every 5 years

Чонгук нетерпеливо бьёт по двери всей площадью ладони три раза, переминаясь с пятки на носок от волнения. У него в голове более десятка сценариев развития событий, и каждый последующий ещё более безутешный и безотрадный, чем предыдущий. Чимин был краток. Возможно, потому, что собирался объяснить всё лично, а возможно, потому, что и сам не знает, в чём дело; он просто встретился с фактом того, что их Тэхён совершенно раскурочен прямиком изнутри.  — Чонгук-и… — Пак впускает его в их с Тэхёном квартиру тут же, без промедления, и тихонько закрывает за ним двери. Такое осторожничество даёт Чонгуку понять, что вести себя тихо не будет лишним; в конце концов, он не имеет ни малейшего понятия о том, что с их Тэ, и как на нём может отразиться чонгукова ответная буйность, вызванная внезапным звонком посреди ночи. Чимин смотрит на него уставшим взглядом, измождённым, но в эту секунду — ни капли не ненавистным. На дне его карих глаз нет ничего от бывалой злости, которой нет места, когда речь заходит о Тэхёне. У них нет времени ругаться между собой, когда что-то происходит с Тэхёном. У них нет права на раздор, на раскол, на трещину в их дружбе, потому что сейчас они нужны Тэхёну одинаково сильно. — Он только уснул… — Чимин, словно предугадав мысли Чона, аккуратно упирается небольшой ладошкой Чонгуку в плечо, безмолвно прося остановиться. — Я думал, что он вернётся только завтра утром, — негромко делится мыслями Чонгук, но что-то в том, как тяжело вздыхает Чимин, не позволяет ему расслабиться. — Когда он приехал? — Уже почти три дня как… — ещё тише лепечет Пак, уставившись на Чонгука глазами провинившегося щенка. — Тр… — Чонгук почти пыхтит от возмущения, понимая, что сам звонок о помощи дался Чимину не без труда. Если бы не обстоятельства, он бы попытался справиться со всем в одиночку, да вот только что-то совестно грызло ему вены, потому что Чонгук заслуживает знать. Заслуживает быть тут так же. Ведь Тэхён был с ними рядом в самые адовые последние пять лет. Быть рядом в ответ, когда Ким достиг дна, — малое, чем они оба могут отплатить за то, что не дал им сломаться. — Три дня?! Чимин! Чимин задушено выдыхает и закусывает губу, практически разрываясь на ошмётки от рвущегося наружу «прости». Чонгук стреляет в него не просто обидчивым взглядом. Он смотрит на Чимина так, словно тот предал его тем, что скрыл нечто настолько важное. Похоже, всё-таки междоусобная война была поставлена Чимином превыше всего, каким бы до этого ни было согласие отодвинуть это на задний план, если бы речь зашла о Тэхёне. — Ну, прости… — Чимин почти кидается на него, но удерживается от объятий, ограничиваясь тем, что хватается за чонгуково предплечье. — Прости, я знаю, что должен был тебе позвонить сразу… Прости, пожалуйста… — Он тоже мой лучший друг, — Чонгук знает, что простого «прости» в этом случае будет мало, это удар ниже пояса, который вызвал все самые негативные воспоминания и мысли, что могли до сих пор служить для Чимина поводом думать, будто Чонгук дружбы с Тэ не достоин. Как память о том, что уродливый шрам на руке Тэхёна — творческая работа пьяного Чонгука. Чонгук прекрасно осознаёт, что боль сейчас нужно пересилить, что нужно постараться быть выше неё, как бы предательски ни крутило у него сейчас в сердце. Лишняя эфемерная пощёчина от личных ошибок прошлого хорошо приводит в чувства, заставляя стараться исправиться ещё более усердно, чем раньше. Если Чимин ему не верит, Чонгук будет прикладывать к этому больше усилий. Он вкинется в это так же, как однажды вкинулся Тэхён. Ради них. Он сделает это, он отрежет самого себя, вычеркнет собственное «я», пока их Тэ не станет лучше. — Что случилось? — его голос всё ещё звучит нетвёрдо от неприятного ощущения предательства внутри, но пытается не придавать этому значения. В конце концов, он понимает, почему Чимин не сказал ему сразу, и это не обязательно должно быть повторно проговоренным вслух, если всё можно понять и так. Чимин предлагает им пройти на кухню, суетится вокруг электрического чайника и дрожащими руками опускает в две фарфоровые чашки по пакетику зелёного чая, даже не спрашивая, хочет ли Чонгук. Чонгук только опускается на первый же стул, но никаким образом, вопреки тому, что внутри весь сгорает от волнения, не давит словесно на Чимина, давая ему время, чтобы собраться с мыслями. — Я не знаю, что с ним, Кук-и… Он… Он ничего мне не говорит… Чимин неуклюже ставит перед Чонгуком сплошной кипяток, немного проливая жидкости на скатерть. Чонгук осторожно перехватывает его дрожащие руки своими, дабы как-то сбавить градус мандража и показать, что Чимин не один. Он никогда не был и не будет один в том, что касается переживания за Тэ. У них с Чонгуком это навсегда общее, навсегда будет тем, что останется связующим звеном, как бы ни порвались остальные узы. Чимин только поднимает на него немного широкие, почти удивлённые глаза, сам себе признаваясь, что немного скучал по теплу этих надёжных чонгуковых рук, которые никогда не позволят ему упасть — Чимин помнит. Он понятия не имеет, чего Чонгуку стоит затолкать куда подальше свою обиду и вот так смотреть ему в глаза. И в этом касании так много того, прежнего, пятнадцатилетнего Чонгука, который был всем, что когда-либо знал Чимин… — Он приехал вот так же ночью, весь бледный до ужаса, весь в слезах. Он не произнёс ни одного другого слова, кроме редкого «Чимин», пока плакал в моих руках до самого утра. Затем он приспал себя сильными всхлипами, и те два часа, пока он спал, были для меня самыми тяжкими. Он не сказал мне, что с ним, и я просто не мог… У меня что-то разрывалось в груди от мысли, что ему настолько больно. Ему настолько же больно, как было нам с тобой после нашей свадьбы, Кук-и… — Он вообще больше ни слова тебе не сказал? Но Чимин лишь качает головой. — Думаю, он впал в глубокую депрессию, из-за которой любые мои слова становятся для него невосприимчивыми. Он не ест, не пьёт и почти не спит, только смотрит куда-то перед собой. — Нужно позвонить Югёму и Ибо… — это первая адекватная мысль, которая приходит Чонгуку в голову. Они должны что-то знать. Всё-таки, они были с Тэхёном в Лондоне, из которого Ким вернулся вот таким. Чонгуку не составляло труда понять, что всё это было лишь бомбой замедленного действия, что нельзя было жить целых пять лет в полнейшем отрицании собственных проблем, которыми Тэхён не делился ни с ним, ни с Чимином, считая себя гордым и достаточно выносливым, чтобы всё вынести в одиночку. Он никогда не говорил им, что произошло между ним с Юнги на свадьбе, но факт того, что Юнги уехал раньше и больше никак не всплывал, давал им с Чимином понять, что разговор о преподавателе, которого Тэхён сторонился всякий раз, был той темой, которую поднимать не стоило от слова совсем, потому что результат был бы одинаковым — наглухо засупонивший свою боль Тэхён ни за что бы не ослабил хватки, когда перед ним были совершенно эмоционально неокрепшие после болезненного разрыва Чимин с Чонгуком. Но взрыв был предполагаем в один день, и где-то внутри Чонгук это чувствовал, ведь никто не может быть бездонным и бесконечным. И их Тэхён не исключение. — Я тоже так подумал, Кук-и… — Чимин бесшумно садится рядышком, обхватывает пальцами горячую чашку, почти и не чувствуя, как кипяток через слой керамики обжигает ему нежные подушечки. Его взгляд словно бы никуда и не устремлён, он просто висит близко неопределённой точки в пространстве. — Поэтому я уже им и позвонил. Они поделились немногим, но дали достаточно информации, чтобы я начал строить самые ужасные из предположений. — Что это? — Они говорят, что вместе были на том треннинге в первый день, и его вёл… — Чимин резко замолкает, не имея понятия, как подготовить Чонгука к тому, что он услышит. Они действительно ничего не слышали об этом человеке долгое время. У него взаправду имелся талант напоминать о себе каждые пять лет. — Только не говори мне, что это… — Это был Юнги, Кук-и, — сразу же перебивает его Пак, озвучивая догадки раньше, чем они возникают в сознании Чонгука. Ну, конечно, Юнги. Конечно, он. Кто же ещё, блять? Кто ещё может изничтожить Тэхёна вот так, если не он? — Блять… — По их словам, — Чимин продолжает осторожно, — Тэхён сказал им, будто пойдёт с Юнги на ужин, с тех пор Тэхён не явился ни на один из последующих треннингов, и на ресепшене им сказали, что Тэхён перевёз свои вещи в номер Юнги. А в последний раз они видели Тэхёна уже в тот момент, когда он торопливо ловил такси, чтобы добраться до аэропорта, а Юнги на эмоциях умчался за ним. Понимаю, это «испорченный телефон», по сути, и никто больше ничего толком не знает, но это всё, что есть… У Чонгука перед глазами темнеет. — Он его… — Не похоже, — Чимин нежно качает головой, стараясь переубедить во всём не только Чонгука, которого посетили самые гнусные мысли, но и себя, потому что хоть фактов и нет, а верить в это всё равно трудно. С трудом верится, что в попытке оттолкнуть Тэхёна Юнги мог бы пойти на что-то, что причинило бы Тэ больше физической боли. Для всех было ещё со времён свадьбы очевидным, что Тэхён был для Юнги не просто студентом, не просто знакомым, а чем-то к чему он испытывал невообразимую слабость. И это хоть как-то подпитывало в Чимине уверенность в том, чтобы откинуть вариант любого насилия. Юнги бережно относился к их Тэ, это было видно невооружённым глазом, как бы учитель Мин ни старался всё упрятать под маской леденящей бесчувственности. Он мог относиться вот так ко всему остальному миру, но Тэхён разжигал в нём пожар, и это то, что оставалось никем неоспоримым, кроме