***
Тэхён понимает, что однажды ему придётся выползти из той ракушки, в которую он спрятался после всего, что случилось. Не сказать, что чувство пустоты улетучилось и он начал улыбаться чаще, но пока дети отвлекающе шумят у уха — взаправду кажется, что всё терпимо. Он справляется со своим состоянием так, как умеет лучшего всего — берёт себе как можно больше заданий, которые обещает провернуть с классом, чтобы времени как раз хватало только на поспать — и то, лишь потому, что усталость просто валит. Это не нравится ни Чонгуку, ни Чимину, что усердно настаивают провожать и встречать его с работы. Тэхён как будто ловит флешбэки и просто смотрит на себя со стороны, узнавая в их крайней обеспокоенности самого себя. Он сам был таким. Несговорчивым, напористым, непоколебимым, когда дело касалось Чонгука и Чимина, а теперь они ни в какую не хотят слушать его «нет», нагло плетясь где-то поблизости или в шаге, чтобы обеспечить что-то от понятия «личное пространство». На Тэхёне поглаженная с утра недорогая рубашка и жилет, что ему когда-то связала бабушка. Дети радостно внемлют каждому его слову и охотно идут навстречу, радуясь тому, что их любимый учитель снова с ними, снова в классе, снова преподаёт им знания так, как не делают остальные. Тэхён устало выглядывает из окна на мгновение, собираясь с мыслями, пока дети готовятся к уроку. Немного страшно возвращаться к этому после нескольких недель глубокой депрессии. Снова чувствуется привкус горчащей неуверенности и лёгкого страха, что внутреннее состояние души как-нибудь даст о себе знать. Он знает, ему для этого нужно будет стать немного пожестче, но сделать всё так, чтобы это никаким образом не сказалось на детях. — Надеюсь, за моё отсутствие вы ещё не забыли, как здороваться, — он улыбается немного нервно, тревожно, стараясь полностью выключиться и посвятить себя десяткам восторжённых глаз, что отзывчиво в разных интонациях и громкостях рвут на части одно изголодавшееся «нет». — Отлично. Тэхён любит свою работу. Любит, что в детях он странным образом черпает обратную силу, какой бы манией эмоционального вампиризма они ни страдали. — Учитель Ким, расскажите нам про Лондон! — Да! Да! Расскажите! — Пожалуйста! Тэхён мрачнеет, сглатывает немного судорожно, но пытается не растеряться. — Как бы скучно и жалко это ни звучало, тренниг забрал у меня больше времени, чем ожидалось, поэтому я толком и не гулял по городу. Тэхён помнит лишь стены роскошного номера Юнги и окна с выходом на Биг Бен, у которых Юнги его пялил с особым шармом. Это не то, что нужно знать детям. Дети расстраиваются этому факту даже больше, чем сам Тэхён, по классу проходится волна оживлённых и глубоких вздохов, что заставляет Тэхёна в самом деле улыбнуться. — Может, когда у меня будет отпуск, я поеду туда снова, — это, разумеется ложь, но из этого можно извлечь свою выгоду, поэтому он берёт в руки мел и начинает писать ту грамматическую конструкцию, какую задумал преподать детям. — Это действие является моим планом. Я не стану делать это спонтанно, как если бы мы использовали 'will'. А когда мы говорим, что мы собираемся что-то сделать, мы используем конструкцию 'to be going to'. В таком случае… — он начинает вслух диктовать то, что записывает: — 'Kim Taehyung is going to go to London'. Дети задорно смеются с того, что в пример их учитель решил привести им самого себя. Их настрой действительно греет Тэхёну его разбитое сердце. — Кто-то может угадать, как мы построим отрицание? Один из учеников охотно отзывается на вопрос и, хоть и допускает ошибку, не отчаивается попытаться ещё раз от подбадривающих слов учителя и нескольких корректирующих и наводящих подсказок с его стороны. Тэхён прекращает записывать предложение почти на его середине, когда в двери класса скромно стучатся, как будто прибыл кто-то из опоздавших учеников. На пороге классной комнаты оказывается школьный директор — милый мужичок слегка тучного телосложения и низенького роста, перед которым стоит ребёнок. И у Тэхёна просто отпадает челюсть. — Учитель Ким, приношу искренние сожаления за нарушения учебного процесса, — директор учтиво ему кланяется, пока весь класс поник в тишине, с интересом рассматривая девочку, которую привёл директор. — В этом классе новенькая ученица… Тэхён тоже не