***
— Ты что делаешь?! — Чимин срывается на фальцет в попытке одновременно захихикать и как-то задействовать навыки речи. Он бы и не смог никак не прокомментировать тот факт, что Чонгук поднимает его на руки и буквально вносит в дом через двери. Как невесту. — По-моему, и так ясно… Традиции в новом доме, всё такое… — пытаясь оправдать себя, с толикой наивности прикусывает губу Чонгук. — Оу, ну, ладно, — Чимин покрепче цепляется за чонгуково плечо, немного пригнув голову, чтобы не удариться о верхнюю часть дверной рамы. На завтра у них в планах пригласить сюда Тэхёна и как-то отпраздновать это важное событие. А пока… Пока в их новом холодильнике, который доставили два дня назад, находится бутылочка старого вина и пачка супер-острого рамёна. Когда Чонгук извлекает два изящных хрустальных бокала — подарок на их свадьбу от матери Чимина, — Чимин наблюдает за его движениями, сидя на высоком барном стуле. — Ты прав, я сейчас уберу, — больше соглашаясь с собой, чем с кем-то ещё, Чонгук торопливо возвращает один бокал обратно вглубь кухонного шкафа. — Я ничего не сказал… — И не нужно. Я сам знаю… Сам знает. И сам помнит, что бывает, когда он пьёт. Он больше не находит ничего прекрасного и спасительного в литрах алкоголя, всячески стараясь отказываться даже тогда, когда ему настойчиво предлагают. Чимин не понимает, что такого в нём позволило Чонгуку подумать, будто он против. Кажется, Чонгук делает это на автомате, где бы он ни был, и в обычный любой-другой день Чимин был бы этому несказанно рад, но сегодня… Сегодня есть огромный повод. — Чонгук-и, всё в порядке… — пытается начать он, но слова мало что делают против железного «нет» Чонгука: — Нет-нет, хён. Я не буду. А ты выпей, за нас двоих. Это важный день для нас. Мы много работали над собой и нашими отношениями, чтобы сегодня оказаться здесь. Прошу, не смотри на меня, я просто посижу с тобой, а ты насладись этим вином, хорошо? Тэхён говорит, оно очень вкусное — это подарок нам от них с Юнги-хёном. Импортное какое-то, дорогое, но очень вкусное. Чонгук говорит что-то ещё, силится заговорить зубы, пока зациклено вытаскивает пробку из тёмно-зелёного горлышка бутылки. Просто так ментальный блок не снять, не снизить бдительность. Чонгук до сих пор боится доверить Чимину все свои страхи, до сих пор боится быть отвергнутым. Один раз Чимин от него уже ушёл, и он ни за что не допустит, чтобы это произошло снова, точно не тогда, когда ему так вымученно дали второй шанс. Чимин касается мягко, накрывает чужую ладонь сверху, делая хватку вокруг бутылки более существенной и цепкой. Совместной приложенной силы сдавливания не хватает, чтобы раздавить толщину стекла, но её достаточно, чтобы не позволить ёмкости выскользнуть на пол керамической плитки, если у кого-то из них двоих сейчас затрясутся руки. — Чонгук-и… Это важный день для нас. Наш день. Не мой. Не твой. Наш. И мы одно целое. Это наш дом. Это наша семья. Наш выбор. И мы принимаем решения теперь совместно. И если ты не хочешь пить, то не хочу и я, понимаешь? — установленный зрительный контакт придаёт убедительности сказанному. Чонгук непонимающе приоткрывает рот, ощущая тепло чужой ладони, слегка поглаживающей кожу его собственной. — Я знаю, ты до сих пор переживаешь, до сих пор держишь слово, что дал мне… — Ты ушёл тогда от меня, и для меня больше нет ничего важней того, что ты ко мне вернулся. Я в жизни ничего не возьму в рот, если это означает тебя рядом со мной. — А если я попрошу тебя выпить сегодня со мной? — Не надо. — Ты думаешь, что сорвёшься? — Нет… Я просто… Это ментальное. Всякий раз, как вижу спиртное, вспоминаю день, когда обнаружил, что вторая часть нашей постели пустует, а твоих вещей не оказалось в шкафу. Я даже в дебютный день не пил, вопреки тому, что это важное в моей жизни событие. Ты чётко дал понять мне, что тебе неприятно, и я уважаю это. Я давно держусь, давно охладел, давно смог избавиться от зависимости, и я не жалею, потому что ты со мной. Мне очень тяжело далось вернуть тебя. Я не хочу ничему давать шанс снова заставить тебя уйти. — Чонгук, я рядом. И я никуда не ухожу от тебя. Я от тебя не закрываюсь, я перед тобой открыт. И я рядом для всего, понимаешь? Я… Я только что въехал с тобой в наш дом… Тот, о каком мы мечтали. Ты мечтал. Я и верю, мы научимся мириться при