самого Юнги. — На теле Тэхёна нет ничего, кроме следов любви. — Любить можно по-разному… — Не думаю, что хён… — Чимин запинается, понимая, что без визуального подтверждения Чонгук так легко не успокоится. — Т-ты… Ты можешь сам посмотреть, думаю… Нам нужно убедить ТэТэ принять душ как-то, и без нашей помощи он не справится сейчас. — Он хоть на что-то реагирует? — Изредка смотрит в окно, иногда вздрагивает от уведомлений на его сотовом. Я не посмел вторгаться в его личное пространство без разрешения, но то, что он молчит, начинает сводить меня с ума… Я почти и сам не сплю, я взял на работе пару дней отгула и то же сделал с занятиями в колледже, а ещё позвонил на работу Тэ и попросил для него больничный, так как не имею понятия, как долго он пробудет в таком состоянии… Мне очень страшно, Кук-и… Я так не хочу, чтобы он стал нами с тобой… Мы едва выдержали тогда, и всё благодаря ему одному… Чонгуку больно. Ему больно так, словно что-то подмораживает внутренности, а затем со всей дури бьёт по особо заледеневшим местам, откалывая по кусочку. Он накрывает чиминову ладонь своей, более широкой, всегда надёжной, и Чимин по инстинкту ластится к нему поближе. Это совершенно не делает их влюблёнными опять. Им сейчас не до любви, когда там, за стенкой, тревожным сном забывается их Тэхён. Их Тэхён, который всегда был один, который никогда не делился своей болью и довёл себя ею до срыва. — Он не будет один. У него есть мы, нас двое, и я просто весь мир порву на клочки, — Чонгук выжимает с обещанием. — Я буду рядом с ним, Мин-и. Тебе нужно вернуться к учёбе и к работе, не беспокойся, я с ним побуду. — Но… Но твоя книга… Твой книжный… — В своё время Тэхён отдал нам всё, что у него было, и теперь наша очередь, хён. Не переживай обо мне. Я… Я должен ему. За все пять лет, что он был со мной, что он выносил меня, заботился обо мне и не бросал даже тогда, когда я в лицо вопил ему проваливать… Я должен ему всё на свете, хён. Чимин поджимает губы, благодарно поглаживая Чонгука свободной подушечкой большого пальца по тонкой и чувствительной коже меж рельефных костяшек. — С-спасибо… — Просто никогда больше от меня такое не прячь. Никогда не скрывай от меня всё, что связано с Тэхёном. Он и мой друг тоже, и для меня нет ничего важней, чем видеть его счастливым. Они так сильно утонули в собственном горе, что совершенно не замечали, насколько несчастливым был сам Тэхён. Все эти пять лет… — Я обещаю, Кук-и… Больше никогда, — Чимин смотрит ему в глаза, а затем устало боченится о чоново плечо на парочку продолжительных секунд. Это не даёт ему возможности думать, что всё позади и теперь можно расслабиться. Но это позволяет немного перевести дыхание и ощутить несокрушимую опору. На этом их ночь не заканчивается, уж точно не после того, как они слышат немного скрипучие звуки, доносящиеся из комнаты Тэ. Становится понятным одно — Тэхён более не спит. И это то, что заставляет Чонгука инстинктивно поджаться, а Чимина — уронить ещё один едва различимый безутешный вздох. — Идём к нему. Когда Чимин мягко толкает рукой дверь, а Чонгук, помедлив, вшатывается несмелым движением в комнату, освещаемую одной лишь настольной лампой, они замечают Тэхёна тихонько сидящим на кровати, обхватив свои коленки, притянутые поближе к груди. Его глаза не выглядят влажными, как если бы он был на грани слёз или только что плакал, но в них нет ничего от жизнерадостности, и Чонгук невольно задумывается о том, насколько давно её не наблюдается во взгляде его друга. Он совершенно потушенный, угасший, опустошенный. — ТэТэ, — его голос звучит взволнованно, но тихо. Он опускается на корточки у постели, силясь потянуться рукой к оголённому участку кожи на предплечье Тэхёна, дабы небольшим физическим контактом дать знать о себе на случай, если словами не получится достучаться. Он не имеет права обижаться на то, что Тэхён с ним не здоровается, а просто переключает сквозной взгляд на несколько продолжительных мгновений, следом возвращаясь куда-то туда, куда смотреть ему комфортно. Чонгуку на этот момент достаточно и того, что часть Тэхёна всё ещё остаётся осознанной, и она понимает: Чонгук рядом; Чонгук не бросит; Чонгук здесь, чтобы помочь. — ТэТэ, как ты? — вопрос кажется глупым в свете того, что из Тэхёна и слова не вытащишь, но задать его важно хотя бы для себя — опять же, сугубо для дополнительной реакции, если такая последует. И чисто от того, как тихо, но глубоко вздыхает Тэхён, Чонгук победно складывает свои губы в небольшой улыбке — Тэхён идёт на небольшой контакт. По-своему, со своей особой и комфортной скоростью, но всё-таки идёт. Чимин находится рядышком, почти под силой гипноза наблюдает за тем, как Чонгук медленно, но уверенно, успокаивающими поглаживаниями располагает их общего друга к себе. Вне сомнений, у него в этом деле куда больше опыта. Потому что знает, научился у самого Тэхёна, с которым оказывался в куда худших ситуациях, чем депрессия. Чонгук уверен, хуже было бы дело, если бы Тэхён сейчас всё крушил, всё рвал, ломал и разбивал на части. Печальный опыт подобного поведения самого Чонгука однажды уже оставил Тэхёну уродливый шрам. — ТэТэ, тебе нужно принять душ. Ты позволишь нам с Чимин-и помочь? — он всё ещё дожидается хоть какой-то реакции после каждого произнесённого вопроса; сейчас меньше всего хочется делать что-то, чего не хотелось бы самому Тэхёну. Возможно, он использует совершенно неправильную тактику, понижая свои навыки общения до обращения к ребёнку. У Тэхёна это получалось лучше, во всяком случае, и в подобных ситуациях это почему-то кажется беспроигрышным делом. — Вот так, — он перехватывает под руку не сопротивляющегося учителя Ким, без слов прося Чимина помочь ему поднять тело. Тэхён ничего не говорит, но послушно переступает шаг за шагом под чутким руководством двух пар рук, что перехватывают его в важных местах для контроля координации движений и устойчивости. Где-то внутри Тэхёна наверняка сейчас щёлкает, что он не немощный, и что подобное легко может провернуть и сам. Вот только родные руки держат так надёжно, так крепко, что в них хоть умирай. Чимин подставляет пальцы под тугую струю воды, пробует температуру, играясь со смесителем, а затем робко присоединяется к Чонгуку в попытке помочь Тэхёну избавиться от одежды. Тэхён визуально краснеет в щеках, стоит безразмерной футболке стечь наземь с его тела. Он неловко смутился, некогда показываясь вот таким Чимину из-за миллионных просьб переодеться во что-то комфортное, домашнее, а сейчас, когда его засосы видят оба его лучших друга, ему становится раза в четыре жарче. Тэхёну предательски хочется дорожить каждым следом, обвести дрожащими пальцами по контуру, по-садистски вспомнить ситуацию, в которой родилось каждое пятнышко любви. Л ю б в и. Потому что Юнги не мог оставлять их в о т т а к, если бы что-то к нему не чувствовал. Хотя, мог. Юнги же женат. И у него есть дочь. Тэхёну почти противно от того, что с ним носятся, как с маленьким, он чувствует себя ничтожным, мизерным, зная, что стал причиной беспокойства двух самых дорогих людей, что у него остались. Людей, которые только начали жить нормальной жизнью, потихоньку смиряясь с тем кошмаром, которым жили последние пять лет. Почему-то создаётся впечатление, что подобного отношения к себе, аналогичных жертв он совершенно не достоин. Когда он клал в это свои пять лет, он не собирался ожидать чего-то подобного в ответ, это казалось полностью бескорыстным. Но вот он, вздрагивающий от нежных и выверенных касаний к себе, пока тёплая вода щекочет ему кожу, пока чьи-то пальцы бережно вспенивают ему волосы. А пальцы Юнги ощущались ещё приятней, ещё легче. Он закрывает глаза, немного трепеща длинными ресницами. Часть его оттягивала посещения душа, как могла, потому что ароматизированный французский гель Чимина наглухо перебьёт все возможные остатки запаха Юнги на его коже. А через какое-то время не станет и отметин, что были оставлены в акте любви. Если Юнги любил, зачем тогда сделал так больно? Почему не рассказал ему о них сразу же? Почему не сказал ещё тогда, когда они ещё не были настолько друг в друге? Чонгук изучает его запястье, внимательно смотрит, нет ли чего подозрительно похожего на настоящие синяки. Такой у Тэхёна всего один — на плече, куда пришёлся удар стеклянной двери отеля, в которую Тэхён вписался в потерянных чувствах, бросая все силы на бегство. Её площадь никак не напоминает отпечатки пальцев, что заставляет выдвигать иную теорию образования данной гематомы. Тэхён всё это время собирается с мыслями. Он понимает, что в один день рассказать придётся. Придётся пережить всё снова. Придётся вспомнить, каково это, когда Юнги в действительности просыпается с тобой рядом и подолгу смотрит на тебя с улыбкой. Вспомнить все его слова, что, видимо, служат ложью, но не лишены смысла. Тэхён уже больше ничего не понимает. У него настолько всё болит, что здравого смысла за пеленой боли и не рассмотреть. А ведь Юнги знал, что так будет. Знал, что Тэхёну не хватит сил, и не прогадал. Тэхёна не хватило. Его просто разорвало прямо там, пока Юнги ронял слёзы на его колени. Пока он смотрел вслед уносящемуся в сторону аэропорта такси. Его разорвало прямо от того, сколько боли было у Юнги в глазах, ведь Тэхён не смог его выслушать. То, как Тэхён полюбовно и особенно трепетно трёт засосы на шее, не остаётся незамеченным. Чонгук кратко обменивается взглядом с обеспокоенным Чимином, что смывает пену с чернильных волос Тэ, и делает вдох — в грудине так туго, словно воздуха не хватает. Всё, возможно, куда хуже, чем они могли думать, и Тэхён