может отвести от неё глаз. Потому что её черты ему знакомы, даже если он видел её через свои слёзы всего один раз. Потому что узнаёт её взгляд — глубокий, как у её отца, который ей и не отец вовсе. — Прошу, поприветствуйте Мин Давон. Мин. Он привёл сюда свою дочь. — Она прошла предварительный тест и попала в сильную группу, — тихо сообщает Тэхёну директор. Да ладно? И в этом не было никакого участия Юнги? Или Джису, что могла тупо просто внести за это денег? Тэхён не любит коррупцию, ни в какую её не принимает в ходе учебного процесса, но отрицать того, что Давон здесь не просто так — нельзя. Она, конечно, дочь Юнги, а Юнги же у нас профессор, так что удивляться тут просто можно мало чему. Но… Тэхён поражён. До того, что в голове почти не осталось мыслей. Девочка смотрит на него внимательно, с уважением, загадочностью. Смотрит на Тэхёна его глазами, и просто, блять, как?.. Как он посмел? — Учитель Ким, здравствуйте, — его дочь здоровается с ним на английском без акцента. Ах, да. Семья Юнги какое-то время жила не в Корее. — З… — он очень сильно переламывает себя, чтобы поздороваться с ней в ответ. — Здравствуй… Директор распоряжается, чтобы девочка заняла свободное место, хоть и на одной из задних парт. Её глаза не покидает живой интерес, с которым она наблюдает за Тэхёном, помня его очертания лишь вкратце. Тэхён ловит себя на мысли, что не дышит. Блять. Он привёл сюда её. — Простите ещё раз за прерванный рабочий момент. Прошу, возобновите урок. Легче сказать, чем сделать, конечно. Потому что Тэхёну слишком сушит в горле, а Давон не ведёт себя никаким иным способом, кроме того, что станет воплощением слова «приветливо». Каким-то образом девочка никак не показывает, что так же смущена, как и Тэхён. Блять, чёртов Юнги. Тэхёну кажется, что урок проходит на «отцепись», и ему совершенно не нравится, как всё пошло после того, как в класс вошла Давон. Девочку уже с окончания урока окружают её одноклассницы, проявляя интерес к её загадочной персоне. А вот Тэхёна потряхивает, пока он вытирает доску и слышит за спиной её голос. — Вы дадите мне минутку? — просит она у своих новых подружек. И Тэхёна передёргивает ещё больше, когда она обращается к нему со спокойным и дружелюбным «учитель Ким». — Д-Давон, — он вытягивает из себя её имя без никаких эмоций, голос ровный. — Мне показалось, что Вы смутились, когда я вошла в класс… Это потому, что я дочь Вашего друга? Д… — Д-друга?.. — Тэхён ведёт плечом и наконец набирается храбрости посмотреть на неё. Снова. Вблизи. — Папа говорит, что Вы его очень хороший друг, и что лучше Вас меня английскому не научит никто, — с детской простотой и непринуждённостью заявляет малышка. А Тэхёна сейчас просто разорвёт. «Хороший друг»? — Он так говорит? — он поддерживает диалог каким-то не своим голосом, и девочка, почувствовав непокой, передаёт ему свою тревожность взглядом, словно совсем не намеревалась довести учителя до грани нервного срыва. — Учитель Ким, с Вами всё хорошо? Вы бледный… Нет. Нет, блять. Просто нет. — Может, Вам лучше сесть? Мне кажется, что Вы сейчас упадёте. И каким-то волшебным образом Тэхён обнаруживает себя сидящим, уставившимся прямиком в лицо дочери Юнги. — Учитель Ким, с Вами всё хорошо? Может, мне кого-то позвать? — Нет, я… — Тэхёну кажется, он вот-вот откинется от сердечного приступа. — Всё хорошо… — Точно? — она недоверчиво, хоть и очень ласково ему улыбается. Папин «хороший друг», всё-таки. — Т-Точно… — Тэхён усиленно заставляет себя успокоиться, стараясь удержать всплеск своего глубочайшего возмущения в себе же. Как Юнги посмел? Как он?.. — О… Ну… Тогда я пойду, ладно? — Ладно… — Ещё увидимся, учитель Ким. Вы очень классный… К-классный… Проходит несколько долгих минут, за которые Тэхён усердно собирает себя по кусочкам. «Хороший папин друг». Что?! Тэхён нащупывает бутылку воды дрожащими пальцами и делает несколько глотков, чтобы утихомирить своих бесов. Ему везёт тем, что это был последний урок у него на сегодня… У него имеется остаток дня, чтобы привести себя в порядок и встретиться с его дочерью снова. Что за пиздец? Его взгляд чисто случайно цепляется за школьный двор, находя знакомую детскую макушку. Опережая её движение, он интуитивно скользит глазами вперёд и чётко останавливается на фигуре человека