I thought my demons were almost defeated But you took their side And you pull them to freedom
***
Юнги знаком с Джису с пелёнок, потому что так сложилось исторически. Его отец всегда искал статных знакомых в окружение, влиятельные связи, значимые контакты. Изначально могло бы показаться, что эта дружба была ему навязана, да вот только с течением времени Юнги придёт к мысли, что это не так. У Джису в будущем будет много ролей в его жизни: прекрасная мать, хорошая жена. Но для Юнги всегда на первом месте будет их дружба. Для него она, скорее, как для Тэхёна — Чимин. Всё во всех смыслах, кроме того, что движет сердцем.***
Юнги тянет блевать. Ему двадцать, и его тянет блевать от всего, что говорит ему отец, как велит поступать, что делать со своей жизнью. У Юнги в руках ненавистные конспекты, а в наушниках — симфонии классики, которую хотелось бы изучать где-то в консерваториях. У Юнги на уме одни лишь клавиши и ноты, а не этот английский, с которым всё, вроде как, в порядке, но совершенно не лежит к этому душа. У Юнги мятные волосы, и сигарета в зубах, которую он торопливо тушит подошвой об асфальт, затем закидываясь жвачкой. У него сегодня практика в школе, и он игнорирует отцовские звонки, ступая по школьному коридору. Признаться, выходов у него было не так много, чтобы папочка смог с гордостью, ну или хотя бы с удовлетворением, кивнуть головой. Он мог бы стать адвокатом, кося бабло на проблемах других людей и играясь с законом в свою пользу. Он мог бы стать политиком, одним из тех, о которых никогда не затыкается пресса. Юнги тошнило от всего из поставленного перед ним в выбор, и «стать учителем» казалось самым лояльным из всех вариантов. Его старшему брату повезло куда больше: отцовские навязчивые идеи о лучшей жизни перекликались с собственными, поэтому мечта открыть свой ресторан была встречена с одобрением и поддержкой. А вот свою Юнги пришлось задушить в себе же. Потому что нужно было делать имя семьи. Потому что родители Джису о музыкантах думали низко. Юнги прочищает горло и заходит со стаканчиком американо в пустой класс ещё до урока, чтобы подготовить материал и себя к мгновениям тихой муки. Учительница приветливо помогает ему прочувствовать атмосферу, даёт несколько советов, как общаться именно с её учениками, подсказывает, на что нужно обратить внимание, и по выражению лица Юнги и не скажешь, что у него от всего подгорает, что в листах конспектов у него — сухой материал без вложенного туда сердца. Юнги не позволит своей нелюбви к роду этой деятельности хоть как-то отобразиться на тех уроках, что он проведёт. Он просто не имеет права спустить своих бесов на детей, которые вовсе не виноваты, что дело это для Юнги — нелюбимое. Поэтому он собирает себя в кулак. Минимум эмоций. Он не позволяет своим амбициям и проблемам вырваться за пределы собственной головы. Он не позволяет ни одному любопытному взгляду хоть как-то сбить его настрой. Ни одному. Пока не натыкается на эти огромные невинные глаза, как два Юпитера, которые в будущем он не сможет забыть никогда. Мальчик едва позволяет себе поднять на Юнги несмелый взор, тут же опуская голову, стоит им хоть на малость пересечься. Подростковая нескладность, угловатость рослой фигуры, небольшие прыщики на лице, каштановая чёлка, за которой хочется упрятать весь свой лик… Тэхён даже запинается, пытаясь заговорить с ним. Юнги почти начинает переживать, что у резко разволновавшегося мальчика сейчас случится сердечный приступ. Но Тэхён кое-как выталкивает из самого себя буквы, что складываются в его имя и причину, по которой он хотел бы выучить английский язык. Для Юнги его ответ не особо выделяется из общей массы, да и сам Тэхён, к слову, тоже. Пока. Пока этот мальчик-пожар не решает запомниться Юнги так, чтобы выжечь себя шрамом внутри навечно.***
Юнги ничего более не нужно — только сдыхаться поскорее этой практики и вернуться к занятиям в универе. Но жизнь дарит ему много сюрпризов. Много сюрпризов и бесплатный кофе на столе, на который он смотрит с опаской. Юнги не думает, что коричный мокко с маршмэллоу принадлежит учительнице, будь это так, она бы забрала с собой стакан на заднюю парту, откуда она наблюдает за уроком, который ведёт студент. Кофе тут для него, и было бы странно его взять и выпить, к тому же, не с таким количеством сахара. Поэтому Юнги поступает так, как считает лучшим — утилизирует напиток, чтобы он не занимал место на рабочем столе. Он окидывает безучастным взглядом каждого ученика, думая, что всё это вовсе не смешно, если это только взаправду чья-то шутка. Но смеяться хочется ещё меньше, когда на следующем уроке он видит у себя на столе стаканчик из той же кофейни у школы. Он даже специально проверяет корзину, чтобы убедиться, не решил ли кто снова поиздеваться над ним, потому что подобное он терпеть не станет. Но кофе новый, свежий, это капучино с карамелью и шоколадным солнышком на осевшей пенке. Кто-то заметил Юнги с кофе в руках ранее и теперь решил… Что решил? Всё равно всё кажется криповым с любой точки зрения. Юнги не пьёт кофе с сахаром, да и от незнакомцев ничего не берёт, а такие знаки внимания начинают даже немного тревожить. Юнги поднимает глаза и сразу — почему-то на Тэхёна. Мальчик выглядит так, словно под натиском его взгляда вот-вот откинется на тот свет, поэтому спасается бегством — прячется за спиной сидящего впереди верзилы в очках. Умненький. Юнги хорошо «выдерживает удар», когда мальчик задерживается после урока, чтобы сказать ему «спасибо» робким лепетом. — Что, прости? — Юнги отрывается от своих записей; мальчик как будто и не дышит рядом с ним, как будто боится любого взмаха юнгиевой руки так же сильно, как и жаждет это сейчас увидеть. По мнению Тэхёна, у Юнги «увлекательные» уроки. Он благодарит его с лёгкой улыбкой за то, что Юнги выжимает из себя через силу, и в данном контексте эта искренняя благодарность кажется такой неправильной, незаслуженной, пустой. Юнги не достоин никаких «спасибо». Тем более, от Тэхёна. И Тэхёна он не достоин, вообще-то. Мальчика безошибочно потряхивает рядом с ним, это заметно невооружённым глазом и как-то настораживает, заставляя что-то внутри поджаться чисто на уровне инстинктов. Разговаривать с кем-то, кто смотрит на тебя, как на космос, неловко до чёртовой одури, к слову, поэтому Юнги старается почаще отвлекать себя делами поважней — теми же конспектами, к примеру, но эта дрожь в мальчишке… — Почему тебя трясёт? — Меня не… — у мальчика с перепугу дёргается левый глаз, он начинает внезапно паниковать, словно оступился, сделал что-то не так, поэтому и тянет из себя комками: — Всё хорошо. — Как скажешь, — Юнги лишь пожимает плечами, разрывая и так нестабильный зрительный контакт. — Ты хотел что-то ещё? Тэхён. Ученик замирает, вслушивается в то, с какой глубиной Юнги называет его по имени, а затем едва ли отдирает своё сознание от состояния транса. Наверное, уже тогда Юнги начинает догадываться: он нравится ему. Он нравится Тэхёну, и кофе, скорее всего, как раз от него. У Юнги с трудом укладывается в голове: Тэхён вежливый, внимательный, инициативный, наугад пробует… Ухаживать за ним?! — Я уже ухожу. Ещё раз спасибо за урок… Учитель Мин… Хён. Юнги ещё не знает, что в будущем будет ломать его больше: собственное имя с тэхёновых губ или это дозволенное практически ему одному «хён», выпрошенное в наглую, с лиловыми искрами в широких от любопытства зрачках. И однажды имя победит. — Рад, что тебе понравилось. Тэхён благодарит его ещё несколько раз. Выпархивает из класса лёгкой походкой, окрылённый, счастливый, улыбающийся по-странному квадратно. Юнги понимает, что рядом с Тэхёном сейчас дышится как-то грузно, как-то тяжко. Потому что просачивается туда, где нет места больше никому и не должно было быть. В этот день они встречаются снова. Тэхён влетает в него из-за угла, нелепо роняет всё, что держал в руках, и густо-густо краснеет с миллиардами торопливых извинений, что усиленно выталкивает изо рта языком. А мальчик-то едва выдерживает юнгиев холодный и непроницаемый взгляд. Хм.***
Джису тащит его на вечеринку, считает, что Юнги нужно отвлечься, что нужно где-то и во что-то высадить накопившийся негатив. Они всегда развлекаются по-своему, но за рамки дозволенного не выходят, и поэтому он доверяет ей, когда она называет ему адрес. Юнги нравится, что он ни с кем не знаком, и если бы ему на это требовалось разрешение родителей, отец бы первым дал своё согласие, потому что общество, в котором гуляет Джису, — на порядок выше того, в каком может себе позволить существовать Юнги, который по-бунтарски пытается не зависеть от семейных финансов и вообще не иметь никакого дела со своим папой. Он доверяет Джису не потому, что так сказал ему отец. Он доверяет ей потому, что она с детства не похожа на своих родителей и понимает Юнги с полуслова. И когда она жарким шёпотом подсказывает Юнги хороший вариант, что избавит хотя бы на ночь от всех тревог, Юнги уже минут пять и без того разглядывает паренька, которого вскоре припечатывает лицом в стенку и славно дерёт до разболевшегося у того горла. — Мне понравилось, — несколькими часами позже после горячего секса безымянный мальчишка его возраста ластится ему под руку и требует больше ласки, весь разнеженный, залюбленный, затраханный. — Я бы с удовольствием это как-то повторил… Но, может, сначала по чашечке кофе? — Прости, мне это не нужно, — Юнги холодно отвечает, но парочку ласк до утра всё-таки оказывает. Тепло чужого тела, всё же, не заменишь ничем. Свой номер он не оставляет. Юнги им вообще не разбрасывается. Ему не нужно общение, у него есть Джису, и её хватает полностью. Ему не нужны отношения, они не вписываются в ритм его жизни. И любовь тоже не нужна, потому что Юнги не влюбляется априори. А потом ему будет даже нельзя.***
Мальчик у доски несомненно тушуется от того, как собственное имя задерживается на тонких губах Юнги. Он почти в прострации, и Юнги негромко прочищает горло, пытаясь напомнить о том, где они, и что Тэхёна все ждут. Кто-то издаёт внушительный смешок, другой проговаривает что-то некрасивое и грубое, пользуясь тем, что учительницы нет в классе. А Тэхён зажмуривает веки и просто вспоминает, как дышать. Юнги кажется, что ему почти жаль его. «Пацаном» его язык не поворачивается назвать, потому что Тэхён — именно «мальчик»: воспитанный, аккуратный, ухоженный мальчик с всегда чистой школьной формой, с тощенькими плечами и длинной тонкой шеей, что держит голову. Опрятный мальчик, выросший в любви, на моралях дамских романов, такой сам по себе романтик и мечтатель. Нежный юнгиев мальчик, который просто не умеет управлять своими эмоциями должным образом. Тэхён не вызывает в нём ничего, кроме жалости. Жалости и немножечко — восхищения, потому что перебарывает свой страх перед Юнги, потому что не слушает обидные фразы и остаётся на переменке после урока, кое-как соскребая смелость в своих загашниках. Тэхён перед ним робкий, тихий, мило прячущий выскочивший прыщ за чёлкой. Тэхён хочет сказать ему что-то крайне важное, словно судьба всего мира зависит от того, будет ли об этом знать Юнги или нет. — Я не такой отсталый, на самом деле, каким кажусь. Я не такой тугой. Я могу лучше. Просто всякий раз что-то идёт не так. Юнги умничает, говорит, что просто существуют ученики со специальными потребностями, а ведь Тэхён просто не хочет, чтобы его считали тупицей. Чтобы именно Юнги его таковым не считал, потому что он может лучше. Юнги и не считает, правда. Может, в силу каких-то своих противоречий и тонны стеснительности, Тэхён не особо активничает на уроках в вербальном плане, но то, как и что он пишет в тестах и проверочных работах, кажется крайне любопытным с точки зрения развития и навыков ученика. Ощущается, что он черпает информацию где-то вне класса, прикладывает больше усилий, и это не остаётся без внимания. — Так вот я не со специальными потребностями, хён… Учитель Мин… — он путается в обращении, задыхаясь под невыносимым давлением льда в глазах Юнги. — Могу я называть тебя «хёном»? Пожалуйста… Учитель. — Разве ты уже не называешь? Тэхён выглядит так, как будто его сейчас разорвёт от радости, раскромсает на куски. — Х-хорошо… Юнги кажется, он почти слышит, как у ребёнка заполошно колотится сердце. Хочется сказать ему успокоиться, сделать глубокий вдох и так же медленно выдохнуть, потому что так нельзя, нельзя чувствовать так много, разговаривая всего с одним человеком, о котором не знаешь ровным счётом ничего. Но мальчишка в него влюблён, и это лишь подливает масла в и так яркий и живой огонь неловкости, что коптит Юнги заживо. — Я хотел узнать… Можно ли будет взять у тебя дополнительные? Юнги не составляет особых усилий понять: мальчику эти слова даются не без труда. — Нет. — Это не жест доброй воли, я буду платить за уроки. Тэхён учится вести себя нормально в обществе Юнги прямо на ходу, они оба это замечают, оба это признают, вот только мальчик, наверное, понятия не имеет, насколько неумело очевиден. Как будто чувства у него вот эти — первые в его жизни. Впервые так ярко, так светло, так сильно. И так больно. Юнги даёт себе минутку подумать. Он, конечно, не в том положении, чтобы отказываться от дополнительного заработка, потому что бывают дни, когда в кошельке есть сумма либо на проезд, либо на еду, а у отца он зарёкся что-то брать в помощь. Иногда его спасает Джису, и пусть он клянётся вернуть ей всё до воны, она просит ничего ей не возвращать, потому что они лучшие друзья. Потому что просить что-то у Юнги в его положении очень низко. Но затем Юнги думает, что перед ним — Тэхён. И для мальчика всё это будет значить большее, чем должно. — Я не занимаюсь репетиторством, Тэхён. Вообще-то, занимается, вот только не с маленькими влюблёнными мальчиками, с которыми странно и некомфортно находиться в одном помещении, когда на тебя смотрят так. Тэхён взволнованно и раздосадовано тушуется, отводит торопливо глаза. — Тебе пора на следующий урок, — Юнги снова холодным образом зарывается в свои конспекты. Тэхён уже норовит уйти, покинуть класс, когда следующие слова словно вырываются против его воли: — Можно… Можно я иногда буду хотя бы вот так после урока оставаться и спрашивать тебя о чём-то… Об английском… По-хорошему, Юнги бы ему это запретить, пресечь на корню всё сразу, показать, что в желании оставаться с Юнги рядом вне класса для него нет ничего перспективного. Тэхён очевиден, как кошмар, который заставляет Юнги неспокойно дышать, и лучше бы сразу дать Тэхёну понять, что у него ничего не получится. Но что-то в этих большущих глазах, что смотрят так живо, так тепло, так ласково, не позволяет Юнги стать анти-героем. Он находит себя в невозможности отрезать мальчишке крылья. Потом он с ними сделает что-то похуже, конечно, но прямо сейчас он почему-то не может сказать ему «нет» и больно ударить словами по лицу. — Да. Это моя работа как учителя помогать ученикам. Если я смогу как-то таким образом научить тебя — пожалуйста. И у Юнги есть одна просьба… — Не злоупотребляй этим «хён» при остальных, — банально не хочется, чтобы кто-то понял, что Юнги проявляет к Тэхёну больше симпатии и интереса, чем к остальным. Потому что не проявляет. Тэхён — как Тэхён. — Я всё ещё твой учитель. Учитель Мин. Мальчик заметно краснеет на глазах, Юнги даже кажется, что золотистая кожа на особенно примечательных пятнах стыда будет на парочку градусов выше нормальной температуры, если сейчас дотронуться до неё пальцами. Ребёнок кивает ему с тихим «хорошо, учитель Мин», а затем со своим рюкзаком дошатывается до дверей, как будто едва вылез полуживым из поля боя. А Юнги не намерен оставлять ему и шанса на жизнь. — Тэхён. И мальчик по команде застревает на своём месте, не оборачиваясь к нему пылающим лицом. — Двойной американо со сливками, но без сахара. Я люблю двойной американо со сливками без сахара. А теперь пусть Тэхён делает с этой информацией всё, что хочет. Юнги чувствует себя неуютно, думая о том, сколько денег мальчишка уже потратил на него, пытаясь узнать, какой кофе пьёт учитель Мин. И Юнги не ошибся — Тэхён делает правильные выводы.***
— Ты похудел, — мама мягко гладит Юнги по впалой щеке, оценивая его состояние. — Приходи хоть когда-нибудь домой на ужин, пожалуйста. Твой брат скучает по тебе. Я скучаю, милый. Юнги врёт, что справляется сам, что средств ему на всё хватает, и что у отца он ничегошеньки не возьмёт. Но ему в самом деле тяжело. Тяжело вдали от мамы, которая может поддерживать его лишь своими словами, которая единственная в семье и находится на его стороне вовсе. Тяжело падать во взрослую жизнь, зная, что с утра завтрака не будет, пока ты сам его себе не соорудишь; вещи не будут постираны и выглажены, пока ты не уделишь этому время самостоятельно. — Всё хорошо. Встречаться с мамой в тайне от отца тоже получается нечасто. Ещё реже появляется возможность вернуться домой так, чтобы об этом не узнал господин Мин. Обычно мама и передаёт Юнги нужные ему вещи и где-то всё-таки прячет в карманах несколько различных купюр. — Ты же знаешь, я не могу прийти на ужин. Я не выношу ни минуты, проведённой с ним рядом. Отзываться так о собственном отце — нехорошо, но его мама не в праве судить. Она знает, насколько сильно Юнги любил пианино ещё с малых лет, насколько его глаза горели, когда он прибегал к ней с новостью о том, что разучил новую мелодию. Сейчас у Юнги в глазах нет ничего от счастья. Они уже, как раньше, больше не блестят. — Это не мешает мне ставить по привычке четвёртую тарелку и выглядывать тебя из окна к ужину. Юнги так скучает по её теплым рукам, по её домашней еде. Теперь всё это — едва ли часть его жизни. Мама лишь гладит его по голове, с улыбкой разравнивая ему мятные пряди. Если у отца юнгиев новый имидж вызвал дикое возмущение, то маме очень даже симпатизирует этот цвет волос. — Ты у меня очень красивый, ты знаешь? Юнги знает. Об этом ему говорит каждый, с кем он кувыркается в постели, с кем случайно пересекается взглядом или вообще не имеет ничего общего, потому что он ни в чём не заинтересован. — Я должен идти. Отец скоро вернётся домой. — Ты же мне даже не рассказал, как проходит твоя практика… — Мне нечего рассказать, мам. А в мыслях тут же — почему-то мальчик с кофе в руках. Тэхён, что стыдливо прячет от него лицо, потому что не хочет, чтобы Юнги заметил новые некрасивые прыщи. — Практика как практика. — И ничего больше не происходит? Тэхён ему улыбается так ярко и так мечтательно, как будто смотрит на самое прекрасное, что вообще видел в своей жизни. Юнги сглатывает, крепче перехватывает чай, что для них заварила мама. — А должно что-то происходить?***
Что-то эгоистичное в нём довольно потешается над тем, как бесплатный стаканчик американо уютно лежит в ладони. Юнги не стоило бы пользоваться тем, что Тэхён исправно тащит ему кофе на каждый урок, не должен к этому привыкать и делать из этого что-то, что должно само собой разуметься, потому что это не так. Ученик вкладывает в свой жест любовь, трепет, вкладывает туда ч у в с т в а. А Юнги просто потребляет жидкость с мыслью о том, что теперь не придётся тратиться на кофе каждый день. Будет больше денег на еду. Это дико неправильно, но вместе с тем… Он просто бросает на Тэхёна молчаливый взгляд, наглядно делая глоток бодрящей жидкости. А Тэхён вот-вот растечётся по своей парте растаявшим маслом от такого вида. И всё должно было на этом уровне и остаться. Тэхён не должен был подходить ближе, а Юнги не должен был подпускать, потому что у этого не было права на жизнь. Тэхёну было пятнадцать, он мечтал о любви, о переплетении пальцев, о поцелуях. А Юнги было двадцать, и всё, о чём он мечтал, было сном. Юнги не должен был реагировать на школьный шум на переменке в большом коридоре, но реагирует. Его не должно интересовать что-то, кроме уроков, которые он ведёт, но почему-то в гуще толпы он находит Тэхёна лежащим на полу после драки со старшеклассниками, всего запачканного в мастике, всего в капельках собственной крови, что течёт из разбитого носа, всего в слезах, и не понимает, зачем помогает подняться и тянет мальчика за собой в пустой класс. Тэхён вжимается в собственную грязную рубашку, послушно выполняет всё, что ему говорит Юнги. Он за что-то перед ним извиняется, как будто служит постоянным источником разочарования, и принимается тереть заплаканные глаза замаранными пальцами, растирая по щекам горячие слёзы. — Не три глаза. Он смачивает свой носовой платок под потоком прохладной воды и сосредотачивается на дрожащем перед ним ученике. Юнги смотрит прямо ему в лицо: замурзанное, заплаканное, вымазанное в крови, с подростковыми недочётами кожи, которые отдалённо вызывают немного очарования. Юнги смотрит прямо ему в глаза: покрасневшие, слезящиеся, со слипшимися в грудочки тёмными ресницами, красивые, невероятно притягивающие, гипнотически прекрасные. Тэхён вырастет красивым молодым человеком, на которого будут озираться другие — у Юнги нет в этом сомнений. — Позволишь? И Юнги почти физически ощущает, каким напряжённым под его прикосновением оказывается мальчик. Как он не дышит при каждом сеансе, когда Юнги старательно оттирает от грязи и крови его руки, его лицо с ещё угадываемыми детскими чертами, местности, где своей кожи Тэхён стесняется больше всего, потому что на ней сказывается весь пубертатный период. Юнги не видит в этом ничего отвратительного, через эти «некрасивые» годы прошли все, а Тэхён ещё и успевает оставаться довольно привлекательным даже вот так. Не для Юнги, нет. Для тэхёновых сверстников, что тихонько вздыхают по нему, когда он проходит мимо. Таких, как Тэхён, сейчас почти нет. Воспитанных, галантных, с хорошими манерами. Именно поэтому Тэхён не какой-то там «пацан» в рваных кроссах с района. Он «мальчик». Досмотренный, интеллигентный и статный. Сошедший со страниц тех романов, которые так любит читать его бабушка. — Это неправда… — слабенько отзывается Тэхён, пока Юнги сосредоточено работает над его худыми руками. — То, что говорят эти мальчишки из старших классов… Это неправда, хён. — Что неправда? Тэхён нервничает. Ему едва нормально даётся вдох, словно сама возможность аспирации зависит полностью от одобрения Юнги. — Чонгук-и и я… Мы не спим вместе. — Почему ты говоришь это мне? — Не хочу, чтобы ты верил слухам… Я… — он робко опускает голову и мило покрывается румянцем. — Мы с Чимин-и и Чонгуки-и просто друзья. Мы не… Мы… Я никогда… Я ещё никогда… Юнги не удивлён тому, что Тэхён «ещё никогда». Удивлением было бы, если при этом «когда» он бы продолжал вести себя с Юнги вот так неумело. В том, что у Тэхёна никого нет, несложно догадаться. Его и не трогали даже, наверное, просто вот так, без мысли повалить на живот и сладенько отодрать. Не трогали с посылом просто взять за руку. Не трогали даже так, как к нему сейчас прикасается Юнги. В последствии, Юнги ни в чём по факту не будет у него первым. Но вместе с тем, он почему-то всё равно для Тэхёна оказывается таковым во всём, что приходит на ум. Первым по любви. Первым, кто коснулся. Первым, от кого Тэхён кончил, даже если участие Юнги заключалось лишь в том, что он просто был образом перед глазами, пока Тэхён толкался себе в ладонь в холодном душе в ту самую ночь, что разорвала его в лохмотья. Юнги первый для него во всех мелочах, о которых только начинаешь думать. У мелкого телефон вибрирует в штанах, и пару пропущенных звонков они оба делают вид, что ничего не слышат. Юнги просто спрашивает его, не возьмёт ли он трубку, а Тэхён вымученно шепчет ему «нет». Юнги считает, что у мальчика взаправду красивые губы. Целовабельные, мягкие, наверняка даже вкусные, наверняка с каким-то бальзамом, что придаёт им здоровый блеск и нежный оттенок. — У тебя красивые губы. И Тэхён тотчас же смотрит на него так, как будто морально готовится к поцелую со стороны Юнги. Будто он сейчас луснет от собственных ожиданий и мыслей, что своей громкостью перебивают одна другую. Но Юнги убивает момент тем, что принимается мыть свои руки, закончив с Тэхёном то, что он подразумевает под обычной «помощью». Тэхён за его спиной снова начинает паниковать, оглушено лепечет о том, что скоро сюда приедет его бабушка, чтобы забрать его домой. Юнги почему-то кажется, что будет нехорошо, если женщина увидит внука всего в пятнах крови, это негативно скажется на её психике. Тэхён очень мило отказывается принять юнгиев свитер, но слишком быстро сдаётся. Юнги не собирался добиваться того результата, который возымел собственный свитер в руках мальчишки, он не собирался делать из этого то, во что всё это вылилось в итоге. Это должен был быть просто свитер, который он дал Тэхёну, чтобы тот не замёрз, но этот свитер сыграл слишком большую роль, которой не было в сценарии. Он отворачивается, очевидно понимая, что Тэхён начнёт комплексовать из-за своего худого тела, если на него станет смотреть учитель Мин, мнение которого важнее всего, что он знает. Когда приходит его бабушка — самая милая женщина после юнгиевой мамы, что Юнги только встречал, — Тэхён начинает мило смущаться себя перед ним. Он смущается своей бабушки и того, как она открыто выражает свою к нему заботу на глазах учителя, и Юнги совсем немножечко становится тепло от вида совершенно посторонних людей. Это напоминает ему о доме, о маме, к которой он не может вернуться, не переломав в себе последнее, что у него осталось, — гордость. — Теперь я понимаю, почему вы так заинтересовали моего Тэхён-и, — она широко улыбается, хлопает внука по лопатке и прижимает его к себе ещё более бережно. И Тэхён перед ним просто выгорает от стыда.***
Юнги долго думает над чужим предложением уединиться. Он стоит у стенки и наблюдает за тем, как танцует Джису с какой-то девчонкой, пока напористый парень рядом с ним опирается рукой справа от головы Юнги и продолжает его искушающе уламывать. Красивый, рослый, не из этих мест. С ним можно запросто потягаться за звание самого «сахарного» тут, и не факт, что именно ты займёшь призовое место. Он называет себя «Лелуш» и говорит по-корейски с акцентом. А Юнги почти даже похер, когда красивые руки на много себе позволяющий манер касаются его бёдер. — Коль ты «Лешуш», называй меня «Шуга». На предложение Юнги в конечном счёте отвечает сразу же поцелуем. Лелуш, вопреки милому прозвищу, ни разу не милый в постели, и раскладывает Юнги так, как давно не было. Юнги видит миллионы звёзд за закрытыми веками, отзывается на каждую похвалу и тяжело дышит в послеоргазменной неге. Лелуш становится чистым солнышком потом, когда дополнительно ласкает сбившегося до автозаводских настроек Юнги, ловящего воздух, как только осознавший, что такое кислород. Таких красивых у Юнги ещё не было, европейской внешности, с кожей — чистое молоко. Юнги у него в долгу не остаётся аж никак, поэтому в следующий раз за их шальную ночь выгибает Лелуша до того, что тот вот-вот сломает себе спину. Жмёт на затылок, давит в лопатки и ни каким боком не выказывает свою милость взамен. — Я думал… Ты только снизу… Ты же… Такой компактный, сладкий… Юнги ни разу его не щадит, потому что Лелуш и сам ни разу не неженка, каким бы с виду ни казался хорошеньким. — Я только сверху, но иногда делаю исключение… — Мне нравится, что ты сделал исключение для меня… Лелуш под ним тянет такие звуки, что хоть в айдолы записывай. — Ты бесподобный, Шуга! Юнги знает, спасибо. Он знает, что таких, как он, больше нет. Лелуш оказывается знакомым знакомого Джису и в последствии пытается как-то выйти с Юнги на контакт, чтобы вытащить его на свидание. Очередной, рассчитывающий на отношения после отменного секса, ничего нового. — Почему ты не хочешь пойти, я не понимаю? — интересуется Джису, когда в один вечер они лежат с ней на кушетке в её комнате, ощущая её макушку у себя на плече. — Ты же говорил мне, что давно так ярко не кончал, как с ним. В деталях расписывал вашу ночь. Ты действительно понравился ему. Лелуш, как оказалось, должен скоро уезжать, и он всё равно в Сеуле оказался чисто проездом. — Потому что меня не интересуют отношения. Ни на расстоянии, ни вот так. — Ты вообще не планируешь влюбляться? — Нет. А зачем? — Для семьи? — Ты моя семья, Джису. Мне этого хватает. — Юнги, ты знаешь, о чём я. Юнги прекрасно знает, но ответ по-прежнему тот же. Он не хочет этого. Однажды любовь может сделать ему очень больно. Ему и тому, кто станет его любить.***
Юнги решает больше не позволять Тэхёну подойти к нему ближе, чем подходят остальные. Он держит себя достойно, выставляет рамки, и по лицу Тэхёна можно понять, что обострившийся холод мальчик прекрасно видит. Видит и… И всё равно припирается к нему с кофе, всё равно идёт куда-то на чёртов прорыв к Юнги и сквозь него, пробивая что-то стойкое. Юнги уже тогда знает: Тэхён упрямый в своих намерениях, в своих мечтах, но самого Юнги в них быть не должно. Юнги не хочется, чтобы о нём мечтали, чтобы его любили. Никому не нужна здесь безответная любовь, которая лишь раздолбит мальчишке с искренними чувствами сердечную мышцу. Потому что Юнги не чувствует ничего от симпатии, ничего от того, что заставляло бы его четырёхкамерное плясать фламенко под костями. Он никогда подобного не ощущал, и не уверен, что вообще хочет. Тэхён остаётся после уроков в разы реже, незримо скулит, потому что времени с хёном теперь катастрофически мало, и самого хёна мало, и мало всего, что привносит больше к этому чувству, что засело у мальчика в груди. Юнги надеется, что у Тэхёна это пройдёт. Что пара дней игнорирования заставит Тэхёна переключиться, выбросить из головы свою влюблённость, осознать, насколько всё нелепо выглядит со стороны. Юнги, отчасти, даже радуется тому, когда подмечает мальчика в компании его одноклассницы. Между ними флирт и много наигранного показушного фарса, но Юнги хочется верить, что мальчик взаправду переключится на кого-то другого. Тэхён заслуживает всё «первое» в нормальном виде и с кем-то другим, кем он, если не любим, так кому он хотя бы симпатичен в этом смысле. И первое время сохранять дистанцию даже получается. Юнги рассчитывает на успех, ещё не подозревая, что однажды наступит именно его провал.***
Юнги устало проверяет тесты, которые писали на прошлом уроке его ученики. У него не возникает сомнений в том, что Тэхён справляется с этим лучше остальных, но его листок всё равно привлекает внимание, потому что на полях от скуки был выведен ручкой рисунок Сатурна. Юнги прикусывает губу, рассматривая незамысловатый, но чем-то цепляющий эскиз. Нежеланная встреча с отцом не принесла ничего хорошего, только ещё больше желания насолить. Уже к вечеру тату-мастер говорит ему не допускать контакта с водой и рассказывает о том, как правильно ухаживать за тату, пока эпидермис заживает. Юнги смотрит в зеркало на покрасневшую линию краски под кожей своей правой лопатки. Сатурн. Он ещё не знает что его космос как начнётся с Тэхёна, так им и закончится.***
— Ого! — Джису мягко проглаживает его Сатурн подушечками пальцев. — Настоящая? — Нет, я переводку наклеил, — Юнги закатывает глаза и перенимает из её рук самокрутку. — Ну ты и злой. Всё, я с тобой не дружу. Они оба укладываются на пол в его комнате университетского общежития и пялятся в потолок, раскуривая один косяк на двоих. — У тебя тут мило. — У меня тут ужасно, не ври. — Ты же знаешь, что всегда можешь пожить у меня. Мы друзья и ты нравишься моим родителям. Юнги не считает это хорошей идеей. Ни с той точки зрения, что это польстило бы его отцу, ни с той, что её родители действительно не имеют ничего против. Он просто не хочет быть чем-то и кому-то должен. К тому же, Джису часто приводит в свой дом её парня, которого, вроде как, даже любит. А вот Джонхён, её избранник, совсем Юнги не нравится. Скользкий он какой-то, ну или просто он чисто на братском уровне хочет тестировать всех, с кем она встречается, потому что знает: он свернёт шею любому, кто обидит его Джису. — Мне ещё немного осталось вот так, не переживай за меня. Скоро я закончу университет и что-то придумаю, чтобы навсегда отвязаться от отца. Пусть вьёт верёвки с моего брата, Соджуна, а меня оставит в покое. — Скажи честно, у тебя есть хоть деньги на сегодняшний ужин? — она серьёзным тоном интересуется, заискивающе всматриваясь ему в лицо. — Почему тебя это так волнует? — Потому что моя мама всё время жалуется твоей, что ты очень худой, Юнги. — Я просто держу себя в тонусе. — Ты голодаешь. — Я не возьму у отца ни воны. — Тогда возьми у меня, пожалуйста. — Я и так тебе уже много должен, Джи. Так дело не пойдёт. — Оно не пойдёт, пока ты не начнёшь нормально есть. Я и слышать ничего не хочу, Юнги. Ты возьмёшь у меня деньги, забудешь про долг и пойдёшь купишь себе еды, ты понял? Юнги иногда пугает приказной тон её голоса, за которым на самом деле не прячется ничего, кроме её сестринской заботы. Он всё равно не в силах ей опираться, никогда не мог. Поэтому он просто берёт у неё столько, сколько она ему даёт, себе обещая однажды вернуть ей всё до последней банкноты.***
Больше всего Юнги не нравится методика преподавания. Каков же будет рок судьбы, когда именно её он и будет читать на лекциях в университете годы спустя? На парах они обсуждают то, как проводят уроки на практике, и лучше всего блеснуть умом в этом плане выходит у Намджуна, который всегда знает, что сказать. Намджун — незаменимый друг, который делает время на занятиях более сносным для Юнги. Он вообще удивляется тому, как Юнги на своей нелюбви к преподаванию дотянул до третьего курса, и держится в списке одних из самых лучших студентов, претендующих на стажировку. Когда очередь рассказывать о своих уроках доходит до Юнги, он сразу же думает о Тэхёне, потому что это первое, что приходит ему на ум. Намджун слушает с удивлением о мальчике, который так внемлет всему, что ему объясняет Юнги. По мнению учителя, было бы неплохо, если бы такими отзывчивыми были в классе все, а не только один ученик. Юнги думает, что ему одного отзывчиво-влюблённого хватает вполне.***
