Роялистка

Посмотри на меня, почувствуй меня, узнай меня, вот я, я отдаю себя тебе.       – Позвольте мне сопровождать вас, – сказал Шашлер, помогая Элевин сойти на твердую землю. Девушка неожиданно для самой себя судорожно сжала пальцами его рукав и попыталась заглянуть ему глаза. Дворецкий на это только галантно улыбнулся и вопросительно приподнял брови. – Пару слов сказать хозяйке хочу.       – Вы тоже из них, честно? – выговорила наконец Элевин, не зная, каким образом обозначить странную компанию, в которую ее приглашал Висциний. Она не знала, какого ответа ждала… Дворецкий сощурился. – Дорогу откуда знаете? И кто хозяйка?       Шашлер досадливо цокнул языком, понимая, что его притворство раскрыто, но не сдался.       – Них, леди Элевин?       – Вы были когда-нибудь в гостях у Цифала Лида? – вспомнила девушка еще одну зацепку. Быть может, имея в Шлез-Шенлауте еще одного союзника, ей удастся скорей убедить Цойбера сменить свою роль с музыканта на актера.       – Я впервые слышу такое имя, госпожа, – дворецкий посмотрел Элевин в глаза в ответ и галантно растянул губы. Он незаметно вслушивался в ночь. Из избы доносились странные звуки, нестройный стук как будто не то топоров, не то еще чего-то подобного. Девушка позавидовала выдержке Шашлера. Когда бы она научилась так же себя вести, Анели перестала бы над ней посмеиваться.       – А знаете Лольфа? Родака? Гегена? – имена наша героиня запоминала на удивление хорошо, и это было единственным достоинством ее памяти. Губы дворецкого все подергивались в непонятной улыбке. – А... Ассу? Висциния? Шаффель? – Шашлер засмеялся, и Элевин самой стало смешно, хоть она и занервничала. – Ну хоть Дот? Или Байфел?       – Ох ты дьявол, – сорвалась она, когда ей показалось, что выражение лица дворецкого чуть изменилось, когда она назвала имя жены Цифала. Только вот интересоваться причиной тому не появилось у нее никакого желания, и она вдруг озлилась и выскочила из колесницы. – Не идите за мной. Я сама. – Она не заметила, что Шашлер скользнул за ней и притаился у крыльца.       – Господа, доброй ночи, – сказала Элевин, деланно решительно заходя в большую квадратную комнату. Была это та самая комната, в которой в прошлое ее посещение по велению алхимика происходили разные диковинные штуки. Тяжелая входная дверь поддалась девушке не с первого раза, и после этого она тяжело дышала от напряжения.       На полу сидели знакомые ей люди, неожиданно увидела она и нескольких детей. Родак, Геген и Лольф отложили топоры и недоуменно посмотрели на девушку. Вокруг них валялись дрова, наполовину сколотые в щепы, и вообще вся комната была заполнена поленьями и опилками. В углу стоял Висциний, наблюдая за двумя большими котлами; то и дело приподнимал их крышки и заглядывал внутрь.       Цифал сжимал большой нож, которым делал с поленьями ровно то же самое: раздирал на мелкие куски. Мавро бил крупные тонкие куски поперек большим камнем. Асса веником мела опилки. Знакомая Элевин высокая молодая женщина восседала над внушительной книгой подле хозяйки за столом и несколько свысока наблюдала за происходящим.       Дети в своем углу активно занимались крупными щепками. К удивлению нашей героини, среди них сидела Дот, которую почему-то уже не мучил кашель. Она равнодушно взглянула на девушку и, если узнала ее, то никак этого не выразила. Элевин поискала глазами ее отца и испугалась, когда наконец встретилась с ним взглядом. Цифал вдруг ощутил себя очень усталым и едва не выронил нож. Элевин почувствовала себя предательницей; так, будто ее бывший учитель прочитал новости об их отношениях с королем в ее глазах, ее походке и ее жестах.       – Приехали-таки, милая, – ненароком рассеивая напряжение, поднялась со скамьи Мадва и сердечно сжала руку Элевин в своих. Кивнула всем другим присутствующим по очереди и улыбнулась. – Господа, это придворная дама короля. Элевин.       – Почто прибыли? – грубо спросил Лольф. Девушка вздрогнула и не нашлась, что ответить.       – Здравствуйте, милочка, мы знакомы уж, – дружелюбно поприветствовала девушку Асса и в душевном порыве даже бросила опилки веником в ее направлении. Оба ее сына семи и десяти лет, Найкл и Тильтель, старательно работали небольшими ножами и до слов матери не удостаивали девушку взгляда.       – Привет, привет! – радостно и громко поздоровались хором уже знакомые ей парни с топорами.       – Как жизнь в Шенлауте? – хохотнул Геген и зажмурил слабый глаз, другим же воззрился на Элевин с особым старанием. Наша героиня поскорее отвела от него взгляд.       – Добрый вечер, Элевин, – сдержанно сказала молодая женщина и опустила глаза на свою книгу. Элевин подумала вдруг, еще раз оглядывая представших перед ней людей, что Шаффель, чье присутствие в ближайшую субботу с пафосом обещал алхимик, была именно она.       – Здравствуйте, Элевин, – после некоторой паузы сказал Цифал и на пару секунд задержал на девушке взгляд. Она почувствовала это, и сердце ее странно стукнуло. Она не знала, как ей себя вести: то ли постараться заговорить с ними, то ли хлопнуть дверью и попытаться нагнать колесницу Шашлера. И вернуться назад в Шлез-Шенлаут в объятия Цойбера. Со своим некстати оказавшимся свертком.       Мадва сжалилась и обняла девушку за талию, вывела ее на середину засыпанной опилками комнаты. Сын Лольфа, четырнадцатилетний Регей, о котором наш читатель в исполнении первого уже давеча слышал, приподнял голову и с осторожной улыбкой поглядел на Элевин.       