под этой кожей — куда более искалеченный чем-то, чего они не могут понять, но о чём догадываются. На его теле нет ничего, что указывало бы на то, что Юнги жесток. Но вот то, насколько он Тэхёна боготворит… Что же случилось? Тэхён позволяет Чимину завернуть его в полотенце, а могучему Чонгуку — поднять себя на руки и дотащить до тёплой постели, где Тэхён тут же кутается в мягкие одеяла. От него уже точно не пахнет Юнги. Чимин осторожно лезет на краешек кровати, переворачивается на бок так, чтобы находиться к Тэхёну лицом. Он перехватывает его расслабленную руку и подносит к своим тёплым губам, целуя куда-то в фаланги пальцев. Чонгук занимает место позади Тэхёна, но оба сохраняют достаточную дистанцию, чтобы обеспечить их Тэ личное пространство. Всё чем-то напоминает время, как было раньше, когда они ночевали втроём в одной кровати. Тэхёну становится почти хорошо от того, как ненавязчиво чонгуковы ладони оглаживают его по спине. Он успокаивается знанием, что любим этими людьми. Не так, как того просит сердце, но любим, и при любой боли этого зачастую всегда было достаточно. Чимин подтягивается повыше, целует его лоб долгим и чувственным поцелуем, и Чонгук не уступает его действиям, метя губами Тэхёну в нижнюю часть макушки. Тэхён почти улыбается им, а в глазах снова неумолимо печёт. Как у них получается внушать ему любовь, когда он разнесён на атомы? — Мы всегда рядом, ТэТэ. — Мы всегда с тобой. — И мы подождём столько, сколько тебе будет нужно, хорошо? Тэхён промаргивается, слезинки впитываются в подушку под головой. Он безмолвно кивает, ища больше тепла, больше любви в месте, которое для него не предназначено. Проходит более часа полнейшей тишины. Создаётся впечатление, что Тэхён снова приспал себя слезами, когда Чимин осторожно нащупывает чонгукову руку своей, лежащей на талии Тэ. Они переплетают пальцы не потому, что видят в этом прошеный «второй шанс». Они делают это потому, что это кажется желанным и нужным сейчас, ведь разделяют на двоих одну и ту же потребность защитить Тэ от всего. Чонгук знает, получив это прикосновение, ему не стоит рассчитывать на большее, оно не имеет ничего общего с тем, какую борьбу за их отношения он ведёт. Вместе с этим, в тепле чиминовых пальцев ощущается нечто большее, чего словами не расшифруешь. Это почти похоже на «спасибо» с различимыми нотами «прости», но имеет какую-то свою, уникальную формулировку, которую поймёшь лишь сердцем.

***

Чонгук просыпается в миг, когда Чимина уже нет в постели, но что-то уютно ласкает уши небольшим шумом, доносящимся с кухни. Он выпутывается из многочисленных слоёв одеял, в которые укутал себя Тэхён, и тихонько крадётся заспанным к коридору. На кухне пахнет вкусно. Казалось бы, совершенно обычный завтрак, но кажется на порядок вкусней уже лишь потому, что сварганен самим Чимином. — Ты уже проснулся?.. — немного потерянным тоном обращается он, заприметив фигуру Чона, встрявшую в дверном проёме. — А как?.. — Он спит, не беспокойся. — Нужно решить, что делать. Нельзя… — Чимин подвисает со сковородкой в руках, удерживая на лопаточке подогретый блинчик из кимчи. — Нельзя просто всё так оставить. — Пока мы не знаем, что с Тэ, вряд ли мы можем что-то сделать. — А разве не понятно? — Чимин выгибает бровь, понижая звучание собственного голоса. — Юнги, как всегда. Типичный Мин Юнги, всегда бросающий ТэТэ. — Думаешь, он снова его бросил? — Это было бы похоже на Юнги-хёна. Они завтракают в относительной тишине, иногда просто обсуждают план на день, в котором Чимин просто оговаривает временные рамки своих занятий и смены на работе. Чонгук пытается убедить его, что в том, что присматривать за Тэ в одиночку, нет ничего сложного. В конце концов, он помнит, что значит быть наедине с Тэхёном. Он помнит, как себя с ним вёл Тэхён в ситуациях похуже. Они оба немного передёргиваются от неожиданности, когда за их спинами немного поскрипывают половицы. Тэхён, заправивший руки в карманы просторных домашних спортивок, после сна выглядит милейшим образом заспанным, «помятым», растрёпанным. — Я… — он несмело подаёт голос, и это первое, что Чимину удаётся от него услышать за последние дни, кроме собственного имени, что вкраплялось в душераздирающие завывания. — Я вам не помешаю?.. — К-конечно, нет! — малость громче, чем нужно, заявляет Чонгук, первым отойдя от неловкого молчания. Тэхён садится немного отдалённо от них, заранее потянувшись за чистой чашкой, чтобы налить себе немного чая. Чимин смотрит на него, почти не моргая, а затем торопливо отсыпает ему половину своей еды в тарелку, почему-то не подумав приготовить в этот раз и для Тэ (ссылаясь на то, что в последние несколько дней предложенную нетронутую еду приходилось утилизировать). Тэхён ест молча, всего немного, и не сказать, что от большого аппетита. Скорее, это просто необходимость, которая не позволит его организму впасть в голодный обморок, но хотя бы уже это радует Чимина до глубины души. Тэхён начинает откисать. — Я чувствую себя максимально неловко, причиняя вам двоим столько хлопот… — Тэхён, — почти жёстко отрезает его Чонгук, качая головой. — Это не оговаривается даже. Не начинай. Вчера мы сказали, что мы рядом, и это так. Не нужно это оспаривать, потому, хочешь ты того или нет, мы с хёном никуда не денемся. Тэхён лишь мрачно ему улыбается и без особого энтузиазма опять цепляется палочками за рассыпавшийся блинчик. — Мы с Чонгуки здесь, ТэТэ. Всегда. И мы выслушаем тебя, когда бы ты ни был готов с нами поговорить, — мягче доносит свою мысль Чимин. — Мой рассказ ничего не изменит. — Всё так плохо? Тэхён лишь зардевается в щеках, смущённо отводя взгляд и быстро тушуясь со своей неуверенностью. Он просто не имеет понятия, как им рассказать о той неделе чистейшей любви, которую испытал в то время, что они провели с Юнги вместе. Он не знает, как рассказать им о том, как разлетелся на осколки, когда всё ещё до сих пор состоит из них. — Поделись с нами, прошу. Мы — последние люди, которые стали бы тебя осуждать, — Чимин тактично пытается сыскать новую дозу доверия. — Ты видел меня в луже собственной рвоты после алкогольного отравления, хён. Ты видел меня в таком состоянии, в каком не должен был видеть никто. Я не стану тебя осуждать, ровным счётом, как Чимин-и. Мы знаем друг друга десять лет. Нет ничего такого, что поменяет наше мнение о тебе. — Тэхён-и, мы знаем о Юнги… — Чимин сразу же толкает этот разговор к барьеру. Теперь только Тэхёну решать, перешагивать его или оставить всё, как есть. Тэхён неспокойно делает глоток чая. В этих безразмерных шмотках он кажется таким неправильно габаритным, и только торчащие из-под растянутого выреза свитшота ключичные кости дают хоть какое-то представление о том, насколько Тэхён под одеждой в самом деле худой. Он морщится, словно ему неприятно уже сейчас, уже от одного того, что имя Юнги играет на чужих губах. Он ищет в новом глотке чая больше комфорта и тепла, которое, кажется, оставил там, в Лондоне, в одной постели с профессором Мин. Чонгук более не давит на него, но продолжает безотрывно смотреть в его сторону. Чимин занимается примерно тем же, стараясь попутно что-то убрать со стола и торопливо ополоснуть в небольшой кухонной раковине. Тэхёну дискомфортно, он поджимает к себе коленки и часто-часто моргает, чтобы не заплакать. Ему двадцать пять, а слёз за последнее время, как у эмоционально нестабильного ребёнка. Нужно это прекращать. Нужно смириться с тем, что он просто никогда не будет счастлив, вот и всё. — Я… Я никогда не говорил вам двоим, почему мы с Юнги разошлись… Ещё тогда, после… — Тэхён запинается, зная что тот временной отрезок является для каждого тем, что хотелось бы стереть из памяти. — После вашей свадьбы. Там… Там кое-что случилось между мной и хёном… И мы оба сорвались тогда. Скорее, я, чем он, но он… Тем вечером он целовал меня так, что я чуть не умер буквально от этого. Но не это главное. Мы тогда все были в скорби, на эмоциях, и я сильно плакал тем вечером, когда мы… Когда я, — он поправляет сам себя, потому что помнит — в тот вечер границу перешёл именно он. — Когда у нас кое-что случилось. Хён затем ушёл, что не было новостью. Для него это было слишком, и для меня тоже, и я проплакал тогда до утра, а когда вернулся в наш номер, Юнги там уже не было. Он сбежал от того, что позволил себе почувствовать со мной. Он сбежал и… — ему становится трудно говорить, слова как будто покидают его тело, всякий раз раздирая ему что-то изнутри. — Он оставил мне записку, в которой сказал, что если встретит меня в третий раз, он уже не убежит… — Что-то не сильно он соответствует своим словам, — язвит Чонгук со зла, получая от Чимина подзатыльник. Он ни слова не сказал о том, что чем-то бранит Тэ. Он просто, как всегда, безгранично зол на Юнги. А ведь спрашивал у него ещё тогда, каковы были его планы на их Тэ. Разве, они были такими? — Я не поверил ему. Я просто слишком сильно привык к тому, что он меня не любит, хоть и мог что-то потенциально ко мне испытывать. Но истина такова, что он меня просто не любил… И с этим я жил все пять лет. С этой болью я просыпался каждое утро и убеждал себя в том, что это просто грань того, что я могу к нему ощущать. Я выключил себя. Выключил в себе желание искать замену ему, искать кого-то, с кем мог бы быть счастлив, потому что всё это для меня только рядом с ним. Эти пять лет были ужасны. Я был ради вас сильным, крепким, непоколебим, жёстким, тащил на себе всё, что мог, но в особо одинокие ночи я думал о нём и… Я просто любил его. Всеми кусками своего разбитого сердца, я его любил. И люблю сейчас, и