в чёрном плаще, надетом на дорогой костюм. Волосы Юнги снова чёрные, как лакрица, снова подстриженные под андеркат, и у Тэхёна от такого просто нахер выбивается весь кислород из лёгких. Он приоткрывает рот, чтобы выпалить какое-то возмущение, но единственное, что взаправду срывается с его губ — неспокойный выдох. Потому что такой Юнги — как пять чёртовых лет назад — это просто смерть. Это любовь похлеще той, какую он испытывал, будучи пятнадцатилетним подростком. Он посмел притащиться на порог тэхёновой школы, привести сюда свою дочь… У Тэхёна сейчас что-то внутри просто вспыхнет. Он срывается с места резче, чем хотелось бы, и едва успевает запереть класс. Нет. Юнги не уедет без объяснений, блять. Ни в жизни. Тэхён под колёса бросится, но узнает, что значит весь этот цирк. Это какой-то изощрённый способ сделать ему ещё больнее, да? Когда он вываливается из школьного здания во двор, ему кажется, что Юнги замечает его издалека. Тэхёна одолевает желание сломать ему ту руку, которой он ему машет. Даже если весь фарс для дочери, которая верит, что Тэхён — «хороший папин друг». Он сейчас так зол, так яростен, что даже сломанной руки будет маловато. Какого хрена? Какого хрена он приехал сюда? Откуда он вообще знает, в какой школе Тэхён преподаёт? Эти его чёрные волосы… Тэхён запрещает себе восхищаться таким Юнги. Тем Юнги, на которого по-нездоровому пускал слюни, будучи студентом. Это просто запрещённый приём, блять. — Тэхён-ши! Юнги хорошо держится как для кого-то, кто рыдал Тэхёну в колени и просил его не уходить. Он превосходно выдерживает тоску расставания, его лицо стоическим образом холодное — такое, каким для Тэхёна оно прежде было всегда. — Учитель Ким! — Хён! — Тэхён изо всех сил тормозит себя не закатывать скандал при ребёнке, поэтому насильным образом цедит пару дальнейших слов: — На два слова. Юнги лишь кивает в согласии головой и бережно гладит девочку по плечу. — Милая, подожди меня в машине, хорошо? Я скоро вернусь. Тэхёну и сейчас не позволено срываться. Совсем рядом, конечно, с ними никого нет, но они фактически на виду у каждого, и если он повысит голос чрезвычайно сильно, их услышат. — Тэхён… — Юнги осматривает его особенно осторожно, отмечает его напряжённость, нервозность и неприкрытую ничем боль. Его губы приоткрываются в попытке что-то сказать, но его опережают: — Какого хрена, Юнги? Какого?.. Почему ты здесь? Почему здесь Давон? — Это же школа, верно? — очень расплывчато отзывается профессор Мин. — Это моя школа, Юнги! Ты мог перевести свою дочь куда угодно, но ты выбрал именно это место, чтобы расколупать меня ещё больше, да? Ты можешь позволить себе любую навороченную приватную школу, где обучение будет гораздо лучше, чем можно оказать здесь, но ты привёл её именно сюда! Почему? Чтобы сделать мне ещё больней? Чтобы, глядя на неё, я всё время думал о тебе? — Тэхён, успокойся. — Я не хочу успокаиваться, Юнги! Не хочу! — Я привёл её к учителю, которому доверяю. Задача которого не сухо вычитать материал и уйти с богом, а научить. Я привёл её к тебе потому, что знаю, что ты научишь. — А сам не научил бы? — Я не работаю с детьми, ты знаешь, — сейчас его аргумент звучит так нерезонно, что Тэхёну охота нервно рассмеяться. — И поэтому ты привёл её ко мне, — Тэхён с сарказмом делится своими догадками, эмоционально управляя своим голосом. — К «хорошему папиному другу»? Да? Так ты меня ей представил? — Я работаю над тем, чтобы представить тебя ей должным образом, Тэхён. — Зачем тебе это? — Я не готов вычеркнуть тебя из своей жизни. И не стану. Ты — её часть. Ты всегда был и будешь её частью. Огромной частью меня. Тэхён отшатывается назад и всё-таки слетает на сорванный смешок. — Прекрати. Вот прямо здесь, остановись. Я не хочу тебя в своей жизни, Юнги. Я хочу просто нахер стереть тебя из памяти. — Но ты не сможешь, Тэхён, — профессор Мин делает к нему шаг поближе решительным образом, и Тэхён машинально отскакивает, сохраняя дистанцию, которую он сам для себя установил. Он не вынесет близости Юнги. Он не вынесет его прикосновения. Не перенесёт. — И я не смогу. Это выше нас. Это сильнее нас, и ты это знаешь. — Я как-то жил без тебя все эти годы. Смогу ещё, — он силится причинить каждым словом как можно больше боли, потому что сейчас каждая из