Юнги гребёт в продуктовую корзинку столько рамёна, сколько может в неё влезть. Всё равно на нормальную готовку нет ни времени, ни денег, а рамёна хоть хватит надолго. На нём рваные на коленях джинсы и футболка с принтом Гомера Симпсона, и солнцезащитные очки подхватывают мятную чёлку. Он различает рядом с собой приглушённые голоса, что привлекают его внимание, и от одного лишь взгляда на источники шума что-то взбудоражено вяжет ему во рту. На него смотрит его бабушка, но не сам мальчик, который стеснительно блуждает глазами всюду, лишь бы только не смотреть на Юнги. Если Тэхён думает, что только ему здесь неловко, то он ошибается. — Добрый вечер, — Юнги заставляет себя опуститься в вежливом поклоне приветствия. — Учитель Мин, я очень рада вас встретить, — тэхёнова бабушка отвечает ему поклоном и мягкой улыбкой, а затем легонько пинает внука в ребро, призывая учтиво поздороваться со своим учителем. Юнги кажется, что пока Тэхён с ним здоровается при всех формальностях, у мальчика сейчас сломается спина. В глаза он не смотрит принципиально, и для Юнги это даже к лучшему, наверное. Было бы «к лучшему» и разойтись после встречи, пока его бабушка не предлагает нечто, отчего челюсть норовит отпасть не только у самого Юнги, но и у Тэхёна. — Вы так много делаете для моего Тэхён-и… И я хотела бы отблагодарить вас ужином, учитель Мин. Поедем к нам домой, я как раз собралась приготовить пулькоги с грушевым соусом и муль нэнмён. — Ч-что?.. — мальчик едва ли не давится воздухом. Он прикладывает так много усилий, чтобы только этот ужин не состоялся. — Ба, у учителя Мин куча дел… Не нужно… Ещё чуть-чуть — и Тэхён от безысходности начнёт выть. Юнги следит за реакцией мальчика внимательно, осторожно, анализирующе. Тэхён смущён до невозможного, и понять, что он не хочет видеть Юнги у себя дома, не составляет труда, в особенности сейчас, когда Юнги снова организовал вокруг себя стены изо льда. — Юнги-ши, пожалуйста, не отказывайтесь отужинать с нами лишь потому, что мой внук всячески пытается отменить моё предложение. Я была бы очень рада, и Тэхён тоже, как мне кажется, хотя он почему-то не хочет этого признавать, если бы ты присоединился к нам за ужином сегодня. Юнги снова смотрит на мальчишку в упор. Тот только раздосадовано поправляет молнию своей куртки, чтобы убедиться, застёгнута ли она аж до подбородка. Он вообще планирует отказаться, просто видя со стороны, как сильно всё это действует на Тэхёна, но какой-то непостижимый интерес сподвигает его согласиться. — На самом деле, вечер у меня свободный, поэтому я сочту за честь отужинать с вами. Юнги, неверное, чувствует, что в Тэхёне что-то не так. Что мальчик просто гипер-отталкивает его этим вечером. Невероятная неловкость не покидает ни его, ни Тэхёна, это безусловно, и только бабушка, скорее всего, не замечает этого напряжения в воздухе, но, возможно, она догадывается о том, как много всего Юнги значит для Тэхёна. У них самый обычный дом старенького типа, но он никак не лишён уюта. Здесь очень вкусно пахнет, всё такое д о м а ш н е е, тёплое, комфортное, что Юнги грузнет в трясине тоски по собственному дому, по маме, по вот такой атмосфере. Юнги сразу становится понятно, откуда у Тэхёна такая любовь к чистоте, такая аккуратность во всём, что он делает. Он бабушкин мальчик, он хороший мальчик без единого намёка на пошлость. Тэхён едва переставляет собственные ноги, когда женщина просит его проводить их гостя в уборную. Юнги считает немного подозрительным то, что мальчик не снимает свою ветровку, даже войдя на кухню, и то, что его бабушка дополнительно делает на этом акцент, только вызывает в Юнги больше… Интереса? — Ну же, сними, давай, и помоги мне разгрузить пакеты с продуктами, — она мягко распоряжается, и Юнги тут же начинает предлагать и собственную помощь, потому что не любит просто сидеть, сложа руки. Бабушка говорит, что он здесь гость, и что она сейчас угостит его чаем, который они с Тэхёном сушили сами. — Тэхён-и, ты почему ещё в курточке? — Я пойду тогда быстро переоденусь… — Да просто повесь свою куртку на спинку и всё. Юнги наблюдает за мальчиком молчаливо, и его рот почти приоткрывается от удивления, когда тонкие пальцы Тэхёна наконец рывками тянут за собачку и обнажают виду вязку того самого свитера, который Юнги дал Тэхёну в день школьной драки. Юнги замечает, как у Тэхёна мокро в глазах, как горят от стыда кончики его ушей, и как он всё делает как-то со спины, лишь бы лишний раз не встречаться с Юнги, которому, наверное, и в лицо больше в жизни не сможет посмотреть. На мальчишке юнгиев свитер, и был на нём всё это время их встречи в супермаркете. Вот, почему Тэхён так не хотел этого ужина. Потому что Юнги его увидит. Потому что Юнги увидит, и это ничем хорошим не кончится. Студент понимает, что лучший способ разрядить обстановку и как-то успокоить Тэхёна — начать принимать участие в готовке, поэтому, когда он предлагает помощь заново, ему уже не отказывают, а с тёплой улыбкой просят нарезать кое-какие продукты. Для Тэхёна тоже находится задание, к слову. Ему поручают измельчить лук, и всё это время он ни разу не поднимает на Юнги пристыжённый взгляд. Юнги ведётся на диалог с его бабушкой, рассказывает самую малость о себе, стараясь не смотреть на подростка и не провоцировать конфуз. Тэхёну, по всей видимости, сейчас меньше всего хочется, чтобы на него смотрели, вот только совершенно не понимающая ничего в ситуации со свитером бабушка всё равно привлекает общее внимание к внуку, когда видит то, какими кусками он порубил тот несчастный лук. — Тэхён-и, зачем же так много? У Тэхёна все щёки мокрые от слёз, и он даже не может утереть себе заплаканные глаза, ведь все его ладони в луковом соке. — П-прости… — Милый, ну что ты? Тэхён просит его простить и удаляется в уборную, пока его бабушка, всё так же тепло улыбаясь, благодарит Юнги за помощь. Студент отряхивает руки и принимается рассматривать фотографии на полочках. Так много фотографий, но лишь двое из всех, кто узнаваем на снимках, находятся здесь, в этом доме. Юнги не задаётся вопросом, почему Тэхён живёт с бабушкой и где его родители. Он не спрашивает, кто эти мальчик и девочка, что стоят рядом с совсем маленьким Тэхёном, у которого узнаётся эта нелепая квадратная улыбка на половину лица. — Это фото моего сына, его жены и их детей… — и что-то в поясняющем голосе бабушки Тэхёна уже настораживает Юнги. Он узнаёт о том, что случилось с тэхёновой семьёй. Узнаёт о мальчике информацию, которую знать вовсе не хотел, которую, он уверен, и сам Тэхён не хотел бы, чтобы он знал. Он узнаёт о той страшной катастрофе, которая оставила Тэхёна почти с ничем, которая заделала ему столько шрамов, что их и не счесть. Юнги и раньше замечал, что Тэхён — ребёнок особенный, но чтобы в нём в его юные, в его прекрасные, нежные годы уже накопилось столько боли?.. — Он очень ранимый и чувствительный, но очень добрый и ласковый ребёнок, — у Юнги тяжёло в груди от того, как тепло она говорит о внуке, прижимая одну из её самых любимых фотографий к себе. — Другие дети часто его задирали, плохо с ним обращались, смеялись над тем, что произошло с его родителями и братом с сестрой… Юнги знал, что у Тэхёна имелись проблемы с кучкой пацанвы из школы, но чтобы они так подло использовали его горе против него же?.. Тэхён появляется из-за угла ещё более расстроенным и зарёванным, чем покинул их, чтобы помыть руки. Мальчик выглядит сплошной субстанцией из боли и агрессии, которую направляет по отношению к своей бабушке, просто потому, что не знает, куда всё это отдать: — Зачем ты это сделала?! — он едва ли не спотыкается о порог, пока влетает к ним в кухню. Его настолько душат злые слёзы, что он едва заставляет себя говорить. — Почему? Почему, бабушка? Почему ты рассказала? Зачем ты это сделала?! Юнги бледнеет, не смея оторвать глаз от кимчи, разложенной на тарелке. Мальчик не дожидается ответа, он поспешно направляется к себе в комнату в надломанном состоянии, и Юнги едва ли не взбалтывает некрасивое «блять». У Тэхёна куча швов с торчащими нитками внутри, у него подъём каждое утро с мыслью о любви к себе, когда на деле — проклинаешь себя, ненавидишь себя, не можешь терпеть. Юнги не ошибётся, сказав, что Тэхён — самое болезненное, что есть в его жизни, потому что он жаждет саморазрушения так же сильно, как и жаждет любви. Потому что он ищет прощения так же, как и ждёт наказания от судьбы. Потому что хочет счастья так же, как и понимает одно: он его не заслужил. Юнги аккуратно поднимает голову на тэхёнову бабушку. Женщина с печальными глазами, но без слёз, всё так же смотрит вслед на то место, где только что стоял её внук. Ему, наверное, стоит уйти, но что-то считает всё это крайне неправильным. Он тут неуместен от слова совсем, но ему кажется, что именно он сейчас должен как-то исправить этот вечер. — Я могу?.. Я могу поговорить с ним? — он спрашивает у женщины негромко. — Только если он разрешит. Тэхён не агрессивный мальчик по природе, он никому не причиняет вреда, а всегда всё держит внутри, у сердца. Я так боюсь, что однажды оно у него разорвётся… Юнги добирается до комнаты мальчика на ватных ногах и кратко стучит по двери костяшками. — Тэхён, можно войти? Юнги максимально к этому неподготовлен. Он не готов видеть Тэхёна таким расползшимся по шву, таким израненным, таким ненавидящим себя. Но он понимает, что войти сейчас к Тэхёну — правильно. Мальчику нужен этот разговор, мальчику нужно услышать это именно от Юнги. Он принимает тишину в ответ за разрешение и дёргает за ручку. Он осторожно подбирается к кровати, на которой мальчик лежит к нему спиной, и касается его плеча, чтобы развернуть к себе. Тэхён ощутимо вздрагивает под его ладонью, но уже смотрит на него внимательно этими большущими покрасневшими глазами. И, вопреки тому, что будут слагаться легенды, будто Мин Юнги обожает, когда из-за него доведены до срыва, — это не так. Он ненавидит это. Он ненавидит видеть Тэхёна в слезах уже сейчас. Видеть Тэхёна таким — больно. — Тэхён… В жизни случаются много плохих вещей, над которыми мы не властны, которых нам не изменить. Мне очень жаль твою семью. Но ты зря так накричал на свою бабушку, потому что она права. Ты не виноват. Тэхён изрядно шмыгает носом, моргает мокрыми ресницами, стряхивая слезинки, что раздражают ему веки. — Я настоял на том, чтобы они поехали без меня, хён. Тебе не понять. — Ты ошибаешься, Тэхён. Я знаю, что значит винить себя за неотвратимое. Ты не Бог. Не ты играешь чужими судьбами и не тебе решать, как они оборвутся. Я не могу просить тебя отпустить это, потому что это не в моих силах и праве. Только ты можешь знать точный момент, когда будешь готов к прощению за мнимую вину. Ты просто очень нежный мальчик с большой трагедией в жизни, и никак не анти-герой, которого, как ты сам считаешь, нужно ненавидеть. — Не будь со мной добрым, хён, прошу… — А я и не добрый. Я никогда не стану кривить душой, Тэхён. Я говорю так, как есть, как вижу это сам. Ты наказываешь себя за то, чего не делал, потому что в смерти твоей семьи ты не виноват. Я не знаю, от кого тебе нужно услышать это, чтобы ты понял и принял, Тэхён. Я не думаю, что я тот человек, который что-то изменит, но мне бы хотелось, чтобы после этого разговора ты осознал, что есть ещё один человек, который не считает тебя конченым уродом, которым ты сам себя представляешь. Потому что это не так. Ты — хороший мальчик, на чью долю выпало много испытаний. И знаешь, что? Ты не сломался, Тэхён. Тебе кажется, что даже дышится больно, но ты всё ещё стоишь, как бы тебя ни задевали слова посторонних. Тэхён приподнимается на локте и тихо слизывает слёзы с уголков покрасневших мокрых губ, измазанных в слюнях с соплями. — Всегда будут те, кто захочет сделать тебе больно, кто будет пользоваться твоей слабостью и ею же давить на самое уязвимое. Но под этим давлением мы, люди, и формируемся. Нашу слабость мы оборачиваем в нашу силу и ею же обороняемся. Ты потерял свою семью, пережил очень сильную и неописуемую словами утрату, но ты всё ещё жив, Тэхён. Ты жив, ты способен мечтать, смеяться, любить, делать что-то прекрасное. Вокруг тебя есть любящие люди, которых ты заслуживаешь, потому что ты — потрясающий человек. Тэхён смотрит на него так, словно без слов просит обнять его. Хоть на немного, хоть на секунду, но обнять, подарить ему тепло, комфорт, присутствие, подарить ему обмен энергией, чувство, что его взаправду не ненавидят, к нему не испытывают отвращения. Это где-то очень глубоко отображается в Юнги и иногда не будет давать спать по ночам — вид вот такого Тэхёна, всего лишь жаждущего немного тепла, немного юнгиевой силы, немного его прикосновения. И вот таким он останется в его памяти надолго. Однако найти в себе силы на объятие Юнги не удаётся, потому что для мальчика это может возыметь тот эффект, который не принесёт никому ничего хорошего. Поэтому Юнги так и сидит неподвижно, с вытянутой рукой у Тэхёна на плече и всячески поддевает взглядом, пока мальчик медленно успокаивается, размазывая горячую жидкость по раздражённым щекам. Через какое-то время Тэхён ему смущённо улыбается, на что Юнги всего на самую малость приподнимает уголки тонких губ. Ещё через несколько мгновений бабушка осторожно приглашает их присоединиться к ней за ужином и тепло распахивает свои руки-крылышки, когда Тэхён налетает на неё с горячими объятиями и шёпотом просит прощения. — Я буду заниматься с тобой английским дополнительно, — он не знает, зачем говорит это, возможно, для того, чтобы мальчик окончательно успокоился и наконец улыбнулся. Юнги не знает, что им движет, когда он решает согласиться на занятия с Тэхёном. Он не имеет к этому мальчишке никакого отношения, они друг другу никто. Но нить между ними появляется столь прочная, что начинаешь её ощущать при каждом шаге назад от неё. Этим ужином Тэхён начинает снова смущённо улыбаться Юнги, уже не скрывая ни то, что на нём всё ещё юнгиев свитер, ни то, что Юнги ему нравится, ни то, что у него нутро всё в грёбаное решето. Юнги только хмурится. Ему нет дела до мальчишки. Ему нет до него дела. Ему не… Блять.***
Тэхён отважно кидается на всё, что ему дают, каким бы ни был объём. Юнги сразу же грузит его множеством упражнений, заучиванием всех неправильных глаголов и прочим, чтобы проверить, насколько мальчишка крепок в своих намерениях выучить английский, потому что Юнги будет вести себя с ним именно так и никак иначе: чтобы на их занятиях у Тэхёна ни чем другим голова не была забита, кроме как английского, освоения которого мальчик так жаждет. От Тэхёна всегда пахнет чем-то невинным, чистым, приятным — не то стиральным порошком, не то полоскателем для белья, и приходит он на занятия настолько подготовленным, насколько может, потому что детский мозг ещё не привык к тому, чтобы переваривать столь огромный объём информации, но, тем не менее, Юнги не щадит его. Юнги не вылезает за рамки, но и требует многого. Даёт то, что считает нужным, использует взрослые объяснения, и Тэхён наспех учится вникать во всё это. Находясь вот так рядом, мальчик уже чуть более смело выходит на зрительный контакт, более открыто делится своими мыслями и производит попытки полноценного разговора. Потому что оба знают: что-то поменялось после того ужина. Что-то пошло не так, и Тэхён снова тут, ближе, чем все остальные. Тэхён под рукой, улыбается ему всё ещё смущённо, но ярко, протягивает кофе, купленный для Юнги. Студент не знает, как допустил это, как подпустил к себе мальчишку, который смотрит на него, как на Чудо Света. Тэхён дарит ему свою любимую красную гелевую ручку. Паста пахнет клубникой, если начать ею писать, и каким-то образом Юнги потом всё время начинает таскать её с собой в пенале, и эта чёртова ручка останется единственным доказательством того, что Тэхён был в его жизни в одни из самых сложных для Юнги лет. Тэхён был ярким сгустком, которому Юнги не предавал особого значения.***
Юнги осторожно и красиво докуривает очередную, когда Намджун тормошит его за плечо. — Мы на тусу к Кибому. Ты с нами? Юнги чешет висок костяшкой, группируя задания, подготовленные для Тэхёна, и поднимает на одногруппника уставшую голову: — Нет, я останусь. Одному мальчишке нужно материал подготовить. Я с ним дополнительными занимаюсь. — С тем самым, который в твоём классе? Юнги лишь кивает, а затем оценивающе окидывает взглядом Кима. — А ты что, уже подготовил для сонсэнима Сокджина доклад? Он же будет требовать с тебя, как всегда, больше остальных. Намджун лукаво улыбается ему, заправляя руки в карманы. — Не переживай о нём. — В смысле, не переживай? — Просто не переживай, чувак. — Что это за улыбка у тебя на лице, я не понял? — Юнги недоумённо хмурится, полностью отрываясь от бумажек с заданиями. Намджун только многозначительно ему подмигивает и ещё раз предлагает пойти с ним на вечеринку. Юнги думает, что немного развеяться будет неплохо. Тэхён и так едва выживает под таким количеством всего, что для него готовит учитель Мин. — Ладно-ладно, я пойду на твою тусу. Только ты мне торчишь рассказ о том, что у вас за мутки с Сокджином-ши. — Ну, мы ходим пить кофе вместе. — Это ты так красиво вуалируешь тот факт, что вы трахаетесь? — Юнги быстро отыскивает в шкафу что-то приличное и принимается переодеваться. — Нет. Мы, типа, реально просто ходим пить кофе, хён. И он… Не знаю даже… — Он твой препод… — Ты тоже препод… — Но мы не мутим с тобой. — Ты препод для того мальчика, Юнги. — Мы с ним тоже не мутим. Ему пятнадцать и он не в моём вкусе. — Но, похоже, что ты в его. В любом случае, он на тебя тоже сильно влияет. Ты в последнее время много о нём говоришь… Правда? Юнги этого не замечает даже. Всё о Тэхёне медленно становится чем-то подсознательным. Чем-то, чего Юнги не хочет аж никак. — Давай закроем тему, я не хочу о нём говорить. — Как скажешь, друг.***
Юнги думает, что это просто дерьмо: школьная библиотека уже закрыта, а её ему не откроют, чтобы можно было провести занятие с Тэхёном там. Он начинает быстро-быстро думать о вариантах, и ничего более не приходит на ум лучшего, чем чёртова кофейня, бариста которой знаёт Тэхёна прям в лицо. Мальчик всегда приходит на занятия с ним ухоженным, каким бы трудным ни был день. Если их занятие было после урока физкультуры, он всегда садился рядом с ещё влажной после душа кожей, пахнущей неброским гелем. Если их встреча была после уроков в целом, Тэхён всегда переодевался во что-то чистое, можно даже сказать, нарядное, надеясь произвести на Юнги впечатление. Разница в их стилях — разительная. На Тэхёне просторные брюки, тёмно-синий тартлнек и плащ, а Юнги на его фоне выглядит куда менее взросло, походя на подростка с виду куда больше, чем сам Тэхён: у него джинсы с одним рваным коленом и футболка с любимым анимешным персонажем, размахивающим стволом, а про растоптанные изношенные кроссы лучше вообще молчать. Мальчик знатно нервничает, когда Юнги сообщает ему, что у них один выход: провести урок в кофейне, где Тэхён заделался постоянным клиентом. У Тэхёна в глазах — паника на пополам с радостью, которую Юнги, увы, не разделяет. У Тэхёна в глазах — сердечки, что привносят во всю ситуацию больше романтики, чем нужно. Юнги ощущает острую необходимость чем-то мальчишку угостить. Тэхён ведь так много потратился ему на кофе, несмотря на то, что Юнги запретил себе брать что-то за их занятия. У него в кошельке снова не так много, поэтому он твёрдо решает, что обойдётся ещё одной чашкой кофе. — Что ты будешь? Тэхён его слышит не сразу, поэтому заторможено переспрашивает, встречая привычно прохладный взгляд. — А? — Я спросил, что ты будешь. Некрасиво будет заниматься здесь, ничего не заказав. Я буду двойной американо со сливками без сахара. А ты? Я заплачу, не беспокойся о деньгах. Тэхён внезапно теряется, усиленно пытаясь понять, что к чему. — Я-я… — он едва выдавливает с нажимом, и Юнги уже собирается снова провести с ним «минутку правильного дыхания», чтобы успокоить мальчика, у которого в присутствии учителя Мин всегда почему-то сплошные эмоциональные горки. Но Тэхён берёт себя в руки сам, без чьей-либо помощи, провоцируя удивление. — Буду ежевичный чай. — Пирожное? Тэхён задумчиво тянет время, и коль он толком не знает, что он хочет, у Юнги в памяти внезапно всплывает любовь мальчишки к клубнике. Ему нравится шоколадка с клубничной начинкой, он подарил Юнги свою любимую ручку с запахом клубники… — Я возьму на свой вкус, короче. И вкус Юнги падает на клубничный чизкейк. Когда Юнги возвращается с их заказом на подносе, его поджидает, пожалуй, самый величайший конфуз в его жизни. Его так не смущал даже отец, если подумать. Тэхён бьёт всех возможных соперников в миссии заставить Юнги покраснеть и он неумолимо побеждает со своей кучей контейнеров, в которых наготовлено много домашней и вкусно пахнущей еды. — Что это? — Юнги спрашивает не потому, что сам не видит, а потому, что банально не понимает. Мальчик перед ним втягивается в струнку, начинает нервно шелестеть что-то о том, что всё это от его бабушки специально для Юнги. — М-меня?! — Юнги не разговаривает. Сейчас он задушено каркает, потому что слюна идёт ему «не в то горло». — Не объяснишь? — Н-ну… Бабушка считает, что ты плохо кушаешь и давно не ел нормальной еды. Пожалуйста, не сердись на неё, хён. Ты ей очень нравишься, и она приготовила всё это от чистого сердца. У Юнги нещадно пульсирует лицо. Он чувствует, как у него горит кожа, и как Тэхён смотрит на него не менее смущённо, чем на него — Юнги. — Просто… Просто возьми это, пожалуйста… Неужели Юнги настолько очевиден в нужде, как и Тэхён в своих чувствах? — С-спасибо… Юнги не может заставить себя толком посмотреть на мальчика, он просто прячет в свою сумку все судочки и контейнеры, более чем хреново борясь с волнами неловкости, что топят его ко дну. — Хён! — Что? — Это моё любимое пирожное! Как ты узнал? — Никак, — Юнги врёт, потому что не видит смысла говорить ребёнку, что почему-то запомнил слова о любви к клубнике. Юнги не имеет понятия, откуда в его голове нашлось место для этого факта. Это не имеет значения. — Мне его бариста посоветовал. Поешь, выпей чай — и мы начнём. Ты же готов на сегодня? — О, конечно, хён. Хён, а почему ты себе не купил пирожное? Потому что у Юнги на это нет денег, вот почему. — Хочешь я отдам тебе половину? Ты должен попробовать, это очень вкусно. Юнги отнекивается. Каким бы щедрым Тэхён ни был, Юнги не позволяет ему поделиться пирожным чисто из принципа. Во всём этом не должно быть ничего романтичного, ни грамма, но Тэхён определённо привносит сюда что-то даже просто так. Просто самим собой. С Юнги такого раньше никогда не происходило. Никогда — вот так странно, крепко, необъяснимо. Нежеланно и пугающе. Тэхён пугает его до чёртиков. Юнги не просто в страхе, он в немом ужасе, если быть честным, от всего, что шевелит в нём обычный мальчишка с каштановой чёлкой и нескладным тощеньким подростковым телом. Это не симпатия, не желание, ничего из разряда любви. Это вообще не похоже ни на что, и лишь то, что этому нет никакого определения, и пугает до невозможного. — Закрывай все свои распечатки и тетрадь. У Тэхёна в глазах — весь долбаный мир. Он смотрит на Юнги так искренне, так чисто, так мягко, так непорочно. — Но, хён, я ведь ещё даже не повторил ничего… — Если ты готов на сегодня, повторение тебе не нужно. Будь добр, закрой всё и смотри на меня, когда будешь отвечать. Тэхён — мальчик хороший, послушный, честный. Он никогда не играет «грязно», не пытается одурачить, где-то что-то подсмотреть или как-то выкрутиться. Он заучивает всё, что Юнги просит, словно «Отче наш», и отчитывается так же — благоговейным голосом. Юнги доволен им. Он многое вкладывает в Тэхёна. Он на многое надеется, хотя не признает это до последнего. Мальчик пробуждает в нём нечто сродни любви к преподаванию, любви к преподаванию для него. Он просто утвердительно кивает мальчишке, наблюдая за тем, как тот растекается по стулу от беззвучной похвалы и улыбается ему ярче, чем любое Солнце любой галактики. Юнги ничего не чувствует к Тэхёну. То, что сидит внутри, не назовёшь чувством, потому что такого в понятии Юнги попросту не существует.***
Юнги хмуро смотрит на свою оценку. Нет-нет, она офигенная, она одна из самых высоких, но что-то ему не радостно от того, что она уже выставлена. — Как для лучшего, кто прошёл практику, ты не сильно-то и рад этому, — Намджун толкает в него учебником, привлекая к себе внимание. — Мне и не обязательно улыбаться, чтобы показывать, что я рад. — Порой я вообще не понимаю, что ты чувствуешь, Юнги, — чистосердечно признаётся ему одногруппник. — В тебе легко запутаться. — Тем не менее, я рад оценке. Ему больше не придётся ходить в школу и иметь дело с детьми. Ему больше не придётся иметь дело с ним. — Ты сказал тому мальчику, что ваши занятия окончены, что у тебя больше не будет практики в его классе? Юнги нервно стучит ручкой по краю своей тетради, а перед глазами — тэхёнова робкая улыбка. — Нет. — Почему? — Намджун удивлённо выгибает бровь. — Я думал, что?.. — Ты много думаешь. — Не думаешь, что мальчику нужно об этом знать? — Он мне никто, чтобы я говорил ему о таком. Юнги поджимает губы в тоненькую полосочку. Намджун больше в это дело не лезет, потому что спорить с Юнги всегда чревато собственным провалом. Юнги усилием воли прогоняет из головы мысли о мальчике и считает себя правым. Они взаправду друг другу никто, чтобы Юнги с ним прощался. Он лжёт себе так много и так часто, что это становится той истиной, в которую он и верит. Которую он и выплюнет в лицо Тэхёну, когда они встретятся через пять долгих лет опять.***
Юнги жарко, у него по виску стекает пот. Он ни капельки не пьёт, хотя так хочется, как и все остальные; но он за рулём, а ещё за Намджуном нужно присматривать. Он не знает, какого чёрта всё свелось к Dionysus. Какого чёрта всё обрушилось, посыпалось именно после этого клуба. Какого чёрта тут делает Тэхён с Чимином и Чонгуком, которым тут не место. Сначала Юнги просто кажется, что он замечает мальчишку в толпе. Сначала он считает это маревом, потому что Тэхёна слишком много везде: его ручка находится у студента в пенале, в тетрадках вкладышами обнаруживается что-то тэхёновым почерком, и чисто по инерции Юнги готовит для него урок, а затем вспоминает: он ему больше не репетитор. Но Тэхён действительно оказывается здесь и выглядит так разнузданно, так расхристанно, что у Юнги сохнет в горле. У Тэхёна под охмелевшим взглядом глаз поволока из стальных теней, джинсы с завышенной талией несомненно очерчивают тугой и упругий зад, и ох уж этот вид на впалые ключицы, которые ещё никто не целовал… Ох уж этот чокер, за который хочется дёрнуть, чтобы Тэхён снова стал послушным, кошкой замурчал от оказанного внимания, пригрелся под боком, подставился под ласки, которые Юнги ему никогда так и не давал, всегда держа его на дистанции. Мальчишка танцует со своей одноклассницей, которой явно не равнодушен, красивый такой, даже более. Тэхён похож на мечту. На мечту любого больного на голову, кому нравятся вот такие лёгкие мишени, ещё толком ничего не знающие обо всём этом. Мальчик резко отстраняется от девчонки, так и не позволив поцелую произойти. Он видит перед собой Юнги и пугается, стараясь отойти куда-то на шатающихся ногах. Маленький дурачок. Почему он тут оказался? Когда Юнги добирается до предположительного местонахождения Тэхёна — уборной, — мальчик уже теснится к стенке под напором чьего-то неприятного голоса, вот-вот собирающегося начать склонять его к чему-то, чего Тэхён явно не хочет. Юнги звереет. Ему не нравится видеть Тэхёна вот таким. Ему не нравится, когда рядом с Тэхёном находятся люди, желающие нанести ему ещё больше шрамов на сердце, чем там уже есть. Но Юнги-то и сам не промах. Потому что нанесёт собственной рукой больше всего ран, которые просто хрен знает когда затянутся. — Что ты делаешь тут? Совсем один? — мужчина напирает, давит на мальчишку, и тот уже почти начинает плакать, вжимаясь в сраный умывальник. — Он не один, — Юнги сжимает в кулаках бледные пальцы, которые так любит рассматривать Тэхён на досуге. — Он со мной. Его голос — холоднее ночи на Северном полюсе. Холоднее температуры на поверхности Плутона. Он не хочет думать о том, что сейчас он готов рвать Тэхёна из чужих рук с мясом, по-звериному. Прямо так, как на него и смотрит этот мужик, нелепо облизываясь. Тэхён тоже хорош — подчеркнул в себе всё, что делает его юность такой привлекательной: длинные ноги, проступающие ключичные кости, никем так и не тронутые дюймы длинной лебединой шеи, отменную подтянутую задницу. Мужчина уходит «с миром», а Тэхён выглядит так, словно его сейчас стошнит. Маленький придурок ещё и пил… — Х-хё-ё-ён… В дверном проёме оказываются два его друга, не менее пьяненькие, но трезвеющие куда быстрее от происходящего, чем сам Тэхён. Юнги злится. На Тэхёна. На Чимина с Чонгуком. На этого любителя малолетних, что пристал к мальчишке. И на самого себя. И злости на самого себя сейчас больше всего. Он жёстким тоном приказывает этой троице подождать его на улице, пока направляется к своим одногруппникам и пытается попрощаться. Намджун хлопает его по плечу, и говорит, чтобы Юнги за него не переживал, потому что этим вечером у учителя Мин куда больше проблем, чем один подвыпивший друг, которого кто-то да закинет обратно в общагу. Для Юнги куда-то пропадает то время, пока он развозит по домам Чонгука, а затем Чимина, и он предательски отчётливо запоминает ту часть, в которой они с Тэхёном остаются в машине сам на сам. — Хён, ты расстроен? — Тэхён смотрит на него грустно, жмётся от холода к двери, словно она как-то поможет ему согреться. — Ты расстроен, я вижу. Юнги роняет тяжёлый вздох, пытается понять, что ему делать. — Я не расстроен, Тэхён. Я разочарован. Юнги хочется на него сорваться за безрассудство, за беспечность, за то, что посмел прийти в такое место т а к и м. Ему хочется вломить Тэхёну, вбить ему в голову, проучить его, заставить раз и навсегда понять кое-какие вещи. Но Тэхён лишь вздрагивает от каждого звука юнгиевого голоса и смотрит на него этими огромными-огромными заплаканными глазами. Блять. Просто блять. — А если бы меня там не оказалось? Ты знаешь, что мог с тобой сделать тот парень? Мне тебе рассказать? Показать? — Прости, — мальчик несколько раз моргает этими тяжёлыми, густыми ресницами. — Прости меня, хён. Не злись, пожалуйста. Я ненавижу, когда ты злишься на меня, я не могу в такие моменты спокойно жить, зная, что ты мной недоволен. Я всё сделаю, чтобы ты прекратил злиться, всё, что ты захочешь… Юнги не нужно это «всё, что ты захочешь». Ему нужно, чтобы на него прекратили так смотреть. — Чего ты этим добивался? Хотел, чтобы тебя поимели в тех тесных и грязных кабинках? — Нет, хён. — Тогда объясни мне. Объясни и прекрати таращиться вот так. Юнги просто нахуй не упал этот взгляд. Ему нахер не сдались эти чувства. Нет. — Мне просто… Просто хотелось отвлечься… — От чего? — От тебя, хён. Юнги смотрит на него, словно вот-вот выжмет из мальчишки последнее. Тот начинает плакать даже без регистрации данного процесса, слезинки скатываются ему по щекам, но взгляд не теряет в себе чего-то магнетически жаркого, беспредельного, опасного, ж е л а н н о г о. Тэхён двигается ближе на уровне инстинктов, слушаясь какого-то внутреннего чутья, запретной воли, глупого сердца, выбравшего для себя одного человека — тот сидит за рулём и тупо пялится на мальчишку, что кусает дрожащие губы, что готовит себя к чему угодно, даже к смерти, лишь бы Юнги только прикоснулся, лишь бы подарил немного любви, подарил хоть что-то от себя, хоть одну ебучую капельку, которую Тэхён будет хранить с трепетом глубоко внутри. — Ты знаешь, мои друзья встречаются, и на их фоне я чувствую себя безумно одиноким… — Юнги не хочется это слышать. Он заставляет себя думать, что мозгом и логикой мальчишки руководит алкоголь, что сейчас он не в себе. Но алкоголь просто придаёт ему сил выплеснуть то, что терзает юное сердце. — Я мечтаю, чтобы кто-то держал меня за руку так же, будил меня своим голосом в телефонном звонке, не позволял уснуть из-за своих сообщений… Меня ещё никогда в жизни не целовали… И сегодня я был к этому близок, но затем я увидел тебя… Ты мне очень нравишься, хён. Блять, нет. Не надо. — Ты нравишься мне настолько, что это вышибает мне воздух из лёгких. Настолько, что ни о ком другом я не думаю. Пиздец. — Тэхён… — Я знаю, что всё не взаимно, и, вероятно, у тебя кто-то есть… Знаю, что ты питаешь ко мне жалость, потому что бедный Тэхён пережил сильные утраты, он просто глупенький влюблённый мальчик, который не знает, куда себя деть. Я знаю, что доставляю тебе неприятности своими чувствами… Я… Я больше не буду, обещаю, просто… Нет… — Тэхён. — Хён, поцелуй меня… Тэхён перед ним горит, смотрит так пристально, что у Юнги это прям тянет где-то за чёртовы сухожилия, ноет в хрящах. Тэхён перед ним единственный раз вот такой разжатый, раскрытый, он сейчас позволит Юнги всё и ни разу не станет отпираться. — Я люблю тебя, хён… Прошу… Тэхён не просто просит. Тэхён, блять, умоляет, кричит, воет об этом, незримо скребётся об пол. — Только поцелуй меня… Прошу… — Я не могу. Он просит у Юнги так мало и так м н о г о. Он просит то, чего Юнги дать ему совершенно не способен. Юнги может сейчас притянуть мальчишку к себе, запихнуть свой язык тому в рот, заставив им подавиться. Он может вжать его лицом в грязную обивку заднего сидения и задавить собой, расплющить, разложить его, поделить на чёртов ноль и п р и к о с н у т ь с я. Тэхён, наверное, и к себе не прикасался никогда. Тэхён — из послушных, хороших мальчиков, которые мечтают о высоком, хорошем, прекрасном, культурном. Юнги может стереть его в порошок, может выдрать до белого и чёрного с обратной стороны век, может разломить всю тэхёнову суть и посмотреть, каков этот тёплый свет прямиком изнутри. — Поцелуй… Он может безбожно, безумно, незабываемо, мучительно, до всхлипов, до слёз, до коллапса. — Пожалуйста… Ю-Юнги… Но Тэхён к нему ч у в с т в а чувствует, и в этом и кроется весь пиздец. Тэхён называет его по имени так по-особенному, так, что у Юнги что-то внутри зычно трещит по швам. — Хён… Прошу… Всего один поцелуй… — Тэхён дёргается ещё ближе к нему, но он ограничен защёлкой пассажирского ремня, что делает его попытку прикоснуться к Юнги первым, раз Юнги не хочет, невозможной. Юнги с виду максимально холодный, стоический, и Тэхён как будто сейчас умирает прямиком под его взглядом. — Я отвезу тебя домой, — Юнги не уверен, что у него удалось взять себя в руки. Его сердце колотится так, что громкостью может посоревноваться с тэхеновым. Он не уверен, что он успевает по-настоящему остыть, когда подвозит Тэхёна до дома. Мальчишка поджимает к себе коленки, которые прикусывает зубами через ткань брюк в задушенных рыданиях. — Х-хён… Юнги не знает, чем Тэхён собирается закончить фразу, но часть его рада, что она вот так и остаётся незавершённой. — Доброй ночи, Тэхён. Юнги — сама жестокость во плоти, когда он косвенно подгоняет максимально разобранного мальчика поторопиться и покинуть эту машину. Тэхён дарит ему такой убийственный взгляд, который Юнги предпочёл бы к хренам вычеркнуть из своей памяти. К его несчастью, такие взгляды будут всё скапливаться с годами, выстраиваясь в галерею всех ошибок, что он в своё время допустил. У Тэхёна дрожат руки, когда он заставляет себя вывалиться на улицу. — Д-доброй ночи, хён… Юнги приказывает себе не смотреть мальчику вслед. Он заводит машину и без промедления стремится отъехать подальше, скрывшись от глаз. Он тормозит себя почти сразу за углом улицы и громко дышит, а воздуха при вдохе словно совершенно не хватает. Соседнее сидение всё ещё кажется тёплым, всё ещё сохраняет на себе эфирное присутствие мальчишки, доведённого до тотального обнуления чисел, до прорванного на волю желания, так и не нашедшего своё воплощение. В салоне всё ещё даже пахнет Тэхёном. Вкусно, приятно. Пахнет чистотой, невинностью, которую Юнги разорвал в клочья даже без нужды в сексе. Пахнет болью, слезами, разбитым сердцем. Пахнет страхом и дымом, что исходит из закипающих под кожей вен. Юнги тоже умеет гореть. Он умеет сгорать до ёбаного пепла. И Тэхён обжёг его всего. Он нащупывает в кармане джинсовой обляпанной краской на модный манер курточки свой телефон и непослушными пальцами набирает номер Джису. «Хэй, Юнгс!» — Я могу приехать? — он едва находит в себе силы на вопрос. «Ты в порядке? Мне показалось, у тебя с голосом что-то». — Я в порядке. Так можно я приеду? «Конечно, ты чего?» — У тебя выпить найдётся? «Ты же за рулём». — Джи, мне надо. Очень надо. «Эм… Д-да. Хорошо». Когда Юнги оказывается у неё, он сначала больше пьёт, чем говорит что-либо. Джису обеспокоено и терпеливо ждёт хоть каких-то объяснений, и кажется, что вот-вот она их получит, когда Юнги набирает воздух и приоткрывает рот, но затем он просто снова делает глоток. — Мне сегодня признались в любви, знаешь? — он издаёт смешок, отставляя стакан в сторону. Юнги начинает тошнить от качественного импортного виски. Юнги начинает тошнить и от самого себя. — Кого это ты так хорошо поимел? — В том-то и дело. Никого. Мне просто признались в любви. Мальчишка из класса, в котором я вёл английский. — Тот, о котором ты мне рассказывал? — Ха, — Юнги только смеётся громче, издавая щелчок пальцами. — Он самый. В десяточку. — И что ты будешь делать? — Ничего. Я буду спать. — Юнги… — Он всё равно мне не нравится… Он мелкий, он романтичный, ему подавай ч-у-в-с-т-в-а… А я не хочу чувств. Не хочу любви. И его я тоже не хочу. Джису отнимает у Юнги бутылку и усердно укладывает его на кровать. — Все хотят любви, Юнги. — А я вот, не хочу. — Почему? — Потому что… — выпаливает студент устало, уже откидываясь на подушках. — Юнги, почему ты так не хочешь влюбляться? Но Юнги уже глубоко и размеренно дышит, погрузившись в отключку без сновидений. Он не хочет влюбляться потому, что его отец ему всё равно не позволит любить того, кого хотелось бы.***
Юнги не скроет, что в первые дни после той ночи ему ощущается гадко. Он довольно быстро отпускает это чувство, занимая себя подготовкой к экзаменам, общением с Намджуном и Джису, но вместе с тем в нём уже как будто чего-то не хватает. Недостающий кусочек ничем не заменить, пустое место немного напоминает о себе в особо одинокие моменты. Юнги не думает о Тэхёне. Во всяком случае, он старается не возбуждать в памяти лик мальчишки с большущими глазами и прямоугольником улыбки. Он старается не думать о том, чем от Тэхёна пахло, и как он рвал из рук Юнги всё, чем с ним делились. Больше всего он старается не думать о том вечере, в котором Тэхён взболтнул три самых ужасающих слова. И пустота просто смирилась со своим существованием, потому что Юнги очень умело может контролировать себя и своё состояние. Через какое-то время Юнги не вспоминает о Тэхёне совсем. Он живёт дальше, как и жил: оканчивает специальность по нелюбимому профилю, перебирает партнёров для секса, не давая шанса никому, а так же ищет способы, как выбраться из хватки отца, стиснувшего руку с давлением у горла. Мальчишка не напоминает о себе, и Юнги этому рад. — Блин, — Намджун встряхивает своей шариковой ручкой вместе со взмахом запястья. — У меня чернила закончились… У тебя не будет запасной ручки? — Эм… Да, — Юнги немного сумбурно принимается копаться в своём пенале. — Секунду… Это занимает у него дольше прошеной секунды, вообще-то. Потому что пальцы нащупывают ту ручку, которой здесь быть не должно. Она красная, гелевая, с какими-то аниме-рисунками на своём «тельце». И пахнет она — клубникой. — Эй, всё хорошо? — Намджун взволнованно интересуется у друга. — Ты подвис… Юнги долго и хмуро рассматривает ручку, вертит её в длинных бледных пальцах. — Д-да… Он действительно не может взять в толк, откуда у него она здесь такая. — Если нет ручки, я возьму карандаш, не проблема. Юнги толкает в него первой попавшейся ручкой наугад, не в силах прекратить рассматривать ту, которой не помнит в своём арсенале. Образ Тэхёна ударяет по памяти сильнее, чем хотелось бы, Юнги аж заметно потряхивает. Это его ручка, и пахнет она так, как он любил — клубникой. Юнги возвращается к лекции, собираясь в конце занятия избавиться от всего, что служит напоминанием о мальчике. В конечном счёте он никак не может её выбросить даже в следующие пять лет, как бы ни менялся набор его канцелярских принадлежностей.***
