every 5 years

Погода так и продолжает совершенно не соответствовать настроению. На улице предательски тепло, и Тэхён едва справляется с послаблением петли чёрного галстука. Последние сутки он ещё более молчалив, чем прежде, но с Чонгуком ему не сравниться, разумеется. Тот просто пялится в одну неопределённую точку пространства где-то перед собой и слабо реагирует на что-либо. То ли плачет, то ли спит, то ли вот так, как сейчас — сидит на краю кровати, словно мёртвый, и по всей сути даже не чувствует, как Чимин что-то нежно нашёптывает ему в ладони и целует выпуклые косточки на запястьях, сложившись зигзагом у чонгуковых неподвижных ног. — Чонгук… Чонгук, ты меня слышишь? Тэхён не знает, стоит ли ему сейчас покинуть комнату, ведь открывшийся вид на парочку у аккуратно заправленной постели явно не для его глаз. Тэхён не знает, хотят ли, чтобы он ушёл, но Чимину, видимо, как-то легче оттого, что Ким шкерится в углу, наблюдает и молчаливо делит себя на ноль снова и снова, ведь Тэхён почти и забыл, как может быть больно от потери близкого человека. — Чонгук, нам нужно спуститься и что-то поесть, ты со вчерашнего дня ничего не ешь… Чонгук почти никак не реагирует физически, только переводит на опухшего от слёз Чимина опустошенный и бесцветный взгляд и смотрит вот так подолгу в саму глубину сущности. Такие взгляды явно не для Тэхёна, но он не позволяет себе уйти, ведь если уйдёт — сломается вдогонку и Чимин, который и так на грани. — Пожалуйста, Кук-и… — и цепочка торопливых и мокрых поцелуев к центру ладони растирает этот лепет в пыль. — Скажи мне, чего ты хочешь. Я всё сделаю. Мы всё сделаем. Мы с ТэТэ всё ради тебя сделаем. У Тэхёна в носу всё ещё аромат кладбищенских цветов, и кожу припекает от ожогов солнца. Ему неуютно в грузном пиджаке с самого утра, он кажется таким тяжёлым, что будто тянет его к земле. Возможно, он сейчас будет более полезен чонгуковой маме, которая отвлекает себя процессом готовки обеда. На самой кухне он будет совершенно не к стати, но просто само его присутствие рядом облегчит как-то её скорбь. — Чонгук… Чонгук откликается на тэхёнов зов тем, что медленно переводит потушенный взгляд с Чимина на него. Волком он не смотрит, и в глазах нет ничего от недоверия. Взгляд просто тусклый, стеклянный, лишённый отблеска радости. Он совершенно непохож на человека, у которого через три дня свадьба. Свадьба, блять, а никто этому не радуется. — Чонгук, давай спустимся вниз и покушаем, хорошо? — стопы Тэхёна совсем его не слушаются, с запоздалой реакцией двигаются вслед импульсам мозга, когда он проделывает корявый путь к Чону и присаживается на корточки рядом с Чимином. — Мы здесь, мы с тобой, мы никуда не денемся. Тебе нужно покушать. — Я не голоден, — это первая его осознанная реплика за последние сутки. Чонгук выглядит не лучше, чем все остальные: такой же не выспавшийся (вопреки тому, что только и делает, что спит, если не плачет или не впадает в прострацию), помятый, квёлый. Тэхён с Чимином прекрасно понимают его в плане отсутствия аппетита, но заставили себя поесть с утра, даже если всё шло в итоге «не в то горло». — Тебе нужно поесть хоть что-то, чтобы подпитывать организм силами. Ты так быстро выгоришь, Кук-и. — Я не голоден, — он повторяет тем же тоном, не громче и не тише. Тэхён осторожно опускает широкую ладонь на чиминово предплечье, растирает его на урезонивающий манер и мягко хлопает Чонгука по коленке второй рукой. — Ты хочешь побыть один? — Тэхён выдвигает тихое предположение и заговаривает с другом, как к маленькому ребёнку в силу обстоятельств. — Кук-и, скажи нам, ты хочешь побыть в комнате один? — переспрашивает Чимин с надломанным волнением в голосе. Вместо ответа Чонгук лишь легонько кивает. На его старой постели у подушек находится игрушка, когда-то очень давно подаренная ему господином Чоном. Он находит в плюшевом кролике какое-то своё, необъяснимое успокоение, и Чимин с Тэхёном не задаются лишними вопросами. Тэхён его прекрасно понимает. Будучи достаточно взрослым для игрушек, после аварии и смерти семьи, Тэхён ещё долгое время спал с мишкой, которым игрались его братик и сестрёнка. Здесь дело не в воспоминаниях о детстве. Здесь вся суть в приближении к вещам, через которые до сих пор ощущаешь их. Это как тот свитер, который достался Тэхёну от Юнги. Тэхён спал в нём все эти годы не потому, что мыслями всё время возвращался в их с учителем Мин моменты, а потому, что вот так он чувствовал некие отголоски контакта. — Хорошо, — Чимин оставляет на прохладном лбу Чонгука мелкий поцелуй, такой же липкий и мокрый, какими он покрывал кожу холодных чоновых рук. Он без промедления утирает лицо миниатюрной ладошкой и устало плетётся к двери, отворяя её за поскрипывающую ледяную ручку. Тэхён перемещает руку с коленки на плечо, что малость вздрагивает в ответ на прикосновения. — Мы будем на кухне, Кук-и, с твоей мамой. Выходи к нам, если захочешь. Твоя мама готовит твой любимый калькуксу, — и голову приопускает, чтобы подцепить отсутствующий взгляд и удостовериться, что Чонгук его взаправду слышит. — Хорошо? Мы будем тебя ждать. Мы здесь и никуда не уйдём. Чонгук повторяется в действии и понятливо кивает, не размениваясь ни на какие больше слова. Тэхён и не требует что-то ещё, он осторожно целует Чонгука в макушку и следует чиминовому действию — покидает комнату, тихо-тихо прикрывая за собой дверь. Чимин мнётся