Роялистка

Пока я еще могу, буду за тебя держаться, ведь тогда будет совершенно наплевать, что может произойти.       Одним только вопросом задавалась Элевин во время посещения Мадвы и ее мужа. Сейчас напомним, которым. Мы оставили их, когда девушка готовилась расплакаться, а супруги весело убирали то, что осталось от уничтожения крестика их посетительницы. Тем временем в лабораторию пригласили и Лольфа, и тот с видимым интересом наблюдал за происходящим.       – Покажи девушке, как ангелы слетаются прогонять свинцового демона, – попросила наконец добрая Мадва и погладила девушку по плечу. Ей было очень неловко видеть расстроенное лицо своей гостьи. – Милая, это была всего лишь шутка...       – Непременно, – довольно заулыбался Висциний, моментально понимая замысловатую формулировку жены, – как известно, эти финтифлюшки портить шибко грешно. Сейчас придет архангел Готен мстить. Приготовила мою сатанинскую воду?       – Милый, – только и сказала Мадва, предупредительно поднимая руку. Алхимик тотчас же сделал серьезное выражение лица и практически с детским послушанием занялся вновь своим делом. Он переворошил несколько сундуков, вытаскивая изрядно пыльные коробки одну за другой, и теперь уже сама Элевин завороженно наблюдала за его действиями. Несмотря на то, что отныне вся алхимия представлялась ей сплошным шарлатанством, ей все же было интересно, какой фокус проделает Висциний на этот раз.       Склянка с жидкостью, в которой исчез свинцовый крест, вновь появилась на столе; Висциний отошел от деревянного стола подальше, сел на пол, а комнату наполнил стук и скрежет огнива; Мадва же незаметно для девушки приготовила горку сухих опилок. Стоило только искре попасть на трут, хозяйка уже ловко опустила опилки к мужу. Тот в свою очередь не терял зря времени: вскоре на полу заполыхал костерок.       Висциний делал примерно следующее: вначале возил ложкой в склянке с адской жидкостью, хорошенько отряхивал ее и снова бултыхал ею. Достаточно намочив ее и наконец удовлетворившись этим, он сунул ее в огонь и издал вздох.       – О Боже! Я вижу свет! Свет! Господи, мнится мне, уверовал я!       Лольф одобрительно крякнул и присмотрелся. Его будто ничего уже не удивляло.       Мадва нахмурилась, а совершенно ничего не понимавшая Элевин в страхе обернулась. Вслед за движением ложки огонь окрашивался в ослепительно белый цвет, переливался, потухал, а затем Висциний повторял свое действие.       Элевин широко раскрыла глаза и, присев на корточки, протянула руки к костру. Осознав, что это было очередной шуткой, она совсем успокоилась и просто любовалась тем, как рыжее пламя выцветает и возвращается опять к первоначальному состоянию.       – А я так смогу? – робко поинтересовалась девушка, и Мадва засмеялась и искренне обняла ее.       – Разве что вы изрядно прогневали Бога в последние деньки, – строго предупредил алхимик, но все-таки вручил ей заветную ложку.       И Элевин разволновалась, вздрогнула, а потом попробовала и поняла, что это действительно было так. Должно быть, что-то она натворила, но что именно, в голову ей пока не приходило. Она почувствовала на себе взгляд Лольфа, который как будто знал, что...       – Хорошо, это все очень забавно, – наконец сказала Элевин и поднялась на ноги. – Но зачем вы сидите в деревне? Не умеете золота делать, так все равно идите к Цойберу на службу, я попрошу его сама, развлекать будете с нами вместе. Знаете, ему иногда так скучно бывает, особенно когда слушателей маловато. И вам он тоже сыграет.       Мадва хранила молчание, хотя ее брови едва заметно приподнялись. Алхимик и сам встал с пола и вдруг яростно ударил кулаком по столу.       – Я, кстати, покажу сейчас, к чему я все это делаю, – объявил он и отобрал несколько склянок. Долго он толок их содержимое ступкой, мешал все вместе высохшей уже ложкой, а потом скомандовал:       – Дудку несите! И камушков помельче, в какой-то корзинке они под кроватью. И тогда обвенчается дух жизни с отродьем Сатаны под жарким вспыльчивым солнцем, – Висциний скорчил жуткую гримасу и приблизил лицо к Элевин; она вскрикнула. – Сладкая парочка подготовит для того сразу множество храмов прямо на Рождественском фестивале. Но, кажется, все роялист сделает, правда, Элевин?       