Элевин вздохнула, потеребила свой узелок в руках и не решилась произнести что-либо вслух. А все занялись тем же самым делом, как будто девушка и не появлялась в избе. Мадва не выпустила ее; осторожно провела мимо опасно двигающихся лезвий и усадила к себе и Шаффель за стол.       – Мелкие, собирай, – вдруг громко скомандовал Висциний, не успели они сесть, и снял крышку с одного котла. Повалил белесый водяной пар.       На пол друг за другом попадали топоры и ножи. Элевин заметила, как дети вскочили на ноги и принялись сваливать сметенные Ассой горки опилок в холщовый мешок. Регей с трудом дотащил его до кипящего котла и осторожно высыпал внутрь. Алхимик помешал котел и закрыл его опять. Дети вернулись на свое место, а изба опять наполнилась стуком.       Отдав дань уважения вновь прибывшей, Мадва развернулась и почти выбежала наружу, и вернулась, улыбаясь и вытирая слезы; Элевин сжала тогда ее запястье и жалобно попросила объяснить, что, собственно, происходит.       – Вначале вы сообщите нам, зачем вы к нам прибыли, – неожиданно голос хозяйки зазвучал достаточно холодно. – Вы, первая девушка Тонды. Не ко мне, а к нам.       – Жирный король надоел, – со знанием дела заявила Шаффель и повернулась к Мадве. – Слышала, после твоего ухода отъелся как?       Мадва закатила глаза и рассмеялась.       – Мастер Имих же пригласил, – непонимающе напомнила Элевин и зачем-то опять поискала глазами Цифала. Нашла, но он ее не видел: ломал щепы и что-то активно объяснял.       – Сигер открывал библиотеки для своего кружка, – громко сказал он. – Никакого толка от них простому народу не было. Где ж польза его учености?       Асса возразила, что в то время можно было хоть за детей не беспокоиться. И верно: старший ее сын закончил школу и стал управляющим у одного торговца пиленым лесом. Цифал чертыхнулся, когда она привела это в пример, и почему-то стал рассуждать о том, что в Зондрии книг больше, ибо их еще тридцать лет назад начали печатать без участия людей. Да, и коллекцию свою Сигер IV, можно сказать, целиком и полностью в Объединенной Зондрии купил. А поскольку книги в Тонде были частью рукописные, частью вручную отпечатанные, было бы очень глупо дать возможность кому попало таким сокровищем, как библиотека, пользоваться. Потому и доступ в библиотеки был так ограничен.       – Зачем, за-чем, спросила Мадва, – подчеркнула Шаффель, заметив, куда смотрит Элевин. Практически все внезапно прислушались и опустили свои инструменты. – Вы отвечаете, почему. Меня вам не задурить, я и не с такими разговаривала.       И в самом деле, и не с такими она общалась, притом весьма успешно. Это станет понятным, если рассказать, что ее мужем был мастер Шайт, и после его изгнания она твердо решила избежать нищенства. Мы пока не скажем читателю, какими средствами сумела Шаффель сделать так, чтобы Цойбер взял ее, женщину, на такую ответственную должность. Так как на этого короля обычные в ином обществе методы убеждения от женщин не действовали, мы и сами долгое время пребывали в замешательстве.       Как бы то ни было, именно по этой причине Шаффель так ценили собравшиеся в избе. Кроме того, она закончила Академию и прекрасно разбиралась в технических деталях продаж. Тех же роялей, скажем.       – Я ведь сказала вам, что в случае участия вашего отвратительной придворной будете. Хотя, может, судьба наша такая, – подсказала Мадва и рассмеялась.       – Подарок Дот принесла, – неуверенно сказала Элевин и взгромоздила кулек на стол. – Да зря, похоже... – Почему же, милая. Я приведу, – поднялась на ноги Мадва, но тотчас же опустилась назад.       – Цифал, поди сюда! – крикнула Шаффель, моментально заглушив своим голосом разговоры и стук. Элевин подняла глаза, привычно очаровательно улыбаясь, но Цифал ответил ей довольно раздраженным взглядом, хотя шел не на ее призыв. По субботам обычно наступала его очередь приглядывать за дочерью. Уставшая за седмицу Байфел вдруг очнулась от чтения и разразилась слезами, когда увидела, что он уходит сам, зачем-то уводя и дочь. И он знал, о чем она думала.       – Что такое, – он и не посмотрел на Элевин, бросая нож на стол прямо перед ней. Мадва вздохнула с сочувствием, предполагая иную причину его беспокойства. Дот в этот момент опять сухо закашлялась, будто подтверждая ее мысли.       – Элевин подарок твоей дочке привезла, – сказала Мадва с широкой улыбкой и указала на кулек. Элевин завернула его в красную бархатную салфетку, и хозяйка сразу же узнала эту вещицу.       – Дарите, – Цифал даже не посмотрел девушке в глаза, но вместо этого принес дочку и осторожно опустил на колени к Элевин. Та произнесла несколько бранных слов и сверкнула глазами, когда заглянула ему в лицо.       – Диминуэндо, Элевин, – усилием воли улыбнулся Цифал и вздохнул. – Не надо толкать. Я же вам все время говорю.       Дот поерзала, устраиваясь на коленях поудобнее, и девушка испугалась, что она свалится, и осторожно обняла ее. Девочка не боялась, потому что часто сидела с отцом и этими людьми; Элевин была отныне одной из них. Наша героиня задумалась было над услышанным, а потом с широкой улыбкой подняла брови и капризно поджала губы. Дочь Цифала у нее на коленях служила дополнительным аргументом. Его дочь...       – Мало ли что я дарить собираюсь, – Элевин отчего-то неуверенно взяла Цифала под руку и неуклюже заставила его сесть рядом на лавку; и покраснела из-за этого, и напряглась. – Сидите и смотрите, а то Мадве все отдам.       Мадва едва сдержала смех, представляя, что Элевин дарит ей ее собственные вещи, но проявила тактичность и промолчала.       – Вы? Мадве подарите? – не удержался Цифал и развеселился еще сильнее, словно и не заметил неловкости девушки, а Мадва перевела на него глаза. – Действительно серьезная угроза, Элевин.       Будь на этом месте граф, Элевин шлепнула бы его по губам и сделала бы вид, что обиделась; если бы Цойбер – заморгала и пару раз всхлипнула бы, а прояви он хоть толику внимания, дала бы понять, что не напрасно. Почему же на этот раз ни одна из ее женских уловок не приходила ей в голову, да и к месту вроде не была бы, Элевин сообразить не могла.       Элевин рассердилась и на Цифала, и на себя, а потому промолчала и все-таки развернула салфетку. Дот тотчас же ринулась вперед, но отец придержал ее ручки. Она успела, однако, схватить маленькое диковинное пирожное и вознамерилась уже запихнуть его себе в рот.       – Паста сверху называется шо-ко-лад, – объяснила девушка и, подумав, погладила ручку Дот. – В Хайсетии есть такое дерево. На нем яблоки такие.       Цифал разжал руки. Тогда Дот стала уничтожать сладости, а было их в кульке семь штук. Получить несколько лишних пирожных у Нари никогда не было проблемой ни для кого именно из обитателей Шлез-Шенлаута. Кулек еще не был пуст, и Цифал не уходил. Элевин хотелось обнять его, и поэтому она уже смелее прижала к себе Дот и даже осторожно поцеловала ее в макушку. У нее такие же волосы. В ней же ничего от...       – Это подвеска и сережки с... гранатом, – сказала Элевин, вытаскивая крохотный мешочек.       Ее нисколько не смутило, что дочери Цифала было два года, а даже напротив: когда она упаковывала их, то вспомнила трехлетнюю дочку графа Аметиста, товарища Эделя на деловой почве. Девочка носила золотые серьги с каменьями, и даже в крестике ее сидели два крохотных рубина.       Мадва равнодушно поглядела на драгоценности и удивилась, что серьги действительно принадлежали дарительнице. Узнав о делишках графа Сребрегранного, Элевин в порыве возмущения едва не пожертвовала все свои украшения на храм. Теперь же она нашла им применение получше…       – Попрошу Байфел сделать ей дырки в ушах, – Цифал всего-навсего попытался сделать вид, что подарок ему очень нравится, но у Элевин совсем испортилось настроение.       Поэтому, когда он попросил девушку застегнуть цепочку у дочери на шее, она случайно защемила Дот кожу, и та запищала. А в свертке оставалась последняя вещь, и наша героиня теперь охотнее швырнула бы ее в котел Висциния. Однако годы, проведенные в доме графа вместе с его родителями, научили ее держать себя в руках.       – И эти духи из Зондрии, – Элевин вскрыла пузырек и капнула себе в руки. И враждебно вручила его Цифалу. Духи она действительно нашла в бывшей комнате Мадвы, но та уже смотрела в другую сторону и ничего не заметила.       – Что же нам с ними делать, – рассмеялся Цифал, не замечая ее выражения лица. Девушка обтерла ароматные руки о ворот платьица Дот и коротко обняла ее. Девочка вряд ли что-либо из сказанного поняла, но сосредоточенно доедала последнее пирожное.       Цифал взглянул на дочь у Элевин на коленях, потом на саму девушку с какой-то нежностью и хотел поблагодарить ее, но к столу подошел Лольф и вырвал флакон у него из рук.       – Ты не знаешь, так я пристрою, – заявил он и странно улыбнулся. – Жалеть не будешь.       Лольф так быстро вернулся на свое место и с таким напором заработал топором, что никто не осмелился ему возражать. А Цифал, в противоположность своему другу, не поспешил встать со скамьи, даже когда от пирожных остались одни только крошки.       – Элевин, это очень щедро с вашей стороны, – заговорил он в конце концов, стоило Дот вывернуться из объятий девушки и убежать обратно в детский угол. – Откуда узнали? Я же раньше не приводил ее.       – Угадала вот, – проговорила Элевин, убедившись, что тихая беседа их утонула в стуке и разговорах. Шаффель погрузилась в чтение, Асса помогала хозяйке сметать остатки опилок в кучки, и они вместе с детьми относили их Висцинию в котел; Элевин наконец-то смотрела Цифалу в глаза без вражды и подтекста и наслаждалась этим невероятно. – Меня пригласили Мадва с мужем.       – Мадва с мужем, значит, а не мастер Имих с женой, – задумчиво произнес Цифал, замечая, что Элевин как бы невзначай привалилась к его плечу, и не отстранил ее. – Вот ведь как несложно дознаваться, кто для вас значение имеет. А на самом-то деле правильно было бы именно Висциния на первое место поставить.       – А не наложницу, да, – Элевин вспомнила, что в такой же роли находится она сама, и расстроилась. Щеки Цифала сильно порозовели, когда он услышал со стороны свои собственные слова.       – Не надо было говорить мне так, – тихо проговорил он. – Она прекрасный человек, хоть и близка была к королю. А ваш Цойбер, Элевин...       – А с ним не что так-то, господин Лид? – перебила девушка, размышляя, что побуждало его говорить с ней о короле.       Представить только, если бы он узнал об этих репетициях... Стал бы ревновать?.. На самом деле, читатель, наша героиня сама уже от них устала. Шли дни, а король подходил все ближе к тому, чтобы уступить свое место за клавишами хоть кому-нибудь. Не просто так, с торжеством думала Элевин, каждый раз после кульминационной сцены он уводил ее в соседнюю комнату, чтобы в очередной раз стать шакалом самому.       