ненавижу, как же я ненавижу себя за эти чувства к нему… Я такой идиот… Чимин подходит к нему со спины, бережно наваливается сзади и обвивает своими руками. Чонгук уже давно привык не ревновать к подобному, да и не сказать, чтобы у него вообще было какое-либо право на это, собственно. Он давно привык, что у этих двоих всегда будет какой-то уровень привязанности, который ему будет не достичь, но со временем это прекратило так сильно его волновать. Он знал место, какое занимал в их сердцах, и этого более чем достаточно. Он больше не сомневается в том, что Тэхён будет выбирать их с Чимином из тысячи, не сомневается в своём статусе «лучшего друга». После этих долгих, тяжких, непосильных пяти лет он больше уже ни в чём не сомневается. Тэхён цепляется за чиминовы руки, и его накрывает по новой, а ведь он ещё даже не начал. Он только подошёл к тому, что раскрошило его в пыль. — Я… Я встретил его снова… Спустя пять лет… Там, на треннинге. Он вёл себя так, словно ждал нашей встречи, будто долго-долго планировал её исход, и в его глазах было столько искр… Столько огня, что я зачем-то согласился на ужин с ним. Он сказал, что ответит на любой мой вопрос, если я только с ним поужинаю, и это подкупило меня… Мне было… Мне было так больно элементарно смотреть на него… Знать, что этого человека я люблю десять долгих лет, и он наконец предлагает мне отужинать, зовёт меня на свидание, относится как к кому-то, кто вызывает в нём симпатию. Я держался холодно… Держался бесстрастным, потому что научился жить в реальности, в которой его у меня не было, поэтому я готовил себя к тому, что ответы на кучу моих давних вопросов должны были наконец дать мне какое-то чувство покоя… Но это просто… Он признался мне в том, что принял меня ещё после того вечера на вашей свадьбе, а потом в том, что его чувства росли с каждым годом, что мы были не вместе… Его красивые речи привели меня в его постель… Я такой идиот, Господи… Тэхён закрывает свои заплаканные глаза ладонями, потому что не может вынести стыда, когда на него смотрит раздосадованный Чонгук. — Мы… Мы переспали. И не один раз, а провели целую неделю вместе, не выходили из номера, делая всякие вещи помимо секса. Он заставлял меня просто спать, больше кушать, больше отдыхать, больше заботиться о себе. Он был так со мной осторожен, нежен, страстен… И я почти подумал, что любим им. Поверить в это было самым сложным… Мы делали вещи, которые я не делал ни с кем до него… Много разговаривали о том, что было упущено за это время… Я подумал, что, может быть, вот оно… Вот мой счастливый конец… Когда просыпаешься с ним рядом, чувствуешь, как он целует тебя, как любит каждую клеточку твоего тела и особенно сильно боготворит твои изъяны. Но в один из дней, когда я спал, он нервно попросил меня не выходить из комнаты… И чем сильнее Тэхён погружается в события их прощания, тем громче и надрывней становятся его задушенные всхлипы. — Я… Я его не послушал, вышел вслед за ним… И тогда… Он крепче перехватывает чиминову руку, что прижимает его ближе к паковой грудной клетке. — У-у-у Юнги… У него есть дочь… — Тэхён-и… — У него есть дочь и он женат… — ТэТэ… — Я собрал свои вещи, как мог быстро… Он пытался мне объяснить, просил его выслушать, но я не… Я не смог… Он умолял меня выслушать, но я просто… Я задыхался, глядя на него. Я… Просто умирал прямиком под взглядом его глаз… Я… Я никогда не видел, чтобы он плакал, но он… Он плакал, когда просил меня остаться с ним, а я… Я не хочу быть любовником… Я не хочу… Не хочу… Не хочу! — Тэхён, всё хорошо, мы рядом, — ощутив, что Чимин в одиночку не справляется, Чонгук подсаживается поближе и принимается обнимать Тэхёна спереди. — Мы здесь… Всё хорошо… — Почему он солгал мне? Почему сказал, что любит, когда у него… Семья?.. У-у-у него есть дочь… И он женат-т… — Тэхён-и, тише, всё будет хорошо. Тэхёну кажется, что «хорошо» уже не будет никогда. У него болит внутри без устали, без передышки, без сбавления интенсивности. А сейчас болит ещё сильней, стоило проговорить это всё вслух, по памяти воспроизвести то, как беспомощно стекал по стене коридора отеля, к которой Юнги его прижал, силясь вымолить быть выслушанным. Зачем он расплакался тогда, если солгал? Зачем ему было так нужно быть услышанным, если для него всё это ничего не значило, потому что у него есть… Жена? Тэхёну больно. Так больно, что почти теряет сознание. — О-он женат… Он…

***

Тэхён снова уходит в себя на несколько дней, тянущихся с бесконечность. Он снова прекращает нормально есть и пить, и на этот раз Чонгук с Чимином просто знают, в чём дело. Они знают достаточно, чтобы сделать какие-то выводы и принимать меры, хотя, что тут предпримешь, если тэхёново сердце навсегда останется верным лишь одному человеку? В этом Чонгук его понимает. Он знает, что это такое, когда ты совершенный однолюб. Чимин исправно возвращается домой сразу же после занятий или работы, не в силах привыкнуть к тому, что какое-то время Чонгук из-за сложившихся обстоятельств поживёт в их гостиной. Становится спокойно от знания, что Тэхён хотя бы не один целыми днями, не на-разъедающей-нутро-едине с самим собой, а с Чонгуком, который всячески навязывает себя в качестве отвлекающего фактора. Иногда срабатывает. Иногда Тэхён отвечает чем-то незамысловатым, почти дарит надежду на то, что вскоре пойдёт на поправку, но к вечеру его упадническое настроение снова даёт о себе знать, перечёркивая любой прогресс. Чонгук терпелив и не намерен останавливаться. Ведь Тэхёна не остановило ничто тогда, и он вытянул его из той засасывающей воронки любыми силами. Поэтому Чонгук старается не обращать внимания на какое-то из резко выброшенных слов. Он сам в любом случае в разы был хуже, посылая Тэхёна всеми матами, что только знал. Но Тэхён был здесь для него, сцепив зубы. Тэхён принял удар и раскроил себе руку, но не оставил. Когда Чимин заходит в квартиру, вернувшись после смены, он отмечает для себя поразительную тишину, но чем ближе он продвигается в сторону комнат, становится более различимым тихое посапывание, которое никак не действует на нервы. Имея предрасположенность к хроническому риниту, Чонгук по привычке дышит ртом, ужавшись до размера комка на диване гостиной. Не сказать, что спать на нём удобно, но жаловаться он и не пробовал. Наспех проверив, как там Тэхён, и убедившись, что он тоже тихонько спит, Чимин снимает со спинки стула плед и бережно накидывает ткань на широкие чонгуковы плечи. Стоит ему только к ним прикоснуться, как Чонгук чувственно вздрагивает и приоткрывает сонливые веки. — Хён?.. — немного дезориентированно заговаривает он, стараясь приподняться. — Который час? — Прости, я не хотел тебя разбудить, Кук-и… — Чимин виновато отходит от него на шаг, опуская руки с пледом, которым так и не укрыл своего мужа. — Сейчас где-то около часа ночи… — Ты нормально добрался? — Меня… Меня подвезли… — Чимин поясняет через несколько выдержанных мгновений. Чонгук лишь вопросительно дёргает головой, словно требуя больше информации, хотя где-то внутри он понимает, на самом деле, о ком идёт речь. — Хёншик, верно? — он интересуется для уточнения, опережая самого Чимина, и получает лишь утвердительный кивок вместо каких-либо слов. Чимин не должен чувствовать себя виноватым, но что-то в нём просится наружу тихим «прости». Он пару секунд смотрит Чонгуку в глаза, как будто пытаясь что-то разглядеть на их дне, понятное и нужное лишь ему одному. — У вас с ним?.. — Чонгук сглатывает, опуская взгляд на свои оголённые ступни. — У вас всё серьёзно? Чимин не видит причины в том, чтобы лгать. — Похоже на то. Он… Он настроен решительно, и он первый парень, который не бежит от меня, узнав, что я замужем… Чонгук хорошо притворяется, что эти слова не наносят ему какой-то неизлечимый урон. У него есть дела поважней, чем беготня за идеей самолично отшить всех чиминовых кавалеров. Сейчас он нужен Тэ, и если это значит пустить всё на самотёк и пожертвовать своими чувствами, он это сделает. Потому что это Тэ. А Тэхён достоин всего в этом мире. — Он хотел, чтобы я у него остался сегодня… Но я не мог оставить вас. Не сейчас, когда Тэхён в таком состоянии. — Нужно было принять приглашение, хён, — без нотки злости сообщает ему Чонгук. — Мы бы справились вдвоём. Тэхён не сделал ничего нового или такого, с чем бы я ни справился. — Не сомневаюсь, — Чимин разменивается на мелкую, но добрую улыбку. Но что-то просто не позволило ему принять приглашение Хёншика, который отнюдь не обиделся, а всё понял. Что-то не позволило Чимину такую роскошь, как покой, пока Чонгук тут бьётся, как рыба о лёд, в попытках повлиять на эмоциональное состояние Тэхёна позитивным образом. Тэхён никогда не позволял себе отдых ни на один вечер, когда присматривал за ними. Это заставляет думать и считать, что и они не должны. — Ты должен был пойти, хён. — Ты бы этого хотел? — Чимин и сам не знает, зачем об этом спрашивает, потому что это же максимально тупо. Конечно, Чонгук бы этого не хотел. Но он отвечает так, что что-то болезненно рвётся у Чимина внутри: — Не важно, чего хочу я, хён. Важно, чего хочешь ты. Ты хочешь, чтобы мы были посторонними друг другу людьми… Хочешь видеться с другими и наконец отпустить прошлое… А кто я такой, чтобы как-то тебя ограничивать? Если тебе нравится Хёншик, я не имею права быть против. Чимин отходит ещё на шаг, а затем на ещё один чисто по инерции. Разорванная зрительная связь более не подлежит починке, да и после этих слов более не находится, что сказать, кроме обычного и совершенно неуместного «доброй ночи». Потому что спать теперь не будет ни один, ни другой.