Мадва покачала головой, но приказ, улыбаясь, выполнила, очевидно, как и прежде прекрасно понимая задумку мужа. Лольф приволок за ней корзинку с камнями. Элевин сжала голову руками – она не понимала ничего.       – Чем он занимается днем, пока люди работают? – спросил Висциний, колдуя над своими порошками. – Да неужели все время играет? Быть не может у человека столько энергии, ради Бога, Элевин.       – Таланта у короля немерено, – отчего-то смущенно улыбнулась девушка, но тотчас же уверенно выпрямилась. – Но он часто читает книги о торговле, он разбирает государственные дела с Сурдоем и Зелбером, и потом... Он принимает заграничных гостей. Он общается со своим двором. И надо же еще человеку когда-то отдохнуть, помилуйте...       Алхимик тем временем с многозначительным вздохом отложил дудку и ухмыльнулся.       – Отоспится в гробу, – заявил Лольф. – Уж я лично позабочусь о его спокойствии, на могиле стеречь буду.       – Не то воскреснет, не ровен час, – поддержал Висциний и покачал головой.       – Отойдите, – Мадва сама оттащила Элевин в сторону, и как раз вовремя, чтобы последствия того, что делал Висциний, не коснулись ее. Он приспособил дудку лежать на столе, немного приподняв ее отверстие, и, как только искра появилась, из него выпорхнуло облачко черного дыма, а затем по стенке один за другим забарабанили пресловутые камушки.       – Ей-Богу жуть, – вырвалось у Элевин; она ринулась к столу и начала смахивать дым. Сердце ее бешено колотилось. – Так ведь до обморока довести можно...       – А вы разве еще не там, девушка? – услужливо поинтересовался алхимик, и Мадва весело рассмеялась. Элевин поймала себя на мысли, что до этого дня никогда не видела, как она смеется.       – Вот такое оружие у Объединенной Зондрии, – немного погодя добавил Висциний. – Шумно, страшно. Дыму хватает...       – О Господи, – вырвалось у Элевин, – в который раз говорю вам, вы должны служить королю. Несколько лет назад зондрийцы вышли всего раз против нас и сразу же нас уничтожили... Да, Цойбер не рассчитал тогда. – А все это время вы у себя в избе забавляетесь?!       – Ну, – странно улыбнулся алхимик, – его Величеству гонору не занимать. Ему нужно было какое-то подобие войны, чтобы хоть как-то объяснить народу, что он не просто так место в Шенлауте занимает. Правда, к счастью, вовремя смекнул, что пороху ему не хватит... Что такое порох? Смесь моя так зовется – порох. Ну, вот сладкая парочка устроит Рождество пороха. Или Цифала хватит, а? – Мадва отчего-то безудержно расхохоталась.       Элевин задумалась, в какой цвет еще может Висциний окрасить огонь.       – Идите и служите, чтобы гороху хватало, – Элевин даже топнула ножкой и воззрилась на Мадву. – И вы тоже знаете, как Цойбер из-за этого переживает! Это наш долг – помогать королю хорошо выглядеть в глазах соседей! А вы... Только потешаться...       Мадва не ответила ничего, только прикусила губу и моргнула.       – Цойбер хорошо будет выглядеть, когда я сделаю дудку раз в пятьдесят потолще и посажу его во-от сюда, – глаза алхимика сузились, когда он ткнул в узкое отверстие своей трубки. Мадва отвернула голову и ничего не сказала, а Лольф захлопал в ладоши. – Уж обвенчаю я его.       – Да что вам его Величество сделал, мастер Имих! И вы тоже туда, Лольф! – оскорбленно воскликнула Элевин и села как упала на табуретку. – И нельзя так говорить про помазанника... Божьего...       – Про кого?! – Висциний криво ухмыльнулся, сплюнул, даже раскрыл для этого дверь на улицу. И Элевин покраснела.       – Точно сторожить надо, – задумчиво произнес Лольф. – Девушка милая, кто же вам так голову задурил?       Элевин промолчала, а Висциний вытянул из-под стола большую, почти во весь стол грифельную доску и расположился за ней. Блюститель школьного порядка тотчас же оттеснил хозяина и начал рисовать на доске куском известняка.       – Читать-то умеете, ваше что-то? – поинтересовался он, выводя «король умер, да здравствует народ». – А, впрочем, я и зачитать могу, – Лольф тотчас же вытер тряпкой странную надпись, а алхимик с улыбкой посмотрел на жену. Мадва хотела было что-то сказать, да передумала.       – Мастер Имих, я ничего не понимаю, – Элевин стало по-настоящему страшно, когда она вспомнила, какими словами Лольф предложил ей ехать в гости.       Следующие слова, появившиеся на доске, гласили «Рояль-рояль».       – Да будьте вы прокляты, – девушка внезапно рассвирепела и едва не расплакалась. И разочарование при дворе, и измена графа, и ее странные чувства к учителю – рояль был для нее начало и конец всему. И они знали это, и они смеялись над этим. Рояль – рояль! – Сгорите в аду вместе с вашими намеками, – всхлипнула она. – Я не для короля играла! Эдель хотел жениться на музыкальной девушке! Я должна была бы играть для наших детей! Я не виновата, что Цойбер вас бросил из-за меня, – она покраснела и вдруг накинулась на Мадву, – вы мне всегда нравились. Но он король, я не могу ему приказывать!       – И как, кто-нибудь женился все-таки? – невинным голосом поинтересовался Висциний, и Лольф расхохотался.       – Она же не знает, – едва слышно проговорила Мадва, оставляя девушку в еще больших раздумьях. А Лольф подумал пару секунд, а потом расплылся в достаточно злой улыбке.       Нам показалось, читатель держит нас далеко не за серьезных людей, и это неудивительно. Мы мечемся из стороны в сторону, то одно, то другое описываем, а порядку в нашем изложении нет. Да, но все-таки вернемся к деревням тондейским, а заодно к уже упомянутым много выше братьям Лидам.       Цифал Лид был незнатного происхождения горожанин, однако ему повезло с расположением дома его родителей. Неподалеку находилась весьма уважаемая школа, которую маленький Цифал и посещал. По правде говоря, встретил он своего первого наставника вообще в другом месте, но также поблизости от своего дома.       Великий король-музыкант в то время едва говорить научился, кстати сказать. С тех-то самых пор и началась музыкальная карьера Цифала Лида, хотя, по правде говоря, особых денег она ему не приносила, ни в государственных заведениях, ни с учениками. И он готов был с этим смириться, пока у него неожиданно после многих неудач не появилась дочка. Дочка, которую непрестанно душил кашель.       Младший брат его, Хейль Лид, обосновавшийся в ближайшем селе, унаследовал от каких-то полузабытых предков немаленький талант к торговым делам, и по доброте душевной около двух лет назад взял брата к себе в дело.       Ну, скажем так, не совсем из одних добрых побуждений. Скорее, из благодарности: без старшего брата Хейль Лид попросту не смог бы начать свое дело, а вот в чем загвоздка. В последний раз он стал заправлять изготовлением уже упомянутых Цойберских роялей, то есть доставкой всех составных частей их в одно место, а затем, собственно, сборкой их. «Рояль-рояль» – такое имя получила его организация.       Жена Цифала, известная нам уже Байфел, попросила о помощи свою влиятельную сестру.       Сам Цифал был приглашен в качестве специалиста, и потому какая-то доля доходов Рояль-рояля отходила ему. Не сказать, чтобы братья на этом деле жировали – о материальном положении Цифала мы знаем не понаслышке, – но все ж таки их существование немного скрашивалось.       Уже практически одномоментно с описываемой нами историей произошло следующее. Ты думаешь, читатель, денежные трудности семьи Лидов, которые мы мельком упомянули, ограничились отсутствием одной Элевин? Так нет же, созданный самим Хейлем Рояль-рояль рассчитал его и его брата в том числе... Но за что?       Обсуждая это происшествие позже в кругу друзей, Лольф утверждал, что за ним стоит сам его Величество Цойбер. И ничего странного в том не было. Мы толковали о преступности в деревнях, помнишь, читатель? И о том, как король решил оную искоренить. Начал он с деревенского предприятия, бывшего в том числе и его собственным, с Рояль-рояля...       