Выпускной вечер ему портит присутствие отца, как бы ни старалась отвлечь на себя всё внимание мама. — Юнги, можно тебя на минутку? — холодный тон господина Мин всегда прошибает его сына на не менее холодный пот. Юнги совсем не нравится, когда отец перекидывает свою руку ему через плечо на дружеский манер. Они ни разу не друзья, и в самом разговоре, что будет следовать за этим жестом, тоже не будет ничего доброжелательного для Юнги. — Ты сегодня закончил университет, сын, но ты же понимаешь, что это не всё, верно? — заискивающе уточняет у него господин Мин. — Это не всё, что ты можешь сделать для семьи. Ты можешь пойти дальше, можешь выше. Я верю, что ты принесёшь удачу в наш дом, Юнги. Для Юнги было понятно и так, что отец с него не слезет. Он начинает это принимать и осознавать примерно за несколько месяцев до защиты диплома, когда слышит, как отец с кем-то переговаривается по телефону полушёпотом, и тут же прерывает звонок, стоит Юнги где-то оказаться рядом. — Я мог бы и догадаться, что тебе будет этого мало. — Бери пример со своего брата, Юнги. Он действительно старается ради семьи. И ты так можешь. — Разница между мной с Соджуном в том, что он любит готовить, а я преподавать — ненавижу, — выплёвывает ему Юнги. — Но не переживай. Я не стану работать в какой-то школе. У меня ещё есть гордость, и тебе её не отнять. Я пойду выше не потому, что этого хочешь ты, а потому, что это поможет мне больше не быть от тебя зависящим. — Однажды ты прекратишь отпираться, Юнги и поймёшь, что всё к лучшему. Всё ради семьи. — Никогда. Я никогда не прекращу отпираться. И всё не ради семьи. Всё ради тебя, твоего имени. — Нашего имени. Имени нашей семьи. Ты всё равно в конечном счёте сделаешь так, как я тебе говорю. Меня не страшат твои показушные эксперименты над собой, можешь делать с собой, что хочешь. Но пока ты носишь фамилию «Мин», ты будешь слушаться. Тебе ясно? — Иди к чёрту! Юнги скидывает с себя его руку и скоропалительно теряется в толпе выпускников, надеясь не встречаться с отцом ещё ближайшие полгода. Он ненавидит всё это. Он ненавидит отца, которому п р и х о д и т с я подчиняться. Потому что, да, они живут в Корее, где слово родителей — едва ли не закон. И ты уже заочно просто злишься на собственное бессилие, понимая, что пар выдастся выпустить лишь в тот момент, когда твоё собственное чадо поставит тебя в аналогичную ситуацию. Отыграешься на детях, так сказать, и сломаешь их, подобно себе же. В этот миг Юнги решает, что у него никогда не будет своих детей. Он не станет доставлять им столько боли. Он не станет их принуждать делать то, чего не хочется. И он точно не собирается знакомить их с их дедом. Тем не менее, папой он всё же становится уже через год. А в двадцать два отцу Юнги наконец удаётся сломить в сыне последнее — гордость.***
Юнги двадцать два, и новость падает ему на голову чем-то тяжеловесным за новостью. Он закончил магистратуру, и ему сразу же предложили неплохую должность в университете. В конечном итоге он приходит к мысли, что заниматься со студентами, уже имеющими какую-никакую базу, не так уж и плохо. Это не заставляет его полюбить свою работу, но привносит ко всему меньше ненависти. Работа для него просто есть и всё. Сначала ему просто дают ту дисциплину, которую в итоге предложат Намджуну, потому он «развлекается» со своими студентами, как может, снова перекрашивается в естественный чёрный и прохладно отзывается на «учитель Мин». Второй новостью становится беременность Джису, скрытая от ведома остальных аж до третьего месяца, когда начинает потихоньку расти живот. А третьей — третьей новостью становится то, что Юнги не в силах начистить Джонхёну рожу за то, что решил смыться куда-то, как только узнал о положении своей девушки. Джису плачет у Юнги на плече несколько дней, потому что знала, что Джонхёну были интересны лишь ресурсы её семьи, но никак не она сама. Она об этом знала, но всё равно любила его. А Юнги чувствовал, чувствовал, блять, что с тем мутным парнем было что-то не так. — Всё хорошо, Джи, я рядом… — Ничего не хорошо… — Я знаю, но всё будет. У тебя по-прежнему есть я, и мы со всем справимся, — Юнги целует её в макушку и кое-как помогает ей уснуть. Тем вечером он не может даже курить в её присутствии, она же беременна, это может плохо сказаться на ребёнке. Ещё через несколько дней мама приглашает его на ужин, говорит, что прийти на него крайне важно, поэтому Юнги тащится в их дом с дикой неохотой, будучи вымотанным после занятий. Ужин устроен не только для них, на него приглашены также Джису и её родители, с которыми отец Юнги уже успел договориться обо всём. — Юнги, ты должен войти в положение. Это честь твоей подруги… Он просто сидит как в прострации, как будто его хорошенько приложили чем-то железобетонным по затылку. — Это хорошо повлияет на обе семьи. Это навсегда закроет для нас финансовый вопрос, а для семьи Джису — репутация не будет подорвана. Юнги, всё зависит от вас. Ты же понимаешь, что это значит? Юнги не нужно соглашаться, всё и так сделают без его спроса и желания. Как и всегда, в общем-то. Джису сидит, как в воду опущенная, и тихонько плачет, ковыряя вилкой еду в тарелке. Она всё равно ничего не съест, у неё сейчас тот триместр, в котором желудок едва ли принимает что-либо. — Почему Соджун не может это сделать? Почему я должен? — Юнги пытается, хоть и понимает, что бесполезно: они уже приняли решение, а теперь просто ставят их перед фактом. — Потому что вы с Джису друзья, вам не придётся уживаться, привыкать друг к другу, — отвечает госпожа Ким. — А Соджун не так близок с нашей девочкой. — Я лучше выйду за Соджуна, — Джису подаёт голос. — Но не обременю лучшего друга собой и этим ребёнком. Можно я выйду за Соджуна? Юнги думает, что его брат вообще счастливчик. Он сейчас в Италии, учится любимому делу, и не может знать, что его тут заочно сватают, что ему навязывают брак с той, с кем он не особо общался, потому что это подруга его младшего брата. — Боюсь, Соджун не сможет вернуться со стажировки до конца этого года, а делать что-то со всем этим нужно уже сейчас, — лаконично заключает отец Юнги. Юнги только наливает себе ещё больше вина, выпивая весь бокал залпом. Он толком не поднимает ни на кого взгляд, потому что не видит в этом смысла. — Юнги, мы уже и так давно считаем тебя членом нашей семьи, — принимается его уговаривать госпожа Ким. — У вас с Джису с детства особая связь. — Я могу растить ребёнка одна, — приводит аргумент девушка, поднимая умоляющий заплаканный взгляд на отца. — Пожалуйста, не делайте этого. Я не хочу замуж за Юнги, а он не хочет жениться на мне. Не вынуждайте нас. — Иногда мы все делаем то, что не хотим делать, милая. Мне жаль, что Джонхён так поступил, но мы должны теперь встретиться лицом к лицу с реальностью, — её мама бережно накрывает её руку. Юнги не моргает, он притуплёно смотрит куда-то перед собой, наливая себе третий бокал без контроля своих действий. — Решено. Вы поженитесь через две недели. До этого времени мы с господином Мин возьмём на себя заботу о составлении брачного договора, потому что есть кое-какие нюансы, которые ещё нужно обсудить. А ваши мамы займутся подготовкой к торжеству, — сообщает им господин Ким. — Это не самый худший вариант заключения брака, поймите. Любовь ещё придёт к вам двоим, раз пришла дружба. — А если я когда-то влюблюсь в кого-то по-настоящему? Что тогда? Что я смогу дать человеку, которого буду желать всем сердцем? — Юнги поднимает взгляд на отца, потому что знает: именно он настоял на этом браке, выставил этот союз выгодной ему стороной. Именно он всегда перекрывает Юнги доступ к воздуху. Юнги, конечно, не собирался влюбляться, как и раньше, ничего не изменилось, но задать этот вопрос хочется так, что ломит кости. Господин Мин холодно ухмыляется. — Тебе уже двадцать два, но ты всё ещё мыслишь, как юнец. Не существует настолько сильного чувства, Юнги. Его придумали фантасты и писатели. Юнги удручённо никнет. Что-то непослушно колупает у него в груди, но сопротивление становится всё более незаметным. Если нет такого чувства, тогда что такого было в глазах Тэхёна, когда он смотрел на Юнги?***
Намджун в шоке от предложения Юнги стать его шафером. — Я не знал, что ты даже помолвлен, ну ты и жук, Мин Юнги! Юнги только ухмыляется устало и натянуто смеётся: — Я тоже не знал. У Джису очень красивое платье, и сама она очень красивая, волшебная, исключительная, но совсем не для него. Они мало разговаривают до свадьбы, обоим нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что у них теперь есть. Теперь Джису его невеста, почти жена, теперь для всей публики и прочих гостей — она мать его ребёнка. Их считают красивой парой. Им желают счастливой совместной жизни, кланяются, дарят много подарков, спрашивают, как они назовут ребёнка… Джису уединяется за вечер их свадьбы по нескольку раз, чтобы заново проплакаться. Им не приходится даже толком говорить «да», потому что свадьба состоится и без этого. И без этого им навяжут чужую волю, и хоть они потом поймут, что могло быть и хуже, сейчас их новый статус отношений пугает их так, как никогда, а в первую очередь они переживают за свою дружбу. Всё это угрожает тому, что у них сложилось за все эти годы. Они никогда не испытывали друг к другу романтических чувств. Много чудили с различными партнёрами по сексу, иногда даже деля кого-то на двоих, но никогда не думали друг о друге в этом плане и между собой этим не занимались. Джису очень пленительная в этом платье из дорогих тканей, сшитом портными на заказ и доставленном прямиком из Франции. Она красивая и должна была быть для кого-то другого, но не для Юнги. Юнги позволяет себе выпить больше, чем вообще может. Он не хочет помнить день, который считает победным для отца, он не хочет помнить, как сильно плачет Джису, рассматривая платиновое кольцо на своём пальце. Благодаря пунктам брачного договора, его отец получил столько средств, что ему хватит на целую жизнь вперёд, вот только самого Юнги это делает невозможным расторгнуть брак. Кто-то скажет: «Да и зачем?». Джису изысканная, умная, богатая. Мечта, а не девочка. А Юнги никогда не хотелось оставаться рядом с ней вот так. Ему не нужно свидетельство о браке, чтобы быть рядом с ней как лучший друг, помогающий ей заботиться о ребёнке. Но он теперь муж, и на него возлагается много надежд. На утро он завязывает с курением, и это даётся ему легче, чем кажется, словно это было не вредной привычкой, а просто данью моде. Он завязывает с клубами, с любовниками и разгульным образом жизни, потому что он вскоре станет папой, и нужно думать о семье. Юнги, как Джису, не плачет, он стойко выдерживает всё с каменным лицом и требует недельного уединения, чтобы смириться с новым статусом и реалиями собственного бытия.***
Несколько месяцев проходят в небольшом и дискомфортном напряжении, пока они стараются походить на настоящую семью. Но если спросить у Юнги, поменялось ли что-то после заключения брака с Джису — то по факту между ними не изменилось ничего. Скорее, наоборот они начали прокачивать скилл дружбы по-максимуму. Они делятся друг с другом остатком всех секретов, что у них имеются, решая большее вообще ничего не скрывать. Джису говорит ему, что он может и дальше встречаться с кем-то на одну ночь, чтобы удовлетворить свои потребности, потому что она, хоть жена ему теперь, но не ревнивая, и между ними ничего не поменялось. Но Юнги начинает чувствовать себя более ответственным. Он смотрит на Джису — всю такую домашнюю, в обычных безразмерных толстовках, страдающую от прелестей беременности, когда и тошнит, и настроение скачет чаще, чем делается вдох, и фигура тела меняет свои формы. Как он может пойти куда-то гулять, когда у неё может снова начать ломить поясницу? — Тогда давай посмотрим какой-то фильм… Основную часть своего сожительства они проводят почти так же, как и раньше, только больше не ходят по клубам и не курят. Вместо этого их взаимодействие приобретает более спокойный оттенок, но исконно не меняет дружеского окраса ни для кого из них. Они вместе читают книги, обустраивают детскую для ещё не родившейся девочки, строят небольшие планы на будущее и почти выглядят, как настоящая семья. Она ждёт его с работы, готовит для них ужин, а он разминает ей уставшие ступни и тащится в супермаркет за мороженым с матча в четыре долбаных утра, потому что капризы беременных невыносимы. — Как думаешь, у нас получится? — Джису как-то спрашивает его одним днём. — Получится обмануть сердце и научиться жить, как настоящие супруги? У них есть как общая квартира, так и собственная у каждого теперь, но они пока предпочитают жить вдвоём, как велят им родители, по крайней мере, пока не родится ребёнок и немного не подрастёт. У них тут много комнат, и есть как спальня для каждого, так и общая, с огромной кроватью, которую они так и не делят в том самом смысле и не будут по обоюдному решению. Они просто могут засыпать вместе, с ладонью Юнги у неё на животе, потому что Давон — так они решают назвать малышку — прекращает пинаться лишь тогда, когда об этом попросит Юнги. — Я не знаю. — Я всё ещё люблю Джонхёна… Я понимаю, что он разбил мне сердце, что он бросил меня, но я… — Если ты снова кого-то полюбишь, я обещаю, что он никогда не сделает тебе больно. Я за этим лично прослежу, Джи. — Я уже не уверена, что нам вообще можно будет кого-то любить. Юнги только поджимает губы, осторожнее прижимается к Джису со спины. — Но если ты полюбишь, Юнги, я поддержу тебя во всём, что ты решишь. — Я не… — Ты сделал для меня так много этим браком, и настала моя очередь сделать для тебя что-то. Если ты полюбишь, я обещаю, я найду способ расторгнуть этот чёртов договор. И ты будешь свободен, чтобы любить того, кто сделает тебя счастливым.***
Когда рождается Давон, у Юнги так трясутся пальцы, словно он сам её родил. — Ты можешь взять её на руки, — Джису устало подсказываем ему, что делать, осторожно кивая головой. Малышка завёрнутая в кучу пелёнок, громко вопит, чем пугает собой Юнги ещё больше. А он её не выронит случайно? Точно? У него сбивается дыхание, когда ребёнка ему на руки передуют врачи. — О Господи… — Знаю. Она такая маленькая, что мне самой боязно… Но… Это наша Давон… Наша девочка. Наконец-то она прекратит пинать меня в живот, — Джису измождёно улыбается, толком ещё не отойдя от родов. Юнги смотрит на девочку широко раскрытыми глазами; ребёнок успокаивается, затихает у него на руках, как по взмаху волшебной палочки. — Чудо, скажи? Он смотрит на неё без слов. С очарованием. Смотрит и понимает одно: он ничего не хочет слышать и знать. Давон — его малышка, хоть и не по крови. И пусть кто-то попробует сказать что-то против. — Ч-чудо…***
Юнги решает твёрдо: он до последнего не будет показывать ребёнка своему отцу. Это, как бы и не его внучка, конечно, но в ней все не чают души. Даже Соджун, что наконец-то вернулся со стажировки и тут же одарил «племянницу» кучей заграничных игрушек. Это был сложный период, пока Давон не исполнилось семь месяцев. Ни Юнги, ни Джису не имели понятия о том, как быть родителями, поэтому ночные подъёмы из-за графика питания, зова природы и коликов превратили их почти в зомби. Сам Юнги действует на девочку каким-то магическим способом. Давон даже так маму не слушает, как слушает Юнги. С ним она быстрее засыпает, послушно кушает, и даже с ним она делает свой первый шаг. Юнги подпускает к ней всех, кроме своего отца. А в один день ему звонит мама и говорит, что уже и незачем держать между ними дистанцию. «Юнги, его больше нет. У него случилась аневризма ночью». Юнги долго-долго меряет шагами пол аудитории, пока в ней ещё нет студентов. Он много думает, и каждая его мысль сложнее предыдущей. Он рад тому, что Соджун на правах старшего сына сам занимается организацией похорон, и что хотя бы сейчас отец оставил Юнги в покое. В день похорон ему на работе дают отгул, а Давон остаётся с няней. Юнги крепко прижимает к себе плачущую маму, совершенно не понимая, за что она любила такого деспотичного человека, но за что-то она его любила. Соджун стоит рядом с тяжёлым лицом, и старается найти что-то хорошее, что можно сказать об отце, но в его памяти всплывает один лишь прессинг. Ему не досталось так крепко, как Юнги, но в том, как с Соджуном поступал их отец, тоже не было ничего хорошего, и он влиял на старшего сына по мелочи, превращая искреннюю мечту во что-то, из чего можно извлечь выгоду. Этим днём пафосно идёт дождь, а у Юнги нет с собой зонта. Он стоит у засыпанного землёй места погребения его отца и тупо пялится на имя на стеле, пока все приглашённые на похороны не начинают разъезжаться. — Я отвезу маму домой, — Соджун укладывает ему на плечо ладонь и убедительно кивает. Они с братом обмениваются не просто взглядами. Они обмениваются без слов чем-то таким, что могут понять лишь они одни. — Хорошо. — Ты тоже не стой здесь долго, ладно? Приезжай домой. Ты теперь можешь туда вернуться в любое время, Юн. — Мне нужно поговорить, Джун. С ним… Высказаться ему… — Только себя не загоняй, ладно? Ему-то уже всё равно, а мы живые. Юнги только кивает и шмыгает носом. Мелкий дождь не прекращается, он противно оседает на коже, медленно впитывается в ткань дорогого пальто. Он ещё долгое время молчит даже тогда, когда остаётся один. Просто снова много думает и анализирует. — А ты классно придумал, знаешь? Раскурочить мою жизнь и свалить, пока я не успел стать твоим кошмаром, — он заговаривает в пустоту тихим голосом. — Ты хоть когда-нибудь был мной доволен взаправду? Хоть когда-нибудь ты допускал себе мысль, что мы с Соджуном были для тебя достаточны такими, какими мы были? Нет? Вот и я так не считаю. Я просто не понимаю, почему. Почему ты так меня не любил, почему заставил меня заниматься тем, к чему меня совершенно не тянет? Почему ты решил всё за меня и навязал мне этот брак с Джису? Здорово уйти и избавить себя от надобности отвечать, скажи? Тебе сейчас там хорошо, спокойно. Тебе сейчас наконец-то так, как ты хотел, у тебя есть всё. Пап, ты счастлив? А я вот, знаешь, нет. Но это ничего, я сделаю всё так, чтобы ты ещё перевернулся в могиле, поверь. Больше у тебя нет надо мной и Соджуном власти, понимаешь? Теперь мы свободны от тебя, и ты больше не будешь давить ни на нас, ни на маму. Я ненавижу тебя за то, как ты пренебрежительно с нами обращался, как ни во что не ставил маму. Я ненавижу тебя за то, как ты убил мою мечту. Я не познакомил тебя с Давон, и это то, что заставляет меня улыбаться, слышишь? Я рад, что вы так и не встретились, что ты не смог дотянуться и до моей дочери. Я выращу её не так, как это делал ты. Я ничего не навяжу ей, у неё будет своё право выбора, своя мечта, которую я поддержу. Я не стану тобой. Я ни слезинки тебе не подарю сейчас, тебе понятно? Ты думаешь, ты сломал меня, но я сильнее, чем прежде теперь. Юнги направляется домой и открывает ключом двери. Он не едет в место, где его ждут мама с братом, он оказывается там, что теперь зовёт своим новым домом. Давон тихо и мирно спит в колыбельке, а Джису сидит у окна на кухне в ожидании его возвращения. Юнги приходит разобранным по балкам, и уже просто не сдерживается. Он отдаёт отцу все слёзы, которые держал в себе множество лет, пока Джису трепетно гладит его по голове и позволяет ему выплакаться. — Почему он так поступал с нами?.. У Джису нет ответа, она не может дать Юнги больше ничего, кроме своих объятий, в которых Юнги всегда спокойно, всегда тепло и уютно.***
Юнги проводит больше года в Лондоне на стажировке, намереваясь стать лучшим в том, что он ненавидит. Это так прозаично, что хочется смеяться, но Юнги действительно старается. Джису нравится Лондон, а ещё больше он нравится Давон, которая в свои три года проявляет любопытный интерес ко всему. — Папочка, с-смоли… — Это «смо-три», милая, — он осторожно исправляет её, когда девочка показывает ему свой корявенький рисунок красной телефонной будки, что почему-то делает Юнги тепло на душе. — Давай попробуем со мной, хорошо? По слогам. «Смо-три». Попробуешь, Давон? — Смотл… Смотли… — Это «р». Р-р-р-р-р. Как делает тигр? — «Р-р-р-р-р». — Умница моя. А теперь скажи «смо-три». — Смо-тли. Юнги хвалит её даже за то, что она говорит неправильно, пока Джису с умилением наблюдает за этим с бокалом красного вина. Юнги сидит с малышкой на полу их лондонской квартиры и рисует вместе с ней, вызывая у дочери звонкий детский смех. — У тебя получается, знаешь? — она делает маленький глоток напитка, улыбаясь уголками губ. — М-м-м? — Юнги неуверенно переспрашивает. — Как бы ты там ни говорил, что терпеть не можешь детей, у тебя получается быть хорошим отцом. — Давон — моя дочь, и она отнимает у меня всю любовь, на которую я вообще способен. Юнги вообще похвалой не разбрасывается, он редко когда хвалит своих учеников и студентов, но Давон заслуживает восхищения во всём, что делает и говорит. Поэтому всю нежность, откуда-то собранную под кожей этими годами, Юнги дарит ей. — Я очень рада тому, что рядом с ней именно ты, Юнги, а не Джонхён. — Кто такой «Джонхён», я его не знаю? — Юнги издаёт смешок, отчасти радуясь, что Джису отпустила это, отпустила свою любовь к человеку, что оставил её в самый сложный момент её жизни. — Как думаешь, Давон понравится в Сеуле? — Она там родилась. — Но она уже так привыкла к Лондону… Ты сам уверен, что хочешь вернуться? Юнги не видит причины, почему нет. Решение поехать сюда было почти спонтанным, и это было нужно в качестве небольшой личной терапии после смерти его отца, что привела в порядок мысли и вернула русло жизни в привычное направление, но уже без гонимого взашей ветра. — Мне дали должность в университете снова. Я теперь буду вести педагогику и вычитывать школьную практику у третьего курса. Хотелось бы, конечно, обратно курс практики английского, но его сейчас ведёт Намджун. — Работа со старым другом пойдёт тебе на пользу, я уверена. — Посмотрим.***
Давон мило хватает Юнги за щёчки и притягивает за лицо малюсенькими ладошками поближе к себе, чтобы оставить тёплый поцелуй. Юнги до сих пор не привычно, когда ему оказывают столько любви, но от девочки это для него кажется максимально приемлемым. Давон любит, когда её держат на ручках, когда с ней играются, ей дарят всё своё внимание, а вот то, как она хватает Юнги за щёки, вызывает в нём беспокойство. Он рассматривает себя в зеркале, окидывая хмурым взглядом. — Мне кажется, или я потолстел? — Не потолстел, — Джису помогает ему с выбором галстука, — а наконец-то перестал выглядеть таким худым. Это щёчки солидности, которые тебе очень к лицу. — Я нравился себе больше, когда жил скромно и впроголодь. — Тебе уже двадцать пять. Не быть же тебе вечным мальчиком, ну. Ты сейчас выглядишь взросло, аппетитно, статно. — Спасибо за «аппетитного», — Юнги закатывает глаза. — Да, можно уже и в утиль, я понял. — Тебе грех жаловаться. Не у тебя же послеродовые растяжки на бёдрах и животе. Я приводила себя в форму целый чёртов год после рождения Давон. А ты всегда симпатичный на лицо, даже с этими щёчками. — С этого дня я занимаюсь спортом, — выносит себе приговор Юнги. И это действительно так, он выходит на утреннюю пробежку до завтрака, почему-то решая, что первый рабочий день на новой-старой должности нужно начинать с чего-то нестандартного. И завтракает он нежирной пищей в придачу, собираясь отслеживать количество употребляемых калорий. — Хорошего тебе первого рабочего дня, — Джису целует его в щеку, пока Давон ползает по нему обезьянкой и хватается за шею. — Спасибо, только сними её с меня… — Ты же знаешь, как она любит тебя. Ты, кстати, потом к себе на квартиру или к нам? — К себе, наверное. — А, ну, хорошо. Я всё равно хотела отвезти Давон к маме… Юнги в конечном итоге отказывается от галстука и надевает чёрную водолазку, его дорогие итальянские кожаные оксфорды издают тихий цокот при каждом шаге. Преподаватель Мин оставляет свою новенькую дорогую KIA на университетской парковке и до начала пары он берёт себе американо в кофейне, что расположилась недалеко от главного кампуса. Когда Юнги заходит в аудиторию-амфитеатр, студенты уже галдяще ждут встречи с новым преподавателем. Бедненькие; Юнги им не даст спуску. Он не чувствует себя нервно, скорее, он более чем владеет общим вниманием, прикованным к себе, поэтому под пристальными взорами он совершенно спокойно царапает своё имя мелом на доске. — Меня зовут Мин Юнги. Он толкает небольшую речь о том, кто он, и сообщает, что будет вести этот курс вместо основного преподавателя этой группы, который покинул университет по личным причинам. Именно поэтому Намджун так сильно упрашивал поскорее решить, сможет ли он занять эту должность, даже если на весьма короткий срок, чтобы просто закончить курс. — Заранее хочу предупредить, что я не люблю прогульщиков, и с ними мы на экзамене никак не найдём общий язык, я отправлю на пересдачу или даже повторный курс каждого, у кого не будет справки, оправдывающей вашу неявку на мои занятия или непосредственно на саму школьную практику. Юнги чувствует себя спокойно, даже немного безучастно. Его тон голоса ровный и бесстрастный, как и всегда. Ему нравится, когда студенты его уважают, когда держат себя и свою работу с ним в тонусе, но ему важно дать понять, что «лучшими корешами» они не станут. После Тэхёна Юнги вообще старается никак не взаимодействовать со своими студентами вне стен класса. Тэхён первый и последний. Тэхён единственный и такой один. — С первого раза я не смогу запомнить каждого… — он поправляет за тонкую оправу свои очки и ровняется в спине, после чего наконец садится на свой стул и берётся за журнал. Он начинает перечислять имена студентов по списку, сразу отмечая присутствующих чёрным паркером. Судя по их дрожащим голосам в ответ, эффект Юнги возымел, что нужно. И правильно. Если они хотят научиться чему-то, им лучше слушать Юнги. И для Юнги всё идёт гладко, пока взгляд не цепляется за з н а к о м о е имя, его имя. — Ким Тэх… — он запинается, не в силах прочитать последний слог, всё ещё надеясь, что ему показалось. Но кто-то из аудитории вслух произносит имя, которое Юнги запретил себе вспоминать за ненадобностью и неверием в то, что судьба способна свести их снова: — Тэхён. Юнги начинает искать среди студентов привычную каштановую чёлку, и почти не узнаёт в дерзко отозвавшемся парне своего маленького Тэхёна. Этому Тэхёну уже двадцать, он закончил школу, и сейчас у него русые волосы и более чем открытый взгляд. Юнги смотрит на него и как будто сквозь, потому что этого просто не может быть. Т э х ё н. Уже не тот маленький заплаканный мальчик, взирающий на него с сердечками в глазах. Уже более уверенный в себе, одевающийся на порядок раскованней, ведущий себя гораздо собранней. Юнги только по инерции повторяет его имя и возвращается к своему предмету, словно встреча со старым знакомым не всколыхнула в нём то, чего и вообще быть не должно. Они друг другу никто — и это правдивая истина. Юнги не удивлён, что Тэхён подходит к нему после пары, это было ожидаемо. Когда мальчик — нет, его уже таковым даже не назовёшь — оказывается рядом, у Юнги появляется возможность рассмотреть его поближе. Студент по имени Ким Тэхён выше его на полголовы, и от подростковой нескладности не осталось и следа: фигура юноши приобрела очаровательные, привлекательные формы и изгибы, оставив за собой нотки утончённости. Тэхён теперь русый и носит модные джинсы, что подчёркивают великолепную задницу. Он теперь почаще открывает лоб и не стесняется себя, потому что теперь его кожа чистая, имеет здоровый и очень даже опрятный вид. Юнги пытается посмотреть ему в глаза, увидеть, сколько огня там осталось, и узнать, сколько ему удалось потушить той самой ночью. — Здравствуй, хён, — у Тэхёна теперь сексуальный низкий голос, и он больше не выглядит так, словно сейчас в обморок бахнется от того, что Юнги всего лишь рядом. Он заговаривает к нему очень даже спокойно, сдержано. Сдержано и… И холодно. — Здравствуй, Тэхён, — холодом в ответ на холод. Как «минус» на «минус» даёт «плюс». Мальчишку окликают его сокурсники, вероятно, даже новые друзья, и Юнги рад, что мальчик сумел преодолеть порог социальной отстранённости, начав общаться с остальными с лёгкостью. — Да, секунду, — он обращается к друзьям, а затем снова возвращает всё своё внимание к Юнги. — Ты снова мой учитель, подумать только. Ты теперь в университете преподаёшь, это же то, чего ты хотел, верно? Нет. Юнги н и к о г д а не хотел преподавать. И Тэхёна снова он встречать не хотел. Но Юнги в своё время лгал мальчику о том, как для него было важно подняться вверх по карьерной лестнице, и этот миф нужно как-то поддерживать. — А ты теперь студент английской филологии, — он констатирует немного мрачным тоном. — Будущий учитель. — Выходит, что так… — Тэхён без труда дарит ему лёгкую улыбку, но она не похожа ни на одну из тех — широких-искренних, — что пять лет назад. Его снова нетерпеливо зовут, а Юнги не знает, чего ему хочется больше: замедлить этот момент или поскорее прокрутить его к концу. — Тебя ждут друзья, — преподаватель не отрывает от него глаз, немного переживая за то, что произойдёт, стоит их зрительному контакту разрушиться. — Знаю… — Тэхён растягивает единственное слово, как завороженный. Но всё же именно он и заканчивает это «нечто». — Ладно, увидимся, хён. — Да, Тэхён, — Юнги старается игнорировать тот факт, с какой глубиной в голосе мальчишка произносит это «хён». Это просто блядская тягучая топь. — Увидимся. Когда Тэхён выходит из аудитории и поправляет на плече лямку своей сумки, он ни разу не оглядывается на Юнги, хотя сам Юнги, словно под гипнозом, всё ещё ковыряет взглядом его спину. Он несколько раз моргает, когда Тэхёна уже и след простыл. Что это сейчас было?***
— Ты только, главное, не нервничай, хорошо? — выслушав рассказ Юнги внимательно, Джису пытается убедиться, что с Юнги действительно всё в порядке. В прошлый раз, когда её муж говорил ей о Тэхёне — ещё пять лет назад, — Юнги много пил, и это невозможно так просто выбросить из памяти. — А чего это я должен нервничать? — он спрашивает совершенно спокойно. — Я абсолютно адекватно воспринимаю факт того, что мы снова встретились. Это дико странно и неловко, но не является чем-то ненормальным. — Ты помнишь, что было в прошлый раз? Ты эмоционально выгорел в ту самую ночь. — Тем не менее, я в порядке, Джи. Прошло пять лет. Он изменился. Я изменился. То, что произошло, меня не волнует и не тревожит. Нам как-то придётся теперь работать вместе, и всё, что произошло, уже не повторится, я точно знаю. Женщина с увлечением подпирает подбородок маленькими кулаками, словно у этой истории ещё не завершён конец, и смотрит на Юнги так, как будто ждёт продолжения. — Что? — Расскажи мне, какой он теперь. — Зачем тебе? — Мне интересно же, ну! Это первый человек, о котором ты всегда говорил с каким-то особым запалом, Юнги. Юнги зычно цокает и закатывает глаза, но делает это только ради Джису. — Он вырос. В смысле, не просто избавился от остатков детских черт лица, но, типа, перегнал меня в росте на целые полголовы. У него теперь светлые волосы и более смелая позиция. Его уже не шатает и не потряхивает в моём присутствии, и разговаривали мы совершенно на равных. — Уже интригует… — Он красивый… Я предполагал, что он таким и вырастет, в принципе… — И что ты собираешься делать? — Джису придвигается поближе, не в силах скрыть своей лукавой улыбки. — М-м-м, ничего? Буду его учить. Буду грузить его больше остальных, потому что он знаком с моими методами, и не похоже, что он меня боится, а мне нужно быть авторитетным, и я не собираюсь делать его жизнь сладкой. Чего ты это так улыбаешься, а? — Да так, ничего… — Джису, я не влюбляюсь. Тэхён мне не был нужен ни тогда, когда был ещё не распустившимся бутоном, ни сейчас, когда он сияющая цветущая хризантема. Я серьёзно. Я же тебе говорил, мне это не нужно. Он просто снова мой ученик. — Я тебя услышала. — Мне всё равно не нравится то, как ты улыбаешься, — он бурчит себе в руку, одаривая супругу недовольным взглядом. — Мы с Тэхёном — никто друг другу. — Как скажешь, — женщина приподнимает свои ухоженные руки в жесте «сдаюсь» и больше не напирает с расспросами.***
На следующий день Юнги оставляет свою KIA на парковке на том же самом месте. На нём чёрное пальто, купленное ему Джису ещё в Лондоне, и отглаженные до стрелок зауженные брюки. Юнги всегда подступает к своему образу со вкусом, зная, что даже в двадцать пять на него можно засмотреться, несмотря на то, что для всего общества он является женатым человеком. Иногда он может позволить себе ночь с кем-то незначительным, кто по одному лишь его приличному и внушительному виду называет его «папочкой», что Юнги запрещает, в принципе не имея предрасположенности к daddy-кинку. Только у Давон есть право называть его «папочкой», не опошляя это ничем таким, и такой вариант «папочки» Юнги нравится даже больше. Юнги не врёт, когда говорит, что новая встреча с Тэхёном его не задевает, потому что так и есть. Он не вспоминал о мальчике — теперь уже молодом и красивом пареньке с русой чёлкой. Он не вспоминал о том дне, но уверен, что для таких результатов личностного развития Тэхёну пришлось немало переломать себя. Рабочий день для Юнги и начинается, в принципе, с Тэхёна. Вернее, с того, что он видит студента у университетской парковки целующимся с гипнотически очаровательной красоткой, талия которой даже уже, чем у Джису. У девчонки струящиеся длинные волосы цвета холодного блонда и глаза такие же — морозные, колкие на взгляд, всевидящие, всепоглощающие. Тэхён отрывается от неё немного робко, судорожно краснеет от того, что подмечает задержанный, но особо не фокусирующийся на их парочке взор Юнги. Для Юнги нет ничего удивительного в том, что у Тэхёна кто-то есть. Он не мог ожидать, что кто-то настолько красивый телом и душой мог остаться нецелованным к своим двадцати. Они ведут себя немного более открыто, чем принято в обществе: своё единство они показывают не просто милым переплетением пальцев, а сразу же глубокими поцелуями. Юнги не будет удивлён, если в постели она окажется немного более доминирующей над ним, вопреки тому, что именно он её имеет. От неё просто аура исходит такая — давящая, сильная, мощная. У Тэхёна под такой никогда особо не было шанса, и Юнги это знает не понаслышке. У него ведь самого — такая же. Ещё немного — и Тэхён прощается с девушкой, а сам уже торопливым шагом с небольшой улыбкой направляется к Юнги. — Хён! Доброе утро! — лёгкость умения держаться и то, как непринуждённо Тэхён порхает вокруг него, тут же бросается в глаза. Тэхён проделал титанический труд над собой по части умения вести себя достойно даже с людьми, типа Юнги. Юнги для себя подмечает нотки приобретённой легкомысленности, ненавязчивый флирт, окрылённую смелость и отсутствие скованности в любом его шаге. Мальчик взаправду распустился, и теперь берёт своё. — Привет, — Юнги резонирует отстранённо-холодным приветствием в ответ, приглаживая смоляные пряди на затылке. — Надеюсь, я не смутил тебя. Это была моя девушка. Теперь природа взаимодействия Тэхёна с той девчонкой становится более объяснимой, раз мальчишка называет её «своей». — Вовсе нет, — Юнги меланхолично пожимает плечами. — В свободное время ты волен делать то, что захочешь. Между ними повисает что-то натянуто-незримое, и хотя оба держатся превосходно, всё равно что-то ощущается не так. То ли воздух кажется более тяжелым, то ли ещё что, и это ничегошеньки не привносит к общему комфорту, но Юнги для себя решает, что жить можно. В конце концов, рядом с Тэхёном никогда не было просто, а знакомое чувство кажется более управляемым, чем раньше. Тэхён предлагает ему выпить с ним кофе и сразу же уверяет, что в отказе нет ничего плохого или обидного. Ему уже двадцать, у него есть девушка, и он прекрасно понимает слово «нет». И ч т о Ю н г и е м у б о л ь ш е н е н р а в и т с я. Тэхён безошибочно вспоминает, что Юнги — сторонник американо со сливками без сахара, поэтому угощает напитком хёна и спрашивает, не против ли он будет прогуляться до начала занятия по университетскому парку за небольшой попыткой коммуникации. — Отчего же? Можно и пройтись. Было бы глупо им обоим начать друг друга сторониться из-за того, что случилось пять лет назад. Им предстоит снова встречаться часто, поэтому будет проще хоть немного наладить контакт, что сильно вышел из строя и был практически утерян, потому что в ту ночь Юнги ушёл и не оставил Тэхёну даже свой номер. Он не оставил Тэхёну ничего, кроме разбитого сердца. Они прекрасно ходят вокруг да около, обсуждают юнгиеву стажировку в Англии, немного говорят о тэхеновой бабушке и его друзьях, и тогда Юнги узнаёт об их свадьбе. Смелый шаг как для тех, кто живёт в Корее. Здесь их брак не будет считаться легальным, но одно уже то, что они хотят узаконить их отношения официальным способом и провести церемонию, которую они будут помнить всю свою жизнь, уже заслуживает уважения. Они разговаривают о том, каким же образом Тэхён оказался здесь, а так же о составе преподавателей на кафедре английской филологии. Тэхён довольно открыто заявляет ему, что не боится Юнги, и что не ждёт от него никакой пощады в плане обучения. Они оба понимают, что с Тэхёна спрос будет двойным уже лишь потому, что и ожидания приумножились. Юнги же был тем, кто дал ему базу, кто поставил ему произношение и воспитал крепкий подход к обучению. Диалог, на первый взгляд, вяжется спицами самой простой и лёгкой вязкой, и со стороны ничего не показалось бы чем-то «не таким», но они оба знают лучше, знают больше, знают что-то, что всегда будет только между ними, только для них. — Я могу спросить у тебя, хён? Мне просто чисто интересно, не более. Юнги ожидал чего-то в этом роде, потому что прояснить и проговорить моменты той самой ночи необходимо им двоим, если они хотят спокойно двинуться дальше и работать друг с другом в нужном направлении без лишних препятствий прошлого. — О чём? — Юнги утилизирует свой стаканчик и переключает на Тэхёна свой прохладный взгляд. — Почему ты не сказал мне? Тогда, пять лет назад. Почему не предупредил, что у тебя закончилась практика, и исчез? Потому что было боязно. Боязно и непривычно. Потому что Тэхёну хотелось чего-то, чего у Юнги не было, чего он был дать ему не способен. Потому что Тэхён смотрел на него этими глазами с выстрелом навылет и желал любви, желал чувств, которых в Юнги не было. Юнги не выглядит так, словно этот вопрос его озадачил, привёл к конфузу, смятению. Для себя он уже давно знает нужный ответ, который стал единственной правдивой истиной, в которую он верил, поэтому повторить для Тэхёна то же самое ему не составляет труда. Он смотрит на Тэхёна внимательно, пытается что-то найти в глазах: отголоски былой боли, слёз, отчаяния, но мальчишка держится хорошо. Он держится так, словно или превосходно прячет это, или оно ему уже вовсе больше не болит. — Мы друг другу никто, Тэхён. Я не обязан перед тобой отчитываться. — Я тебя услышал хён, — студент только скомкано улыбается, получив желаемое, и Юнги пытается представить, сколько раз мальчишка задавался этим вопросом самостоятельно, сколько копался в себе и к каким выводам приходил, насколько они сбегаются с тем, что сейчас сказал ему Юнги. — Спасибо за честность, мне было это нужно, — и Тэхён так неправильно улыбается ему ещё шире. — Не беспокойся обо мне. Я же сказал, что больше ничего к тебе не чувствую. Всё хорошо, я больше не тот ранимый мальчик, которого ты помнишь. Это значительно делает всё проще для нас с тобой. У Юнги в горле отчего-то сухо. — Я рад, что мы это прояснили, — он откидывает со лба иссиня-чёрную чёлку и чуть поднимает голову, чтобы углубить связь зрительного контакта. — Надеюсь, мой ответ утолил твой интерес? — Полностью, хён.***
