне до сих пор не прислал план завтрашнего урока. Юнги: Если я не увижу его через десять минут, я поставлю тебе неуд. Юнги: Если это ты так пытаешься не пойми во что играться, так знай, что принимать участие в этом я не хочу.

ЮнгИИИИиии прив8т Ой гыыы а я только дуууууумал о теб0

Юнги: ?

ну… знаешь…

Юнги: Тэхён, ты надо мной издеваешься?

ЧТТТОООО? НЕЕЕЕТ! ХЁЁЁн, кнешно неееет ениааеатн бля прсти я деб1л

Юнги: Тэхён, ты что, пьян?

виемвыете немногоооооооо

Больше Юнги ничего не пишет в сообщениях, и Тэхёну становится даже тоскливо, кошки заскреблись. Он уныло хмыкает, надувая губы, пока Югём настороженно перебрасывается о чём-то с Ибо, робко сжимающим в ладони стакан с водой. А затем Тэхён весь расцветает, когда ему на телефон поступает входящий вызов от учителя Мин. Боже! Как тут громко! Нужно уйти туда, где потише, где Юнги сможет его услышать, а он сможет услышать Юнги. Юнги поможет, Юнги не оставит. Не оставит ведь? — Тэхён! Куда ты собрался? — Югём воспалённо двигается в его сторону, когда Ким начинает шаркать в каждом шаге, бредя к тихой местности. — Мне звоня-я-ят… — Тэхён! — Блять, — Ибо теряет Тэхёна в толпе и с неподдельным испугом оборачивается по сторонам. — У тебя есть номера этих Чимина и Чонгука? Он же в говно просто! — У меня есть номер Минхо, но я ему уже и так звонил семнадцать раз, пока ты за водой бегал. Ли Ноу не берёт трубку. — Ну дерьмо, и что будем делать? Тэхёна изрядно пинают по плечам, пока он проталкивается к какому-то полутёмному коридорчику. Юнги звонит уже третий раз, и только в этот раз Тэхён наконец отвечает с возможностью услышать его голос. — Хё-ё-ё-ён… Пр’ве-е-е-ет… «Где ты?» — Г’ляю… — Тэхён хрипло дышит и вздрагивает, когда ощущает на себе прикосновение какой-то не менее подвыпившей незнакомой хорошенькой девчонки, что принимается пьяно целовать его шею. «Нет, ты, наверное, всё-таки издеваешься! Какие «гуляю»? Ты в своём уме? У тебя завтра контрольный урок! А ты по клубам ходишь?» — Хён, не кр’чи, п’жайлуста… Девчонка целует Тэхёна в губы, поэтому Ким мычит в трубку, и затем прикусывает внутреннюю сторону щеки, когда чувствует её холодную ладошку, юрко ныряющую ему под брюки; она быстро расправляется с собачкой на молнии, а затем опускается перед Тэхёном на коленки. «Что значит «не кричи»? Где твой план урока?» План. Тэхён издаёт смешок, а затем резко и протяжно стонет в трубку, когда девчонка успела приспустить ему джинсы с бельём и задразнить головку тэхёнового члена горячим и нежным язычком. — Мне… Сейчас не до п-плана… Х-хён… Тэхён скалится и жмурится, чтобы не простонать ещё громче. Девчонка на коленях без рвотного рефлекса, берёт настолько глубоко, что Тэхёну кажется, будто он вот-вот нащупает своим членом её затылок. «Где ты? Скажи мне». — З-зачем? «Не глупи, Тэхён. Скажи мне, где ты». — Н-н-н… «Тэхён». Нездоровым сознанием он понимает одну истину: Юнги не должен слышать стоны, пока кто-то самозабвенно Тэхёну сосёт. — Х-хён… Н-не могу… «Что ты не можешь?» — Говорить… Не мо-гу го-во-рить. I can't talk, — он повторяет то же самое на английском, для доходчивых. «Тэхён, не смей!» — Извини… «Тэхён!» Тэхён пропускает всё на свете: и момент, когда он сам бросает трубку, и когда кончает девчонке в рот, и когда на заплетающихся ногах выходит обратно в зал, морщась от громкости музыки. Кто-то вовлекает Тэхёна в танец, а он не в силах перечить. Танцевать лучше, чем горько рыдать в туалетной кабинке и просить прощения у умершего человека. Он просто празднует день рождения своей сестры, отрывается за них обоих, нет, даже за троих — и за брата тоже. Они бы сейчас все вместе сидели бы где-то у бабушки, пили бы чай с тортиком, листали бы старые семейные альбомы, вспоминали бы смешные истории из детства. А смерть не кажется, Тэхёну