***
Когда Тэхён просыпается, Юнги ожидаемо рядом уже нет, только записка аккуратным почерком сложена на соседней подушке: «Я вышел на пробежку, не пугайся, что меня нет. Как проснёшься, спускайся на завтрак к своим друзьям. — Хён» Тэхён заспано откидывается на своей подушке, жмурясь от раздражающего солнца, жестоко падающего своими лучами непосредственно ему на лицо. Он роняет вздох, снова перечитывая оставленное Мин Юнги послание для него. Со стороны выглядит так, словно они если не женаты или не в отношениях, то хотя бы провели вместе бурную ночь, и Юнги своей запиской даёт понять, что не просто «слинял» по-тихому без обязательств. И Тэхён почему-то улыбается. Ему приятно, что хён ценит и уважает чувства студента, какими бы они ни были, даже если они неприятны самому Юнги. Так или иначе, они, скорее всего, разминаются друг с другом во время того, как Тэхён спускается к бабушке в столовую, потому что Юнги присоединяется к ним чуть позже после пробежки, с ещё влажными после душа волосами цвета антрацита и в белой футболке, что обтягивает довольно крепкие плечи. Он садится напротив Тэхёна и тут же заказывает себе блюдо, что внешне напоминает омлет с чукой, пока сам Тэхён робко отрезает кусочек роти — тайских сладких блинчиков с клубникой и персиками, политыми ванильным соусом. Тэхён притворяется отвлечённым на что угодно, стараясь не думать о прошлом вечере: он изучает меню, интересуется, как себя чувствует бабушка и какие у неё планы на день, а далее Чимин, сам того не зная, идеально спасает Тэхёна от всех бед, начиная говорить что-то о мальчишнике. — Это будет наш день, — Пак деликатно накрывает руку не особо заинтересованного в завтраке Чонгука своей и поворачивается к Тэ. — Последний день, когда мы вот так вместе. Нет, вместе они будут всегда, просто после завтрашнего дня, по логике вещей, Чонгук станет для Чимина мужем, и у них сформируется тот союз, в котором Тэхёну не будет места. И это правильно. Но «вместе» в других аспектах они будут всегда. — Я не особо хочу куда-то идти, хён, — признаётся честно Чонгук. — Я бы посидел в номере, поспал бы… — он торопливо объясняет свой отказ. — Но это совершенно не значит, что вы оба не должны никуда идти. На меня не смотрите, правда… — Кук-и… — Со мной всё будет хорошо, мне просто… Мне сейчас не до этого немного… Но я очень хочу, чтобы вы пошли вдвоём. В конце концов, это взаправду ваш день, вы же дружите между собой гораздо раньше, чем я к вам примкнул. — Это не делает тебя менее значимым в моих глазах, чем Чимин-и, — Тэхён немного подаётся влево и накрывает вторую руку Чонгука своей. — Ты мне такой же друг, Чонгук-и. Лучший друг. В напряжённую атмосферу подключены все: мамы ребят кратко обмениваются друг с другом взглядами, сохраняя молчание; бабушка Тэ, не моргая, смотрит на свой почти допитый чай, а учитель Мин без аппетита доедает свой омлет и откладывает европейские столовые приборы «крестиком» на пустую тарелку. — Я хочу, чтобы вы оттянулись и на какое-то время забыли обо всём, ребят. Я люблю вас и я не хочу лишать вас того, что вы заслуживаете, — Чонгук поочерёдно смиряет их взглядом, словно пытается внушить веру в свои слова. — Я слишком сильно люблю вас, чтобы омрачать всё это. Мы с вами и так не самые стандартные во всём, и сможем собраться и повисеть где-то втроём в любой день в будущем. Я просто… Я просто не могу, простите. — Ты не виноват, — практически шепчет в ответ Тэ, пока Чимин подносит расслабленную ладонь Чонгука к своим губам и целует в костяшки. — Юнги-хён, может, ты захочешь пойти с нами? — через несколько моментов тишины интересуется Чимин. Юнги, не ожидавший подобного приглашения, не тушуется и даже не теряется — настолько он контролирует себя, настолько он может быть готов практически ко всему. Аж завидно. — Мг, — он негромко прочищает горло и заговаривает к Чимину низким учтивым голосом: — Я очень благодарен за приглашение, Чимин-ши. Но здесь я вынужден поддержать Чонгука-ши: это только ваш день с Тэхёном. Я лишь гость на вашем скромном праздновании, увы, не более. Мне будет не место в вашей компании. К тому же, я взял кое-какую работу с собой сюда, раз уж не могу сделать этого в университете. Прошу меня простить за отказ, — Юнги отодвигается, выравнивается на ногах и изящно и низко кланяется, чтобы подчеркнуть вежливость своего несогласия. — Я искренне верю, что вы достойно проведёте этот день, а моё присутствие будет попросту неуместным. Манеры Юнги успевают оценить абсолютно все, и мамы будущих супругов рассматривают учителя с неприкрытым восхищением. — Прошу меня простить, — он кланяется всем присутствующим на прощание и сообщает о том, что собирается вернуться к себе в номер поработать. — Какой приятный молодой человек, — подмечает в голос мама Чонгука, провожая удаляющуюся фигуру учителя тёплым и одобряющим взглядом. — Тебе повезло, Тэхён-и, — соглашается