у стенки коридора, устало трёт лицо и роняет едва различимый вздох. — Хён, иди поспи. У нас самолёт завтра вечером. Тебе нужно поспать и собрать вещи. — Я не уверен, что мы вообще куда-то полетим, Тэхён-и, — Чимин до того устал, что нескромно облокачивается о стенку из декоративного кирпича, не щадя ни спину, что без восторга встречает твёрдую поверхность, ни рёбер, в которые впиваются разнокалиберные булыжники. — Я не думаю, что сейчас подходящее время для женитьбы… Мы только что потеряли сябоджи. Тэхён мягко обхватывает чиминово запястье и проводит его на кухню. Мама Чонгука справляется лучше, чем можно себе представить. Пусть внутри у неё и разверзлась пропасть, но внешне она не выказывает этого никак, удерживая все эмоции в крепком кулаке и сохраняя твёрдость. Это не значит, что она ничего не чувствует. Это значит, что она чувствует так много всего, что едва удаётся казаться сильной хотя бы ради Чонгука, что полночи проплакал у неё на руках. Она ласково и тепло улыбается Чимину, треплет по голове Тэхёна и просит их сесть за стол. — Обед вот-вот будет готов, — незатейливо молвит женщина, суетясь у плиты. — Чонгук-и спустится к нам? — Он захотел побыть один. — О… — что-то в её почти непроницаемом взгляде мелькает вспышкой боли, но она умело зарывает свои переживания поглубже, прикрывается робкой улыбкой и принимается разливать по кружкам свежезаваренный чай. — Ему нужно время… — Нам всем нужно время, сомони, — Чимин помогает расставить на столе тарелки и раскладывает по ним рис, пока Тэхён бездельнически мучает в руках свои палочки. Какое-то время все трое молчат, то и дело поглядывают на пустой стул рядом, за который уже никто не сядет. Никто толком к начинающей остывать еде и не притрагивается, каким бы вкусным ни был запах. Аппетита всё равно нет, но Тэхён пересиливает себя и мучительно отправляет в рот кусочек кимчхи, не придавая автоматическим операциям своего тела никакого значения, ведь жёсткая установка «надо» делает всё отлично за него. Он должен быть сильнее всех здесь. Если всё расползётся к чертям, он должен быть тем, кто вытащит всех на своей спине. Поэтому он усиленно жуёт, не получая никакого наслаждения от процесса, и подбивает Чимина последовать его примеру. — Милый, тебе нужно поесть, — даже чонгукова мама настаивает на том же, пока Чимин понуро привносит хаос в отварной рис, раскурочивая еду по всей тарелке зауженными концами пластмассовых палочек. — Ты такой худенький. Тебе нужно покушать, а то в свадебный день совсем сил не будет. — Наверное, не будет пока что свадебного дня, сомони, — Чимин шмыгает носом, ни на кого так и не поднимая взгляд. Тэхён с трудом проглатывает пищу во рту и аккуратно откладывает свои палочки в сторону. Мама Чонгука осторожно накрывает руку Чимина своей и внимательно ждёт объяснения этим произнесённым не просто так словам. — Мы только что потеряли сябоджи. Мы эмоционально не готовы к свадьбе, — Чимин лишь мелко пожимает плечами и часто-часто моргает, чтобы избавиться от пелены новых слёз. — Какая это свадьба, когда мне всё время хочется плакать? И это не от счастья, а от того, что Кук-и горюет. Куда нам сейчас жениться? Вот так, когда вместо радости нас переполняет скорбь? Тэхён с переубеждениями не спешит, да и не думает, что должен вообще на чём-то настаивать. Он поддержит любую позицию, любое решение, какое бы ни принял сейчас Чимин. Это их с Чонгуком свадьба, и только им распоряжаться, что да как. Тэхён лишь хочет быть здесь и предотвратить падение. Держать обоих сразу будет неумолимо трудно, но он ни за что не уйдёт. Поэтому он молчаливо кивает и с неописуемой печалью, которую ничем не вытравишь, таращится на свою миску калькуксу. — Но уже ведь за всё заплачено… — Знаю… — Вы так много копили с Кук-и на этот день. Столько всего вложили в него, все ваши сбережения. Тэхён помнит, какой ценой Чимину и Чонгуку далось разузнать обо всём, договориться, заработать на празднование. Здесь, в Корее, их не распишут официально, поэтому они рассматривали вариант Таиланда и всё-таки нашли место, где процедура бракосочетания будет считаться легальной. По возвращению в Корею признанными супругами они не станут, но им и не нужна общественная осведомлённость. Тайна останется открытой лишь тем, кто заслуживает стать её хранителем. Европу бы они банально не осилили в материальном плане, а с Таиландом и документы оформить проще. Они очень долго выискивали отель, который смогли бы финансово потянуть, и решили не снимать на вечер ресторан, лучше они придумают что-то непосредственно на месте. — Я не знаю, что делать, — Чимин выдыхает устало, откидывается на спинку стула и прикрывает глаза. — Я, правда, не знаю, что делать… Наверное, нужно позвонить в организацию и сказать, что у нас произошло… Возможно, они смогут как-то отсрочить момент, — его руки мелко дрожат, поэтому он незамедлительно сжимает пальцы в кулаках, дабы как-то контролировать накативший мандраж. — Возможно, они войдут в наше положение, и, может быть, что-то будет сделано, чтобы перенести свадьбу на несколько недель. А если нет… Чимин начинает учащённо дышать, поэтому Тэхён инстинктивно двигается ближе, максимально мягко принимается прижимать его к себе, и Пак без сопротивления зарывается Тэхёну в складки пиджака. — Я займусь этим, — произносит Тэхён успокаивающим голосом. — Если это то, чего ты хочешь, я займусь отменой и переносом