Поцелуи Шашлера, по сценарию очень страстные, доводили короля до такой исступленной ревности, что он в первый раз влепил ему целых пять пощечин, а потом после каждой репетиции стал возмещать якобы утерянное в течение нескольких минут на уже подготовленном ложе в ближайшей каморке. Элевин очень устала и надеялась убедить Цойбера взять Цифала вместо себя. А чувства ее к королю при таком его отношении блекли с каждым днем.       – Он Мадвы не стоит, Элевин.       – Дьявол, – вырвалось у нашей героини, когда она поняла цель вопроса Цифала. – А меня хорошо представляете первой содержанкой королевства?!       И тогда Элевин расплакалась неудержимо, уронив голову на стол, и прокляла себя за свои слова, за свои подарки для Дот, за свои чувства к ее собеседнику. Мадва обернулась: хотела было по законам гостеприимства узнать, в чем дело…       – Это не был ваш выбор, – прошептал Цифал через несколько минут, поднимая девушку. – Поэтому вы и плачете, как ребенок, Элевин. У вас его не было, и вам некого ругать, кроме судьбы. А так сложно ругать могущественное существо, которое тебя не слышит. Ведь это все равно не меняет ничего. И вы беспомощны.       – Какого дьявола вы это мне говорите?! – громко прошептала девушка.       – Я думаю, подводит вас к мысли, зачем вы здесь, – очень серьезно сказала Мадва, опустив голову и глядя прямо в глаза Элевин. – Каждый из нас хочет... хм... поговорить с одним могущественным существом. И мы хотим сделать так, чтобы нас... услышали, и мы знаем, как это сделать. А ежели вы пришли к нам, значит, хотите, чтобы оно услышало и вас, – она сжала плечи девушки. – Это ведь так?       «Я пришла из-за него!» хотелось выкрикнуть Элевин, и это был бы действительно ее собственный выбор. Но, как и утверждал Цифал, выбирать наша героиня не привыкла, а потому и испугалась такой возможности.       – Я пришла, чтобы опять увидеть фокусы Висциния, – шмыгнула носом Элевин, и Мадва рассмеялась. Цифал же встал из-за стола и вернулся к дровам и опилкам.       Шаффель снисходительно посмотрела на девушку, растирающую слезы по щекам.       – Выйдем в сени, там у мастера Имиха раствор аммония...       В сенях было влажно из-за дождя снаружи и темно, поэтому Шаффель сразу же зажгла дешевую сальную свечу и воткнула ее в проем между бревнами. Дрожащие светлые пятна облепили стены.       – Могучее существо, о котором говорила леди Мадва, – произнесла Элевин, опускаясь на низкую узкую деревянную лавку рядом с Шаффель. – Это король?       – Да, есть грех, королем Цойбера называют, – отозвалась та и закинула ногу на ногу. – Это все, что тебя волнует? – девушка не нашлась, что сказать. – Скажи честно, ты ему все разузнавать пришла?       – Нет, нет, что вы.       – Он избил тебя? – Шаффель говорила быстро: явно не собиралась тянуть время, и Элевин замотала головой. – Оскорбил прилюдно? Снасильничал над тобой?       – Боже правый, – только и сумела выговорить девушка, а глаза ее собеседницы сощурились. – Я всего лишь играю в его постановке.       – Знаем, в какой постановке ты играешь, оставь, – сказала Шаффель и поднялась на ноги; нависла над Элевин, и та почувствовала себя очень дурно. – Сомнения нет, что он тебя куда-нибудь да запихнул, как с Мадвой водилось. Значит так: он ничего плохого с тобой не сотворил, своим игрунком сделал и любит тебя весьма, – Шаффель загнула пальцы перед самым лицом девушки, и та несколько раз кивнула. – Так какого дьявола ты явилась сюда? Перебежчица?       Перед мысленным взором нашей героини разом пронеслись все вещи, толкнувшие ее на побег из Шлез-Шенлаута. Да и был ли это побег? Она ведь все равно ожидала, что какой-нибудь Лольф ее до ворот замка добросит, потому что другого пути в жизни она для себя после расторжения помолвки с графом не видела. Ах да, мы и не обмолвились об этом? Так теперь сообщаем, что так Эдель Сребрегранный и написал девушке в своем последнем письме. С одной стороны, это ее слегка огорчило, с другой – она наконец ощутила себя полностью свободно в отношениях с Цойбером.       А вот ссора с королем из-за Цифала испугала ее изрядно, хоть он и пальцем ее не тронул. И заинтересовалась она, что затевают все-таки Мадва с мужем. И очень, очень сильно, до дрожи в коленях хотелось ей опять увидеться с Цифалом Лидом.       Эта причина и главенствовала в ее побуждении, о чем Элевин от бессилия довольно раздраженно сообщила Шаффель. Та же надменно улыбнулась, довольная, что ее выводы из наблюдений оказались верны, и это сыграло нашей героине на руку: Шаффель подобрела.       – Ты какого роду и племени? – спросила она чуть погодя. А Элевин все отчего-то мутило, и в этих полутемных сенях было ей жутковато.       – Тондейка я, – пожала плечами девушка.       – Это ясно. Происхождения какого.       Элевин призадумалась. Раньше на такого рода вопросы она отвечала: «невеста графа Сребрегранного», но это звание уже не имело силы. Как же тогда? Первая содержанка... первая или вторая? По значимости первая, а по...       – Ты графиня, баронесса или кто? – не выдержала Шаффель. Ей казалось, что без нее работа в мастерской стопорится, хотя непосредственного участия в создании опилок она не принимала.       – Крестьянка я, – смущенно ответила девушка. – Была крестьянкой, а теперь...       – Что, королева теперь? – откровенно ухмыльнулась Шаффель и закатила глаза. – Меня интересует, знаешь ли ты хоть что-нибудь о деревенской жизни. Когда девчонкой была, жрать всегда было что? Или хозяева твои все на продажу?       – Ну бывало худо, да, – девушка постаралась примирительно улыбнуться. – Но потом сын нашего графа увидел это и взял меня к себе. Может быть, конечно, не у всех были такие внимательные феодалы, но мне повезло...       – Он, несомненно, пожалел тебя в твоей бедности и поэтому подселил к себе в спальню, – резко оборвала ее Шаффель. – И тебе не оскорбительно это было?       – Бред какой, конечно, нет, – обиделась наша героиня, вспоминая, каким обходительным был Эдель в первый месяц своего ухаживания за ней: каждый раз находил новую романтичную темную аллейку для свидания. Как нежно умел целовать ей руки…       – Ты, наверное, за высокую честь это держала?       – Ежели вы намерены оскорблять меня, я вернусь к Мадве и помогу ей, – Элевин зло поднялась на ноги, не оборачиваясь, ринулась прочь, и Шаффель усмехнулась. Голова у нашей героини вдруг закружилась, она споткнулась и, едва дыша, опустилась обратно на лавку.       – Господи, да тебе дурно, что ли, – испугалась Шаффель и внимательно пригляделась к девушке; чуть смутилась и схватила закупоренную склянку с кривовато прибитой полки на стене. Там же стояло еще несколько сосудов разной формы и маленькое распятие, быть может, даже слишком изящное для этой грубоватой избы. Оно приехало вместе с Мадвой из Шлез-Шенлаута…       – Ладно, не будем о графе, – сказала Шаффель, запихивая резко пахнущую склянку под нос Элевин. Та вздрогнула, отшатнулась и чихнула. – Давай скажу тебе что о нашем Цифале. Дай Бог ему здоровья и счастья, ведь мы все это обсуждали и по местам раскладывали у него дома. Вообще говоря, он не из ваших будет... Жена-то его вообще почти из благородных, знаешь об этом?       – Объясните мне, какого дьявола здесь творится, и что вы вообще сделать хотите, – серьезно попросила Элевин, и не дослушала, чувствуя, что грядет что-то нехорошее.       – Что происходит, объяснять долго буду. А хотим мы Цойбера твоего извести. Коротенько объяснила, верно? – Шаффель усилием воли растянула губы в улыбке. Элевин охнула и опасно качнулась. Женщина предупредительно придержала ее за плечи.       – Зачем, – выдавила Элевин, и ей вспомнились глаза Мадвы: такие, какими она увидела их впервые вблизи. – Почему? За что?! – у нее перехватило дыхание. – И что ж дальше-то будет?!       Шаффель встала прямо перед девушкой, и ее рот превратился в тоненькую полоску.       – Будет иначе, дурочка, – сказала наконец она. – Мы никогда не выбирали себе короля, так почему не выбрать? – Элевин не могла и слова выговорить; просто глядела на Шаффель, а глаза той зло сверкали. – Лольф, например. Умница, толковый мужик, счетному искусству и грамоте обучает детей. Дело открыл вот только что, ложками и чашками деревянными торговать будет. Раз в школе управляется, так чего ж, разве с Тондой сложней будет? – сверкнули и ее зубы. – Мы ж, тондейцы, как дети. Делаем то, что скажут, деремся за сласти и расположение. Ябедничаем.       – Это не королевское дело – учительствовать, – поджала губы Элевин, – еще раз, бред говорите. Вы как...       – Видно, королевское – по роялям бряцать. Цифала нашего королем сделаем, – Шаффель опустилась к девушке. – Тоже будет бренчать дни напролет, да и получше будет – он ж учился этому. Брата с каторги вернет и с роялями опять начнет, да так, чтоб в казне прибавлялось, а не наоборот...       Элевин действительно становилось плохо, когда она вдумывалась в эти слова. Бренчать. Рояли. Опять. И не понимала она! Не понимала!       – Элевин! – страстно сказала Шаффель, наклоняясь к Элевин и сжимая ее плечи. – Можно сделать лучше, надо сделать лучше. Кому это знать, как не мне, я же купчиха королевская. Ученых людей нет, лекарей тоже, ничего у нас нет, одни только рудники. Да и те забрали аристократы себе, ни черта не видит с них народ. Да и то, что появляется, Цойбер растрачивает дочиста на себя, на таких, как вы. На Сурдоя плевать хотел, а Зелбер ворюга почище короля, – девушка вздрогнула. – Один только выход у нас, Элевин. Коли не Зондрия мы, правителя себе не избираем, так один только способ есть что-то менять, – Шаффель растянула губы в улыбке. – Это сумеем сделать. И мы сможем поставить королем человека мудрей и сделать нашу Тонду великой державой.       И вспомнились нашей героине слова старой графини; да разве можно убивать помазанника Божьего? Да это же почти как самого Господа Бога казнить, как в древности, на крест повесить! Элевин думала, а сердце у нее билось все чаще и чаще; потом она вспомнила поцелуи короля, каким нежным он порой бывал, как просил непременно называть его на «ты». И что она все еще продолжала мечтать о том, чтобы сделаться ее Величеством, королевой тондейской, и таким образом обрести наконец свое истинное, достойное женское место под солнцем. А Шаффель своими словами только что подставила под вопрос само осуществление ее счастья!       Байфел была очень экономным человеком, и поэтому по вечерам в доме Лидов не горело свечей, особенно восковых. Если Цифалу требовался свет в отсутствие учеников, ему приходилось ограничиваться многочисленными лучинами или, на крайний случай, сальной свечкой.       