черные мартинсы нехотя втаптывают окурки в голую землю. в руках «охота», растекающаяся по организму вместо крови, тягучей пеленой обволакивая печень, так и говоря «лешка-лешка, ты до своего и так несуществующего завтра такими темпами никогда не доживешь» и скалясь-скалясь-скалясь. оскал перепрыгивает на лицо квашонкина все чаще, и это, вроде как, отпугивает окружающих.
— чето ты совсем раскис, — возникает перед глазами миша.
— а… да не, все хорошо.
— ну, смотри, — и чокается горлышками бутылок с лехой.
закат разрезает небо, разливая его кровь на белые облака. леша с едва различимой улыбкой смотрит на алый закат, опираясь спиной о ствол старого дерева, безостановочно заливает в себя пиво, слышит фоном задорный смех, чуть ли не с десятка скинов, и ему почти хорошо. состояние ухудшает только то, что алко перестает действовать, и леша уже толком не нахуяривается последние несколько месяцев. «конечно, ебланоид ты конченый, водку с пивом и настойкой чаще мешай, может, хоть так появится вероятность наконец не проснуться», — звучит эхом в голове, на что леша только закатывает глаза.
— лех, — к плечу прижимается маленькое тело со взъерошенными волосами, их что, никто не замечает? — а вот если бы ты узнал, что, ну, допустим кто-то из пацанов того… ну, ты понял, — но, увидя непонимающий взгляд, паша фыркает и продолжает, — свернул с гетеро дорожки, короче, ты бы как отреагировал?
— ты нахуярился, что ли? так быстро? никак я бы блять не отреагировал, иди, вон, к дэну поприлипай.
паша посмотрел на него взглядом до глубины души оскорбленного человека, но промолчал, только легко толкнул в плечо, всучил еще одну банку пива и вернулся к компании. с чего он вообще про геев начал затирать? нет, квашонкина, конечно, вряд ли можно назвать гуманным представителем общественности, но как-то... не ебет его, что ли? ну спит мужик с мужиком, да и похуй, главное ведь, чтобы интересы свои жопные не продвигали, да? «леш, ты себя-то слышишь? про жопы он тут затирает, ценитель хуев, а у самого-то в голове образ того пацана остался, ну даешь». леха фыркает и с тоской смотрит на толпу: то ли его просто перестали замечать, то ли все уже привыкли к его отчужденности на пьянках, особенно в больших компаниях.
залипнув на веселящихся друзей, удобно разместившихся на лавочке, леха как-то тяжело вздыхает. не торкает его с этого веселья больше, а одиночество и постоянное уныние обволакивают туловище с ног до головы. он даже не сразу замечает, что дэн на кого-то начинает бычить, — привычное дело, — но тело резко пробивает током, стоит ему мельком увидеть знакомое лицо. и что он тут делает? да еще и вырядился как хуй знает кто,
гирлянда ебучая. не нравится ни леше, ни скинам, когда дорогу их размеренной серой жизни переходит разноцветное пятно, раскрашивающее абсолютно все на своем пути: от чернеющих зданий до грязной лужи с окурками «кэмела».
такая же серая и рутинная тоска от таких простых, блять, мыслей заставляет стиснуть зубы и почти прослезиться от светлячка, до которого доебывается дэн. цепочка, конечно, у него ебанутая,
фрик.
фрик, смотрящий в глаза с таким отчаянием, что желчь окутывает желудок. он слышит только оборванные фразы друзей и тихие хрипы сани... саши.
саша, блять. грязная рука похабно пробирается в густые и, наверно, такие мягкие волосы, что леше становится мерзко уже от друзей.
— бля, пацаны, перебор, — говорит он, откашлявшись, и натыкается на непонимающие взгляды ребят.
— ничего не перебор. нехуй разгуливать по нашему району, как новогодняя елка.
квашонкин видит, как обувь его друга втаптывает волосы долгополова в землю, и это все становится таким... неправильным? вот так, в момент.
— я серьезно, хорош! — даже не успевает сдержать гортанный злой рык перед фразой. знает, что сработает. знает, что
такого лешу боятся.
и действительно сработало. конечно, не сразу, но парень отпускает долгополова и, наконец, распрямляется, выплюнув в лицо последнюю язвительную фразу.
дрожащее тело остается лежать на земле, что вызывает разве что жалость и... ого, сочувствие?
леша, это точно ты? ребята уходят дальше слоняться по району, и квашонкин идет следом, чувствуя себя еще большим уставшим уебаном. почти подскакивает на месте, когда в голову приходит идея. бросив парням короткое «я зажигалку с сигами оставил, догоню», он бредет по тропинкам к своеобразному полю боя. хотя боем это вряд ли можно назвать. скорее казнь.
ну а хуле он светит?
еще лежащее на земле тело вызывает спокойный выдох, ноги совсем на мгновение становятся ватными, но позже уверенность возвращается, и его рука, зависнув над волосами, легко касается плеча пострадавшего.
— эй, ты живой? — а вместо ответа взгляд покрасневших глаз, — давай, поднимайся, — и аккуратно придерживает хрупкое тело, перенося почти весь вес на себя, «ахуеть, он вообще ест?».
— н-не надо...
— попизди тут еще.
они идут молча. леха несет его рюкзак и удивляется тому, что саня, несмотря на немой вопрос в его глазах, не спрашивает даже, куда его ведут, а просто покорно висит на квашонкине. прислоняет тело к стене магазина, а пока стоит в очереди на кассе, нервно постукивает пальцами по карману штанов, будто саша, в его-то состоянии, куда-то сможет убежать. должно быть, он сильно напуган.