***

— Давай, хён, тебе нужно выйти на улицу, — Чонгук сидит на постели за спиной у Тэхёна, что свернулся в позиции зародыша, обложившись кучей тёплых простыней. — Ты не был на свежем воздухе уже почти десять дней. Давай, пойдём со мной, хоть на пять минуточек в парк под домом выйдем… — Тебе надо — ты и выходи, а я могу и на балкон выйти ради воздуха, если захочу, — шелестит из-под кипы ткани Тэхён. — Но ты и на балкон не выходишь, хён. Тебе нужен свежий воздух. Он помогает мысли привести в порядок. — С моими мыслями всё в порядке, — с этими словами он лишь посильнее заматывается в одеяла. — Просто отстань от меня, Кук-и. Я ни на что не настроен. — Ты же понимаешь, что ты от меня никуда не денешься, хён? Тэхён что-то ворчит неразборчивое и пинает коленкой воздух в противоположном направлении от Чонгука. Чонгук уже почти свыкся с тем, что Тэхён на всё отвечает неохотно, делает через силу, хочет, чтобы его оставили одного, а через полчаса жмётся к боку за каким-то фильмом, который толком и не смотрит, снова думая о чём-то своём, болезненном. — Как дела? — Чимин возвращается домой уставшим, измочаленным, последние тренировки в колледже вообще не идут в кайф, потому что все мысли сейчас лишь о том, как там Тэхён и справляется ли с этим Чонгук в одиночку. Чонгук незатейливо закатывает глаза, вытирая руки о полотенце. — Могло быть и лучше, — он позволяет себе небольшую улыбку. Их двоих в самом деле очень радует то, что у Тэхёна не имеется никаких наклонностей к селфхарму, хотя становится более чем очевидным, что ему не нужно причинять себе физическую боль, если он прекрасно делает это моральным образом, иногда даже выкрикивая имя Юнги посреди глухой ночи. — Я тут подумал… Может, отвезти его к врачу? Ему определённо нужен кто-то со стороны, кто сможет оказать ему помощь, — Чимин к этой мысли шёл долго и даже сейчас до сих пор не уверен, есть ли в ней какой-то толк. — Я против, — Чонгук качает головой, суетясь у простенького ужина, включающего в себя рамён. — В смысле, было бы логично, конечно, записать его к психотерапевту, как меня в клуб алкоголиков. Это помогает, но я против того, чтобы хён… Не знаю, — он роняет тяжёлый вздох, ухаживая за Чимином и ставя перед ним тарелку с лапшой. — Я просто против. Мне кажется, ему нужно отвлечься, и это снизит ощущение испытываемой им боли. Я, например, стал меньше её ощущать, как только вернулся к работе в книжном папы. — Тебе не кажется, что это как раз то, чем ТэТэ и жил последние пять лет? Отвлечением от всех его проблем, от всей боли. Так, словно её и не существовало. Я просто ненавижу этот мир за то, что легче ему становится именно рядом с человеком, который и является эпицентром его эмоционального раздрая. — Внутри урагана всегда тихо, верно?.. Чимин ест неохотно, ровным счётом как и Чонгук. У Чимина несколько раз пиликает сотовый, но Пак почти не обращает на это внимание, орудуя палочками чуть быстрее обычного. Только Чонгук переводит отвлечённый взгляд, имея некоторые догадки о том, кто мог бы доставать хёна в этом часу. — Почему ты ему не отвечаешь? — и выделенное глубиной голоса «ему» тут же становится понятным, нет смысла называть конкретное имя. — Потому что я ем и разговариваю с тобой, — Чимин ведёт плечом, покосившись на свой телефон. — Я сказал ему, что этим вечером мне нужно быть с Тэ. Он очень понимающий человек. — Но не стальной, — негромко вторит ему Чон, зачёсывая свои короткие волосы. — Если ты дорожишь отношениями с ним, ты должен идти и ему на уступки. — Хёншик знает, что я нужен Тэхёну, — Чимин сообщает немного грубо, как будто это служит чему-то резонным оправданием. — А ещё он наверняка знает, что за Тэ присматриваю и я. Чимин, всё нормально, если ты хочешь провести с ним вечер, ты не должен каждый раз выдумывать всякие отмазки, — Чонгук лишь отвечает ему с умудрённым выражением лица. Чимин прекращает жевать, уставившись на своего мужа удивлёнными глазами. — Если он твой новый «старт», держись за это чувство, — Чонгуку с трудом удаётся унять дрожь в голосе, что просится быть распознанной. Ему нужно быть сильным. Быть уверенным, чтобы сделать это — то, чего Чимин уже так долго хочет. Он подходит к своему рюкзаку и достаёт папку с бумагами, протягивая её Чимину. — Что это? — вопреки тому, что на папке узнаётся эмблема нотариальной конторы, чьими услугами они воспользовались, Чимин всё равно спрашивает об этом так, словно не понимает, что перед ним. — Моя подпись, — негромко поясняет Чонгук. — Я поставил её везде, где нужно. У Чимина резко вяжет в горле, что-то обрывается внутри и летит к чёрту. — Ч-Чонгук… — он только и может, что шептать его имя, не в силах притронуться к папке. — Теперь ты можешь начать всё с самого начала, хён. Ты заслуживаешь быть счастливым. Начни это прямо сейчас для меня, хорошо? — он вынуждает себя улыбнуться, чтобы только не заплакать. Он слишком много думал об этом в последнее время, представлял тот уровень боли, который на него окажет ничтожная, но в то же время очень значимая подпись, которой разом можно вычеркнуть всё. Отпустить Чимина будет тяжко, но назад уже ничего не вернуть, папка с необходимыми документами наконец у Пака, и Чонгук даже официально может снять кольцо. — Я пойду проверю, как там ТэТэ, ладно, хён? — Чонгук понимает, что не выдержит, если сейчас куда-нибудь не сбежит. Чимин только и делает, что ошарашено пялится на подписанные документы. У его свободы отчего-то очень горький вкус. Разве она должна вот так ощущаться? Должна привносить только больше опустошения? Чонгук стремительно покидает кухню и не даёт себе ни секунды на обработку последних пяти минут. Будет проще кинуться сразу во что-то, что здорово его отвлечёт от того саднящего чувства в грудине, поэтому он натянуто улыбается, вшагивая в комнату к Тэхёну, который лежит к нему лицом на краю кровати и окидывает взглядом чонгукову фигуру. — Ты всё ещё против прогулки? — он присаживается рядом с ним у кровати — Тэхён лишь скользит своими большими глазами по траектории его движения, чтобы не терять зрительный контакт. — Я бы прошёлся, знаешь. Хочешь, мы могли бы съесть по мороженому… — Ты… — Тэхён неуверенно растягивает своё предложение. — Ты сдался? Ты подписал этот чёртов договор… Ты… Ты сдался… Чонгук заметно мрачнеет, но не начинает обворачиваться в шинель из сарказма. На лице Тэхёна ведь нет ничего от плохих намерений, он, скорее, просто тяжко переваривает тот факт, что Чимин теперь свободен, если верить клочку бумаги. — Я никогда не сдамся и буду любить его так же каждый день, что я живу, — Чонгук произносит это больше для себя, чем для Тэхёна. — Я люблю его больше всего на свете, и именно поэтому я отпускаю его. Ведь иногда самое большее, что мы можем сделать во имя любви — отпустить. — Кук-и… — Тэхён сочувственно тянется ладонью к его щеке. — Мне очень жаль… — Мне тоже, хён. Мне тоже… Я лишь надеюсь, что это действительно сделает его счастливым, подарит ему то, чего он не смог испытать со мной. Тэхён только двигается на постели так, чтобы Чонгук мог лечь рядом с ним. — Мне жаль, что у вас с Юнги-хёном ничего не получилось. Кажется, за ту вашу неделю вместе ты действительно был счастливым. — Я уже не знаю, что такое «быть счастливым», Кук-и. Я не знаю, зачем Юнги старался меня этому снова научить, зачем ему нужно было говорить все те слова и лишь доставить мне ещё больше боли. Но за вас с Чимин-и у меня дико болит сердце… — Моё тоже, хён. Моё тоже… Может, они и не соулмэйты, как Чимин с Тэхёном, но ниточка, связывающая их друг с другом, определённо есть, и её заметишь невооружённым глазом. Тэхён через какое-то время неуверенно сбрасывает с себя одеяла и свешивает с кровати ноги. — Хён? — малость убаюканный душевной близостью, Чонгук гундосит в подушку. — Ты на кухню? — Нет… Я… — Тэхён поворачивается к нему корпусом, взлохмачивает ладонью свои тёмные пряди, облизнув кончиком языка уголки сухих губ. — Я, может… Думаю выйти к нам в парк на несколько минут… На воздух… И поесть мороженого… Чонгук улыбается ему. Несчастливо, но солнечно и очень приветливо. Заживать вместе кажется не такой уж и плохой идеей… — Да, конечно, пойдём!

