every 5 years

Чонгук лениво разлепливает один глаз, сонно оценивает обстановку. Отсутствие размеренного дыхания на соседней подушке заставляет его провести по пустому месту рукой для дополнительного осознания того, что Чимина нет рядышком, но его голос, льющийся каким-то знакомым, но сразу не определяемым мотивом, доносится из кухни, позволяя Чонгуку успокоиться. Чимин никуда не ушёл. Чон облегчённо выдыхает и сладко потягивается, со стороны напоминая милейшего ребёнка. Волосы на его затылке примялись подушкой, и сам он, наверное, слишком похож на разварившийся манду со своим припухшим лицом. — Хэй, малыш… — мягко шепчет Чимин, прибоченившись к дверной раме. Чонгук до сих пор слишком сонный, чтобы отметить, как же сексуален Чимин в чоновых футболках. Он лишь лениво улыбается, вслушиваясь в любимый голос и думает о том, что ему хорошо. Хорошо, когда Чимин рядом. Хорошо, когда Чимин вообще с ним. Вот так хочется до самого конца. — Ты такой сладкий с утра. Такой милый… — Я проснулся, а тебя рядом не оказалось… — низко бормочет Чонгук, подавив зевок. — Я испугался, хён. — Я всего лишь поставил чайник на плиту. Решил заняться завтраком, пока ты спишь, — Чимин ведёт плечом и улыбается ему самими уголками губ. — Мг… Хочу просыпаться и видеть тебя рядом… — Чонгук заставляет себя перевалиться на бок: отсюда обзор на поджарое и утончённое тело Чимина лучше. Он медленно хлопает ресницами и расслабленно растягивает рот в улыбке, а потом заставляет свою руку похлопать по пустому пространству, немного разравнивая смятые простыни подле него. — Полежи со мной немного… — Но завтрак… — Немножечко, Чимин-и… Чимин ныряет к нему под простыни, силится отыскать больше тепла от непосредственного прикосновения кожи к коже, в конечном итоге зарываясь носом Чонгуку в линию между шеей и плечом, где почему-то жарче, чем от касания к той же руке. Он дышит неспешно, но глубоко, как будто хочет втянуть всего Чонгука в себя через респираторные органы. От него пахнет остаточными нотками геля для душа, что едва различимы за липковато-горьковатым запахом секса, которым ещё часа четыре назад они самозабвенно занимались. — Как хорошо… — без особого напряжения голосовых связок высказывается Чонгук. — М? — Чимин отрывается от уютного местечка на плече всего на секунду, надеясь подловить родной взгляд, но глаза Чонгука зажмурены, как будто он наслаждается каждой секундой, что сейчас имеет. — Хорошо держать тебя вот так, лежать с тобой рядом, чувствовать тебя… Чимин лишь оставляет едва ощутимый поцелуй почти у самой чоновой ключицы, а затем возвращает своё положение в исходную. — Я не хочу торопить события. Хочу, чтобы всё шло своим чередом, двигалось всё так, как нам с тобой двоим комфортно… Но иногда я непроизвольно загоняю себя куда-то вперёд… — И что ты видишь? — Чимин снова целует его, только теперь уже в уголок челюсти, что инстинктивно дёргается от соприкосновения с горячими губами. — Там, впереди. Что ты видишь? — Нас, Чимин. Я вижу нас. Чонгук пытается наощупь найти чиминову талию, нежно пригладить и оставить там же свою руку. Это бесподобно, невозможно б л и з к о, когда есть кто-то, с кем можно вот так. — Расскажи немного о тех «нас». Чонгук двигается к нему поближе, прижимается и прижимает к себе. И как же это х о р о ш о. — Эти «мы» — вместе? — Да… — Те «мы» лучше сегодняшних «нас»? Чонгук трётся кончиком носа о мягкую и прохладную кожу чиминовой щеки и разменивается на что-то близко похожее на «ага». — Те «мы» ходим каждые выходные в гости к ТэТэ… — В гости? Мы не живём все вместе? — Чимин позволяет себе удивлённый тон, потому что сама мысль жить отдельно от Тэхёна на данном этапе всё ещё где-то разбивает ему сердце. Он слишком привык к тому, что Тэхён встаёт раньше, что гремит всем в подряд, пока собирается на работу. Он привык, что Тэхён тут, рядом, пускай и едет иногда ночевать в дом его бабушки, понимая, что его друзьям хочется побыть вдвоём. Когда они сами предлагают на пару ночей заселиться в какой-то мотель, Тэхён отказывается, объясняет это тем, что «домашняя» обстановка лучше скажется на выстраивании близости, чем дешёвенькие мотели. К тому же, он учится принимать, что в его старом доме он теперь один, и даже предлагал на совсем туда вернуться, чтобы их квартира была полностью в распоряжении парочки. — У «нас» есть свой дом, — спокойно разъясняет ему Чонгук. — Даже не квартира? Целый дом? — Целый дом. Светлый такой, просторный… Уютный и весь наш… Подальше от шумного центра, подальше от суеты, городской рутины и всего остального. — Как «мы» смогли позволить себе целый дом? — Будущий «я» — успешный автор книг. «Он» может позволить себе всё. И дом для «тебя» тоже. — Вот оно как… Чимин мажет губами по чонгуковому подбородку, ведёт влажную линию к крыльям носа, цепляя уголок чужого рта, но не останавливаясь для поцелуя. Выдох чонгуковых слов аккумулируется у него теплом на коже, пробуждает мурашки откуда-то из самых недр его сущности, что выползают наружу.  — У «тебя» есть своя студия… «Ты» танцуешь, а «я» каждый раз зачарованно наблюдаю за «тобой» у двери… — Почему «ты» не войдёшь ко «мне» и не станцуешь со «мной»? Почему стоишь у двери? — Потому что боюсь «тебя» спугнуть или отвлечь. Потому что «ты» танцуешь так, словно никого рядом нет и ничто «тебя» не сдерживает. «Я» бы подошёл к «тебе», но «ты» — шедевр… Любой «ты». — П-продолжай, — тихо рокочет Чимин, прикрывая веки для полной визуализации описываемой картинки. Он совсем забыл, что вот-вот на плите закипит чайник. — В нашем доме есть много всего. «Мы» читаем в свободное время книги, делимся впечатлениями, умничаем, привлекаем внимание друг друга, влюбляясь ещё больше. «Я» много работаю, много пишу, и «ты» выманиваешь «меня» из моего логова поцелуями, потому что на столе уже давно стынет ужин. «Я» обещаю «тебе» не засиживаться долго, и сдерживаю своё обещание, приходя в нашу кровать. — Те «мы» — женаты? Чонгук самую малость вздрагивает от неожиданного вопроса. Своё свадебное кольцо Чонгук никогда не снимал, даже после «развода», даже после объявления о новом начале. Чимин отыскивает его руку — ту самую, где на пальце покоятся четыре грамма прохладного металла — и целует чуть выше, почти в костяшку. Чон приоткрывает глаза в невозможности снова задышать — насколько это только что был нежный жест. Многообещающий жест. — Те «мы» не определяем ничем наши отношения… — он выдыхает это так, как будто из него эти слова чем-то выбивают. — Но мы «вместе» всячески, как это только возможно… Чимин приподнимается на локте, а затем и вовсе робко выпутывается из мягких простыней. — Чимин-и?.. — Чонгук сипло зовёт его по имени, напряжённо прослеживая то, как последние его слова заставляют Чимина не просто от него отодвинуться, но и вовсе покинуть постель. — Прости, я… Я не должен был настолько забегать вперёд. Мы не готовы морально даже к тому, чтобы элементарно жить без Тэ… А я разогнался до собственного дома и… — Кук-и, — Чимин мягко оборачивается к нему, осторожно наклоняет голову чуть вправо, стараясь голосом вселить немного уверенности. — Всё хорошо… — Ты так… Ты так внезапно встал… Я испугался, что мог сказать что-то не то. Я не хочу тебя расстраивать. Никогда. — Кук-и… Чимин отходит к шкафу и принимается что-то искать в карманах своей курточки. — Я поднялся не потому, что меня смутили твои слова, а потому, что я кое-что понял, — с бодрыми нотками отвечает он, и на сердце у Чонгука тотчас же становится немного тише. Пак держит что-то в своём сжатом кулачке и осторожно возвращается к кровати, заползая на неё, но не торопясь принимать горизонтальное положение. Чонгук не отрывает глаз от чиминовой ладони, сжимающей что-то, и, словно под давлением его мысли, Чимин переворачивает её навзничь и медленно разжимает свои маленькие пальчики, наконец утоляя чонгуковы страхи, интерес и любопытство. — Я долго думал, что мне делать с твоим кольцом… Ты носишь своё всё время, а я… — Чимин, ты не обязан носить его со мной. Я всё понимаю… Это часть нашего прошлого. Того, от чего мы решили отказаться, чтобы сегодня иметь то, что у нас есть. Ты не обязан надевать его, это просто я… — Но я хочу, Кук-и, — Чимин всматривается ему в глаза и пытается сыскать в них понимание. — Я хочу, я очень хочу. Но, возможно, я хочу носить его не так, как делал это раньше. Я не готов вернуть его на свой палец, не готов заново воскресить тот факт, что мы всё ещё женаты. Я хочу носить его иначе… Так, как было бы эмоционально удобней мне… Пока что… Однажды я надену его так, как полагается, я обещаю… Если мы… Если мы всё это осилим. Если мы потянем наш перезапуск всего… Я верну его туда, где ему и место, но начать я могу лишь с малого, — речитативом оправдывается Чимин. Он тяжело выдыхает и ждёт хоть какой-то реакции. Чонгук же расплывается в счастливой улыбке, борясь с желанием усыпать Чимина миллионами тёплых «да». — Я поговорил об этом с Тэхён-и… На самом деле, он