всего, на сколько бы вы с Кук-и ни захотели. Я всё сделаю. Даже если это потребует затраты каких-то средств, у Тэхёна немного есть сбережений. Он все студенческие годы жил весьма скромно, особо не растрачиваясь стипендией бездумно. Из-за попытки отложить себе что-то на машину, хотя бы б/у-шную, ущемлять себя приходилось ещё сильней. Тэхён не уверен, что и той суммы, что он собрал, хватит на подержанную развалюху 2000-х годов, но если он в праве как-то поспособствовать тому, что самые близкие люди в его жизни смогут обрести счастье, когда хоть немного уляжется и осядет пылью на костях вся боль, он готов отдать всё, что имеет ради искренних улыбок на их лицах. Так было всегда. Он всегда вывернется на изнанку ради их блага. Наверное, всё бессмысленно, потому что билеты обратно не сдать и они не бессрочные, хоть и именные. Немалым вышел залог за отель, в котором они сделали бронь на пять номеров, и сама церемония бракосочетания назначена на нужное время и день, и Тэхён не уверен, появится ли свободное окно где-то в ближайшие недели, когда все отойдут, но он приложит максимально усилий, чтобы добиться хоть какого-то оптимистичного результата. В тот раз ребята пользовались его помощью в английском, когда оформляли всё необходимое, а теперь Тэхён собирается поговорить обо всём с теми людьми лично. Он всё сделает, лишь бы Чонгук снова начал улыбаться, чтобы он поскорее вернулся к ним, вернулся к Чимину. — Я всё ещё очень хочу эту свадьбу… — уже почти уставшим шёпотом сетует Чимин. — Я так сильно хочу её, я так долго о ней мечтал и думал, что она в последнее время стала тем, ради чего я просыпался по утрам. Я многое отдал ради этого события. Я пожертвовал своей карьерой танцора, чтобы просто выйти замуж за Кук-и, и я ни о чём не жалею, когда визуализирую наш с ним день… Тэхён мягко поглаживает его по сгибу плеча, а внутри что-то так и продирает, разрывая все нервы. — Но здесь вопрос не в том, чего хочу я, а в том, чего хочет Кук-и… Тэхён слегка одёргивает голову, чтобы встретиться взглядом с мамой Чонгука, которая вкрадчиво потирает чиминово запястье. — Его отец очень ждал этого дня, — она не повышает голос, и сейчас он звучит даже ещё мягче, чем все привыкли его слышать. — В последние дни он только об этом и говорил. Мой муж умер счастливым человеком, потому что его сын нашёл того, кто бесконечно любит его. Он счастлив, что у него есть верный друг, который всегда рядом, несмотря ни на что. И эта свадьба была всем, чего он хотел в последнее время. — Что нам делать, сомони? — Решать всё равно вам с Чонгук-и. Это ваша свадьба. Мы с ТэТэ примем и поддержим вас во всём, что бы вы ни придумали. Половицы у проёма в кухню неожиданно для всех начинают проседать, и присутствие Чонгука выдаётся гулким скрипом. Чимин тяжело отрывается от тёплых и больших рук Тэхёна, тихо охая в воздух, а мама Кук-и взволнованно приподнимается на ноги из-за стола. Чонгук, видимо, прятался за дверью, наверняка решив спуститься всё-таки к ним — если не поесть, то просто получить поддержку от нескольких пар сочувствующих ладоней, что то гладят по спине, то зарываются во взлохмаченные волосы. Нельзя угадать, как долго он там стоял и сколько всего слышал. — Чонгук?.. И больше никто не произносит ни слова, уставившись на Чонгука в ожидании чего-либо. Чимину почему-то кажется, что сейчас Чонгук начнёт кричать на них. Они только этим утром вернулись с похорон, а теперь сидят за столом и обсуждают свадьбу, когда, кажется, пустой стул во главе стола ещё и не остыл. Он снова вжимается в Тэхёна, ища в своём друге поддержку, и Тэхён каким-то скрытым, вечно настроенным антеннами на передачу соулмэйтским чутьём улавливает эту тревогу, что бьёт изнутри трезвоном колоколов. Но Чонгук не делает ничего похожего на то, что напоминает срыв. Он настолько эмоционально выпотрошен, что просто вплывает в кухню и несмело тянется за стаканом воды, чтобы избавиться от дегидратации организма. Ему дают выпить под сопровождением уставившихся взглядов, а затем он отодвигает стул за столом и садится рядом с матерью, подпирая кулаком подбородок. — Мы не можем отменить свадьбу, — в конечном счёте заключает он. — Кук-и? — Мы слишком много вложили в этот день: слишком много денег, слишком много нервов, времени и сил, и папа бы не одобрил, чтобы мы что-то откладывали. Он поднимает глаза на Чимина и заключает зрительный контакт исключительно с ним. Потому что всё это зависит целиком только от них и ни от кого больше. — Мама права, он все эти дни только и говорил о нас с тобой, хён. — Кук… — Он хотел видеть меня в «красном и синем»… — Кук-и… — И он меня увидит, — убеждённый в своих намерениях, он добавляет с ощутимым нажимом: — Если ты позволишь, Чимин. Это наша свадьба. И это решение не должно приниматься в одиночку. Это между тобой и мной, и к чему бы мы ни пришли, я постараюсь принять всё. Папа верил в нас, папа любил нас. Он любил тебя и очень сильно ждал это событие. Я боюсь, что, если мы не поженимся сейчас, мы не просто оскорбим его память. Мы вгоним себя в положение, при котором не будем знать, когда сможем ещё раз накопить на празднование. Может, свадьба сейчас всем и нужна, я не знаю, честно, не знаю, что будет правильным. Я люблю тебя, Чимин-и, я люблю тебя больше всего на свете, и мы все максимально приближали этот день по-своему. Папа очень хотел увидеть нас счастливыми, и мне бы хотелось