***
— Рассказывай, как прошел твой год? Как ты сдал экзамены? — Ирина Воронова строго взглянула на сына из-под стёкол очков. — Почему мне не пришло письмо с результатами? Ты что-то провалил? Учти, я всё равно это узнаю! — Мам, не было экзаменов, — вздохнул Лаврентий. — Их отменили, потому что один мальчик с первого курса открыл Тайную комнату. — А ты принимал в этом участие? — тут же влез отец. Его глаза были полны тревоги и участия. — Вот в наше время… — В наше время это считалось выдумкой, — отрезала мать. — Так кто в этом участвовал? И чем всё кончилось? — Ну, Кате и Кириллу дали кубок за особые заслуги, хотели две штуки дать, но они сказали, что им и один сойдет, они же кузены, — растерянно произнёс Лаврентий, совершенно теряясь. Чуйка говорила: сейчас ему придёт полнейшая задница. — А тебе? — поинтересовалась мать. Её голос не сулил ничего хорошего. — Что — мне? — Тебе кубок дали? Мать разговаривала с ним почти как с умалишенным. Лаврентий в последний раз попытался понять, куда она клонит, и задал максимально глупый вопрос: — За что? — За особые заслуги перед школой. Тебе должны были его дать, — терпеливо объяснила еще раз мама. — Нет, не дали. — А почему? — Потому что это Катя и Кирилл открыли Тайную комнату и спасли школу, — повторил Лаврентий, чувствуя себя полнейшим идиотом. — А ты где был? — В больничном крыле. — А почему ты там был? Лаврентий вдохнул и выдохнул несколько раз, собираясь с мыслями. В конце концов, об этом он родителям не писал, всю подноготную знали только декан, директриса и еще несколько человек с курса. — Мам, понимаешь, я оцепенел от взгляда василиска, и поэтому не смог… — Подумаешь! Ирина небрежно бросила вилку на стол, и та обиженно звякнула. Повисла напряженная тишина. Отец переводил взгляд с жены на сына, не зная даже, что и сказать. — Дорогая, у него был сильный стресс. Может быть, мы не будем к нему так строги? — предпринял он попытку. — Нет, ты на них посмотри! Один ерундой страдал весь год, никаких заслуг, никаких результатов, даже на концерте ни на одном не выступил! А второй его выгораживать будет? Марш по комнатам, оба. Лаврентий, ты до конца лета сидишь дома, повторяешь материал и занимаешься музыкой. Это было совсем уж несправедливо. На втором курсе Лаврентий успел выступить на четырех отчётных концертах — Эстер очень любила хвастаться своими учениками и выдвигала их на любое мероприятие, по поводу и без. Просто родителям об этом знать было совершенно не обязательно. Ещё на первом курсе, в сентябре, он прислал им письмо, где пригласил на свой первый концерт. Тогда музыкальным кружком руководила другая преподавательница, собрала она вообще всех, независимо от инструмента. В самом начале она объявила о том, что концерт будет не простым, а конкурсным — и первым трём победителям достанутся очки для их факультетов. Лаврентий тогда оказался на втором месте, а на первое вышла Мара со своим несчастным Вивальди. Он искренне поздравил подругу и гордился своим результатом в сто очков Рейвенкло ровно пять минут. Затем его атаковала мать. — Никогда больше не позорь нас так, — сказала она тогда ему. — И, если собираешься и дальше быть неудачником, то больше нас не приглашай. Отец тогда снова ничего не сказал. Лаврентий навсегда запомнил эти слова и больше не приглашал ни его, ни мать. В первом ряду, на месте его родителей, на каждом концерте сидел Альберт Фёдорович Кошанский. Он никогда не допускал, чтобы студенты Рейвенкло оставались одни на сцене, без поддержки, внимательного взгляда и аплодисментов в конце. Даже ему — чужому, по сути, человеку — он был дороже, чем родителям. Лаврентия впервые за несколько лет душили слёзы.***
— Алло? Матвей? Прости, что звоню так поздно, у меня дома какой-то хтонический, блять, пиздец, — его голос уже не дрожал, но умом Лаврентий догадывался: одно неправильное слово — и его снова разорвёт. — Блин, солнце, сочувствую, — отозвалась трубка тёплым взволнованным голосом. — Но сейчас ничем помочь не могу, сорри, у нас тут гости. Приехал братец мой двоюродный, Костян. Помнишь же его? Ну вот, празднуем, что мы с Маринкой со школы вернулись и что экзамены отменили. Ты извини, я бы правда выслушал, но мне надо идти. Раздались гудки, и Воронов едва сдержался, чтобы не швырнуть телефон в стену. Он откладывал на него все карманные почти полгода и ни разу не пожалел о покупке. Магловская техника бесперебойно работала дома, несмотря на регулярные вспышки магии — но брать телефон в школу Лаврентий не рисковал. А сейчас он и вовсе стал единственным спасением. Даже несмотря на то, что сейчас его кинул единственный человек, который был ему важен в этой поганой жизни. Лаврентий тут же отбросил вариант позвонить Маре. Она, конечно, поговорит с ним и успокоит, но надаёт массу тупых советов, которые никак не применить. Оставался лишь один вариант. Дрожащие пальцы сами нашли нужный номер и набрали его. — Кать, не занята? Код красный, меня тут заживо сожрут…***
