***
Время проводили действительно весело. Вечером Латышевы выносили на улицу магловские колонки, включали музыку в случайном порядке, чтобы попса с рифмами «кровь-любовь» перемешивалась с Queen и Pink Floyd и устраивали танцы, жарили шашлыки и маршмеллоу. Днем же они купались в бассейне и играли в квиддич двое на двое. С Матвеем играл Вася Добровольский, а с Катериной — Мара. Кирилл и Лаврентий, считавшие квиддич развлечением для плебеев, прятались под навесом садовых качелей и обсуждали все подряд: экзистенциализм, темные искусства, магловские визуальные новеллы и аниме. Но любимой их темой стало то, как тяжело быть умным, когда все вокруг ведут себя так, словно у них одна клетка мозга. К августу пришли письма со списком литературы и необходимых принадлежностей. Катерине же сова принесла изящный кейс, в котором она обнаружила новую флейту и приложенную записку на китайском. — Что там? — влез любопытный Матвей и тут же получил щелбан от сестры. — Тут написано, что на данном этапе обучения мне пора обзавестись собственной флейтой, и что до начала учебного года мне надо подумать над ее именем. А потом учитель прочитает специальное заклинание, и на ней будет гравировка, — объяснила Кошанская. — Надо подумать. С тех пор каждый день на втором этаже дома раздавалось заунывное звучание одних и тех же мелодий. Они стали лучше и уже не прерывались на середине, но играла Катерина все равно средне. На такой изящной флейте это было слышно еще лучше, чем на школьной. — Назови ее Мельпоменой, — предложил за обедом Лаврентий. — Получить такую хозяйку — истинная трагедия. Любой другой бы обиделся, но Кошанской идея понравилась. Она и сама не переоценивала свои музыкальные способности.***
Еще через пару дней вернувшийся из магазина Матвей сообщил, что в заброшенный магловский лагерь приехала новая смена, целиком состоящая из волшебников. — В смысле? — тут же поинтересовался Добровольский. — Откуда они взялись вообще? — Явно не из Хогвартса, — фыркнул Лаврентий. — Иногда там бывают наши, но на этот раз все только из Батона и Дурки. — Чего-чего? — маглорожденный Добровольский аж поперхнулся. — У вас и психушка магическая есть? Лаврентий вдохнул, выдохнул и, смирившись со своей ролью помогатора в любых ситуациях, начал терпеливо рассказывать. С его слов, в Европе существовало три международные школы: Хогвартс, Шармбатон и Дурмстранг. И если директриса Хогвартса всегда держалась нейтрально, то директора Шармбатона и Дурмстранга дружили так, что мечтали вцепиться друг другу в горло. — В Батоне, насколько мне известно, в основном изучают светлую магию, но с нынешним директором такое вряд ли продолжается. Он долбанутый фрик и может проклясть так, что мать родная не узнает, — Лаврентий закатил глаза. — А вот в Дурке фокус идет на темные искусства. Их директор, говорят, может войти в режим берсерка и всех перекрошить. Поэтому их и зовут Дуркой. Найти там психически здорового мага — тот еще квест. У большинства неизменно едет кукуха. Катерина, которая до этого шушукалась с Матвеем, резко замолчала и поникла. От расспросов она сначала отмахивалась и пожимала плечами, мол, все хорошо, но затем коротко ответила: — У меня там одна знакомая сгинула.***
Поначалу гости из Шармбатона и Дурмстранга сидели лишь на своей территории, но вскоре осмелели и начали шататься по их поселку. Кто-то со старших курсов даже колдовал, зная, что за это ничего не будет, но младшие осторожничали и в основном просто разглядывали дома и их обитателей. С некоторыми даже удавалось завести знакомство: Матвей не раз видел девчонок-тройняшек с участка напротив в компании обходительных шармбатонцев. Катерина тоже не обошла новых людей стороной. Все чаще после обеда в часы всеобщей сиесты она брала кейс с флейтой, убегала из дома и шаталась по улицам в компании приятного второкурсника. Однажды она даже привела его в гости, но ни Кирилл, ни Лаврентий не оценили его общества. — Манерный павлин, — тут же заявил Аксаков, стоило новому знакомому сестры покинуть дом. — Вроде звать Евгением, а говорит все время по-французски. Перед кем он так выделывается? — Да он не выделывается, — терпеливо защищала его Катерина. — Он билингв, но у них в Шармбатоне все обучение на французском. Поэтому он говорит на нем лучше, чем на русском. — Ну-ну, — пожал плечами Лаврентий. — Умеешь ты, Кошанская, знакомства заводить. Он же любимчик Тиграныча, этого их директора. Скоро о Евгении все забыли, и лишь Кирилл получал невообразимое удовольствие, когда дразнил его «подружкой» Катерины. Та ворчала на брата, грозилась кинуть в него проклятием, но за волшебную палочку не бралась: колдовать до восемнадцати лет по-прежнему запрещалось, а после восемнадцати и до окончания школы разрешалось лишь дома и под присмотром более опытных магов. Но ей и без колдовства было хорошо. Вместе с Евгением они бродили по лесу, обсуждали французские романы и иногда вместе музицировали. Он мастерски играл на скрипке, слышал каждую фальшивую ноту и был куда терпеливее Лаврентия. Тот требовал «заткнуть свою дуделку» каждый раз, когда Кошанская пыталась репетировать, и вообще был все невыносимее с каждым днем. — Вот, у тебя получается куда лучше, — одобрил он, когда Катя в очередной раз сыграла «У Мэри был барашек». — Куда меньше фальшивых нот, и звучит в целом музыкальнее. Я