тэхёновых ран обильно кровоточит. Хочется, чтобы Юнги тоже стало больно. Хочется довести его до состояния, подобного себе же. — «Хороших папиных друзей» не ебут в дорогущих номерах отелей Лондона. Неделю. Так делают с любовниками. И я не уверен, что в восемь лет, какой бы умной Давон ни была для своего возраста, она в полной мере понимает дефиницию слова «любовники». — Ты удивишься тому, сколько всего она знает в своём возрасте. И я тебе уже говорил, что для меня ты гораздо большее, Тэхён. Не притворяйся, словно этого не знаешь, словно этого не чувствуешь. Хочешь отрицать это? Вперёд. Но ты знаешь правду, какой бы горькой она ни была. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, — он трижды признаётся ему в чувствах, всякий раз по-разному расставляя смысловой акцент. — Тебя в машине заждалась дочь. Не стоит заставлять её волноваться, — холодно защищается Тэхён, скрещивая на груди руки. — Ты теперь будешь давить на это всё время? — Я уже не знаю, на что мне давить, Юнги. Я устал. Я дико устал. Я устал любить тебя. Устал ненавидеть свою любовь и любить свою ненависть к тебе, устал их ощущать. Я устал настолько, что мне не подобрать слов. Но ты же не сдашься, да? — Упрямости я научился у тебя, — Юнги отвечает ему с ощутимой гордостью в голосе. — Просто иди к чёрту, Юнги! В жопу всё! Я всё сказал. Профессор Мин смотрит на него с отчаянием и восхищением на пару. Следит за каждым мускулом его лица, что растягивается в гримасе злости. И в его глазах столько любви… Столько… Тэхён не может это отрицать. Не может, но станет. — Ты великолепен в гневе, — Юнги поразительно спокойно вынес весь тэхёнов эмоциональный высер, отчего даже кажется, что больше от этого пострадал наоборот сам Тэхён. Ему хватает наглости восхищаться и напоминать ему о красоте?.. — Мне всё равно. — Я люблю тебя. — Мне всё равно, — только и повторяет Тэхён, бросая на него последний недружелюбный взгляд, после чего разворачивается и широким шагом направляется обратно в школу, чтобы забрать свои вещи и устало доползти до кровати. Юнги везёт, что Чонгук ещё не успел добраться до школы. Ему просто везёт. Когда он выходит из школы снова, Чонгук уже машет ему издалека, а машины Юнги уже на парковке нет. А перед глазами — всё ещё долбаная наглая усмешка, растянутая в (не) нужном «я тебя люблю». — Сука…***
Тэхён решает железно: его конфликт с Юнги никак не отобразится на его отношении к его дочери. Для него она — просто ученица, что тянется к знаниям, и Тэхён даст ей всё, что у него есть, не потому, что этого хочет Юнги. В жопу Юнги. В жопу каждый из его смысловых акцентов в «я люблю тебя». Тэхён даст ей всё потому, что это правильно. Потому что это его долг, его обязанность, его работа. Поэтому, когда девочка перешагивает порог класса робким образом, Тэхён здоровается с ней так, как и со всеми другими учениками. Он не позволит своей боли выместиться на ребёнке. Это только между ним и Юнги, не более. Он ничем не выделяет её среди остальных и здраво ставит ей оценки, не позволяя внутренним демонам оторваться. Он выше этого. Он старше этого. Он сильнее этого. — Учитель Ким, спасибо Вам, — на её лице искренняя и застенчивая улыбка. Она благодарит его за урок так, как когда-то подобным образом поступал сам Тэхён в отношении Юнги. — Всегда пожалуйста, — он возвращает ей благодарность вежливостью, как бы ни было больно. Возможно, однажды он научится смотреть на неё и не думать о Юнги. Возможно, однажды его всё-таки отпустит.***
Чимин соглашается поехать к Хёншику после балетной постановки, которую они вместе смотрели в театре. Знает, что будет неудобно отказываться в который раз. Хёншик даже несколько раз переспрашивает его, уверен ли он, и Чимин не видит причины сказать «нет», хотя и знает, что это было нужно. У Хёншика красивая квартира с пугливым раскормленным котом, который грациозно прячет свои восемь килограмм под ванной, когда Чимин попросился умыться и помыть руки. Его сердце колотится, словно в бешенстве, и как бы ни не хотелось, а глаза выдают общее напряжение в теле. В последние месяцы он тусил с парнями без ничего такого, а сейчас всерьёз собирался попробовать обмануть своё тело и изменить Чонгуку. Может, если он сможет пересилить себя, то то, что он не может оторвать от груди, оторвётся