Юнги договаривается с Джису забрать Давон к себе на ночь. Для малышки у Юнги в квартире есть своя комната, хотя девочке куда больше нравится спать рядом с папой и большую часть времени проводить у аквариума во всю стену, в котором плавают карпы кои. Она может часами сидеть на полу и заворожено прислоняться к стеклу ладошками, наблюдая за тем, как рыбы копошатся себе в воде. — Давон, тебе пора спать… — Юнги пытается взять её на ручки, но девочка капризно отказывается подняться с пола и отправиться к себе. Юнги готовит ей ванночку, бережно взмыливает её мягкие волосы, пока девочка играется с уточками и щебечет что-то на своём, на детском. Джису собрала ей чистую одежду, несмотря на то, что у Юнги здесь тоже есть полный шкаф, который он иногда сам набивает по настроению и приступу особой, совершенно непонятной нежности. Давон любит на ночь банановое молоко и то, когда ей поют песни, в чём Юнги совершенно не спец. Поэтому песни он замещает сказками, которые читает ей на английском, с малых лет приучая девочку к другому языку. Она ничего, конечно, не понимает, но убаюкивается одними лишь звуками голоса отца. — Люблю тебя, папочка. Иногда Давон жмётся к нему так крепко, что почти норовит придушить. А ещё его большую кровать она любит больше той, которую установили в её комнате. Юнги усмехается и томно вздыхает. Забота о дочери даётся ему не без труда, но это всегда оставляет какое-то приятное послевкусие. Он всё ещё не любит детей, не любит водить свою малышку на детские площадки, не любит, когда спиногрызы орут, что-то канючат, закатывают истерику. Но Давон топит всего льды лишь для себя одной. Юнги спокойно лежит, стараясь не шевелиться. На нём тактильно раскинулось детское тело, тихонько-тихонько дыша в сладкой дрёме ему в плечо, но обстоятельства заставляют его максимально осторожно сдвинуть с себя хотя бы крохотную ручку, которую Давон всё равно вернёт обратно, но Юнги хотя бы успеет схватиться за сотовый, что лежит на прикроватной тумбочке, и прочесть поступившее сообщение. Номер «Неизвестен», но Юнги понимает, кому он принадлежит, тут же. Лишь по форме обращения, которую использовал к нему Тэхён. Ведь только Тэхён и зовёт его «хёном», все остальные либо «Юнги-ши», либо «сонсэним Мин». Тэхён пишет много, с маленькой буквы, и из всего количества слов Юнги улавливает только про вопросы о практике. Студент спрашивает о том, в каком формате Юнги принимает план урока, и преподаватель отвечает, что печатный вариант будет несомненно лучше письменного. Он помнит почерк Тэхёна и хорошо в нём разбирается, но это не значит, что он сможет разобрать почерки остальных. — Этот мальчишка… — Юнги раздражённо цедит шёпотом. Тэхён успевает с ним попрощаться и пожелать ему спокойной ночи, как вспоминает о том, что у него всё ещё есть вопросы. Юнги делает глубокий вдох и медленно выдыхает; почему-то у него возникает чувство, что он ещё успеет намучиться с Тэхёном. Студент берёт у Юнги разрешение на небольшую импровизацию во время школьной практики и просит у учителя не снимать баллы за то, если попытки увенчаются крахом. В конечном итоге он всё же прощается с Юнги и на этот раз уже больше ничего не пишет. Чтобы не потревожить Давон, Юнги просто откидывает свой сотовый куда-то в подушки, несколько мгновений спустя шепча «доброй ночи, Тэхён», словно у мальчишки есть возможность его услышать.***
Юнги не знает, зачем интересуется его успеваемостью, его результатами. Он проводит ненавязчивую беседу с каждым знакомым ему преподавателем, который хоть что-то ведёт у Тэхёна, и понимает, что мальчишкой довольны все. И дело тут не в том, как красиво студент теперь умеет строить глазки, не в том, что он восхитительно льстит и хорошо чувствует соответствующе точки людской натуры, на которые можно надавить. Тэхён старается изо всех сил, у него талант к этому делу, и обучением он по-настоящему горит. Это взращивает в Юнги странное, нежеланное и непризнанное чувство гордости. Мальчик пошёл по его стопам, и делает невероятные успехи. Он один из лучших на потоке, по словам Хосока, что хвалит парнишку за развитые способности к критическому и аналитическому мышлению. — Это же он, да? — выражает свою догадку Намджун, когда на кафедре остаются только они двое. — Не понимаю, о чём ты, — Юнги только невозмутимо ведёт плечом. Намджун подсаживается ближе, взъерошивает свои волосы и терпеливо ждёт, пока его коллега отложит в сторону свою методичку. Но Юнги делает вид, что Намджуна здесь нет, и принимается вчитываться в строчки ещё более интенсивно. — Это тот самый мальчик, что и пять лет назад… Это Ким Тэхён, верно? — Я всё ещё не понимаю, о чём ты. — И как я раньше не понял? У него твоя тактика обучения, твой стиль восприятия информации… Я не дурачок, Юнги. Это же тот мальчик, верно? Это Тэхён? — И что с того? — А то, что ты о нём волнуешься. Юнги едва ли не подскакивает от внезапности собственного смеха. — Не делай вид, что это не так. Сокджин-ши мне рассказал, как вы с ним беседовали о делах Тэхёна и обсуждали стажировку, которую можно было бы мальчику предложить. Он тебя беспокоит. — Он заноза в заднице, — монотонно отвечает Юнги, лишь бы только от него отстали. — Он беспокоит тебя не в том смысле. Тебя интересуют его успехи… — Я многое в него вложил, просто стало немного интересно, как он распорядился той базой, которую я ему дал. И всё. — И? — Намджун иногда так напоминает ему Джису. Умеет прикопаться так, что и деться некуда. — И что ты думаешь о нём? — Ничего. Я не думаю о нём. У меня есть заботы поважней, Джун. — Тогда я скажу от себя, что Тэхён — очень перспективный малый, и если он распорядится своим будущим правильно, он добьётся высот. То, что о нём говорят другие — правда. Он очень способный мальчик. Умный, смышлёный, смекалистый и покладистый. И часть этого — твоя заслуга. Юнги не замечает, как начинает часто моргать. Намджун так сильно хвалит Тэхёна, словно он хвалит самого Юнги. И Юнги становится приятно. Приятно за этого чёртового мальчишку. Приятно за себя. Приятно за то, что нелюбимая работа даёт свои плоды в плане поважней финансового. Юнги действительно чему-то кого-то научил. Юнги привил любовь, даже если сам не любит. — П-правда? — негромко уточняет он с придыханием. — Правда, Юнги.***
В следующий раз, когда Юнги пересекается с Тэхёном, у мальчишки практически выходит заставить преподавателя Мин задохнуться. Начиная от напористости в действиях и словах и заканчивая тем, как Тэхён одет. Студент поджидает его у аудитории, с кофе в руках. Атласная рубашка с несколькими расстёгнутыми пуговками специально никак не скрывает отметки на острых ключицах, что красиво расположились на медовой коже. На нём джинсы — просто пиздец. В них видно больше кожи, чем нужно, и они подчёркивают привлекательную задницу так, как никогда. — Т-Тэхён? — Юнги хочется ударить себя за то, насколько слабым кажется свой же голос. — А почему так не уверенно, хён? Я тебя напугал? Юнги инстинктивно прослеживает то, как мальчишка ерошит свои светлые волосы. Вопреки тому, что они вытравлены краской, Юнги думает о том, насколько мягкими на ощупь они могут оказаться. — Нет, — Юнги достаточно быстро приходит в себя от секундного помутнения. — Для того, чтобы меня испугать, нужно сильно постараться. — Я принёс тебе кофе. Пусть хотя бы он останется нашей традицией, ладно? Тэхён игривый и грациозный, и кажется, будто прямо сейчас его не притормозишь ничем. Он действует так уверенно и решительно, что Юнги практически лишается дара речи, будучи вообще не привыкшим к т а к о м у Тэхёну, начиная от поведения, заканчивая одеждой на нём. — Я… Я недавно уже выпил, — он бросает в карман ключ, которым закрыл аудиторию, и поднимает голову на Тэхёна, стараясь выровняться в спине так, чтобы разница в их росте казалась максимально не ощутимой. — О, я вижу, — Тэхён издаёт очаровательный, почти детский смешок и тянется к своим губам, как будто отзеркаливает юнгиевы. — У тебя тут остатки, хён. Юнги торопливо утирается тыльной стороной ладони, понимая, что это, должно быть, фиаско — вести лекцию для второго курса по педагогике в таком виде. — Всё? — Нет, хён, ещё вот тут немного… Нет, не тут… П-позволь помочь… И подушечки тэхёновых красивых длинных пальцев с изящными лунками ногтей касаются краешка рта Юнги, обжигая своим прикосновением. Парень явно наслаждается тем, что позволяет себе прикоснуться даже к большему участку кожи, чем должен, самую малость цепляясь именно за тоненькие губы. Но это ещё не всё, что вызывает в Юнги крайнее возмущение: после этого Тэхён подносит эти пальцы к своим приоткрытыми губам и втапливает между ними подушечки, чтобы слизать остатки кофе. И Юнги ловит себя на мысли, что это пиздец. Что он тупо смотрит на зажатую меж зубами фалангу среднего пальца у Тэхёна во рту, и его незримо начинает крыть от чего-то ранее не испытываемого по отношению к мальчику, что в его памяти всегда был худощавым, прыщавым, зажатым, с этими огромными глазами с два VY Большого Пса из-под каштановой чёлки. В восприятии Юнги резко создаётся когнитивный диссонанс. «Тот Тэхён» VS «Этот Тэхён». — Ладно, хён. Я пойду, а то у меня сейчас английский. Ещё увидимся, — Тэхён с театральным лоском улыбается ему по-голливудски и спокойно пятится назад. — О, и твой кофе. Пей осторожней, хорошо? Тэхён не оглядывается, когда уходит. Опять. И только сейчас Юнги понимает, что всё это — какая-то игра, правил которой он не совсем знает, но уже начинает понимать примерно, что к чему. У Тэхёна игривое настроение что-то ему доказать. Что он взрослый, что он сексапильный, заводной, более чем привлекательный, что привлечь внимание он может не только умом, но и телом, которое у него, несомненно — искусство. Что ж. Юнги знает лучше, как этому противостоять. Как не дать себя обмануть и ввести в заблуждение. И если Тэхён так хочет провести этот спарринг, пусть готовится к проигрышу, потому что Юнги не сдастся. Потому что Юнги — скала. Он лёд на Антарктиде. Такой же вечный и такой же неприступно холодный.***
Тэхён разжигает в нём больше агрессии, будит не самое приятное и приемлемое тем, как себя ведёт, как разговаривает, как одевается. Он отчасти переквалифицировался из «хорошего мальчика», послушного, порядочного, в «плохого», дрянного и хулиганистого. Но с п р а в и л ь н ы м и людьми он всё такой же — всё такой же честный, открытый, нежный и хороший. И один из таких людей — тэхёнов парень. Юнги застаёт их очень неожиданным для всех образом, даже для самого Тэхёна, который как-то мог бы перекрутить наличие у себя ещё одного партнёра на свой лад, чтобы вызвать в Юнги что-то типа ожидаемой ревности. Юнги не удивляет то, что Тэхён не довольствуется лишь девушкой, а берёт от жизни всё. В свои двадцать он и сам всячески чудил, конечно, поэтому он не в праве судить мальчишку за встречи сразу с двумя людьми. Но бесит и вымораживает Юнги тут другое. Тэхён и его пацан (вот именно этот — «пацан», и никак иначе) устраивают жаркую сессию прямиком в пустом коридоре университета на подоконнике. Юнги замечает Тэхёна зажатым, но совершенно не отпирающимся — значит, получающим кайф от того, что кто-то вот так сально смотрит на него и горячо трогает за бедро. Юнги почти живо представляется эта парочка в постели, и у Тэхёна в ней явно не ведущая роль. Он старается мыслить трезво, и природный холод здорово студит мысли. Тэхён отрывается от своего пацана почти резко, почти голодно, но очень смущённо, словно был совершенно не готов поделиться этим знанием с Юнги. Отсюда вывод, что он больше не любит казаться перед Юнги слабым, уязвимым, нежным маленьким мальчиком, который д о с и х п о р живёт у него где-то внутри. И именно тот нежный мальчик однажды станет для Юнги ближе всего на свете. Ближе, чем этот, разнузданный, с разведёнными коленями, дерзко реагирующий на взгляд. Юнги для себя приходит к не нужной мысли, что ему не нравится. Ему не нравится, когда Тэхёна так касаются. Ему не нравится сама эта мысль, ей совершенно не место. Он старается выкинуть её из головы и холодно поправляет очки, собираясь прочитать молодым людям лекцию о порядочности, потому что их поведение выходит за любые рамки. И пусть не оправдываются тем, что влюблены. Чтобы любить, не нужно делать это наглядно для всех. К тому же, Юнги знает, как для Тэхёна выглядит любовь. Он смотрит мальчишке в глаза с маленькой родинкой под веком, и не видит там того, что видел однажды по отношению к себе. Юнги самую малость хмурится, начиная подмечать незначительные схожие детали в избранниках Тэхёна. А придя домой и пристально рассмотрев себя в зеркале, он поймёт, что они и вовсе чем-то схожи с ним. Внешность довольно нетипичная, разная, но из общего — ледяной, нечитаемый взгляд и манера давить морально. Тэхёну нравится, когда его загоняют в угол ментально, когда сжигают одним лишь взором. Разве Юнги на него так смотрел? Так, по мнению Тэхёна, Юнги на него смотрел? Преподавателю не нравится пренебрежительный тон тэхёнового пацана. Он не кланяется, когда уходит, но что-то осторожно спрашивает у Тэхёна укромным и почти ласкательно-нежным голосом, словно для него действительно важно всё, что происходит между ним с Тэ. Когда они остаются одни, Тэхён немного зажимается под натиском юнгиевых маленьких глаз, но это не заставляет его хоть на секунду ослабить оборону в словах и сделать голос сиплым. — Почему ты смотришь на меня так, словно мы осквернили эти святые стенки, хён? Мы всего лишь целовались, — Тэхён сползает с подоконника и задействует руки, дабы привести себя в божеский вид, приемлемый для публики. — Почему тебя перекосило от увиденного? Был обо мне другого мнения? У Юнги не было мнения вообще на этот счёт, нужно сказать. Он не собирается отчитывать Тэхёна за то, что он предпочитает нежиться в объятиях двоих людей сразу. Но когда это происходит в местах массового скопления… Это уже другой вопрос, который подлежит изучению. — Меня волнует не то, с кем ты. — Ах, ну да, тебя волнует только обучение, — Тэхён раздражительно огрызается. — Хён, ты вообще живой? Можно подумать, ты сам в двадцать лет не был влюблён. Или был, но в свой английский. В Юнги начинает что-то медленно закипать. Интересно, стоит ли поправить Тэхёна и сказать, что Юнги никогда не был влюблён? Никогда не испытывал ни к кому сильных чувств? — Во-первых, — он понижает тон голоса и уже звучит более сурово, наблюдая за тем, какой эффект это произведёт на Тэхёна, — сбавь гонор. Я тебе не дружок, на которого ты можешь взъесться за то, что тебе не перепало. Во-вторых, не говори о том, чего не знаешь, ты едва ли знал меня двадцатилетним. А в-третьих, у тебя скоро экзамены и школьная практика, и на твоём месте я провёл бы свободное время с умом. И, да, больше не целуйся с мальчиками в университетских стенках, Тэхён. Между ними завязывается нешуточный спор, и со стороны Тэхёна каждая новая реплика становится всё более громкой. Он по-вредному дует губы, когда Юнги холодно напоминает ему их старую игру, в которой Юнги спрашивал у него всё, что хотел и в любом порядке, думая о том, насколько она была бы применима на сегодняшний день. — Ты же на своё будущее работаешь, чёрт возьми. А быть учителем — это очень сложно. Это сложнее, чем ты можешь себе представить. — Прекрати разговаривать со мной, как с маленьким, я не ребёнок! И Юнги это видит лишь визуально. — Наличие сексуальной жизни ещё не показатель того, что ты полностью сформированный ум, готовый к взрослой жизни. — Не учи меня! — Тэхён озлобленно шипит. — Ты мне не отец! Ты мне никто! И Юнги не должен с этим спорить, потому что это так. Они — никто друг другу. Тогда почему что-то в эту секунду желает открыть рот и выпалить что-то в оппозицию? Он почти жалеет, что продолжает тему с тэхёновым отцом и спрашивает у мальчишки, как он думает, гордился ли бы им его отец. Юнги становится невероятно мягким в своём тоне, а всё потому, что Тэхён стреляет в него такой болезненной молнией, что аж искры сыплются лиловые. У Тэхёна такой взгляд при упоминании его родителей — Юнги даже становится тоскливо от сказанного, потому что смог сразить Тэхёна его самой опасной и самой сильной слабостью, которую поклялся себе никогда не использовать против мальчика. По лицу Тэхёна видно: к миру с самим собой и тому, что у него нет родителей, он шёл долго и тяжко, а может, и не дошёл ещё вообще. Поэтому Юнги опускает ему свою руку на плечо — он помнит, Тэхён успокаивается под этим жестом. Вот только этого было достаточно тому маленькому плаксивому мальчику с каштановой чёлкой, а нынешнему Тэхёну простой руки у себя на плече будет маловато. — Прости, — Юнги роняет тихое извинение и далее произносит то, что, может, и не имеет в виду. Он не хочет это делать, не хочет, но… — Я просто… Просто хочу помочь. Вот просто: какого чёрта? — Мне не нужна твоя помощь, хён, — Тэхён сбрасывает с себя его руку без сомнений. — Во всём, что не касается обучения. Мне уже не пятнадцать, я говорил, и я больше не ребёнок. Для того, чтобы иметь право читать мне нотации и думать, что ты как-то влияешь на мою жизнь, тебе не нужно было тогда меня бросать. Мог бы просто сказать мне, почему мы не могли быть вместе. Я не глупый, я бы понял. Мог бы просто оставаться мне другом. — Тэхён… — Увидимся на паре, учитель Мин, — Тэхён издаёт холодно. — Надеюсь, наши внеклассные препирательства никак не отразятся на качестве обучения. Юнги тяжко, но тихо вздыхает. — Никак.***
Тэхён пытается действовать ему на нервы и присылает на проверку план урока, состряпанный на «отъебись». Юнги решает играть по его правилам и зверски цепляется к любой мелочи, заставляя переделывать всё заново. Ему думается, что Тэхён уже и не рад, когда количество исправлений плана достигает семнадцатого раза. Надо же, а Юнги только начал входить во вкус его задирать, лидируя в его же игре. На последнее его сообщение Тэхён больше не отвечает, он уже, вероятно, лёг спать, и хоть Юнги пафосно вносит новые коррективы в план студента снова, последняя версия выглядит более-менее. Этим утром Юнги отвозит Давон в садик, а затем едет к школе, в которой у его студентов с сегодняшнего дня начнётся практика. Желая досадить Тэхёну так, чтобы мальчик от него отстал, он специально выбирает его первой жертвой, к которой он придёт на урок. И Юнги сам себе гаденько улыбается: Тэхён опаздывает, уже понижает свою репутацию в глазах. Юнги смотрит на дорогие часы у себя на запястье — подарок от родителей Джису на годовщину свадьбы — и отбивает от земли небольшой мотивчик носком итальянских туфель. Тэхёна к школе подбрасывают, и вид у него, мягко говоря, не очень. Их утро начинается с обмена колкостей и того, что Юнги приказным тоном велит ему подойти. Мальчик слушается, что вызывает удивление, и уже через несколько мгновений у Юнги появляется охуенная возможность пригладить Тэхёну торчащие пряди волос, и что-то внутри дёргается — блять. Они действительно мягкие. Такие… Такие мягкие… Юнги быстро теряет небольшой восторг от ощущений, когда наконец замечает, ч т о Тэхён напялил этим днём. — Погоди… Ты пришёл на школьную практику в этом?! В чёртовых малиновых штанах с рваными коленями и безобразной футболке, которая вовсе не скрывает те места, которые должны скромно быть спрятаны от глаз подальше. Тэхён вовсе не стыдится того, что вся его шея и ключицы испещрены отметинами-фиалками. Юнги догадывается, что для Тэхёна было важней нормальной подготовки к первому его уроку. Возможно, он и опоздал сейчас потому, что утром его ждало продолжение. Интересно, кто это его так? Чеён? Минхо? — Что не так? — Тэхён только раскрывает пошире глаза и непонимающе качает головой. — Нет, ты надо мной издеваешься? За дурака меня держишь? — Я искренне не понимаю, о чём ты, хён. Да? — Ты… Ты в школу к детям идёшь, а не в клуб! Что ты напялил? — Что нравится, то и напялил! — Тэхён бурчит обижено. — Ты в двадцать лет похожие шмотки носил, кстати. Юнги сейчас просто взорвётся от злости. — Но я не надевал это на уроки, которые вёл! — он выпаливает высоким тоном. Он прикусывает губу и торопливо прикидывает, что ему делать, потому что нельзя Тэхёна представить классу вот таким. Он без слов отпихивает с дороги мальчишку, направляясь к багажнику своей машины, и снимает с себя дорогой и качественный пиджак от Zara. — Надевай. — Что?.. — Тэхён перед ним резко теряется, робко перенимая пиджак в руки. — Я не могу позволить тебе явиться перед детьми вот таким. Поэтому надевай, я сказал. Юнги понятия не имеет, каким таким образом его пиджак приходится Тэхёну по фигуре, может, только малость коротки рукава. Тэхён любит носить просторные вещи, что делают его визуально шире и больше, но сам он телом, оказывается, такой же, как и Юнги. Преподаватель дополняет его образ шарфом, чтобы мальчишка смог им прикрыть свою чёртову длинную шею, а затем под прессингующим взором сопровождает до класса. Наконец Тэхён готовится к уроку, пока Юнги имеет несколько слов с милой старенькой учительницей, оговаривая парочку деталей. Он занимает место на задней парте и ищет в своём кожаном стильном пенале пишущую ручку, среди которых находится та самая, пресловутая красная, что пахнет клубникой. Тэхен с самого начала немного теряется, волнуется, собирается с мыслями, а затем сражает Юнги наповал тем, насколько всё это льётся из мальчишки откуда-то из глубины. Он хорошо взаимодействует с классом. Он сам по себе очень даже хорош как для того, кто только во всём этом пробует себя, но Тэхёну это знать сейчас не нужно. Ему нельзя расслабляться, если он хочет добиться лучших результатов. Его нельзя задабривать, подбадривать, дарить ему чувство гордости. Это только начало, а в начале булки расслаблять нельзя. Поэтому Юнги его не хвалит в конце урока. Юнги жестко указывает на его ошибки, не испытывая жалости к тому, как Тэхён никнет от каждого «ты не». — Хён… — Тэхён позволяет себе перебить его, потому что грузность приговора начинает давить слишком сильно куда-то на гортань. — Я тебя понял. Хватит. Ты гробишь мою самооценку. — Не гроблю, а учу, — заявляет ему Юнги важным тоном, а затем снова смотрит на свои часы: пора ему на урок к другому студенту. У Тэхёна в глазах — всё ещё проблески надежды. — И это… Что мне делать с твоим пиджаком и шарфом? Я не могу их забрать себе, как тот свитер… Это неправильно… Юнги прикусывает губу, но весь его лик не меняет общей суровости. — Сдашь пиджак в химчистку и отдашь вместе с шарфом. — Понял, хён.***
Юнги сидит себе на кафедре и никого не трогает, изредка обменивается сообщениями с Джису, но в основном пролистывает методичку. Намджун обитает в своём уголке и что-то печатает на рабочем ноутбуке, когда через двери к ним в помещение протискивается физиономия Тэхёна. У Юнги есть пара минут на смирение с тем, что их ждёт новая встреча, пока мальчишку задерживает внезапно разболтавшийся с ним Сокджин. Он немного удивлён тем, что мальчику нужен не он, а Намджун, но ничто в его образе ни капельки не выказывает чувства внутреннего смятения. Он всё так же спокойно листает методичку, но почти ошарашено уставляется на то, в чём сегодня решил перед ним появиться противный студент. В последнее время Тэхён очень даже любит приодеться, но сегодня он просто бьёт, блять, все рекорды. Джинсы с низкой посадкой ниже проступающих тазовых костей… Свитер… Ебать, это же… Он облагородил старый свитер Юнги так, что его практически не узнать: подкатанные рукава, широкая горловина приоткрывает вид на углубление одной ключицы… Он вертится у стола Намджуна с намерением исправить последнюю свою оценку и получить лишь высший результат, и ради этого он, похоже, даже готов либо на коленки опуститься, либо их раздвинуть. Он очень умело отставляет свой зад на обозрение Юнги, и Намджун, уже догадываясь, в чём дело, дарит Юнги только незамысловатую, но многозначительную улыбку. Тэхён ярко бросается в глаза и нарывается. Он хочет добиться от Юнги желания? Что ж, он его добился. Он добился животного желания выдолбить из этой непослушной головы всё, что можно. Будь они здесь одни, Юнги бы дал ему это. Он бы перегнул его через стол и выдрал бы до чёртовых слюней на собственном рабочем месте. Он бы поимел его в пустой аудитории, пока Тэхён бы читал на память стихи Фроста заикающимся сбивчивым голосом. Тэхён превосходно будит желание. Желание и ещё кучу всего, чего Юнги ощущать вообще н е х о ч е т. Но затем Тэхёну снова понадобится то, о чём его слёзно умолял пятнадцатилетний мальчик — ч у в с т в а. А Юнги ему дать это не способен, не может. У него такого нет. — Я могу сделать что угодно. Надо же, какой способный мальчик… — Кхм, — Юнги громко кряхтит с собственного места, отмечая то, как изящно Тэхён заправляет руку в задний карман джинсов. Блять, а ноги у него когда-то заканчиваются? Какого чёрта они такие длинные? Юнги отвлекается на сообщение от Джису. Его жена написывает быстро и тот текст, от которого у Юнги кровь стынет в жилах. Она говорит ему, что ей звонили из садика, и сказали, что какой-то мужик всё пытается добраться до Давон, называя себя её отцом. Джонхён. Пиздец. Юнги громко захлопывает учебник и торопливо собирает свои вещи, привлекая внимание своего коллеги и студента, что немного напрягается от недоумения. — Всё в порядке? — Намджун взволнованно поднимает на него взгляд из-под очков, сопровождая глазами Юнги в пальто аж до двери. Нет, не в порядке. У Юнги аж подгорает, но он вынужден держаться холодно. Потому что здесь Тэхён. А при Тэхёне он не может позволить себе рассказать о том, что случилось. — Да, — он колко молвит и сразу же врезается в немного беззащитного студента ледяным взглядом. Намджун смотрит на Юнги так, словно ещё обещает себе уточнить о случившемся, понимая, что этот разговор, должно быть не для тэхёновых ушей. Пока Юнги ведёт машину, он пытается не паниковать и ставит звонок с Джису на громкоговоритель. Он более чем уверен, что охрана садика, который позволить себе могут не многие, не пропустила бы Джонхёна к Давон, и этим он успокаивает Джису, которая едет в то же место на такси и ревёт ему в трубку. Юнги наконец воплотит давнюю мечту оторвать Джонхёну голову. У Джису ушли не месяцы. У неё ушли годы на то, чтобы научиться жить после его предательства. А сейчас он заявляет права на Давон? Хрен он её получит. Это дочь Юнги, блять. Джонхён выглядит откровенно плохо. Он выглядит потрёпанным жизнью, погрязшим в проблемах и наверняка нуждающимся не просто в помощи, но и в деньгах. С этим он на Джису и набрасывается, крепко-крепко впивается в её трясущиеся плечи и признаётся ей в любви, и только после того, как Юнги оттаскивает его от неё, он раскрывает свои истинные мотивы: — Мне нужны деньги! И ты мне их дашь! Или в один день ты не увидишь её! Это моя дочь! Юнги бьёт его по лицу, ощущая облегчение. — Если я ещё раз хоть раз услышу о тебе, я тебя урою, нахер, тебе понятно? — он прижимает Джонхёна к земле, пока Джису опускается на асфальт на каблуках, не в силах сдержать истерику. Очень не к стати к ним выводят Давон, что счастливо бежит к Юнги в первую же очередь. Джису успевает взять её за руку, но это делает и Джонхён, чья хватка причиняет девочке боль и доводит её до слёз. Полиция приезжает очень скоро, и, наверное, только это останавливает Юнги от убийства. Джонхён уже давно в розыске как копами, так и главами «преступного мира» Сеула, которым он много задолжал. — Давон всё равно моя дочь! — он вопит из полицейской машины, будучи скрученным на заднем сидении. — Да рот закрой! Она никогда не была твоей! Девочка испуганно прижимается к ноге Юнги и просится к нему на руки. — Папочка! — Всё хорошо, маленькая моя. Этот дядя тебя больше не обидит. Никогда. Я никогда и никому не позволю сделать тебе больно. Тебе или твоей маме. Полиция позволяет ему «два слова» с Джонхёном. — Говорят, ты сядешь надолго, — Юнги не злорадствует, он констатирует факт. — Но если ты выйдешь, я сделаю так, что потом тебя никто и никогда не найдёт, ты меня услышал? — он понижает голос, заговаривая с ним угрожающим тоном. — Попробуй только дыхнуть в сторону моей жены или дочери — и моё лицо будет последним, что ты увидишь, Джонхён. — А ты хорошо устроился, Юнги… Подобрал то, что было моим… Тебе к лицу авторитетность… Передавай от меня привет своей поломанной жене и нашей славной дочери, — он лишь ухмыляется, нагловато смеясь. — О, а ещё своему студентику-парнишке, тому, с симпатичной мордочкой и упругой задницей, которого ты, наверняка, сладенько потрахиваешь, пидор. Глаза Юнги округляются от потрясения. Он говорит… Он говорит о Тэхёне? Юнги и сам успокаивается только тогда, когда полицейские увозят его в участок. Он разговаривает с Джису и настаивает на том, чтобы к чёрту отменить всё и поехать с ней домой, на что она ему перечит со словами, что с ней всё в порядке, а у него важные пары. Она решает увезти Давон домой и обещает, что с ними всё будет хорошо, прося Юнги в эту ночь поехать не к себе, а в их общую квартиру. Юнги мелко потряхивает всю пару, что он должен вести, и выложенный материал кажется ему немного сумбурным. Через пару дней им, конечно, позвонят из полиции и скажут, что им удалось разговорить Джонхёна до признания в слежке за всеми членами их семьи. У Джонхёна в квартире нашлось расписание посещения садика Давон, график работы Джису и даже перечень всех пар, которые ведёт Юнги с указанными часами. У него так же нашлось несколько фотографий, сделанных без ведома, украдкой. На них Давон на детской площадке, Джису в окне своего кабинета в офисе и Юнги, пьющий кофе с Тэхёном. Перед полицией он выгородит мальчика тем, что это просто его студент, случайно попавший в кадр. Юнги под конец рабочего дня тяжко дошатывается до машины и ничего более не хочет, чем вернуться к Джису и дочери. Он обещает Намджуну рассказать о случившемся пятничным вечером за стаканчиком чего покрепче, потому что ему самому нужно время, чтобы всё переварить. Он немного тормозит себя, когда замечает Тэхёна и его девушку на парковке, и непонятно зачем принимается копаться в машине более медленно, чем обычно, чтобы урвать для себя обрывки их диалога. Юнги проходится пальцами по выбритым висками и затылку и вскидывает плечами в твидовом пальто. Он немного перекладывает другим образом вещи в своём багажнике, когда слышит, как они заговаривают о юнгиевом свитере на Тэхёне. И девчонка просит у него этот свитер. Она просит у него свитер Юнги у самого Юнги на глазах. Преподаватель старается быть менее очевидным, но не отказывает себе в кратком зрительном контакте с мальчишкой, что гладит его эго. Потому что он знает. Тэхён не сподобится. Тэхён не посмеет. И он не отдаёт, защищая что-то от Юнги для самого себя. Защищая то, что ему всё ещё безмерно дорого. — Не могу… Юнги думает, что это пиздец, когда его пробивает на довольную улыбку, пока он садится за руль. Это пиздец, потому что тэхёнова девушка смотрит чётко на Юнги и как будто что-то понимает для себя. Это пиздец, потому что Юнги по-неправильному приятно от факта, что Тэхён от него не отказался. Это пиздец, потому что с этой уставшей, но довольной улыбкой он едет домой, надеясь, что это будет хорошим завершением блядски сложного, сумасшедшего дня. Но судьба полна сюрпризов. А Тэхён… А Тэхён полон боли.***