с ней мама Чимина и по-доброму улыбается мальчику. А у Тэхёна тут же в горле ком и голос делается таким крякающе-уродливым, словно искажённый через какой-то дурацкий фильтр, когда он пытается выпалить что-то резонное в самозащиту. — Оу… Мы не… Мы не вместе. Хён, он… — у него дыхание приходится ни к чёрту и от резкого удара смущения в голову ритмом подскакивает и сердце. — Мы не вместе. Хён — просто мой учитель… — Ты пригласил на свадьбу к лучшему другу своего учителя? — без единого намёка на то, чтобы как-то задеть, скорее, из чистого интереса и удивления таким ответом, задаёт встречный вопрос чиминова мама. — Мам, — Чимин тут же пытается её пресечь и дарит ей многозначительный отрицательный кивок, чтобы она не продолжала эту тему. Здесь далеко не все осведомлены о тех муках, что вынес Тэхён пять лет назад, когда «мятноволосый прекрасный хён» оставил его, не обронив ни слова на прощание с мальчишкой, который им дышал в то время. Осознав, что тема весьма щепетильная, личная и болезненная, никто из присутствующих больше не пытается спрашивать о Юнги в контексте отношений, которые связывают их с Тэхёном. Нет никаких отношений. Нет никаких «их». — Что ж, ну… — тучная тяжесть напряжённой атмосферы немного теряет свои заряды с помощью голоса Чимина: — Тогда я переоденусь во что-то более подходящее для города… — Я тоже, — Тэхён легонько кивает, позволив себе расслабиться в момент, когда он прекращает быть точкой сосредоточения любопытных глаз, жаждущих побольше узнать о том, почему из списка всех возможных спутников Тэхён пригласил именно Юнги. — Тогда увидимся у ресепшена, — по ходу составляет план Чимин, и Тэхён согласно кивает, аккуратно поднимаясь из-за стола. Бабушка вежливо отказывается от того, чтобы Тэхён сопроводил её в номер, она сообщает ему о том, что хотела бы ещё вот так немного посидеть, и что ему не нужно приглядывать за ней каждые пять минут. Как-то ведь она справляется без него, пока он в университете и приезжает лишь на выходные… Вопреки тому, что отношения мамы Чимина и мамы Чонгука с мёртвой точки так и не сдвинулись, оставаясь прохладными и натянутыми в каждой отпущенной фразе, обе женщины не выглядят так, словно им бы хотелось как-то поменять положение вещей. Всё-таки каждая из них здесь лишь ради своего сына, но радует то, что нет никаких назревающих конфликтов, и ничего не ставится ребром. Это позволяет Чимину спокойно выдохнуть, поцеловать маму в щёчку и с лёгким сердцем добраться с Кук-и до своего номера-люкс. Что же до Тэхёна — он на ватных ногах направляется к ним с Юнги в комнату, стараясь ничем попутно не шуршать, потому что Юнги уже с весьма занятым видом сидит перед экраном ноутбука в очках и строчит пальцами по клавиатуре так, что вот-вот дым пойдёт. Студент переодевается в первое, что удалось нащупать в сумке: пёструю рубашку с короткими рукавами и тёмно-синие шорты чуть выше худых колен. Солнце Бангкока, кажется, светит более агрессивно, чем в Сеуле, поэтому Тэхён предотвращает солнечный удар тем, что прихватывает с собой кепку, но натягивать на голову её он не спешит. Он воодушевлённо дёргает за ручку ванной комнаты, но совершенно никак не ожидает увидеть на пороге решительного Юнги, который, вроде, собирается что-то ему сказать. Тэхён реагирует так растеряно, что инстинктивно пятится на шаг и поскальзывается на голой плитке о разлитую воду. В попытке ухватиться хоть за что, он цепляется не за дверную ручку, в которую метил, а в ткань футболки Юнги, словно она последняя, что удерживает Тэхёна от падения в бездну. Он приземляется на пол со сдавленным выдохом, и на мгновение даже кажется, что в глазах темнеет, и саднит абсолютно всё, что может саднить: как сзади, так спереди, потому что навалившийся по инерции и цепкому захвату пальцев Юнги хрипло опаляет жаром тэхёново лицо. Эпичность и тревожность ситуации не сразу высвечивается где-то в голове красными огоньками, сначала Тэхён просто отходит от боли, а затем от шока, и лишь затем подмечает, что Юнги к нему сейчас настолько близко, как никогда раньше. Лежит на нём, в буквальном, мать его, смысле. Лежит и смотрит в глаза своим гипнотизирующим взглядом, когда между их губами сущие пустяки, ладошка не поместится. Тэхён отчетливо чувствует холод его вдоха и чарующее тепло выдоха, которое оседает зыбким желанием на собственных губах. Ему кажется, что он сейчас умрёт. Что Юнги в следующий миг разорвёт между ними любое расстояние в клочья и поцелует его вот этими тоненькими приоткрытыми губами, с которых срывается такое же неспокойное дыхание, как у Тэхёна. Тэхёну кажется, что Юнги его сейчас поцелует, он буквально умрёт под ним, сгорит, вытечет из-под него, расплавится, р а с п а д ё т с я. А на деле Юнги просто смотрит ему в глаза и восстанавливает пульс. Смотрит долго, смотрит прямо, смотрит так, что Тэхён готов сдохнуть и без поцелуя, а вот от одного