Система второго шанса

      О своем сне Катерина решила никому не говорить — ни брату, ни тем более визави из дневника. Да и помнила она всё крайне смутно — подъем в пять утра не давал возможности запомнить хотя бы одно сновидение до конца. В памяти запечатлелся лишь образ погибшего юноши, но и он вскоре сменился обычными заботами. Уже спустя пятнадцать минут Кошанская стояла у класса, где должна была проходить медитация, и думала, где бы найти укромный уголок, чтобы доспать положенные полчаса.       Уже к началу обычных уроков неприятный сон забылся окончательно — но дневник она все же взяла с собой на всякий случай и даже принялась писать в нем конспект. Спохватившись, что неведомому собеседнику будет не особенно интересно читать о свойствах заклинания Скурж, Катерина убрала дневник в широкий карман мантии и продолжила записи в своей обычной тетради. С самого утра её одолевала странная рассеянность. Обычно после завтрака сконцентрироваться получалось легко, но сейчас голову будто туманом окутало. Может, это из-за того, что поспать на медитации получилось всего пятнадцать минут? — Катерина, будьте внимательны, — вежливо попросила её Борджиа, проверяя записи. — Вместо «пятновыводитель» вы написали «пятнашки», а вместо «эктоплазма» — «эктогенез». С вами все хорошо? — Да, профессор, — пробормотала Катерина и, поблагодарив, взяла тетрадь и просмотрела записи. В самом деле, что она тут понаписала? Не у Лаврентия же просить сверить, в конце концов — слишком он подозрительный в последнее время. Или он тоже ведет расследование? — Нель, можно у тебя конспект спишу? — шепнула Кошанская, обернувшись. — Я сегодня туплю, как не в себя.       Фахрутдинова оторвалась от своих записей, смерила девушку чуть высокомерным взглядом и, оглянувшись, прошептала: — Если будешь списывать, так ничего и не выучишь. Учись думать своей головой.       Кирилл, волей случая сидевший рядом, толкнул Нинель локтем. — Душнил никто не любит, Нелечка. — Нахрен пошел, Аксаков, — резко отозвалась гриффиндорка. — Еще раз так меня назовешь… — Что ты мне сделаешь? Проклянешь? Какие мы грозные, — протянул Кирилл. Его спас колокол; услышав, что занятие пора заканчивать, Борджиа протараторила: — Посмотрите параграф третий в главе пятой, потренируйте заклинание, в среду покажете, до свидания.       Она мигом исчезла в своей каморке. Катерина зевнула, уронив голову на парту. — Оставьте меня здесь, — сонно пробормотала она. — Идите дальше без меня.       Аксаков шутку не оценил. Он легко встряхнул сестру за плечи, заставляя ее подняться, быстро покидал ее вещи в сумку и подставил плечо. — Обопрись. Так и быть, дотащу тебя, а на истории магии поспишь.       Проспать урок истории магии было верным решением: Катерина пришла в себя, взбодрилась и смогла без приключений пережить травологию, умудрившись ни разу не нарваться на гнев младшей миссис. Та, казалось, даже немного подобрела, и за минуту до колокола произнесла: — Дорогие мои, хор сегодня ровно в четыре тридцать, как и договаривались. Не опаздывайте, пожалуйста.       Несколько рейвенкловцев и слизеринцев, переглянувшись, тяжело вздохнули. В такой ясный морозный денёк хотелось кататься на коньках и играть в атаку крепости, а никак не учить новую песню. Но выбора не было — за прогулы Эстер периодически грозилась сообщить декану. Ругаться что с зельеваром, что с трансфигуратором было ужасной идеей для прекрасного вечера. — Воронов, а вас я попрошу остаться. — Ни пуха, — прошептала Катерина напоследок. — Пошла ты, — так же шепотом ответил Лаврентий.