Юнги тихонько сидит на кухне за ноутбуком, чтобы никому не мешать. Он обновляет свою почту каждую чёртову минуту, потому что план завтрашнего урока ему успели прислать все, кроме Тэхёна. Одиннадцать часов вечера, да что он себе позволяет? Лучше бы ему скинуть этот несчастный план в ближайшие пять минут, потому что у Юнги был очень, очень, ну вот просто очень тяжёлый день, и играться он с мальчишкой не намерен. — Почему ты не ложишься? — тихим голосом с ним заговаривает Джису, что выходит из своей спальни к нему в шёлковом халате. — Это Тэхён… Он не прислал мне план урока на завтра. — А мальчик точно знает, как вывести тебя на чувства. Хотя бы на ту же злость. — Если он не скинет мне план через десять минут, я на полном серьёзе влеплю ему неуд, — Юнги меланхолично поправляет очки на маленькой переносице и снова кликает курсором мышки по значку обновления: почтовый ящик пуст. — Может, у него что-то случилось? — Для этого он мог бы мне написать. Джису направляется к холодильнику и извлекает из него молоко. — Ты тоже можешь ему написать, чтобы точно проверить. — Это он должен быть инициативным, а не я, — Юнги ворчит неодобрительно, но всё же следует совету жены и берётся за свой сотовый. — Вот он как раз и инициативный, Юнги, а не ты, — Джису многозначительно кивает ему, делая небольшой глоток холодного молока. Юнги отказывается её понимать и спорить с ней. Он просто набирает в лёгкие воздух принимается писать студенту несколько сообщений, в которых взаправду угрожает мальчишке неудом. И Юнги уже откладывает свой телефон в сторону, думая, что ответ всё равно быстрым не будет, но вот он уже вибрирует у него в руке. Тэхён, по привычке, пишет много, пишет коряво, впопыхах. Пишет так, словно сел на экран задницей, напечатав рандомный текст, потому что пьян. Юнги только стискивает челюсть, поднимаясь на ноги немного резко. — Ты чего? — Джису не сводит с него недоумённого взора, но Юнги игнорирует её вопрос, потому что пальцы уже набирают тэхёнов номер. — Сука, — он шёпотом ругается, потому что Тэхён предусмотрительно не берёт трубку. — Юнги? — Ну давай, возьми же… — он не замечает, как его пульс начинает подскакивать. Тэхён отвечает ему лишь с третьего раза, и в ушную раковину Юнги тут же врезается приглушённая музыка. У мальчишки заплетается язык, что делает для Юнги затруднительным разобрать поступающую речь. — Ты в своём уме? У тебя завтра контрольный урок! А ты по клубам ходишь? — учитель Мин шипит ему в трубку. — Потише, — Джису хватает его за запястье и укоризненно качает головой. — Давон спит. Разбудишь. — Где ты? Скажи мне, — он делает паузу, выслушивая невнятный ответ. — Не глупи, Тэхён. Скажи мне, где ты. Тэхён. Тэхён начинает томно дышать в микрофон и силится поскорее закончить их разговор, так и не называя ему своё местоположение. — Тэхён, не смей! Тэхён! Но с той стороны уже раздаются гудки. Джису бегает по его лицу взволнованным взглядом, отпускает его руку. Юнги сутулит спину и упирается в бортики спинки стула, за которым сидел. Когда он звонит Тэхёну снова, он всякий раз натыкается на неудачу, поэтому пробует достучаться до мальчишки сообщениями, снова. Юнги не кажется, что Тэхён бы стал рисковать всем, чтобы просто его позлить. Ему не кажется, что он настолько отбитый, чтобы сознательно пропустить финальный урок с собственной практики, которую вёл с удовольствием. Это не похоже на Тэхёна, который хочет преподавать. За всем этим скрывается что-то более сильное, более пугающее, и это действует на Юнги так, как ему вовсе не хочется. Этот мальчик шевелит в нём самую основу. Самый фундамент. Этот мальчик волнует его так этой ночью, что у него просто нет слов. Этот мальчик — причина его сердечного приступа, не иначе. — Юнги? — робко переспрашивает Джису. — Что ты будешь делать? — Не знаю. Я не знаю… Если бы у него был номер Чимина или Чонгука, он бы точно им позвонил, чтобы узнать о Тэхёне. Но он заставляет себя сфокусироваться на хладнокровии и пробует для начала связаться с тэхёновыми одногруппниками. Ему наконец отвечает Ким Югём, сообщая, что Тэхён здесь, с ним, и что он что-то говорил о своей семье в пьяном бреду, и что выглядит Тэхён неважно, как на грани срыва; уже через секунд тридцать у Юнги есть адрес. Он хватается за своё пальто и брелок с ключами от машины, взволнованно зарываясь пальцами в тёмные волосы. — Я поеду за ним, — он ставит Джису перед фактом. — Конечно, — она ему не перечит и ни в коем случае не задерживает. — Юнги… Постарайся быть с ним помягче… — С чего это? — Просто… Просто будь помягче, ладно? Юнги выжимает на спидометре столько, сколько в городе вообще запрещено, и ему по факту везет тем, что он просто не попадается на глаза копам. Когда он понимает, что оказывается на пороге Dyonysus, он издаёт истерический смешок. Снова этот чёртов клуб, будь он не ладен! Тэхён решает его ослушаться и не ждёт его появления на улице, как просилось, поэтому Юнги поджимает губы, ловя несколько флэшбеков, и самолично спускается за мальчиком. На Тэхёне излюбленные джинсы в облипку и сразу же привлекающая внимание атласная красная рубашка. Его затуманенный взгляд взирает на всё из-под голубых линз, которые почти натурально ложатся на радужку его глаз. Он сам сейчас такой красивый, что больше похож на одного из тех айдолов, которого только по телевизору и увидишь. Юнги тихо ужасается сам себе — он почти рычит, когда видит, как плотно к студенту липнет какое-то «тело». Он пользуется тем, что сейчас мальчишка словно в трансе, что он просто танцует и слабо реагирует на то, как чьи-то грабли хватаются за его бёдра. — Убери от него руки, — он низко предупреждает тэхёнового партнёра, краем глаза подмечая, как сам Тэхён довольно позитивно реагирует на его голос. — Я плохо говорю по-корейски? — он снова заговаривает с замешкавшимся парнем, что никак не может заставить себя отойти. — Ещё раз увижу рядом — переломаю ноги. У Тэхёна дрожат ресницы, когда он смотрит на Юнги… — А ты, — Юнги хватает мальчишку за локоть и принимается тащить за собой. — Ты пойдёшь со мной. Юнги заталкивает его на пассажирское сиденье, а затем и сам садится на водительское. Он молится всем богам, что слышат его, чтобы Тэхён просто забыл то, каким перед ним сейчас выглядит Юнги: взвинченным, разозлённым, и очень, очень взволнованным из-за эмоционального состояния мальчика. Он делает вздох и прикрывает глаза, чтобы найти стержень спокойствия, который всегда был тут, чтобы за него ухватиться. У него, наверное, как и у Тэхёна, дежавю: этот клуб, всякие обмудки, и они в машине… Только в этот раз Тэхён уже не плачет, он смотрит на Юнги хмельным взором, а от него исходит такой пиздецкий жар… Юнги сейчас вот-вот разъест до костей. — Ты себе представить не можешь, как я волновался, — он наконец находит в себе смелость посмотреть мальчишке в лицо. Такое красивое, такое прекрасное, нежное, целовательное. — Зачем? — Тэхён прикладывает силы к тому, чтобы звучать разборчиво. — Зачем ты… Волновался, если я т’бе никто? — Так в этом всё дело? Ты добиваешься моего внимания? Паршивые же у тебя методы, — он старается следовать просьбе Джису и быть с мальчишкой помягче, поэтому не повышает голос. Он сейчас всё равно полностью не будет способен понять, за что на него выльется так много негатива. Но Юнги не в силах ничего сделать даже не потому, что так попросила его жена, которая почему-то защищает мальчишку. Виной всему эти глаза. Огромные, снова бьющие дробью прямо в яблочко. Снова хватающие Юнги куда-то за саму его суть. Блядство. Нужно запретить Тэхёну на него смотреть. Нужно лишить его этого права. — У м’ня плохой день… Хён. — И это повод напиться так, чтобы приходилось вызванивать твоих друзей, дабы они сказали мне, где ты? Он решает, что не будет отвозить его к бабушке, ей незачем видеть внука таким, а общежитие мальчика, скорее всего, уже и закрыто. У Юнги не остаётся выбора, да и мысль эта кажется самой удачной из всех, что есть у него в голове. Он решает отвезти Тэхёна к себе. Мальчику нужно проспаться, а затем всё-таки пойти на урок, даже, если без плана. Это будет ему наукой, как пить перед важным событием. — Не от… Не от х’рошей жизни, хён… Ты… Ты самая чопорная, ж-ж-жестокая и-и-и-и безэмоциональная з-задница, которую я вс’чал, Ю-Юнги… Это какое-то блядство, потому что Тэхён всего лишь зовёт его по имени, а у Юнги от этого целые муравейники на коже. Юнги бросает на него неласковый и сухой взгляд, заговаривая ещё более ледяным, но негромким тоном: — Для тебя я сонсэним Мин, хён или на крайний случай Юнги-ши. Не забывайся, Тэхён, я всё ещё твой преподаватель. — Если бы… Т-ты им не был… Ты бы всё равно не позволил бы мне н’зывать тебя по имени. Ты хоть что-то чу-у-у-увствуешь? Юнги знает: Тэхён плавится под тем взглядом, каким на него смотрит Юнги. Мальчик никогда с этим не справлялся, да так и не научился. Для Тэхёна он действительно таков? Бессердечный? Бесчувственный? Юнги чувствует очень много всего, и порой так много, что просто глохнешь. Но в нём нет того, чего так тщательно ищет Тэхён. Юнги не может. Он не может ответить мальчику тем же, как бы от него ни дёргалось в груди. — А ко мне? Юнги не хотелось, чтобы об Тэхёна тёрлись в том клубе, чтобы его касались, на него похотливо глядели. И он не хочет смотреть правде в глаза, признавая, что что-то выкручивало ему суставы, что-то ныло в долбаных сочленениях от ощущения под названием р е в н о с т ь. Юнги под дулом пистолета это не признает. Не признает Тэхёна «своим». — П-просто признай, ч-что ты не хотел в’деть их рядом со мной для себя… — и Тэхён никак не облегчает мысли этим своим глубоким, низким, томным голосом. — Признай, что нас д-друг к другу т-тянет, и мне п-плевать, что т-ты считаешь это н-неправильным. Я бо-о-о-ольше ничего не п-прошу, пр’сто признай это-о-о-о-о… Нет. Ни за что. — Ты смешон, не знаешь, о чём говоришь. Но Тэхён, даже пьяным зрит в корень. Он знает, он видел, в и д е л, как Юнги на него смотрел все эти дни, и он знает, чувствует, верит, что Юнги — лжец. Он по-умному лжёт, что они друг другу — никто. Наконец Юнги вносит мальчишку в свою квартиру и усаживает его в коридоре, помогая снять обувь. У Тэхёна очень аккуратные длинные и худые ступни. У него красивые лодыжки, и сам он вздрагивает от того, как холодные пальцы Юнги случайно касаются кожи. Тэхён говорит ему ещё много всего, пока Юнги решает, что душ останется на утро — таким Тэхён под струи воды не встанет. Он говорит ему, и каждая вещь ещё более абсурдней, возмутительней, страшней предыдущей. — Мне… Не б-будет стыдно… Но Юнги знает, что будет. Юнги знает его. Каким бы пафосным и смелым он ни казался, настоящий Тэхён — всё ещё робкий, всё ещё светлый, стеснительный. — Не будет стыдно за то, что чувствую. Я не б-буду бегать… От… От… От того, что испытываю… К тебе… Помимо запаха алкоголя и, скорее всего, секса, от Тэхёна веет его собственным ароматом, и Юнги старается концентрироваться лишь на нём. Тэхён больше не пахнет невинностью, но пахнет всё так же вкусно, так же приятно, и на это раз — пиздецки возбуждающе. Юнги укладывает его на свою постель, помогает забросить на поверхность голые ноги. Он ощущает некую заботу и ловит себя на мысли, что на Тэхёна невозможно злиться. Просто нельзя, потому что… Потому что это же его Тэхён. К нему хочется бережно, хочется мягко, терпеливо. К нему хочется со всем, что есть и чего нет. Потому что Юнги не влюбляется. Это не любовь. Это долбаное чувство, которому внутри не место, но это не любовь. Юнги её не хочет. Он её не признаёт. У Юнги есть жена и есть дочь, и есть работа, и есть своя жизнь, в которой Тэхён вообще не должен был появиться. Пусть идёт к чёрту и оставит Юнги в покое. Пусть придвинется поближе и посмотрит ещё раз так, как в свои пятнадцать. Чтобы Юнги сразу сдох. Он накрывает мальчишку пледом, почти улыбается тому, как студент инстинктивно тянется к теплу и сразу зажимает немного ткани между ногами. Его очаровательный, его волнительный, его потрясающий мальчик-пиздец. — Вопрос лишь в том, к-когда прекратишь б-бегать т-ты… Юнги улыбается краешками своих губ. Устало, измученно, но искренне. Тэхён пинает воздух от возмущения и заворачивается в мандариновые простыни. Учитель заботливо кладёт сотовый студента на тумбочку и включает для мальчишки ночник, свечение которого так нравится Давон. — Б-будешь меня сном у-у-у-спокаивать? — Да, именно так я и сделаю, — тихо отвечает ему Юнги. Такой Тэхён вызывает в нём умиление. Вздутый от противоречий, от обиды, от ярости. Размазанный по его кровати алкоголем и усталостью. Такой красивый, что глаза оторвать тяжко. Мальчик прикрывает веки, громко дышит, стараясь успокоиться, приспать себя. А Юнги ловит себя на зуде в пальцах, что норовят дотянуться до солнечной кожи на прохладной щеке. Тэхён не должен будет это запомнить. Тэхён не должен знать, что Юнги ломает от желания единичного прикосновения, которое так и не находит воплощения в реальности. — Н-ненавижу т-тебя, — в полусне шепчет Тэхён. И рука Юнги осторожно оттягивается прочь, так и не коснувшись. Юнги считает, что это к лучшему, так поскорее отгорит. Он добирается до двери и желает Тэхёну спокойной ночи… — Х-хён… — Что? — Только не буди меня в 03:17, пож’лста… Юнги застревает в дверях сконфуженным и не может понять, в чём дело. — Зачем мне будить тебя в это время? — Чтоб… Чтоб спрос… Чтоб спр’сить, скок межд’метий есть в англ’ском. Я щас тебе о-о-отвечу… Их… Их… Их с-сто одно… Когда Юнги покидает свою спальню, в которой уже крепко спит Тэхён, он делает глубокий вдох и тянется за собственным сотовым. В своём звонке к Джису он сообщает ей, что Тэхёна он нашёл, отвёз к себе и позаботился. Джису говорит ему открыто и честно, не имея никаких злых умыслов или попытки как-то перекрутить всё. Юнги — её друг, её защита, опора, и для неё нет ничего важней того, что может сделать Юнги счастливым. Юнги ещё долго не спит, он иногда заходит к Тэхёну, чтобы проверить, как там мальчишка. И перед тем, как уйти в завтрашнее утро, он всё обдумывает последнее, что ему сказала Джису. У Юнги к Тэхёну слабость. И Юнги засыпает с мыслью, что он этого не может отрицать. Хотя бы слабость — единственное, что он может позволить сам себе.***
Юнги уверен, что без небольшой «помощи» мальчишка самостоятельно после вчерашнего не проснётся. Но он всё равно навещает его с утра и даёт студенту поспать ещё дополнительных «пятнадцать минут», переставляя будильник. Он накрывает Тэхёна пледом, который тот каким-то чудом сбросил с себя за ночь, и улыбается рядом маленьких зубов, потому что Тэхён выглядит таким сладким, когда спит, таким расслабленным, умиротворённым… За эти «пятнадцать минут» Юнги взаправду успевает сделать многое: позаниматься физическими упражнениями, задействовать беговую дорожку, принять душ, и даже начать готовить завтрак, поэтому, когда наступает время новой встречи с Тэхёном при очень необычных для них двоих обстоятельствах, Юнги к этому уже морально готов. Он продумывает несколько моделей собственного поведения в зависимости от того, куда унесёт их назревающий разговор, но чуть не забывает, как дышать, когда Тэхён наконец-то рисуется в проёме. Сонный, помятый, шлёпающий голыми пятками и приятно для глаз — смущённый. Он сейчас так напоминает Юнги именно того, маленького Тэхёна, что трусился над любым словом своего хёна. — Проснулся, как я вижу, — Юнги бросает в него осторожным, но сдержанным взглядом, помешивая ложкой похмельный суп, что готовит специально для мальчишки. Он знает, Тэхён тяжело переживает этот тягучий взор, и наблюдает за тем, как судорожно у студента дёргается кадык под кожей при попытке сглотнуть. — Х-хён… — Почему бы тебе не сходить в душ сначала? — Юнги чувствует, что немного потерянный в пространстве Тэхён сейчас нуждается в небольших подсказках, что ему делать. — К тому времени, как ты выйдешь, хэджанкук уже будет готов, — он сообщает ему спокойным голосом, и Тэхён смотрит на него так, словно не понимает. Не понимает, почему Юнги с ним такой… Мягкий. — Ты… Ты готовишь для меня похмельный суп, и я… И я в твоей квартире… Юнги настаивает на том, чтобы отложить все разговоры на потом, после того, как они позавтракают. Тэхён упирается этой идее недолго, будучи поверженным парой-тройкой весомых аргументов. Юнги предлагает ему начать утро с душа и говорит, что оставил для мальчика что-то из своих чистых вещей на смену, пока эти вопиющие и непристойные шмотки, в которых разодет до сих пор студент, будут стираться в машинке. Он даже говорит ему, что даст что-то из своего на поход в школу, и что Тэхён явится туда на урок даже без плана. Тэхён парирует умно, говорит, что у него болит голова, на что Юнги уже протягивает ему стакан с водой и обезболивающим. Он отмахивается тем, что у него нет денег на проезд, приковывая к себе томный взгляд Юнги. — Тэхён, не юли. Ты пойдёшь на открытый урок. Не пытайся меня отговорить. Не выйдет. — Ты жестокий, хён, — обижено бросает Тэхён, и Юнги хочется надеяться, что в сердцах. Пока Тэхён принимает душ, учитель Мин успевает закончить с приготовлением и немного после себя прибраться. Когда Тэхён вплывает в кухню, он зачёсывает пальцами свою мокрую светлую чёлку к верху, оголяя красивый лоб. Его кожа ещё кое-где поблескивает от капелек воды, что быстро впитываются домашней одеждой. Тэхён и сам выглядит домашним, уютным, как будто здесь ему и место: здесь, в квартире Юнги, на общем завтраке. Юнги не признает, что в том, как этим утром пахнет Тэхён, есть что-то собственнически-очаровательное. Тэхён использовал его парфюмированный гель для душа… — Как твоя голова? — он отвлекает себя от дурных мыслей полезным вопросом, на который жаждет услышать ответ. Он призывает Тэхёна быть смелее и сесть рядом с ним за стол, потому что завтрак уже готов, и есть что-то умилительное в том, с какой неловкостью мальчишка наконец соглашается покушать с ним. Сейчас это его Тэхён. Без масок отчуждения. — Мне… Не хватает домашней еды… Спасибо, хён, — Тэхён очень благодарен ему, это видно по тому, с каким аппетитом он принимает каждую ложку, и это не может не отбиваться чем-то тёплым внутри Юнги. Юнги помнит, что Тэхён никогда не имел предрасположенность к кулинарии и не дружил с кухней, и мальчишка признаётся ему, что ничего не изменилось и сейчас. Преподаватель даёт Тэхёну время насладиться завтраком и подготовиться к разговору, которого не миновать и так, и что-то в глазах парнишки подсказывает ему, что он и сам размышляет над тем, как правильно объясниться. — Может, теперь ты объяснишь мне, зачем ты так вчера напился? — он приподнимает на студента короткий взгляд, отправляя в рот квашеные листья ламинарии. — Накануне зачётного урока со мной. Это так ты решил выказать свой характер, отсутствием малейшего уважения ко мне? Ты решил ещё больше меня выбесить? — Я не собирался, хён… — Тэхён никнет и тихонько откладывает свои палочки. И тогда Юнги узнаёт о том, что у тэхёновой сестры вчера должен был быть день рождения… И Тэхёна просто унесло, порвало, раскидало. — Прости меня, пожалуйста. Я представить не могу, что за концерт я вчера устроил всем, и мне так стыдно, что это колет мне во всём теле. Юнги спрашивает у него, почему он никому не сказал о своём приступе. У него учащается пульс от мысли, что Тэхёну было плохо, но рядом не было никого, кто знает и кто поддержит, кто не даст упасть. — Ты мог бы позвонить… — Позвонить тебе, хён? — Тэхён вскидывает бровь. — Мы друг другу никто, по твоим же словам. Не хотелось грузить левого человека своими причудами. Юнги ощущает, как что-то неприятно тянет ему у солнышка. Насколько фраза о том, что они друг для друга никто хорошо и правильно звучит в собственной голове, и насколько она противоречиво и оспорительно играет на губах Тэхёна… — Это другое, Тэхён. Как учителя, меня беспокоит и эмоциональное состояние своих учеников. Особенно, если это может как-то сказаться на качестве обучения и практики, как в нашем случае. Я хочу, чтобы впредь ты звонил мне. Когда они заговаривают о вчерашнем дне более детально, Юнги предпочитает сделать вид, что Тэхёном не было сказано ничего такого, за что ему стоит извиняться или стыдиться. Многое из того, что мальчишка сказал, не должно было иметь на Юнги такой эффект, какой оно имеет. Но вот он, Юнги, ведущий себя мягко, отзывчиво, понимающе. Он не готов ответить Тэхёну на всё ещё присущие, всё ещё гнездящиеся внутри студента чувства, но о Тэхёне по-странному хочется заботиться, хочется его как-то закомфортить, утешить, забрать у него эту тоску. Юнги не способен на большее… — Мне… Мне дороги наши занятия. Я многому у тебя учусь, и не хотелось бы, чтобы на почве недоразумения ты опять ушёл, — делится с ним откровением Тэхён. — То, что было пять лет назад, не было недоразумением, — Юнги осторожно проводит между собой и Тэхёном черту, за которую не собирается пускать мальчишку. — Ты просто запутался, Тэхён. — Если под словом «запутался» ты имел в виду «любил», то, да, хён, я запутался. Но уже всё хорошо, теперь ты просто мой хён и преподаватель. — А не ты ли сам только что применил эвфемизм, упрятав свои чувства под понятием «недоразумения», м? Юнги ведёт его по коридору к личной гардеробной. Он попутно окликает мальчишку, который имеет определённый интерес к закрытым в дверях комнатам его квартиры, одной из которых является комната Давон. Этим утром Юнги постарался скрыть в доме любой след-намёк на её присутствие, будучи не готовым окунуть Тэхёна в этот секрет своей личной жизни. Он понимает, что морочит мальчишке голову, подавая надежды, хоть и запрещает вообще на что-то рассчитывать, но… Но Тэхён так любопытно смотрит на аквариум во всю стену… И так красиво смотрится в юнгиевой одежде… Юнги запрещает себе на Тэхёна смотреть. Он запрещает себе принимать то, что ему это нравится. Нравится такой Тэхён в его костюмах, его доме и его постели. Этих мыслей быть не должно. Они должны сгореть так же быстро, как и возникли. А действительно ли так быстро они возникли? Тэхён надел его нежно-салатовую рубашку так, что немного растрепал себе все волосы. Юнги очень, очень сильно борется с желанием пригладить эти мягкие светлые прядки, и что-то в том, как Тэхён застенчиво прикусывает перед ним губу, ставит его прямиком на колени. — Позволишь? И Тэхён позволяет. Он охотно следует и ведётся на прикосновение узловатых пальцев, что раздвигают его чёлку, чтобы оголить лоб. Юнги не сдерживает небольшой комплимент, и Тэхён на него реагирует практически едва сдерживающим скулежом. Юнги понимает, что у Тэхёна мало веры в самого себя, что он не верит в то, что сможет достойно провести урок без плана. Но Юнги верит в него за них двоих, и если бы только у Тэхёна была возможность увидеть себя с преподавательской точки зрения… С точки зрения Юнги… Тэхён собранный, сконцентрированный, непринуждённый и он горит. Горит тем, что делает, так, как Юнги и не снилось. Тэхён там, где ему и нужно быть, на своём месте. И Юнги оценивает его не от балды, не от того, что они вообще знакомы. Юнги оценивает его так, как считает заслуженным. И он знает лучше: если бы отец Тэхёна был бы жив, он бы гордился мальчиком, вне всяких сомнений. Потому что Юнги горд так точно.***
Когда они расстаются у больницы, куда Юнги привозит Тэхёна по просьбе после финального урока, чтобы навестить папу Чонгука, Юнги торопится на встречу со своей женой. По пути он уточняет у Тэхёна в сообщениях, как его дела, ещё раз напоминает, что Тэхён может с ним поговорить, если ему будет нужно, может позвонить ему… И Тэхён что-то пытается спросить у него, вроде, но затем сообщения заглохли, а Юнги намерено навязываться не хочет. Джису уже заказала им салат на аперитив, и всё вертит в руках меню, воодушевлённо поглядывая на мужа. — Ты светишься, — наконец заявляет она ему с нескрываемым восторгом. Юнги действительно чувствует, как его кожа горит, и ему не нравится это ощущение от слова совсем. — Ничего подобного, я устал, как пиздец, — он цедит монотонно без энтузиазма. — Не отрицай, ты тоже чувствуешь в себе перемены, Юнги. Перемены чувств к нему. Ты так сорвался и приехал за ним… У тебя голос дрожал и руки. — Я нахватался холодного воздуха, — он холодно аргументирует. — Когда ты уже признаешь, что между вами что-то есть? Я ни разу не видела твоего Тэхёна вживую, но то, как ты о нём говоришь, как его описывает Джун… Юнги мрачно захлопывает меню, определившись с выбором блюда. — Между нами ничего нет, Джи. — Как скажешь, — женщина отводит взгляд, снова возвращая всё своё внимание к названиям блюд. — Вот только со стороны виднее. И я вижу что-то, чего у тебя не было ещё ни с кем. Ты не любишь его, ладно, допустим, но он определённо что-то для тебя значит. Ты просто маякни мне, как определишься, хорошо? Я тебе обещала, Юнги. Так что дай мне знать, когда будешь готов любить его, ладно? Юнги лишь качает головой, потому что этого не случится. Он не будет любить Тэхёна, потому что Юнги не влюбляется. У него есть жена и ребёнок. И сложный, очень сложный брачный договор, в котором не найти изъяна.***
Юнги ставит ему самый высший балл среди его однокурсников, и зовёт пить кофе. Пусть Тэхён этому не удивляется, Юнги не верит сам себе тоже. Хочется не просто провести их привычную встречу между занятиями в месте, где кофе кажется вкуснее, но и там, где меньше глаз, которые могут что-то заподозрить. Нужно согласиться: эти слухи не нужны никому. Они не сделают чести ни Юнги, ни Тэхёну. Поэтому Юнги забирает его на машине и отвозит в соседний квартал. — Какой чай ты будешь? — уточняет он и поворачивается к мальчишке. — Я подумал, может, попробовать американо с молоком… — Тэхён мямлит неуверенно и трёт костяшкой пальца свой висок. — Ты же не пьёшь кофе, — Юнги улыбается ему самыми уголками, чуть приопуская голову. — Может, самое время дать ему шанс? Юнги заказывает для них по чашечке американо и земляничный чай, заранее зная, что Тэхён в конечном счёте откажется от горького напитка. И вскоре он потешно любуется тем, как мальчишка с кислым лицом отставляет свой кофе подальше, чтобы даже запах слышен не был. Он делает большой глоток чая, силясь перебить вкус вкусом. Лёгкий разговор о кофе погружает обстановку в статус «уютно», и Юнги не знает, принимать ему это или нет. С Тэхёном сложно, как пиздец. Сложнее, чем когда-либо помнит себя с кем-то. Но вместе с тем, с ним так легко, словно просто дышишь. Это необъяснимое чувство, завораживающее и непомерно хрупкое. — Как твои дела? — он ловит себя на том, что ему действительно интересно. В последние дни мальчишка напряжён больше, чем обычно: он в мыслях о свадьбе своих друзей, о здоровье отца Чонгука, о своей бабушке, о своих сексуальных партнёрах, и в мыслях о Юнги. Невозможно переживать сразу так много, ты же просто разорвёшься… Юнги подмечает, что мальчишка немного бледен, с мешками под глазами, немного аморфно и вяло реагирует на всё, а главное, больше не пытается из кожи вон вылезти, чтобы выбесить Юнги. Наверняка он даже мало спит, а ещё и тот проект, что поручил ему Намджун… — Ты пригласил меня на кофе лишь для того, чтобы узнать, как мои дела? — грустно и немного устало интересуется Тэхён. Юнги отвечает ему не сразу, прежде чем найти слова для Тэхёна, стараясь найти их для самого себя. Он ни перед кем не признаёт, что увлекается мальчишкой, что смотрит на часы и ждёт конца пары, чтобы только случайно встретить его в университетских коридорах. — Ты хотел, чтобы кофе/чай оставались нашей традицией. Я поддерживаю эту идею из вежливости и уважения к тебе, — он находит выход из положения, довольствуясь умением быстро адаптироваться к ситуации. — Ты не должен, хён. Мои желания не должны никак тебя затрагивать, — Тэхён робко обхватывает свой стаканчик чая, согревая пальцы. — Уверен, у тебя и так мало времени, а ты ещё и тратишь его на меня. Мы можем сделать это кофепитие последним. Я понимаю и не обижусь. Юнги взирает на него из-под густых ресниц, делая глоток своего кофе. — Почему? Я ничего не имею против этих встреч, — кто-то с более развитой предрасположенностью к риторике уже бы понял, что Юнги красиво ищет пути, при которых эти встречи за кофе будут и дальше происходить. Тэхён хочет хотя бы их. И хотя бы их Юнги ему может позволить. — Ты мне так и не ответил, как твои дела. Тэхён не сразу делится с ним откровением о расставании со своей девушкой. Не сразу рассказывает о том, как его парень хочет чего-то более серьёзного, он хочет реальных отношений с выдержанными рамками всего, без неопределённостей. Тэхён, видимо, долго думает, стоит ли делиться этим с человеком, которому и сам ещё пять лет назад признавался в любви, и осознание данного факта заставляет его грустно усмехнуться. Юнги никогда не смеялся над тем, что Тэхён к нему испытывал. Раньше он просто надеялся на обычное помешательство, на влюблённость, на скоротечные ощущения, но Тэхён что-то имеет к нему и сейчас, и его любовь к Юнги живёт уже целых пять лет… Мальчик считает себя каким-то бракованным, раз не чувствует после расставания душераздирающую тоску. Это всё не так, как было с Юнги, когда он ушёл и сжёг к себе все дороги. Это куда менее больно, но что-то от неё, какие-то приглушённые ноющие отголоски всё же ощущаются. — На днях ты хотел что-то спросить у меня в сообщениях, но так и не спросил, — Юнги озвучивает немного мучивший его уже какое-то время вопрос. — Твой вопрос ещё актуален или исчерпал себя? — Это глупые мысли, хён. Не бери в голову, — мальчишка только шелестит куда-то в полупустой стаканчик. — Если не возражаешь, я хотел бы узнать, о чём шла речь, — Юнги мягко настаивает без нажима. — Я остался без пары на свадьбе у Чимина с Чонгуком. Я хотел спросить, хён… Не хочешь ли ты поехать со мной в Бангкок на церемонию. Ребята не против, если что. Это не займёт много времени, всего три дня. Не в качестве прям моей пары, хён, не подумай. Просто как спутник без никаких обязательств, — с тяжёлым вздохом вываливает на него студент, решившись открыться до конца. А вот Юнги не открывается. Юнги — на засов. — У меня очень плотный график работы, Тэхён, — и это не служит ни правдой, ни ложью, сохраняя нейтралитет к ситуации. Тэхён прижимает обе ладони к своему лицу, выдавливая из себя крайне смущённую тень улыбки. — Ну, да, хён… Я тоже сразу подумал о том же.***
Юнги подносит ложку супа к маленьким губкам дочери. — Давай, Давон, ещё одну. Кушаешь ты, конечно, отвратно совсем. Нужно бы тебя к бабушке. Моя мама быстро тебе щёчки организует. Джису сидит напротив и третирует мужа взглядом. — От того, что ты будешь на меня так смотреть, ничего не изменится, — он ставит её в известность, не поворачиваясь к ней лицом. — Давай, говори уже, что там вертится в твоей голове. Юнги уже примерно знает, что. Джису его лучшая подруга, и она обо всём узнаёт практически сразу, ведь только с ней он и может делиться тем, что наболело, что волнует, что расщепляет что-то внутри. И всё же часть его ощущает некое предательство оттого, что его же жена занимает далеко не его позицию мыслей. — Я уже не знаю, чего тебе нужно, чтобы сделал этот мальчик. Он столько раз уже подавал кучу знаков… — И? — И ты не хочешь даже пойти ему на уступки? Поехать с ним? Ты же понимаешь, что моё разрешение тебе для этого не нужно? Ты свободен и волен делать, что хочешь. Юнги скармливает Давон ещё одну ложку супа, отчасти радуясь тому, что малышка отвлечена мультиками и не настолько сознательно взрослая, чтобы вникать в разговоры старших людей. — Во-первых, мы оба знаем, что я не свободен, и что у меня нет воли. А во-вторых, у меня есть работа, и я не могу позволить себе три дня гулять. Я ответственный преподаватель. Джису дарит ему не впечатлённый взгляд и холодно забирает из рук мужа ложку, которой он кормил Давон. — Здесь только дело в приоритеах, Юнги, а не в «не могу» или «не хочу». Ты можешь всё, вопрос лишь в том, хочешь ли. Тэхён хочет. А ты?***
Юнги приглашают на треннинг, а Тэхёна туда приглашает Юнги. Мальчишку немного потряхивает перед таким важным мероприятием, но он собирается с мыслями и поражает многих присутствующих так, как поразил в своё время самого Юнги. Он — настоящий бриллиант, как учителю Мин сообщает добрый знакомый из Лондона, пообщавшись с мальчиком всего несколько минут. Тэхён располагает к себе всех, с кем у него удаётся завести диалог, и дело не в том, что он просто лёгок на подъём. Есть что-то внутри него, притягивающее и гипнотически прекрасное, на что засматриваешься, в чём пропадаешь. На Тэхёне наконец-то что-то приличное, приличное и его. А жаль, Юнги действительно даже заранее приготовил для него запасной костюм, если бы у Тэхёна возникла идея повредничать. Тэхён нервничает. Пьёт много воды и не отлипает от Юнги — потому что Юнги обещал быть рядом, — позволяя своему учителю познакомить мальчика со всеми, с кем может, чтобы к концу треннинга тэхёново имя отскакивало от зубов у каждого. Ему хочется, чтобы все увидели насколько он талантливый, способный, ему хочется перед всеми прокричать, как он этим мальчиком гордится. Как что-то столь прекрасное, красивое, искренне любящее своё дело смогло вырасти там, где любви не было с самого начала. Юнги не думал, что у него вообще получится, и так же он уже не повторит. Он вложил в Тэхёна слишком много себя. Слишком много того, что должно было приносить себе же радость, но приносило только тяготы. И сейчас, глядя на Тэхёна, Юнги начинает потихоньку отпускать это чувство. Он не может хвастаться и гордиться собой, но может делать это вместе с Тэхёном и вместо него. Юнги знает, что просит многого, предлагая студенту поужинать с ним. Тэхён всё время поглядывает в телефон и ожидает важного сообщения от кого-то из своих друзей, касаемо состояния господина Чона. Юнги не имеет права винить мальчишку за то, что это создаёт эффект, будто Тэхён не совсем «с ним». Он будто разом везде, и для Юнги остаётся лишь малая частичка. — Ты можешь отказаться, Тэхён. Я помню, что тебе нужно находиться в другом месте. — Нет! Я… — мальчик тут же осекается, хватаясь за предложение поужинать, как за спасательный брошенный круг. — Я хочу есть, хён. Вопреки тому, что главное запланированное событие на сегодня уже закончилось, они как будто оба ощущают, что хотят пролонгировать времяпрепровождение друг с другом. И Юнги не станет отрицать, он действительно хочет угостить Тэхёна; и как всегда, н е б о л е е. — О. Что ж, хорошо… — Юнги не сдерживает маленькой улыбки, вздыхая с каким-то облегчением, что ли. Тэхён мило и застенчиво настаивает на том, чтобы заплатить за себя сам, и просит Юнги выбрать место попроще. Как будто Юнги ему позволит. — Хён, ну, правда. — Я серьёзно, Тэхён. Даже не думай. И уличная еда не просто бывает неполезной. Она бывает опасной. Я уже как-то отравился в восемнадцать лет. Приятного в этом мало, поверь мне. Так что мой тебе совет — не налегай на дешёвую пищу. Лучше съешь меньше, но качественное. Когда мы доберёмся, я хочу, чтобы ты заказал, что хочешь и не волновался о сумме. Мальчик только робко кивает ему, прикусывая нижнюю губу на автомате. — Однажды ты и твоя бабушка накормили меня, когда я относительно в этом нуждался. Дважды. Я хочу позаботиться о тебе так же в ответ, сейчас, когда я могу себе это позволить. Тэхён тихо никнет прямо на глазах, словно сказанное Юнги бьёт ему по больному. Важно дать понять, что это не свидание. Это что угодно, но не свидание. Не тогда, когда Юнги полностью уверен в том, что не влюбляется. Не тогда, когда Тэхён постоянно глядит в экран своего телефона, а над ними виснет тягучее облако чего-то нехорошего, норовящего опасть дождём в скором времени. Юнги всё ещё верит в то, что ему удаётся это методичное игнорирование чужих чувств, но всё ощущается уже совсем по-другому… — Ты впервые в ресторане с кем-то, не так ли? — Юнги быстро приходит к такому выводу, давая небольшую оценку тому, что видит: Тэхён неуютно ёрзает на своём стуле, нервно оглядывается по сторонам и трясущимися руками придерживает меню. Учителя одолевает какое-то странное победное чувство от знаний того, что он у Тэхёна в этом деле первый. Ни Чеён. Ни Минхо. Он. — Ну, когда я был маленьким, мама с папой водили нас с братом и сестрой на празднование дня рождения бабули, — Тэхён с немного поалевшими щеками сразу начинает защищаться. — Нет, — Юнги отрезает его мягко, не сводя с мальчишки угольно-чёрных глаз. — Ты знаешь, о чём я. Каким-то образом неловкое общение приводит их к обсуждению кулинарных способностей Соджуна. Это Тэхён так неумело перескакивает с темы на тему, решая не отвечать на поставленный вопрос. Зачем, если всё и так очевидно? Если всегда очевидным был сам Тэхён? Юнги ощущает это напряжение кожей, и что-то в тэхёновых красивых глазах не позволяет ему ослабить чувство, что вот-вот произойдёт что-то плохое. Тэхён похож на оголённый нерв, дёргающийся от всего, что рядом. Он всё время поглядывает на свой телефон в ожидании хоть каких-то новостей, но, сталкиваясь с тишиной, начинает накручивать себя ещё больше. Юнги от такого становится больно почти на физическом уровне. Он почти слышит, сколько всего сейчас шумит у Тэхёна в голове, сколько всего его сейчас тревожит, и он так напряжён, так накалён в своих чувствах, что всё кажется просто слишком. И этот ужин — слишком. И Юнги, вот такой обеспокоенный, — слишком. И самого Тэхёна в самом себе — тоже. — Ты очень напряжён, — Юнги произносит вполслуха и на свой страх и риск пробует приникнуть ладонью к тэхёновому запястью. Нежно. Бережно. Как будто Тэхён — самое хрупкое, что можно встретить. Он так много ощущает в это прикосновение… И то, как Тэхён под ним напрягается стягивается в стальные проволоки тросов. И то, как бешено стучит у мальчишки сердце, пульс которого бьётся Юнги в подушечки пальцев. Их зрительный контакт длится дольше обычного, и Юнги старается не моргать, лишь бы только ничего не нарушить. — Тэхён, расслабься. Из уст Тэхёна вырывается что-то вроде плаксивого стона, и у Юнги начинают самую малость припекать губы от того, как мальчик на них смотрит всего на секунду. — Ты близко, хён, — он выражает своё «нечто», и Юнги не может понять, на что это похоже больше: на жалобу о дискомфорте, на наслаждение ситуацией или рвущую сердце просьбу. Поцелуй меня. Обними меня. Люби меня. Я сделаю всё. Только люби. — Тебя это напрягает? Моя близость. Ты выглядишь испуганным, похож на загнанного в угол зверька, и я подумал, что небольшая близость послужит чем-то вроде успокоительного, — Юнги не находит иного объяснения усугублению состояния Тэхёна, кроме себя самого. Тэхён, по крайней мере, хоть и разлаженно, но дышал до этого прикосновения, и поэтому учитель Мин осторожно выпускает его руку, уходя от сближения. — Я ошибся, прости… — Нет, хён… — Тэхён тут же испуганно тянется к нему обратно за таким необходимым касанием, тянется так, словно с отрывом собственных пальцев от кожи Юнги оторвал у него и что-то поважней прямиком изнутри. — Прикоснись… Просто вот так, как ты сделал это только что. К запястью… — Мои касания значат для тебя несколько большее, чем должны, Тэхён. Я просто боюсь, что из-за нашего чрезмерного взаимодействия ты просто взорвёшься в один момент, потому что всё это слишком… Этого слишком и для Юнги. Когда Тэхёна буквально через край. Когда его так много, и всё пахнет им, всё похоже на него. Это просто с л и ш к о м. — Это прозвучит странно, но мне с тобой и тяжко, и легко. Мне легко, когда ты рядом, хён, даже если совсем не так, как я этого хочу. — Это самообман, — губы преподавателя шевелятся в шёпоте, но рука под действием какого-то гипноза возвращается в исходную — на напряжённое запястье, жилка пульса в котором бьётся ещё быстрее, чем Юнги помнит. — Так нельзя — жить в иллюзиях. — Я в них и не живу, хён. Ты отлично умеешь рвать на части все мои мечты, — Тэхён выпаливает уже чисто из отчаяния. — Давай просто посидим вот так… Хочу… Хочу чувствовать тебя хоть немного. И у Юнги просто мыслительный процесс стопорится. Тэхён просто хочет, чтобы кто-то бережно держал его запястье, заботился о нём. И у Юнги на этом счётчик сбрасывается на чёртовы нули. Тэхён вызывает в нём бурю, ураган, землетрясение, разлом коры. Он вызывает в нём лаву и беспокоит все его океаны. — Так нельзя… — Может быть… Юнги видит по глазам — Тэхёну страшно, когда Юнги перехватывает кимово тонкое запястье по-другому. Ему страшно, что Юнги его отпустит вообще, и что-то внутри окончательно оборвётся. Тэхён похож на обнажённый провод. Он переживает сейчас так много всего, так о многом думает, что Юнги кажется — мальчишка вот-вот даст трещину, и всё его сияние в миг угаснет, как при коротком замыкании. — У тебя так сердце быстро бьётся… И кажется, что собственное норовит подстроиться под невыносимый ритм. — Я успокоюсь, обещаю… И когда Тэхён поднимает на него свои грустные, уставшие, но те самые, те глубокие, мягкие, влюблённые глаза, в Юнги почти отказывает что-то важное. — Да… — он только выдыхает сипло, наблюдая за тем, как трепещут тэхёновы ресницы. Он позволяет себе немножечко большее. Он позволяет себе бережливые поглаживания подушечкой пальца по проступающей из-под кожи косточке, и Тэхён на это реагирует как-то по-особенному. Как-то так, что слов в описание не подберёт даже самый высококвалифицированный филолог. Это что-то в глазах, в их отблеске. Это что-то беззвучное, но при том настолько громкое, что Юнги его прекрасно слышит. — Просто дыши, хорошо? Ты не должен всё время нести свой груз, Тэхён. Юнги всё время считал, что у него весьма тяжёлая, несчастливая жизнь. Но иной раз кажется, что ему с Тэхёном в этом не сравниться. — Я не могу его не нести, хён. — Тогда постарайся расслабиться хотя бы сейчас. Нельзя всё время жить в постоянном напряжении. Тебя не хватит надолго. Просто отключи это хотя бы в этот вечер. Юнги знает, о чём говорит. Юнги это всегда помогало. Помогало тупо выключать себя всячески. Но Тэхён сделан немного из другого теста, и чувства имеют для него не последнее место. Телефон мальчика вибрирует, и он тотчас же кидается на уведомление, как с голодовки. Его веки становятся тяжёлыми, а ресницы — уже влажными от солёной жидкости, что скапливается ему в глазах. — Всё хорошо? — интересуется у студента Юнги, но сердцем он чувствует, что ответ не будет таким, каким хочется его услышать. Мальчик игнорирует своё имя пару-тройку раз, под сковывающей волной своих чувств не слыша Юнги совсем, словно он в комнате со звукоизоляцией. Юнги не нужно моргать, чтобы убедиться — Тэхён сейчас задохнётся от слёз. Что-то выносит мальчишку на улицу, где во всю так неправильно светит тёплое солнце. И тэхёновы слёзы так неправильно похожи на капельки жидкого золота, разбиваясь об асфальт. — Тэхён… — он ещё раз проворачивает во рту его имя и больше не говорит ни слова, останавливая себя в шаге от трясущегося тела. Тэхён смотрит на него, но уверенно видит лишь расплывчатые очертания, и что-то существенно жмёт оттого Юнги внутри. Прикоснись ко мне. Нуждайся во мне. Люби. Люби, и ради твоей любви я пойду на всё. И дрожащие руки мальчишки сами смыкаются вокруг юнгиевой грудной клетки. И Тэхён прижимается к нему так, словно Юнги для него сразу всё: и край его мира, и его центр, и сразу же — его начало. — Ю-Юнги…***