такого взгляда, от которого бросает сразу и в жар, и в холод, и ток гонит по конечностям с сумасшедшей скоростью. Тэхёну так хочется сейчас пригладить чёрную чёлку, что упала Юнги на лицо, так хочется провести пальцами над бровью, дотронуться до этих красивых губ, что обнажаются в очень милой дёсенной улыбке… Ему кажется, что они лежат вот так вечность, и пока Юнги снова учится дышать, Тэхён даже и не вспоминает о такой жизненно необходимой функции. — Чёрт, — Юнги отрывается от него осторожно, неспешно, чуть отклоняется назад и ни разу не сводит глаз. — Боже, ты как? Он взаправду употребляет «чёрт» и «боже» в одном предложении? — Сильно ушибся? Болит? У Тэхёна болят нецелованные губы. У него болит сердце, но никак не спина, не хребет, у которого он звонко пересчитал себе все позвонки об кафель, смягчив собой падение для учителя Мин. Юнги помогает Тэхёну встать, и тот не сразу овладевает даром речи обратно. И нет, удар затылком тут далеко не при чём, тут дело в том, что Юнги был так близко… Тэхён был так близок к его губам… Юнги сажает его на край постели и встревожено предлагает ему воды. — Держи, это поможет… И Тэхён послушно делает несколько глотков, пока Юнги опускается рядом, на извиняющийся манер обхватывая тэхёново предплечье. — Всё… Всё в порядке, хён… Мне не больно. Болит до немых криков. — Точно? Это моя вина, прости, пожалуйста. Я должен был дождаться, когда ты выйдешь из ванной комнаты… Прости. — Перестань, хён, со мной, правда, всё хорошо. У меня под головой как раз коврик оказался, — Тэхён хмыкает, стараясь не тереть места, на которые приземлилось тело Юнги. — Что ты хотел? — Ты сейчас будешь смеяться, но до падения я помнил, что хотел спросить, а сейчас всё напрочь в голове перемешалось, — он улыбается ему той самой дёсенной улыбкой, и Тэхён действительно смеётся. — Если вспомнишь, скажи мне, хён. — Несомненно… Тэхён ещё раз пять пытается дать понять, что с ним всё в порядке, когда на деле, он всё ещё там, мыслями в том мгновении, где Юнги лежит на нём сверху, находясь в дюймах от того, чтобы разделить на двоих поцелуй. Когда Тэхён выходит из номера, Юнги желает ему и Чимину хорошо провести время, и почему-то студенту от этого по-домашнему тепло на душе. Он спускается к Чимину с дурацкой улыбкой, касаясь своих губ: на них не было рта Юнги, но было его рваное горячее дыхание… И это так восхитительно… Боже, как же это восхитительно! — Что с тобой? — Чимин подмечает перемену в настроении сходу, невооружённым глазом, и сразу же для себя решает, что тэхёнова улыбка не обошлась без причастности в этом Юнги. — Да так… — Хорошее «да так», я вижу, — Чимин поправляет на переносице солнцезащитные очки и начинает вместе с Тэхёном выдвигаться на улицу. Ким в ответ только отворачивает покрасневшее лицо в другую сторону, стараясь побороть нахлынувший жар. — Твой хён бесконечно очаровал наших с Чонгук-и мам… — Чимин решает поддерживать этот разговор о тэхёновом «да так» и, к счастью, не встречает никакого сопротивления: Тэхён готов говорить о Юнги. — Он не мой хён. Но он очаровательный, это да. — Нам он с Чонгук-и всё ещё не нравится. Пускай он и делает что-то, от чего ты улыбаешься. Вы точно не вместе? — Чимин подозрительно косится на него из-под очков. — Ну, ты бы нам сказал, если бы это случилось, ведь так? — Конечно, сказал бы. Но между нами ничего нет. Он продолжает умело отталкивать меня, но при этом не обижает мои чувства, и это так странно. Признаться, я не знаю, почему он решил поехать со мной… Когда я пригласил его, он мне ответил, что у него плотный рабочий график, но я чуть на тот свет не откинулся, когда увидел его в аэропорту… С чаем… Для меня. Они спускаются просто вниз по улице, не имея ничего особого на уме или в планах. Никакого стриптиза или пьянки в клубе, никакого бара с голыми официантками, никакой сауны или бильярда, в который Тэхён лет сто не играл. Они не собираются ни на какой локальный спортивный матч, не выбирают какой-нибудь пейнтбол или боулинг. Им двоим куда комфортней вот так, провести этот день лишь друг для друга, не отвлекаясь ни на что иное. — Вот мы с Кук-и тоже не ожидали. Кстати, ты не злись на него. Я ещё раз в номере спросил у него, не хотел ли он пойти с нами, он только извинился и лёг в кровать, а к моменту, когда я сменил одежду, он действительно уснул. Его мама пообещала присмотреть за ним… Так что мы можем немного расслабиться. — Я никогда на Чонгук-и и не злился. На площади, к которой они спустились, похоже, какое-то празднование: громкая музыка, много людей в различных костюмах, много небольших продуктовых киосков, где Чимин с Тэ берут себе по прохладному лимонаду и двигаются дальше, чтобы найти место, где будет потише. — Что ж, ты завтра станешь семейным человеком, — Тэхён усмехается, заводя, пожалуй, самый клишейный разговор из всех, что может быть заведён в этот день. — Что ты