Роялистка

Эти страдания не закончатся, пока здесь правят люди.       В тот день, 18 октября, погода улучшилась, небо прояснилось. Две звезды заглядывали в уже такую привычную полутьму кабинета Цифала, и настроение у Элевин было не таким тоскливым, как обычно. Когда вез невесту на урок, граф Эдель вдруг опять завел разговор об их скором венчании и намекнул, что его Величество хотел бы самолично его посетить. Это привело Элевин в очень нервное состояние, но все-таки мы не можем не признать, что она тем не менее повеселела.       И поэтому у нее 4-я симфония вдруг стала лучше получаться, и даже сам Цифал не мог этого не отметить.       – Чуть-чуть только сильнее крещендо, дорогая моя, – сказал он и резко повел плечами вперед, показывая это, – так, как будто вы сами ведете партнера в танце... Раз-два-три, раз-два-три... – Элевин так и сделала. – Умница.       Добившись похвалы своего учителя еще несколько раз, девушка выпрямилась и внимательно посмотрела ему в глаза.       – А теперь, господин Лид, ваша очередь, – он моргнул. – Вы обещали рассказать мне насчет ваших друзей.       Цифал вздрогнул и вынужденно засмеялся, протянул руку и снисходительно погладил девушку по плечу.       – Нечего рассказывать, дорогая моя, мы всего лишь пошутили. Никому не рассказывайте только, – закатил глаза, провел пальцем по горлу и улыбнулся.       – Понимаю, очень весело. А как здоровье Дот?       Лицо Цифала вдруг исказилось, глаза сверкнули.       – Дьявол, – внезапно зло сказал он и поднялся на ноги, – на больное давите. Хотите, чтобы я что-нибудь да сболтнул вам? – его брови раздраженно дернулись вверх. – Ладно, слушайте, хоть это вас и не касается. Все дьявольски отвратно. Кашляет как проклятая, нет-нет, да кровью харкнет, извините. Жар у нее почти не прекращается. Лед у нас кончается. Есть не хочет, а поест – так блюет, опять прошу прощения. Байфел измучена. Лайхель уехал на неопределенный срок.       – О, мне очень жаль. Я могла бы чем-то помочь?       – Нет, играйте и помолчите немного, – резко оборвал девушку Цифал. – Сколько у вас еще времени на эту поганую симфонию?       Элевин вскочила и выбежала в прихожую, распахнула дверь и подставила лицо ледяному ветру. Дыхание осени ощущалось в каждом его вздохе, и на глаза ей навернулись слезы.       Она уже почти седмицу не приходила на занятия к Цифалу, но вместо этого отдала ноты королю. Эдель расхохотался, когда услышал об этом. Он назвал девушку исключительно расчетливой леди, тотчас же утвердил дату свадьбы и в шутку попросил у нее места управляющего на ближайшем фестивале.       – Я попросила бы вас, – сказала она в отчаянном попытке успокоиться. – Господин Лид, я не виновата...       – В чем?       – В том, что Дот болеет.       – Разумеется. И никто не виноват, – Цифал сжал виски руками и упал локтями на крышку рояля. – Только один человек виноват в том, что я ее не вылечу. И вы знаете, кто, – он посмотрел на Элевин красными воспаленными глазами и скривился в улыбке, – хотя зачем утруждать вашу маленькую хорошенькую головку такими мыслями...       Было ясно, что занятие никуда не двигалось. Из четырех страниц было уверенно выучено только две, и за тренировку последней из них ответственен был Цойбер. Об этом, конечно, Цифал мог только догадываться, хотя один намек на такую возможность привел бы его в бешенство.       – Вы наверняка слышала про чуму на западе, Элевин, – Цифал заговорил уже поспокойнее только через полчаса, – не обижайтесь, но я в ужасе. Лайхеля отправили туда, потому что... Потому что ему почти не платить можно, а лечить там людей тоже надо. И... – и в этот момент у него сорвался голос, – и ежели он заразится и умрет, а он все два года за Дот глядит, я уж не знаю, как без него будем...       Элевин мелко задрожала, подумала пару минут, а потом встала, и как-то уж слишком быстро подняла руки. Цифал увидел, как в отблесках свечей сверкнула тысяча отполированных красных граней, а затем обе ее сережки одновременно упали с негромким стуком на крышку рояля.       – Возьмите, они должны сколько-нибудь стоить, – Элевин зажмурилась, закрыла сережки рукой и подвинула к Цифалу. – Найдите другого доктора. И не говорите ничего! – с надрывом воскликнула она, когда тот раскрыл было рот. – Это все, что я могу сделать для вас. А я так хочу вам помочь…       – Элевин, дорогая... – Цифал нервно посмотрел на сережки; его рука дернулась к ним, но резко остановилась. – Я не могу брать у вас ничего... – Элевин сделала шаг ему навстречу. – Я не хотел ничего вам говорить... – еще один шаг. – Король отказался помогать этой деревне, вместо этого шлет туда войска... и докторов безо всяких средств и даже без... – она взяла его за руку, она заметила, какой та была шершавой в сравнении с ладонью Цойбера. У него сорвался голос, и он заговорил быстрее. – А в последний раз мы собирались, вы спрашивали, чтобы обсудить, как помочь моему брату. Его взяли под стражу за... – Элевин встала на цыпочки, прижалась к нему щекой. – Боже мой, да что вы делаете...       – Возьмите мои сережки, господин Лид, – Цифал недоверчиво тронул их пальцем, и она вдруг поцеловала его, – быть может, продать вы их и не сможете, но вдруг кто-то захочет принять их как плату.       Цифал несколько раз повернул голову туда-сюда и все-таки прижал девушку к себе. Элевин была квинтэссенцией всего того, чего ему в тот момент не хватало. Ее молодость и неопытность были заразительными, и ему до смерти хотелось вернуться назад, в то время, когда и он был таким же. Когда Хейль был с ним, и судьба не свела его с Байфел, когда еще не появилась на свет Дот. Ведь, кажется, болезнь настигла ее сразу; может быть, она уже и не помнила, что такое это – дышать и не кашлять...       Да, Цифал тоже поцеловал Элевин, но отстранил ее, когда она расстегнула верхнюю застежку.       – Вы милая и очень добрая девушка, но не могу я поступить так с вами. Вы же обручены, – сказал он и защелкнул замок на двери.       – Вы мне очень нравитесь. И Эдель не узнает ничего.       – Узнает, когда поженитесь, поверьте мне, дорогая.       – Да не узнает уже, поверьте, господин Лид, – хихикнула она.       Цифал слегка покраснел, увидел, как по небу скользит падающая звезда и засмеялся:       – В конце концов, да у меня же семья. И я люблю Байфел.       – Я знаю, и что ж, если мне нравитесь вы? Я же тоже вам нравлюсь, – широко улыбнулась Элевин и стащила платье с плеч. – Ну а люблю я… его Величество. Любовь такая странная штука.       – Да хватит врать, Элевин.       Кто-то забарабанил, задергал ручку двери, и Цифал решительнее оттолкнул от себя девушку, сам натянул платье ей на плечи и подбежал к двери.       Неожиданно для такой силы стука за дверью обнаружилась только маленькая рыжеволосая девочка.       – Дот, что случилось? – Цифал поднял Дот на руки, одним глазом нервно проверил, что Элевин одета, как полагается. – Или мама меня зовет?       – Лольф, – по слогам проговорила девочка и уставилась на Элевин.       – Что Лольф, солнышко?       – Там.       Цифал поцеловал дочку, поставил ее на пол, и она убежала, но дверь за ней захлопнуться не успела – с другой стороны ее придержал странно улыбавшийся Лольф. Цифал закатил глаза.       – Добрый вечер, миледи, здравствуй, Цифал, – когда Дот убежала, топая маленькими ножками, Лольф аккуратно прикрыл за собой дверь и расплылся как будто понимающей улыбкой. – Личный урок для новой фаворитки его Величества?       – Запираюсь, когда работаю, – внешне не смутившись, объяснил Цифал. – Но не стоит вешать ярлыков, друг. С чем пришел на этот раз, почему один?       – Я поражаюсь твоим связям с королевским двором, друг, – как будто эхом отозвался Лольф, но на вопрос не ответил. – Одна отседова, вторая оттудова – казалось бы, делов-то, поладить с Цойбером, участвовать во всей его шараге, и, кажись, и кто получше твоего коновала нашелся бы... Ан нет, туда же, куда эта сладкая парочка.       Элевин слушала и понимала едва ли одно слово из трех, но ей стало отчего-то очень неприятно. В этом доме, в круге общения Цифала не слишком-то уважительно отзывались о короле, и уже сама причастность к этим кругам была ей оскорбительна, особенно сейчас.       – Подружился бы с самим дьяволом, да не с этим, – одними губами произнес Цифал и тотчас же пожалел об этом, когда поймал обиженный взгляд девушки. – Понятно, его Величеству я не соперник и не товарищ. Иди теперь и дай мне работать... Друг...       – Посижу в уголке, приобщусь к искусству, – заявил Лольф и сразу же сел прямо под рояль. – Надо же давать холопам шанс, верно?       – Я работаю, а ты мешаешь.       – А я не уйду, пока не посмотрю на эту работу, – сказал Лольф и прижал руку Элевин к губам, – ничего личного, миледи, я восхищен вашей красотой и вашей силой воли. А еще вашей дружбой с великим талантом, и хотел бы – наглец! – хотя бы окольно быть замешанным.       – Его Величеству было бы приятно, – проговорила девушка и беспомощно взглянула на своего учителя.       Цифал опустил голову и тяжело вздохнул, как будто услышал в речи Лольфа нечто большее, чем откровенную лесть в сторону короля и его фаворитки.       Элевин вдруг перешла к басам, а все потому, что их кажущаяся устойчивость добавляла ей уверенности в себе. И ни досадные мысли, ни отголоски весьма логичного в сложившейся ситуации стыда не морочили ей голову, но насмешливое лицо сидящего у нее в ногах.       Цифал одобрительно улыбался, потому что получалось у девушки действительно лучше прежнего. Нам, наверное, следует признать, что некоторый врожденный учительский талант у короля наличествовал.       – Зачем пришел... друг? – спросил наконец Цифал, заканчивая еще один обход вокруг рояля. Он почти бежал, стараясь не останавливать своего взгляда на Элевин, хотя, как мы признаем, давалось ему это тяжко.       Лольф пробежал глазами по двери и задрал рубашку так, что на его спине тотчас же заалели свежие шрамы.       – Таки вот, – вздохнул он, – может, пожаловаться пришел, а может, и помянуть нашу сладкую парочку добрым словцом. Скажу им, поди еще чего придумают.       – Господи Боже, – Элевин едва не уронила крышку прямо себе на пальцы. – Как же это?..       В голову ей закралась противная мысль о том, кого Лольф называл уже во второй раз сладкой парочкой, и ответ этот ей была весьма не по душе.       – У Байфел должны быть масла какие-то, – быстро сообразил Цифал и захлопнул дверь. – Не знаю уж, для чего они ей, но видать целебные, – пробормотал он, обернувшись. – Прошу прощения, Элевин.       – Извиняется, вежливый какой, – прокомментировал Лольф, когда они остались одни, и Элевин заиграла вдруг слишком быстро, промахиваясь между нот, – учить меня решили, миледи. Стыжусь, что ваши прекрасные глазки мучаю.       Цифал все не спешил назад, а Лольфа напрягало присутствие Элевин. Он как-то нехотя оделся, но заговорил только тогда, когда девушка опять заиграла.       – Вы часто бываете с его Величеством? – она удивленно раскрыла глаза и ничего не ответила. – Что он за человек, Элевин? Что он в жизни, что в разговоре?       – Мне неприятно, когда так спрашивают, Лольф, – тихо произнесла девушка и перелистала страницы, начала пытаться разбирать с листа ноты. Ей хотелось сравняться со своим новым учителем.       Надо сказать, в свое время Цойбер увидел эти ноты в первый раз, да и слышать-то мелодию не слышал никогда, но взглянул на значки и начал активно что-то девушке показывать, хотя это показалось ей и вовсе незнакомым; по крайней мере, в исполнении Цифала она того в жизни не слышала. Правда, она ничего не заметила кроме очевидного дарования его Величества. Надо же, с листа играет!       – В смысле, сказать вам о нем нечего? – хмыкнул Лольф и обернулся к двери, проверил, не появился ли Цифал. – А вот это зря вы, зря...       – Я хочу сказать, что распространять сплетни низко и мерзко, – едва слышно сказала Элевин и села на единственный в комнате стул перед роялем, с трудом улыбнулась и подняла глаза на собеседника. – Я хочу услышать ваш рассказ, ежели не возражаете. Кто вас отшлепал, господин...?       Лольф скрестил ноги и тяжело плюхнулся на пол. Он не заметил того, что не укрылось от придирчивого взгляда Элевин: тонкого слоя пыли на полу.       – Охранник одного бароненка, что в школе у меня подвизается, – скривился Лольф, размышляя, насколько этой девочке можно было доверять, – не обессудьте, имен от греха подальше не буду вам говорить.       – А скажите, и я попрошу, чтобы его прогнали, – искренне пообещала Элевин, с отвращением вспоминая разодранную голую спину, – это ужасно, и король не потерпит, чтобы в его Тонде распускала руки челядь.       – В его Тонде, – чересчур развеселился Лольф, – а вы, так погляжу, в близких состоите-таки отношениях с его Величеством?       Элевин вспыхнула, но не закричала, сдержалась.       – Говорите, что произошло и придержите язык, ради Бога, – но своего языка Лольф распускать и не собирался, особенно в свете последних событий. Он прислушался, не возвращается ли Цифал.       – Наставники у нас имеют честь на дом некоторую работу обучающимся задавать, – церемонно начал он, – и ежели не выполненной оная остается, шибко гневаются, и я собственными руками долженствую гнев этот до молодых людей доносить. И после того, как неоднократно я это делал в отношении его молодого сиятельства, видимо, приказ его старшее сиятельство изволил отдать, меня теми же плетьми в наставление высечь.       – Это так несправедливо, Лольф, – воскликнула Элевин и сморщилась, – ну конечно, поговорю с Цойбером, и вам... Вас... Ну, может, денег он вам заплатит. Или побьет их всех стража.       – С его Величеством, значит, поговорите, – не удержался от колкости Лольф, который заметил фамильярность девушки, но виновато улыбнулся, – сделайте одолжение, милая, да кабы толк от этого вышел...       – А толку и не будет пока у нас зад Цойбера на троне, – Цифал вошел в кабинет быстро и грохнул прямо на рояль ящик с мазями, – да даже Сигер был получше, хоть над ученьем трясся. А этот только над органом своим, и шлюшкой своею.       – Господин Лид! – оскорбленно вскрикнула Элевин и отскочила на другой конец рояля. – Ведь даже в Объединенной Зондрии признают, что Тонда под руководством короля Цойбера I стала землей творцов! – Цифал не удержался, закатил глаза, но рта не раскрыл. – И мы скоро возьмем в свои руки все производство клавишных инструментов! Кто не знает, как играть, как же будет делать правильно?       – О-о, чувствую, мы бы нашли с королем общий язык, – он подошел к роялю и начал вдохновенно импровизировать. Мелодия взлетела ввысь, а затем рухнула, кувыркаясь, и снова выправилась. – Я бы многому его научил. Я бы показал ему такое диминуэндо, что он бы стал пианиссимо и вымелся бы из Тонды стаккато, – его пальцы запрыгали по клавиатуре, – вы знаете, дорогая моя, в чем и моя, и ваша, и наша общая трагедия? У нас король. Мы не знакомы с понятием выбора, мы мучаемся и привыкаем.       – Я не понимаю, что вы говорите, господин Лид, – едва слышно проговорила Элевин и отвела глаза, погрустнела. Ей показалось, что Цифал нанес ей смертельное оскорбление, что он сделал это нарочно, чтобы наказать ее за минуту собственной слабости. – Ежели Лольфа избил какой-то смерд, так это его Величество что ли приказал? Я не знаю, как мне с вами теперь общаться...       – Зачем зовете его Величеством? Он всего лишь король! – воскликнул вдруг Цифал. – Вы производите впечатление разумного человека, а выходит, так же задурили вам голову еще с рождения!       – Девушка не виновата, Цифал!       – Да, виноват тот, кто первый назвал так парня, который додумался напялить перстень с веткой, а потом научил тому же свое отродье!       Слезы брызнули у Элевин из глаз, она ринулась прочь из комнаты, но ее опять остановил Цифал, но не из сочувствия, а потому что отчаянно метался.       Между злостью на сложившийся порядок вещей и необходимостью вести себя прилично с человеком, которые платит тебе деньги. Между действительностью неизлечимости болезни дочери и миражом возможности поменять если не судьбу, так хоть чужое мнение. Между реальностью и надеждой. Между договоренностью с Лольфом и его командой и желанием сделать хотя бы что-то самому. Сделать не так, как хотели они.       