Юнги молча сидит за столом, руками касаясь своего подбородка и губ. А мыслями — он с Тэхёном, который отвечает на его сообщения раз через раз в совершенно не естественной ему манере. Оно и понятно — мальчик скорбит, ему больно. Тэхёну уже столько раз было больно… Джису стоит у него за спиной, ненавязчивым образом массирует Юнги плечи, чтобы помочь ему снять усталость. — Я не знаю, что делать… — он признаётся без утайки, как будто в остальное время он всегда ей лгал, но вдруг настал момент истины. — Бедный мальчик… Все они… Ещё и накануне свадьбы… — Джису выражает своё искреннее соболезнование, и если бы у неё был шанс, она бы сделала это в живую. Но у Тэхёна и его друзей может найтись несколько вопросов к тому, кто она и почему это ей их жаль. — Я не знаю, что мне делать, я просто горю всякий раз, когда мы разговариваем, и я почти словно задыхаюсь, и чувствую себя мальчишкой-мальчишкой, и ещё кучу всякой хероты, которая мне чужда… И мне больно оттого, что больно ему, Джи. Это пиздец, я не знаю, что это за чувство, я не хочу его испытывать, оно пугает меня. Я думаю о нём в последнее время так часто, и я хочу, чтобы это прекратилось… Я так стараюсь, так стараюсь держать его подальше, вести себя холодно, вечно указывать на черту между нами, на положение, возраст, на всё, но он всё равно оказывается здесь, всё равно ближе, чем мне нужно, чем я хочу… Джису только целует его в макушку и понятливо ему кивает, продолжая массировать предплечья. — Он пугает меня, как кошмар. Меня всё это страшит в целом, и мне становится всё сложней… — Потому что ты опираешься тому, что между вами завязалось ещё пять лет назад… — Я не любил его тогда… — Для крепкой связи не всегда нужна сразу же симпатия. Она может возникнуть гораздо позже. — Я не знаю, что мне делать. Мне хочется снова бежать, как тогда. Убегать, закрыться, спрятаться. Потому что я не могу дать ему то, чего он хочет. Я не могу даже облегчить его боль. Юнги умеет только привносить её. — Я уверена, что ты найдёшь верный путь. — Мой верный путь может снова разбить ему сердце, — и Юнги ещё не знает, насколько пророчествующими окажутся собственные слова.***
Юнги не знает, насколько правильно поступает, когда невзначай интересуется у Югёма с Ибо о местоположении Тэхёна и решает его навестить. Юнги уже больше ничего не знает, кроме единственного факта: если он наглядно не убедится, что мальчишка в порядке, — самого Юнги просто разорвёт. Конечно, в данном случае, «в порядке» — понятие относительное, ведь логично же, блять, что после потери близкого человека о нормальном эмоциональном состоянии и речи быть не может. Юнги паркуется у дома Чонгука, адрес которого всё ещё помнит так, словно подбрасывал его из клуба только вчера. Когда Тэхён выходит к нему навстречу, Юнги даже не успевает постучаться в двери, разглядывая студента обескураженным взглядом прямиком перед самим собой. Тэхён перед ним всё ещё во всём чёрном, словно толком не успел сменить одежду после похорон. По красноватым пятнам на коже лица и влажному взгляду Юнги прикидывает наугад, что минут десять назад Тэхён ещё плакал. Студент выглядит неважно и старается нарочито не пересекаться с Юнги лишний раз взглядом, чтобы не считать там что-то, что прочесть совсем не хочется. — Тэхён… — Привет, хён… — он говорит с небольшим затруднением, потому что у него всё ещё забит нос. Юнги аритмично отходит от двери и позволяет мальчику проследовать немного вперёд него самого на улицу. — Извини за затрапезный вид, хён, — он сейчас серьёзно извиняется за такую мелочь? Будь он сейчас хоть в своих узеньких джинсах, Юнги бы всё равно волновало то, сколько Тэхён провёл во сне за последние сутки и поел ли он хоть что-то. — Я мало спал в эти дни. А вот и воспалённая тревожность за тот самый сон. Но Юнги не может требовать от мальчика большего, разумеется. — Всё в порядке… — Юнги смотрит на него до того осторожно и внимательно, что на коже Тэхёна проступают румяные от лёгкого смущения щёчки. — Как ты? — Дерьмово, хён, — вопреки тому, какое выражение он выбирает, чтобы высказаться, Юнги не в праве что-то говорить ему поперёк. Потому что обыкновенное «дерьмово» иногда не заменишь ничем более культурным, сохраняя всю глубину значения и красочность. — Мне очень жаль, — Юнги тихо приносит свои соболезнования, выверено держась от мальчишки на расстоянии в приличный шаг. Он помнит, каким тёплым было тэхёново тело, и как оно дрожало в его руках. Он помнит, как Тэхён плакал в его объятиях и как рвано выдыхал ему практически в ухо, опаляя жаром своего выдоха. Помнит, каким Тэхён, что выше его ростом и имеет немного иное телосложение, оказался маленьким в его ладонях, подогнув свои колени, чтобы быть ближе к хёну. Помнит, как собственные холодные руки непослушно гладили тэхёнову спину на успокаивающий манер. Юнги делает вдох в подготовку к тому, что Тэхёну сейчас снова понадобится его близость, но Тэхён держится на расстоянии сам, тренирует свою силу воли. Пара слов о состоянии Чонгука с Чимином даются не без труда. И просто «сложно» никак не опишет всю текущую реальность полностью. Юнги не вдаётся в подробности, он почти уверен, что это не то, что заставило бы Тэхёна хоть на самую капельку почувствовать себя легче. Уж точно не обсуждение его друзей, которые проходят через Ад прямиком перед самым важным событием в их жизнях. Но Тэхён немного резко осанится и вскидывает руками, вспоминая, что пальцы зажимают конверт. — Держи, — и этим конвертом он упирает Юнги в грудную клетку. — Что это? Тэхён сообщает ему, что свадьбу решили не отменять, она состоится потому, что этого хотел бы господин Чон. И это приглашение как раз для Юнги. Преподаватель немного теряется, но старается не подавать виду. Однако ответ занимает у него чуть больше времени, чем хотелось бы, да так и остаётся обрывком незаконченной фразы, потому что Тэхён уже успел обдумать все опции отказа раз девять, а то и все десять. — Я не… — Я помню про твой «плотный график», хён. Просто возьми. Можешь сделать, что хочешь. Всё в порядке, ты ничего не должен, ни мне, ни ребятам. Можешь выбросить, если хочешь, — Тэхён вот сейчас говорит, а каждым словом как будто всаживает по пуле в сердце. — Я просто должен был отдать это. Это именное приглашение для тебя. Тэхён уже отвлекает себя мягким солнцем у кромки неба и даёт этим понять, что более не способен на обсуждение насущных проблем, которыми и так живёт уже какие сутки. А Юнги здесь не для того, чтобы прибавлять жару. Он как раз надеялся бы умерить пыл. Спрятав конверт себе в куртку, он старается как можно аккуратнее присоединиться к Тэхёну в попытке познать, что такого интересного, умиротворяющего для себя обнаружил мальчик в сегодняшнем закате. Он мягко проглаживает взглядом линии горизонта, а затем утончённые черты тэхёнового профиля, у которого по-прежнему мокро в глазах. — Я, наверное, пойду… — ему почему-то делается как-то неуместно, он резко начинает чувствовать себя лишним в какой-то укромный для мальчишки момент, где он наконец-то хоть на секунды ощущает некий покой. Тэхён отрывает глаза от мармеладного солнца, словно главный его центр тяжести находится не там, не где-то вдали, где так красиво, а в присутствии Юнги рядом. И он просто просит его остаться. Остаться, и им даже не нужно разговаривать. Даже не нужно друг на друга смотреть. — Тэхён… И Юнги делает шаг ближе. Настолько ближе, что они соприкасаются плечами, но никто не считает нужным снова пропустить между ними пустоту. — Если это то, чего ты хочешь… Юнги стоит вот так рядом какое-то время и находит момент, когда уйти и попрощаться будет лучше всего. Он не может задерживать мальчишку для себя, каким бы эгоистичным ни был этот порыв. Тэхён сейчас нужен в другом месте, и это то, что заставляет Юнги окончательно взять себя в руки. К сожалению, не отпустить это чувство, что извязало все его рёбра чем-то крепким, сильным и до боли тревожным.***
Юнги просыпается от небольшого шума — Джису собирает вещи в чемодан. У него уходит несколько мгновений на то, чтобы включить мозг и проработать все её действия. Он приподнимается на подушке своей комнаты, наблюдая за тем, как смело и как будто точно зная, что нужно, женщина лезет к нему в комод. — Я могу поинтересоваться, что ты делаешь? — О, Юнги… Доброе утро, — она держит в руках пару чистых носков, а затем укладывает их в дорожную сумку. — Я собираю тебе вещи. — Для чего? — Как это? Ты поедешь на свадьбу вместе с Тэхёном! — она с таким задором сообщает ему это, как будто приглашена она сама. — Не глупи. У меня сегодня занятия. — Если это единственная причина, по которой ты не можешь поехать с мальчиком в Бангкок, то дело уже сделано, я на твоей работе предупредила, что тебя не будет несколько дней по семейным обстоятельствам. У Юнги немного отвисает челюсть. — У меня просрочена виза в Таиланд, — он старается отпираться всем, что может припомнить в наличии, но Джису как будто заранее знает, чем ему ответить и как возразить. — Вообще-то срок твоей визы истечёт только через десять дней, я специально проверяла, так что на свадьбу ты ещё успеешь, милый. — У Давон утренник в садике завтра. Я обещал ей прийти, — он выпаливает новый аргумент. — Увидишь его по Skype, — непринуждённо отмечает Джису. — Ну, класс, всегда мечтал, чтобы ты решала за меня, что мне делать. Джису опускает одеколон рядом с костюмом, который сама и выбрала Юнги на торжественное мероприятие. Юнги его надевал лишь раз, когда они ходили на званый ужин, организованный её родителями. — Ты не решаешь, Юнги. Ты бежишь. Ты делаешь то, что умеешь лучше всего — убегать. Хоть раз рискни чем-то. Хоть раз пойди на поводу у своих чувств. — Я шёл на поводу достаточно часто. И посмотри, где я теперь… Женатый мужчина с ребёнком, испытывающий слабость к своему студенту. Из какого малобюджетного романа это вышло? — Ты нужен сейчас Тэхёну, Юнги. — Я собираюсь на работу, — отрезает он холодно. Когда он добирается до машины, приготовленные Джису вещи в сумке всё же лежат на заднем сидении, там же и все необходимые документы. Юнги решил сегодня не надевать никаких пиджаков, он просто выбрал всё чёрное, что попалось под руку. Поцеловав Давон и смерив прохладным взглядом Джису, что отвечает ему точно тем же, он проворачивает ключ зажигания и выезжает с парковки. Навигатор совсем неутешительно показывает ему образовавшуюся пробку на пути к университету, а вот дорога в аэропорт оказывается пустой, как по воле случая. Момент истины: занятия или рейс? И Юнги снова открывает в своих сообщениях переписку с мальчишкой, чтобы как-то подпитаться храбростью. И тогда, когда он совершает поворот в сторону места, которое взяло над всем верх, он понимает, что назад уже пути нет. До посадки на рейс он успевает взять себе кофе и сам не понимает, как попутно заказывает ежевичный чай с крышечкой. Для Тэхёна. Тэхёна, которого рядом нет. Тэхёна, что пишет ему что-то, думая о том, что Юнги сегодня в университете. И Юнги не предупреждает его о том, что передумал в самый последний момент. Он сохраняет интригу до самого последнего. И нужно сказать — реакция мальчика бесценна. Он уже осторожно подводит свою бабушку к проводнице, когда Юнги окликает его со спины: — Тэхён-ши! Мальчишка словно едва заставляет себя развернуться к нему лицом, глядя этими огромными, полными неверия глазами. — Х-хён? Ты… Ты пришёл… Юнги дышит немного загнанно, громко, стараясь восстановить нормальный темп вдохов и выдохов. — Держи, — он протягивает недоумённому мальчишке уже едва тёплый стаканчик, толкая им в грудь. — Твой остывающий чай.***
Они сидят с Тэхёном рядом, и всю дорогу, пока мальчика не морит сон, он смотрит на вид из иллюминатора. А в какую-то секунду, не давая отчёта своим действиям, он устало боченится у Юнги на плече, глубоко и размеренно работая диафрагмой. Юнги боится пошевелиться, чтобы его не разбудить. Он двигается медленно, выверенно, осторожно: откладывает свою книгу, а потом тянется за тканью своего кардигана, который лежит у него на коленях. Расправив его, он бережно накрывает им дремавшего у него на плече мальчика, позволяя себе втянуть через ноздри дразнящий запах шампуня. Тэхён так близко, и он такой тёплый… Со временем он осторожно оставляет Тэхёна спящим на своём посадочном месте у окошка и перебрасывается с его бабушкой парой-тройкой слов. Она смотрит на него всё так же, как и пять лет назад: тепло и приветливо, и как будто хочет потрепать Юнги за щёчки и чем-то вкусно накормить до отвала. И это отношение отбивается чем-то невероятно личным глубоко внутри. Когда они добираются до отеля, Юнги не составляет проблем помочь Чонгуку с английским на рецепшен и запросить ключи от забронированных номеров. Ему сразу становится немного странно от того, что количество номеров не совпадает с количеством людей. Но это не его забота. Он раздаёт ключи и отправляется в номер, отведённый ему: с огромной кроватью, на которой спокойно уместились бы сразу двое. Юнги успевает опустить свою сумку на край постели и немного отойти от перелёта посредством того, что умывается холодной водой из-под крана. Он не может выбросить из головы то, с каким выражением лица на него смотрели все приглашённые и сами женихи. Пускай не спрашивают, Юнги и сам не в курсе, какого чёрта он творит. Он просто слушает Джису и снова идёт на поводу у чувств. Он только успевает промокнуть сухим полотенцем лицо, как слышит неуверенный стук в двери — на пороге брошенным щенком мнётся Тэхён, краснея уже заранее, экспромтом. — Тэхён? — Юнги немного выгибает бровь, заговаривая к нему ровным голосом. — Тут такое дело, хён… — мальчишка судорожно сглатывает тугую слюну и торопливо моргает, не позволяя зрительному контакту стать более серьёзным. — У-у-у нас с тобой один номер… На двоих. Что ж… М-м-м. Погодите, один что? — Оформляя бронирование номеров, ребята подумали, что я должен буду заселиться с тем, кого приглашу себе в сопровождение. И я пригласил тебя… — Тэхён на него смотрит так, как будто держит перед собой Библию и молится, просит прощения за все грехи, и в этом взгляде узнаётся что-то наивно-детское, что-то от того маленького Тэхёна, по которому Юнги временами скучает. — Но ты не переживай. Я у бабушки переночую, хён. Я и так хотел постелить себе на полу. Всё хорошо… Не хочу бередить твой покой… Погодите… Он сказал «на полу»? Тэхён отвешивает неуклюжий и торопливый поклон, и наверняка сгорает со стыда — Юнги даже отсюда может чувствовать, как от мальчишки исходит жар. — Доброй ночи, хён… Что?.. Нет. Нет, Юнги не может допустить этого «на полу». Он не может допустить, чтобы мальчик тревожил свою старенькую бабушку. Точно нет. Неа. Так нельзя… Нельзя, чтобы он спал где-то ещё, а не в своём номере. — Тэхён… — и имя с собственных губ рикошетит обратно от кимовой спины. — Вернись. Вернись в номер. — Т-ты уверен? — робко и застенчиво уточняет студент в полголоса. — Почему я не должен быть уверен? — Ты будешь в номере со мной… — и мальчишка произносит это так как будто спать с ним в одной комнате будет чем-то сродни смерти. — Ты сам сказал — это наш номер, — Юнги легонько ему улыбается, превозмогая накатывающие волны смущения. Он лишь высовывается из-за дверного проёма ещё больше, чтобы окончательно убедить мальчика, которому ещё более неловко от мысли разделения одной постели, чем это кажется для его учителя. — Не беспокой свою бабушку, пожалуйста. Вернись со мной в номер. Всё в порядке. Я не против делить номер с тобой, — и он даже протягивает мальчику руку. Тэхён не знает точно: это для того, чтобы схватиться за неё самому или передать свою сумку, и ощутимый конфуз читается у него в глазах. Он решает предпочесть второе и вручить Юнги свой багаж, очень несмело вшагивая в комнату. Тэхён не выказывает вербально своё отношение по поводу факта наличия лишь одной кровати, но это чувствуется в его угловатых и скованных движениях. Что ж, у них обоих ещё уйдёт не одна минута, чтобы привыкнуть к этой реальности, и Юнги действительно реагирует куда более спокойно. А может, он просто слишком хорошо контролирует самого себя, кто знает. Нужно как-то разбавить обстановку, как-то облегчить эту нелепую атмосферу, воздух в которой слишком тяжёл для вдоха. — Там есть ванная, если ты захочешь принять душ с дороги… — и Юнги решает, что можно попробовать сделать это посредством небольшого общения в отвлечение. — Я приму после тебя, если ты решишь… Вот только зашуганый Тэхён ему не помогает и никак не способствует тому, чтобы ослабить напряжение тока, которым бьёт каждая его фраза-разряд. — Спасибо, учитель Мин. У них более не строится крепкого диалога, как ни пытайся. Всё заканчивается короткими ответами, из которых развивать дальнейшие реплики не хочется, ведь это наоборот только привнесёт к общей неловкости. Юнги не хочется смущать мальчишку ещё больше; пока Тэхён отыскивает необходимые для ванной вещи, Юнги выходит на балкон, чтобы насладиться прохладой этого вечера и оставить мальчика в каком-то смысле наедине. Когда дверь за мальчиком закрывается, и становится слышимым шум воды, Юнги осторожно одаривает взглядом ту кровать, на которой им предстоит провести явно не самую спокойную ночь, и даже несколько. Нет смысла отрицать, какая-то часть него хочет, чтобы Тэхён оставался в душе подольше, чтобы было больше времени на принятие этого факта как неизбежность. Он успевает написать Джису о том, что он приземлился, уже находится в отеле и самым нелепым образом будет делить с Тэхёном номер на двоих. Он так же просит поцеловать за него Давон и пожелать ей хороших снов. Тэхён заканчивает свои процедуры не в самое удачное время — Юнги как раз снимает с себя футболку и оказывается перед ним по пояс обнажённым. Юнги поворачивает к нему голову, но не корпус, и вскидывает подбородок, а затем силится поскорее натянуть на себя чистую ткань, чтобы не смущать мальчишку ещё больше. У Тэхёна в глазах — вся Вселенная, и в ней — Сатурн, что выбит красками у Юнги на лопатке. Студент так и застревает в дверях, весь распаренный, влажный, нелепо пахнущий заводским гелем для душа, бутылочку которого обнаружил в ванной рядом с чистыми полотенцами. — П-прости, хён… — у него виновато дрожит голос, и пусть засматриваться уже толком не на что, потому что он и так уже всё увидел, что нужно, Тэхён испуганно отводит взгляд и обещает себе больше не смотреть Юнги в лицо. — Я не знал, что ты переодеваешься… Я не хотел смотреть… Казалось бы, обычное переодевание. Юнги даже не полностью оголённый. А Тэхёна сшибло так, что, кажется, ему сейчас нужна помощь. — Хэй, — учитель Мин заговаривает с ним мягко, двигает головой, силясь найти направление пристыженного взгляда и перенаправить на самого себя. Он даже опускает свою ладонь на плечо мальчику, и тот инстинктивно вздрагивает под прикосновением. — Всё хорошо. Я знаю, что ты не хотел подглядывать, Тэхён. Но всё хорошо. Мы два взрослых человека, а это — всего лишь два тела. Он отводит мальчика от двери за локоть и проводит рядом ещё несколько долгих минут, пока Тэхён не придёт в себя. Он обещает ему, что перед сном они пообщаются на английском на любую тему, и уходит принимать душ. Но дело в том, что, находясь в ванной, он тянет время намерено, не совсем понимая, что ему делать, если Тэхён из этого состояния так и не вышел. Он по долгу смотрит на себя в зеркало и уже думает прикоснуться к двери, как что-то словно просит у него ещё минутку, словно подождать будет правильно. И когда Юнги на свой страх и риск всё-таки покидает ванную, зачёсывая свои влажные смоляные волосы на бок, Тэхён уже тихонько спит на своей половине, выставив рядом с собой подушку на манер границы, делящей одну кровать на две равноправные территории. Он уснул, так и не дождавшись возвращения Юнги, который на это, в принципе, и рассчитывал. Он подолгу смотрит на самого Тэхёна, совершенно расслабленного в лице, такого красивого, молодого, не обременённого ничем во сне. И в конечном счёте и сам позволяет себе опуститься на подушки. Засыпает он не сразу; прислушивается к чужому тихому дыханию. На пробу тянет ладонь к коже тэхёнового лба, чтобы осторожно и невесомо раздвинуть чёлку и прогладить местность над прямой бровью, но всё-таки не решается, притягивая свою руку обратно. Эта ночь проходит легче, чем ожидалось. Но впереди ещё несколько, и не факт, что будут такими же.***
Когда Юнги просыпается — по привычке рано, почти даже смешно, — он чувствует на своей талии Тэхёнову руку, а затылок согревается теплом чужого размеренного дыхания. Куда-то долой девается та подушка, что разделяла их постель на «тэхёнову» и «юнгиеву». Теперь постель кажется общей, а рука мальчика, что говорит о его яркой тактильности, пугает не так сильно, как должна. Юнги максимально мягко и осторожно высвобождается от того, как его к себе прижимает студент, и несколько бесконечных секунд попросту смотрит на своего прекрасного Тэхёна. Он чувствует острую необходимость известить мальчика о своих действиях, если тот вдруг проснётся раньше, чем Юнги успеет вернуться с пробежки. И в следующий раз они уже осознанно пересекаются за завтраком, где их окружают остальные. Поднимается речь о мальчишнике, и у Юнги омлет немного застревает в горле от того, что его на него приглашают тоже. Он вынужден вежливо отказать. Ему будет не место там, даже если это ему предлагает один из женихов, нужно посмотреть правде в глаза. Этот день полностью о Чимине и Тэхёне, между которыми есть что-то посильнее крепкой дружбы. Это сильная связь, которую Юнги видит невооружённым глазом и узнаёт в ней что-то о себе, ведь такая же есть между ним самим и Джису… Он просит у всех прощения за то, что покидает застолье так быстро, и отправляется к себе в номер, чтобы связаться с женой и немного поработать. Юнги рассказывает Джису о том, как проснулся этим утром, и каким милым выглядит во сне Тэхён. Вид Давон, мило рассказывающей стихотворение перед остальными детьми, почти размазывает Юнги по стулу от умиления, поэтому ему требуются дополнительные усилия на то, чтобы настроиться на работу. Когда Тэхён входит в номер, он старается вести себя максимально незаметно, но и сам не понимает, насколько отвлекающим фактором служит для Юнги. Юнги только смотрит на него из-под очков, поставив точку в предложении на клавиатуре своего ноутбука. Ему так ни к стати приходит на почту письмо из одной образовательной организации, в которой высоко оценили тэхёнов проект, порученный ему Намджуном. Юнги не знает, что подстёгивает его рассказать мальчику об этом прямо сейчас, когда тот немного нервно приводит себя в порядок в ванной комнате перед мальчишником с Чимином. Его запал не встречается Тэхёном никак иначе, чем элементарной неподготовленностью к взаимодействию и растерянности, что заставляет его попятиться назад. На полу так неудачно расположена небольшая лужица воды, о которую Тэхён по воле случая поскальзывается и принимается нерасчётливо падать. Его руки действуют чисто из инстинктов сохранить равновесие, но в итоге он лишь тянет Юнги, которого почему-то считает крепкой опорой, за собой. И для Юнги падение оказывается довольно мягким, потому что Тэхён принимает основной удар на себя. Мальчик под ним тратит пару мгновений, чтобы отойти от шока, а широко распахнутые глаза с густыми ресницами ошалело взирают прямиком на Юнги, нависшего над ним, прижавшего его к плиткам на полу. Юнги чувствует рваные выдохи мальчишки на своём подбородке, они толчками жара опаляют и дразнят кожу до образования мурашек. У него предоставляется удивительная возможность рассмотреть Тэхёна так, как не удавалось раньше: заприметить все родинки, обнаружить шрамик на щеке, оценить расслабленные и приоткрытые губы, так призывающие сейчас к поцелую. Наверное, они мягкие и вкусные, и сам Тэхён целуется очень хорошо, очень правильно и красиво. И это был бы просто идеальный миг для того, чтобы разломать, разбить между ними все стены, разорвать, растворить любое расстояние и соединиться так, как мальчик мечтал об этом долгих пять лет. Юнги краем сознания ощущает желание так и сделать. Вылизать эти красивые фигурные губы, а затем и этот рот… Но Юнги лишь улыбается ему шире, чем вообще когда-либо, до дёсен, и привстаёт, помогая Тэхёну вернуть себе центр тяжести. — Чёрт. Боже, ты как? Сильно ушибся? Юнги бережно усаживает его на постель и наливает мальчишке воды в стакан. — Держи, это поможет… Ну, если не снять боль и успокоить нервы, то остудить пыл и ослабить напряжение. Потому что Тэхён по-своему возбуждён этим случаем, хоть и отвечает ему самую малость заторможено. — Это моя вина, прости, пожалуйста. Я должен был дождаться, когда ты выйдешь из ванной комнаты… Прости. Тэхён только дарит ему застенчивую улыбку и пытается уверить в том, что с ним всё в порядке. И когда очередь доходит до объяснений, Юнги понимает, что забыл, зачем вообще так внезапно появился перед мальчишкой в дверях. Это напрочь выбивается из головы клином. — Если вспомнишь, скажи мне, хён. — Несомненно… Тэхён по просьбе обеспокоенного и чувствующего себя виноватым Юнги сидит ещё несколько минут на постели, чисто чтобы учитель смог убедиться, что со студентом действительно всё хорошо. Когда он робко уходит, Юнги уже не может вернуться к работе в этом месте. Здесь всё слишком пахнет Тэхёном. Слишком напоминает о том, как близко от собственных находились его красивые губы.***
У Юнги в бокале Merlot, и вкус приятно перекатывается на языке. Он печатает несколько слов, после чего отвлекается на дымку закатного солнца, и пишет ещё парочку. А далее работа прекращается несколько принуждённым образом, потому что к нему изъявляет желание присоединиться Чонгук. У Юнги никогда толком не срасталось с тэхёновыми друзьями; они вели себя довольно враждебно, но отнюдь не беспочвенно, поэтому, да, Юнги удивлён, когда Чонгук заказывает себе то же самое, что и в бокале Юнги, и тычется в него холодной усмешкой. — Я не припоминаю, чтобы мы нормально общались, хён. Конечно, потому что они и не общались. Юнги ощущает, как яд высказанных слов почти что играет ему на зубах, но позволяет Чонгуку эту жёлчь. От него нельзя требовать и ждать другого, он только-только потерял очень важного для него человека. — Да. В прошлый раз, когда мы общались, я был для тебя учителем. — Верно. Довольно долгий срок. Пять лет… И Юнги не находит ничего лучше, чем просто с ним согласиться. Это были действительно длинные пять лет, переломавшие всех по-своему. — Ты же знаешь, что он любит тебя до сих пор, да? Чонгук ни разу не стесняется открыто на него смотреть, стараясь даже словно прижать сознание Юнги в самом себе. Он не сводит с него глаз, надеясь подметить хоть малейшую перемену реакции. — Я хочу спросить у тебя кое-что. Не сочти это наглостью, хён. Ты мне не особо нравишься, но я взаправду не хочу никак тебя задеть ради Тэхёна. Он очень ценит тебя. Или всё, что бы у вас с ним ни происходило. — Можешь спрашивать, — Юнги утвердительно и ни капельки не нервно позволяет мальчишке задать ему вопрос. — Какие у тебя планы на Тэхёна? — Чонгуку не требуется много времени, чтобы сформулировать свою мысль, она кажется предельно чёткой и ясной. Чиминов жених только уверенно делает глоток вина и всё так же безотрывно смотрит на Юнги, всеми силами пытаясь его то смутить, то ещё что. Но Юнги пережил психологическое давление своего отца. Он хорошо обучен, и реагировать на такое прохладным образом чисто дело привычки. Кажется, Чонгук даже немного удивлён тем что Юнги спокоен, как удав, что его не вывести из себя просто так. Или проще сказать, Юнги не возьмёшь ничем. — В смысле? — Юнги притворяется, что вопрос ему не совсем понятен, хотя на самом деле тем самым выигрывает себе немного времени на раздумья. Хотя, что тут думать? Не может у него быть на Тэхёна никаких планов. Юнги женат, и у него есть дочь. — В смысле, — Чонгук всё так же обращается к нему немного насмешливым и неуважительным образом, — каковы твои планы на Тэ, хён. Он мой лучший друг, и я хочу защитить его от всего, что может причинить ему боль. И Юнги уважает за это его друга. Друзья, что готовы за тебя испепелить весь мир, всегда имеют особую ценность. — Я не собираюсь вредить ему, — он обороняется первым, в чём уверен. — Я знаю, что ты заботишься о нём, — у Чонгука давно уже не тот детский взгляд, и персональная скорбь только делает эмоциональное оказанное давление ярче и сильнее. — В какой-то своей причудливой и совершенно непонятной никому манере. Но заботишься. Не отрицай. Юнги и не намеревался. — Я не отрицаю, — сухо кивает он. — Я просто хочу знать, какими будут твои действия дальше, после нашей свадьбы. Я хочу быть уверен в том, что не увижу Тэхёна таким, как пять лет назад, хён. — Я не могу дать ему то, о чём он просит. Чонгук только понятливо улыбается, осушает бокал и просит повторить ему. — Ты не мог тогда, допустим, в силу его возраста. Сейчас ты не можешь по той же причине? Тебя тянет к нему, хён. Тебя тоже к нему тянет, потому что, в противном случае, тебя бы здесь сейчас не было. Ты хорошо оснащён бронёй и стенами, которые вокруг себя возвёл, но ты не такой пуленепробиваемый, как ты думаешь. Что-то ты к нему чувствуешь, и ты боишься этого. Чонгук несколько раз моргает и наверняка думает, что попал в точку. — Что ты хочешь услышать от меня, Чонгук-ши? — Я?! — мальчишка театрально тыкает в себя пальцем. — Я от тебя ничего не хочу. Может только того, чтобы ты прекратил дурачить Тэхёна и либо дал ему шанс, либо назвал ему причины, почему ты не хочешь попробовать, и съебался из его жизни. В какой-то момент их разговор о Тэхёне переходит в разговор об их отцах, где у Чонгука окончательно разрушается напускной образ непоколебимого. Он довольно жёстко реагирует на слова сожалений и даже немного смягчается, когда Юнги делится с ним небольшими откровениями. Такими, о которых даже не знает Тэхён. Тяжело рассказывать постороннему человеку важные секреты, которые предпочитаешь скрывать. Тяжело делиться этим с Чонгуком, потому что кажется, что это единственное, что может быть способно как-то ослабить затянувшийся между ними узел. И на полученную информацию мальчик реагирует вполне двояко. Он удивлён тем, насколько Юнги уже привык жить той жизнью, которую никогда не хотел. И он в настоящем замешательстве от того, что об этом не знает Тэхён. — Ты думаешь, ему стоит знать о том, что все его идеалы построены на принципе принуждения? Юнги делится с ним своими наблюдениями за Тэхёном во время учебного процесса, рассказывает, с каким энтузиазмом и ярким желанием ко всему этому подходит Тэхён. Потому что горит. Нет. Будет лучше, если Тэхён действительно не будет этого знать. — Ты заботишься о нём, хён… — Чонгук выпаливает это так, как будто до этого момента этот факт был лишь выдумкой. А Юнги взаправду ловит себя на мысли, что Тэхён ему дорог. Очень дорог. Чимин с Тэхёном возвращаются к ним через какое-то время, блистая в новых образах изменённой внешности. Юнги ничего не говорит о новом цвете тэхёновых волос, пепельном. Словно законченный фетишист, он предпочтёт засмотреться на них, когда мальчик уже будет спать.***
Юнги сразу знает, что этот день будет тяжёлым. И дело не в том, что просыпаться с Тэхёном под боком, чьи руки прижимают тебя поближе, становится всё привычней. Он просто открывает глаза этим утром, а дышится уже заведомо трудно. И неспроста. Тэхён возвращается взвинченным к ним в номер, чтобы переодеться к празднованию. У него был нелёгкий разговор с каждым из женихов по отдельности, и по одному лишь взгляду Юнги на мальчишку становится понятно: Тэхён трудно переносит происходящее, всё пропускает через себя, много думает сердцем. Он говорит всем, что всё будет хорошо, но сам испытывает препятствия в том, чтобы в это поверить. У Тэхёна дрожат руки, и петля галстука за этот счёт никак не вяжется, становясь откровенным мучением. — Позволь помочь… — Юнги тихонько предлагает ему, и у Тэхёна заметно перехватывает дыхание. Он выглядит таким беззащитным сейчас, в нём столько уязвимых мест, что Юнги просто не представляет, с чего можно начать латать дыры. Он разворачивает мальчика к себе, осторожно коснувшись предплечья, и уже через пару мгновений мастерит аккуратный узел. — Ты слишком зациклен на мелочах. — Я хочу, чтобы всё было идеально… Всего лишь… И в этом тэхёнова проблема. Если он чувствует, что сделал мало, он пустит себя на износ, но добьётся лучшего. Юнги знает, откуда у него такая жажда перфекционазма, высоких стандартов. Эти стандарты специально завышал в своё время Юнги, чтобы подарить мальчишке стремление, но оно вылезло ему в паранойю из-за потери надежды на то, что новой вершины однажды просто будет достаточно. — За это «идеально» ты отдаёшь слишком много себя, Тэхён. Так нельзя, — у мальчика есть не самая хорошая привычка думать о всех, кроме себя самого. Юнги немного вскидывает голову, чтобы найти зрительный контакт, как только на шее у Тэхёна красивым способом вывязан галстук. — Ты очень быстро выгоришь, Тэхён. — Я не могу иначе… — мальчишка отвечает так тихо, словно в этом есть какая-то перед учителем Мин вина. — Ты всегда такой напряжённый под моим прикосновением… — и Юнги касается Тэхёна, словно в доказательство, раньше, чем успевает толком обмозговать своё действие. Трапециевидные мышцы под пальцами чувствуются, как железо, и Юнги начинает аккуратно жать на нужные точки на манер массажа. — Всегда напряжённый, всегда скованный, всегда зажатый, постоянно несёшь не только свои проблемы, но и чужие. Почему ты так боишься расслабиться, Тэхён? Он боится расползтись. Разойтись по швам, если хоть на миг разожмётся. — Сейчас не время думать обо мне, хён. — А когда будет время «думать о тебе», Тэхён? М? Ты можешь мне сказать? Когда ты собирался думать о себе? — Юнги смотрит ему точно в лицо, и за неимением должного ответа, Тэхён силится отвести взгляд. Юнги же поддевает костяшкой пальца его подбородок и возвращает всё положение вещей с исходную. — Не отворачивайся от меня. — Почему тебя так волнует, думаю я о себе или нет? Почему ты беспокоишься? Почему ты беспокоишься, хён? Скажи мне. Тэхён настаивает на правде, от которой Юнги так стремительно всегда хотел уйти. — Я за тебя переживаю, — и простой синонимический ряд никак не сможет оправдать это чувство в груди, напоминающее о себе всякий раз, когда он смотрит на мальчика. — Прости… — Ты просишь прощения за то, что беспокоишься обо мне? Или за то, что считаешь нас «никем»? У Юнги нет права на то, чтобы элементарно переживать. Что уж там говорить о том, чтобы назвать Тэхёна «кем-то» для себя? — Всё это, полагаю. — Ты боишься меня, хён? — Тэхён уточняет напористо, словно только сейчас до этого дошёл. А Юнги под этим действием издаёт надсадный смешок, потому что это же абсурд. Юнги не боится Тэхёна, что вы. Он в пиздецком ужасе перед тем, какие горизонты в нём открывает этот мальчишка. — Ты боишься меня, да? Вернее, не столько меня самого, как того, что я могу заставить тебя чувствовать, пока рядом, — Тэхён произносит это так, как будто знает, о чём говорит. Как будто видит Юнги прямиком насквозь и даже больше. Юнги старается изо всех сил упрятать в себе смятение, потому что Тэхён не должен понять. Тэхён не должен увидеть, не должен узнать. Юнги неуютно отступает от мальчишки на шаг, проявляя внезапный интерес к собственным запонкам на рубашке. — Что это? — а мальчик всё продолжает исследовать закрытую территорию, на которую ступил. — Ты пережил несчастливые отношения, и поэтому принципиально не позволяешь мне ничего? Юнги не осмеливается ещё раз на него посмотреть. В глазах Тэхёна сейчас слишком много огня, и его хватит не только на то, чтобы растопить все оставшиеся льды, но и на то, чтобы выжечь самого Юнги дотла. — Я позволяю тебе даже больше, чем должен, Тэхён, — и это правда. Он разрешает мальчишке больше, чем не просто должен — чем вообще может сам себе разрешить. Быть с Тэхёном — непозволительная роскошь, и её цена не измеряется в деньгах. Юнги просто не может. Он не может дать Тэхёну то, чего он хочет, — себя, свою свободу. Ведь у Юнги её нет. — Нам нужно поторопиться и спуститься к остальным. Такси вот-вот подъедет. Тэхён широким шагом снова сокращает между ними расстояние и почти с силой хватает Юнги за подбородок, ища верной смерти в холодных, расширяющихся от неожиданности маленьких кошачьих глазах. Он не хочет позволять Тэхёну подметить это секундное замешательство, но элементарно не успевает поставить ментальный блок, когда эти большущие глаза так смотрят куда-то поглубже души. — Нет, хён. Не отворачивайся от меня. — Тэхён… — Может, и ты боишься рассыпаться, если позволишь себе испытывать что-то ко мне, — что-то в Тэхёне смягчается, и хватка становится больше похожей на поглаживание, на робкое касание подушечками пальцев, как будто Юнги в его руках — самое бережное, что у него есть. — Я бы не сделал тебе больно, — мальчишка произносит это самым интимным, личным, самым нежным тоном, на который вообще способен. — Я бы ни за что не сделал тебе больно, хён, — и Юнги ему верит. Верит, потому что его Тэхён никогда не был жестоким, не был мстительным, жадным. — Только не тебе. Юнги знает, что Тэхён бы целовал землю, по которой он ходил, знает… Но… — Тэхён, нам нужно идти… — Юнги мягко напоминает ему о том, что у них поджимает время. Мальчик отходит от него не сразу, немного запоздало, как будто его приложило чем-то тяжёловесным от слов, сказанных Юнги. — Мне не нравится то, что происходит, Тэхён. Он же, блять, снова. Снова, считай, признался ему только что в любви… — Читай между строк: «Мне не нравятся твои чувства», — холодно парирует студент. — С твоими чувствами всё в порядке, — это только у Юнги с ними проблемы, по факту, — но нам нужно поговорить об этом. Не считаешь? — Не понимаю, о чём тут разговаривать, хён. Всё и так понятно, — Тэхён заставляет себя унизиться ещё больше и ещё раз посмотреть на Юнги. — Я тебя люблю, а ты меня нет. Мы поговорили. Конец разговора ощутим даже слишком сильно. Он горчит на корне языка какой-то кислотой, что проникает в кровоток и парализует тело. Юнги ненавидит это чувство. Ненавидит, когда Тэхён смотрит на него вот так. Какой же он лжец. А говорил, что для него всё в прошлом, когда страдает, наверное, даже сильнее, чем в подростковые годы. Тэхён клялся. Тэхён обещал, что больше ничего к нему не чувствует… Юнги тяжко сглатывает, внутри что-то неприятно тянет, норовя оборваться к чёрту. Ему страшно. Страшно как никогда. Потому что этот мальчишка ему не просто «кто-то». Он ближе ему чем вообще кто-либо сможет быть.***