любом конфликте, если будем до конца честными если не друг с другом, так хотя бы с самими собой. Я больше не держусь за то, что у нас было тогда. Сегодня мы — другие люди, люди, которые работали над своими ошибками, извлекли уроки. — Мой урок — никогда больше не пить, я понял. Чимин уронил вздох. Возможно, вернув себе внутренний покой, он готов спокойно говорить о том, через что им пришлось пройти. — Чонгук, я ушёл от тебя не потому, что ты пил. А потому, что ты искал помощи во всём, что мог, кроме как искать её во мне. Чонгук не пытается это оспорить или как-то оправдать себя. Он будет вынужден жить со своим прошлым до самого конца, потому что его уже никак не перепишешь, не вернёшь тех украденных лет, в которые можно было бы всё сделать по-другому. — Я говорю это тебе не для того, чтобы лишний раз тебя в чём-то упрекнуть. Мне безумно нравишься нынешний ты. Я люблю нынешнего тебя — взрослого, самостоятельного, рассудительного. И нынешний ты, я уверен, всё сумеет сдержать под контролем. Я отпускаю то, что было раньше, потому что оно не могло бы позволить мне спокойно жить сейчас. Отпусти и ты. Посмотри на меня. — Я смотрю. — Нет, Чонгук-и, если бы ты смотрел, ты бы видел, насколько я сейчас спокоен, насколько я уверен в «нас». Мы купили дом. Мы начали сосуществовать, как настоящая семья. Я… Я даже согласен на собаку… — Погоди… — в чонгуковых глазах загораются искорки. — Ты сейчас серьёзно? — Да, Чонгук, я серьёзно. Это значит, что я с тобой по-серьёзному, по-крупному. И, если для нас ничего не значат кольца и свидетельство о браке, то пусть будет значить наш дом, наш пёс и наше будущее. Мы всё сможем, если будем в этом вместе. А мы вместе? Чонгук опустил взгляд на дорогое вино от Тэхёна и Юнги в подарок на годовщину. — Мы вместе… — он лепечет на выдохе. — Тогда давай сегодня отметим то, что мы вместе, хорошо? Чонгук аккуратно кивает, позволяя Чимину встать на носочки и потянуться за вторым бокалом. — Нужно было сделать полочки пониже, — недовольно цокает Чонгук, почти выругавшись. Чимин не видит в этом проблемы, собственно, он наоборот воспринимает всё куда более весело: — Не будь таким категоричным, Кук-и. А как же та часть, где я прошу у тебя помощи достать мне что-то с самой верхней полки, пока я буду стоять в стороне и наблюдать, как сексапильно ты выглядишь сзади? Лишишь забавы своего миниатюрного хёна? — Тогда нужно было сделать их повыше, — усмехается Чон, уставившись на то, как игриво Чимин наливает немного вина в оба бокала и протягивает один из них в сторону всё ещё не уверенного в правильности принятого решения Чонгука. — М-м-м, Чонгук на табуретке — мой кинк! Что ты там говорил за «ничего в рот»? — Когда я такое говорил? Я сказал только про спиртное, а не про ничего в целом. Что-то в рот я возьму точно. — Например? — Чонгук не знает, как Чимину удаётся понизить свой голос до состояния властного и почти грубого. Как этот мягкий голос можно преобразить так? Чонгук почти в прострации лишь от того, когда Чимин заговаривает с ним в таком тоне. Вновь сев на высокий барный стул, он по-зазывному расставляет ноги чуть шире и делает малюсенький глоток вина, не сводя томного взгляда с Чона. Блин, а вино действительно ничего. Нужно будет придумать, что подарить в ответ, потому что… Те двое же, вроде, вместе… Никак не свыкнуться с тем, что Юнги больше никого не кошмарит и не делает больно Тэ… Что он никуда не валит, а робко здоровается при небольшой общей встрече, всячески стараясь заглушить бьющую по голове набатом неловкость. Они так и не поговорили с Юнги н о р м а л ь н о. А выяснить всё надо. Впрочем, сейчас совсем не о том речь, и Чимину вот просто крайне не хочется думать о Юнги, уж точно не тогда, когда Чонгук, слегка пригубив напиток, медленно опускается перед ним на колени в какой-то непередаваемо гипнотической манере. Ещё немного — и из Чимина вырывается сдавленный выдох, когда Чонгук в неторопливом темпе крадётся к его ноге на долбаных четвереньках. — Могу взять тебя, — в радужках его глаз практически ничего не остаётся от света. Там сплошная заманчивая темнота, от которой Чимин до боли закусывает губу. Чонгук касается лодыжки экстренно-нежно, с вопросительным взглядом, сопровождающим дальнейшее молчание, приподнимает ногу, перехватив под согнутой коленкой, и оставляет