исполнить его волю. Исполнить свою волю и стать твоим мужем, чтобы он на небе, там, где-то между облаками улыбнулся. Тэхён не дышит, слишком смущённый исповедью, которая предназначалась явно не для его ушей, но он всё ещё бережно держит Чимина, и Чонгук кратким взглядом Тэхёна за это благодарит. Потому что без Тэхёна всё рассыпалось бы, поплыло, разорвалось, взлетело на воздух. Это неправильно. Это совершенно не с теми эмоциями и настроением. Это через слёзы и попытку оправдать надежды. Но, может, свадьба действительно немного развинтит этот чёрно-серый смог, что осел внутри за последние дни, что кажутся удручённо медлительными? Нахлынувшая на Чимина дрожь тайфуном пробирается куда-то к самому центру, к ядру его тела, стимулируя поток цепного жара, разливающегося далеко в конечности. — Д-да… — его и без того мягкий голос слетает на самый верхний из возможных регистров. — Да, — он кряхтением прочищает сиплое горло и отвечает твёрже. — Мы отпразднуем нашу свадьбу, Кук-и. Твой папа будет нами горд. У Тэхёна слезятся глаза, поэтому он отчаянно моргает и отводит от Чонгука заплаканный взгляд. — Хорошо, — такой холодный Чонгук пугает больше всего, но его мотивы совершенно объяснимы. Сейчас он другим быть не может, он только этим утром похоронил отца, так что грех винить его металлически-спокойный голос и стоический взгляд, за которым он тесно запер тоску. Только так он сейчас способен разговаривать, только так принимать решения. Он поднимается из-за стола и молча направляется к окну, чтобы впервые с утра выглянуть на улицу и встретить тёплое солнце своим мёрзлым взглядом. — Там к тебе приехали, Тэ, — вытягивает Чонгук на одной ноте. — Ч-что?.. — всё ещё не привыкший видеть своего друга таким отрешённым и неправильно-собранным, Тэхён не берёт в толк, о чём Чон ему сообщает. — Юнги припарковал машину на стоянке у нашего дома. Ю-Юнги? Тэхён свободной рукой рыщет по карманам в поисках сотового, и тот оказывается в самом неудобном по расположению из них. Тэхён и забыл, что утром переставил громкость звонка и уведомлений на полностью беззвучный режим. Он в паническом ужасе расчехляет сообщения, и первым контактом из «Непрочитанных» клацает сразу же на «Юнги». Юнги: Здравствуй. Юнги: Мне совершенно не хотелось тебя тревожить, Тэхён. Юнги: Я всего лишь переживаю за тебя. Юнги: Я звонил тебе несколько раз, но ты не взял трубку. Юнги: Это неважно, я не сержусь. Юнги: Просто хочу знать, что с тобой всё хорошо. Юнги: Максимально, насколько может быть хорошо в свете всего, через что ты проходишь. Юнги: Твои друзья — Ибо-ши и Югём-ши — сказали мне, где тебя найти. Юнги: Я подъеду к дому Чонгука всего на пару минут, хорошо? Юнги: Просто хочу убедиться, что ты в порядке. Я надолго не задержу тебя. У Тэхёна челюсть отвисает с зычным щелчком. — Всё в порядке, хён. Спустись к нему, — Чонгук хладнокровно заверяет его в том, что ничего не случится, если Тэхён оставит его на несколько мгновений. — Ты не должен быть со мной всё время. Поговори с ним. Тэхён поднимается слишком шатко и неуверенно под прессом покрасневших глаз Чонгука, стоящего у окна. Чимин осторожно выпутывается из тэхёновых объятий и слабо ему улыбается чуть изогнутыми уголками губ. — И не забудь передать ему билет с приглашением на свадьбу, пожалуйста… Тэхён прикусывает внутреннюю сторону щеки, но молчаливо предаётся действиям. Чимин с Чонгуком всё ещё думают, что Юнги пойдёт к ним на свадьбу вместе с Тэ, а у Кима просто к слову как-то не приходилось рассказать им про «плотный рабочий график» учителя Мин и ещё один припадок ненужных чувств, из-за которых всегда чувствуешь себя полнейшим идиотом. Проходя нетвёрдым шагом на пластилиновых коленях мимо гостиной, Тэхён забирает с полочки один из узорчатых конвертов, на котором красивым почерком ещё господина Чон на хангыле выведено имя «Мин Юнги». Он отворяет дверь раньше, чем Юнги успевает постучать, и на совсем редкие секунды застаёт преподавателя обескураженным. На единичные секунды, когда у Юнги перехватывает дыхание, а в голове его уже спешным порядком устраняются все нанесённые Тэхёном сбои в системе выверенных и устойчиво-прочных программ защиты. Тэхён перед ним с водянистыми веками, недавно плакавший в ванной под предлогом воспользоваться уборной. Тэхён перед ним максимально выжатый и непрезентабельный, хотя и одет лучше, чем он приходит на пары в университет; и обычно здоровый бронзовый цвет кожи немного отдаёт нездоровой зеленцой. — Тэхён… — Привет, хён. У них уходит ещё несколько мгновений на то, чтобы совладать с ситуацией и взять под контроль все эмоции. Учитель справляется с собой на «ура», а Тэхён неизменно терпит крах под гнётом этого взгляда. Юнги аритмично отходит на несколько шагов от двери, а Тэхён спускается по крыльцу ближе к обочине дороги. — Извини за затрапезный вид, хён. Я мало спал в эти дни, — Тэхён бросается в него беглыми взорами — за них даже не зацепишься толком — и нервно зачёсывает к верху светлые прядки своей чёлки. Он опускает лицо вниз, в два своих кулака борясь со смущением, что оставляет на его щеках румянец от невидимых пощёчин. Ведь Тэхён не привык. Он не привык видеть что-то схожее на з а б о т у в этих угольных, тлеющих ледовитым пламенем глазах Юнги. — Всё в порядке… — так сразу интонацию учительских последующих слов толком и не обозначишь, он как будто утверждает, что вид Тэхёна приемлем для взора и