***

Чимин не сразу касается документов, что передал ему Чонгук. Для того, чтобы всё полностью закончилось, нужно отнести их обратно к нотариусу, и тогда всё будет совершенно официальным. Просто до этого всё не доходят руки, а может, не доходит и сердце. Чонгук всё ещё не снимает кольца, говорит, что слишком свыкся с тем, как оно размещено на его пальце, а вот своё Чимин не носил уже более трёх лет… После подписания договора о разрыве брака ничего между ними в теории не меняется, но вместе с тем — меняется всё в корне. Чонгук всё ещё живёт у них, работает из дому над шлифованием собственных глав, первые образцы которых готовятся пустить в свет, и всё так же присматривает за Тэхёном. Чимин не скажет, что на уровне общения есть какие-то сдвиги: они обсуждают быт так, как и всегда, как и делали это до свадьбы, после неё и после полного разрыва отношений. — Чонгук-и, просто скажи мне, чего нет дома, я как раз сейчас в гипер-маркете, — он прижимает к плечу сотовый ухом, оказываясь перед сложным выбором разных видов лапши. Тэхён у них максимально непривередлив, будет с благодарностью есть всё, что бы ему ни приготовили, так и не просунув свои навыки готовки блюд дальше жарки яичницы. На самом деле, при очень большом желании, он может приготовить куда большее, и только благодаря его стряпне Чонгук однажды не умер от голода. Чимину всё равно хочется чего-то необычного, хотя и понимает, что и времени-то особо на это не будет. Если кто готовить и будет, так это Чонгук, у которого однажды сладкий картофель вообще прилип ко дну тарелки — хоть на стенку вешай, как картину. — Можем приготовить мэмилькуксу со свининой. Ну, скорее, ты приготовишь, конечно, потому что я всё время на работе и на парах… «Давай мэмилькуксу, хён», — тараторит ему Чонгук в трубку. — Спроси у Тэ, взять ли мне его любимые рисовые снэки. Или, может, Pringles с солёной карамелью? «Всё ещё считаю, что сладкие чипсы — издевательство. Но коль их любит ТэТэ, возьми, потом рассчитаемся». — Брось, Чонгук-и. Ты смотришь за домом, заботишься о Тэ. Я спокойно могу хотя бы едой обеспечить… Это с меня. И не спорь. Ты — гость в нашей квартире. «Гости не должны в ней жить так долго», — докапывается до своего Чонгук. — Ты — гость с привилегиями, — негромко смеётся Чимин. — Ладно, я возьму всякого на свой вкус, а там посмотрим… Чимин немного отвлекается на небольшой шум, что создаёт детский весёлый смех. Девочка радостно разбегается, а затем запрыгивает на пустую массивную тележку, которую катит, и задорно едет вперёд меж стеллажей продуктового ряда, заставляя людей вокруг возмущённо отойти и дать ей дорогу. Ребёнок выглядит беззаботно счастливым в своих действиях, которые явно не совсем поощряет её мать: — Давон, милая, ну, хватит уже. Тебе восемь лет, а юные леди себя так не ведут. Маленькая рука девчонки перехватывается ухоженной ладонью побольше. Женщина рядом с ребёнком выглядит, как после салона, в костюме от кутюр явно не самых грошовых дизайнеров. — Хочу, чтобы папа увидел, как я катаюсь! — девчонка озвучивает своё условие, при котором она прекратит действовать другим посетителям на нервы. Чимин улыбается уголками своих губ самую малость, а потом тупо стопорится там, где и стоит, с пачкой вермишели в руках и всё ещё что-то говорящим Чонгуком в трубке. Мужчина, что катит наполненную продуктами телегу, выглядит уставшим, и ничего в его глазах не показало бы то, что он чему-то рад. Он безэмоционально следует вперёд в песочном трэнче, изредка разравнивая пальцами свою пшеничную чёлку. И пока он не поправляет следом дорогие очки в тоненькой оправе, Чимин даже не сразу его узнаёт. — Юнги, скажи ей, что кататься на тележке — некрасиво. Она меня не слушает, — почти жалуется ему элегантная женщина, хватаясь за рукав его плаща. Ю-Юнги?!.. Мин Юнги? У Чимина сотовый выскальзывает из-под уха, съезжая по одежде вниз и зычно встречаясь с полом. И если это до сих пор не привлекло внимание людей рядом, то пачка макарон, что вываливается из дрожащих чиминовых рук следом, должна закрепить за собой результат. Юнги переводит свой нечитаемый холодный взгляд на источник шума и более не смеет сдвинуться с места ровным счётом, как и Чимин. Узнаваемость черт физиномии занимает не более десяти секунд, за которые лицо Юнги успевает отобразить и шок, и недоумение, и страх, и неуверенность, и н а д е ж д у. — Ч-чимин-ши?.. У Чимина дрожат ресницы, а нарастающая ярость с каждым вдохом только и делает, что тяжёлой попытку дышать. О-о-о, ему сейчас так много всего хочется, и ничего из этого не имеет светлый оттенок. Поэтому он решает проблему тем, что кидает свою тележку посреди местности нахрен и бросается прочь от профессора Мин и его семьи, не горя никаким желанием выходить на контакт. — Чимин-ши, подожди! Тэхён не врал, жена у Юнги — просто красавица, и дочь очень милая. Чимин просто уходит прочь, идёт мимо кассы и выходит на подземную парковку, всё никак не сумев отвязаться от тени учителя, что семенит за ним, силясь не утратить шанса на разговор. — Блять, — шепчет сам себе Чимин, понимая сразу три вещи: а) его сотовый нахрен весь покоцан, теперь только ремонт; б) куда, мать вашу, подевались ключи в самый неподходящий момент; в) Мин Юнги нагоняет его и уже за спиной. — Чимин… Чимин не контролирует себя и всю ту злость, что наслоилась внутри всего за несколько мгновений нежелательной встречи. Он с разворота бьёт Юнги по лицу, отшатываясь ближе к своей машине и судорожно вдыхая носом. Юнги тут же хватается за место удара руками и цедит хлёсткий мат, но ничто в его поведении не выказывает, будто он собирается дать сдачи или как-то сопротивляться. Если Чимину захочется ударить снова, он может бить столько, сколько ему влезет. Везёт лишь тем, что это не Чонгук, у которого удар — просто пиздец. Там хватило бы всего одного, чтобы нахуй что-то сломать. — Чимин-ши… — Нет, хён! Нет! — Чимин, пожалуйста… — Я сказал, нет! Не разговаривай со мной! Или я снова тебя ударю, блять! Ты хоть знаешь, что ты натворил? Ты знаешь, что с ним было? Знаешь, каким он вернулся от тебя? Знаешь, насколько ему больно? А? — Я не могу себе этого представить… Но он даже не дал мне объясниться! — Он тебе ничем не обязан, хён. Возвращайся к своей жене с дочерью, Юнги. Возвращайся и забудь, что мы виделись. — Чимин, я прошу… Позволь мне… — Я не в праве что-то тебе позволять! Если Тэхён не захотел тебя слушать, это было полностью его решение, его выбор! Мы с Чонгуком его уважаем, уважай и ты! Это малое, что ты можешь сделать после того, что натворил, хён. Просто уважай то, что он не желает тебя знать! — Чимин, я люблю его! Я пиздец, как его люблю! — Если бы ты любил, то не допустил бы всего этого, хён, — Чимин наконец находит свои долбаные ключи и пытается попасть дрожащими пальцами по кнопке сигнализации. — Ты знал, сколько всего он пережил в жизни! Знал и решил доставить только ещё больше боли! Отвяжись, хён! Оставь его в покое! Оставь Тэхёна в покое, чёрт подери! Он тебя больше не любит, уходи! Юнги не ведётся на последние брошенные слова, словно понимает, что Чимин уже просто идёт на крайние меры, уже не зная, как вписать свои эмоции и неприязнь в рамках формальности, которой по-смешному старается до сих пор придерживаться. — Я предпочёл бы услышать это именно от него… Юнги только смотрит на него с блеском в глазах, никак не теряя напористости, и Чимин наконец понимает, почему Тэхён не выдержал этого боя. Юнги мёртвого заебёт, если захочет. След от удара на его немного кукольном лице, начинающем потихоньку соответствовать возрасту, начинает краснеть, и мужчина всё ещё осторожно трёт его пальцами, словно смягчая жар и надоедливое, но терпимое нытьё в повреждённых тканях на его щеке. К вечеру на скуле образуется синяк, что будет каждый раз напоминать ему полнейшую его заслуженность. — Нет! Чёрта с два я подпущу тебя к нему! Тебе повезло, что ты встретил не Чонгука, он бы уже шею тебе свернул! И Чимин прав, что Юнги повезло. Вопреки всему, он куда более сговорчив, чем был бы Чонгук. — Тот самый Чонгук, который по пьяни толкнул Тэхёна в битые осколки стекла и оставил ему шрам на всю руку? — Юнги умно ищет всякие уловки, силясь Чимина вербально сломать. В таком спектре он просто