леша протягивает сане пачку носовых платков, достает из его рюкзака бутылку воды и льёт воду на грязные руки саши в мелких кровоточащих царапинах.
— я сам, — вытирает свои руки и кивком отвечает на немой вопрос «нормас?».
они толком-то не прощаются, саша улыбается, — леша надеется, что не натянуто, — на прощание, разворачивается и уходит уже явно знакомой ему дорогой до дома. леша надеется, что сашу еще раз не отпиздят.
***
после того дня они играют в гляделки. сталкиваются в коридорах на переменах, леша через всю столовую ощущает на себе взгляд голубых опять ничего не понимающих глаз, а их диалоги останавливаются на коротких кивках в знак приветствия. но это уже можно считать шагами к дружбе.
можно ведь?
***
леша первым подсаживается на обеде, стараясь игнорировать убийственный взгляд идрака и насмешливый — гарика.
— как самочувствие?
— …эээ... нормально. вроде. синяки, конечно, остались, но до свадьбы заживет, — леша кожей чувствует его негласную благодарность за помощь и напряженные взгляды друзей где-то в конце столовой.
— не одевайся так ярко. ты не елка, ты гирлянда, — леха, тебя вообще, блять, кто говорить учил? что за загадки нахуй?
саша кивает, и леша уходит на уроки.
***
леша пару раз спрашивает у саши что-то по тестам, и они теперь здороваются друг с другом, как нормальные люди — словами.
леша ликует.
***
он видит долгополова, стоящего во дворе школы до начала уроков, следующие два дня стабильно. но вот саша его не видит уже как третье утро: саша весело смеется, разговаривая с кем-то по телефону каждый, сука, день. злость короткой волной накатывает на сознание, но остается только усмешка, предшествующая очередной шалости. это ведь можно назвать шалостью?
особо не думая, леша подбегает со спины и выхватывает телефон из тонких пальцев.
— а с кем это мы тут кумекаем? — взгляд проезжается по экрану, внутри бурлит недовольство, вместо которого появляется только ядовитая ухмылка, — это телка твоя, что ли?
— не твое дело... не называй ее так, — саша морщится, подпрыгивает и вырывает телефон, одаривая квашонкина презрительным взглядом. «молодец, лешенька, опять всё испортил» звучит в голове, пока недовольный саша уходит в школу.
***
с того утра квашонкин почему-то опять начал думать о маме. неконтролируемый поток мыслей подкидывает воспоминание, как отец орал на нее, пока шестилетний леша прятался под одеялом в своей комнате. он почти не помнит ее, но каждый раз, когда ее лицо опять всплывает у него перед глазами, леша неосознанно морщится. отец почти не говорил о маме с момента, как дверь за ней хлопнула в последний раз. он ненавидел ее за то, что она ушла. ненавидел за то, что она бросила лешу. отец так и не смог найти себе нормальную пассию, приучая лешу с детства к ненависти в сторону женщин. он пытался скрыть это, увидев короткое «лиза🐥» на экране телефона саши, но внутри что-то с омерзением щелкнуло, и вот, леха бухает уже, кажется, второй день, успешно проёбывая школу у себя в комнате. что? пить в одного — алкоголизм? да лехе похуй, леха алкаш с трехлетним стажем.
резко третья симфония бетховена в наушниках обрывается, а сам леха оказывается прижатым к стене своей комнаты. он бросает взгляд на разорванные, — еще одни, блять, — наушники, валяющиеся на кровати, а только потом переводит взгляд на явно злого отца.
— ты совсем ахуел уже? в школу не ходишь, дома... свинарник устроил.
первый пинок прилетает коленом в живот.
— посмотри, кем ты стал, — леша сгибается пополам, но сильная рука хватает за волосы, — видимо, блядство матери и тебе передалось.
щека горит огнем от пощечины. леша падает на кровать, со злостью разрывая остатки наушников.
жалкий ты, леш.
***
ему всё-таки приходится выбираться в школу. он приходит к третьему уроку и, будь леша в мультике, над ним была бы грозовая туча. вместо наушников у леши теперь воображение. он отчаянно концентрируется на мелодии сороковой симфонии моцарта, когда в него на всех парах врезается блядский одноклассник, полностью сбивая с мысли.
— смотри, куда прешь, пидорас!
— ты сам тут, блять, шел по центру. и вообще, а с каких это пор ваше величество ходит в школу после запоя?
— че ты, блять, сказал там? тебя ебет? — леша чувствует, что закипает. одноклассник, увидя загоревшиеся глаза квашонкина, резко меняется в лице, но отступить не успевает: кулак леши оказывается быстрее.
он не осознает, что делает, не осознает, что почти на равных пиздится с одноклассником, явно сломав ему нос при первом ударе. не осознает, пока между ними не встревает физрук и ебучая ольга николаевна.
побитого мальчика отправляют в медпункт, а леха проебывает еще один урок в кабинете учительницы русского языка.
— в качестве наказания остаешься после уроков убираться в классе. чтоб к завтрашнему дню парты блестели, ты понял?
леша нехотя угукает и выползает из кабинета. одноклассники перешептываются, глядя на квашонкина, — вы, блять, будто не привыкли, — а учителя смотрят с пренебрежением.
после уроков леша заходит в кабинет уже не с грозовой тучей, нет, там ебаное радиоактивное облако. он нехотя осматривает грязный класс, и... блять. он даже не удивляется такой ахуенной шутке судьбы, но серьезно? опять?
злой взгляд голубых глаз-горелок за третьей партой сменяется ответным удивлением.