у голой щиколотки влажный поцелуй. — Какая прямота. — Как есть. Я, конечно, думал, что мы сегодня замараем только-только постеленные простыни в нашей спальне… Но кухонный пол тоже неплохо, кажется. Он с подогревом, хотя, от жёсткости на утро ныть спина будет. — Ночь долгая, Кук-и. А я хочу каждый угол. Каждый? Чонгук подползает ещё поближе, опускает ладонь на внешнюю часть чиминового бедра, находясь непозволительно близко к паху. — Думаешь, мы осилим «каждый угол»? — Маты в моём танцевальном зале я не просто для тренировки покупал, — не теряя интереса к происходящему и чему-то, что назревает, хмыкает Чимин. — А ещё, я хочу, чтобы, садясь за работу в своём кабинете, в первую очередь ты вспоминал обо мне, а не о своих набросках. — Это можно устроить. — Возьмёшь меня на своём новом итальянском столе из красного дерева? — Мой стол — мне на него и ложиться, — продолжая тем же голосом, в тон ему отвечает Чонгук. И, блять. Перспектива разложить Чонгука прямиком в его священном храме играет с Чимином злую шутку, вынуждая почти затребовать данное предложение к осуществлению незамедлительно. — А что насчёт ванной? Там такая роскошная душевая… — С такими темпами мы до кровати и не доползём, детка. Только представь: сейчас тут, на кухне, затем в моей студии на первом этаже и твоём кабинете на втором, потом в ванной… Это целых четыре оргазма! — Помнится, мы лет в девятнадцать вели целый счёт на то, кто и сколько раз сможет кончить за одну ночь практически беспрерывного секса. — Сухие оргазмы не считаются! — Считаются ещё и как! — Неа! — Давай проверим. Если я сейчас что-то возьму в рот, то будет 1:0. — Мы что, снова играем в это? Чонгук выгибает бровь, его взгляд уже несколько затуманен, когда губы оставляют мягкий, чуть давящий поцелуй на ткани свободных джинсов чуть ниже молнии. Встреченная поцелуем твёрдость даёт Чонгуку понять, что Чимин уже такой, как нужно: заведён и вполне заинтересован в том, что произойдёт далее. Он целует снова, применяет зубы, слегка прикусывает, принудив Чимина подавиться то ли выдохом, то ли стоном, то ли каким-то не совсем изящным крепким словом, что встряло в горле. — Чонгук… Мокрый язык всё больше и больше мажет по ткани, оставляет пропитавшиеся слюной дорожки, что в последствии растекаются в одно уродливое пятно. Но Чонгук давит очередным поцелуем, снова цепляется зубами, играя на контрастах ощущений. — Если решил играть так грязно, тогда я запрещаю тебе задействовать руки, — Чиминова защита хриплым голосом кажется Чонгуку до нелепого смешной. Глупенький, сколько лет живут вместе, сколько лет изучают друг друга по-всякому, а до сих пор не поймёт, что Чонгуку не нужны руки, чтобы отправить Чимина куда-то за грани этой галактики. — Легко. Чон выглядит немного смешно, тычась носом в низ чиминового живота в попытке ухватиться зубами за собачку молнии на джинсах. Та податливо тянется вниз, чему Чонгук довольно улыбается. Он оставляет несколько поцелуев в открывшиеся виду и ставшие доступными прикосновению тазовые кости, после чего, закусив ткань, принимается стаскивать с бёдер штанины с чуть съехавшего к краю стула Пака, который взирает на него сверху-вниз, как ебаный бог. Чимин разменивается на стон — поцелуи и зубы ощущаются более чувствительно, стоит Чонгуку оставить лишь слой ткани нижнего белья, что отделяет кожу от кожи. Оно уже заведомо мокрое ещё от того безобразия, что Чон сотворил с ни в чём не виновными джинсами. Чонгук ловко ведёт языком вдоль ствола, находит и останавливается на головке, практически плотно смыкая губы на ней одной. — Чонгук! — Чимину в пору проклясть себя за несдержанность, но ему давно уже нужно было понять, что Чонгук становится беспощадным, когда дело касается обожания чиминового тела. Хочется, чтобы бельё сейчас растворилось, растаяло у него во рту под давлением нескончаемых поцелуев и осторожного втягивания в себя настолько, насколько позволяет натягивающаяся ткань. Хочется ощутить жар дыхания прямиком на коже, прямиком на члене, что предательски дёргается от самого предвкушения, чтобы Чонгук взял его за щеку. Чимин нервно проглатывает новую порцию вина, что сразу бьёт в голову. Ему кажется, что, либо это он умом тронулся, либо Чонгук поехал крышей, потому что он сейчас просто сгорит от того, как Чонгук выливает оставшееся в своём