само?.. Хёншик романтично «растопил» электрокамин, уже ждёт его с протянутым бокалом вина. — Ты говорил, что не пьёшь, я помню, но я всё равно подумал, что сейчас тебе захочется… Чимин подходит к нему на не сгибающихся ногах и робко перенимает бокал — не выпьет, так руки займёт. — Тебе понравился сегодняшний вечер? — О, — Чимин немного нервно вздрагивает. — Да, постановка была прекрасной, спасибо… — Какой была твоя любимая часть? — Хёншик подходит к нему поближе, всячески старается отвлечь ненавязчивым обсуждением, чтобы помочь Чимину немного расслабиться. — Х-хочешь поговорить о балете? — он смеётся делает малюсенький глоточек вина чисто по инерции. — Я не сильно в нём шарю, но он важен тебе, поэтому я охотно поддержу разговор. — Мы здесь не для простых разговоров, хён… — Чимин многозначительно глядит в его сторону и рассеянно зачёсывает назад свою пепельную чёлку. — Чимин, мы здесь для всего, что ты готов дать, чем поделиться. Если это общение — это будет общением и только. Я не хочу тебя вынуждать. Я хочу честности и взаимопонимания. Ты нравишься мне. Ты нравишься мне так, что каждоё твоё «нет» звучит для меня совершенно правильно, и я верно жду нужного момента. Я вовсе не зол на то, что ты мне всячески отказываешь в близости. И если ты сегодня этого не хочешь, мы можем этого не делать. У меня есть отличная настольная игра… Чимин опустошает остаток бокала залпом. — Я хочу попробовать, хён. Я хочу попробовать сделать это. Сейчас. Хёншик медленно отставляет свой бокал и двигается к Чимину максимально осторожно, чтобы его не спугнуть. — Ты уверен? — Я не похож на уверенного? — как будто виновато, переспрашивает Чимин. — Ты похож на отчаянного. Хёншик смотрит на него сверху вниз с зачарованным придыханием. Чимин сегодня куда прекраснее того лебедя, которого они видели на балете парой часов назад. Чимин весь в чёрном, приталенном, гипнотически элегантном. Он и сам гипнотически красивый, неповторимый, как нечто не отсюда. Он мягко касается чиминового запястья и подводит его к постели, к шёлковым простыням успокаивающего тёмно-синего цвета. — Чимин, ты очень красивый, — Хёншик начинает с комплиментов и лёгких поглаживаний по запястью, которое держит. — Я могу поцеловать тебя? Чимин знает, что на что-то больше простых неглубоких поцелуев способен не будет, но намерен превозмочь себя, поэтому он активно кивает и даёт своё добро, даже если что-то в нём кричит. Он знает, Хёншик не причинит ему боли, и даже так что-то щёлкает ему в груди с чувством неправильности. У Хёншика мягкие и тёплые губы, и целовать его, в принципе, ничего. Он очень симпатизирует Чимину как личность, прежде всего за уважение границ и толерантность к прошлому, никогда не требуя от Чимина большего. Но когда Чимин чувствует его язык у собственного нёба, он не может сдержать в себе лёгкий визг. — Что такое?.. — Н… Ничего, хён… Мг… Просто целуй меня, — Чимин морщится, цепляется за него почти против воли и сам инициирует физический контакт, сжимая в кулаке побольше ткани качественной лавандовой рубашки на Хёншике. А внутренне молится, чтобы оторвалось. Чтобы помогло. Ведь, если не поможет… Чимин валится спиной в мягкие простыни, не выпускает из пальцев Хёншика до тех пор, пока тот не нависает над ним. — Чимин, я хочу всё сделать медленно, — ощутив напористость, которая руководствуется страхом, Хёншик спешит немного сбавить обороты. А Чимин думает, что не выдержит этого медленно. Что каждая клеточка его тела не получит свой катарсис, а банально сдохнет от того, насколько этого на самом деле не хочется. Не хочется ни с кем, кроме Чонгука. Он знает, он чувствует: Хёншик возбуждён уже сейчас, всего от пары поцелуев и горячих выдохов в шею, ширинка его довольно узких брюк красиво очерчивает контур вставшего члена. А у Чимина ничего не дёргается даже от предвкушения, даже от того, как руки Хёншика ласковы с его кожей, как губы нежны на касание. Хёншик мучительно медленен, но Чимин заставляет себя думать, что неторопливость лишь привносит к желанию больше запала. Хёншику сначала хочется немного попоклоняться перед ним, одарить вниманием особо чувствительные зоны, от прикосновения к которым Чимин сейчас не чувствует ничего, сдерживая хнык. Хёншик намеревается подразнить его через штаны, прислоняется