учился по этой же программе, но для скрипки, и у нас это звучало тоже красиво. Он сыграл на своей скрипке красивую мелодию и скромно улыбнулся, когда девушка зааплодировала. — Я могу и лучше, — честно признался он. — Пойдем? Меня хватятся, если я не приду к ужину. Обратно они шли, держась за руки, и обсуждали новый труд английской ученой о временах Генриха Восьмого и его шести жен. Евгений пообещал одолжить ей эту книгу, но резко замолчал и обернулся. Катерина ойкнула и сильнее вцепилась ему в руку, когда увидела еще одного молодого человека. Тот явно с недобрыми намерениями оглядывал их и сально улыбался. — Сигаретки не будет? — ласково спросил он. — Марк, не надо, — тихо произнес Евгений. — Вернись в лагерь. Ты же знаешь, Ингвар Бориславич тебе запретил. Я все расскажу ему и Дионисию Тиграновичу. — А мы ему не скажем, — подмигнул Марк. — Кто это с тобой, Гамов? Какая милая курочка! — Сам курочка, — звонким, но твердым, не своим голосом произнесла Катерина, выйдя вперед и толкнув Евгения себе за спину. — Ты совсем охренел тут шляться, Введенский? Не вынимая волшебную палочку, она произнесла что-то на незнакомом языке. Марк отшатнулся и заорал: его руки тут же начали покрываться странными наростами. Кошанская рассмеялась. — Не забудь в штаны заглянуть, дорогуша, — пропела она все тем же странным голосом, а затем повернулась к Евгению и заговорила, как обычно. — Я отсюда уже сама добегу, а ты возвращайся. Сам говорил, что тебя хватятся. Она порывисто обняла Евгения на прощание и побежала к калитке дома Латышевых. В голове набатом стучала лишь одна мысль: за колдовство вне школы ее могут исключить или, как минимум, сделать предупреждение. Однако, несмотря на столь хитроумное проклятие, никакого предупреждения не пришло. Школьная сова, которая прилетела на следующее утро после происшествия, принесла лишь письмо отца с обычными расспросами: все ли хорошо, скоро будет в Косом переулке, не нужно ли чего купить ей или брату, кроме обычных книг. Ответным письмом Катерина отправила название книги о боевой магии, которую Кирилл давно хотел прочитать, и просьбу найти ей несколько исторических романов о Тюдорах. Кошанский-старший пообещал раздобыть все к первому сентября и отдать на праздничном ужине.***
Смена шармбатонцев и дурмстрангцев заканчивалась накануне отъезда в Хогвартс. Последняя встреча Катерины и Евгения была короткой и скомканной: оба, нервные, до этого собирали чемоданы, проверяли вещи, и на встречу пришли без скрипки и флейты. Раньше музыка говорила за них, а, когда мелодия заканчивалась, они легко находили темы для общения. Но сейчас оба напряженно молчали и не знали, с чего начать. — Мне с вами очень понравилось, Катрин, — смущенно признался Гамов. — Мне очень давно было не с кем поговорить вот так. Катерина молчала, позволяя ему закончить мысль. Совсем растерявшись, он опустил взгляд и едва слышно продолжил: — Не знаю, привезут ли нас сюда следующим летом. Прошлая смена была в Италии, а позапрошлая, говорят, вообще на Фарерах. Мы можем больше никогда не увидеться, вы понимаете? — Напиши мне, — тут же предложила Кошанская, перебирая свои чуть отросшие пряди. Она впервые решилась обратиться к нему на «ты» и не пожалела: Гамов поднял на нее полный надежды взгляд. — Хогвартс, башня Рейвенкло, комната второго курса, Катерине Кошанской. Но можешь просто сказать сове, что ей надо в Хог, она разберется. И спасибо за практику, я давно ни с кем не говорила по-французски. На прощание она по привычке сжала его в объятиях и замерла. Несколько минут они стояли так, и Катерина утыкалась носом ему в плечо. Затем, подняв взгляд, она смело улыбнулась и трижды коснулась губами его щеки. — À un de ces jours, Eugène.***
Первого сентября веселая компания уже стояла на лондонском вокзале и ловила поезд до Хогвартса. На платформе девять и три четверти было, как и всегда, оглушительно шумно. Старшие приветственно орали и делились впечатлениями, более младшие держались скромнее, а первокурсники и вовсе держались тише воды, напуганные таким столпотворением. Матвей тут же затащил всю компанию в поезд, чтобы выбрать купе получше, и столкнулся с Эдиком Добровольским, братом-двойняшкой Васи. По ним двоим вообще трудно было угадать, что родились они с разницей в полчаса: в отличие от серьезного старшего брата, Эдик был на полголовы ниже, жутко тощей деловой колбасой. Он тут же сообщил Матвею, что все лето провел в Казани и что успел занять целых два купе: себе и ему, а сторожить посадил тихого неприметного первокурсника. — Мог бы и кого посерьезнее. Сейчас придут эти со Слизерина и отожмут купе, — вздохнул Латышев. Однако купе попытались отнять далеко не слизеринцы. Туда вломился новый староста Гриффиндора, с ярко начищенным значком, и тут же устроил мальчишке разнос. — Это ты, Мо Сюаньюй, влез в вагон старост? Ты что, не знаешь, что туда нельзя первокурсникам? А тем, кто в таких грязных ботинках, особенно? — Они не грязные, они… — Достаточно этих оправданий. Чтобы больше я тебя рядом со старостами не видел. Первокурсник тут же прижался к краю сиденья и закрыл голову руками — а, когда вошли новые люди, и вовсе попытался сбежать. Катерина тут же поймала его за локоть и ласково предложила остаться. — Здесь тебя никто не обидит, — пообещала она. — А, кто обидит, будет иметь дело со мной.