И он видел, как наблюдает за его действиями Лольф.       – Элевин, гадко видеть, как он влечет вас на место Мадвы, – негромко заговорил он наконец, не вполне понимая, преследует ли он общую или личную цель. – Что Цойбер, еще один фестиваль организует на наши налоги? Чтоб вас покорить?       Элевин отвернулась и глядела в стенку. Она видела, как с тройного подсвечника на окне свисает паутинка, а на ней дрыгает ногами черный паук.       – Элевин, король должен заботиться о государстве, о торговле с соседями, о безопасности, о докторах и учителях, о гражданах своих, наконец, а не только о своем вдохновении!       – Он думает о торговле, – едва слышно возразила девушка, в конце концов понимая, к чему Цифал ведет. Но он даже не стал отвечать на ее реплику.       – Элевин, противно видеть, как он подчиняет вас себе, – он наконец решился применить последний довод. Элевин заглянула ему в глаза, и Лольф это отметил. – Вы скоро венчаетесь, я-то, наивняк, думал, это должно бы вас оберегать и удерживать от его посягательств. Но я знаю, что Мадва в изгнании, а Цойберу, видимо, нужен кто-то еще.       – Это подло, господин Лид.       – Элевин, меня бесит, что вы каждый день проводите в обществе этого паршивого короля, не знаю, что он за человек! Как можно не понимать, что он с нашей Тондой творит?! И вы считаете еще себя разумным человеком! И защищаете его!       – Целуйтесь уже, прах вас возьми, – крякнул Лольф и опустил свой тяжелый кулак на крышку рояля. Судя по всему, ему такая перспектива чем-то очень не нравилась.       – Я ничего не имел в виду, Элевин, – посерьезнел Цифал, слегка оттолкнул ее и отвернулся; опустил глаза, обратился к Лольфу. – Давай теперь по сути. Может, что ребята передать просили?       Лольф несколько раз вздохнул, хихикнул и открыл окно.       – Ма́вро свел знакомство с нашей знаменитой изгнанницей, – непонятно сказал он и показал желтоватые зубы, – но уж не знаю, как говорить теперь об этом при твоей гостье...       – Его Величество не узнает, – моментально смекнула Элевин и крепко задумалась.       А мы лучше передадим новости без прямой речи, а то все карандаши сточим и перья обломаем. Конечно, взаимоотношения наших героев трудновато передавать без их диалогов, но мы думаем, их в основном бесполезные пререкания мало-помалу читателя утомили...       Но не так скоро, дорогой читатель, не настраивайся. Вначале нам хотелось бы рассказать об одной истории, имевшей место быть в Шлез-Шенлауте.       – Право же, Луная, не надо кощунствовать, – заявила Вихимп, когда дамы остановились возле крохотного клавесина, примостившегося возле мраморного фонтана в тронном зале.       Фонтан этот по какой-то причине пересох еще с год назад, но король не спешил его ремонтировать. Он был аккуратно укрыт алым бархатом и увешан бусами чистого золота. Таким образом фонтан нисколько не портил обстановку, хотя выглядел чудаковато. А музыкальных инструментов в тронном зале пряталось семь штук, дабы Цойбер в любой момент имел возможность подкрепить свои слова вдохновляющей нотой. Ну, читатель, а рояль наш король раскрывал куда чаще, чем рот.       Луная подняла крышку клавесина и ко всеобщему удивлению явно вознамерилась что-то сыграть.       – Скорее, я совершаю священный акт, – невозмутимо ответствовала она старшей. – Немного умею и я.       – Насколько немного? – опасливо поинтересовалась Элевин, вспоминая о собственном незначительном опыте. Дамы в один голос разразились смехом, а щеки девушки при этом порозовели. Нисколько не смутившись, Луная заиграла несложный этюд.       – Настолько, что попросила бы вас не рассказывать об этом его Величеству, – усмехнулась она по окончании представления, – хочу только, чтобы вы знали, что вы не так особенны.       – Что вы! – обиделась Элевин, скрестила руки на груди и поджала губы.       – Конечно же, – неожиданно подтвердила Вихимп. – И Мадва была искусной музыкантшей. Его Величество испытывает известную слабость к музыкальной одаренности женщин.       