От диалога с его бабушкой никак не становится лучше. Всё кажется абсолютно ненавязчивым, естественным, без вынуждения к признаниям, но вместе с тем из Юнги вот-вот вырвется что-то именно благодаря тому, как бабушка говорит о тэхёновой привязанности. С Тэхёном нужно много работать, чтобы прогнать прочь всех его демонов. Внутри он всё тот же нежный и чувствительный мальчик с огромными заплаканными глазами, который разуверился в том, что однажды будет счастлив. У него к Юнги до сих пор светлые чувства. Чувства, на которые Юнги ответить не способен, даже если сильно захочет. Потому что у Юнги жена. У него дочь. И ресторан Соджуна открыт за счёт денег Кимов, которые перешли в семью Мин по пункту брачного договора. И мамин салон красоты раскрутился, благодаря тем же вложениям. И квартира Юнги куплена из щедрости родителей Джису, которым Юнги действительно по нраву. — Это нормально — то, что чувства могут быть безответными… Разве? Разве нормально, когда сердце аж разрывается? Разве нормально — наблюдать, как от твоих же рук страдает человек? — Ты просто… Не делай ему больно, хорошо? Иногда кажется, что лишь на это Юнги и способен, когда речь заходит о Тэхёне. — Ваши дороги переплелись ещё раз неспроста. Может, вещам суждено было так сложиться… Юнги наблюдает за мальчишкой издали. Тот одиноко сидит на песке и всматривается в пенистые волны у берега. И что-то заполошно бьёт ему в рёбра. — Что ж это за судьба, в которой я не могу дать ему то, чего он от меня хочет? Мне тяжело вот так, с ним, со всем этим. Я и понятия не имел, как сложно ему приходилось, когда я ушёл, и насколько сильным было то чувство, которое он успел ко мне развить за краткое время наших взаимодействий в классе и вне него. Если бы я знал, как это по нему ударит, то предупредил бы его. Юнги признаётся ей откровенно: он паниковал. До Тэхёна никто ему не признавался в любви, да и после него никто. Никто и не так. Его чувства казались неправильными, аморальными, табуированными, запретными, и они были, без преувеличений, не взаимны. Юнги не утаивает, что считал лучше уйти и не видеть, как тэхёново сердце разрывается на части. Он считал, что будет легче на это не смотреть и дать мальчику поверить, будто его любовь — не сильнее обычной влюблённости, которую испытывают в разное время все. Юнги чувствует себя так мерзко. Мерзко, когда ощущает эту нужду в любви каждой клеточкой себя, но дать он её не способен. Он вскипает. Он, блять, весь в огне от всего, что творит с ним обычное «хён» его голосом. Обычное и очень сильное «Юнги», которое Тэхён произносит так редко, что им даже насытиться не успеваешь. Тэхён ждёт от него чего-то покрепче и посерьёзней дружбы. — Не испытывай ты чего-то к нему, тебе было бы всё равно на то, что он ощущает. — Я не… — Ты просто не разобрался, Юнги-ши. Хорошо это или плохо, у него есть всё время мира, чтобы позволить тебе разложить по полочкам то, что между вами. У него может быть кто угодно, но мы все знаем, кому принадлежит его сердце. Юнги лишь опускает взгляд чуть ниже фигуры Тэхёна, куда-то на песок. Тучи, что стягивали небо с самого утра, наконец обрушиваются на землю длительным дождём.***
Если события утра и дня Юнги считал чем-то очень тяжким для восприятия, чем-то, что почти доломало его до конца, у вечера получается закончить начатое. Ибо тост пьяного Чонгука, примешивающего туда и его любовь к Чимину, и его уважение к Тэхёну, и скорбь по отцу, — вообще лютый пиздец. Юнги, замечает, как для самого Тэхёна это становится завершающей каплей. Как у него уже мокро в глазах от всех слов, что Чонгук нанёс в пьяном бреду о Юнги и для Юнги. И лишний укол, тычок в то, что мальчик так наглядно нелюбим, становится просто финишной. Тэхён как будто едва боролся с самого утра с этой мыслью, как-то скованно выжимал из себя улыбку и игнорировал боль, причинённую ему Юнги. Потому что Тэхён буквально признался ему снова. И снова был отвергнут тем, как учитель Мин перевёл тему на их опоздание. Но сейчас Чонгуку удалось добить. Удалось достать. Удалось разломать. Юнги дышится больно, когда он следует за Тэхёном в уборную, чтобы успокоить, чтобы как-то помочь отойти от того, что сам наделал. Юнги дышится рвано, когда он видит Тэхёна таким — в слезах, что оставляют покрасневшие дорожки раздражения на щеках, упирающимся в умывальник дрожащими руками. И алкоголь в крови делает своё дело, обостряя все ощущения, а не притупляя их. — Тэхён… — собственный язык очень тяжело выталкивает наружу его имя. Оно звучит липко, протяжно, пристаёт к сознанию. — Тэхён… Дверь за ними закрыта плотно. Она полностью спрячет и сохранит их секрет, память о котором будет делать одинаково хорошо и одинаково плохо до полнейшей невъебенности. Наверное, Тэхёну Юнги вообще никак не представлялся подвыпившим, размякшим, сбавившим обороты, ослабившим контроль и бдительность. Мальчик смотрит на него жарко даже со слезами. Смотрит прямиком, как той самой ночью, когда открылся ради Юнги, вспоролся ради него, разворотил кости и блеснул своими нежным сердечком. — Как ты?.. Каким же глупым кажется этот вопрос в свете того, что Тэхён на совершенной грани. Он вот-вот взвоет и осядет на пол, будучи не в силах больше удерживать вес своего же тела. — Как ты думаешь, как я, хён? — Я не знаю… — низким шёпотом отзывается Юнги. — Я не знаю… — Ты всё знаешь, хён… — они оба не регистрируют момент, когда всё оказывается слишком б л и з к о, когда тэхёнов шёпот уже опаляет Юнги висок, а того передёргивает лишь от одного его дыхания на своей коже, но он не в силах даже заблокировать дальнейшее приближение, уперевшись ладонями Тэхёну в грудь. Всё это ошибка. Всё это чудовищная ошибка, о которой останется потом лишь жалеть. Но, блять, как вкусно пахнет Тэхён, каким изящным выглядит его двигающийся кадык, куда Юнги только и может смотреть. Он прикусывает губы в нерешительности, и это мука: мука хотеть Тэхёна, но быть не в силах получить его, иметь в своих руках так, как мальчик того заслуживает. — Тэхён… Я не могу… — Почему?.. — и мальчишка спрашивает это с такой грустью, что Юнги сейчас просто кончится. Блять, за что он вообще его любит? За что желает его всем сердцем, от которого Юнги не оставляет ничего? Тэхён нащупывает центром ладони юнгиев пульс, трепетно касается грудной клети поверх ткани рубашки, и Юнги клянётся, он нахуй сейчас вымрет от того, как нежен с ним Тэхён, как он излучает чувства каждым своим прикосновением, каждым взглядом, жестом, словом, вдохом. — Кто бы ни разбил тебе сердце, я обещаю, что не сделаю тебе больно, хён. Никогда… Сердце ему разбивает Тэхён. Когда такой. Когда вот так. Люби меня. Целуй меня. Убей меня. — Просто доверься мне, прошу… — мальчик сдаётся силам этого притяжения, его мягкие губы уже у Юнги на скуле, уже чертят линию касания к кончику носа. И Юнги клянётся — он сейчас вспыхнет. — Я тебя люблю, хён… Я всё ещё тебя люблю, и мне кажется, что это чувство никогда не исчезнет… Что бы я ни делал, как бы я от тебя ни прятался, ты внутри, Юнги. Ёбаный в рот. То, как Тэхён произносит его имя… Юнги сейчас к чёрту поедет крышей. — Я ни за что не сделаю тебе больно, просто доверься мне… Прошу, доверься… Тэхён внимателен, последователен, осторожен, и безумно аккуратен в своих касаниях. Он целует Юнги всюду, куда может достать, куда попадает губами наугад. — Т… Голос Юнги стихает в ту секунду, когда их губы соприкасаются. И весь мир просто разом исчезает. Больше нет ничего вокруг, под ними и над. И между тоже. Больше не существует ничего, кроме того, что Тэхён целует его. Отточенный до перфекционизма контроль даёт скол, трещину, брешь, сбой, выдаёт ошибку. Юнги просто немного двигает головой, чтобы поцеловать его глубже, сильнее, агрессивней, напрочь сокрушимый одним лишь тем, сколько, блять, любви вгоняется под кожу в одно чёртово касание. В своей жизни он целовался огромное количество раз, но ни разу — с человеком, который его любит. Поцелуи кажутся ярче, слаще, продолжительней, потому что Тэхён вкладывается в них разом со всем, что у него есть, что он может предложить. И целовать влюблённого, л ю б я щ е г о — дико охуенно по ощущениям. Юнги не знает пощады, толкается языком с силой, с нажимом, и Тэхён даже не пытается сопротивляться. Между ними тянется вязкая ниточка слюны, пока Тэхён шепчет ему «доверься» где-то между поцелуями. Но Юнги знает лучше. Он знает лучше и снова целует его так, словно от этого зависит вся жизнь. Он заставляет Тэхёна стонать, рычать, скулить, мычать, ныть, выть, хныкать, плакать, р ы д а т ь от того, как давит языком на нёбо, как больно кусает его губы, как полирует дёсна. Юнги хочется касаться его. Хочется выбить последнее, что осталось. Потому что Тэхён из него уже выбил. Тэхён уже своими руками просто вынес все оставшиеся барьеры к хренам, танцуя на обломках. — Я люблю тебя, Мин Юнги… У него ещё есть силы что-то говорить? Юнги находит стенку спиной и ею же пересчитывает себе позвонки, пока Тэхён не зацикливается на губах — подхватывает Адамово яблоко на миновой шее и приникает языком. Преподаватель следует инстинктам и откидывает назад голову, пока собственные руки грузно опускаются мальчишке на плечи, норовя прижать обманчиво габаритное тело перед ним, поставить его на колени. И Тэхён понимает его без слов, лишь по силе, с какой ощущает давление, тянущее его вниз. Тэхён такой неправильно рослый в пропорциях их тел, но такой правильно умещающийся при том у Юнги в руках. Юнги не способен посмотреть туда, где до сих пор плачущий мальчишка мучается с бляшкой ремня на брюках учителя. Он не может посмотреть вниз и увидеть лицо Тэхёна на уровне своего члена, реагирующего на ласки дрожащих рук. Юнги стонет уже чисто заранее, лишь от того, как Тэхён дышит ему в пах и принимается влажно целовать всю его длину. — Б-блять… — он до боли закусывает собственные побелевшие костяшки, второй рукой перебирая мягкие прядки тэхёновых пепельных волос и оглаживая его мокрые от слёз горячие на ощущение щёки. Тэхён берёт в рот только головку, дразнит чувствительную уретру несколько бесконечностей, а затем вбирает глубже. А Юнги хочется. Так хочется уткнуться кончиком ему в сам затылок… У Тэхёна срабатывает рвотный рефлекс, но он упорно зажимает Юнги у себя в горле, таком горячем, таком узком, но в то же время расслабленном так, как нужно. И когда он начинает сосать, у Юнги нахуй сдаёт всё, что ещё работает. Он едва стоит на ногах, пока Тэхён помогает себе пальцами, оказывая дополнительное давление на юнгиев орган. Он понимает, что мальчишка позволяет ему найти свой темп и задвигать бёдрами, заставляя выматериться шёпотом в кулаке и унять крик, что рвёт ему всё горло, продирая до хрипа. Тэхён не просто сосёт, он высасывает из него душу, блять, издавая эти липкие, мокрые, хлюпающие звуки. И когда Юнги кончает ему в рот, Тэхён морщится, плачет, но глотает всё до последней капли, и превозмогает себя, оставляя небольшие поцелуи на члене Юнги в качестве отходного периода, за который сам Юнги собирается воедино по частям. Он едва дышит, едва осознаёт происходящее, но ощущения зашкаливают. Это был самый неловкий минет, что ему делали. Самый неловкий, но такой, от которого он спустил так, что почти потерял чёртово сознание. Тэхён отползает на четвереньках к противоположной стенке, весь в слезах, соплях, слюнях, поту и сперме, остатки которой утирает с губ тыльной частью ладони. У Юнги язык не шевелится вообще, кажется, он полностью распух, и сказать хоть что-то кажется ему невыносимо трудной задачей. Холодная вода не помогает вообще никак, и он не уверен, что в ближайшее время ему вообще поможет что-либо. В голове — долбаный смерч. Геноцид всех его моральных устоев. Он не знает, каким образом прощается с мамами женихов и бабушкой мальчишки. Он помнит лишь то, как по стеклу такси стекают капли дождя, а в их общем номере горит свет. Юнги собирается быстро. Он всегда умеет быстро скрываться, быстро прятаться, быстро убегать. И бежать — единственное, что он видит выходом. Однако сейчас всё совсем иначе. Сейчас в нём слишком много Тэхёна, и Тэхён в нём плачет навзрыд. Юнги вырывает из блокнота страницу и тратит пять минут, раздумывая над текстом прощальной записки. В этот раз он не может уйти просто так, без неё, не сказав ни слова. В этот раз он не может двинуться дальше так, чтобы часть Тэхёна не двинулась вместе с ним. Если они встретятся снова, Юнги ни за что больше от него не убежит. Это то обещание, которое он сдержит любой ценой. Даже если находится в полной жопе и до сих пор не может дать мальчику то, что он заслуживает. Люби меня. Целуй меня. Убей меня. И Юнги убит.***
Юнги проводит целый месяц один, на самоизоляции, подолгу думая обо всём с самого раннего периода утра и до самого позднего часа ночи. Мысли о Тэхёне потихоньку из разряда «неправильного» переходят в «правильные», и Юнги приучивает себя к смирению с фактом: он без Тэхёна — ни в какую. Тэхён в нём слишком глубоко. Тэхён — это правильно. Он думает о том, что произошло в вечер свадьбы, думает о всех сказанных словах. Он думает о том, сколько ночей Тэхён проплакал над запиской и как он её воспринял. Юнги думает о том, что было бы, будь у него возможность подарить Тэхёну весь мир. Не сказать, что принимать это выходит так легко, но уже ничего не заставляет его отпираться и прятать все ощущения. Юнги в эти дни просто живёт своими чувствами, чтобы понять их суть, их природу, ведь раньше такого с ним никогда не происходило. Он ещё никогда и никого не любил так сильно, как хочется делать это с его прекрасным, нежным и чувствительным мальчиком. И в день, когда ему наконец удаётся побороть эмоциональный раздрай и подвести для себя итоги выгорания, он звонит Джису и сообщает ей две вещи: — Я буду дома завтра. Думаю, я готов вернуться к вам с Давон. И каждый из них подсознательно понимает значение этого «вернуться». — И ещё я думаю, что я готов… — он слабенько и устало улыбается в трубку. — Думаю, я готов любить его. Он, конечно, не готов с ним ещё встретиться, нет. Да и так просто нельзя. Юнги нужно хорошо всё продумать, хорошо распланировать каждый шаг, каждое своё действие, каждое слово. Юнги нужно стать свободным, чтобы больше никуда не отпускать своего Тэхёна и подарить ему что-то большее, чем весь мир, — всю свою Вселенную, Сатурн которой уже принадлежит ему. Он верит, что в нужное время судьба сведёт их снова, и тогда Юнги уже будет знать, что делать. Юнги будет готов. Он будет готов вернуть всё, чем одарил его этот мальчишка. — Я готов любить Тэхёна.***
Следующие полгода он проводит с семьёй в Токио, где ему предложили должность в университете, а затем ещё полтора — в Нью-Йорке, работая по специальности. Юнги совсем не против того, что его вот так бросает из места на место, это здорово отвлекает, на самом деле. Он медленно, но уверенно приходит к миру с собой и тем, как сложилась его жизнь. Она не была полна веселья и счастья, но именно этот путь привёл его к Тэхёну. Именно вся эта пройденная боль натолкнула его на мальчика с большими любопытными глазами и улыбкой, похожей на сердечко. Иногда он боится завтрашнего дня. Иногда он боится, что завтра этих чувств внутри резко не станет, и он сочтёт всё это наваждением. Но с каждым новым «завтра» он ощущает больше любви, чем вчера. Он много думает о том, чувствовал ли Тэхён себя так же. Боялся ли он за то, что в сердце в один миг просто станет пусто без поддержки любого вида контактов. Но Тэхён здесь. Внутри. И с каждым днём этого чувства к нему всё больше.***
Юнги не слепой, чтобы замечать, как Джису начинает проводить много времени с адвокатом, которого они наняли для решения вопроса развода. Джису обещала отпустить Юнги, если он будет готов любить кого-то, и она держит своё обещание. И не то чтобы она пыталась оттяпать для себя побольше, если дело дойдёт до суда. Они спокойно поделят всё, что приобрели вместе, но вот что делать с рестораном брата и маминым салоном красоты Юнги не приложит ума. — Оставь это на меня, Юнги. На меня и Хёнбина. Юнги очень страшно ворошить пункты брачного договора, но Джису в этом плане куда более бойкая, чем он. О чём только думали их отцы, ставя под угрозу будущее на тот момент ещё не родившейся Давон? В договоре сказано, что в случае расторжения брака вскроется история происхождения девочки. То есть, общественность узнает, кто её настоящий отец, а это не нужно вообще никому. Это привело Джису к ссоре с родителями, которые всё ещё не понимают, зачем им так необходим развод, если можно просто иметь любовников, раз не возникло любви непосредственно между ними. Для Юнги низко думать о Тэхёне как о любовнике. Тэхён заслуживает куда большее, чем сомнительный статус в обществе. Самое сложное — рассказать о нём маме и постараться её не разочаровать. Джису на высоких каблуках, в стильном платье от Dior, бренд которого скупает целыми коллекциями. — Что-то ты слишком красиво одета, как для простой встречи с нашим адвокатом, — Юнги оценивает её вешний вид продолжительным взглядом и прохладно ведёт бровью. — Не стану лгать, он мне нравится, — женщина многозначительно складывает на груди руки. — Джису… — Юнги немного качает головой, касаясь предплечья своей жены. — Юнги, я уже не маленькая глупенькая девочка, какой была с Джонхёном. Я просто приглядываюсь к Хёнбину, не более. Не переживай, я умею постоять за себя. Юнги всё равно не теряет бдительности. Он проверит каждый тёмный уголочек души их адвоката и узнает, что ему надобно от Джису. — Есть какие-то хорошие прогнозы? — Пока неясно, но Хёнбин своё дело знает. Юнги не теряет надежды. Он верит, что однажды он сможет быть свободен, чтобы вернуться к Тэхёну человеком, способным подарить ему всё на свете. — Не переживай, Юнгс. — Не переживаю. Только нужно будет придумать, как рассказать Давон. — Она и так привыкла к тому, что мы не живём друг с другом. Давай подождём, когда она станет постарше… Прошу. Юнги переводит взгляд на свою дочь, что тёпло улыбается ему из-за книжки. — Пусть у неё ещё хоть немного побудет детство…***
Проходят месяцы невинных встреч Джису с Хёнбином, и Юнги, вроде, реагирует даже ничего. О Хёнбине ходит много хороших слухов, и после каждой встречи с ним Джису возвращается домой окрылённой. Юнги только удивлённо хмыкает; давно он не видел, чтобы его жена так улыбалась от кого-то. Хёнбин не лезет в дела активов семейства Ким, не пытается специально понравиться, и у него безупречное прошлое, даже учитывая тот факт, что его младший брат живёт с мужчиной, а сам Хёнбин это поддерживает, будучи счастливым за брата. У него есть маленький сын, оставшийся без матери по воле несчастного случая, и все эти факты немножечко размягчают юнгиеву жёсткую настороженность. Юнги допускает то, что, интерес у него к Джису может быть неподдельным. — У нас вчера был первый раз… — она делится с Юнги впечатлениями, крепко держа его ладони в своих. Всё прям как раньше, как лет так десять назад, когда они хвастались опытом на словах. — Вот прям, знаешь, это был самый нежный секс, который я помню… Его не стесняли мои растяжки… Не стесняло моё тело… И он был таким страстным… — Я удивлён тому, что вы ждали полгода. — Мы не хотим торопить события, как бы это странно ни звучало. Нам двоим нужно было это время. Он очень волновался, кстати, такой милый, я просто не могу. Хёнбин хочет встретиться с тобой… — У нас как раз в пятницу назначено, — Юнги цедит монотонно. — Он хочет встретиться не так официально. За ужином. И я уже его пригласила на завтра… Только не злись… Юнги смотрит на неё несколько долгих секунд нечитаемым взглядом. — Ну, что ж… Почему бы не поужинать с тем, кто трахает мою жену? Приводи, познакомимся. — Только постарайся вести себя не как ревнивый муж, ладно? — Но я и есть твой муж. — Ничего, однажды я буду ужинать с твоим Тэхёном, и мы будем квиты. Юнги, если честно, ужасается от той реальности, в которой свершается данное обещание. Это пока кажется ему максимально далёким по планам, чем-то не из этого мира. Тэхёна сломает правда о личной жизни Юнги. Это его разрушит.***
— Поверить не могу, что ты и Сокджин-ши женитесь, — Юнги признаётся чистосердечно. Он поправляет свою бутоньёрку и с лёгкой улыбкой смотрит на жениха. Намджуну захотелось сделать этот день лучшим по всем фронтам, и поэтому с Сокджином они обмениваются кольцами не абы где, а в чёртовом Вегасе. Эффектно. — Я долго думал, что он не примет моё предложение, если на чистоту. — Вы, типа, больше десяти лет воду мутите, а тут так бац — и это приглашение на свадьбу, — Юнги разравнивает пряди светлой чёлки длинными пальцами, пока визажист порхает над Намджуном. — Знаю… Юнги смотрит на свой палец — тот самый, на котором должно быть кольцо — и трёт пустое место на коже, роняя тихий вздох. — Однажды наступит день, когда ты будешь носить своё кольцо с гордостью, а не прятать его потому, что женат по расчёту, — Намджун заговаривает с ним с надеждой и воодушевлением. — Спасибо, Джун. Но всё это пока из разряда чего-то заоблачного. Я ещё не развёлся и не расположил к себе Тэхёна, и даже понятия не имею, как мне это сделать. — Ты что-то придумаешь, я это знаю. — Я боюсь, что в этот раз я буду ему не нужен… И Юнги не врёт. У него не раз появлялась мысль о том, что после такого болезненного отказа Тэхён просто запретит себе что-то чувствовать к нему. И на этот раз ему хватит оказанного унижения, чтобы в этом преуспеть. — Ладно, твой выход, жених. Сокджин ждёт тебя, чтобы наконец-то сказать «да».***
Жажда увидеть Тэхёна ещё раз иногда просто пожирает с потрохами, но Юнги запрещает себе думать об этом. Ещё рано, ещё слишком рано, у него ещё не готов план, над которым он трудится в поте лица уже несколько лет, постоянно делая себе какие-то пометки, рисуя схемы, расписывая различные пункты. Он основывается лишь на том, насколько хорошо знает Тэхёна, а всю остальную работу делают различные предположения. Юнги сразу не рассматривает вариант, при котором Тэхён радостно бежит к нему в объятия при встрече, потому что так не будет. Их встреча будет непростой, эмоционально сложной, в особенности для самого мальчишки, и нужно рассмотреть все варианты исхода событий. Для Юнги подобное служит трудной головоломкой, он продумывает всё до дотошных мелочей и даже уделяет значение развилкам. Он придумывает себе модель поведения в зависимости от ситуации: 1)Тэхён может быть на него крайне зол, полон ненависти; 2)Тэхён может быть неумолимо холоден с ним и замкнут, силясь не допускать близости, как физической, так и душевной; 3)Тэхён банально может быть занят: Минхо или кем-то ещё. Юнги учитывает все точки, всю реакцию, на которую способен его нежный мальчик. И пока план находится в процессе, чувства к Тэхёну лишь крепнут. Юнги просто улыбается уголками губ и проводит перед сном лишний час в раздумьях над всеми словами, что придётся сказать, над всей правдой, которую нужно будет открыть. С Тэхёном нельзя работать только на уровне слов. Нельзя лишь на уровне постели. А работать с ним нужно много, сейчас даже в разы больше, чем было раньше. Нет, это должен быть слаженный план, грамотно распределяющий рычаги влияния. На Тэхёна нельзя будет давить, его нельзя будет принуждать, чего-то от него требовать, запрашивать, и Юнги не должен сразу же ждать многого, потому что этого не будет. План должен быть гибким, иметь кучу запасных версий с небольшими изменениями, что легко адаптируются к сложившейся любой ситуации. Он не должен иметь временных границ, поскольку Юнги не знает, сколько у мальчика уйдёт на то, чтобы снова подпустить его, снова вспомнить, насколько же любить его — ярко и больно, и красочно, и до бешеной агонии. И на то, чтобы дойти до правды о Давон и Джису у Юнги может уйти не меньше. Он даже визуализирует их встречу, и всякий раз в его голове Тэхён на него реагирует по-разному: он даёт ему звонкую затрещину, трясёт за грудки и кричит, падает на колени и плачет, смотрит равнодушно-отстранённым взглядом. Юнги должен знать, что делать при любом из этих путей, и он не успокоится, пока любой из них не приведёт их обратно друг к другу. О Джису и Давон он решает рассказать Тэхёну уже тогда, когда мальчик — сейчас уже, наверное, взрослый и самодостаточный мужчина — будет ему снова верить. Когда найдёт в себе силы выслушать Юнги до конца, не пойдя на поводу у боли, которую ему доставит правда.***
Юнги так сильно по нему скучает, что одним вечером ноги приводят его на порог Dionysus. Этот клуб помнит не самые их лучшие взаимодействия, но самые драйвовые, все, что были на сплошном нерве, на эмоции, на ярком впечатлении. Вряд ли Тэхён ходит теперь в такие места, и Юнги чувствует себя крайне потерянно, странно и одиноко, заказывая себе выпивку у бара. Мальчишку, что разжигает танцпол, не заметить не возможно, и Юнги даже несколько раз нарочито моргает, чтобы понять, не показалось ли ему. Чтобы убедиться получше, он подходит ближе, не особо вежливо просит всех потенциальных партнёров пацана сгинуть с глаз, переключая весь интерес на себя одного. — Т-Тэхён?.. — его голос самую малость хрипит от неуверенности. Мальчишка выглядит практически, как он: такие же длинные ноги, огромные глаза из-под веера густых ресниц, губы, что от улыбки формируют сердечко… Он похож на него, как ебаный пиздец, но при длительном изучении всё-таки есть расхожие черты: отсутствие родинки на кончике носа, кожа оттенком светлей и запах совсем не такой… — Меня зовут Бэкхён, пупсёныш, но для тебя я буду, кем захочешь. Бэкхён не возражает, когда его дерут с непривычной нежностью. Не возражает, что слишком похож на кого-то другого. Не возражает, когда Юнги вываливает на него чувства, которые должны принадлежать кому-то ещё. Не возражает, когда Юнги кончает в него со сбитым «Тэхён» на выдохе. И Бэкхён на утро не просит его номер, потому что знает, что у Юнги есть какой-то «Тэхён». — Охренеть, ты любишь его… Вот бы меня так на постоянной основе кто-то, — Бэкхён только бросает кокетливо на прощание, когда покидает квартиру Юнги с самой рани. Юнги просыпается один, в кровати, где подушка сохраняет чужой незнакомый запах. Ему кажется, что он скучает по Тэхёну так, что внутри что-то вот-вот разорвётся.***
Юнги спрашивает у всех, кто хоть когда-то сталкивался с Тэхёном, знает ли тот, как сейчас у мальчишки дела, но получает отрицательный ответ. Все программы, что предлагали мальчику стажировку, до сих пор получают отказы. Юнги просто хочется знать, где он сейчас, какой он, какая у него жизнь. Тэхён не поступил на магистратуру, он не числится в составе ни преподавателей, ни студентов различных вузов. Намджун в тайне от Юнги дёргает за свои ниточки связей и кое-что всё-таки узнаёт для друга. — Держи, — он протягивает профессору Мин свёрнутую вчетверо бумагу. — Что это? — Юнги косится на пергамент с небольшим недоверием. — Адрес школы. Мне удалось узнать немногое, Юн. Это адрес школы, в которой Тэхён работает учителем английского. Ш-школа? Он отправился работать в обычную школу, когда его зовут продолжать карьеру в Америку? Что за?.. Юнги не решается подъехать на нужное место с чёртову неделю, а когда всё-таки делает это, он сидит на жопе ровно и не выходит из своей машины, что стоит у парковки. Не так должна произойти их встреча, не сейчас. Он не искал его намерено всё это время, он просто верил и верит до сих пор, что у судьбы есть свой срок, и что сейчас просто ещё не их час. Он бы и не приехал, если бы знание тэхёнового местонахождения не травило ему душу без надобности убедиться, что с его мальчиком всё в порядке. Вот только его уже и юношей не назовёшь, он выглядит, как настоящий взрослый мужчина в этом официальном костюме, с дипломатом в руках. Тэхён спускается по ступенькам, с улыбкой прощается со своими учениками… Теперь его волосы тёмные, пряди чёлки причёсаны так, что оголяют его красивый лоб. Его потрясающий, несравненный, волшебный, незаменимый Тэхён. От него сейчас не оторваться взглядом — таким он стал привлекательным. У Юнги внутри что-то задушено кряхтит от боли, когда учитель Ким оказывается рядом со своей машиной. Уже нет смысла улыбаться для детей, которых нет рядом, нет смысла делать вид, что у него всё хорошо. Таким уставшим Юнги его ещё не видел никогда. У Тэхёна теперь даже глаза не улыбаются, в них почти нет блеска. Он вообще не выглядит радостным, ни на секунду. У Юнги что-то внутри от безотрадной досады умирает: Тэхён так несчастен. Как же он несчастен… Хочется подойти к нему, прижаться, признаться, отдаться. Но ещё не время. Это ещё не воля судьбы, но Юнги чувствует своим разбитым сердцем: всё случится скоро.***
Давон исполняется восемь. Юнги с Джису везут её в Диснейленд в Париже, где они оказываются проездом по делам семьи Ким. Они проводят этот день целиком, как нормальная семья, и Юнги всё ещё держит девочку у себя на руках, даже если она уже и не такая малышка, какой была раньше. В ней нет ничего от Джонхёна, она полная копия своей мамы, и это даже самой Джису приносит какое-то облегчение. Признаться, Юнги уже не представляет свою жизнь без неё. Она настолько стала частью его самого… Как и Тэхён. — С Днем Рождения, солнышко наше, — Джису вносит в комнату торт, пока Юнги держит в руках подарок для их дочери. — Вы серьёзно? Я думала, что основной подарок был нашим днём в Диснейленде… Время с вами двоими — лучшее, что я могу просить. Мы сейчас так редко собираемся вместе… В свои восемь у девочки совершенно недетский склад ума, и это у неё точно от Юнги. Она папина девочка, вне сомнений. — Хотели просто побаловать тебя ещё больше, зайка, — Юнги вручает ей коробочку с тоненькой цепочкой и кулоном в виде Луны. — Я вас так сильно люблю, — Давон со счастливыми слезами на глазах подаётся к ним и тепло обхватывает их своими ручками, насколько вообще ей хватает длины. — Очень сильно. — И мы тебя, сокровище наше. Давон заворожено глядит на свечи в торте, от её дыхания их пламя принимается колыхаться из стороны в сторону. — Я могу загадать всё, что захочу? — Всё, что захочешь, милая. Это твой день рождения. Юнги никогда бы не подумал, что её желание настолько простое и настолько… Ему не понятное. — Тогда я хочу выучить английский, как папа, и стать преподавателем, чтобы продолжить семейную традицию. У Юнги что-то внутри аж на разрыв. Что она хочет выучить?.. Что продолжить?..***
Юнги понимает одно, когда его приглашают на треннинг в Лондон в качестве одного из ведущих кураторов-лекторов, — время пришло. Время пришло, когда он видит три знакомых имени в списках молодых учителей, выявивших желание поучаствовать в недельном марафоне по повышению квалификации. И если «Ким Тэхёнов» в Корее может иметься много, вряд ли в придачу к ним могут идти ещё одни «Ким Югём» и «Ван Ибо», сразу комплектом. Юнги слишком хорошо помнит эту троицу ещё во время их обучения. Все трое сейчас хорошие учителя, жаждущие профессионального развития, и поэтому это привело их сюда. И Юнги понимает: пробил его час. Начать операцию по плану можно прямо с этого момента, он почти даже кажется идеальным. Юнги узнаёт, что их номера будут находиться в одном отеле, заранее выбирает ресторан, в который он пригласит Тэхёна, и какими словами вообще станет упрашивать всё-таки прийти. В тот самый День Х Джису желает ему крепкой удачи и целует в щеку, оставляя Юнги наедине со своими демонами. Он принаряжается, хочет произвести не просто хорошее впечатление. Он хочет, как прежде, сшибить Тэхёна с ног, если это возможно. И когда аудитория наполняется всё больше и больше людьми от минуты к минуте, он принимается шарить взглядом по лицам всех, кого может увидеть, чтобы заранее для себя обозначить, где разместился его мальчик. Тэхён не особо изменился с того момента, как Юнги видел его у школы. Такой же мрачный, уставший, измученный. Сидит себе между Югёмом и Ибо, прямо, как на лекциях пять лет назад. И когда учитель Ким безошибочно узнаёт его голос, льющийся через динамик каждой колонки в зале, Юнги делает всё возможное, чтобы тут же выйти с ним на зрительный контакт. В глазах Тэхёна нет ничего, кроме печали, ничего, кроме боли, но Юнги всё равно улыбается ему самую малость, кивает легонько, здороваясь с ним одним. А затем вынужденно отключается на всё время лекции, к которой готовился последние несколько дней так же сильно, как повторял в голове все вариации своего плана. Юнги не удивлён, что после окончания первого дня треннинга Тэхён уже не торопится к нему подходить, чтобы лишний раз напомнить о своём существовании. Профессор рассматривал вариант развития событий, в котором Тэхён не хочет иметь с ним ничего общего, и такая реакция не кажется с этой точки зрения неожиданной. — Профессор Мин, — Тэхён ему кланяется с уважением, но ни в его действиях, ни в тоне его голоса ничего нет от тепла. Так прохладно он ещё не здоровался с ним никогда. Все понимают, к кому прикован взгляд Юнги, и он не собирается никак это скрывать. Он хочет, чтобы Тэхён видел его открытым, решительным, настойчивым, борющимся за своё, борющимся за него, за них. И его друзья всё правильно понимают без слов, говорят, что подождут его у машины, и оставляют их одних. Так. А вот теперь нужно быть осторожным. Очень осторожным. Ведь Тэхён выглядит так, будто даже в предположениях не был в восторге от их воссоединения. — Я очень рад нашей встрече, — Юнги позволяет себе малюсенький шаг поближе, от которого Тэхён, на удивление, не пятится, но и не пылает от сокращения расстояния. — Ты это уже сказал, хён, — мужчина парирует в ответ сдержанным тоном без толики лишних эмоций. Что с ним за эти пять лет стало? Явно ничего хорошего, и вина Юнги в этом — самая примечательная. — Ты хотел что-то конкретное спросить у меня, хён? — по голосу Тэхёна понятно: он силится поскорее привести этот диалог к концу, не горя особым желанием раскурочивать свои раны ещё больше. А у него их выше крыши… — Поужинай со мной, — Юнги предлагает ему непринуждённо, не сводя любопытный, изучающий взгляд. Тэхён только сухо чеканит, что в этом нет необходимости, давая понять, что уже свыкся жить с той пропастью, которая залегла между ними. Он считает, что всё это будет в с е г о л и ш ь ужином, и ничем иным, но Юнги довольно быстро ориентируется в своих ответах, потому что-то о подобном он тоже раздумывал в одну бессонную ночь. О том, чем ему приходятся их встречи и чем он хочет, чтобы они стали. — Тогда я переформулирую своё предложение. Не «всего лишь ужин». Разреши пригласить тебя на ужин, на свидание, украсть тебя на вечер. Выбери любое из этих слов, я буду рад всему. — Хён, этот ужин ни к чему не приведёт, в нём нет смысла. Я усвоил свой урок. Дважды, — подчёркивает он строго. — И горьким опытом научен с тобой не сближаться. Юнги качает головой, не теряя ни капли уверенности. Он не просто просит Тэхёна. Он умоляет подарить ему этот вечер. — Что мне сделать, чтобы ты согласился? — Я всё ещё не возьму в толк, зачем тебе это. Что изменит этот ужин. У меня нет на него времени, Юнги. У меня нет времени на ту боль, которая осталась внутри, когда ты ушёл той ночью. Я не могу позволить себе это, понимаешь? У меня нет времени на всё, что связано с тобой. Ты хочешь от меня слишком многого, ожидая, что я смогу подарить тебе этот ужин. Юнги торопливо анализирует и прорабатывает все полученные отказы, понимая, что если не подкинет козырь и будет продолжать давить на то, чего Тэхён явно не хочет, очень скоро их ждёт тупик. Поэтому он решает заинтриговать мужчину тем, что и так собирался рано или поздно сделать — рассказать правду. — Пожалуйста, дай мне шанс. Если ты согласишься отужинать со мной, я обещаю ответить на все твои вопросы. У Тэхёна плохо выходит скрыть искру интереса, метнувшуюся в его серьёзных глазах, и он сам это чувствует, поэтому старается обороняться всем холодом, который только смог накопить за эти годы: — Мне нечего тебе задать. Врунишка. — У тебя, как минимум, будет несколько вопросов ко мне. Тэхён на пару продолжительных мгновений притихает, как будто взвешивает все «за» и «против», касаемо этой идеи. И побеждает чисто сухой интерес. — Я соглашусь не ради тебя. А ради обещанных тобой ответов. И для Юнги этого будет уже достаточно для старта. Просто того, чтобы Тэхён пришёл. — Ты не пожалеешь, — с надеждой даёт ему слово Юнги и улыбается в его сторону ласково, обнажая ряд ровных и некрупных зубов. Тэхён не возвращает ему улыбку, а ещё кажется, что за эти пять лет он и забыл, как это вообще делается. — Не заблуждайся, хён. Я ужинаю с тобой лишь ради каких-то объяснений. И Юнги этого достаточно. На пока. — Ты получишь всё до капли, обещаю. — Я больше не верю в твои «обещаю». Ты мне лучше ничего не обещай, хорошо? Я меньше в тебе разочаруюсь по окончанию нашего ужина, — и что-то в том, с каким достоинством Тэхён это говорит, напрочь выворачивает Юнги все сочленения. Его сильный, бравый, умный, непревзойдённый Тэхён. — Ты восхитительный, — профессор Мин не в силах запретить себе произнести это вслух с нескрываемым умилением. Тэхён ничего не говорит ему в ответ. Он уходит с гордостью и холодным взглядом, согреть который не выйдет так скоро. Но Юнги сделает это. Он сделает это, и свой новый шанс он уже точно не упустит.***