так, и словно при этом задаёт дополнительный вопрос о самочувствии, и чтобы прояснить себя, он переформулирует, трансформирует свои слова в нечто уже больше смахивающее на интересующийся тон: — Как ты? — Дерьмово, хён, — Тэхён решает, что сейчас не место лжи и эвфемизмам, что сгладили бы как-то и так напряжённый воздух, по которому то в одну сторону, то в другую бежит ток. При общении с Юнги всегда так: ты вечно в зоне риска быть раненым на поражение, но в то же время ничто не даёт такого ощущения гипнотического магнетизма. Все знания о физике, которая Тэхёну и так не давалась в школе, исчерпали себя. Природа их взаимодействия сломала себя в который раз. — Мне очень жаль, — тихо вторит учитель Мин, по-умному сохраняя между ними дистанцию. Они не обсуждают тот вечер. Они не говорят о прерванном ужине, в конце которого Тэхён имел возможность обжечь Юнги мочку уха рваным потоком стремительного горячего выдоха. Они не говорят о том, каким Тэхён чувствовал себя маленьким и раскуроченным в самых любимых руках, хотя и приходилось сутулиться, подгибать и так мягкие колени, чтобы подогнать себя под рост Юнги. Они не говорят о том, как холодные бледные руки гладили Тэхёна по спине, пока он плакал, портил Юнги дорогую рубашку от кутюр. Тэхён достаточно держит себя в руках, чтобы не кинуться к нему, чтобы не задушить себя в кольце пальцев с ярко выраженными суставами и не утонуть в лёгком чёрном свитере с горловиной на Юнги, отчего его шея кажется ещё более тонкой. — Как Чонгук и Чимин? — Юнги уточняет следом, хотя и подозревает, что ответ будет чем-то схож на тот, который Тэхён ему дал в знак информации о себе. — Нам сложно. Сложное время, хён. Тут-то Тэхён и вспоминает, что держит в руках праздничный конверт. — Держи, — он поднимает руку и упирается плоским предметом Юнги в грудь. — Что это? — немного погодя, негромко интересуется преподаватель, пусть и имеет какие-то догадки о содержимом. — Ребята решили не переносить свадьбу, она состоится через три дня, как и планировалось, — робко пожимает плечами Тэхён. — Папа Чонгук-и очень ждал этого события, и Чонгук с Чимином решили, что перенос свадьбы был бы оскорблением памяти его отца. А здесь приглашение на саму свадьбу и билет до Бангкока на завтрашний вечер. Юнги взвешенно сохраняет молчание какое-то время, видимо, наспех решая, как ответить. — Я не… — он начинает хриплым голосом, но Тэхён не даёт ему закончить: — Я помню про твой «плотный график», хён. Просто возьми. Можешь сделать, что хочешь. Всё в порядке, ты ничего не должен ни мне, ни ребятам. Можешь выбросить, если хочешь. Я просто должен был отдать это. Это именное приглашение для тебя. Юнги несмело перехватывает конверт и позволяет отнять Тэхёну руку от своей груди. Студент тихонько шмыгает носом, хлопает влажными ресницами и жмурится заломленным лучам солнца, наотрез больше не соглашаясь пересекаться с Юнги взглядом, если только это не вынужденное действие при обмене скромными репликами — имитация тактичности и умения поддерживать здоровый диалог. Он вдыхает тёплый воздух отрывистыми порциями, но полноценным вдохом совершенно не наслаждается, потому что что-то у солнечного сплетения продолжает неистово ныть без устали. Краем глаза он подмечает, как Юнги прячет конверт во внутренний карман своей курточки, а затем просто присоединяется к Тэхёну в изучении облитой солнечной глазурью улицы. Сейчас бы дождь, но на небе ни единого пятна пушистых облаков. Небо оттенка тяжёлого голубого, на него трудно смотреть — режет в глазах скальпелем. — Я наверное, пойду… — Юнги пятится от Тэхёна на шаг и как будто ждёт реакции. — Побудь со мной ещё вот так пару минут… Пожалуйста, хён, — он вынужденно переводит на него покрасневшие глаза, чтобы постараться удержать не одними лишь словами, а чем-то привязать к себе за нутро, хоть на крохи мгновений, пока Юнги опять не оторвётся от него и не улетит обратно на свой ледяной Плутон. — Нам необязательно разговаривать… Даже необязательно друг на друга смотреть… Просто постой со мной рядом… А Тэхён хоть подышит спокойно. Когда Юнги рядом, ему действительно иррационально легче. — Тэхён… — по выражению его лица видно, что он собирался сказать что-то иное: может, отказать, может, воспротивиться и отделаться какими-то «планами», ведь ему, наверное, не менее от всего неловко, чем Тэхёну. Людям, которые не любят в ответ, должно быть, тоже сложно находиться с теми, кто в них влюблён без памяти… Тэхён не знает, руководствуется ли именно этим Юнги, когда решительно кивает и не даёт ни секунды на слабость. Он снова подступает к Тэхёну поближе, даже ближе чем раньше, и теперь их плечи уютно соприкасаются друг с другом. — Если это то, чего ты хочешь… Тэхён не считает секунды, сколько Юнги находится вот так рядом с ним в молчании. Наверное, учитель Мин задерживается вот так чуть больше той самой прошеной «пары минут», не одёргивая себя, когда кончики их пальцев соприкасаются, но ни на дюйм больше не смещаются в попытке сцепиться в прочный замок. Тэхён не отслеживает отправную точку их прощания. Он не знает, в какой точно момент Юнги неторопливо отстраняется и бросает что-то по смыслу похожее на «до встречи». Он не замечает, в какой конкретно миг опять становится пусто как вокруг, так и под кожей. Он лишь знает, что всё ещё горит от фантомного жара чужого тепла и чужого холода в одном лишь уже завершившемся прикосновении.