мне и подсказал вариант… Способ, как держать тебя у сердца всегда. Как держать знак твоей любви рядом, а не таскать его в кармане, иногда нащупывая его там по настроению. Мы… Мы выбрали с ним цепочку… Чимин немного расслабляет пальцы, позволяя холодным звеньям, продетым через обручальное кольцо, проскользнуть в пространстве и повиснуть на одной из фаланг, не позволяя самому кольцу упасть на постель. — Тэхён хотел взять цепь помассивней, но я подумал, что буду с ней похож на Фродо из «Властелина Колец», — он нервно смеётся, стараясь унять мандраж. — Из тебя вышел бы отличный Фродо, — Чонгук ему подыгрывает, намереваясь всячески разбавить напряжённую обстановку. — Именно поэтому я выбрал что-то более изящное… — Чимин начинает активно кивать на тоненькую цепочку, что удерживает кольцо. — Ты… Ты поможешь мне его надеть? Чонгук громко вбирает в себя воздух, округлив глаза, и вот таким замершим пялится на Пака, даже не моргая. Он и надеяться не мог, что Чимин предложит ему, попросит его об этом. — Т-ты хочешь… Чтобы я?.. — Чтобы ты, Кук-и, — Чимин совершает ещё один уверенный кивок и протягивает цепочку Чонгуку. Когда Чонгук наконец вспоминает, как жить, он забирает изделие из тёплых рук и даёт Чимину минутку, чтобы повернуться к нему спиной. Чонгук приподнимается, на коленках подползает поближе к нему, удерживая цепочку в руках так нежно, словно она может рассыпаться. Чимин не дёргает головой, но взгляд беспокойно мечется из стороны в сторону, как будто он всеми силами пытается выяснить, что же происходит у него за спиной. Чонгук нежен и нетороплив. Он даже это хочет сделать для Чимина особенным, запоминающимся, фантастическим. Его костяшки скользят по предплечью вниз, взывая к дрожи, и Чимина перед ним нещадно передёргивает от непередаваемых ощущений, а когда на затылке чувствуется ещё и неровное горячее дыхание, становится вообще худо. Пак закусывает губу, выгибает шею, откидывая назад голову и подставляя под поцелуи Чона больше кожи. Инстинкты подсказывают ему прикрыть глаза и просто поддаться этому чувству, этим рукам, в которых хорошо, тепло, уютно. Чонгук его боготворит, ведёт кончиком языка по агрессивно бьющейся венке на шее, пробуя на вкус чиминов пульс, и Чимин просто не может более сдержать себя, стон формируется где-то в самой глубине его груди и прорывает себе путь наружу очень красивым, хотя и не самым приличным звуком. Он даже не улавливает тот самый момент, когда Чонгук наконец цепляет на его тонкую шею кольцо, хотя его вес становится самую малость ощутим. Чимин прячет своё кольцо под ворот футболки и падает на подушку, позволяя Чонгуку навалиться сверху. — Хён, я так сильно тебя люблю… — Я тебя тоже, Чонгук-и… Каждый из последующих поцелуев становится более продолжительным, тягучим, сулящим что-то важное, глубокое, большее. И Чонгук не щадит его, не даёт ему отдышаться ни на секунды, даже тогда, когда губы уже и не предмет обожания. Чонгук цепляется пальцами за ткань на Чимине и тянет её к верху, чтобы обнажить рёбра, которые вылизывает вместе с прессом. — Ч-Чонгуки… Там… Там сейчас… — Пак вытягивает из себя едва ли не по слогу. — Вода в… В чайнике вся выкипит… — Пусть выкипает. Или выкипу я… Чонгук прикусывает его тазовую косточку и тут же залечивает укус сладкими поцелуями. — М-мы… Мы должны позавтракать… Ч-Чонгук! Ах!.. Чонгук нагло и голодно облизывается, опаляя своим неспокойным дыханием подрагивающий чиминов член. — Вот я сейчас и позавтракаю. — Блять!.. — Чимин задушено прогибается в спине — Чонгук пропускает его прямиком в горло без временной оттяжки. — Чон Чонгук! Может, и хорошо, что чайник свистит так громко… Чон не позволит Паку отмалчиваться. Он выдерет из него все остатки крика, каждое спрятавшееся «я тебя люблю».

***

Тэхёну кажется, в нём сейчас что-то вот-вот взорвётся: от возмущения или волны ностальгии — не понять. Ему не обязательно даже эту чёртову книгу дочитывать до конца, неа. Да и вряд ли он найдёт в себе силы осилить то, за что корил себя сраными г о д а м и. Хочется нахер запихнуть эту книгу Юнги в глотку. Хочется заставить его сожрать это к чёртовым чертям постранично, потому что Тэхён буквально горит от каждой прочитанной строчки, он едва переваривает каждое слово и листает чтиво дрожащими пальцами. Потому что в этой книге тот самый Юнги, каким он его помнит все эти годы. Потому что он водит читателя и Тэхёна по всем переломам своего мышления, оставляя всяческие подсказки, которые