Но в этот день, этот вечер или даже уже ночь Байфел проявляла крайнюю расточительность, и перед ее глазами догорала уже третья настоящая восковая свеча. Дрожащие блики лежали на кресте из желтого песчаника, на котором проступала грубовато выбитая человеческая фигура.       Байфел стояла на коленях и завороженно смотрела на крест, и очертания его расплывались у нее в глазах: их застилали слезы; она стирала их, а они набегали снова и снова, и она мерзла. Несмотря на то, что в печи еще догорали дрова, и, в целом, в доме было достаточно тепло, ладони и ступни ее были совсем ледяными.       – Оставь ее мне, – то и дело шептала она, проводя по кресту мокрыми от слез пальцами. – Она не нужна тебе. У тебя много таких, как она. Мне нужна она одна.       Ответа Байфел, разумеется, не получала, и это приводило ее, казалось бы, в еще большее отчаяние. Она то и дело падала лбом прямо у подножия своего небольшого креста и начинала биться головой об пол.       – Мне нечего пообещать тебе, – всхлипывая, повторяла Байфел. – Мне нечего отдавать, у меня ничего, кроме нее, нет.       Временами она принималась покрывать поцелуями ноги фигуры, и тогда и они становились мокрыми от слез.       – В Книге ты хвалишь вдову, когда она жертвует храму от своей бедности, – один раз Байфел схватила крест, вскочила на ноги и поднесла его близко-близко к лицу; так, чтобы глядеть в глаза изображенному. – Мне же нечего дать тебе, и поэтому ты сам решил забрать то единственное, что у меня есть?!       Она разрыдалась еще сильнее и едва не выронила крест; испуганно поставила его на пол и проверила его устойчивость. Подарок был ей очень дорог именно потому, что получила она его от Цифала в день их венчания. Еще одна ее вещь, но такой неуклюжий крест глупо было бы даже в храм отдавать... Я отдам, подай только знак.       – И ежели я должна отдать хоть что-то, пусть даже не тебе... Ежели ты просто хочешь проверить меня на смирение, – твердо проговорила Байфел и глубоко вдохнула. – Пусть он уйдет. Пусть она заберет его, – она слегка оттолкнула от себя крест, и он мягко упал на бок. Он даже не треснул, остался невредим, и только край его чуть побился, и Байфел затаила дыхание, не сомневаясь, что на сей раз ее слова были услышаны. – Я отдам и крест. Оставь мне только ее. Я пойду на паперть, и мы не умрем с голоду.       Пламя дрогнуло, и по свече покатилась крупная капля воска. Байфел услышала вдруг завывания ветра в трубе и уронила голову на пол; часто-часто задышала и проглотила слезы.       Часы били четвертый утренний час, и Байфел легла в постель, поняв, что ожидать мужа уже бесполезно. Задула свечу и покрепче закуталась в одеяло. Ветер усилился.       Цифал инстинктивно отшатнулся, когда увидел, что Элевин опускается рядом с ним на корточки. Она икнула и от неожиданности едва не упала. Вообще говоря, в таких платьях, как было на ней, на корточки садиться не то, что не принято, а и опасно для самого платья. Да и смотрится со стороны такая поза не очень привлекательно, хотя на нашу героиню смотрели собравшиеся почти безотрывно. В особенности, конечно, мужчины; юный Регей даже вскочил на ноги и раскидал поленья, чтобы ей было проще пройти. И стук прекратился.       – А что вы делаете при дворе, Элевин? – спросил он, будто случайно попадаясь ей при этом под ноги.       – Ой, много что, – заулыбалась девушка, присев. Она моментально поняла, кто обращался к ней, и, учитывая отношение его отца к ней, была довольна. – Обсуждаем искусство, особенно музыку. Готовим фестиваль Рождественский сейчас. Знаешь, сколько всего надо? Скоморохи, пиршество, заграничные гости. Но самое главное – музыкальная пьеса. Я буду петь и танцевать.       – А это можно будет увидеть? – глаза Регея при словах девушки загорелись, и он коротенько, запинаясь, представил себя и заодно своего отца. Который, кстати, закатил глаза.       – Я попробую достать для тебя билет на оперу, Регей, – Элевин говорила это для того, чтобы задеть Лольфа. На самом же деле была у нее куда более важная вещь, которую она собиралась выпросить у короля. – Ты сам ни за что не купишь... – и подчеркнула свою доброту перед его отцом. Знай, смерд.       – Черта с два, – встрял смерд. – В том и дело, сынок. Ты задумывайся всегда над тем, что слышишь, а вот тебе и повод для размышлений. Ее что-то только что дала тебе ответ на вопрос, почему у нас такой раздрай в устройстве Тонды. Вот теперь думай.       – Мы и государственные проблемы решаем, – воспротивилась Элевин. Она вспомнила вдруг, как по просьбе Цойбера самолично вынесла приговор. А что, может, это Эделя обидело?..       – Кости кидаете? – улыбнулся Лольф, а когда выражение лица девушки обиженно изменилось, вздохнул. – Господи Боже ты мой, да ведь решение их требует ученья в Академии как минимум!       Элевин вспомнила, как буквально только что Шаффель предлагала ей своих друзей на место Цойбера, и хотела было что-то сказать, но вдруг опять обернулась к Цифалу.       – Разрешите мне с Дот пообщаться, – прошептала Элевин. Беспроигрышный ход. Девочка услышала свое имя и затопала к отцу.       – Она же говорить почти не умеет, Элевин, – сказал Цифал и непроизвольно расплылся в улыбке. Тем не менее, дочь он девушке передал, так как ему и самому было бы спокойнее, если она не металась бы между двигающимися лезвиями.       Элевин попросила у Шаффель свечу и получила две. Дот нравилась ей, и она по-женски содрогнулась, когда Цифал привел ее на «производство опилок».       