не представляет, чего Тэхёну стоило взять и уйти. Юнги всячески умеет просить, и, должно быть, плачет он крайне редко, если только вообще не из-за Тэхёна… — Он завязал, — жестоко аргументирует Чимин, и сам не испытывая радости от того, что было в прошлом. — Он давно завязал и отлично держит себя в руках! А сейчас тебе бы лучше быть благодарным, хён, потому что именно Чонгук расхлёбывает то дерьмо, в котором ты Тэхёна оставил! — Я ни в чём его не оставлял! Я хочу быть с ним каждой частичкой своего сердца! — У тебя НЕТ сердца, хён! — Чимин съезжает на громкий тон. — Нет у тебя сердца! Ведь если было бы, ты бы ещё десять лет назад нашёл, что сказать пятнадцатилетнему по уши влюблённому в тебя мальчику! Ты бы не сбежал, поджав хвост! У тебя нет сердца! — Я умоляю… Чимин, я умоляю! Он всё для меня! — Своей жене ты говоришь так же? Она всё для тебя? — Чимин, мы с Джису развелись! Мы никогда не состояли в браке так, как ты это понимаешь! Никогда! Я люблю Тэхёна! Я люблю его так, что готов умереть за него. Думаю, тебе знаком такой тип любви. Думаю, ты понимаешь меня. — Нет, я не понимаю и не хочу! Через что же ты его провёл на пути к осознанию собственных чувств?! Хён, отвали! Я серьёзно! Иди домой, к своей дочери! А Тэхёна — Тэхёна оставь в покое! Ты — его проклятие! И лучшее, что ты можешь сделать, это больше никогда не появляться в его жизни! — Он имеет право знать правду! Это всё, чего я хочу! Я хочу чтобы он знал правду, и тогда я оставлю его в покое, я обещаю! Я просто хочу, чтобы он узнал о Джису и Давон правильно, а не делал поспешные выводы, потому что всё взаправду не то, чем кажется! — Ну, не знаю, хён, быть семейным человеком тебе прям к лицу, — Чимин хамит ему, злостно окидывая взглядом. — Прошу, Чимин, не надо… Дай мне… Дай мне пять минут наедине с ним… — Я не дал бы тебе ни минуты! — Пак рычит ему в лицо. — Но я тебя отвезу, чтобы по окончанию всего этого ты оставил его в покое навсегда! Ненавижу тебя! Ненавижу! — Я себя тоже не люблю… — Понятия не имею, что он в тебе нашёл! — Я тоже никогда не имел, — Юнги выдавливает из себя слабую улыбку. Он быстро занимает пассажирское место, пока Чимин не передумал. — Учти, что я рискую более чем пятнадцатью годами дружбы с ним, предоставляя тебе такой шанс! — выпаливает Пак, на нервах заводя мотор. — Я невероятно ценю это, Чимин-ши… — Заткнись, хён! Заткнись, пока я не передумал! Не хочу тебя слышать! А если не захочет и он, я упрашивать его не стану, я не на твоей стороне! — Я понимаю… — Я просил заткнуться! Чимин слабо представляет, в каком бешенстве окажется Чонгук, когда, вместо продуктов на ужин, Чимин привезёт к ним в дом Юнги. Не будет лишним стоять с Чоном рядом, чтобы элементарно не дать ему отвинтить учителю Мин голову прямо на месте. Чимин поглядывает на Юнги периферийным зрением: профессор кажется бесконечно взволнованным и даже не подготовленным к этой встрече, но ничто не сломит его дух. Пустые глаза цвета нефти сейчас необычайно горят, и Чимин понимает — этот блеск не подделаешь. От Юнги исходит непривычный жар, в свете которого нельзя отрицать всех тех чувств, что он испытывает по отношению к Тэхёну. Но если бы только они и были нужны для решения всего… Если бы всё было вот так просто… — Учти, что Чонгук может быть импульсивен при виде тебя. Ты — не самый желанный гость в нашем доме. А Чонгук, как сторожевой пёс, не пропустит никого из чужих. — Я это выдержу. Для меня нет ничего страшней, чем Тэхён, — спокойно отвечает ему профессор. — Я серьёзно. Лучше встань за мной, пока Чонгук не размазал тебя по стене, хён. Если планируешь выговориться, лучше поберегись. И помни, ты сделаешь это, только если ТэТэ захочет тебя слушать. Стоит ему хоть раз сказать «нет», и я тут же выставлю тебя за дверь, тебе ясно? — Более чем. У Чимина неистово то и дело подгибаются колени, словно не способен нести вес собственного тела, пока он поднимается по лестнице. Что-то в нём противоречиво кричит, что он поступает неверно, но ему так хочется, чтобы Тэхён поскорее прекратил страдать… Пусть уже Юнги скажет, что хотел, а затем оставит Тэхёна в покое! Может, так называемая «правда» поможет Тэхёну поскорее вернуться к нормальной жизни. По-настоящему нормальной, а не той, какой он жил все эти годы. Он с трудом вставляет ключ и открывает двери, жестом приказывая Юнги следовать чётко за ним и ни на шаг не отходить в сторону. — Хён! — доносится чонгуков голос с кухни. — Хён! Что с твоим телефоном? Ты так резко отключился, а я забыл сказать, что у нас закончился сах… — Чонгук резко обрывает себя на полуслове, выйдя в коридор с вафельным полотенцем в больших руках. На несколько затяжных мгновений он просто заторможено моргает, пытаясь понять, что Мин Юнги забыл здесь. Весь холёный, в дорогом трэнче, начищенных ботинках и стильных очках, хорошо подходящих ему к форме лица. — Какого хуя? — Здравствуй, Чонгук-ши, — Юнги не теряет вежливости в голосе, когда здоровается с ним небольшим поклоном. Тот лишь переключает на Чимина сбитый с толку, недоумённый и огорошенный взгляд широко распахнутых глаз. — Какого, блять, хуя? — он интересуется ещё раз, так и не получив ответ на этот вопрос ранее. — Не спрашивай, пожалуйста, — Чимин холодно закатывает глаза, будучи и сам не в восторге от сложившейся ситуации. — Что он здесь делает, хён? — Ну, уж явно не заскочил на ужин. Из одной из комнат выскальзывает тень, заставляя Чонгука очень сильно напрячься. Блять. Тэхён… — Что здесь?.. — растерянно молвит он, но так и не заканчивает своё предложение, встретившись взглядом с храбро отошедшим от Чимина в сторону Юнги. Юнги, которому совсем не страшен Чонгук, чьи внушительные кулаки сжимаются добела на костяшках. — Т-Тэхён… — почти кряхтя, он выжимает хриплым голосом. Тэхён перед ним в старенькой изношенной футболке и клетчатых шортах, зачёсанная тёмная чёлка оголяет лоб. — Х-хён?.. — Какого чёрта он тут делает, Чимин-и? — не унимается Чонгук, складывая на груди руки. Если не найдёт им работу, они начнут жить своей жизнью и точно Юнги что-то сломают. — Спокойно, Чонгук-и. Он пришёл с миром, — Чимин нехотя организует некую защиту. Защиту, на которую его бывший муж лишь холодно и ядовито растягивает губы в ухмылке: — С миром?! Да после него, как после ядерной войны, всякий раз стоит ему появиться в жизни Тэ! Зачем ты привёл его? Тебе не хватает смотреть на то, как Тэ каждый день просыпается опустошенным? — Конечно, хватает! Поэтому я его и привёл! Чтобы раз и навсегда всё решилось! Чтобы раз и навсегда они решили всё между собой, и нам больше не пришлось видеть ТэТэ таким! Я меньше всего этого хочу, Кук-и! Меньше всего хочу, чтобы Тэ было больно! Но раз Юнги-хён его источник, было бы разумно закончить всё это здесь и сейчас! — И ты даже не захотел посоветоваться об этом со мной? — Чонгук громко смеётся, не скрывая своей обиды. — А это не о нас с тобой, Чонгук-и. Будь моя воля, я бы в жизни его к ТэТэ не пускал! — Красивое у тебя лицо, хён, — плюётся ядом Чонгук, обращаясь к Юнги, которого до сих пор ничего не интересует, кроме поникшего Тэ, что вжался в стенку у себя за спиной. Намёк на гематому очень даже понят. — Чимин-ши постарался, спасибо. — Надо было бить сильнее! Надо было нос сломать! Надо бы… — Хватит! — Тэхён шипит из своего угла, тут же заставляя Чонгука умолкнуть. — Хватит… — он повторяет уже тише, спокойней. Он бледен, на нём нет лица, но относительная стабильность шаткой нервной системы всё ещё позволяет ему выдерживать на себе обеспокоенный взгляд бесконечно раскаивающихся глаз Юнги. — Зачем ты здесь, хён? — Я не теряю надежды рассказать тебе правду о Джису и Давон, — честно озвучивает свои намерения Юнги, ни на секунду не отворачивая лица. — У тебя было достаточно времени сделать это тогда, на ужине, когда я получил другие ответы. У тебя было время сделать это до того, как я отдался тебе всем, что у меня было. — Я не мог, — Юнги пытается защитить себя. — Если бы я рассказал тебе тогда, я бы тебя потерял, Тэхён. — А ты не потерял? — холодно уточняет учитель Ким. Юнги сдавленно выдыхает. — Я прошу у тебя всего лишь выслушать меня, Тэхён. Я ни на что не надеюсь. Просто выслушай меня, прошу. Ты мне это обещал, ты помнишь? Помнишь, как обещал мне