***

Чимин обнимает себя за плечи, держась немного в стороне от Чонгука. Тот без спешки и даже, скорее, замедленно открывает дорожный чемодан и на полу-автомате сгружает всё по списку, который написал ещё неделю назад, дабы в предсвадебной лихорадке ничего не забыть. Расчётливость и отстранённость его действий разрывает Чимину все нервы, и в совершенном отсутствии понятия, как вести себя с таким Чонгуком, ему только и остаётся провожать глазами каждую вещь, которую Чонгук перескладывает чуть ли не трижды, словно всё это его больше успокаивает, чем раздражает. — Может, тебе нужна моя помощь? — он на свой страх и риск запускает попытку выйти на какой-то диалог. Чонгук лишь мычит что-то нечленораздельное и мотает головой. Вот и поговорили. — Я… Я могу как-то облегчить твою боль? — он пытается ещё раз, вот только вместо обходной дороги выбирает теперь прямую, самую опасную. — Должно же быть что-то, что я могу сделать. Это убийство — видеть тебя таким. Пожалуйста, вернись ко мне… Мы выдержим всё, слышишь? Мы всё выдержим. И я рядом, я никуда от тебя не уйду. Никогда, Чонгук. Просто расскажи мне, что я могу сделать, чтобы тебе стало легче. Чонгук заторможено отрывает уставший взгляд от рубашки, которую давно решил надеть на церемонию бракосочетания, и обращается к Чимину: — Ничего. И это самое ужасное, что только можно получить в ответ. Для Чимина в жизни нет ощущений хуже, чем быть проигнорированным, быть обвинённым в чём-то без причины и быть бесполезным. И если с первыми двумя он бы, сцепив зубы, смог как-то смириться, то третье — мерзкое чувство собственной беспомощности, связанных рук — не даёт даже воздуху проникнуть в лёгкие. — Ничего. Ты ничего больше не можешь, Чимин-и. Ты уже делаешь всё, что возможно сделать, по максимуму твоих сил. И за это я очень тебя ценю. Ты здесь и ты не оставляешь меня… — Как ты можешь говорить такое?.. Конечно, я тут. Всегда возле тебя, всегда в ногу с тобой, каким бы медленным ни был наш шаг вперёд. Чонгук пожимает плечами и укладывает в чемодан пару чистых носков, свёрнутых в клубочек. «Хороший» ответ, но Чимин не в праве обижаться, не в праве требовать больше, хотя так и хочется выпустить злостью всю боль наружу, что шелестит под тяжестью рассудка сломанными линиями костей. — Ты не посмотришь на меня? Чимин не регистрирует факт того, что опускает свои руки вдоль тела и проделывает пару шагов к Чонгуку; тот пакует свои вещи больше из механической установки, что частично блокирует все эмоции, чем из осознанного отчёта каждого взмаха руки. — Чонгук… Но Чонгук со стороны походит на робота; не получилось красиво сложить футболку — он разворачивает её на постели без единого намёка на злость и снова загибает края рукавов под идеальным градусом — как по внутренне встроенному транспортиру. — Чонгук, посмотри на меня. Чимин уже опять в слезах, приникает маленькой ладошкой к чонгуковой щеке, когда ему удаётся словить момент выпрямления спины. Чонгук оборачивается почти послушно. И даже смотрит, как его и попросили. Но смотреть и видеть же совершенно разные вещи, так? Он настолько отключил себя, зашил себя глубоко внутри, что самого «Чонгука» в этих стеклянных глазах и не видно. Он смотрит, не шевелится, а Чимин давится почти навзрыд. — Почему ты на меня не смотришь? — Я смотрю. Нет. Он смотрит куда-то чуть ниже мокрых век и если и скользит взглядом выше — это сложно назвать чем-то похожим на правдивую дефиницию слова «видеть». — Что ты хочешь услышать от меня, хён? — Мне не всегда нужно слышать тебя… — Нет. Тебе нужно что-то услышать от меня сейчас, я знаю. Я не хочу жениться вот так, потому что ты заслуживаешь большего. Ты заслуживаешь всего в этом мире, а всё, что я могу дать тебе — себя такого. Я не могу, я умираю каждый раз, когда прибегаю мыслями к тому, что нас ждёт в эти дни. Но папа хотел, Чимин-и. Он очень хотел нашу свадьбу, и я не могу. Я расслоён на столько частей сейчас, разделён на так много клеток, что даже ты не можешь мне помочь. Ладонь Чимина на его щеке обессилено съезжает чуть ниже, застревает подушечками пальцев на линии леденяще-расслабленной и даже не дрожащей челюсти. — Я должен ради него. Но я умираю всякий раз, думая о тебе. Думая о нас, потому что не такой должна быть наша свадьба. — Чонгук, это неважно… — Неважно? — холодная усмешка гейзером липкого тока бьёт Чимина в сам хребет, он даже непринуждённо сгибается, словно центр тяжести стремительно слабеет и грозится исчезнуть напрочь. — Чимин-и, для меня это всё. Это буквально всё. Это не «неважно», это просто, блять, всё, что у меня есть. Ты, скорбь, обещание отцу и наша свадьба. — Чонгук, мы со всем справимся. Твой папа будет нами гордиться, я обещаю тебе… Чимин едва контролирует дрожь своего рта — мокрого от солёных капель, что собираются у уголков и раздражительно капают на футболку, образуя ещё более объёмные лужи, чем создали уже. Он опрометчиво и чистосердечно тянет к Чонгуку руку, вплетает его в свои объятия и мокро целует во всё, куда может достать. — Я не могу на тебя смотреть так, как ты просишь, — вместо того, чтобы обнять в ответ, спокойно молвит Чонгук, и Чимина словно поражает молнией непосредственно в сердце. — Мне очень-очень больно смотреть на тебя, Чимин. — Почему? — Потому что не такого я хотел для нас. — Я в порядке со всеми вещами, где есть «мы», а не «ты» и «я» по отдельности. Мне всё равно. Даже если бы мы повенчались прямо здесь, где-то под мостом, в машине, на крыше дома. Мне всё равно, сколько там будет людей, будет ли идти дождь, будет ли холодно. Мне важен ты, Чонгук, и я буду счастлив при любых обстоятельствах. Чимин только вдавливается в него покрепче, а желанных рук на себе всё ещё не получает. И пусть, если и не получит. Если Чонгуку так лучше, пусть засупонит себя, пусть покроется иголками, задвинет себя поглубже, потому что Чимин стерпит. Чимин будет тут. Рядом с ним. Как и должно быть. — Не можешь смотреть на меня — не смотри. Не можешь обнять — не обнимай. Не хочешь разговаривать — не разговаривай. Я всё ещё буду здесь. Я буду рад всему, Чонгук. Всему, если я с тобой. — Ты сейчас меня задушишь. — Задушу, — без задней мысли соглашается Чимин, тихонько всхлипывая. — Хён, я не могу дышать. Чимин выпускает его нехотя, спешно вытирает слёзы и даже косвенно пытается постно улыбнуться. Чонгук вновь возвращается к вещам, складывая их в том же темпе, раздражительно переупаковывая что-то, что кажется ему «некрасиво сложенным». Чимин напрочь блокирует в себе вспыльчивость и вытягивает наружу всё терпение, которым обладает. — Я могу помочь тебе хотя бы вещи собрать? Пусть хотя бы в этом Чонгук скажет ему «да». И он говорит: — Хорошо, хён. — Ладно, — ком у горла никуда не девается, дрожь в голосе не заменяется на утвердительную уверенность. — Я тогда пойду умоюсь, хорошо? Умоюсь и вернусь к тебе, Кук-и. Чонгук снова мычит что-то в одобрение. Пять минут наедине с холодной водой в ванной комнате не спасают Чимина. Он молчаливо роняет слёзы на всё, что под ним, дрожащими руками укладывая различные принадлежности в пустые секции туристической сумки. Иногда поднимает размытый взгляд на Чонгука, который в пятый раз разглаживает складки пиджака выпускного костюма, что был выбран в качестве одеяния на свадьбу. Чонгук на Чимина так и не смотрит в ответ.