Нанятые королем математики и счетоводы внезапно обнаружили многократные недостачи в отчетах о купле и продаже. Так как все концы вели к братьям-Лидам, один из которых к тому же в музыке был очень умелым, результат не заставил себя ждать.       Хейль Лид взял всю вину на себя, хотя Цифал и пытался протестовать. Тот же был достаточно подкован в таких делах и сумел повернуть дело таким образом, словно брат его был и вовсе не замешан. Анели голоса не подавала.       – Я знаю, что Гéтти может обратиться к тебе за помощью, ежели не дай Бог что, – шепнул Хейль на ухо брату, когда тот провожал его в последний раз, – а до твоей Дот никому дела нет, и я сам не возьмусь за нее.       Кроме пресловутой Гетти у Хейля было еще трое сыновей, ни один из которых пока в силу малых лет своих работать не мог. Надежды на помощь кроме как от деверя не было и в помине. Помимо колки дров Цифалу пришлось унизиться до того, чтобы искать самому себе учеников. Дважды него даже это получилось, хотя цену изрядно и снизить пришлось, но по меньшей мере часть ненужного свободного времени такое дело занимало.       Цифал трясся, когда пытался прогнать от себя мысли о том, что будет ждать Хейля за эти три года каторги. Нет, конечно, тондейская каторга не была такой уж суровой: по крайней мере, большая часть заключенных выходили на волю живыми. Но медные рудники, где работали каторжники, считались изрядно нездоровым местом. И живыми они оставались после этого недолго.       – Теперь твоя очередь, чародей, – засмеялся наконец Лольф и стер свои каракули.       Висциний подумал, что надо бы выглядеть внушительнее. Потом поправил бороду, провел рукой по волосам, подбоченился. Тогда Лольф натужно расхохотался и демонстративно растрепал волосы и штаны набок сдвинул.       – Всем вам не терпится, – прокомментировал он, с легким презрением глядя на алхимика, а затем повернулся к девушке. – Милая графиня, ясное солнышко, я уж сам в таком случае начну. Пока под вашими чарами тоже не сбрендил. Мы собираемся принять участие в фестивале под Рождество. Вы будете рады нам?       – Вы не приглашены, – смущенно выдавила Элевин и тотчас же расстроилась из-за этого и сразу же начала размышлять, как это можно было бы устроить. – Я попрошу Цойбера, ежели вам так хочется. Но никакого участия, конечно. Только король, я и Шашлер делаем представление для гостей... ну и всего народа, кто прийти захочет. Вряд ли все что-то увидят, конечно. Все же не поместятся...       – Посмотрим, – согласилась Мадва и странно улыбнулась, чем привела девушку в еще большее замешательство. Разом вспомнила она и свой разговор с Анели, и оторопела, и загрустила.       – И вы, Мадва... Как же вы снова в Шенлаут?..       – Посмотрим, милая, – опять непонятно ответила она. – Человек предполагает, а Бог располагает. Но сама я держалась бы от них подальше.       – Короче, дамы, – устало перебил женскую перепалку Лольф. – Элевин, я сюда вас не только из человеколюбия пригласил. Вы делаете так, чтобы Цифал играл в фестивале, и дальше он знает. Солнышко наше, без вашего содействия ваще ничего может не выгореть. В буквальном смысле, смекаете?       – Смекаю, – осторожно ответила девушка, впрочем, не слишком понимая, о чем тот ведет речь. – Я должна сделать так, чтобы в сценке нас было четверо: король, Шашлер, я, так еще и Цифал. Но он же сценария знать совсем не будет!       – Цифал Лид вдохновенно импровизирует, – преданно отрекомендовал друга Лольф. – Знает тысячу и одну сонату, миллиард и парочку этюдов. Не только подстроится под Величество, но и...       – Цойбер написал пьесу о битве шакала и его дамы у алтаря хайсетского храма, – оскорбленно воскликнула Элевин. – Я изображаю даму, Цойбер поет за шакала, Шашлер сам шакал. Может быть, Цифал будет храмом?       – Чего? – Лольф от хохота упал на колени и начал бить кулаками по полу. – Да, Цифалу подстроиться будет трудно, ежели вы с дворецким вдвоем сядете на него, как по сценарию, – Мадва уронила голову Висцинию на плечо, и они оба громко засмеялись. У Мадвы даже выступили слезы.       – Храм тоже может сказать пару слов в пьесе, о-лице-творение. Я попрошу Цойбера сочинить для него, – покраснела Элевин. – И знаете ли, поднимать поэта на смех – та еще гадость с вашей стороны!       Мадва сделала неопределенный жест, и Висциний притянул ее к себе за талию, словно бы защищая.       – Я говорю, что Цифал собирается взять на себя все партии для рояля, – вздохнул Лольф. – Нашего подарка Величеству, между прочим!       – Да Цойбер в жизни не позволит занять его место за клавишами, – непререкаемым тоном заявила Элевин, как будто забывая о своем обещании. – Цифал может подыграть оркестру. И не надо смеяться!       Висциний начал чертить схематично рояль, помечал что-то стрелочками, что-то подписывал, но буквы расплывались в глазах у девушки, и понять она ничего не могла. Однако же странное, муторное ощущение появилось у нее; ей стало невероятно страшно от этого чертежа, при взгляде на четкие рябины на лице алхимика становилось дурно, но больше всего пугала ее Мадва.       Просто одетая и причесанная, спокойная, улыбающаяся, нежно держащая под руку своего деревенского ученого мужа, она имела теперь, казалось бы, больше власти, чем в свою бытность избранницей гениального монарха, «первой содержанкой королевства». Она могла бы повести сейчас пальцем, и небеса обрушились бы на голову ее обидчика по одному мимолетному желанию страшного всемогущего Висциния.       – Вы могли бы украсть ноты, Элевин, – недолго думая, предложил алхимик. Щелкнул пальцами, чмокнул губами. И подмигнул девушке.       – Красть у короля!       – Не более, чем для подарка ему же, – улыбнулся тот. – Я же найду вам еще причину. Цифала любите? Хотите дать ему возможность прославиться, как музыканту? Учеников наберет себе, денег заработает...       – Дочке кого-то получше коновала найдет, – поддержал Лольф.       Элевин заколебалась, на пару минут задумалась, но больше ее занял вопрос, что подразумевал Висциний под тем, что она любит Цифала.       – Да и в конце концов, что вас так тревожит в том, чтобы красть у короля? – вдруг нашелся алхимик. – Назовем же это иначе... Усиление вдохновения для Цифала Лида.       – Матерь Божья! – вскричала девушка, моментально понимая, что Висциний имеет в виду. – У кого он что крадет?! У Цойбера много денег!       – Откуда он берет свои эти деньги?! – крикнул в ответ Лольф и демонстративно вывернул пустые карманы. Элевин глупо уставилась на грязноватую ткань и не нашлась, что сказать. Она ровным счетом ничего не поняла. Да и вы не поняли бы, не продолжи Лольф говорить. – Соврал вам, черт попутал для красного словца. Ни одного школьника я в своей жизни пальцем не тронул, Элевин. Не к лицу мне это.       И паузу сделал, чтобы позволить девушке подумать над этим; длинную паузу.       – Вы в школе учитель, – нерешительно сказала она наконец и отчего-то вконец расстроилась. – Вы н... небогатый. Но причем здесь король?!       Ей захотелось поступить примерно так же, как она делала последние лет пять: чуть что не по ее, хлопнет дверью и убегает. Через пару минут притаскивается Эдель с виноватым выражением лица... Надо сказать, в случае с Лебой эта тактика не сработала. Как и сейчас вряд ли подействовала бы; и идти пешком до самого Шлез-Шенлаута ей не улыбалось.       И Лольф молчал.       – И за что же вас тогда выпороли?..       – А это, графиня, страшная тайна, – отмахнулся он. – Знать можно только избранным, посвященным. Ваше посвящение будет состоять в том, что вы притащите стопку пергаментов моему другу, и баста.       Элевин вдруг осознала, как ее раздражало то, что Лольф величал ее графиней. Неужто этот титул ждет эту плебейку Лебу?! Хотя, впрочем, если ее саму будут называть Величеством, она постарается забыть измену графа.       – Отвяжись от девушки, Лольф, – вдруг защитницей Элевин выступила никто иная, но Мадва. – Нот нет. Вообще нет. Она ничего не сможет принести, хоть заплати ты ей. Цойбер никогда не играет по нотам. Оркестранты пишут их для себя по его музыке.       – Он гений, ему не нужны черные значки на белом фоне, – напыщенно и преданно заговорила Элевин. – Звуки горят в его голове, и он, как путник по звездам, находит по ним путь...       