Держа одной рукой свечу, любезно зажженную алхимиком, а другой маленькую девочку, Элевин вышла в сени. И Дот не сопротивлялась.       – Скажи "Элевин", – попросила Элевин, когда устроила девочку у себя на коленях. – Элевин. Элевин. Э-ле-вин.       – Эви, – ответила та и сурово поглядела прямо в глаза нашей героине. У нее Цойберу бы поучиться. – Пать. Дот пать.       Девушка долго гадала, чего хочет Дот, пока девочка не попыталась лечь ей на плечо. Было уже поздно, и она уложила Дот на лавке, а голову ее устроила у себя на коленях.       Фитиль свечи мелко дрожал, но это Элевин успокаивало…       – Дот, я расскажу тебе историю, – сказала она. Ей хотелось говорить, а говорить было не с кем. Девочка старательно пыталась сопеть. – Ее придумал король, и скоро ее узнает вся Тонда. Я в главной роли. Дело в том, что король мой любовник, – девушка погладила маленькую рыжую головку и вспомнила, что у нее тоже когда-нибудь должны появиться дети, – но я не люблю его вовсе. Я люблю другого человека. Знаешь, кого?       Это пугало ее, когда с ней говорил об этом Эдель. Но в самом деле, графу нужны наследники, и девушка даже гордилась, что такой человек выбрал ее для этой роли. Дети же сами по себе вызывали у девушки одни только опасения. И больше всего пугал ее тот факт, что женщины в их времена часто умирали в родах. Даже мать Цойбера, и та, хоть и была Богом благословенной королевой...       Дот же страха у Элевин не вызывала. Она даже в последнее время замечала у себя желание, чтобы девочка была дочерью ее и Цифала. Разумеется, никакого будущего, какое она любила рисовать себе в своих мечтах, учитель музыки дать ей не мог. Однако мечтать наша героиня любила. И Цифал на удивление гармонично укладывался в ее фантазии.       – Не люблю короля, Дот, – повторила Элевин, и девочка сонно откликнулась ей эхом: «лю коля». – Ты все равно никому рассказать не сможешь. А он в меня влюбился, – она убрала волосы с уха девочки. – Пьеса у него о двух шакалах. Волчица очень набожная и хочет непременно венчаться со своим шакалом. В храме.       Свеча пустила искру. "Шакаом", глубокомысленно повторила Дот.       – Думаю, он посвятил ее мне, – задумчиво произнесла Элевин. – Не просто же так бесится, когда дворецкий меня целует. Хочет сам, ха-ха…       Очевидно, голос девушки не давал спать Дот. Она выпрямилась и очень серьезно поглядела на свечу, словно собиралась вести разговор именно с ней.       – Шакалам Бог запрещает венчаться, потому что они грязные животные, – Элевин наставительно поставила палец на кончик носа Дот и засмеялась, потому что девочка скосила на него глаза. – Но знаешь, шакал все равно ведет волчицу в храм. Приводит, а там статуи в храме разговаривают с ними. А они целуются. Этот дворецкий, конечно... "Ечно", сказала Дот.       – Дот, а давай попросим Бога, чтобы король разрешил твоему папе играть нам музыку. Тогда король будет сам играть шакала, а я уже привыкла к нему, – Элевин в порыве нежности прижала к себе девочку. – Боже, пусть король разрешит Цифалу играть на рояле... "Яле".       С этими словами Дот улеглась опять на колени к девушке и в этот раз все-таки заснула. Элевин положила руку к ней на голову и почувствовала, какое теплое у той ухо, да потом и сама заснула. Ей снилось, что Цифал играет роль ее шакала.       Было около семи часов утра, когда Мадва поднесла горящую свечу к лицу Элевин. Девушка вздрогнула и очнулась. Дот не пошевелилась.       – Бог мой, неужели я пропустила все самое важное, – проговорила Элевин, глядя, как улыбается хозяйка. – Что за день такой у меня был...       – Очень долгий и тяжелый, милая, – завершила Мадва и рассмеялась. – Все уж по домам расходятся, может быть, кто сумеет и вас до Шенлаута довезти.       – А Цифал уехал? – запинаясь, пробормотала Элевин, и только тяжесть тела Дот удержала ее от гигантского прыжка в сторону двери мастерской. Она осторожно переложила ее голову на лавку.       – Держите карман шире, – усмехнулась Мадва. – Куда же он без дочки. Вы, милая, отлично схитрили, чтоб его без прощанья с вами никуда не пустить.       Элевин даже спросонья густо покраснела и попросила воды. Отпив из ковша, она вылила остатки себе на голову и растерла по лицу. Зеркала в доме Висциния не обнаружилось…       – Выйдем на пару слов, господин Лид, – с этими словами Элевин вытащила Цифала наружу. Солнце еще не успело подняться из-за горизонта. Чуть припорошенные снегом голые ветви деревьев слегка рассеивали мрак, и они могли видеть лица друг друга.       – Что-нибудь серьезное? – Цифал зевнул и отвернулся.       – Безумно, – раздраженно прошептала Элевин. – Я не могу сделать, как вы просите. Цойбер хочет играть на клавишах, а не моего любовника в пьесе. Бесится из-за Шашлера. После каждой репетиции самой главной сцены я должна уединяться с ним, – сказала она, не смутившись, ибо именно этот момент уже доводил ее до белого каления.       – Поцелуйте по-настоящему дворецкого, авось Цойбер с собой не справится, – равнодушно предложил Цифал.       – Пробовала, – покраснела Элевин. – На репетиции. Знаете, прямо так, с языком. Так Цойбер наоборот хвалил меня за истинную игру, хоть и наверстывал потом изрядно, – Цифал скривился, Элевин рассердилась. – Вас он уже возненавидел. Быть может, взял бы играть кого угодно, да не вас.       – Никогда не виденного человека возненавидел? Ради Бога, Элевин. Довольно с меня нелепицы. Вы чего добиваетесь?       – Моего тайного любовника, – саркастически улыбнулась девушка, пропустив вопрос мимо ушей. – Вы и представить себе не можете, какой ревнивый король. Я чуть улыбнусь какому герцогу на приеме, так он с него все долги как начнет прямо в тронном зале требовать, при всех. Лет пять какие-нибудь было все ничего, а тут...       Цифал откровенно расхохотался, прямо согнулся, но вдруг резко замолчал и выпрямился.       – А с Анели поговорите.       – Что?       – Попросите ее «взять мужа Байфел на роль пианиста», – сказал он. – Именно так. Попросите ее, она сумеет нам помочь. Мужа Байфел, именно так.       – О Боже, – тихо проговорила Элевин и попыталась разглядеть в чаще очертания горизонта. Он был уже совсем светлым, и можно было наверняка сказать, в каком месте покажется огненный край восходящего солнца.       – Вы хотели помочь нам, Элевин.       – Да как же вы не видите, да как же не понимаете, – она закрыла лицо руками и съежилась. Вдруг выпрямилась и приняла первое в своей жизни смелое и осознанное решение. – К дьяволу графа, Бог с ним. К дьяволу короля, хоть я и особого статуса. Я пришла помогать вам, хотя знала, что вы смеетесь над ним, и я знаю теперь, что вы хотите убить его, и я все-таки не бегу от вас. Знаете, почему?       – Могу только гадать, Элевин, – девушка осознала, что привычное дружелюбное слово «дорогая» исчезло из речи Цифала. Он устало вздохнул и нехотя кивнул.       – Потому что с ними вы. И мне нужны вы, – сказала Элевин и посмотрела в глаза Цифалу, и все-таки позабыла самые главные слова. – Кажется, ни один человек на земле мне так не был нужен, как вы. Я пришла потому, что это важно для вас. Не стали бы вы даже Дот в такую глушь тащить, ежели бы это не было для вас так важно. Я хочу участвовать в том, что важно для вас. Я хочу помогать вам в этом, – Элевин задохнулась. – Ежели я не согласна с вами, ежели я не понимаю – я хочу это понять и начать думать, как вы. Я больше не могу без вас. Эти три месяца ваших уроков были лучшими месяцами в моей жизни. Понимаете, о чем я?       Цифал не перебивал, слушал и позволил девушке закончить. Край солнца осветил заснеженный лес и лицо Элевин. Глаза ее сверкнули. Цифал вздохнул, не ответил.       – Я понимаю, – сказал наконец он после долгого молчания. Лес начинал пробуждаться, вдалеке каркал ворон. – И я могу вам ответить. Вы ошиблись целью, – глаза девушки сузились. – Глупо было бы ссылаться на вашу юность. Вы оперились, давно встали на ноги. Вам не хватает простого чутья, Элевин, – Цифал вздохнул. – Я ни за что не сделаю больно Байфел, ни для чего и никого ради. Я люблю ее, очень люблю. А вас – нет.       – Вы так целовали меня, что я так не думала, – Элевин осуждающе взглянула на Цифала. В глазах у нее защипало. Он с силой втянул в себя воздух и несколько раз моргнул.       – Вы за кого меня держите, Элевин, – сказал Цифал. – Оттолкнуть вас, не ответить вам после того, что вы сделали... что хотели сделать для нас? Нет, нет, так я не мог бы поступить с человеком.       Наша героиня готова была расплакаться, но пережитое унижение не позволило ей этого сделать. Она деланно улыбнулась, скрестила руки и отвернулась.       – А теперь начистоту: зачем убивать короля? – девушка постаралась хихикнуть, хоть и не к месту. – Во-первых, это грех страшный. Во-вторых, представьте только, что тогда будет, господин Лид. Это же разрушит наши отношения с соседями, по меньшей мере, – она посерьезнела. – И что ж будем делать тогда, да разве это необходимо так? Ну, убедите меня, – и сверкнула зубами.       – Ох, Элевин, вы попросту озвучили мои мысли, – выдохнул Цифал. – Я-то хочу всего-навсего показать ему, что и помимо него есть музыканты. А ребята пихают свой рояль и говорят, говорят... а перед моими глазами каждый день, каждое мгновение Дот, – девушка непонимающе посмотрела на него. – И других много таких, они умирают из-за того, что мы – нищие, и снадобий нет. Докторов – тоже. Господь не приведи нам, конечно. Их смерти королю отольются разве?!       Лицо Цифала при этих словах то грустнело, то выправлялось. И все в его речи вроде бы ничего было, и логика торжествовала в ней, и возразить Элевин не могла ему. Исчезновение короля из ее жизни теперь, после того, как он порой в своей ревности умудрялся почти надругаться над ней, не выглядело таким уж страшным; быть может, она могла и желать этого.       Тем более, в последнее время он в самом деле растолстел, от него постоянно пахло спиртным, и он уже не так нравился нашей героине. Но что же ей в таком случае делать, было нашей героине неясным. Теперь стало неясным. Она начала дрожать на утреннем воздухе.       – Не убедили еще, – Элевин растянула губы в улыбке и со смешком вздохнула. – Но доставьте меня обратно в Шенлаут.       – Да не убеждаю я вас, – тихо сказал Цифал, когда открывал перед девушкой дверь. – Они ждут этого от меня. А я делать этого не хочу. Я хочу на рояле сыграть, Элевин. На этом проклятущем рояле. И пусть он огнем тогда горит.       Когда Лольф ехал в своей повозке вместе с Цифалом, Дот и Элевин, то был очень наблюдателен, но, тем не менее, сердился меньше. И на этот раз он мог безмятежно наслаждаться прохладой зимнего утра, несмотря на то, что близилось начало рабочего дня. Наши герои холодно попрощались у ворот Шлез-Шенлаута, где девушку встретили стражники и почтительно повели в замок.