это, когда мы были вместе? Помнишь, как я сказал, что для этого мне нужно было заручиться твоим доверием? Не для того, чтобы сделать тебе больно, нет, ни за что. Твоя вера в меня помогла бы тебе пересилить боль и выслушать меня тогда… Я прошу, Тэхён. Пожалуйста… Дай мне шанс просто рассказать тебе всё. У тебя есть полное право не принимать мои слова, ненавидеть меня за них, желать, чтобы я больше никогда не появлялся в твоей жизни. Я ни на что не рассчитываю, но ты заслуживаешь знать правду. Тэхён, немного погодя, отталкивается от стенки и откуда-то набирается недостающих сил совершить то, что в прошлый раз раскромсало его на жалкие ленты. У Юнги снова в глазах мокро, влажно, там слишком много вины, любви и обожания, и это просто блядский запрещённый приём, действующий на все тэхёновы слабые точки. Нужно горы перевернуть вверх дном, чтобы Мин Юнги позволил себе такое расточительство, как слёзы. Это выглядит слишком интимным, не подходящим для чьих-либо посторонних глаз, поэтому Чонгук чувствует себя странно, стараясь не смотреть на профессора. — Хорошо, — с финальным словом Тэхён сворачивает за угол, давая понять, что говорить они будут в комнате. — Я буду рядом, если что, — с угрозой напоминает о себе Чонгук, возвращаясь на кухню к своим делам. — Иди к нему, — устало на одной ноте процеживает Чимин, заговаривая к Юнги. — Спасибо… Тэхён не знает, как себя вести и чувствовать, когда Юнги заходит к нему в помещение и осторожно прикрывает за ними дверь. Чонгук бы сейчас возразил и сказал бы, что разговор состоялся бы лишь при открытой двери, но все здесь понимают — он не для ушей каждого, и это лишь право Тэхёна — рассказывать об этом потом своим друзьям или нет. Юнги сохраняет дистанцию, но взглядом полностью прилеплен к Тэхёну. По его щеке скатывает одинокая слезинка от одного лишь того, насколько замученным выглядит его Тэхён, чьё сердце просто выжжено до сквозных дыр. — Ты так и будешь глазеть? — спрашивает учитель Ким вполголоса. — Прости… — Ты хотел высказаться… Я в состоянии тебя выслушать, хён. Юнги не начинает свою исповедь тут же. Он находит по правую руку стул и садится на него, всё так же сохраняя дистанцию, потому что в ногах правды нет. Получив свою дозу комфорта и холодный тэхёнов взгляд, он наконец делает глубокий вдох. — Я знаком с Джису с пелёнок, и мы с тех пор всегда были лучшими друзьями… Тэхёну охота его перебить, хмыкнуть и упрекнуть, что всё звучит, как начало красивой истории любви, но сдерживает себя. Сейчас не время вымещать на Юнги всю свою боль и выказывать глубоко оскорблённое эго. Он обещал в ы с л у ш а т ь, и он сделает это до конца. — Наши отношения никогда не переходили за рамки очень крепкой дружбы, для меня она, скорее, как для тебя Чимин и Чонгук. Вот только Тэхён не состоит в браке ни с Чимином, ни с Чонгуком. — Я не лгал тебе, когда сказал, что мы не считали наш брак — браком. Это так. Я никогда не спал с Джису. А Давон… У неё моё имя, но не я её настоящий отец… Тэхён хмурится, сложив на груди руки, но слушает всё так же внимательно. — Нам было по двадцать два… Наши семьи очень дружили, поэтому, когда возлюбленный Джису оставил её, беременную, одну, всё быстро решили за нас. Особую выгоду в этом видел мой отец… Я рассказывал тебе о том, какие у нас были напряжённые отношения, и теперь ты знаешь больше: он вынудил меня жениться, когда мне было двадцать два. Этот брак был удобен всем. Честь семьи Джису не была бы запятнана, а наша — наша семья получила бы отличные ресурсы для продвижения любого дела и интересов. Был составлен очень трудный брачный договор, который, в случае расторжения, обязывал бы меня вернуть всё до воны. Но это было ещё не всё. У бывшего Джису, отца Давон, довольно криминальное прошлое, и одной из пунктов расторжения брака была бы раскрытая правда о её рождении. У неё не было бы достойного будущего, она совсем не заслуживает никакой ассоциации с тем человеком, который является её биологическим отцом. Когда она родилась, я полюбил её так, словно она была моей… Наличие жены и ребёнка были во многом не последней причиной, почему я не смог остаться с тобой после свадьбы твоих друзей. С тех пор я начал интересоваться тем, как всё-таки расторгнуть наш брак. Мы с Джису мучились в нём, не имея возможности быть с теми, кого любим, так, как нужно, как правильно. Мне претила мысль иметь тебя в обыкновенных любовниках, Тэхён… — Но ты имел, — тихо вставляет Тэхён сразу же. — Всю эту неделю я им для тебя и был, потому что ты женат и ты не посчитал нужным мне об этом сообщить. Я чувствовал себя грязным уродом все эти дни, думая о том, что увожу тебя из семьи, забираю у дочери. Я не разлучник, Юнги. — Я знаю… И я не хочу тебя как своего любовника. Я хочу тебя рядом на всю жизнь. — Вот только есть загвоздка: ты женат, — холодно ведёт плечом Тэхён. Юнги сглатывает и качает головой. — Уже шесть дней как нет. Мы развелись с Джису. Мы готовились к разводу целых пять лет, нашли адвоката и нужного юриста, который помог обнаружить в нашем брачном договоре брешь. Джису лично судилась со своим отцом за право нашей с ней свободы, и я уже шесть дней как не женат. Мне нужно было, чтобы ты услышал это, чтобы узнал, что я тебе не лгал: ты самое дорогое, что у меня есть… — У тебя нет меня, Юнги. — Но ты для меня всё ещё самое дорогое. — Когда ты бросил меня в первый раз, я признался тебе в любви и со слезами на глазах просил о всего одном поцелуе. Но ты ушёл. — Да, — осторожно соглашается Юнги. — Когда ты бросил меня во второй раз, я снова тебе доверил себя, я был перед тобой во всех смыслах на коленях и просил лишь довериться мне в ответ. Но что ты сделал? Ты снова меня бросил! — Да… — А в третий раз я отдал тебе себя всецело и позволил тупой детской мечте о твоей любви снова замаячить на горизонте. А ты столько времени мне лгал, играл с моими чувствами! — Я люблю тебя, Тэхён… — У тебя было больше чем достаточно шансов и возможностей рассказать мне о своей семье. Ты мог сделать это хотя бы, чтобы меня отшить. Ещё тогда, когда я был всего лишь студентом, но ты продолжал наблюдать за тем, как я в тебя влюбляюсь… — Потому что я влюблялся и сам… Тэхён проходится кончиком языка по внутренней стороне своей щеки. — Расскажи об этом Давон. Расскажи ей о том, почему папа ушёл из семьи. Почему он выбрал какого-то дяденьку вместо её мамы. Расскажи, Юнги. Тэхён осведомлён в том, что жмёт на самое что ни есть больное, оголённое, кровоточащее. Но иначе никак. Иначе нельзя. По-другому не выйдет. Ему слишком больно на Юнги даже просто смотреть, у него так жмёт в груди, что он просто не понимает, как вообще дышит. — Тэхён… — Юнги шёпотом выдыхает его имя. — Тебе лучше уйти, хён. — Тэхён, пожалуйста… — Ты слышал его, хён, — в дверях появляется Чонгук, хмуро подкатывая рукава своего свитера. Если придётся сорваться на жестокость, он это сделает, лишь бы Тэхёну только стало легче. — Уходи. Ты сказал всё, что было нужно, он тебя выслушал. Каждый получил, что хотел, и теперь ты должен уйти. — Тэхён… — Юнги как будто заклинило на его имени, но он двигается с места и поднимается на ноги. Тэхён больше не говорит ему ни слова, зато Чонгук начинает терять самообладание, выговаривая с раздражённо стиснутыми челюстями: — Тэхён хочет, чтобы ты ушёл, хён. Не заставляй меня в третий раз это повторять. Когда Юнги выходит в коридор, ещё раз долго задержавшись взглядом на фигуре его исхудавшего и уставшего мальчика, Тэхён не выходит за ним. Только Чимин провожает его до двери с нечитаемым выражения лица. Кажется, они с Чонгуком всё равно всё слышали прекрасно и так, но никто не смеет говорить об этом и слова. — Мне отвезти тебя обратно в торговый центр, хён? — Чимин безучастно предлагает ему, на что Юнги только легонько качает головой с благодарностью. — За мной заедет шофёр, не переживай, Чимин-ши. — Я и не переживаю. Это для Тэхёна. — Но я всё равно благодарен… Прошу… — У тебя нет права что-либо просить, ты исчерпал лимит своих просьб ко мне, Юнги-хён. — Просто позаботься о нём, ладно? Такая просьба Чимину по душе, на неё он может раскошелиться, пожалуй. — Всегда, — он тычется в Юнги прохладной усмешкой. И Юнги улыбается ему в ответ, чем напоминает кота. Они друг друга поняли.