смешной. В ней нет ничего праздничного, и, если бы не Тэхён, его сестрёнка бы сейчас могла так же танцевать в каком-нибудь красивом платье. Если бы не Тэхён, она бы сейчас была жива. Тэхён упускает всё на свете: и звонки от Чимина с Чонгуком, и от бабушки с Юнги, и от Минхо с Чеён, и от Югёма с Ибо, и их сообщения. Он просто танцует в каком-то своём ритме, чувствует на себе чужие ладони, что касаются, гладят по груди через атласную бордовую блузку с расстёгнутыми тремя пуговицами, чувствует, как его тянут за чокер и подхватывают за бёдра, вовлекая в пляс. Югём: чувак, где ты? Чимин-а: Тэхён, позвони мне! Бабушка: Тэхён-и, ты в порядке? Ты не берёшь трубку. Юнги: Скажи мне, где ты! Чеён: Тэхён, почему ты не отвечаешь ни мне, ни Чимину? Кук-и: ТэТэ, позвони своей бабушке, а потом мне или хёну Чимин-а: почему ты мне не отвечаешь? Ибо: Тэхён, где тебя носит? пожалуйста, найдись Юнги: Я дозвонился до твоих друзей-одногруппников. Я за тобой приеду. Минхо: Тэхён, пожалуйста, поговори хоть с кем-то! Кук-и: хён, ты пугаешь всех Бабушка: Милый, прошу, ответь. С тобой всё хорошо? Чеён: Тэхён, скажи мне, где ты, я приеду Минхо: Тэхён, я выхожу из общежития и сажусь на байк. где ты? Югём: только не злись, но мне позвонил учитель Мин Югём: я сказал ему, где ты Ибо: чувак, что за хрень? прошу, ответь хоть кому-то Юнги: Я скоро буду. Выйди на улицу. Чимин-а: НЕ ИГНОРИРУЙ МЕНЯ ИЛИ Я ТЕБЯ ПРИДУШУ! Кук-и: я бросаю всё и еду к тебе, только скажи, где ты, умоляю Чеён: я и Минхо уже в пути, просто держись Бабушка: Тэхён-и, скажи, где ты, бабушка тебя заберёт Чимин-а: Тэхён, пожалуйста! Кук-и: хён, я закрываю книжный уже, просто подожди ещё немного, хорошо? я скоро Юнги: Я же попросил тебя выйти на улицу! Минхо: Тэхён, где ты? пожалуйста, ответь мне Югём: Тэ, мы с Ибо ждём тебя у выхода, прошу! Ибо: не шути так! это не смешно! Тэхён, ответь на чёртовы звонки! Югём: и сообщения! Чимин-а: я точно тебя прибью! Чеён: Тэхён!!! Кук-и: блять, хён! ты можешь не отвечать мне, сколько угодно, но хотя бы ответь бабушке и Чимину! Минхо: ты игноришь напрочь всех и думаешь, что всем будет легче? ты ошибаешься! Юнги: Я захожу в клуб. Он упускает счёт времени и на половину приходит в себя лишь в момент, когда слышит «убери от него руки» родным голосом. Ему кажется, что, если он сейчас оглянётся, он заметит любимую мятную чёлку и глаза столь чёрные и бескрайние по глубине, как космос. С ледяными искорками вместо звёзд. Юнги. — Я плохо говорю по-корейски? — снова раздаётся его жёсткий и властный голос, и Тэхён чувствует, как кто-то убирает руку с его поясницы. Он лениво оборачивается и видит перед собой уставшего Юнги: пальто, с наспех завязанным галстуком, не особо аккуратно приглаженными чёрными волосами, чёлка которых обрамляет его бледное лицо. — Ещё раз увижу рядом, — он открыто рычит на тэхёнового партнёра, дёрнув его на себя за смятый в кулаке ворот футболки, — переломаю ноги, понятно? Паренёк зашугано кивает и торопливо удаляется с глаз долой. — А ты, — Юнги грубым образом хватает Тэхёна за локоть, до невозможности холодно глядя ему в лицо. — Ты пойдёшь со мной. И Тэхён готов ответить ему тем, что пойдёт с ним хоть куда. Куда бы Юнги его ни потащил. У Тэхёна дежавю: он, Юнги и Dionysus. Он, Юнги, Dionysus и клеящиеся обмудки, мечтающие Тэхёна нагнуть. — К-куда ты меня… Т-тащишь? — ему даже неважен ответ, он всё равно повинуется и будет идти за Юнги, куда тот скажет. Тут дело в молчании, оно сомкнуло пальцы на тэхёновой шее и беспощадно давит до удушья. — Хён… — В машину, — Юнги до победного не выпускает его локоть, силком выводя из клуба на тёмную улицу. Юнги в буквальном смысле запихивает Тэхёна на пассажирское сиденье и разъярённо обходит свою KIA спереди, громко клацая дверцей, когда садится за руль. Тэхён