***

Тэхён прикрывает веки, настраивается на шум людей вокруг и приятный женский голос, озвучивающий информацию о посадке на рейс из Сеула до Токио. В одной его руке бутылочка воды, а во второй — тёплая ладошка Чимина, на плече у которого забылся поверхностным сном Чонгук. Справа от Тэхёна сидят его бабушка и мама Чонгука, обе женщины ведут тихий и лёгкий разговор о садоводстве, всячески избегая любых фраз, что могли бы триггернуть неприятные воспоминания или мысли. Тэхён должен признать — мама Чонгука держится потрясающе, пока её видит хоть кто-то. Мысли и взгляд кажутся живыми, чего не скажешь о Чонгуке, который предпочитает на все вопросы парировать краткими «да» или «нет», или вообще упрощает реакцию до базовых кивков без надобности посмотреть в лицо собеседнику. Отставив воду в сторону, Тэхён пытается вынуть сотовый из кармана джинсовки. Новых сообщений нет, последнее было из чата с Югёмом и Ибо, где оба пожелали Тэхёну и остальным хорошо добраться. Теряя несколько секунд на размышления, он переходит в переписку с Юнги и, борясь с дискомфортом печатанья одной рукой, набирает небольшое СМС.

привет, хён

Ответ приходит примерно через минуту, и что-то внутри Тэ желает вырваться на волю застенчивой улыбкой. Юнги: Здравствуй, Тэхён.

у тебя, должно быть, сейчас перерыв между парами прости, если порчу собой время твоего отдыха

Юнги: Всё в порядке. Ты ничего не портишь, прекрати.

мы сидим в аэропорту и я подумал это последний раз, когда я могу пообщаться с тобой, пока я ещё здесь пока не уехал

Юнги: Хорошо.

чем ты занят?

Юнги: Пью кофе.

двойной американо с молоком и без сахара?)

Юнги: По стандарту. Юнги: Ещё я заказал чай, а потом только понял, что ты не рядом. Тэхён прикусывает губу и неуклюже ёрзает на стуле, отчего Чимин дарит ему обеспокоенный взгляд.

тебе бы хотелось? хотелось, чтобы я был рядом?

Юнги: Тэхён…

просто рядом, хён, ничего такого, не думай

Юнги: Может, в нашей «традиции» выходить на кофе и чай между занятиями нет ничего плохого. Юнги: Видишь, я до того свыкся, что купил тебе чай, хотя ты и не рядом.

мне нравится то есть… приятно, что ты купил его для меня по привычке сохрани его для меня, когда я вернусь

Юнги: Он остынет. Когда вернёшься — я куплю тебе новый.

а с этим что сделаешь?