сможет понять только знающий, только тот, про кого эта книга и писалась. Про Тэхёна. Юнги нигде не упомянул конкретное тэхёново имя, оставил это для себя, оставил чем-то личным, только для них одних, и у Тэхёна сейчас просто вены вскипят. Потому что Юнги пишет о том, как учитель и ученик могут друг на друга влиять. О том, что именно этот «мальчик без имени» привил ему любовь к тому, с чем по воле судьбы была связана вся жизнь. Тут ничего не сказано о близких чувствах. Ничего о том, чем заканчивалось их каждое взаимодействие перед тем, как Юнги опять стирал себя из тэхёновой жизни, но те оставленные намёки… Те не имеющие никакого смысла ни для кого другого, кроме Тэхёна, слова… Юнги, блять, вспомнил всё. Он припомнил всё, что Тэхёну когда-либо было в нём любо. Он описал себя так, каким его видел Тэхён — его гипнотическим «после» с мятными волосами и нечитаемым взглядом. Незначительные детали в виде «свитера», «двойного американо со сливками без сахара» и «клубничной ручки» надрывают в Тэхёне все шаблоны мнимого спокойствия. Потому что он не спокоен. Потому что ему просто пиздецки душно в собственной коже от одних лишь воспоминаний о том, как бегал, как гонялся, как пытался прыгнуть выше — всё, лишь бы достать. А Юнги ещё и сноски делает. Он и дальше проводит Тэхёна по Лабиринту этих воспоминаний. И Тэхён просто сгорает от стыда. Это же он. Это он этот «мальчик без имени», разве никто этого не видит? Почему все так восторгаются этим? Почему всем так нравится, когда Тэхёну в пору кричать? В пору разорвать Юнги в клочья. И себя разорвать рядышком с ним, потому что это становится уже совершенно невыносимым. Все эти чувства к нему. Вся эта ненависть. Вся эта любовь. Тэхён не может дочитать книгу до конца. Он не хочет знать её конец, не хочет забегать в те дебри, где его любовь к Юнги набрала неожиданных оборотов. Он не хочет знать, что ворошил в Юнги каждым взглядом, каждым жестом, словом, улыбкой, слезами. Он не хочет знать этого. Он не хочет Юнги. Он потратил слишком много себя на то, чтобы просто отыскать альтернативу всему. Но что-то исправно возвращает Юнги в его жизнь. Раз за разом, секунду за секундой. Клетку за клеткой. Тэхён ненавидит это. Он ненавидит Юнги, что смотрит на него с форзаца. Он ненавидит каждую написанную строчку. Он презирает каждое вшитое в контекст «прости». Он терпеть не может «свитер», «американо» и «ручку с запахом клубники». Потому что любит. До одури. Юнги нужно нахрен, блять, за это засудить. За вечный непокой. За то, что возвращается, когда его не просят. За то, что д о с и х, мать его, п о р живёт в Тэхёне и пускает вдоль артерий цветы. Тэхён срывается. Не знает, зачем, не знает, в какой момент, но срывается и садится в машину. Он этой книгой выбьет из Юнги всё! Она почётно покоится на пассажирском сидении, дразнит собой тэхёновы грустные глаза. А Юнги с форзаца, наверное, потешается, гордится собой: Тэхён прочитал пусть и не от корки до корки, но прочитал важное. Прочитал начало. Прочитал то, с чего началось юнгиево падение, деструкция его мировоззрения, личностных убеждений, а всё из-за мальчишки, который в последствии стал всей его Вселенной. Тэхёну хочется переломать его до основания. Хочется вынуть саму основу. Ему хочется вылить на него весь свой океан, что начинался с маленького болота ещё тогда, десять лет назад. Если ставить точки, то сейчас. Если убивать гордость, то сегодня. Если кого-то и выбирать, то Юнги. Тэхёну плевать на то, что сейчас, вообще-то рабочий день, и у него урок вот-вот начнётся. Плевать, что он даже не сообщил, что не придёт. Плевать на всё. И на парковку — тоже. Тэхён паркует свою машину уже просто как-нибудь, наверняка и штраф впаяют за нарушение, но это вообще последнее в списке его переживаний на этот момент. Книга помещается в его руках так, как будто под его широкую ладонь и была сконструирована. Юнги снова знал, куда бить. Он знает Тэхёна как облупленного. Самодовольный, напыщенный, от скромности не умрёт… Он давит на все нужные рычаги. А Тэхёну хочется их просто нахер вырвать. Его не сразу пускают внутрь университетского здания, сначала его тормозит охранник, перед которым приходится сбавить обороты. Если он скажет, что идёт туда убить Юнги и убить себя, на него посмотрят странно и покрутят пальцем у виска. — У меня есть несколько вопросов к профессору Мин. Это важно. Я его бывший ученик, и тоже окончил этот университет. Вы можете проверить по архивам. Когда дело