бокале количество вина прямиком на… Прямиком на ткань мокрых белоснежных боксёрок. Чимин думает, он просто нахуй разучился дышать. — Сдурел? — Напротив. Если пить это, то только с тебя, хён. Чимина размазывает по стулу, он едва хоть как-то пристраивает свои руки, удерживаясь от желания схватить Чонгука за волосы и с силой прижать лицом себе между ног. Чимин совсем не хочет думать о том, насколько уродливым и неприличными выходят звуки, издаваемые усердной работой Чона. Он прикрывает глаза, когда кромка зубов до одури нежно тянется от основания практически до уретры, очерчивая тугой контур всего прижатого кверху члена. — Это были мои любимые… — Я куплю тебе ещё… Лучше Тэхёну будет не знать, каким образом они решили опробовать подарочное вино. — Извращенец… — протяжно вдохнув, шикает Чимин. — От извращенца слышу, — не отвлекаясь от своей задачи, в тон ему молвит Чонгук. Как хорошо, что Тэхён придёт к ним только завтра и не увидит, чем они здесь занимаются. Сдаётся, конечно, с Юнги у них не меньше всяких кинков — взять одно то, как Тэ выпадает из реальности всякий раз, стоит его дражайшему Юнги перейти на английский… Так и представляешь себе бурно оргазмирующего Тэхёна от одного лишь того, что Юнги ему жарко шепчет что-то о CLT или CLIL. Чимин кривится: думать о том, что кто-то дерёт его лучшего друга до исступления, практически равняется тому, чтобы представить родителей в постели. Особенно, если Тэхёна трахает Юнги. Ой, фу. Чонгук блокирует все его дальнейшие мысли, возвращая всё внимание только себе одному. Пак даже не успел заметить, как с него без рук — одним лишь ртом, как обещали — стащили нижнее бельё в пятнах бордового вина, припав губами к липкой коже. Чонгук дразнит порхающим языком требует больше громкости, на какую способен чиминов голос сейчас. — Чонгук… — Чимин тянет настолько низкой октавой, насколько позволяют голосовые связки. А Чон на достигнутом не останавливается, ведь для него это ещё даже не середина пути. Он хочет, чтобы Чимин свихнулся на нём, обезумел. Он знает, Чимин любит, когда ласкают мошонку — одно из чувствительных мест. — Интересно, а засосы на яйцах бывают? — Только посмей!.. — Звучит как работа для меня, хён. — Чон… ГУК! — Чимин цепляется руками за стул едва ли не хаотично, потому что никто его слушать и не собирался. Конечно, было бы удобней придерживать падающий на лицо член рукой, и не выглядеть так постыдно с чужой головкой у глаз, что может взорваться в любой момент, но Чонгуку и так сойдёт. Ему плевать, как он выглядит, насколько низко покажется такое положение кому-то другому. Такое всегда будет только для Чимина. Только для него одного. А Чимина он давно прекратил стесняться и себя перед ним. — Господи… Чимин сейчас смотрит всё так же, сверху-вниз, едва контролирует дрожь в поджилках, взбалтывая что-то неразличимо-матерное, когда Чонгук то целует, то втягивает, то целиком, то по частям. — Ненавижу тебя… — Сказал тот, кто сегодня решил въехать со мной жить в одном доме, — выпаленные слова сопровождаются новым причмокиванием. — Иди нахер… — Могу и пойти, если отведёшь меня в нашу спальню. Хотя, нет. На очереди твоя студия и мой кабинет, если мне не изменяет память. — Просто… Простосделайужечто-нибудь… — через нос выдыхает Чимин речитативом. Чонгук может тянуть прелюдии целую вечность, а Чимину… Чимину уже так хочется, чтобы Чонгук дал ему кончить. — Хорошо, малыш. Чимину кажется, он сейчас сгорит. Одно лишь дыхание на сочащейся головке — уже с л и ш к о м. Чонгук сдерживает слово, вылизывает практически насухо без рук, без них же поддевает губами ствол и вводит Чимина почти сразу до задней стенки горла. Чимин его ненавидит. Он ненавидит его за то, что Чонгук настолько глубоко в самом сердце. Ненавидит за то, что тот знает его так хорошо. Чонгуку не приходится долго и изощрённо двигать головой. Ему хватает поиграться языком с семенным каналом, чтобы Чимин без памяти излился ему в рот. Чонгук с ним до конца, до последних секунд волны медленно отступающего оргазма, целует в член медленно, осторожно, стараясь не перебрать со стимуляцией и так сверх-расчувствовавшегося Пака. Тот дышит рвано, тяжело, всё ещё вскидывая вверх мелко подрагивающие бёдра на манер несильных толчков ближе к чонгуковым губам. — Я бы вечность находился перед тобой на коленях… — Тебе нельзя… Нельзя говорить мне такие слова, Кук-и. — Почему? — Я могу и захотеть видеть тебя перед собой только на них… Во взгляде Чонгука мелькает что-то хищное. Он слизывает с уголков губ остатки спермы и улыбается. — Буду иметь в виду, хён.***