ещё никогда не видел, чтобы Юнги так громко дышал, никогда ещё не видел его таким злым, распалённым, готовым убить того мальчишку, тёршегося о Тэхёна бедром. Учитель Мин делает глубокий вдох и прикрывает глаза, пытаясь вернуть себе весь свойственный ему холод и выдержанный тон. Какое-то время он молчит, пока студент с нарушенной координацией убирает с вспотевшего лба пшеничную чёлку, зачёсывая её пальцами к верху. — Ты себе представить не можешь, как я волновался, — Юнги наконец берёт себя в руки и разворачивается к Тэхёну лицом. А у Тэхёна что-то щёлкает внутри, по больному тянет в области желудка. — Зачем? — он выжимает из себя, насилу вертя языком меж зубов. — Зачем ты… Волновался, если я т’бе никто? — Так в этом всё дело? Ты добиваешься моего внимания? Паршивые же у тебя методы. Он заводит машину, пока Тэхён прямо в кедах поджимает к себе коленки и вжимается в дверцу от бьющего хлыстом по голой коже холода. — У м’ня плохой день… Хён. — И это повод напиться так, чтобы приходилось вызванивать твоих друзей, дабы они сказали мне, где ты? Тэхёну нечего сказать, он просто утирает слезинку костяшкой и пялится чётко перед собой. — Ты отве… Отв… К бабушке? — не в силах произнести глагол он просто выбрасывает его из предложения напрочь, но Юнги не выглядит озадаченным, даже пьяного, он понимает Тэхёна с полуслова. — Как… В тот раз? Юнги не сводит с него уставшего и кажущегося обеспокоенным взгляда и качает головой. — Нет. Я отвезу тебя к себе. Тэхён теряет контакт с Землёй. Юнги сейчас сказал, что отвезёт его к себе? Тэхёну это не почудилось? Не померещилось? — Проспишься. И завтра ты проведёшь открытый урок. Мне всё равно, как и в каком состоянии. Тэхён до того поджимает к себе колени, что они больно врезаются ему в ключицы с каждым преодолённым «лежачим полицейским» на мокром после вечернего дождя асфальте. — У-у-у меня нет… Плана… Плана урока… — Мне плевать. Ты проведёшь это занятие. Будет тебе уроком, чтобы в следующий раз ты думал о том, что значит пить перед рабочим днём. — Не от… Не от х’рошей жизни, хён… Ты… Ты самая чопорная, ж-ж-жестокая, и-и-и-и безэмоциональная з-задница, которую я вс’чал, Ю-Юнги… Преподаватель окидывает его неласковым и сухим взглядом, спокойным и твёрдым, непоколебимым голосом заговаривая к Тэхёну: — Для тебя я сонбэним Мин, хён или на крайний случай Юнги-ши, — на Кима сейчас нет толку кричать, только себе же нервы потрепаешь, а до него весь негатив в полной мере из-за алкоголя не дойдёт. — Не забывайся, Тэхён, я всё ещё твой преподаватель. — Если бы… Т-ты им не был… Ты бы всё равно не позволил бы мне н’зывать тебя по 'мени. Ты хоть что-то чу-у-у-увствуешь? К людям… В целом… — Так вот, каким ты меня видишь? Бездушным? Бессердечным? — Юнги тормозит у светофора и стреляет в него колким взором, как из ружья. Дробью с ранениями сразу в нескольких местах. Тэхён под таким взглядом сразу же задыхается, начинает безвольно брыкаться под собственной кожей. — А ко мне? — у него дрожат губы, но он слишком не контролирует поток своих речей, чтобы заметить, о ч ё м он спрашивает. — Что ты хочешь от меня услышать? — учитель Мин снова трогается с места и снова одаривает студента лишь краткими взорами, стараясь сосредоточиться на дороге. — Я не понимаю тебя. — Ты понимаешь, х-хён… Не ври мне… П-просто пр’знай это: ты не х-хотел, чтобы те л-люди в клубе т-тёрлись об… Меня. — Конечно, не хотел, — Юнги признаётся сразу же, но объясняется по привычке не тем аргументом, который Тэхён так сильно жаждет услышать. — Ты пьян, а они могли сделать с тобой что-то против твоей воли. Ким посильней вжимается в свою атласную рубашку, его нехило трясёт от холода. Всё почти так же, как в тот раз, когда он признался Юнги, когда умолял его о поцелуе и был готов отдаться ему прямиком