начинает приобретать оттенок безысходности, потому что охранник оказывается максимально несговорчивым, Тэхён получает в помощь от кого-то свыше в лице профессора Сокджина, так удачно проходящего мимо них. Тэхёну кажется, его внутренности падают с высоты сорокового этажа и со свистом летят вниз, разбиваясь в ошмётки. Сокджин тепло приветствует его, узнав в Тэхёне давнего студента. Давнего ученика и предмета неспокойных ночей друга его мужа. — Я давно тебя не видел, Тэхён-ши. Когда Сокджин всё так же исправно держит руку на его плече, убивать Юнги хочется уже не так сильно. Тэхён лишь смущённо сглатывает, идя по коридору с бывшим преподавателем так, как будто они старые друзья. — Слышал, ты работаешь в школе? — Д-да… — Тэхёну слишком непривычно общаться с ним вот так, словно они равные. — Ну, если ты однажды решишь пойти выше по карьерной тропе, а у тебя к этому прекрасная предрасположенность, дай мне знать, хорошо? Тэхён беззвучно кивает, хотя это больше из необходимости, чем явного согласия. — Зачем ты тут, кстати? Решил прийти в гости? У Тэхёна мгновенно вяжет во рту, и на секунду даже складывается впечатление, что речевой аппарат не выдавит ни звука, предав его разум. — Я… Мне нужен Юнги-хён… От того, насколько отчаянным звучит это «нужен», Киму хочется тотчас же провалиться сквозь землю, просочиться через половицы, если бы здесь были такие. Но, нет. Только сплошной камень под ногами. — Нужен? — как будто дразнясь, переспрашивает Сокджин, и уголки его губ ползут ещё выше, при этом сохраняя вид улыбки лёгким и всё-так же не невынужденным. — Нужен… — он заставляет Тэхёна распробовать это слово на вкус, ощутить всю его протяжность, всю глубину. Н у ж е н. нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет — Правда, нужен? — Сокджин уточняет ещё раз, смотрит на Тэхёна так внимательно, словно пытается разобраться в сверхсложных микросхемах. Нужн… Что?! В смысле? В смысле «правда»? Сокджина явно устраивает тэхёнов растерянный и обескураженный взгляд, он явно доволен тем, что всего одним, казалось бы, простым вопросом погружает Тэхёна в глубочайшие самокопания. Он даёт ему ещё пару мгновений подумать, словно этого Тэхёну будет достаточно, чтобы дать нужный ответ. — Н-нам… Нам нужно р-решить несколько в-вопросов, — будто под дулом пистолета, насилу процеживает Тэхён. — Что ж, ну… Раз он тебе нужен, — Сокджин настойчиво выделяет последнее слово акцентом, — значит, мне стоит сказать тебе, где его можно найти. Решить вопросы — дело важное. Не должно оставаться загадок и недосказанности, верно? Тэхён на минутку прикидывает, каково сонсэниму Намджуну живётся с сонсэнимом Сокджином. Старший из них обладает потрясающей давящей энергетикой, близкой к той, какую излучает Юнги. Сокджину хватает всего секунды, а Тэхён уже перед ним сплошное месиво из лепета. Очаровательно. — У Юнги сейчас окно, — Сокджин не сводит с него глаз, чей взор с годами стал только пронзительней, только острее. Он читает Тэхёна без слов, понимая, за какую такую книгу Тэхён держится, словно за Библию, чтобы с её помощью изгнать всех своих бесов. — Так что у вас с ним будет чуть больше часа на решение ваших… — он нарочито прочищает горло, как будто что-то знает, многозначительно кивает Тэхёну. — М-м-м… Важных вопросов. У Тэхёна сейчас сердце выпрыгнет откуда-то. Сокджин называет ему номер аудитории так тихо, словно местонахождение Юнги является чем-то секретным. — И да, Тэхён-ши, каким бы ни было разрешение ваших, ох, вопросов, постарайтесь не шуметь, хорошо? Учебный процесс ещё никто не отменял. Тэхёну кажется, он вот-вот задохнётся от неловкости. Нужно быть совсем дураком, чтобы не ощущать привкуса подтекста того, что сказал профессор Ким. У Тэхёна горит шея и наверняка она даже визуально вся в красноватых пятнах. Он пришёл не за таким решением, нет. Никогда. Такому решению не произойти. Он находит нужную аудиторию запыхавшимся, несобранным мыслями, страшась того, что так и не соберётся, чтобы войти. Он так и не восстанавливает дыхание и даже не стучится, когда мелкий прилив смелости придаёт его руке силы взять и покончить со всем навсегда, толкнув дверь. В аудитории пусто, кажется, что даже начнёт гулять эхо, стоит издать хоть звук. Стенки пустого амфитеатра тут же начинают сжимать пространство до единственного находящегося здесь человека, что поднимает на Тэхёна удивлённый взгляд, отрывая его от предварительного текста к предстоящей презентации, что Юнги подготовил