ладонью и обнаруживает, что Чимин… Не возбуждён от слова совсем. — Мне. Мне нужно время… Мне просто нужно время, хён… Я обещаю, всё встанет, ты просто… Ты просто не останавливайся, хорошо? Хёншик убирает от него руки насовсем и немного отодвигается, чтобы обеспечить личное пространство. Он ещё ничего не начал говорить, а у Чимина уже мокро в глазах. — Хё-ё-н… Что ты?.. Нет, почему ты?.. — Чимин, прекрати, пожалуйста, — Хёншик делает глубокий вдох и смотрит на него внимательно. Пак моргает тупо, немного заторможено. — П-Почему? — Потому что ты издаёшь такие звуки, словно я тебя насилую. Я не стану делать этого против твоего согласия, Чимин. Не проси меня. — Но я… — Нет, ты этого не хочешь. Я не знаю, зачем ты пытаешься обмануть свой разум, своё тело и своё сердце. Но так нельзя. Ты не хочешь меня. — Я просто… Я просто никогда не был ни с кем, кроме Чонгука. Он всё, что я когда-либо знал и чувствовал, и мне сложно. Мне… — Дело не в этом, Чимин. Дело в том, что ты всё ещё его любишь, как бы он ни сделал тебе больно, что бы он тебе ни сказал. Ты любишь его. Твоё тело его любит. Твой разум признаёт только его. Есть такие люди, которые после такого ни в какую с кем-то ещё. И я не хочу делать тебе больно. Не хочу пытаться тебя в чём-то убедить. Чимин осознаёт, что слёз становится больше. — Хёншик, пожалуйста… Помоги мне… Есть же какой-то способ… У нас ведь. У нас ведь начало получаться, всё шло так хорошо. — И у нас получилось бы, — Хёншик прикладывает много усилий, чтобы его успокоить. — Получилось бы где-то в параллельном мире. Ты мне очень нравишься, Чимин. Но в нашем мире — здесь ты любишь другого. — Я его… — Чимин кусает свои дружащие губы, подтягивает в груди коленки. — Я его… Л… — Ты упоминаешь о нём всякий раз, когда мы вместе, всегда отвечаешь на его звонки, всё ещё заботясь о нём. Чимин, ты не в ладах с собой и своим сердцем не потому, что у тебя не получается чего-то со мной или кем-то другим. Ты такой, потому что тебя оторвали от целого очень травматические события, а целый ты лишь с ним. Ты любишь его. Ты всё ещё любишь его. И я знаю, что ты до сих пор не отнёс бумаги о разводе вашему адвокату. Не потому, что ты не находишь времени, а потому, что не можешь всё закончить. — Мне… Мне лучше уйти… — Я не хочу, чтобы ты уходил в таком состоянии. Я банально не могу отпустить тебя в таком состоянии, я привёз тебя сюда под свою ответственность, и не смогу позволить уйти, пока ты не успокоишься. Я могу приготовить тебе чай и посмотреть с тобой что-то расслабляющее. Ты можешь остаться у меня на ночь, но я больше не буду пытаться заняться с тобой сексом. Я не такой человек. Ты важен мне, и то, как на меня среагировало твоё тело, дало мне ясно понять, что ты не чувствуешь того же в ответ, но всё хорошо. — П-правда?.. — Н-нет… Но будет хорошо, Чимин. — Мне действительно лучше уйти, хён… Я чувствую себя… Очень паршиво. Боже, я буквально умолял тебя взять меня против воли… — Чимин стыдливо закрывает лицо руками, чувствуя, как все места поцелуев горят. Хочется смыть с себя всё это. Хочется смыть с себя чужое прикосновение и вернуться к тому, которое знаешь так хорошо, как самого себя. К тому, которое в своей жизни только и знал. — Ч-Чонгук-и… — Давай я позвоню ему, если ты не хочешь оставаться здесь. Я позвоню ему и попрошу тебя забрать. Он у тебя понимающий. Он всё поймёт. — Он думает, что мы больше никто друг для друга. Я позволил ему так думать и заставил оторвать меня от него… Чонгук меня возненавидит, когда узнает, что мы до сих пор женаты. Он возненавидит меня за ту боль, через которую я провожу его каждый чёртов день. Хёншик осторожно гладит его по предплечью. — Ты никогда не узнаешь этого, если не скажешь ему. Чимин, позволь мне позвонить ему и забрать тебя. Нет ничего плохого в том, что ты дашь ему шанс. Из всего, что ты мне о нём рассказал, я понял, что этот парень заслуживает ещё один шанс. Чимин не знает, что ему делать. Он страшится того, что будет, когда Чонгук узнает. Он боится увидеть всю ту боль в его глазах.***