***

      Ровно в четыре тридцать хор собрался в музыкальном зале. Эстер быстро пересчитала их по головам и осталась довольна: сегодня пришли все. — Никто не опоздал. Молодцы, я очень вами довольна. Давайте начнем.       После нескольких привычных упражнений принялись за работу. Уже две недели хор с переменным успехом разучивал «Зеленые рукава», зеленея от скуки. Эта песня не нравилась практически никому, кроме их руководительницы — Эстер была от нее в полнейшем восторге и яростно распекала тех, кто пропускал занятия или не пел в полную силу. — Кошанская, это что за писк? Почему ноты не тянем? Вот Уотерса послушайте, прекрасно пел! — Так он же молчал, профессор, — сдала соседа с потрохами Катерина. — Он песню не выучил. — А вы с больной головы на здоровую не перекладывайте! — взвилась Эстер. — Сами ничего не учите, а на других наговариваете! А вы чего смеетесь, Вэй Усянь? Тоже хороши — приходите, когда вздумается, текста не знаете, не распетый. И не смотрите на меня так, я слышу, кто поет, а кто просто рот открывает. Вас, Воронов, это тоже касается. Если вы все сегодня не хотите работать, то я даже не знаю, что с вами делать! Я к вам обращаюсь, Мо Сюаньюй!       Младшая миссис уронила папку, которой до этого указывала то на одного незадачливого певца, то на другого — и это стало последней каплей. — Знаете что? Я вернусь через пятнадцать минут, и, если вы не будете петь нормально, то придется пойти к вашим деканам!       Дверь музыкального зала захлопнулась так, что Мо Сюаньюй вздрогнул. Он и сам не знал, что здесь делает — это была его третья репетиция, заманили его сюда уговорами, и практически каждый раз миссис Дункан ругалась. Сегодня попало и ему. Он так и знал, что это была ужасная затея. — Брось, она всем на орехи сегодня раздала, — Катерина взъерошила его волосы. — Сейчас сходит к Борджиа или к руничке, и вернется добрая. — Меня терзают смутные сомнения, — проговорил Каспар Каин с соседнего ряда. — Сегодня попало практически всем, кроме… — Латышевы всегда хорошо поют, — флегматично отозвался Лаврентий. — На Шевченко и Добровольских тоже не орут, незачем. — Да я не про это, — Каспар огляделся и указал на самый край сцены, где одиноко притулился Джулиан Уотерс. — Он же правда не пел. — Я была уверена, что она вот-вот назовет его солнышком, — фыркнула Мара. — Как она нам его на оркестре в тот раз расписывала! Талантливый мальчик, не от мира сего, будущий гений… — Ага, ты просто не видела, как этому солнышку люлей выписывают, — не меняясь в лице, ответил Лаврентий. — По понедельникам сначала он занимается на фортепиано, а потом сразу я. Когда он вышел, она ему вслед орала, чтобы без выученной программы больше к ней не приходил. Он взглянул на меня своими глазенками, плечами пожал и просто сказал: «Кажется, я ее разозлил». Кажется!       Мара хихикнула, а Каспар бросил неодобрительный взгляд на Уотерса. Джулиану же было плевать на происходящее: он пялился куда-то в пустоту и ни на что не реагировал. — Ребят, ну давайте по-нормальному распоемся, — наконец, предложил Матвей Латышев. — Пожалуйста? Отпоем эти «Зеленые рукава», может, нам что поинтереснее потом дадут? — Ага, будем учить Гаудеамус, — зевая, отозвался Эдик Добровольский. — Или что-нибудь такое же замшелое. — Ну и выучим, — оптимистично отозвался Матвей. — А потом все вместе, пока никого не будет, споем что повеселее. Все знают песню про шотландца?       Знали не все, и Латышев, немного подумав, протараторил короткое заклинание, чтобы у всех в руках появились листки с текстом песни. Мара скептически просмотрела свой и осторожно спросила: — А тут должно быть столько ошибок, да? — Так исправь, если такая умная, — подмигнул Матвей. — Тут проще новые сделать, — тяжело вздохнул Лаврентий. — Что у тебя в аттестате по языкам было, Латышев? Четверки липовые? — Тройки, — понурился Матвей. — Я бы за такие ошибки единицу поставил, — припечатал Воронов и произнес то же заклинание, но медленно и четко. — Проверяйте, на другой стороне новый текст.       На этот раз довольной осталась даже придирчивая Мара, и все приготовились петь. Веселые слова про пьяного шотландца и двух подружек, что нашли его, развеселили даже обычно хмурого Лаврентия — и лишь Джулиан остался равнодушен. Он даже не взглянул на текст, предпочитая выглядывать что-то в зрительном зале. — Давайте все Уотерсу наваляем? — предложил Вася Добровольский, когда песня закончилась. — Расслабься, ему младшая миссис наваляет, — холодно заметил Лаврентий. — За всех нас отомстит. Может, пока она не вернулась, еще что-нибудь споем? — Давайте эту… про дурака и молнию, — предложил Каспар.       Все тут же с ним согласились, и хор затянул: «Грохочет гром, сверкает молния в ночи, А на холме стоит безумец и кричит…» — Вот, другое дело! — обрадованно воскликнула Эстер, решившая почтить своих студентов вниманием на пять минут раньше. — Вот с таким хором я готова работать!       Дальше занятие шло идеально, придраться было практически не к чему. Через час, когда пришла пора расходиться, все улыбались друг другу, перешучивались и едва слышно напевали особо полюбившиеся строчки: кто про дурака и его молнию, а кто про шотландца.       В этой веселой суете Катерина не сразу заметила, что из ее кармана пропал дневник.