Юнги делает ему подарок — сапфировую рубашку от Gucci, которую заказал очень заранее. Он убеждается в том, что посылка дойдёт до адресата как раз до того момента, как подойдёт время их встречи, когда Юнги уже будет ждать его в машине в предвкушении вечера, который и ему самому, несмотря на оптимистический настрой, не дастся так просто, потому что Юнги не привык говорить о себе, а говорить придётся много и далеко не самые приятные для Тэхёна вещи. Он тратит несколько минут, просто представляя себе Тэхёна в этой рубашке, размышляя над тем, как шёлковая ткань будет приятно ложиться ему на кожу, струясь лёгкими волнами. Но он так же понимает, что Тэхён может и не надеть её на их особый ужин, сохранив свою гордость, а Юнги не знает, что ему по душе для глаз придётся больше: разнеженный Тэхён в дорогущей рубашке, которую вряд ли может себе позволить, или Тэхён с нечитаемым лицом, крепко знающий, чего он хочет, и не идущий ни на какие широкие жесты, от которых износилось бы его уважение к самому себе? И Юнги не приходится выбирать; Тэхён запрыгивает в отведённое время к нему в машину в чём-то своём, простеньком, но не лишённом вкуса, и сразу же выливает на Юнги лёд, грозясь вернуть подарок обратно, потому что ему это не нужно. — Вернёшь — а я вышлю тебе снова. Вернёшь ещё раз — я вышлю опять, и так как лента Мёбиуса. Это подарок Тэхён. Назад я его не приму. Тэхён нарочито от него отворачивается к окну и едет всю дорогу до ресторана с кислым лицом. Любая попытка хоть немного пообщаться встречается колкостью и сухостью, что даёт чётко понять — к общению он не предрасположен. И Юнги считает, что это нормально. Тэхён согласился на ужин, и давать что-то с прибавкой он не намерен, условия выглядят чёткими и понятными, и Юнги их уважает, стараясь не провоцировать своего мальчика на преждевременную злость. Он уверен, Тэхён будет испытывать много негативных чувств, пока Юнги станет делиться с ним правдой. Прямо сейчас неплохо бы и в тишине посидеть, украдкой оценивая нехилый личностный рост, воспитанный в себе явно не самыми приятными событиями, произошедшими в последние пять лет. Тэхён уже не реагирует на роскошь ресторана так, как делал это раньше. Видно, что для него не имеет значение качество обслуживания и дорогой дизайн помещения. Если он и видит цифры в меню, то силится выбрать покрупнее, на что Юнги только улыбается ему совершенно безмятежно, ведь сам сказал: он может заказать себе, что хочет. Юнги вполне себе может позволить этот акт вредности, вспышку ненависти, проблески очень сильной обиды. Он уважает Тэхёна уже за попытку выслушать его и за одно лишь соглашение на это свидание. На большее он рассчитывать себе запрещает. — Вино? — Юнги с интересом вскидывает бровь, но становится ещё более любопытно после строгого отказа. — Я не пью. — Совсем? — Совсем. — А если под моим контролем? — Юнги уточняет ненавязчиво, встречая серьёзный отрешённый взгляд. — Уж тем более нет. Когда официант принимает их заказ, Юнги позволяет себе совершенно расслабиться. Он откидывается на спинке стула и ставит на край стола локоть, пальцами этой же руки касаясь собственных губ. Тэхён не похож на человека, способного расслабиться от лёгкой фоновой музыки и вида красивых блюд. Его демоны сейчас настороже так, как никогда, и это не отзывается в мужчине ничем комфортным. Он только убивает время ожидания тем, что дополнительно изучает меню, стараясь не поднимать голову и не пересекаться с Юнги глазами лишний раз. А вот Юнги не отказывает себе в удовольствии рассматривать его с практически ощутимой жадностью. Без преувеличений: двадцатипятилетний Тэхён — совершенная услада для глаз. — Ты можешь не смотреть на меня? — Тэхён произносит это не так, словно пристальность Юнги вызывает в нём смятение. Она, скорее, действует ему на нервы. — Не могу, — и Юнги не лжёт. Один лишь вид мужчины перехватывает у него дыхание. — Ты очень красивый, Тэхён. Не заметить, как начинают пылать его щёки, невозможно, но Юнги не раздувает из этого повода для собственной гордости. В этом нет ничего победного, потому что эти комплименты имеют на Тэхёна не тот эффект, какой бы хотелось. В его глазах тут же что-то мелькает от боли. Он считает, что никогда не был Юнги симпатичен, и теперешние слова могут просто показаться фальшью в попытке удержаться хоть за что-то. Но Юнги не врёт. Тэхён красив до зубодробления. До того, что желание поцеловать его вот-вот сломает ему весь каркас. Но нужно держаться. Нужно ждать. Тэхён ждал. Значит, сможет и Юнги. — Нет, — учитель Ким тут же отрезает, спохватившись от дискомфорта, и разрывает любые признаки зрительного контакта. — Нет. Не говори мне такие вещи. Только не ты. — Почему не я? — что-то невинное чувствуется в том, как спрашивает его это Юнги. — Ты сам не понимаешь, хён? — у Тэхёна немного усложняется дыхание, для него всё это начинает быть просто слишком, и Юнги понимает, что обороты нужно сбавить, а если получится — то и подавно постараться перевести тему в более мирное русло. Поэтому он старается подытожить: — Понимаю. Поэтому и делаю комплименты. Не потому, что ты их заслуживаешь. А потому, что в моих глазах так и есть, Тэхён. Ты очень красивый. Ты ещё прекраснее, чем был в свои двадцать. Вопреки заметной усталости, изнурённости, грани морального истощения, Тэхён не забывает заботиться о себе хотя бы внешне. Он всегда выглядит ухожено, аккуратно, носит выглаженные рубашки и держит спину прямо. Его очаровательный, волнительный, пленительный Тэхён. Не удивительно, что он смотрит на Юнги волком, но профессор не теряет возможности дополнительно поинтересоваться тем, почему это так, чтобы побольше узнать о версии самого Тэхёна. Важно знать, на какой Юнги земле, в каком свете. Важно пробить для себя почву. Важно дать понять ему, что на этот раз Юнги не уйдёт, и для него это не просто обещание, что начёркал на скорую руку в прощальной записке. Это гораздо большее и масштабнее, и важно дать понять, что теперь он убегать не станет. Он устал от этой беготни. Ему уже, на минуточку, тридцать, блять, и пора бы уже изничтожить в себе этот принцип закомплексованного подростка, обиженного на весь мир. — Почему я должен тебе верить? — Ты не должен, и я не жду, что ты поверишь. Я готовил себя к такому тебе… И верите или нет, но всё действительно пока что идёт по модели плана. Юнги долго рассуждал над тем, как будет работать с реальностью, в которой Тэхён его для себя отсёк. — Ты ничего не знаешь о нынешнем мне, хён. Я уже даже не тот двадцатилетний паренёк с попытками вызвать в тебе желание нагнуть меня у кафедры в пустой аудитории. И для этого Юнги аккуратно, мягким тоном, но при том прямиком в лоб задаёт парочку возмутительных вопросов, чтобы элементарно прощупать почву того, с чем ему приходится иметь дело. Ему удаётся с горем пополам, без подробностей выбить две новости, одна из которой делает Юнги очень хорошо, а вторая — очень плохо. На данный момент у Тэхёна никого нет. Как будто это вообще когда-либо было вопросом после того, что произошло у них с Юнги. А вот напускной холод и баррикада чувств становится для Юнги более объяснимой и понятной после того, как он узнаёт о смерти тэхёновой бабушки. Более ему выбить не удаётся, если только он не хочет всё испортить и остаться ни с чем. В конце концов, этот ужин не о том, чтобы Тэхён делился с ним откровениями. Он о Юнги и всех его секретах. Ну, почти всех. — Ты обещал мне ответы, — раздражённо цедит Тэхён и делает глубокий вдох, чтобы немного привести себя в чувство и успокоить нервы. И Юнги согласно кивает, не имея ничего против того, что его мальчику хочется перейти сразу же к самому главному, ради чего они тут и собрались. Он заранее предупреждает Тэхёна о том, что ему будет далеко не всё из сказанного приятным, но Юнги важно дать ему знать, показать, какой путь он сам прошёл, чтобы найти этот мир со всем, что он чувствовал. Важно продемонстрировать, что теперь Юнги чётко понимает, что у него в сердце, и насколько ясной и слаженной кажется его мысль. Тэхён в своих вопросах последователен, хотя и не сказать, что их смысл не окунает Юнги в озеро личных загонов. Он набирается храбрости для того, чтобы поделиться тем, что так долго носил в себе, без лишних красок и слов преувеличения. Он рассказывает Тэхёну, почему тогда, в тот самый первый раз, когда мальчишке ещё было лишь пятнадцать, Юнги покинул его без предупреждения, стараясь приводить весомые и адекватные аргументы. Он не юлит и не пытается уйти от ответов, честно признаваясь в том, что тогда ему не нужен был влюблённый школьник и чувства в любом их проявлении. Он признаётся, что иногда думал о Тэхёне. Что зачем-то носил с собой его ручку долгие годы как символ невозможности разорвать возникнувшую привязанность навсегда. У Тэхёна был его свитер. А у него была эта ручка. Не сказать, что ему не становится больно от факта, что Тэхён утилизировал последнее, что у него оставалось от Юнги, что выбросил тот старый свитер, но Юнги видит в этом что-то позитивное, на самом деле. Он видит то, через что Тэхёну пришлось пройти, чтобы стать таким сильным. Ну, и у него теперь просто будет стимул купить ему новый или отдать какой-то из своих, чтобы это было чем-то опять же таким близким и особенным. Тэхён чувствует себя загруженным, это ощущается в том, как он тянется пальцами за единственным бокалом на их столе — юнгиевым, — и делает глоток вопреки тому, что жёстко клялся не пить. Правда даётся ему тяжко, но не легче она даётся самому Юнги, если на чистоту. Но всё это необходимо, чтобы потом стало в разы легче. Что бы ни произошло после, Юнги будет легче, потому что теперь Тэхён будет знать. Его следующие вопросы не лишены каверзности и прямолинейности. Юнги не чувствует себя счастливым, отвечая на них так, как взаправду это тогда ему ощущалось. Он рассказывает Тэхёну о своей ревности без утайки, о желании перегнуть его через собственный рабочий стол и отжарить с лицом у чёртовой методички. Он рассказывает о том, каким для него был Тэхён в его студенческие годы, и какие эмоции в нём вызывал, и он не кривит душой, когда сообщает, что не мог дать Тэхёну даже этого, потому что у мальчишки были с в е т л ы е ч у в с т в а, а запятнать их, исказить, изувечить было бы высшей степенью уродства. — Ты чувствовал то же самое в момент нашей близости на свадьбе Чонгука с Чимином? Ты чувствовал лишь желание вжать меня в стенку и отодрать безбожно? И Юнги отвечает, что зародыш чего-то сильного, крепкого, неубиенного уже теплился к мальчишке внутри на тот момент. Он хочет, чтобы Тэхён понял, насколько тяжёлым был этот путь, но Юнги не жалеет о нём ни капли, потому что, обернись всё иначе, не было бы у него этого разрывающего внутренности чувства всякий раз, как только он смотрит на своего нежного ласкового мальчика. На своего хорошего, гордого, самоотверженного Тэхёна. — Почему ты оставил мне записку с обещанием больше меня не бросать, если встретишь в третий раз? Если ты считал меня сложностью, не легче было бы ничего не оставлять и сжечь мосты до конца? — Нам суждено быть вдвоём, Тэхён, — Юнги осторожно подаётся корпусом вперёд, чтобы только ничего не нарушить. — Как я сказал, я принял тебя почти сразу, как случилось то, что случилось между нами. — Ты не пытался меня найти после этого, — констатирует факт ровным голосом учитель Ким. — Я верил, что у всего свой срок. Мы должны были. Мы были обязаны встретиться ещё раз. И мы встретились. Тэхён лишь опускает серьёзный взгляд куда-то на уровень юнгиевых ключиц, но нетрудно понять, что на них он на самом деле не смотрит. Юнги не имеет ничего против того, что Тэхён заканчивает их один на двоих бокал вина. Ему это нужнее, чтобы просто п е р е в а р и т ь услышанное, осознать правду, а по принятию или отторжению — здесь уже как карта ляжет. — Ну ясно, — он только и выдавливает из себя после продолжительных минут раздумий, и для Юнги становится понятным, что это подводит какую-то черту. Тэхён только аккуратно поднимается на ноги, и хоть его намерения ясны, как солнечный день, Юнги считает нужным просто элементарно уточнить самолично о следующих планах действий, чтобы сориентироваться, как ему поступать дальше и в какую сторону разворачивать проработанную годами стратегию. Юнги расплачивается за стол с щедрыми чаевыми, ни слова не упомянув о том, что еда Тэхёна так и осталась нетронутой. Это не имеет значения, потому что Тэхён имеет полное право поступать так, как считает нужным, и его желание сокращается до простого — вернуться к себе в номер и лечь спать. И Юнги не смеет его в этом упрекать, потому что день сложный, и Тэхён — сложный. И правда, к слову, тоже. Тем не менее, он предлагает Тэхёну проводить его до отеля, коль им всё равно в одну сторону. Тэхён расценивает это без особого энтузиазма, но и не отпирается с пеной у рта, хотя парочка ожидаемых «нет» всё-таки даёт Юнги отрезвляющих лещей. Подходя к стеклянным проворачивающимся дверям их гостиницы, оба замедляют шаг, словно с небольшой оттяжкой перед расставанием, что унесёт их в новое утро. — Скажи, у этого вечера может быть продолжение? — Юнги подходит к нему на шаг и заискивающе смотрит в это красивое лицо, каждый дюйм которого хочется покрыть поцелуями. — И какое же продолжение ты хочешь? — мужчина лишь холодно усмехается ему. — Любое, которое ты захочешь мне дать. — И каким ты видишь идеальное завершение, позволь узнать? Юнги только облизывает губы, придавая им больше блеска. Он не знает, какой будет степень возмущения, стоит ему прояснить кусочек своего плана, открыв его перед Тэхёном. — Я вижу тебя в своей постели, Тэхён. — До чего же ты наглый, хён, — тот лишь ошалело отшатывается назад, пока Юнги непоколебимо спокойно разравнивает свою пшеничную чёлку. — Но я с тобой честен, по крайней мере, — и это не должно оставаться без внимания. Нужно дать понять, что всё это не игра, это по-настоящему, без намерения схитрить, приврать, пустить в глаза пыли, чёрт пойми ради чего. — У меня всегда были большие аппетиты. — С каких пор я прихожусь тебе по вкусу? — Тэхён… — он лишь томно тянет его имя, и то, как это действует на мужчину, тяжко не заметить. Тем не менее, пусть тело начинает его предавать, и взгляд уже во всю исследует влажные юнгиевы губы, разум и сердце Тэхёна до сих пор кажутся под замком, и их пока не отпереть ни одним из тех ключей, что имеются у Юнги в связке. Физическое желание. Уже хорошо. Уже хоть что-то. От Тэхёна исходит знакомый жар, его кожа сейчас наверняка кажется неистово горячей под прикосновением, и с этим тоже можно поработать. — Можешь не отвечать, — Тэхён заставляет себя целенаправленно следовать к лифту. — Я всё равно не заинтересован в сексе на одну ночь. — А кто сказал про одну ночь? — Юнги выгибает бровь, но тон его голоса становится интимно низким, личным, жарким. Он вступает с Тэхёном в кабинку лифта и не оставляет без внимания факт намеренного соприкосновения плечами. — Я хочу видеть тебя сегодня ночью, завтра, через две недели, десять месяцев и даже двадцать лет. У Тэхёна безошибочно сбивается дыхание. Хорошо. Что-то в словах Юнги его задело, и это х о р о ш о. Юнги решается выстроить дальнейшую тактику на близости физической, так как к ней Тэхён более предрасположен, истосковавшись по банальному прикосновению чужих рук. Он не сыщет сейчас единения душ, отзывчивости сердца, но этого можно будет добиться при звучании правильных, сильных, влиятельных слов, когда Тэхён достигнет самой высшей точки своей податливости, когда будет полностью размякшим, восприимчивым, впитывающим в себя всё, что бы ни дал ему Юнги. И Юнги начинает своё прикосновение с пальцев, добиваясь дрожи, но не отвержения. На тэхёнов вопрос, что же такого делает Юнги, он отвечает, что ничего не делает, хотя всё это отнюдь не похоже на простое «ничего». У Тэхёна надломанный голос, и его «прекрати» не внушает никакого доверия, потому что та отзывчивость, с которой он реагирует на ладонь на своей груди, к чертям перечёркивает вербальные запреты. Желание его тела оказывается сильнее желания разума. А Юнги тем временем уже касается его поясницы, и Тэхён под небольшим давлением делает шаг в сторону стенки, чувствующий слишком много в одно касание через обычную одежду. — Прекрати… — он выдыхает сдавленно, потому что ненавязчивые, неторопливые, но действующие движения руки Юнги, что дразнят бедро сквозь штанину, никак не делают ситуацию лучше. Но Юнги не теряет хватки, оставляя небольшой, невесомый поцелуй у Тэхёна на кадыке. В этот раз не хочется делать всё так грязно, как тогда, под гнётом противоречивых эмоций. В этот раз хочется к этому сумасшествию идти медленно, постепенно, с нарастающим чувством желания. Это так чертовски здорово — чувствовать мурашки на тэхёновой коже кончиком своего языка… — Ты вкусный… — Хён, перестань, кто-то может войти… Нас могут увидеть… — Мне плевать… — он только заявляет низким голосом и целует Тэхёна в шею уже чуть более ощутимо и продолжительно. — Ты больше не мой ученик, а я — не твой учитель. Поэтому мне плевать… Мы ждали этого десять долгих лет. Ты ждал… Нельзя отрицать то, как Тэхён с приглушённым скулёжом тянется вслед за напористым движением ладони, что проезжается по паху, вынуждая мужчину аж привстать на носочки. — Бля-я-я-ять. Х-хён… — Юнги, — он тут же поправляет его. — Меня зовут Юнги… — Юнги… И он приникает к губам куда более нежно, чем в их первый поцелуй, куда более чувственно. — Да… Да! — и это кажется ещё более ярким, но не теряет своей страсти. — Да, Тэхён… — Юнги… Юнги внимательно следит за собственным контролем, чтобы элементарно не перегрузить Тэхёна самим собой. Он целует трепетно, старается не сорваться на желание удушить Тэхёна всем, что развилось к нему за последние пять лет, даже больше. — Нам стоит остановиться… — Почему? — Юнги лишь с интересом оказывает фрикции на твёрдость у Тэхёна под тканью одежды, а затем ныряет пальцами под пояс просторных брюк и обхватывает возбуждённый и позитивно реагирующий на ласки член. У Тэхёна он, к слову, немаленький, и Юнги на какие-то секунды позволяет себе припустить мысль о том, сколько бы удовольствия он сам получил бы, если бы этот член оказался в нём. Юнги и раньше практиковал позицию снизу, но никогда не ощущал, что в этом его предпочтения. Но если бы для Тэхёна их позиция в постели имела огромный смысл и воспринималась бы чисто так, как если бы он желал подмять Юнги под себя, Юнги уступил бы ему. Он уступал бы ему всякий раз. Вот только ему кажется, они уже задолго начали понимать, какие роли кому отведены, и Тэхён всегда проявлял особую слабость, особую податливость к любому касанию Юнги. — Потому что я долго не продержусь, хён… У меня… У меня давно не было близости… Если ты не прекратишь, я… — Если захочешь кончить, — Юнги только понадёжней скрепляет свои пальцы вокруг болезненно пульсирующего органа Тэхёна, — кончай. Если ты мне позволишь, это будет далеко не последний твой оргазм за эту ночь, Тэхён. Тэхён кончает уже в коридоре на этаже номера Юнги, и это стоит немалого уважения. Он понятия не имеет, скольким противоречиям мужчине приходится пойти наперекор, чтобы согласиться отправиться с ним в номер. Юнги ему должен. Юнги ему торчит столько поцелуев, столько оргазмов, столько любви, что и не счесть. — Ты прекрасен. Ты так прекрасен, мой мальчик хороший… — он целует его в волосы, мягко подталкивает к постели, ощущая слабое сопротивление рук, что упираются ему в грудную клетку. — Погоди, я… Мне нужно… Мне нужно сказать тебе кое-что… И Юнги даёт ему время собраться с мыслями. Всё ради него. Тэхён меняет опору ладоней на захват рубашки и подтаскивает Юнги к себе для чувственного поцелуя. — У меня действительно… Ух… Не было нормального секса очень долго, хён… Я могу быть… Ну, тугим… Но я не сберёг для тебя ни свой первый поцелуй, ни свой первый раз… Юнги обводит языком его вилочковую впадину и укладывает ладонь на оголённую кожу прямиком туда, где так шумно сейчас колотится сердце. — Зато ты сберёг для меня что-то поважней, — он наклоняется и целует его прямо туда, в самое болезненное, потрёпанное, разбитое. — Ты сберёг для меня своё сердце. — Ю-Юнги… Ни для кого это не является первым разом по факту, но это первый раз у «них», и хочется быть максимально аккуратным, заботливым, нежным. Особенно сейчас, когда Тэхён так мило признался ему, что у него давно никого не было, словно это может как-то Юнги разочаровать. Особенно сейчас, когда у них нет нормальной смазки, и подготовка требует большего времени, чем обычно. Юнги не спрашивает, откуда у Тэхёна на руке этот уродливый шрам, которого ещё не было в момент их прошлой последней встречи. Он доводит Тэхёна до сорванных стонов от того, как целует все его изъяны. Он доводит Тэхёна до второго оргазма тем, как долго его растягивает пальцами, намеренно играясь с нервными окончаниями до того, что Тэхён опять вспыхивает под ним, вспыхивает для него. Он хочет, чтобы Юнги просто взял его так, как хотелось пять лет назад, — жёстко, агрессивно, быстро. Вот только Тэхён под ним разменивается на сладкие «оу» фальцетом от того, насколько Юнги с ним нежен, осторожен. Он не хочет выебать его. Он не хочет даже заняться сексом. Он намерен заняться с Тэхёном любовью. — Я не уверен, что смогу ещё раз, хён… — Сможешь, — Юнги целует его в родинку на кончике носа, всячески пытаясь отвлечь. Тэхён узкий, как пиздец, и это дарит столько приятных ощущений, что хочется сорваться. — Сможешь, мой мальчик. Тэхён на него не смотрит, его веки прикрыты, но он такой отзывчивый на каждое прикосновение, каждый выпад бёдер… И такой красивый… — М-может, это и не первый раз для меня… — он находит в себе силы зашелестеть тихим голосом. — Но в каком-то… В каком-то смысле ты всё-таки мой первый, хён… Ты мой первый по любви… — Для меня очень волнительно хоть в чём-то стать тебе первым. Я столько всего пропустил в твоей жизни… Юнги касается его так, словно Тэхён — воздух, а у Юнги его недостаток. Он чувствует, как Тэхён на нём зажимается, как напрягаются мышцы его живота, означая одно — он кончил. В третий раз. Это дожимает и Юнги через несколько мгновений, и вот он уже с силой пытается удержать вес тела, пока умопомрачительная дымка спадёт с глаз. — Поцелуй… — умоляющий шёпот слетает с губ едва дышащего, едва живого Тэхёна. У Юнги уходит пара секунд на то, чтобы переварить просьбу, потому что он тупо ловит ебучие флешбэки. Он торопливо моргает, а перед глазами — тот самый вечер, раздолбанная машина и пьяненький маленький Тэхён в слезах, щебечущий так же жалобно, просящий о всего одном поцелуе. Обними меня. Поцелуй меня. Люби меня. — П-поцелуй… — Д-да… — Юнги берёт себя в руки, уставившись на своего чудесного, несравненного, изумительного и неподражаемого Тэхёна. Тэхён после такой ударной дозы любви засыпает в щелчок пальцев. Юнги ещё долго просто гладит его мягкие волосы, лёжа рядом, и улыбается уголками губ. — Ты тоже мой первый, — он шепчет в непосредственной близости от мужчины. — Ты тоже мой первый по любви.***
Юнги прекрасно осознаёт, по какому сценарию начал развиваться его план. Он знает, что после ночи жарких поцелуев наутро его будет ждать отчуждение, многочисленные попытки убежать от него и замять всё, что произошло. Чисто поэтому он решает сыграть на опережение, потому что знает — Тэхён проснётся трезвым, жалеющим и желающим вернуться к жизни, в которой не было Юнги. И действует Юнги по той же схеме, применяет физическую близость, уже будучи осведомлённым, что Тэхён ему в этом не откажет. Изначально Тэхён жарко стонет во сне, а затем уже стонет, глядя на то, как Юнги красиво берёт его член за щеку, толкаясь пальцами внутрь него поглубже. — Юнги, мне нужно собираться на треннинг… — Уйдёшь, когда всё болит от желания? — Я умею остывать… — А я нет, Тэхён. — Это весь твой план? — он усмехается так, словно что-то знает. — Хочешь приковать меня к постели и трахать, пока я не сдамся? Ох, знал бы Тэхён, какие на самом деле у Юнги на него планы… — Значит, твой план не включает в себя один лишь секс? Потому что этого будет недостаточно, ты должен понимать. и Юнги понимает это, как никто другой. Он не хочет иметь Тэхёна лишь в качестве любовника, ему хочется Тэхёна во всех смыслах, и на это нацелен весь план. — Я серьёзно, мне нужно собираться на треннинг, я могу опоздать… — они оба понимают, что Тэхён вредничает, но пытается спрятаться, зажаться обратно. — Может, тебе он и не нужен, но он всё ещё нужен мне. — Тш… — Юнги приставляет к его губам указательный палец, а затем толкается им Тэхёну между зубов, нащупывая язык. Движения его кисти слишком напоминают те, что он производит, пока касается и проглаживает простату внутри. — Ю-Юнги… — Тэхён мямлит его имя почти неразборчиво, и понятно, ведь попробуй нормально разговаривать, пока тебя трахают в рот пальцами. — Мне… М-мне надо… Пусти… Мне надо на тр… Ах! Юнги проникает в него за один плавный толчок до самого конца, вынуждая Тэхёна с силой зажать его запястье с непривычки. Движения начинают быть размашистыми, но не резкими, и Юнги внимательно следит за тем, чтобы Тэхён не отводил от него открытый и ясный взгляд. — Ты в праве закрываться от меня, в праве хотеть забыть меня и эту ночь, но я собираюсь сломать всё твои ледяные стены так же, как ты однажды сломал мои. Мы — это неизбежность, Тэхён. Мы были созданы для этого момента, друг для друга. Я хочу попросить тебя остаться здесь, Тэхён. Остаться со мной. Он говорит ему, что не бросит его — и у Тэхёна на веках уже мокро. Он говорит, что больше не станет убегать, и Тэхён хнычет в поцелуй. Он говорит, что нашёл место Тэхёну и этим чувствам, и он прикладывает к своей груди тэхёнову ладонь, чтобы показать это наглядно. У Тэхёна в глазах целые Альпы недоверия, и Юнги это будет видеть ещё долго. — Ты останешься со мной? — он осторожно утирает своему нежному мальчику слёзы, гладит по влажным скулам. И Тэхён молча кивает ему, проваливаясь во всё, что может предложить ему Юнги.***
Они проводят вместе неделю. Неделю, за которую успевают всё и ничего. Неделю, за которую Тэхён отдаётся ему телом, но не сердцем, но Юнги не прекращает пытаться, не прекращает искать иные пути. Он трахает Тэхёна до белых пятен перед глазами, но особенно ценит разы, когда инициатором секса становится сам Тэхён, когда он сам задаёт темп, ритм, выбирает движения, оказывает нужное количество прикосновений и поцелуев, чтобы довести их обоих до ручки. Он перевозит к нему свои вещи, они завтракают, обедают и ужинают в этом же номере, не покидая этих стен, а ещё много разговаривают и занимаются любовью так часто и так много, что Тэхёна для следующего захода уже практически даже не нужно готовить. Юнги делится с ним чем-то большим о себе, рассказывает о первом сексуальном опыте и узнаёт, каким он был у Тэхёна. Он рассказывает о значении и предыстории своего тату, которое Тэхён потом целует ему часами. Они купаются в джакузи и много спят в прямом смысле этого слова. — Извращенец, — смущённо выпаливает Тэхён, потому что иногда они пробуют в постели такое, о чём не думали раньше толком вообще. Тэхён, вообще-то и сам не промах: во что он превратил свой подарок-рубашку, расхаживая перед Юнги лишь в ней одной? Он имеет его у окна, хотя получал отказ на реализацию данного замысла целых полтора дня. Он имеет его на каждой поверхности номера и под струями горячей воды, пока они принимают душ вместе. — Если ты хочешь попробовать что-то, ты мне только скажи, ладно? — Юнги очень заботит то, хорошо ли Тэхёну с ним. Мужчина уютно лежит у него на груди и водит пальцами по коже бледного живота. — Может, тебе бы хотелось попробовать меня? — Юнги выдвигает предположение. — Снизу, — добавляет он для лучшего понимания. — Не то чтобы я прям предлагал или настаивал, потому что быть снизу не совсем то, что я предпочитаю, но если бы ты захотел… — Мне нравится, когда ты во мне, Юнги, — Тэхён ласково целует его в рёбра, словно в доказательство, что такой порядок вещей его устраивает. — Думаю, подсознательно я всегда знал, что всё окажется именно таким, именно так. Мне хочется тебе отдаваться, вопреки тому, что визуально ты выглядишь более хрупким… У тебя обманчивая внешность. — И тебе никогда не хотелось?.. — Для меня не играют особой роли позиции и распределение на «принимающих» и «дающих», если быть честным. В жизни я всегда забочусь о людях, проявляю инициативу, беру всё в свои руки, но постель… Постель — то место, где мне бы хотелось, чтобы позаботились обо мне… Юнги только моргает, пялясь в потолок. Что ж, такое его очень даже устраивает. Он готов заботиться о Тэхёне хоть всю жизнь. Через минуту он уже перекидывает своего мальчика на спину, грузно нависает сверху, прочёсывая пальцами тёмные волосы. А обожание так из него и прёт. — Ты позволишь мне позаботиться о тебе, Тэхён? — Д-да, пожалуйста, — с чуть различимым кряхтением тот лишь кивает головой. И Юнги целует его. Долго. Жадно. Везде. И он клянётся, Тэхён кончает вообще никак не тронутым! Он впервые видит, чтобы кто-то кончил от одних лишь поцелуев!***
Что-то существенно меняется после ночи, в которой Тэхён рассказывает ему о том, как прошли его последние ужасные пять лет. Что-то меняется, потому что на утро поцелуи воспринимаются иначе, становятся глубже по восприятию, по единению — Тэхён начинает снова для него открываться. Понемногу. По небольшим кусочкам. Но боли в его глазах на утро изнурительной ночи признаний становится немножко меньше. Юнги целует шрам, оставленный ему Чонгуком, ещё более нежно, чем раньше, а Тэхён делится с ним самыми яркими воспоминаниями о бабушке, которая больше не с ним. Юнги хочется заслонить его собой от всего мира, окутать его теплом и подарить ему счастье. Ведь Тэхён по-прежнему, даже если с ним, не выглядит особо счастливым.***
План Юнги сыплется. Он ломается в тот момент, когда Джису так не кстати сообщает ему, что Давон удалось разузнать местонахождение Юнги. Сам Юнги старается разговаривать по телефону максимально тихим голосом, ведь на кровати мирно спит Тэхён, вымотанный их последним сексом. А он не должен узнать, или всё пойдёт к чертям. Бессмысленно. Давон — маленький целеустремлённый танк, и без встречи с отцом, по которому дичайше скучает, она не уйдёт. Поэтому Юнги наклоняется над заспанным и плохо соображающим Тэхёном так, словно он — самое ценное, что у него есть. — Мне нужно выйти, но тебе со мной нельзя. Побудь здесь, пожалуйста… — И он целует его в лоб, как будто всё уже пропало. Как будто уже всему настал конец, а это — последний поцелуй, потому что иных не будет. — Я прошу, сделай это для меня, ладно? Тэхён-и, останься тут, останься в постели, я скоро вернусь к тебе, слышишь? Просто останься здесь, не ходи за мной. Не выходи из номера. — Хён… — Ты понял, что я сейчас сказал тебе? — Мг… — Тэхён, я прошу тебя. Я всё объясню тебе позже, ладно? Но у Юнги внутри крутит непокой. Всё слишком не вовремя, слишком не к месту. Чем ближе он к Давон, тем дальше он от Тэхёна. Чем ближе он к Тэхёну, тем дальше он от Давон. Юнги торопливо спускается вниз на лифте и вскоре подходит к машине личного шофёра Джису, который почтительно открывает двери ей. Они с Юнги приветствуют друг друга тёплыми поцелуями в щёки, пока водитель силится открыть дверцу заднего сидения, на котором сидит девочка. Её счастливая улыбка отзывается чем-то приятным в неспокойном сердце Юнги, которому начинает дышаться трудно. — Прости, что так вышло… Я пыталась её удержать, но ты же её знаешь… Она так по тебе скучает, Юнги… Давон налетает на него с такой силой, что едва ли не сшибает с ног. — Папа! — Моё сокровище, — он поднимает её на руки и прижимает её хрупкое детское тельце к себе. — Папочка, почему ты так долго не возвращаешься к нам? — Папа занят, малышка, я же тебе говорила. У папы много работы, — Джису с чувством опускает свою изящную ладонь ему на плечо и виновато поджимает губы. Что-то внутри Юнги обрывается уже в момент приглушённого удара в сорока метрах за его спиной. В человеке, что перепутал направление движения стеклянной двери и нанёс себе физический ущерб, он с ужасом узнаёт Тэхёна. Тэхёна, что ослушался его. Тэхёна, что всё-таки пошёл за ним. Тэхёна, что теперь знает о них. — Т-Тэхён?.. восклицает он в диком страхе. — Тэхён! Юнги не сбавляет ходу, чтобы догнать его, но Тэхён всё равно впереди. Весь заплаканный, весь зарёванный, весь в трещинах. Блятьблятьблять Нет! — Тэхён, подожди! Тэхён без разбора складывает в свою сумку всё, что видит, по инерции загребает с собой и кое-какие вещи Юнги. — Тэхён, пожалуйста!.. Зачем ты вышел? Я же просил тебя остаться здесь… Просил дождаться меня… Просил дать мне время, чтобы со всем разобраться… — Т-ты… — пиздец, он так дрожит, словно сейчас в обморок шлёпнется. — Ты папа… В-вау… — и нет в мире ничего болезненней тона, с которым он это говорит. — С-сколько ей? — Тэхён, всё не так, как кажется! Ты всё неправильно понял! Позволь мне всё объяснить. — Сколько ей, Юнги? — Давон восемь, — он как-то умудряется выпалить. — Вос… — а Тэхён не может уже более закончить. — Т-ты… — Тэхён, прошу тебя… Не надо… — Юнги умоляет его, пытаясь зацепиться за руку. Но Тэхён спрашивает о том, ответ на что сломает их обоих: — Ты женат? — Да, — выдыхает он сипло. — В-воу… — Тэхён выдавливает из себя удивлённым тоном. — Ух ты… — Тэхён, всё не так, как ты думаешь… Сейчас уже не поможет информация о том, что они с Джису почти развелись. Не поможет то, что Давон родилась не от него. У Тэхёна есть на руках все необходимые факты, чтобы себя добить. — Ты… Ты не носишь кольцо, — он всё заплаканно взирает на голую кожу пальца Юнги, на котором, по логике вещей, должен быть кусок золота. — Я не считаю наш брак — браком — и Джису тоже! Просто дай мне… Дай нам с ней всё объяснить… Тэхён моргает, его слёзы беззвучно капают на коврик. — Джи… Джису… — и от того, с какой болью он произносит её имя, Юнги становится плохо. Его мальчик просто застёгивает свой чемодан, и Юнги от отчаяния не видит выхода лучше, чем перегородить ему проход самим собой. — Д-дай мне пройти… — Нет! — Юнги, пусти… Он не в силах удержать Тэхёна, что как-то всё равно протискивается в коридор. — Тэхён… — он смотрит на него — и что-то внутри разрывается. — Тэхён, дай мне всё объяснить, пожалуйста. Но он знает. Тэхён не даст. Он не поверит ему, ему слишком больно. Ему больно так, что он почти ничего не видит. — Юнги, пусти меня… Он прижимает учителя Ким к стенке в попытке хоть как-то удержать, и Тэхён без сопротивления оседает на пол, зажимаясь в комочек. У Юнги на глазах слёзы. Это первые слёзы за очень долгое время. Это первые слёзы из-за Тэхёна и для него. — Тэхён, я люблю тебя… — он защищает всё это последним, что у него есть, упираясь Тэхёну в колени своим лбом. — Я люблю тебя! Я так тебя люблю! Боже, я тебя так сильно люблю… Пожалуйста, дай мне шанс всё тебе объяснить… — Если… Если я сейчас останусь тут, с тобой… Я умру, хён… Я… Пусти меня… И Тэхён выходит из отеля, ловит такси… — Тэхён! Пожалуйста! Я люблю тебя! И Тэхён жмурится, крепко закрывая уши ладонями, чтобы не слышать, в каком вопле Юнги рвёт его имя. — Я тебя люблю, а это самое главное! И Тэхён уезжает, крошится в труху в том такси, что подбрасывает его до аэропорта. — Т-Тэхён… Юнги не замечает, когда его сзади обнимают чьи-то нежные и тонкие руки. Джису держит его крепко. Она ни за что не даст ему упасть.