чувствуешь? — Ничего, полагаю, — несмотря на попытку Тэхёна обратить всё в шутку, Чимин отвечает ему вполне честно и серьёзно. — Я давно воспринимаю Чонгука как что-то большее, чем те отношения, в которых мы по факту состояли. И я всегда семейный человек. Ты мне, вот, как братишка. — Ты ведь знаешь, что я не об этом, хён, — Тэхён лениво тянет клубничный лимонад через трубочку и концентрирует на Чимине всё своё внимание. Чимин гордо шагает вперёд и поправляет немного смешную шляпку, которая защищает его от солнца. — Я, правда, ничего не чувствую. Даже нет предвкушения, если быть честным. Оно пропало в тот миг, когда лично для Кук-и наша свадьба перестала восприниматься оной и стала чем-то вроде нерушимой клятвы, что он дал отцу, — Чимин не глядит на Тэхёна, только мучит соломинку в своём стаканчике, размешивая ею лёд на дне. — Возможно, завтра я буду чувствовать себя иначе, когда всё это нас отпустит, когда это отпустит Кук-и… — через несколько мгновений он решает прояснить свои ожидания: — Я надеюсь, что его отпустит… Что мы это переживём. — Я буду рядом с вами, хён. Я буду на прежней позиции в качестве вашего лучшего друга, обещаю. — Ага, — Чимин сдавленно улыбается, — если только твой хён не решит наконец забрать тебя у нас. Тэхён печально улыбается ему, качая головой. — Ему это не нужно, Чимин-и. В смысле, я не нужен ему в этом смысле. Порой даже кажется, что я ему в этом плане мерзок. Конечно, это, скорее всего, только мои загоны, но всё же. Я столько всего перепробовал, если бы ты только знал, но ни на шаг не приблизился к тому, чтобы разгадать и понять его. Он такой скрытный, непонятный, необъяснимый, и я не могу взять в толк, за что продолжаю его любить, тянуться к нему, выбирать его из всех. Я просто знаю, что для меня это правильно, даже если болит. Я просто знаю, что это правильно, это как аксиома, которой не нужно подтверждений. — Интересно, скажи, у нас развернулась судьба… — Чимин задумчиво глядит вперёд, играясь с трубочкой незатейливо. — Ещё пять лет назад я и представить не мог, что буду геем и выйду замуж за одного из своих лучших друзей… Ты мог себе представить, что встретишь хёна опять, и у вас потенциально могло бы что-то получиться? — Мог бы, но ничего не получится. — Да, ты уже сказал, что ты ему неинтересен, но это всё-таки только твоя точка зрения… — отстаивает свою мысль Чимин. — Если это так, как ты говоришь мне, и хён что-то все-таки чувствует, я совершенно не могу понять, что его останавливает. Почему он продолжает кружить мне голову и ничего не говорить, ведь… Разве это не жестоко? Смотреть на то, как кто-то мучается от любви к тебе и не назвать ему причины, почему вы не сможете быть вместе? Чимин пожимает плечами, пытаясь накинуть на себя и на Кук-и образы Тэ и Юнги-хёна. — Если бы Кук-и так мною вертел, я бы давно ему вмазал. — Если бы ты любил его так, как я люблю хёна, поверь, Чимин-и, тебе бы приходилось просто терпеть. Потому что без него рядом хуже, чем с ним вот таким, не любящим, отталкивающим. — Но он всё равно заставляет тебя улыбаться, — констатирует факт Чимин. — Не могу я понять ваши отношения. Никак просто. Тэхён и сам не может понять то, чего нет. — Я просто сам ищу, чему улыбаться, ищу, чему радоваться, пока он рядом, пока мы спим в одной постели или вообще хоть как-то взаимодействуем вместе. Чимин всё равно не особо понимает Тэхёна. Быть может, потому, что влюблялся он всего раз в жизни, и дорогой человек не мучил его невзаимностью столько лет. — И хватит обо мне, — настаивает Тэхён с улыбкой. — Не у меня же завтра свадьба, — он нагловато приобнимает Чимина, прижимая к себе; на корне языка отдаёт чем-то давно позабытым, приятным, личным, чем-то таким, что они оба имели, когда вокруг не было никого. — Мои лучшие друзья женятся, и одно только это делает меня счастливым. — Счастливым не в том плане, ТэТэ, ты ведь не обманешь сердце чужим счастьем. — Для меня оно никогда не будет чужим. Я действительно очень счастлив за вас с Чонгуком. — И долго ты протянешь на радости за нас? — Не знаю, хён, мне всегда было легче переносить одиночество, когда вы с Куки были рядом. Вы были моей первой платонической любовью, моим первым поцелуем, моими первыми друзьями. И, да, я по-своему счастлив рядом с вами, даже если с завтрашнего дня вы создадите с Кук-и что-то такое, куда мне доступа не будет. Чимин шмыгает носом, растроганный в край таким чистосердечным признанием. Потому что Тэхён для них тоже всё. Он для них всё и даже больше. И Чонгук бы сейчас поддержал его. — Говоришь так, словно после завтрашнего дня между нами возникнет стена. — Ничего между нами не вырастет, не переживай, хён. Я люблю вас в равной степени, и поэтому не отвернусь ни от кого. Мы вместе, слышишь? Мы с самого начала были вместе и мы продолжим. Но это очень важный этап для вас с Чонгуком, и пройти его вы должны лишь вдвоём. Я обещаю просто