Катерина не стала понапрасну тратить время. Быстро выяснив, в чём дело, она сказала, что сделает всё, что может. Положив трубку, она спустилась на первый этаж и постучалась в кабинет Альберта. Очень полезная привычка, когда твой отец — трансфигуратор с мировым именем и дюжиной не оконченных за учебный год экспериментов. Старший Кошанский впустил её и первым делом, как и обещал днём, показал черновик новой статьи. Катя мельком просмотрела текст («опять что-то про живых мертвецов, на него что, Вэй Усянь надышал?») и вежливо сказала: — Очень интересно, пап. Издаёшь? — Пока нет. Собралась новая комиссия по этике, она с такими выводами меня с потрохами съест, — отец взъерошил её отросшие волосы и устало улыбнулся. — Ты как? Что с твоей флейтой? — Всё супер, — бодро отозвалась Катя. — Мне в конце года даже белую ленту дали, сказали, что я теперь могу считаться истинной ученицей Гусу Лань. — А почему не в прошлом году? — шутливо спросил отец. — Да я в том году просыпала всё время. А в этом всегда приходила вовремя, — похвасталась девушка. — Я же молодец? — Молодец, конечно. — А, если я молодец, можешь мне помочь? Воронова родители совсем замучили, он мне звонил сегодня. Давай он к нам приедет? Только у нас пианино нет. — У Каиных есть, — успокоил её Альберт. — Я приеду к родителям Лаврентия и обо всём договорюсь.***
Уже следующим утром на пороге квартиры Вороновых стоял декан Рейвенкло. Он был краток в объяснениях, спокоен и вежлив, чем сразу вызвал доверие даже у строгой мадам Вороновой, которая обычно верила исключительно себе и магическому телевидению. Самого Лаврентия было не видать: он сидел в комнате и зубрил очередной этюд. — Понимаете, в чем дело, — мягко произнес Альберт. — Моя сова, к сожалению, заболела, поэтому хочу передать информацию лично. Ваш сын отлично успевает по многим предметам, и я хотел бы пригласить его на смену в летний лагерь, где мы будем не только повторять пройденное, но и изучать новое. Будут эксперименты по трансфигурации и зельеварению, творческие лаборатории по заклинаниям, мастер-классы по защите от тёмных искусств. В свободное время он сможет заниматься творчеством и общаться с умнейшими юношами и девушками из других школ. — А музыка? — тут же перебила его Ирина. — Ему нельзя прерывать занятия, чтобы добиться хотя бы минимальных результатов. — Лучшие инструменты, — поспешил заверить её Кошанский, попутно пытаясь извлечь из памяти хотя бы пару названий известных фирм. — Ямаха, Кавай, Бергман. Некоторые даже в единственном экземпляре. — Сколько длится одна смена? — Три недели. — Можно остаться больше, чем на одну? — Хоть на все три, до первого сентября, — с самым серьезным видом кивнул Альберт.***
— И что он сказал твоим родителям? Что-нибудь про юного гения, которому нужны дополнительные уроки? — весело спросила Катерина у Лаврентия, когда тот шагнул из волшебного камина. — Понятия не имею. Но мать говорила что-то про научный лагерь. Даже времени собраться толком не дала. Покидала мне в чемодан вещи, ноты и сказала, чтобы я её не опозорил, — фыркнул Лаврентий. — Спасибо тебе. — Да что мне-то спасибо? — засмеялась Катя. — Это папу благодарить надо, он изобретательный. Хотя в твоём случае ему реально пришлось подумать. С Агни и Сюаньюем было куда проще. Лаврентий вмиг потерял все свои страхи и нервное напряжение. Неужели его декан, такой строгий и серьёзный на уроках, тот ещё выдумщик? — Тётке Агни он наплёл, что она все экзамены завалила, и ей надо готовиться к пересдачам. Она только рада была, — смеясь, продолжала Катя. Щёлкнув пальцем по старой памяти (волшебных палочек в Келпи не было), она подняла чемодан в воздух и указала ему направление. — С Сюаньюем тоже было легко. Его тётка купилась на легенду про исправительные работы. Папа ей сказал, что милашка Мо будет драить стены от своих посланий всё лето. Съела, как миленькая. Так что будем теперь тусить тут вчетвером.***