на заднем сидении. Эти картинки живо всплывают в сознании, как и то, что Юнги после этого ушёл, даже не предупредив. Да. Тэхён забыл. Для Юнги, они друг другу никто. — Я не м-маленький, хён, я у-умею за себя п-постоять. Учитель Мин сворачивает за поворотом, Тэхён и опомниться не успевает, как они оказываются во дворе высотки, где Юнги паркует машину. Студент не тратит зря время, он пишет октиллион утешительных и успокаивающих сообщений всем, кого вогнал по своей вине в панику, стыдливо давая их на проверку Юнги перед отправкой. Он даже случайно отправляет несколько таких сообщений самому Юнги, забывая, что тот сидит рядом и читает всё, что Тэхён пишет остальным. Ни одни слова не выразят, как ему жаль. Ему приходится попросить их не переживать, ведь он в надёжных руках — руках, что помогают ему выйти из машины и перекидывают его ладонь себе через плечо, помогая дотелепать до подъезда. — П-просто признай, ч-что ты не хотел в’деть их рядом со мной для себя… Признай, что нас д-друг к другу т-тянет, и мне п-плевать, что т-ты считаешь это н-неправильным. Я бо-о-о-ольше ничего не п-прошу, пр’сто признай это-о-о-о-о… — Ты смешон, не знаешь, о чём говоришь. Юнги осторожно придерживает его, доводя до лифта, попутно здороваясь с консьержем, что провожает их удивлённым взглядом. Тэхён так пьян и не в себе, что не способен толком воспринять красоту и ухоженность вестибюля. Дом, в котором живёт Юнги, явно не из дешёвых, здесь и продажей двух почек не обойдёшься; один мраморный пол чего стоит. — Я в-видел… Видел, как ты смотре-е-ел на меня в эти д-дни, — Тэхён терзает преподавательский профиль сонливым взглядом, и Юнги приходится прижать его тело к себе поближе, потому что студент не выдерживает колебаний лифта, от которого желудок норовит срочно эвакуировать содержимое. — Е… Ещё раз скажешь, что м-мы друг дру-у-угу н-н-н… Никто? Юнги спокойно помогает ему выйти и одной рукой нашаривает в кармане свои ключи. — Это… Это ложь… Ты сам это з-знаешь. Это было л-л-ложью с-с-с самого начала. — Не говори ничего, — Юнги силится его утихомирить и тычется ключами в замочную скважину, вот только Тэхён, что не удивительно, не затыкается, и всё так же терроризирует его своими грустными и заплаканными глазами. — Ты, как м-м-минимум, хочешь м’ня. Юнги вволакивает его в прихожую и включает свет. Тэхён тут же морщится, как-то по-детски жмётся к учителю Мин поближе, чтобы тот спас его от жестоких лучей хрустальной люстры, но Юнги ему не доблестный рыцарь. Он снимает с себя пальто, определяет его на вешалке и толкает Тэхёна на коридорный стул. Сам опускается перед ним на корточки и тянется своими невыносимо бледными руками к шнуркам тэхёновых кед, помогая студенту избавиться от обуви. — Е-если я всё и-испорчу, и ты о-опять уйдёшь… Я б-больше не бу-у-уду 'биваться из-за т-тебя пять чёртовых лет… — Ты не замолчишь? — Юнги тихо вздыхает, кажется, не принимая ни единое слово Тэхёна всерьёз. — Н-н-н… — Тэхён всхлипывает от тепла любимых рук, что снова помогают ему подняться и жгут, жгут, жгут всюду, куда приходится касание кожа к коже. Юнги позволяет себе пригладить тэхёновы взлохмаченные волосы, и Тэхён инстинктивно льнёт под прикосновение, жмуря веки от ощущения руки Юнги в своих спутанных светлых волосах. — Мне… Не б-будет стыдно… — Видимо, ты не замолчишь. Преподаватель осторожно подводит его к спальной комнате, толкая дверь локтём. Не будь Тэхён так пьян, он бы точно оценил вид из окна во всю стену. Вид на весь ночной Сеул — хоть картину пиши. — Не будет стыдно за то, что я чувствую, — студент выпаливает на одном выдохе, словно зачитывает на скорость. — Я не б-буду бегать… От… От… От того, что испытываю… К тебе… Не говоря ни слова, Юнги помогает ему сесть на кровать поверх мандариновых простыней. Приходится