Да, читатель, как ты наверняка угадал, это была поэтическая метафора, цитата. На этот раз у Цойбера действительно вышло красиво.       – Он просто нот не знает, – отрезала Мадва, заставив Лольфа прямо-таки покатиться от смеха. Висциний же сдержанно растянул губы. Мадва ласково улыбнулась Элевин. – Скоро и вы начнете записывать за ним, коли Цифал Лид и вправду преподает вам музыкальную грамоту.       Тогда к хохоту присоединился и сам хозяин, и у Элевин на глаза навернулись слезы. Кое-как, с ошибками и мягкими порицаниями короля по исполнении наемным пианистом написанного куска, а делала она это уже именно для грядущего Рождественского фестиваля. Но девушка и на Страшном суде не призналась бы, что служит королю не любовницей, но зачастую не более, чем писчей.       – Господа, я не могу больше так, – взмолилась девушка и обхватила голову руками. Ей казалось, что и Лольф, и тем более Висциний держат ее за дуру и откровенно насмехаются над ней. – То рояль рисуете мне, как будто я человеческих слов не понимаю, то ноты вам нести я должна, то его Величество вас обворовывает. Где-то вы врете! Ежели он плохой такой, зачем ему рождественский подарок дарите? Зачем мне об этом говорите! Помочь зачем просите! – Элевин зажмурилась и вдруг схватила Мадву за руку. – Объясните!       Девушка пригляделась повнимательнее к чертежу на грифельной доске и увидела подписи. И это были непонятные ей обозначения, символы. Как колдовские письмена. И ей стало страшно!       Мадва нерешительно взглянула в глаза мужу, и тот едва заметно помотал головой.       – Лольф, отвезите меня домой! – потребовала Элевин. – В усадьбу Сребрегранных!.. Пожалуйста.       И вода бурлила в котелке, и блики тухнущего костерка играли в стенках склянок. А девушка все пыталась определить, стоит ли ей участвовать в этой затее; обрадуется ли Цойбер, свяжись она в этом деле с простолюдинами? Или не стоило ей мешать свое прошлое со своим настоящим?       Читатель, героиня-то наша, как и Мадва, была по происхождению простой крестьянкой. А в Тонде в сильном недостатке жили земледельцы, как и отношение к ним было далеко не почтительным. И Элевин не хотелось возвращаться ко времени до ее романа с графом, до того, как он взял ее к себе в дом; а теперь и к тому, что было до событий в Шлез-Шенлауте.       – Заглядывайте к нам еще, Элевин, – с улыбкой предложил Висциний. – Мы с Мадвой работаем каждодневно, вам будем рады. А по субботам подходят и другие.       – Мальчишки прямо издалека едут, – добавила хозяйка. – Геген три десятка верст отмерит. Родак даже с завода горного приезжает.       – Лольф с Цифалом из города подтягиваются, а через две седмицы обещала зайти и Ша́ффель. Очень важная особа в наших кругах. Приходите и вы!       – А зачем?! – хотела было выкрикнуть Элевин, но потом вспомнила, что алхимик назвал среди имен и ее учителя; бывшего, конечно. И снова спрятала голову в ладонях.       Уже которая седмица подходила к концу, как она не видела Цифала, и она скучала по нему, хотя недостатка музыки в ее жизни теперь точно не было. Ей вдруг подумалось, что можно было бы принести Дот какую сладость из дворца: Цифал бы обрадовался и точно понял, как много он для нее значит. Ведь ни об одном человеке не думает он чаще, чем о дочке, несколько ревниво подумала Элевин. Даже о своей жене. И она ревнует, наверное.       А вдруг, пришло неожиданно ей в голову, Байфел думает о ней, совсем как она о Лебе?!       И опасливо взглянула на Лольфа: уж он-то наверняка знал, что чувствует его друг.       – Не обижайтесь, ради Бога, – Мадва вернулась из другой комнаты, протягивая Элевин руку. Девушка слепо посмотрела на протянутую ладонь, сильно поморгала и прозрела. В руке хозяйки лежал большой синий кристалл. – Возьмите на память, – попросила она. – Мы с мужем вырастили недавно, впервые такой крупный и однородный получился. Сами смотрите!       Мадва нежно погладила кристалл пальцем, повертела его прямо перед лицом своей гостьи, ожидая восторга. Но восторга та не испытывала: не о том она вовсе думала.       – Убегая из Шенлаута, захватила я кое-что из своих подарков, – продолжила Мадва. – В комнате моей было множество статуэток, красивых фигурок. Элевин!       Девушка как будто на пару секунд зависла, вспомнив, что в ее опочивальне, которую она мельком видела, не было ни единого украшения, и расстроилась. Она вдруг поняла, о чем говорила Анели; на собственном опыте поняла это. Знала она, что значило быть первой до появления второй, а теперь и почувствовала, что значит: быть второй после первой. И ни одна из этих ролей не нравилась ей... Почему бы не быть ей не первой, не второй, а единственной?!..       – Мы растворили их в купоросном масле, и они преобразились! – воскликнула Мадва, явно огорченная тем, Элевин не была впечатлена. – Были они зеленые, а теперь, смотрите, какой синий цвет!       Цвет этот был ярким, насыщенным, глубоким, как небо в зените в рассветный час. И напоминал он цвет глаз короля, и от этого сходства героине нашей стало еще хуже. Ей опять показалось на одно мгновение, что Мадва смеется над ней с высоты своих побед. А еще в толк не могла девушка взять, почему же в этом случае хозяйка хочет от этого воспоминания избавиться.       – Вам он нужнее, чем мне, – заявила та, будто прочитав мысли своей гостьи. – И приходите еще все-таки...       Четкого ответа хозяевам Элевин так и не дала; долго молчала, пока тряслась в повозке Лольфа. Долго думала, наблюдая, как вдали пробегают поредевшие бурые оперения деревьев, как бородатые мужчины сбрасывают в кучи палые листья и как падает на это призрачный свет ноябрьского солнца. А в самом деле, правильно ли поступит она? Может быть, король хочет получить подарок от нее лично; скажем, думает, она ему салфетку сама вышьет?..       Молчать рядом с Лольфом было Элевин очень трудно. Он не произносил ни слова, но во всем его поведении и отношении к ней проглядывало что-то такое мужское, настолько чуждое и графу, и королю, и ее учителю, что она никак не могла определиться, оскорбляет ли это ее или наоборот подсознательно она к этому тянется. Хотелось это выяснить. Но рот не раскрывался.       – Охотники, глядите, – наконец как-то равнодушно отметил сам возница и махнул рукой в сторону из-под движущейся компании мужчин в зеленоватых рубахах. – Спугнули мы их, за королевских приняли нас. Позорище. Ну так все равно дело к вечеру...       Ветер доносил гниловатый запах лежалой листвы. В воздухе зависли капли ледяного тумана. Элевин дрожала как осиновый лист, но Лольф сохранял спокойствие без намека на попытку согреть ее.       – Не люблю, когда убивают, – призналась она и с опаской присмотрелась к охотникам, словно ожидая увидеть капающую с их рук кровь.       Лольф сильно вздрогнул, внимательно поглядел на девушку и закусил губу. Казалось, он тщательно обдумывал то, что она сказала.       – Так пропитания ради, Элевин.       – Необязательно убивать, чтобы есть, – заявила она и привычно надула губы. Лольф глянул на нее и скривился. – Одно дело, коров бы своих, – девушка рассердилась на его гримасу и усиленно начала думать. Думала минуты две. – Это же тоже, получается, воровство, раз уж вы такие правильные!       – А то, что их семьям нечего есть иначе, тоже правильно, – искренне согласился Лольф и торжественно пожал Элевин руку. – У кого воруют, ежели уж так?       – У короля, конечно, – ретиво ответствовала девушка, сверкая глазами, – ведь его ж все. Лес, поле, звери. Это все. Все!       Она махнула рукой в сторону проплывающих мимо их взоров еле видных жухлых нив и теней оголившихся деревьев. И если чего-либо наш король и заслуживал, так мыслим мы, то именно природы в таком состоянии. Она действительно была его, эта промозглая осень.       – Это все. Все! Лес, поле, звери, воздух! Деревья, золото, алмазы! Мое, ваше! Наше, тондейское! Не королевское! – как-то даже слишком громко пророкотал Лольф, так что из встречной полированной колесницы высунулась напудренная голова и осуждающе смерила его взглядом.       Лольф не удостоил ее даже взгляда и опять замолчал, хотя девушка была на взводе и готова беседовать о чем угодно.       – Что ж вы взъярились-то так на меня, – обиженно произнесла она, когда копыта лошади уже застучали по городской мостовой. – Ну подумаешь, сказала, охотники воруют. Так же оно и есть. И заповедь святую нарушают. Вы охотник разве?       – Элевин, необязательно быть головой, чтобы уметь думать, – сказал Лольф, глядя вообще в другую сторону, и тихо злился.       Грязь начинала смерзаться, и оттого казалось, будто в городе стало почище. Внешний вид городов зависел по большей части только от времени года и господствующей в это время года погоды, и сейчас она явно шла ему на пользу. Но Лольф был все равно недоволен, хоть и было ему невдомек, что может быть иначе: что зондрийские города, например, убирают люди, которым за это еще и платят.       – Сын у меня часто стреляет куропаток, – сказал Лольф, когда они приезжали мимо мясной лавки. Уже запыленные красные свиные ноги не вызвали у него аппетита: скорее, вызвали раздражение. – Что, расскажете Цойберу?       – Вы же говорили, вы не семейный человек, – огорчилась Элевин, пропустив вопрос мимо ушей. Ни в одном кругу, казалось ей, не понимает она, о чем люди говорят.       – Ну не семейный, – еще более раздраженно согласился Лольф и вдруг вздохнул. – Будучи еще помоложе вас, обрюхатил одну девку из соответствующего дома. Что ж мне было, в церковь ее вести такую?       Элевин молчала и ждала, что он еще скажет. Ее испугали слова, которыми говорил ее попутчик, но молчать было хуже: ночь падала медленно, но неудержимо, и казалось девушке: самый воздух густел, и дышать становилось невозможно.       – Ну родила она мальчонку, выкормила, – как ни в чем не бывало продолжал Лольф, – а как только он смог брать в рот что-нибудь окромя ее титьки, так я забрал его себе и воспитал, – Элевин до крови прикусила язык. – Четырнадцать уж ему, заправски бьет птицу из арбалета.       – Из арбалета, – по слогам проговорила девушка, хотя едва ли вникала в смысл слов. Ей вдруг представилось, что и о ней когда-нибудь станет так же рассказывать Эдель, и обидно стало ей практически до боли в горле.       – Последние штаны продал, чтобы эту штуку ему раздобыть, – охотно вспоминал Лольф, которому молчание девушки представлялось уважительным отношением к его опыту. – Мелкий он был, учить его пытался. Да вот головой, похоже, в мамашу пошел. Хоть к чему-то да приспособить надо было...       – А она? – Элевин продолжала размышлять о своем. А Цифал когда-нибудь говорил вот так же, что он «обрюхатил» Байфел и родилась Дот? Какая же мерзость.       – А что она? Представьте, что бы она с ним вытворила. У нее и денег-то нет. Это мой ребенок, буду делать с ним, что хочу, – резко ответил Лольф и в ярости стегнул воздух кнутом, – что смогу, будь оно неладно.       Элевин замолчала опять, долго думала, а потом наконец собралась с мыслями.       – Вы отвратительны, – твердо сказала она в конце концов. – Вы не мужчина. Вы скотина. И... и ребенок общий! А не ваш!       И резко оборвала сама себя. Туман стал влажнее, и взошла луна. И тогда она возненавидела Лольфа больше, чем в тот день, когда он рвался без стука в кабинет во время ее урока музыки.       – Не надо мотать нервы Цифалу, Элевин, – после долгого молчания сказал Лольф, высаживая девушку у ворот графской усадьбы. – Они могут говорить что угодно, а вы все-таки не езжайте к ним ни в рабочий день, ни в воскресный, ни в субботу, никогда. Есть у вас граф, есть у вас король, только вам, видно, начхать на обоих. Но поверьте, ему не начхать на свою семью.       – А я все-таки люблю его Величество, – неуверенно возразила Элевин, вылезая на твердую землю; стараясь не упасть. Это насмешило бы тогда Лольфа как ничто другое, подумалось ей.       – Каждый сверчок находит свой крючок, – крикнул тот, направляя лошадь прочь.       На порог дома выбежал слуга, проверять, кто приехал, и тотчас же привычно отер девушке туфельки. Леба выглянула из-за двери, улыбнулась, вышла и помогла Элевин раздеться. Эдель не появился: не поинтересовался даже, где его невеста так долго пропадала.