Элевин сильно вздрогнула: к такому она точно была не готова. Эдель вовсе не так позиционировал ее обучение. Не завлечение короля в свои сети, не схватка с придворными дамами, но уют в кругу семьи и развлечение его высокопоставленных гостей…       До становления Элевин одной из придворных дам все ее внимание сосредотачивалось только на короле и его спутнице, а теперь бывшие лишь элементом декора женщины выплывали из сумрака и открывали свои лица: благонравные, воспитанные, недоброжелательные.       – Не нагнетайте обстановку, любезная Вихимп, – скорчив очаровательную гримасу, сказала Шойзань. – Только «Отче наш» и вытягивала.       – Стойте, она столько еще... – тотчас же вмешалась Анели, но почти безуспешно.       – И еще «величаю тебя». Цойбер воображал, что она о нем, – перебила ее Шойзань и хихикнула. – И кабы она поумней была, он бы при таком мнении и оставался.       – Замолчите, – оборвала ее Анели, и перепалка вдруг прекратилась. И только через некоторое время сочла необходимым поддержать ее Вихимп.       – Мадва и в самом деле занятные пьесы могла сыграть, – сказала она с уверенностью старшей, – не только из церковной службы, конечно, и преувеличивать здесь отнюдь не стоит. Бабка ее заботилась об этом, Богом мне клялась. Поверьте мне на слово, я бы иначе эту девочку и на порог Шенлаута не пустила.       Как читатель, вероятно, понимает, Вихимп была лично знакома с уже раз упомянутой бабушкой Мадвы и даже была ей очень близкой подругой. Несмотря на свое низкое происхождение и непрезентабельную работу в качестве торговки на рыночной площади, в молодости старая леди умело попадалась на глаза аристократам и со временем сумела очаровать одного из сыновей герцога настолько, что тот женился на ней и привел ее ко двору.       Ослепленная своим успехом, она планировала в известном смысле оставаться при дворе, даже когда ослабела настолько, что ежедневное бдение в Шлез-Шенлауте стало ей невмоготу. Поэтому еще заранее она стала рекомендовать Вихимп свою внучку, зная о родственных отношениях первой с Сигером IV. И ее усилия тотчас же возымели действие, хотя результатом их на этом свете она не смогла насладиться...       Итак, а теперь коротенько о том, о чем рассказывал Лольф, пока маленькие аккуратные ручки его обрабатывали. Элевин, по сути бывшая добрым человеком, к удивлению как больного, так даже и своего учителя, завладела маслами Байфел и сама предложила свою помощь.       Вышеупомянутый Мавро весьма часто «ходил в народ и по долгу профессии довольно тесно общался со многими людьми. Уголь и зола были необходимы. Земледельцы и металлурги были постоянными клиентами его предприятия. Бог знает, зачем иногда к нему приходили и доктора, и алхимики. Мы заинтриговали тебя, читатель?       Как ты наверняка догадался, именно алхимик, некто Висци́ний послужил посредником в знакомстве бывшей музы его Величества с Мавро.       Тот тотчас же заприметил знакомые черты девушки, которую Висциний назвал своей племянницей. На эмоциях Мавро тотчас же постарался поцеловать у нее руку, чему та несказанно удивилась и назвалась другим именем. Но Мавро не так легко было провести, и он как бы невзначай заговорил о его Величестве и о грядущем фестивале, который уже не для кого не был тайной.       Кроме тебя, читатель, верно? Мы как-то пронеслись в нашем рассказе мимо последних событий во дворце. Но вскоре сполна возместим тебе твое любопытство, обещаем, а пока продолжим о Висцинии.       Висциний заулыбался, когда Мавро вручил ему заказанную и уже давненько оплаченную порцию тщательно прожженного угля, а зачем почему-то заговорил непонятными словами. Например, осведомился, не собирается ли в течение упомянутого фестиваля дух жизни венчаться с отродьем сатаны под жарким вспыльчивым солнцем.       Когда же у Мавро в прямом смысле отвисла челюсть, поманил пальцем скромно прислушивавшуюся Мадву, и девушка подошла, пребывая в каком-то весьма трудно объяснимом настроении.       А насчет того, что было дальше, мы опять-таки промолчим, а вместо этого займемся рассказом о том, каким учителем был Цойбер...