всегда быть позади вас и поддерживать. Если вы оглянётесь — я всегда буду тут, для вас. Чимин часто моргает, благо, его покрасневшие глаза надёжно скрыты от вида тёмными стёклами солнцезащитных очков, но это не отменяет того факта, что Тэхён всё равно ощущает его всхлипывания. Кожей чувствует, каким-то своим соулмейтским чутьём. — Ну, чего ты плачешь? — мягко шепчет Тэхён, когда Чимин зажимает его тело руками, надёжно сцепливая руки вокруг, как будто Тэхён мог куда-то исчезнуть. — На свадьбах всегда плачут… — У тебя свадьба только завтра. — Но я имею право плакать уже сегодня. — Конечно, имеешь, хён. — Ты такой драгоценный, ТэТэ. Я очень сильно люблю тебя. Правда, очень сильно люблю. Я не могу представить без тебя свою жизнь. Тэхён глухо смеётся ему на ухо: — Тебе не кажется, что такие слова ты должен говорить Кук-и завтра? — а затем он резко выдыхает во внезапном «ай», когда Чимин обижено бьёт его слабым кулачком по спине. — Заткнись, — но в голосе нет ни грамма угрозы, только серьёзность. — Ты знаешь, о чём я. — Знаю, хён… Я тебя тоже люблю. Сильно-сильно. Ты был во всех самых сложных моментах моей жизни и не бросил… Я никогда не смогу должным образом поблагодарить тебя за всё. — Ты уже благодаришь, ТэТэ. Ты здесь, со мной, — Чимин спокойно выдыхает и мягко трётся кончиком носа о сгиб тэхёновой шеи. — Ты с нами, а нам это очень важно… Завтра, что бы ни случилось, не дай нам упасть, хорошо? Я не знаю, что будет после того, как мы сыграем свадьбу, просто… Просто не отходи от меня, хорошо? Мне кажется, я сломаюсь, если тебя не будет рядом. — Я ни за что не отойду от тебя, Чимин-и. Никогда. — После завтрашнего дня между нами ничего не изменится, ТэТэ. Кук-и хотел бы, чтобы ты это знал, мы не раз говорили с ним об этом. Мы хотим, чтобы ты помнил об этом. Тэхён лишь аккуратней перемещает свою ладонь на спине своего соулмейта и нежно трётся щекой. — Ну, конечно, между нами ничего не изменится. Мы всегда будем дружить. — Всегда? — словно пытаясь теперь убедиться в уверенности Тэхёна, переспрашивает Чимин. Он знает, Чонгук беспокоится об этом не меньше. Они очень долго не могли привыкнуть к странному чувству обделения в чём-то, что касалось их Тэ. Странному ощущению, что собственные чувства автоматически оставляли Тэхёна за бортом даже в дружеском плане. — Всегда, — бархатным и тихим голосом отзывается Тэхён. Через несколько мгновений они, все в сентиментальных слезах, пару минут смеются не пойми с чего, а потом возобновляют свою прогулку. Чимин несколько раз посматривает в сторону парикмахерской на другой стороне улицы и прикусывает губу, борясь с опрометчивым и скоропалительным желанием заглянуть в салон. — О чём ты думаешь, хён? — отследив траекторию взгляда, интересуется Тэ. Чимин просто выжидает пару мгновений до того, как озвучить свою мысль, чисто чтобы понять, насколько тверды у него намерения совершить это безумие. — Хочу сменить цвет волос, — он цокает языком и переносит вес тела с одной ноги на вторую. — Что, прямо сейчас?! — Да. Хочу… Хочу херануться в блонд, — он поворачивается к Тэхёну и в пояснение кивает головой: — У меня были светлые волосы, когда мы с Кук-и встретились… Хочу… Хочу что-то символичное… Тэхён понятливо улыбается ему, уже сам осторожно подталкивая к стеклянным дверям салона красоты. Изъяснять свою просьбу приходится на английском, и парикмахер не сразу понимает, что от него хотят, но когда в ход пускается визуальная поддержка в виде интернетных картинок, Чимина тут же усаживают в кресло и начинают над ним порхать. Пак улыбается Киму через зеркало, пока тот безучастно листает модные журналы на тайском. — А вы не хотите обновить имидж? — «ломаным» английским спрашивает второй парикмахер, обращаясь к Тэ. И Тэхён клянётся: до самого последнего момента у него и мысли не было что-то сделать с собой. — Ну… — из него вырывается прозаичный вздох. — Может только если чуть-чуть…***
Когда Чонгук просыпается, на горизонте уже садится солнце, но ничего не сообщает Чону о том, что Чимин и Тэ вернулись. Какая-то его часть жалеет, что он не отправился вместе с ребятами, но в нём куда больше скорби сейчас, и все мысли не столько о завтрашнем торжестве, сколько об отце. Он осторожно потягивается и выходит на улицу к ресторану, на веранде которого за столиком сидит Мин Юнги за ноутбуком и бокалом вина. Чонгук думает дважды, прежде чем подойти к мужчине, и с каждой мыслью интерес перевешивает благоразумие и нечёткие аргументы «почему нет». — Могу я сесть рядом, хён? — он терпеливо и прохладно интересуется, вынудив учителя Мин оторвать чернющие глаза от экрана монитора, в которых мерцают голубые огоньки работы, над которой он трудится. — Не помешаю? — Ничуть, — учитель согласно кивает ему и даже вежливо отодвигает для Чонгука стул, сворачивая вордовский файл и негромко хлопая крышкой ноутбука, словно бы настраиваясь на назревающий