Чонгук немного удивлён. Ну ладно. Он удивлён очень сильно. Звонок поступает с номера Чимина, но в трубке отчётливо слышится спокойный и встревоженный голос Хёншика, что объясняет ему ситуацию, как может, явно что-то утаивая, и просит Чонгука приехать. Чонгук не чувствует, что во всём этом есть подвох, у него к Хёншику выработались немного доверительные отношения. Он просто должен был знать, в чьи руки передавать Чимин-и. Кому давать добро заботиться о нём так, как ему самому теперь нельзя. Он с опаской оставляет Тэхёна одного дома, так и не узнав, почему Тэхён выглядит таким мрачным после каждого своего школьного дня. Чонгук придерживается мысли, что работа всё-таки не идёт ему на пользу, но озвучивать её не спешит. Он добирается до указанного в сообщении места, и к тому моменту, когда он приезжает, Чимин уже более не плачет, просто шмыгает носом и неохотно пьёт хёншиков чай. Было странно слышать от Хёншика факт, что у них с Чимином была попытка секса. Было странно себе представить Чимина, отдающегося кому-то другому. — Чай? — неловко предлагает ему Хёншик, приглашая в комнату, где Чимин сидит у электрокамина. — Нет, спасибо, — Чонгук тихо, но вежливо отказывает ему, на что Хёншик лишь пожимает плечами. — Спасибо, что позвонил мне. Ты не был обязан. — Был, — Хёншик оставляет на нём многозначительный взгляд, приводя гостя в замешательство, но более не роняет ни слова. Чонгук осторожно проходит вглубь комнаты, садится рядом с Чимином, но при этом оставляет между ними достаточно места. — Кук-и… — Я здесь… Что тебя тревожит, хён? Расскажи мне, прошу. Хёншик, как бы это смешно ни звучало, удаляется из собственной спальни, оставляя их наедине. Чимин только сейчас начинает осознавать всю нелепость ситуации, в которой он оказался: он в квартире своего недо-парня и собирается рассказать «бывшему» мужу о том, что они не совсем бывшие. Но… Но если он расскажет, то не здесь. — Просто пойдём отсюда… — Это то, чего ты сейчас хочешь? — Чонгук поддержит любое его решение. — Д-да… Чимин не знает, будет ли правильным сказать Хёншику «прощай». Он ничего не понимает от слова совсем, и что-то уродливо грызёт ему внутри, когда он решает выйти из квартиры и позволить Чонгуку проститься с Хёншиком за него. Всем становится ясно, что это навсегда. Чимин вдыхает вечерний воздух, что холодит ему всё ещё мокрые щёки, а Чонгук держится левее, находясь в двух шагах, не думая, что ему позволят объятие. — Мы можем немного пройтись? — Чимин просит его жалобным голосом. — Вечерний ветер меня успокаивает… — Всё, чтобы тебе стало лучше, хён. Л у ч ш е. Какое-то время они молчат, изучая разлогие и многолюдные улицы Каннама, потихоньку пробираясь туда, где людей становится всё меньше. — Мы можем ни о чём не говорить, хён. — Нет, я… Я должен сказать это, Чонгук-и… Есть… Есть кое-что, что я должен тебе сказать… Чонгук малость хмуро сдвигает к переносице брови и одаривает его всем своим вниманием. — Я пытался… Пытался обмануть сердце, тело… Заставить их почувствовать что-то иное, кроме тебя, что-то живое, чтобы тоже почувствовать себя живым. Я общался с другими людьми, ходил с ними на свидания, но… Но в моей голове передо мной всегда был ты. Сидел рядом молчаливо, был где-то поблизости… Но ты был всегда здесь, Кук-и, всегда со мной. Я хотел… Я хотел прогнать это чувство, заставить себя отучиться любить тебя, но… Но правда в том, что я люблю тебя. Я люблю тебя всем, чем только могу любить. Я не могу… Я не могу вернуться к тому, что мы имеем сейчас, к тому, к чему мы пришли, но я… Я всё ещё люблю тебя, Чонгук-и. И я до последнего остался тебе верен. — Я думал, развод сделает тебя счастливым… — немного погодя, молвит ему Чонгук. — Я думал, что ты снова будешь жить так же счастливо, как и раньше. Что я снова увижу, как ты улыбаешься, даже если не мне. — Вся правда в том, что только ты и можешь заставить меня так улыбаться. Только ты один и больше никто другой на свете. — Мы… Мы развелись, хён… Я подписал бумаги, что откладывал, как мог. Вот оно. Чимин чувствует, как что-то его сейчас задушит. — Н-ну… — он судорожно сглатывает. — Мы фактически женаты до сих пор… Я… Я всё ещё не показал твою подпись нашему адвокату. Чонгук цепенеет. У него любые слова застревают в горле. Он даже больше не двигается, просто тупо уставившись на Чимина с приоткрытым ртом. — Я… Я думал, что буду счастлив, как только получу твою подпись, думал, это решит всё… — он начинает торопливо лепетать, как будто дополнительные объяснения как-то поспособствуют возвращению