К чести обоих Кошанских, и отца, и дочери, девять недель в их старом доме действительно были похожи на научный лагерь. С утра они повторяли изученное на первом и втором курсах. Ближе к полудню они приходили в огромную библиотеку. Со слов Кати, её основал ещё самый первый Кошанский, преподаватель словесности и классических языков в Колдовстворце, и с тех пор книг в ней становилось всё больше. Они могли угодить даже самому привередливому читателю — и до обеда все гости импровизированного лагеря копались в книгах, выбирали самое интересное и делали заметки. Агни с удовольствием изучала сказки и песни народов мира, и изредка в дальнем углу библиотеки раздавался её тихий певучий голос. Сюаньюй поселился в секции с художественной литературой и читал один старинный любовный роман за другим. Лаврентий, как всегда, восседал среди любимых римлян и греков. Катерина же умудрялась бегать по всем секциям и получала от этого массу удовольствия. — Смотри, какую я книжку нашла, — похвасталась она однажды Воронову, сжимая в руках потрёпанный томик. На обложке значилась скромная надпись: «Как я изучаю языки». — Прикинь, эта женщина знает шестнадцать языков! Я тоже так хочу! — Какие твои годы, — пожал плечами Лаврентий. — Ты же выбрала руны? После них любой язык покажется детским лепетом. А преподша — жуть. Маринка рассказывала, что она языков десять знает. За разговорами о том, какими будут новые предметы, проходил обед. Потом Альберт выгонял всех на улицу. Сам он уходил в кабинет и работал, пока дети носились с криками и смехом. Кричала даже Агни, быстро проникнувшись всеобщим духом. А Лаврентий, от которого вообще никто не ожидал, и вовсе выкатил из сарая садовую тачку, посадил туда Катю и катал её. Она счастливо хохотала и визжала на поворотах, подзуживая остальных присоединяться к веселью. Вскоре Агни выкатила из сарая ещё одну тачку и погрузила туда Сюаньюя. Условились ехать наперегонки от ворот участка до приметного колышка забора. И именно тогда Альберт решил выйти подышать свежим воздухом. — За науку! — верещала Катя, воинственно указывая вперед тетрадкой. — За силу мозгов! — вторил ей Сюаньюй, размахивая брошюрой с говорящим названием "Оживить неоживляемое: пошаговое руководство". — Дети… — умиленно вздыхал Альберт. Почти всем «детям» уже стукнуло семнадцать, но старший Кошанский был уверен: они останутся для него совсем юными до самого выпускного. После прогулки и гонок на тачках они возвращались в библиотеку, но на этот раз не разбегались по секциям. Альберт учил их играть, по его выражению, в «интеллектуальные игры, с которыми справится не каждый старшекурсник». Тогда-то Лаврентий впервые и услышал про игру в бисер. Катя уже была с ней знакома, но лишь заочно. С детства она что-то слышала, читала отцовские конспекты партий и размышления о правилах, но играть ей не позволяли. Теперь же она была готова. — Это не просто игра в ассоциации, — повторял Альберт снова и снова. — Вы должны подобрать максимально точную и конкретную, а затем дать объяснение, почему вы так решили. И таким образом мы должны сделать несколько кругов, а затем мягко привести к той теме, с которой мы начали. Начнёт, скажем, Лаврентий. — Гамма си мажор, — предложил он наобум. — Почти вся играется на чёрных клавишах. Некоторые преподаватели дают её почти с самого начала обучения, но в ней достаточно много нюансов. Но, освоив эту гамму, быстрее разбираешься с другими. — Неправильные глаголы во французском, — тут же присоединилась Катерина. — Каждый начинает с нескольких самых базовых. Их схема проста, но имеет определенные трудности, усвоив которые, можно легко пойти дальше. — Может, сказки братьев Гримм? — робко предположила Агни. — Они тоже просты, но в оригинальной версии… — Absit invidia verbo, пусть сказанное не вызовет неприязни, но мне кажется, что это не подходит, — встрял Лаврентий. — Поищи что-нибудь посложнее. Но вечерами они не только играли в бисер. После домашнего ужина Альберт почти каждый день отправлялся на ещё один — к Каиным — и брал Лаврентия с собой. Воронов был рад сменить шумную и весёлую компанию Кати, Сюаньюя и Агни на общество Каспара Каина. К тому же, дома у него было первоклассное фортепиано, на котором, поговаривали, играла ещё его покойная мать. Одним вечером Альберт остался дома — и предложил гостям довольно трудное, но интересное занятие. — Когда я учился, то