диалог. Чонгук следует его примеру и заказывает себе бокал вина, и то время, пока он ждёт свой заказ, они проводят в относительном молчании. Юнги просто пьёт своё вино маленькими глотками и совершенно не выглядит ни на секунду смущённым от выбора собеседника. — Я не припоминаю, чтобы мы нормально общались с тобой, хён, — изрядно покопавшись в памяти, приходит к умозаключению Чонгук, прикусив костяшку кулака, которым подпирает лицо. — Да, — Юнги односложно соглашается, а затем немного расширяет свой ответ, дабы его не сочли не желающим вести рзговор: — В прошлый раз, когда мы общались, я был для тебя учителем. — Верно, — наконец Чонгук может на пару насладиться вкусным вином. Чёрт возьми, он заслужил этот бокал за всё последнее время, что он впахивал и пережил. — Довольно долгий срок. Пять лет… — Долгий, — чуть тише вторит Юнги и осторожно пересекается взглядом с Чонгуком. — Но некоторые вещи не меняются ведь, — продолжает Чон в том же тихом, немного не похожем на него самого тоне, от которого веет холодом. — Ты всё ещё учитель Тэхёну. Юнги выдерживает паузу, не совсем понимая, должен ли он что-то здесь ответить. Тупо согласиться обыкновенным «да» кажется совершенно неподходящим, да и Чонгук, вроде как, не закончил свою мысль. — Ты же знаешь, что он любит тебя до сих пор, да? Чонгук нарочито не сводит с Юнги глаз, как будто пытается улучить его во всплеске нервов, увидеть что-то похожее на страх или напряжение во всегда расслабленной, но вечно контролирующей себя фигуре учителя Мин. Тщётно, тот спокойно вертит в тонких пальцах высокую ножку стеклянной ёмкости, наблюдая за тем, как по внутренней стенке бокала стекают капельки прозрачно-алой жидкости. Если что-то и есть, Юнги этого не показывает никак. — Я хочу спросить у тебя кое-что. Не сочти это наглостью, хён. Ты мне не особо нравишься, но я взаправду не хочу никак тебя задеть ради Тэхёна. Он очень ценит тебя. Или всё, что бы у вас с ним ни происходило. — Можешь спрашивать. — Какие у тебя планы на Тэхёна? — Чонгук бьёт в лоб сходу, но учитель Мин по-прежнему бойко держится во всём и просто медленно смакует вино на языке. Чонгуку важно понять. Важно знать. — В смысле? — только и переспрашивает Юнги, словно притворившись, что не совсем понял суть вопроса. — В смысле, — Чон зачёсывает вспотевшей ладонью свои тёмные волосы к верху и расставляет смысловые акценты едва ли не в каждом слове, — каковы твои планы на Тэ, хён. Он мой лучший друг, и я хочу защитить его от всего, что может причинить ему боль. — Я не собираюсь вредить ему, — спешит заверить в чём-то Юнги, вот только для Чонгука этого мало. Он жаден до защиты, до аргументов, до причин. Он слишком хорошо знает, насколько Тэхён любит. Он слишком хорошо помнит, что было с Тэхёном, когда Юнги ушёл. — Я знаю, что ты заботишься о нём. Ты здесь не ради меня с Чимин-и, мы все это знаем. Ты тут ради Тэ и ты заботишься о нём в какой-то своей причудливой и совершенно непонятной никому манере. Но заботишься. Не отрицай. — Я не отрицаю, — сухо кивает Юнги. — Я просто хочу знать, какими будут твои действия дальше, после нашей свадьбы. Я хочу быть уверен в том, что не увижу Тэхёна таким, как пять лет назад, хён, — Чонгук прерывается на весьма громкий глоток вина, что приятно греет пищевод, и ни разу не отрывает глаз от Юнги, который спокойно терпит любой взгляд, даже не колеблясь. Его, блять, ничего не берёт. Он не сшибаемый, ледяной. — Ты думаешь, что знаешь его. Что знаний о том, что стало с его семьёй, каким он был ранимым в подростковом возрасте и каким пламенно тянущимся за тобой, хватает, чтобы узнать в целом все его слабости, видеть его насквозь. Но он куда глубже, хён, и если бы я был им, я бы тебя ненавидел за то, как ты поступил со мной той ночью. Поступил с ним. Тебе повезло, Юнги-хён, ты не видел последствий. — Я не могу дать ему то, о чём он просит, — учитель молвит чуть громче. Чонгук улыбается не к месту, радуясь тому, насколько серьёзным сейчас выглядит Юнги. Правильно. Он должен быть серьёзным. Он должен быть таким, когда дело касается Тэхёна. — Ты не мог тогда, допустим, в силу его возраста. Сейчас ты не можешь по той же причине? Тебя тянет к нему, хён. Тебя тоже к нему тянет, потому что, в противном случае, тебя бы здесь сейчас не было. Ты хорошо оснащён бронёй и стенами, которые вокруг себя возвёл, но ты не такой пуленепробиваемый, как ты думаешь. Что-то ты чувствуешь к нему и ты боишься этого. — Думаешь, что знаешь меня? — спокойно парирует Юнги с холодной улыбкой. — Ничто не мешает мне пытаться раскусить тебя, хён. Для Чимин-и и ТэТэ я сотру в пыль весь мир, — отстаивает свою позицию Чонгук, умело шифруя в этом угрозу. Юнги хмыкает, даже забавляется ситуацией. — Что ты хочешь услышать от меня, Чонгук-ши? — Я?! — он театрально тыкает в себя же пальцем. — Я от тебя ничего не хочу. Может только того, чтобы ты прекратил