Чонгука из провала в мыслях. — Но… Но я почувствовал себя ещё более несчастным… Ещё более доломанным, когда ты не рядом… И я… Я сделал тебе так больно… Прошу, скажи что-нибудь… Только… Только не злись на меня… Но в Чонгуке нет ничего от злости. Он просто так взирает на него, словно вкопанный. — Я… Я думал, что потерял тебя… Потерял навсегда. Это… Это было худшим чувством на свете… — Я знаю… Я знаю, Кук-и… — Ты… — Чонгук обводит пальцами нижнюю губу и растерянно размыкает зрительный контакт. — Ты… Где эти бумаги? — Мне приходится всё время носить их с собой… Я так боялся, что ты их увидишь… Проходит ещё несколько длительных мгновений, пока каждый из них пытается переварить столько информации, внезапно свалившейся на их головы. — Они что, сейчас с тобой? Чимин с угловатой скованностью отыскивает в своей сумке папку с их документами. Вся их личная жизнь заключена в двух подписях, о которых никто не знает. — Что ты будешь с этим делать? — Чонгук медленен в своих вопросах, словно каждый последующий ему задавать тяжелее предыдущего. — Я не знаю. Я никогда не спрашивал твоего мнения на этот счёт… — Оно будет таким, как решишь ты, хён. — Нет, — Чимин обрывает его тут же. — Это не моя жизнь, а наша. Наша, Чонгук-и. И не мне одному решать, что с ней делать. Я думаю… Думаю, мы достигли своего дна такими, какими мы есть. Как теми людьми, чьи отношения находятся здесь, в этой папке. Я не вижу никакого развития для них, никакого будущего. Чонгук не забывает отметить, что Чимин говорит о них в третьем множественном лице, словно и не имея в виду их вовсе. — Я не вижу того, как эти люди могут снова сойтись после всего, через что они прошли, продолжая отталкиваться от той же точки, на которой закончили. — Тогда ты сам нашёл ответ на свой вопрос, хён… Я не стану оспаривать его. Мне… Мне слишком больно оспаривать его и возвращать веру в то, что мы всё ещё можем быть вместе. — А если выход есть? Чонгук недоумённо вскидывает бровь. — Если мы начнём всё с начала? Вот прям с самого-самого начала… Так, словно мы познакомились пять минут назад… Так, словно у нас впереди есть всё, а то, что случилось — было не с нами… Ты бы поверил в то, что мы смогли бы быть вместе? — Я бы стал для тебя кем-то новым, хён, не позволив прошлому влиять на то, что у меня будет с тобой в будущем. — Я бы тоже хотел попробовать это, Чонгук-и… — Что мы будем делать с папкой и документами? Чимин прикусывает губу задумчиво. — У меня есть идея… Он извлекает из глубины сумки зажигалку и достаёт из папки несколько страниц. — Хён, ты уверен? — Я хочу сжечь нашу прошлую жизнь и начать новую, что родится в пепле. — Мне такое подходит, — Чонгук подпаливает зажигалку, что передал ему Чимин, и подносит свечу пламени к острым краям бумаги. Они ломают пепел на частички, что при трении оставляют на коже лишь серые полосы. — Никогда не подумал бы, что мне так понравится сжигать свою прошлую жизнь, — Чимин произносит это с лёгкостью, ощущая, как с выгорающими буквами горит и груз, что таился внутри годами. — Новая будет лучше. — Новая будет лучше, — он соглашается, продублировав чонгуковы слова. Они сбросили себя до настроек «незнакомцев»… — Ой, прости, я не представился тебе. Сидим тут, сжигаем не понятно что вместе, а ты и имени моего не знаешь… — Чонгук спохватывается быстро и протягивает перепачканную золой руку. — Я Чон Чонгук. Рад знакомству. — Пак Чимин, — Чимин охотно жмёт руку — такую же замаранную в частичках пепла. — Кажется, у нас есть общий друг… Да… Тэхён… Припоминаю, как он говорил о тебе. — Мне Тэхён тоже говорил о тебе… Чимин, я могу провести тебя до дома? Если это не слишком быстро с моей стороны, конечно. Я ничего не хочу торопить. Я хочу наслаждаться каждым мигом, что я с тобой. — Думаю, это было бы мило с твоей стороны, Чонгук-и. Кажется, сейчас мы все пока живём в одной квартире… Они отсекают мысль о том, что смех друг друга уже когда-то кружил им раньше голову. Просто ловят кайф с того, что это происходит в первый раз. Знакомое чувство с незнакомым оттенком. Никому не нужно знать, что для всего мира они до сих пор женаты. Влюблённые, друзья… Они будут друг для друга всем и станут двигаться вперёд в комфортном для них темпе. И новое начало не будет иметь ничего общего с тем, что было в прошлом.