к лекции для пятого курса. Неожиданно весь разделяющий их мир сужается до расстояния в несколько десятков шагов. Шагов, что Тэхён преодолевает быстро. Нужно всё делать быстро, или его накроет тем, чем не стоит. Тэхён демонстративно швыряет на стол книжку, а затем сурово обходит его, стремясь к креслу Юнги, и напряжённо упирается по обе стороны от подлокотников, заключая спокойного Юнги в ловушку. Не уйдёт, пока не ответит. — Ты опозорил меня, — зло проговаривает Тэхён сквозь зубы. — Ты опозорил меня перед всеми, кто прочёл эту дурацкую книгу! Глаза Юнги — топочный мазут. Это космос без единого источника света, чёрная дыра, в которую Тэхён неизменно падает, даже спустя столько лет. Что за блядство. — Я хоть раз упомянул там твоё имя? — Достаточно того, что знающие знают, что это я! Юнги ещё более спокойно откидывается на спинке своего стула, поправляет на переносице очки. Чёртова чернильная прядка волос, что упала ему на открытый лоб, до чёртиков отвлекает. Тэхён кусает губу, лишь бы заглушить в себе хнык. — Я не стесняюсь того, что написал, Тэхён. С тебя началась моя любовь ко всему. — Замолчи! — Замолчать? — Юнги усмехается. — Это всё, зачем ты сюда приехал, Тэхён? Чтобы швырнуть в меня моей же книгой и устрашающе загнать меня в угол? Ну, я в углу. Что дальше? — Да, — Тэхён рявкает, лишь бы не показывать, как на самом деле уязвим сейчас. — А для чего мне ещё приезжать? — Не знаю, Тэхён. Ты мне скажи? — Юнги пожимает плечами, не прекращая смотреть на него в упор. — Не смотри на меня! — Но я хочу… — У тебя нет права хотеть смотреть на меня, Юнги. У тебя нет права. — Ты пересёк весь город и отлучился от своих занятий лишь для того, чтобы сказать мне, что я не имею права? — уголок его маленьких губ тянется немного к верху. — А что ещё ты ожидал от меня услышать? — Я ожидал услышать «я скучаю», — беззастенчиво предлагает свою опцию профессор Мин, лишая Тэхёна дара речи. По глазам Юнги видно: не шутит. А ещё его взгляд говорит о том, как скучал по Тэхёну он сам, и то, насколько сильно, не опишешь словами. — Я НЕ скучаю по тебе! Тебе ясно? Я по тебе НЕ скучаю! — начинает отнекиваться Тэхён, как будто это спасёт его от чего-то, чего не миновать. Зря он подошёл к Юнги так близко. Зря, нужно было оставаться по ту сторону стола. Нужно было вообще оставаться у двери. Тогда у Юнги не было бы возможности нежно пригладить его руки по ладоням, подняться прикосновением вверх и перехватить у локтей, чтобы подать тэхёново нависшее тело на себя. Колени Кима словно устроили ему забастовку, они подгибаются как раз в тот миг, когда Юнги это так нужно, позволяя Тэхёну осесть у профессора на бёдрах. — Я не… — Тэхён ощутимо притихает под хваткой любимых рук, чьего тепла сейчас так много. — Я не скучаю… — лицо Юнги оказывается достаточно близко, чтобы Тэхён смог ощутить на себе его дыхание. — Б-блять… — Ты не скучаешь… — почти шёпотом приласкивает Юнги, потираясь кончиком своего носа об тэхёнов, когда кимовы руки находят себе место на шее профессора чисто инстинктивно. — Я не скучаю… — вторит Тэхён голосом, в котором больше не осталось и капельки уверенности. — Что ещё ты хотел мне сказать, Тэхён? Тэхён почти близок к тому, чтобы взвыть от того, как низко, властно и горячо звучит этот голос. — Ты мне не нужен… — он выдыхает с лёгким хрипом; широкие ладони Юнги оглаживают его бока, цепляются за талию, бережно проводят по спине, а затем резко располагаются на тэхёновых ягодицах, сжимая их до сдавленного стона, который Юнги вынужден приглушить тихим «ш-ш-ш-ш» у самого уха. Тэхён не контролирует, как прикрывает глаза, поддаваясь ощущениям. — Я тебе не нужен, — Юнги рокочет всё там же, у уха. — Это мы выяснили, хорошо. Что ещё ты мне скажешь? — Ю-Юнги… — Опасно, Тэхён, — Юнги немного отстраняется, заговаривая с ним чуть более грубым тоном. — Опасно знать, насколько я слетаю с катушек от того, как ты зовёшь меня по имени, и делать это, сидя на моих коленях. Ты ходишь по тонкой грани, мой мальчик… Мой мальчик. Тэхён громко сглатывает, опрометчиво сильнее льнёт к грудной клетке Юнги и съезжает пятой точкой к паху профессора. — Ты ничего мне не сделаешь. — Уверен? — Да. — Точно уверен? А то у тебя голос дрожит, Тэхён-и. Учитель Ким ёрзает, пытаясь найти более удобное положение, потому что Юнги под ним стремительно возбуждается. Наивный. Его суетливое трение делает только хуже. Обоим ведь. — Я не хочу тебя, Юнги… Словно силясь найти этому физическое