— Напомни мне, пожалуйста, ещё раз: зачем мы это делаем? Чонгук бы спокойно и в трусах ходил с какими-то незамысловатыми шлёпками. Может, и голышом вообще, потому что имеет полное право: его дом — его правила. А тут нужно ещё хорошо выглядеть в выглаженной рубашке и с кое-как причёсанными волосами. Одни недовольства с утра от того, что вечером состоится совместный ужин с Тэ и его пресловутым Мин Юнги. — Мы обещали ТэТэ быть послушными, — без особого энтузиазма уже в который раз повторяет ему Чимин. — Ничего не могу обещать. Он просит от нас невозможного, — фыркает Чонгук и покидает попытки хоть наскоро и косо завязать галстук. Похер, без него сгодится. Придушить Мин Юнги, в случае чего, можно будет и ремнём на джинсах. — Он же понимает, что радушия для хёна у нас не найдётся? Мы не можем просто так забыть все те годы, когда он доводил Тэ до слёз. Не знаю, как ты, но я уж точно не смогу «преломить хлеб», как ни в чём не бывало. — Я тоже. И Юнги-хён, думаю, это понимает. Однако мы никак не можем ничего уже изменить. Тэхён любит его. А Юнги, похоже, любит Тэхёна. — Лучше бы это было действительно так. В противном случае, я не понимаю, что его держит рядом с Тэ, если не чувства. Блять, ненавижу его. Чимин снимает стресс ожидания тем, что наводит небольшой порядок в гостиной, хотя ещё вчера они с Чонгуком дружно отдраили весь дом до блеска, готовясь к первому ужину на четверых, направленному на то, чтобы хоть как-то сгладить углы конфликтов. Ни Чимин, ни Чонгук досель не упускали шанс при каждом удобном случае упрекнуть Юнги в том, что он делал. Тот никогда не пытался оспорить вечный поток осуждения, потому что понимал: он заслужил это. И заслуживает большого. Тэхён, конечно, недоволен тем, что его друзья всячески напоминают о тех временах, но затем и он отступает — они всего лишь защищают его и беспокоятся. Они защищают его даже сейчас. — Думаешь, он с ним по любви? — Не знаю. Вроде, рядом с Тэ он светится. Я всегда это замечал в его глазах, но мыслить так, как он, я не умею, поэтому не знаю. Может, он с ним из-за глубочайшей привязанности и сожаления… — Если так, то пусть и не надеется на то, что мы его хоть когда-нибудь простим. — А если он взаправду любит Тэ… — Лучше бы так и было. Иначе я придушу его, — язвит Чимин, жёстко затягивая ремень на брюках. — В котором часу они придут? — Через десять минут будут здесь. Как раз курица успеет доготовиться, — спохватывается Пак, тут же направившись на кухню. Чонгук подходит к зеркалу, наводя окончательный марафет, чуть пригладив чёрные волосы расслабленными пальцами. Он совершает несколько глубоких вдохов и выдохов для некой релаксации и на разогрев пытается разыграть сценку приветствия гостей, что вот-вот придут. Улыбка уже одному самому себе выходит неискренней, что уж говорить о том, чтобы вот так поздороваться с Юнги? Конечно, за два последних года он не сделал ничего такого, отчего бы Тэ снова остался у разбитого корыта, однако это не повод ослаблять бдительность. У хёна ушло почти два года на то, чтобы собраться с мыслями и наконец-то пойти на контакт с лучшими друзьями Тэ. Интересно, что он собирается сказать? — Кук-и! Открой им! — доносится из кухни, когда по дому разливается трель дверного звонка. Когда Чонгук открывает им, он решает не притворяться и не корчить из себя бог знает что. Честность — всё же лучше никому не нужной игры, какой бы она ни была. Юнги и так знает, что ему мало рады что в этом доме, что рядом с Тэ, и это понимание будет лучшим, чем если бы Чонгук ему сейчас криво улыбнулся и лицемерно пожал руку. Тэхён тёплый, счастливый, тактильный, как всегда. Юнги спокойно смотрит на то, как они с Чонгуком обнимаются, и ничего в его взгляде не мелькает от недовольства. Чимин с Чонгуком — добротный кусок тэхёновой жизни, и Юнги это уважает. Мин сдержан, терпелив, в меру кроток, в меру хладнокровен. Он не тянется с жалостью за одобрением, за прощением, но очень дипломатично сглаживает все моменты, когда к нему относятся враждебно, не пытаясь ничем оправдаться, и это