дурачить Тэхёна и либо дал ему шанс, либо назвал ему причины, почему ты не хочешь попробовать, и съебался из его жизни так, чтобы о тебе и через пять лет не было слышно. — Тэхёну решать, захочет ли он слышать обо мне через пять лет, Чонгук-ши. Это не твой выбор. И даже не мой. — Но ты можешь этому подсобить, Юнги-хён. Ты — его эпидемия и его же панацея. Чонгук подносит бокал к губам и делает глоток наравне с Юнги. Со стороны всё кажется так, словно они просто вместе пьют, но тот, кто подойдёт поближе, не ошибётся, признав высоковольтное напряжение в каждой их подаренной друг другу фразе. — Это пройдёт, — в Юнги что-то меняется, и Чонгук совершенно не понимает, к чему относятся эти слова и странная сочувствующая мягкость в голосе учителя. Чонгуку сейчас в пору поскандалить, разозлить Юнги, наказать его за то, что сделал с Тэхёном, а вот это «это пройдёт» путает ему все карты. — Не понимаю, о чём ты, — он холодно идёт в защиту и пристыжено разрывает зрительный контакт. Прав Тэхён: с Юнги невозможно играть в гляделки, он взглядом давит до грёбаного удушья. — Твоя злость на весь мир за несправедливость о смерти отца. Я понимаю твою боль. Понимаю твоё желание оторваться на всех, кто тебе не мил, — осторожно добавляет Юнги. — Это пройдёт. — Ты ничего не знаешь, хён, — Чонгук процеживает в ответ насторожено. — Не знаю, ты прав. Но мы с тобой похожи, веришь ты мне или нет. — Нет, не похожи, хён. Мы разные. Мы очень разные. Я не оставляю людей, только-только признавшихся мне в чувствах, и не исчезаю на пять лет бесследно, зная, что кто-то мной жил с того момента, как только встретил. Я, как минимум, объясню, почему, мне нужно уйти. — Я не об этом, Чонгук-ши. Я чувствовал похожее опустошение, когда умер мой отец. Это случилось полтора года назад, когда я начал преподавать в университете. Я наслышан о том, каким хорошим, приятным, великодушным и ярким человеком был твой папа. — Лучшим, — огрызается Чонгук, сглатывая слёзы, что ещё немного — и появятся в уголках глаз. — Он был лучшим! — А мой не был. У нас было так много разногласий, что я постоянно злился на него при жизни. Я открою тебе тайну, Чонгук-ши. Я ненавижу преподавание. Я всей душой люблю музыку, люблю играть на фортепиано и терпеть ненавижу преподавание, но я был вынужден послушать своего отца. И я слушал, подпитываясь его надеждами и закапывая свои. И в день, когда он умер, он оставил меня с кучей неотвеченных «почему?» и разлагающимся трупом моей мечты. И я злился. Я злился всю жизнь, хотя по мне совершенно не скажешь, правда? «Учитель Мин, лучший в своём деле, восхитительный преподаватель английского, Оксфордский сноб на корейский манер». Я переломал себя, чтобы привыкнуть к своей жизни. Чонгук пялится на него ошарашено, будучи не уверенным, знает ли всё это сам Тэхён, и что-то подсказывает ему, что вряд ли. Каково будет узнать, что твой идол, которому ты поклоняешься, на кого молишься и по чьим стопам идёшь, от души ненавидит дело своей жизни, просто потому, что его вынудили? — Я переломал себя, чтобы угодить тому, кому был до конца дней безразличен. Но твой отец гордился тобой, Чонгук. Он верил в тебя и верил в то, чем ты хотел бы заниматься. Он принял тебя и Чимина, и уже хотя бы за одно то, что он умер счастливым, ты должен прекратить злиться. Потому, я говорю тебе, что знаю, что значит утрата. Даже если мы к миру так и не пришли, а это, поверь мне, намного хуже. Вся эта недосказанность, которую уже никогда не заполнишь ничем. — Т-Тэ… Он знает, что?.. — Чонгук тяжело сглатывает, обращаясь к Юнги дрожащим голосом. Учитель Мин действительно имеет эту давящую энергетику извечной правоты. Как Тэхён вообще ощущает себя комфортно рядом с ним? Невозможно! — О том, что я никогда не хотел становиться учителем? — мягко улыбается Юнги. — Ты думаешь, ему стоит знать о том, что все его идеалы построены на принципе принуждения? Я никогда не позволял своей нелюбви к преподаванию влиять на учеников, никогда, никогда не срывал на них свои неудачи, и делал всё, что в моих силах, чтобы не дать слабину в ходе учебного процесса. Но Тэхён этим горит действительно. Ты не видел его глаза, когда он вёл урок. Ты не видел его задор. Это не подделаешь, Чонгук-ши. Поэтому, нет, я не сообщал ему. И не думаю, что буду. И буду признателен тебе, если ты ему тоже не скажешь. Это ради него же. — Ты заботишься о нём, хён. — Забочусь. Чонгук в небольшой прострации допивает своё вино, переваривая спиртное и порцию прозрения, из которой он так и не узнал отношение Юнги на тэхёнов счёт, кроме этого «забочусь». Странно всё это. И всё же на положение ситуации «сейчас» мыслей Чонгуку хватает. — Спасибо… — он слабо бурчит и даже не понимает толком, за что выпаливает благодарность. — Хён… — Не за что, Чонгук-ши. Ещё какое-то время они снова проводят в тишине и заказывают ещё по бокалу вина, теперь уже распивая его не в