доказательство, Юнги оглаживает Тэхёна по ноге вверх к бедру, где недвусмысленно ныряет поближе к ширинке, на которую эффективно жмёт — Тэхён сейчас чем-нибудь подавится от наглости, возмущения и осознания, как ему х о р о ш о. — Оу, я вижу, как ты меня не хочешь, да. — Не делай этого… — Тэхён шепчет, умоляя. — Не делать чего? — Я пришёл сюда, чтобы… — он сбивается, пытаясь подобрать правильный алгоритм мысли и порядок всем распирающим его словам. — Я пришёл, чтобы… — Зачем ты пришёл, Тэхён?.. — Юнги подначивает его, целует в уголок губ, касается его кончиком языка и сладко ведёт влажную линию по нижней кромке тэхёнового рта. — Зачем ты здесь, мой мальчик? Тэхён не знает, в какую сторону уйти от прикосновения, от которого вовсе и не хочется уходить. Он не знает, как оторваться от тела, от которого не хочется отрываться. Как отлепить обратно самого себя. — Я совершаю ошибку, да? Снова вверяя тебе себя? — наконец, он находит в себе силы спросить у Юнги что-то разумное. — Скажи, что я ошибаюсь, Юнги. Останови это всё. Ты же видишь, я не способен прекратить это. Я, блять, навечно с этим чувством к тебе… Скажи, что я ошибаюсь. Скажи, что я уже ошибся, и мне не стоило приходить, не стоило сдаваться тебе так легко, не стоило ещё раз узнавать твоё прикосновение… Скажи… Юнги низко рычит. Гортанно так, самим нутром, что отдаётся вибрацией в последующий поцелуй. — Я скажу, что не заставлю тебя ни о чём жалеть, Тэхён. Я обещаю, что больше ты ни о чём жалеть не будешь. Только разреши мне держать тебя. Разреши любить. Разреши… Блять, просто разреши мне… — Если у тебя ещё остались от меня секреты в виде скрытых детей или браков, сейчас самое время рассказать мне, хён. — Никаких секретов, — Юнги уверенно качает головой. — Я для тебя как на ладони. Всё твоё. Всё во мне — твоё, Тэхён. — А если ты мне врёшь? — Тэхён отстраняется немного и серьёзно смотрит ему в глаза. — Что я должен буду сделать, если ты мне врёшь? Я не могу с тобой расстаться, это не работает. Так что же мне делать, если ты мне соврёшь, Юнги? — Никогда, — процеживается в ответ. На губах запечатлевается ещё один поцелуй. — Никогда. Я больше никогда не буду тебе лгать или что-то скрывать от тебя. Ни за что. Это чревато тем, что я теряю тебя. А позволить я себе это не могу. Никак. — И что же нам делать, Юнги? — Полагаю, попробовать снова. — Ты так уверен, что я дам тебе ещё один шанс? — Ты не можешь без меня, Тэхён. А я без тебя. Мы застряли, не чувствуешь? Мы застряли, пока не вместе. Мы не движемся, пока не вдвоём. Мы не живём, пока не рядом. Я люблю тебя. Я люблю тебя так, как ты себе не можешь представить. Я люблю тебя своей странной, закрытой, невыразимой, не похожей на другие любовью. Если ты дашь мне шанс, ты не пожалеешь об этом. — Все говорят вот так. Все обещают, что жалеть будет не о чём. А в итоге грабли бьют по ранам сильнее обычного с каждым разом. Если ты предашь меня ещё раз, ты разорвёшь меня. Ты ничего от меня не оставишь. Так должен ли я что-то тебе давать, зная, что ещё одна твоя ложь лишит меня рассудка? Я плохо переношу всё это. Я плохо переношу каждую нашу разлуку, ты должен был научиться это видеть за все годы, что мы прощались и встречались снова. Я не хочу проводить вот так каждые пять лет, Юнги. Я не хочу выгорать от потери и воспламеняться от нового «привет». Я не хочу больше искать в себе силы, чтобы вот так жить от каждого нашего «до» и до следующего «после». Я не хочу, Юнги. Меня просто не хватит. — И не нужно, — Юнги нежно касается пальцами тэхёновой чёлки, запускает ладонь в волосы уверенней, массажируя кожу у самих корней. — Я тебе уже говорил… Я хочу видеть тебя рядом сегодня, завтра, через две недели, десять месяцев и двадцать лет. — А тридцать? — Тэхён смеётся ему в губы. — Да хоть все пятьдесят… — Есть несколько сложных разговоров, что нам предстоит пережить… — Да, — Юнги легонько кивает и целует Тэхёна в челюсть. — Например, знакомство с моей мамой… Мамой и братом. Хотя, подозреваю, вся сложность и тяжесть достанется мне, так как мама давно хочет с тобой познакомиться и её настрой очень близок к тому, какой был у Джису. Ты нравишься ей уже авансом… — Я не… — Тэхён издаёт смешок, движением своих бёдер создавая больше трения. Юнги приоткрывает рот и почти мурлычет своим низким голосом от того, какой эффект на него имеет скольжение тэхёновой задницы по его паху. — Я имел в виду разговор с Чимином и Чонгуком… — А… Ну… Да. Это будет даже сложнее, чем