где-то… Подкупает. — Проходите, — прочистив горло, негромко молвит Чонгук. Чонгук следит за Юнги осторожно, прослеживая чужой взгляд, сконцентрированный на Тэхёне. Становится ясным, что сегодня все согласились на этот ужин ради него. Всем нужно будет смириться, что теперь такова их реальность. Сложно сказать, влюблён ли Юнги, но то, что он смотрит на Тэхёна как-то по-особенному, чем на кого-либо другого, — неоспоримая очевидность. Вопреки тому, что все ощущают этот дискомфорт рядом друг с другом, каждый пытается, как может, прикладывая немалые усилия к тому, чтобы не испоганить этот ужин. Чимин несколько расслабляется, отмечая то, насколько радостным выглядит Тэхён. Он не притворяется, похоже, ему действительно хорошо. Хорошо с Юнги. Только Тэхён и пытается как-то развинтить напряжение за столом, всячески вовлекая каждого в обсуждение тем, что интересовали бы всех. Было важно задействовать каждого и немного ослабить эту неловкость, густым слоем застывшую в воздухе. Что-то ниочёмное, поднятое на обсуждение, немного отвлекает каждого, но в основном никто не позволяет себе полностью забыться. Заметив, насколько испепеляющим взглядом прожигает Юнги Чонгук, Чимин недовольно бьёт мужа по ноге своей ногой. Тот реагирует, смутившись и потупив глаза на еду, к которой притронулся только Тэхён — чисто из вежливости. Есть не хочется совершенно. Через какое-то время Тэхён просит его извинить и удаляется в уборную, на свой страх и риск оставив Юнги на растерзание волкам. Хотя, Чимин и не сказал бы, чтобы Юнги как-то дёрнулся или выказал некий страх от того, что его оставили самого. Оставили с ними. Юнги смотрит куда-то перед собой, делает небольшой глоток воды — ему ещё за руль. От вина сегодня отказались все, хотя настроение — займи, но выпей. — Кхм, — резковато привлекает к себе внимание Чонгук. Чимин только поворачивается к нему, ожидая, что сейчас скажет Чон. — Когда в следующий раз, хён? — вопрос, адресованный Юнги, повисает в воздухе. — Я не понял вопроса, — лаконично и спокойно чеканит Юнги. — Ты всё понял. Когда в следующий раз ты запланировал его бросить? Хочу знать дату, чтобы оказаться с Тэ рядом и в очередной раз не позволить ему загнуться от боли, что ты доставляешь. Юнги выдыхает тихо, но тяжело. Он же не думал, что легко будет прощён, да? Двух лет не хватит. Может, не хватит и жизни. — Я больше его не брошу. И не попрошу вас двоих мне поверить, потому что просить о таком я не могу, да и вы бы мне не стали. Но я его не брошу, — голос Юнги ровный, уверенный, твёрдый, словно это, прежде всего, обещание самому себе, чем кому-либо ещё. — Я вообще не надеюсь на то, что однажды мы с вами посмотрим друг на друга без неприязни, подпитывающейся прошлым. Я не надеюсь на то, что в ваших глазах я когда-нибудь смогу выглядеть хорошим. Кем-то, кто будет достоин такого, как Тэхён. Потому что я не достоин. — Если понимаешь это, тогда почему ты с ним? — Потому что я люблю его? — как будто отвечая вопросом на вопрос, поясняет Юнги. — Я люблю его. В это трудно, я бы сказал, что даже невозможно, поверить, но я люблю его больше всего на всём свете, и мне никогда не избавить его от тяжести всего, что с ним случилось, пока я был не рядом. Всё, что я могу, это быть с ним рядом сейчас, пока он позволяет мне. Вы считаете меня врагом, и я не пытаюсь как-то повлиять на ваш выбор, исправить ваше мнение обо мне. Ничто его не исправит, и я должен с этим смириться, потому что ни одно «прости» ни перед вами, ни перед ним не исправит всего. Вы в праве меня ненавидеть, но я по-прежнему всегда буду вас уважать. Вы — его друзья, часть его жизни. Ваша роль в ней, возможно, куда больше моей, и я не пытаюсь это изменить. По-моему, Юнги себя недооценивает, раз до сих пор не понимает, что он для Тэхёна — чёртово всё. — Я радуюсь тому, что он вообще что-то позволил мне, что дал шанс. Я больше никогда его не обижу. Я бы дал слово, да толку бы оно значило для вас? Вы оба со мной никогда не считались, и это нормально, я заслужил. Чонгук медленно переглядывается с Чимином между собой. — Я полностью осведомлён в том, что, если он и простит меня, то вы себе этого не позволите никогда, и всё же… У меня к вам есть просьба… Это больше, чем я могу просить… — Что тебе нужно? — настороженно интересуется Чимин, прищурив недоверчиво глаза. — Я