перерывах между острыми репликами напряжённого диалога. Чонгук поднимает немного мутный, пьяноватый взгляд куда-то впереди себя, услышав смех его Чимин-и. Такого красивого, тёплого, родного Чимин-и. Чимин-и, что выкрасил себе волосы в блонд, от которого у Чонгука спирает дыхание так, словно ему опять пятнадцать. Он… Он выглядит почти так же, как тогда, как в тот день, когда вылил на Чонгука весь свой мир в момент их столкновения в полупустом классе. Красивый. Прекрасный. Чонгуков. Рядом семенит Тэхён, чей цвет волос теперь не пшеничный, а пепельный. Они оба переглядываются, заприметив весьма нестандартную картину, где Чонгук сидит рядом с Юнги-хёном и распивает вино. И если учитель Мин кажется вполне трезвым и с ни капельки не помутнённым сознанием, Чонгук, в отличие от него, ощущает, как язык ему всё-таки вяжет самую малость, и в теле по-приятному хорошо. — П-привет?.. — Чимин неуверенно обращается к ним с хёном и недоумённым взглядом мечется от мужчины обратно к своему жениху. — Что за повод выпить? — У нас завтра свадьба, — лениво констатирует Чонгук, наглядно поднимая бокал. Что за жесть? Всего второй бокал, а порвало так, что он мыслей собрать не может. — Та-а-ак, — Чимин мягко подкрадывается к Чонгуку и перехватывает бокал, чтобы отнять его и отставить в сторону. Он перекидывает чонгукову руку себе через плечо и помогает ему привстать. — Пойдём, Кук-и… — Что? Куда пойдём? Но я ещё даже не допил вино! — Тебе уже хватит, а то на утро болеть голова будет. — Не будет! — Чонгук-и, ты пьян… — Вовсе нет! Тэхён вкрадчиво провожает их удаляющиеся спины взглядом, пока заламывает от нетерпения руки за спиной. Юнги же чётко смотрит на него, и пусть не произносит ни слова о новом образе Тэ, уголки его кошачьих губ приподнимаются в лёгкой улыбке. — Я это, — Тэхён смущённо кивает, зажимая в пальцах кепку чуть ли не до хруста. — Пойду в номер… Завтра важный день… — Хорошо, — Юнги отвечает ему так, словно Тэхёнов план действий нуждался в одобрении или отклонении. — Я ещё поработаю немного и тоже вернусь в номер. — Мы же… — Тэхён нервно сглатывает, переминаясь с пятки на носок, как напряжённый школьник перед своим учителем во время сдачи стиха. — Мы же поговорим перед сном о чём-то по-английски? Это не будет, как вчера, когда я уснул? Юнги улыбается ему чуть шире и теплей. — Это не будет, как вчера, Тэхён. Я тебе обещаю.***
Чимин заводит Чонгука в ванную и принимается аккуратно раздевать. Пьяный Чонгук куда более отзывчивый, чем тот, в крови которого нет спирта. «Пьяный Чонгук» больше похож на чиминового Чонгука, чем на того, кто приехал с ним сюда сыграть свадьбу. — Малыш… Я всё ещё могу раздеться сам… — настаивает Чон, хотя ноги и подводят его самую малость. — Если только ты не хочешь… — Я не хочу секса, Кук-и. Я хочу помочь тебе принять душ. Подними руки к верху, — раздаёт команды Чимин, и Чонгук нехотя слушается. — Если не хочешь секса, то почему ты рядом? — В смысле? — Чимин застывает с футболкой своего почти-супруга в руках. — Зачем я тебе такой, Чимин-и? Почему ты вообще хочешь выйти за меня замуж? — Ты серьёзно задаёшь мне подобные вопросы сегодня? В вечер перед нашей свадьбой? Что, настолько пьян, что не можешь вспомнить, что я люблю тебя, вообще-то? Чонгук только хмыкает и ластится под обиженное, немного грубое прикосновение. Чимин усаживает его на дно ванной и включает воду в кране, двигает смеситель, выводя поток к душевой насадке и вооружается мочалкой. — Что тебя сподвигло сесть и выпить в компании Мин Юнги? Чонгук лишь обхватывает себя за коленки и зажмуривает веки, пока Чимин осторожно обливает водой его спину и голову. — Хотелось прекратить чувствовать пустоту. — Он помог тебе её заполнить? — с сарказмом уточняет Чимин и с чуть более ощутимым усердием проходится мочалкой по нежной коже, оставляя моментально покрасневшие отметины воспаления. А Чонгук даже не шипит, не рычит. Он совершенно никак не реагирует. — Нет, но вино помогло. — А я не помогаю? — честно спрашивает Чимин, задержав мыльную руку над чонгуковым плечом, но так и не касаясь кожи. — Ты красивый… — вполголоса подмечает Чонгук, хотя на самого Чимина в этот момент и не смотрит. — Это не ответ, ты знаешь. Скажи мне, я помогаю тебе? — и от жалобной дрожи в собственном треснутом голосе на глаза наворачивается солёная пекущая жидкость. — Ты хоть немного относишься к нашей свадьбе не как к обещанию отцу? Ты хоть немного ждёшь её для себя? Для нас обоих? — Ч-Чимин… — Пожалуйста, скажи мне, Чонгук-и. Я приму всё. — Я тебя люблю. Это всё, что важно сейчас. И мне жаль, что наша свадьба обернулась этим… Но я не могу… Чимин грустно целует Чонгука в мокрую шею, смаргивая слёзы, а затем бережно смывает пену с тёмной макушки. — Я знаю. И залезает к нему в ванную прямо в одежде, отчаянно прижимаясь со спины. Быстро промокает весь, притираясь крепче и целуя Чонгука в лопатку. — Я знаю…