Юнги: Не знаю. Тебя же нет рядом, чтобы ты его выпил. Юнги: А кому я могу отдать чай, что принадлежит тебе? Тэхён облизывает нижнюю губу и берётся писать что-то в ответ, когда со стороны Чимина доносится хриплым шёпотом: — Мама? Тэхён ощущает, как канатным тросом натягивается и тяжелеет хватка чиминовой руки, что до этого безмятежно покоилась на тэхёновом запястье. Тэхён почти шипит от боли, но сосредотачивается на тревожно округлённых в приступе неверия глазах Чимина, который, хоть и не дёргается, но всё равно умудряется потревожить краткий чонгуков сон. Тэхёну не послышалось, Чимин взаправду сказал слово «мама», относящееся к женщине, что робко опускает свой саквояж у ног в аккуратных туфлях на каблуке, остановившись от них в десятках шагов, видимо, не зная, как на неё отреагируют остальные, подойди она ближе. Женщина выглядит немного не выспавшейся, только приехавшей к ним из какого-то офиса, но всё-таки приехавшей. К Чимину. Тэхёну одновременно тошнотворно хорошо от этого и злостно, потому что её непринятие собственного сына стало причиной множества пророненных Чимином слёз, и за это Тэхёну хочется подойти и послать её туда, откуда она и пришла, прямо с её саквояжем. Но Чимин всё равно выслал ей приглашение с билетом. Он выслал конверт и отцу, и, несмотря на то, что его близкие, по всей сути, и знать его больше не хотели, он их ждал. Он ждал её, свою маму. И она здесь. Женщина неуверенно улыбается ему, но в этой улыбке ощущается лишь искренность и вся Сахара извинений, что заставляет Чимина несмело поставить себя на ноги и зашагать к ней несмелым шагом. — М-мама… Тэхён с не меньшим напряжением, чем все остальные, наблюдает за тем, как Чимин останавливает себя в аккурат в одном шаге от неё. — Я… — она стеснительно сглатывает и старается не замечать всех негативно настроенных людей, расположившихся у её сына за спинами. — Я хочу извиниться за всё. За всю доставленную тебе боль, за все эти годы, всё это время. Я люблю тебя, Чимин. И ты будешь мне сыном, чтобы ты ни сделал, что бы ни выбрал. Я пришла сюда, чтобы извиниться за то, что принятие тебя отняло у меня так много времени, и я просто надеюсь, что ещё не поздно сказать об этом. Твой выбор — Чонгук-и. И я прислушаюсь к нему, я приму его, потому что люблю тебя, и если счастлив ты — буду счастлива и я. Я не имею права надеяться на твоё прощение и на прощение Чонгук-и, и прощение его родителей. И мне искренне жаль господина Чон… Она продолжает говорить, а у Чимина опять влажно в глазах, только восстановленное дыхание опять приходит в неконтролируемый хаос. — Я пришла увидеть свадьбу своего мальчика и быть с ним рядом в этот непростой, самый важный день в его жизни. Если ты мне позволишь, Чимин-и… Чимин сдаётся слишком легко, потому что в глубине души никогда и не злился. Ему было больно, до одури кровоточило, но на маму он никогда не злился. И сейчас, когда у неё самой на глазах жидкая печаль, когда она говорит с ним так, он просто заключает её хрупкое тельце в кольцо своих объятий и надёжно утыкается носом в сгиб её плеча. — Никогда не поздно, мама… Напряжение в её теле размягчается во всепрощающих руках сына, а вместе с тем, Тэхён тоже обнаруживает, что снова приобрёл навыки вдоха. Он обменивается с Чонгуком более спокойными взглядами, прохладными по отношению к женщине, но уже не настороженными. Все учтиво и уважительно поклоняются ей, и она делает это в ответ, но возможностью появления симпатии здесь и не пахнет. Она улыбается бабушке Тэхёна, потому что они знакомы между собой уже довольно давно, но вот улыбка, адресованная маме Чонгука встречается скептическим взглядом. Мама Чимина ещё раз поклоняется ей в знак признательности: — Пожалуйста, примите мою благодарность за то, что присмотрели за Чимин-и, когда это должно было быть моей обязанностью. — Да, должно было, — резко отвечает ей женщина, практически выплёвывая ядом в лицо. — Мам! — Чонгук опускает свою руку ей на плечо и пытается как-то успокоить. — Ничего. Всё в порядке. Я не жду скорого прощения. Я в целом его не заслуживаю. Это часть урока, который я до сих пор усваиваю, и я с этим согласна. Я просто ещё раз хочу поблагодарить Вас за то, что не отвернулись от Чимина и приняли его в семью. И примите мои глубочайшие соболезнования по случаю утраты Вашего мужа. Мне очень жаль. Рот мамы Чонгука снова приоткрывается, наверняка для того, чтобы возразить и вежливо попросить засунуть свою жалость куда подальше, но она неожиданно для всех смыкает губы и просто кивает, обронив тихий вздох. — А папа?.. — Чимин обнадёживающе обращается к матери, и та в ответ только легонько качает головой и с сожалением поджимает губы. Чимину больше ничего не нужно слышать. Он снова прижимает маму к себе, и женщина по-матерински пламенно отвечает на его прилив нежности, которую давно не было возможности ей отдать раньше. — Я буду с тобой рядом, милый. И Чимину кажется этого вполне достаточно. Тэхён нервно кусает губу, вслушивается в оповещения: начинается посадка на их рейс. Он на скорость пишет Юнги последнее сообщение, потому что просто не может не попрощаться.

мне пора, хён до скорого сохрани для меня тот чай, ладно?

Он перехватывает из пальцев своей бабушки её сумку и получает от неё самую тёплую улыбку, что греет Тэхёну нутро. Женщина обхватывает его под руку и вместе с ним медленным шагом направляется к крылу аэропорта, в котором начинается посадка на рейс до Бангкока. — Можешь сесть у окна, Тэхён-и, — она вкрадчиво заговаривает к нему мягким голосом. — Вид на землю из иллюминатора прекрасен. Тэхён, никогда раньше не бывавший за границей Кореи, не говоря уже о поездке на самолёте, весьма наслышан о том, как красиво выглядит всё с высоты. — Не переживай, бабуль, я ведь уже взрослый мальчик. Мне это не так важно. — Юнги-ши не смог с тобой поехать, да? — она спрашивает с неподдельной досадой, и Тэхён немного медлит с ответом, потому что не особо знает, что должен сказать. — Он очень занятой человек, ба. Но всё в порядке… Я благодарен ему за то, что он для меня и так делает… У него же занятия в университете, ему не до меня и этой свадьбы. — Тэхён-ши! — врезается в спину восхитительно отточенным ножом. Чуть двинешься — и лезвие коснётся сердца. Ноги врастают Тэхёну в пол, происходит резкий отток крови, и язык приклеивается к мягкому нёбу намертво. Он почти уверен, что от напряжения у него в конвульсиях начнёт дёргаться левый глаз. Знакомый, низкий, глубокий, чуть запыхавшийся голос ему не послышался. Он едва заставляет себя развернуться и натыкается на торопливо семенящего в их сторону учителя Мин. Стильно одетого во всё чёрное, с дорожной сумкой в руках, посадочным билетом и накрытым крышечкой блядским бумажным стаканчиком чая. — Х-хён? — Тэхён беспомощно елозит языком меж зубов, продуцируя что-то больше похожее на удушающий сип, чем на дельное обращение. — Ты… Ты пришёл… Юнги мягко кивает, стараясь отдышаться. Кое-как кланяется всем, кого видит и кого его появление вогнало в шок, а затем заостряет всё своё внимание на парализованном Тэхёне. — Держи, — Юнги осторожно, так, чтобы не пролить, толкает стаканчиком Тэхёну в грудь. — Твой остывающий чай…