хочу сделать всё правильно. Вы — единственная его семья, самые близкие ему люди… — осторожно проговаривает Юнги, переводя взгляд то на одного, то на другого. — Я не собираюсь его бросать. Я… Я хочу сделать ему предложение… Я хочу всегда быть с ним рядом. — А если он расхочет? — цедит Чонгук, немного удивившись тому, что сам неприступным Мин Юнги просит у них дать добро. — Если он расхочет с тобой быть? — Я его отпущу, — тяжело сглотнув, уведомляет их Юнги. — А если он не примет предложение? — подхватив настрой мужа, уточняет Чимин. — Я всё равно буду с ним. В любой форме, какой он мне разрешит. — По-моему, нам нет смысла отказывать тебе или соглашаться, — Чимин откидывается на спинку стула, не выходя из зрительного контакта. — Тэхён всегда всё делает по-своему, и нас он слушать не станет. Он почти никогда не слушал, когда дело касалось тебя, хён. Поэтому, я не знаю, что тебе сказать. Ты нанёс ему неисправимую психологическую травму, которую ни я, ни Чонгук-и не смогли в нём залатать. Сейчас он кажется взаправду счастливым рядом с тобой. Это… Это всегда был для него ты. Наше мнение не играет роли. — И всё же, я хотел бы узнать его. — Если мы скажем, что не приветствуем это, ты всё равно попытаешься сделать ему предложение, — строит гипотезу Чонгук, наоборот накреняясь ближе к столу и опираясь на локти. — В чём смысл? Юнги замолкает, опустив взгляд на свои ладони. — Нам нет смысла лишний раз говорить тебе, что ты нам не нравился ещё со школы. Ты сам знаешь это, хён. Если мы будем из раза в раз повторять это, мы лишь лишний раз сделаем больно Тэ. А мы все здесь ради него, это нужно понимать. Он слишком долго тебя ждал. Он слишком долго грезил о тебе. И если ты действительно его любишь — ты тоже его подождёшь. Если он закроется от тебя, сбежит — ты стерпишь, как стерпел он. Если ты действительно любишь его так сильно, как говоришь об этом, тогда докажи это ему. Не нам. — Да, не нам, хён, — поддерживает супруга Чонгук. — Нам не нужно что-то доказывать, от этого ничего не изменится для него, как бы он ни хотел, чтобы мы все хоть немного сдружились. Покажи ему, насколько ты его любишь, если ты любишь, конечно. Тебе не нужно наше с Чимин-и одобрение. Если тебе так это важно, мы дадим его, окей. Юнги растягивает уголки губ в благодарной улыбке, внимательно посмотрев на каждого из тэхёновых друзей. — Спасибо, это… Это действительно очень много для меня значит… Я лишь хочу, чтобы он был счастлив… — Это то, чего всегда хотели и мы, хён. К моменту, когда возвращается Тэхён, у них завязывается небольшой разговор о чонгуковых книгах. Тэхён присаживается рядом с Юнги в замешательстве, как будто ожидал видеть здесь разнесённую после драки столовую и чей-то труп. — У вас всё хорошо? — он прекрасно понимает, что сейчас произошло что-то, о подробностях чего никто из всех троих ему так и не расскажет. Возможно, ему и не нужно знать, конечно, но интерес так и тянет. — Вполне, — Юнги бережно накрывает его ладонь своей, мягко заговаривая почти рокочущим голосом. И именно в том взгляде, каким в этот момент он смотрит на Тэхёна, Чимин может заметить что-то отдалённо похожее на пылкую любовь. У Юнги она весьма своеобразная, нужно признать, её далеко не сразу распознаешь… И этот взгляд вовсе не служит никаким фактором подтверждения того, что впереди всё теперь будет хорошо и только. Но сейчас Чимину, хоть на вечер, становится спокойно. Тэхён, кажется, действительно им любим. А насколько сильно, может понять лишь сам Юнги. Что Чимин, что Чонгук провожают Мина многозначительными взглядами, лишний раз напоминая, что они всегда будут начеку, чтобы поймать Тэхёна от падения. Юнги лишь кратко кивает им, прекрасно поняв, что ему пытались донести. Тэхён прощается тепло, с объятиями, широкой и счастливой улыбкой. Для него взаправду этот вечер значит очень многое. Не сказать, что в атмосфере чувствовалась теплота, но холода в ней точно было меньше. Закрыв за гостями двери, Чонгук устало выдыхает, ловя на себе пытливый взгляд Пака. — Что? — Как думаешь, Тэхён согласится? — с неуверенностью делится мыслями Чимин. — Я не знаю, хён. Только ему решать это. — Кажется, Юнги не лжёт. — По поводу? — нахмурившись, уточняет Чон. — О своих чувствах к Тэ. Когда Тэхён вернулся из ванной, Юнги посмотрел на него так, как будто его не