представить тебя маме. Твои друзья снимут с меня кожу заживо. — А ты не давай им повода. — Больше ни за что, — он снова размещает свои ладони на тэхёновых бёдрах и рычит ещё громче, потому что мальчишка не прекращает дразниться, невзначай ёрзая у него на коленях. — Мг… Ещё… Ещё я хотел бы представить тебя Намджуну и Сокджину… — Мы знакомы. — Только как учителя и ученик. Я хочу познакомить тебя с ними как со своими друзьями… — Ты должен понимать, что это не произойдёт за одно лишь завтра. Должен понимать, что я не разучусь просто так ждать, что однажды всего этого не станет. Я привык жить вот так, всюду, где тебя нет. Я привык не ощущать тебя, болеть тобой, ненавидеть тебя. Это иногда будет сказываться, Юнги, и ты должен быть к этому готов. Если только идея наконец понравиться Чимину и Чонгуку взаправду тебя не испугала и не изменила твои планы. — Нет уж. Я буду с тобой при любых делах, мой мальчик. Даже не надейся удрать от меня. — Здесь только ты всегда убегал, хён. — И я буду вечно себя за это колупать, — Юнги сорвано выдыхает ему в рот и разменивается на отчаянный стон. — Агр… Прекрати ёрзать уже наконец, или ты доиграешься, Тэхён. — И до чего же я доиграюсь, Юнги? — Я разложу тебя прямиком на этом столе, — отвечает ему Юнги, как будто это вообще может быть угрозой. Тэхён только смеётся, по-зазывному впутывается пальцами в юнгиевы чернющие волосы и с небольшим оттягиванием зажимает их в кулаке. — Так разложи. Всё, что имелось на столе, беспорядочно оказывается на полу, остаются только какие-то исписанные листы, рядом с которыми Юнги укладывает Тэхёна на поверхность. У Тэхёна зрачки большие, широкие, он точно ловит приход от одного лишь касания к себе — касания тех самых рук, которые только и могут довести его до такого состояния. — У меня через двадцать минут лекция… — Тогда тебе придётся поторопиться, не думаешь, хён? Юнги звереет от того, как похотливо звучит тэхёнов голос. — Я бы тебя перевернул и безбожно выдрал бы в сухую за такое поведение, — Юнги озвучивает мнимое наказание. — Но, боюсь, тебе бы это понравилось, а я к тому же хочу видеть твоё лицо. Юнги не особо нежничает — он позволяет себе быть понастойчивей, наблюдая за настроением Тэхёна, ориентируясь на язык его тела и то, что может выразить только взгляд. Тэхён не хочет, чтобы с него сдували пылинки. Он хочет Юнги сейчас же, и кто Юнги, собственно, такой, чтобы ему в этом отказать? Тэхён скулит, потому что смоченных в предсемени пальцев сразу два. Потому что Юнги уже не целует, он кусает его до характерных следов. В прочем, Тэхён не остаётся в долгу, он оставляет след от своих зубов на тонкой юнгиевой шее и очень доволен собой, замечая, как неодобрительно от этого пыхтит Юнги. — Ты чокнулся?! У меня же лекция вот-вот начнётся! Как я покажусь ученикам с укусом?! — Мне всё равно. С тем, как ты исцеловал меня, по мне только и плачет закрытая одежда, хён. Носи его с гордостью. — Паршивец. Я от тебя живого места не оставлю. — Вряд ли ты успеешь сделать это за то время, что осталось до твоей лекции, Юнги. — Ничего, я поработаю на перспективу. — Звучит так, словно собираешься меня проучить… — О, мой мальчик, у меня всегда найдётся, чему тебя научить, уж поверь, — довольным рокотом шумит Юнги, подаваясь бёдрами с приличной амплитудой движения. — В следующий раз я буду трахать тебя, пока ты самозабвенно будешь пускать слюни и рассказывать мне на память стихи Фроста на языке оригинала. Собьёшься или замямлишь — минус оргазм. Я не дам тебе кончить, пока без запинки не расскажешь мне про Великий сдвиг гласных или чёртов закон чёртового Гримма. А когда мы дойдём до моего предмета… До методологии… — Ю-Юнги-и-И! Тэхён не хочет думать, что какие-то очередные пять лет могут закончиться чем-то, что его разобьёт. Он не хочет думать даже о том, что будет делать после. Он позволяет себе попробовать дать всему этому ещё один шанс. И Юнги его уж точно теперь не лишится. Каждые пять лет развития обречены заканчивать коллапсом, точкой невозврата, чем-то, у чего дальше уже не может быть пути. Но отныне они будут встречать кризисы вместе, будут вместе их лицезреть так, словно это нормальный день, потому что всё это — жизнь. А Юнги больше ни секунды не разрешит Тэхёну прочувствовать кризис одиночества. Его хороший мальчик. Мальчик, что подарил ему целый Сатурн. Каждые пять лет с ним — то, о чём можно мечтать, а мечту Юнги больше ни за что не упустит. Все «до» с ним. С ним же — и все «после».