уложить Тэхёна на свою постель и помочь закинуть ноги, которые учитель бережно подхватывает под согнутые коленки и заботливо опускает их на постель. — В-вопрос лишь в том… В том… — Тэхён бегло глядит на него из-под чёлки снизу вверх, на возвышённый силуэт Юнги, что минует кровать и снимает со спинки стула тёплый плед, стремясь развернуть его и укрыть распластавшегося прямиком на его постели Тэхёна. Плед мягкий. Плед пахнет Юнги, как и подушки, как и простынь, так что Тэхён тупо дохнет от каждого вдоха, перенасыщается им, пропитывается им, запасается донельзя, пока может, пока дают, пока есть возможность. — Вопрос в том, к-когда прекратишь б-бегать т-ты… Х-хотя бы от того… Чтобы в л-лицо сказать мне «нет»… Как же… Как же бесит т-твоя неопр… Неоп… Чёрт… Тэхён выглядит забавно, если опустить всё-всё-всё. Он накрывается пледом так, что из-за края торчат лишь глаза и светлая макушка. — Неопределённость? — Юнги почти по-садистски приходит ему на помощь с подбором правильного слова, и Тэхён в ответ легонько кивает ему головой. — Ты сейчас пьян, и не понимаешь, что городишь. Утром ты будешь думать совершенно по-другому. Тэхён пинает ногой воздух под тканью мандаринового пледа и обижено отворачивается к Юнги спиной. — Не буду! — Будешь, Тэхён, — Юнги отчего-то даже улыбается ему уголками губ и подбивает ему под спину плюшевую ткань, чтобы студенту было теплее. По-хорошему, ему бы в душ, но они оба слишком выжаты для того, чтобы это организовать. — А теперь ложись спать. Юнги включает ночник с мягким голубоватым светом, и осторожно кладёт телефон Тэхёна на тумбочку рядом с мягкой кроватью. — Б-будешь меня сном у-у-у-спокаивать? — Да, именно так я и сделаю, — раздаётся сдержанным и тихим тоном за спиной. В Тэхёне океаны вскипают от ярости, пузырится лава. Он на грани личностной войны, а Юнги уравновешеннее всего, что он знает. Как это возможно? После всего, что Тэхён сделал, сказал? Как это работает вообще? Как он может оставаться таким стоическим, непреклонным, контролируемым самого себя, когда Тэхён опять перед ним оголённей нерва? К чему напускная забота? К чему такой уход? А все преподаватели так заботятся о своих студентах? Вот таким образом Тэхён Юнги дорог, как сказал Намджун? Тэхён уже ничего не понимает, и ему настолько от всего больно, что он присыпает себя мыслями о дне рождения сестры, мыслями о родителях, которых нет рядом, о всех, кого он сегодня разочаровал, напугал и подвёл, мыслями о Юнги, который натягивает плед на тэхёново плечо и называет всё это «ничем». — Н-ненавижу т-тебя, — в полусне шепчет Тэхён, заставляя руку Юнги замереть в дюймах от кимовой щеки. Что он хотел сделать? Этого Тэхён не узнает, потому что Юнги бесшумно пятится к двери и гасит потолочные LED-лампочки, оставляя лишь мягкое переливчатое свечение ночника за источник света в комнате, за окном которого шумит ветер ночного Сеула и мерцают огни далёких небоскребов и увилистых магистралей. — Доброй ночи, Тэхён. Ким удобнее размещает свою голову на подушке и зажимает плед между ногами — странная манера спать и не любить, когда ноги соприкасаются друг с другом, даже если он в джинсах. — Х-хён… — Что? — Только не буди меня в 03:17, пож’лста… — шелестит Тэхён из-под наволочек. Юнги застревает в дверях сконфуженным и не может понять, в чём дело. — Зачем мне тебя будить в это время? — Чтоб… Чтоб спрос… Чтоб спр’сить, скок межд’метий есть в англ’ском. Я щас тебе о-о-отвечу… Их… Их… Их с-сто одно… — Спи, Тэхён, — просит Юнги, спустя несколько мгновений, а в ответ уже не поступает ничего. Тэхён засыпает с улыбкой и слезами одновременно. Ему больно. Ему хорошо. Он этой ночью разнесён в дым. И он этой же ночью по-спокойному счастлив в чужой постели.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.