на нашем факультете была традиция. Раз в месяц каждый из нас должен был принести декану так называемое жизнеописание. Мы выбирали эпоху, переносили в неё свою личность и рассказывали, как мы жили бы. Некоторые умельцы писали на иностранных языках и стилизовали свою речь, используя классические образцы. Эта традиция жива на Рейвенкло и по сей день. Все желающие от третьего курса и старше могут писать жизнеописания. — А можно упростить задание? — осторожно спросила Агни. — Например, написать короткий рассказ о каком-то событии, а не всю жизнь целиком? — Конечно, можно, — одобрил Альберт. — Зачастую подробные жизнеописания приносят старшие ученики с шестого и седьмого курсов. Третий, четвёртый и пятый могут приносить короткие эссе. Младшие курсы часто не принимают участия, им необходимо прочесть как можно больше хороших книг. Я знал лишь одну студентку, которая стала исключением. — А она училась на Рейвенкло? — тут же перебила отца Катерина. — Вот сама у неё и спросишь, — Альберт поднялся с места. — Она будет преподавать один из дополнительных предметов. Я пойду поработаю, а вы приступайте к черновикам. Времени вам даю неделю, буду рад, если у кого-нибудь получится. К концу лета почти у каждого получилось по два жизнеописания — ушло на них куда больше недели. Следовало учитывать и эпоху, и стиль, и массу мелких деталей, о которых никто даже не задумывался. Но результаты порадовали всех. Катерина написала два коротких эссе: одно было о жизни в древней Ирландии, а другое — о Франции эпохи мушкетёров. Оба она постаралась написать на языках тех эпох, но где-то перемудрила со стилем. Отец не ругал её и не хвалил. Он лишь забрал оба эссе и убрал их в ящик, где хранились работы учеников, которые он регулярно перечитывал. Лаврентий за дело взялся с толком и с расстановкой. Его жизнеописания вышли более полными и объёмными, охватывая всю жизнь альтер-эго. Оба его сочинения были на латыни: первое рассказывало о римском сенаторе с тяжёлой судьбой, а другое — о жизни средневекового студента, который пытался овладеть наукой юриспруденции. Сначала он хотел перевести их на английский — и уже приступил было, но Альберт заметил его усилия и мягко сказал: — Не утруждай себя. Я умею читать по-латински. Сюаньюй не был особенно оригинален, но трудился, как положено: его распирала гордость от того, что он смог приступить к такой сложной работе на год раньше. Оба его жизнеописания были на китайском. Одно рассказывало о жизни придворной поэтессы, жизнь которой составляли одни лишь трагедии, а другое — о бедном юноше, который никак не мог сдать сложнейший экзамен, чтобы стать учёным и помочь своей семье. — Оригинально, но по стилю больше похоже на двадцатый век, чем на те эпохи, которые ты выбрал, — мягко ответил Альберт. — В целом же написано очень тонко и эмоционально. Если ты позволишь, я переведу твои работы на английский и сохраню на память. Агни была единственной, у кого вышло написать лишь одну работу — больше похожую на сказку, чем на жизнеописание. Она была уверена, что её работу не примут, а её саму отругают и отправят домой, но старший Кошанский был неизменно терпелив и спокоен. — Сказки тоже надо уметь писать. Не потеряй этот навык, — попросил он, возвращая ей рассказ. — Оставь у себя. — Спасибо, — еле слышно ответила Агни, дрожащей рукой принимая листки. Рассказ вышел слишком личным, чтобы остаться в ящике у декана Рейвенкло.***
Так, за чтением, письмом и оживлёнными дискуссиями пролетело лето. За пару недель до конца каникул пришли списки новых учебников. Альберт отправился за ними один, не утруждая гостей прогулками по Косому переулку. Однако, кроме положенных книг, каждому достался подарок на память. Агни улыбалась, рассматривая великолепное издание «Сказок народов мира» в нескольких томах. Сюаньюй уже раскрыл сборник китайской поэзии и полностью погрузился в эпоху Мин. Даже Лаврентий широко улыбался, получив в подарок новое издание «Хорошо темперированного клавира». А Катя и вовсе бросилась крепко обнимать отца: ей он привёз корзинку, в которой спал котёнок книзла, уютно свернувшись клубочком. — Назови его Аристофан, он такой потешный, — предложил Лаврентий. — Нет, ну какой это Аристофан, — мягко улыбнулся Альберт. — Ты посмотри, какое выражение серьёзное. — Сократ? — не сдавался Воронов. — Цезарь, — гордо объявила Катерина. Котёнок проснулся, потянулся и мяукнул, будто бы выражая согласие.