было рядом не десять минут, а десять лет. Чимин направляется в сторону столовой, чтобы убрать всё со стола, и Чонгук плетётся за ним с намерением принять в этом активное участие. — Я не заметил. Но он заботится о нём, это видно. И, если хён преуспеет… Мне, походу, нужно будет готовить речь к их свадьбе. А я вот реально не знаю, что написать хорошего, чтобы не испортить торжество. — Возможно, Тэ войдёт в наше положение. Он прекрасно понимает, каковы наши отношения с Юнги-хёном… — тяжело выдохнув, Чимин закидывает себе на плечо небольшое кухонное полотенце. — Я так… Я так хочу, чтобы слова хёна были правдой… Я устал наблюдать за тем, как Тэ мучится от этих чувств. — По-моему, Юнги был серьёзен, спрашивая у нас, согласны ли мы полностью доверить ему Тэ. Он бы просто так заморачиваться не стал, зная, что мы за ТэТэ горой. — Думаешь?.. — Вероятно. Чимин нервно сглатывает, почувствовав какую-то шаткость в своей позиции. — Это же… — он начинает неуверенно. — Это же не значит, что мы теперь доверяем Юнги? Нет? — Я вряд ли смогу когда-нибудь до конца ему поверить. Но, если это сделает Тэхёна счастливым, я могу попробовать.***
Чимина очень, очень, о ч е н ь беспокоит последнее сообщение Чонгука. Кук-и: зай, я везу домой нашего сына! Сына?.. Чимин не совсем понимает, как это трактовать, поэтому нервно носится по дому из угла в угол. Не может же это быть в буквальном смысле, верно? Конечно, наверное, ему разрешили бы усыновить настоящего ребёнка, вот только такие вещи нужно обсуждать вместе… Чимин прикусывает губу, думает завалить Чонгука сообщениями с требованием объяснить, что всё это значит, о каком «сыне» он говорит, однако тут же вспоминает, что Чонгук за рулём, и лучше не отвлекать… Блин. Он не находит себе места, то и дело пересматривая последнее сообщение. Когда Чонгук наконец добирается до дома, за собой он вносит в коридор небольшую переноску. Чимин встречает его там же, вопросительно скрестив на груди руки, хотя что-то ему уже подсказывает, каким будет ответ на вопрос «что это?». Никакого живого ребёнка. Из открытой Чонгуком переноски опасливо вылезает щеночек. Маленький ещё такой, с обвисшими ушами, крупными лапами и совсем детским выражением черт внешности. У Чимина пропадает дар речи, стоит ему зацепиться за живность взглядом. Пёс неуверенно ступает по ковру, который, скорее всего, будет необходимо убрать, и принюхивается к незнакомым запахам. Это… Это что? Щенок добермана? Когда они говорили о собаке, Чимину казалось, что речь шла о каком-то мопсе или карликовом пуделе. — Красавец, скажи? — Чонгука так и прёт. — Ему месяц всего, он такой малыш… Бам. Наш Бам-и. — Бам-и?.. — как в прострации, переспрашивает у него Чимин. — Это его имя. Имя нашего сына. Сын. Это. Сын. Щеночек, виляя тонюсеньким хвостом, проделывает свой путь поближе к Чимину и принимается нюхать чиминову голую стопу. — Ты ему понравился, хён! — Чонгук приседает на пол и протягивает к малышу широкие ладони. Тот игриво бежит к хозяину и принимается вылизывать ему пальцы. — Тебе нравится наш хён, да, Бам-и? Тебе нравится наш Мин-и. Ты любишь папу? Ты уже любишь папу! Радости Чонгука нет конца, и только глядя на одно это, Чимин готов полностью растаять. — Хён, ну, не будь букой! Смотри, какой он хороший! Бам лезет Чонгуку в лицо, пробует малюсенькими резцами нос. А как вырастет — так и лицо всё отгрызть сможет. — Где ты нашёл его? — Взял в приюте! — Как тебя вообще туда занесло?! Приглаживая Бама вдоль холки, рассказывает ему Чонгук: — Я ж книгу пишу новую. Мне нужен был материал, так как один из моих персонажей работает в приюте для собак. Спрашивал там, как и что. А как его увидел — влюбился, хён. Наш сыночек… — в глазах Чонгука — звёзды. В глазах Бама — игривость, а в глазах Чимина — теплота. Он, конечно, в шоке, и отойдёт от него не сразу, но… Он опускается рядом и тянется пальцами к щенку. Тот сначала принюхивается к маленькой ладошке, и затем оказывает коже много-много любви, приходясь по ней мокрым и тёплым языком. — Ох, Бам-и, — осторожно забрав на руки пса, выдыхает Чимин. — Что ж нам теперь делать с тобой?.. — Обожать, любить, заботиться и воспитывать, — Чонгук подсказывает ему шёпотом, хлопая пушистыми ресницами. — На улицу его выводить будешь ты. — Ну, хё-ё-ён… — Что? На меня не смотри. Я кормлю и мою лапки.