***

      Весна в Хогвартсе всегда была чем-то приятным. Дни медленно, но верно становились длиннее, и, хотя прогулки по окрестностям превращались в соревнования по прыжкам в длину, студенты после уроков постоянно толпились у выхода из замка и стремились первыми попасть на любимые полянки. Исключением был лишь хмурый Кирилл. Он терпеть не мог март и апрель из-за слякоти и моросящих дождей. — Ну и что это такое? — пробормотал он, с откровенным презрением глядя, как старшекурсники расталкивают младших и несутся на улицу. — Несутся, как стадо сайгаков. — Да брось, — Катерина улыбнулась хмурому брату. — Зато скоро квиддич, хоть что-то хорошее. — В гробу я видал этот ваш квиддич, — закатил глаза Аксаков. — И ты тоже хороша, заладила со своей весной.       Эдик Добровольский, который имел дурную привычку подслушивать чужие разговоры, лишь довольно протянул: — Нет, ну вы слышали? Чтобы нормальный человек — и добровольно лишал себя солнечного света? Теперь вы понимаете, что я прав? — Что-то ты сам на улицу не торопишься, — ехидно заметил Кирилл. — Так что засунь свой язык знаешь куда? — Знаю. В пирожное с кремом, — довольно заулыбался Эдик и выхватил из-под носа Кирилла тарелку с десертом. — Спасибо, что предложил, наследник Слизерина должен быть щедр со своими слугами.       Пока за ним не погнались, Добровольский прошмыгнул за свой стол, едва не сбив с ног нескольких первокурсников Рейвенкло. Катерина погрозила ему вслед кулаком — нечего обижать маленьких.

***

      Следующий матч назначили на ту же субботу; соревновались Рейвенкло и Хаффлпафф. Обе команды с нетерпением ждали, когда же им позволят начать игру, и сгрудились в стайки, чтобы уточнить напоследок тактику. Бетси с умным видом вещала: — Мара, на тебе загонщики, особенно этот твой… как его. — Вася Добровольский, — хихикнула Латышева. — Окей, принято. А второй? — Второй у них новенький, тени своей боится, — отмахнулась пятикурсница. — Далее. Кошанская, без выкрутасов. Морис, постарайся, пожалуйста, поймать снитч побыстрее. Их команда так себе, но мало ли. Ладно, давайте по метлам. Покажем им, как нужно играть.       Мадам Юй не успела дать свисток: поле бегом пересек профессор Кошанский, держа в руках мегафон. — Матч отменяется, — объявил Альберт Федорович. Трибуны взорвались гамом и недовольными вскриками. Капитаны команд растерянно приземлились. — Профессор, нам нужно играть, — растерянно произнесла Бетси. — Кубок… Рейвенкло… — Всем вернуться в гостиные, — чуть тише произнес Альберт. — Пожалуйста, побыстрее, дело серьезное. И позовите мне, пожалуйста, Добровольского.       Шедший поодаль Эрик Фахрутдинов решил присоединиться к Васе — тот нервничал и подозревал неладное. Вскоре к ним подошла Неля, а за ней увязалась и Катя. Старший Кошанский не стал возражать — но повел их не в свой кабинет, а почему-то в больничное крыло. — Вас это очень расстроит, — тихо произнес декан. — До начала матча совершили еще одно нападение. Двойное.       Даниил Данковский склонился над одной из кроватей, над которой парил призрак Евы Ян — не прозрачный, как обычно, а будто измазанный сажей. А совсем рядом… — Эдька, — пробормотал побледневший Вася. — Как тебя угораздило?