The Incantation of the Oak-Priest

       Косой переулок точно такой, каким его помнит Гарри — сверкающий в солнечном свете, с многолюдными мощеными улицами, тяжелым и запутанным привкусом магии в воздухе. В этом другом времени был неосязаемый шарм - может быть, больше людей, - и что-то еще: цвета в витринах блестели ярче, а рев толпы был громче.        Джеймс прокладывает себе путь сквозь толпу с обаятельной улыбкой на лице, помогая широкими плечами. Люди, кажется, знают его, и их прогрессу слегка препятствуют все, кто хочет поговорить с ним, пожать ему руку, поблагодарить за что-то. Странно, что Гарри видит такое восхищение со стороны — когда внимание людей привлекает кто-то другой, а не он сам.        Сириус стоит у Джеймса за плечами, засунув руки в карманы, слегка ссутулившись; небрежно, без усилий красивый так, как Гарри видел только на фотографиях. Профессор Люпин не такой серый и усталый, каким был в Хогвартсе. Он отстраняется от остальных, чтобы идти с Гарри, и все время оборачивается, с ласковым одобрением улыбаясь ему.        Все это кажется таким же странным, как и вчера — как будто Гарри находится во сне, шагая в дюйме над землей. Нереальность кусает его за пятки и угрожает вернуть его к бодрствованию.        — Джеймс сказал нам, кто вы, — вполголоса говорит Люпин, когда они проходили мимо магазина Фортескью.        Гарри вдыхает ванильный аромат печеных рожков мороженого и искоса смотрит на Люпина, не совсем понимая, что он имеет в виду.        — Что ты Генри. Или, по крайней мере, его версия, у которой не было родителей, чтобы присматривать за тобой.        Это звучит, как абсолютно явнее и крайнее нарушение протокола. Спэвин явно будет унижен. Гарри привычно теребит прядь волос над шрамом, пытаясь скрыть его, но останавливается, поймав жалостливый взгляд Люпина.        Люпин замолкает, и Гарри внезапно чувствует, что охвачен тисками, что он не может дышать. Он жаждет хоть на мгновение остаться один, без огромной чудо-семьи, теснящиеся вокруг него, или спящего дракона Реддла где-то на периферии. Он не мог вот так сразу переварить все это, не с этим постоянно растущим давлением невозможностей, свалившихся на его плечи.        Отвлекаясь, Гарри замечает, что были магазины, которые он никогда раньше не видел, рекламирующие изготовленные на заказ артефакты и лучшие пироги Деркоула. Джеймс пролетает мимо них и ведет их к Мадам Малкин. Сириус и Люпин отступают, чтобы спокойно поговорить, и продолжают бросать тяжелые взгляды в сторону Гарри. Джеймс болтает с человеком, работающим в это смену, который одевал Гарри в простую хогвартскую мантию.        — Никакого герба дома? — Спрашивает Гарри Джеймса. — Я на Гриффиндоре.        Джеймс сияет.        — То есть ты был там? Это блестяще, Гарри, правда. Не говори Генри, но я так и не оправился от разочарования, что он пошел в твою мать.… Во всяком случае, Дамблдор собирается заставить шляпу еще раз взглянуть на тебя и Тома, посмотреть, было ли решение военного времени точным.        Гарри открывает рот, чтобы переспросить, что блять он сказал, на совершенно неподходящей громкости, когда продавец возвращается с охапкой маггловской одежды, и Гарри спешит найти пару джинсов, которые действительно подходят.        Джеймс, купив ужасно много одежды, несмотря на протесты Гарри, ведет их в «Флориш и Блоттс». Гарри берет «Пушки Пэддл» и книгу о проклятиях. Затем они заскакивают к старику Скриббулусу за перьями и чернилами; Гарри замечает небольшую выставку маггловских шариковых ручек и, озадаченный, тоже хватает пару таких.        Сириус тащит их в «Сладости Шугарплама», маленький причудливый магазинчик, где Гарри никогда раньше не бывал. Люпин покупает Гарри больше шоколада, чем тот может съесть за месяц, хотя Сириус настаивает на оплате. Они заходят в «Принадлежности для Квиддича» только для того, чтобы поглазеть на новейшие метлы, и каким — то образом Гарри уходит с новым набором для чистки ручек и щитками для рук и ног.        Даже в сложенном виде, все новые вещи Гарри еле залезают мешок, который Люпин перекидывает через плечо, и Гарри не может удержаться, чтобы не лепетать спасибо снова и снова, десятки тысяч раз без остановки. Джеймс только ерошит ему волосы.        Сириус оттягивает рукав, чтобы посмотреть на часы, дважды моргает и прощается, быстро чмокая Люпина перед тем, как аппарировать.       — Наверное, у него была встреча, на которую он опоздал, — Джеймс со вздохом поправляет очки. — Честно говоря, если ты так о нем заботишься, Ремус, я не знаю, что бы он делал, предоставленный самому себе.        — Я все еще надеюсь, что эта история с Регулусом — просто фаза, — вздыхает Люпин.        — Ты же знаешь, какой Сириус… но у них такое сотрудничество уже больше года. И я думаю, что Сириусу это действительно нравится. Видеть своего брата, подлизывающегося к политикам.        Джеймс повернулся к Гарри.        — Твой дядя Сириус помогает своему брату Регулусу в работе с Визенгамотом. Их почти невозможно остановить, когда они в чем-то соглашаются, и они используют это, чтобы начать восстанавливать некоторые повреждения, которые их предки — и Белла, конечно, — нанесли имени Рода Блэк.        — Понял, — с готовностью отвечает Гарри, запихивая этот лакомый кусочек на переполненную полку с «вещами-для-изучения-позже». — Значит, мы идем домой? Я думаю, что у меня есть все необходимое, пока не появятся списки книг.        — Еще кое-что, — Джеймс обменивается взглядом с Люпином, затем повел Гарри сквозь толпу.        Они остановились перед магазином «Совы Эйлопса» во всей его какофонической красе. Запах внутри был тяжелым и знакомым, и Гарри почувствовал, как пустота, возникшая ранее, стремительно возвращается. Хедвиг исчезла. Скорее всего, он никогда больше не увидит свою сову.        Гарри осматривает высокие потолки Эйлопса в поисках вспышки снежного оперения, блеска желтых глаз.        Пожилой мужчина — сам Эйлопс? — выходит из-за кипы клеток, пожимает Джеймсу руку. А Гарри, осматриваясь, видит сплошь царственные фигуры и стойкие, изучающие взгляды. Гарри внезапно и бессильно злиться на этих птиц. Неужели они думают, что когда-нибудь смогут заменить Хедвиг? Они — хорошо. Они всего лишь совы; во всем этом фиаско нет их вины. Он прикусывает губу и дышит так, как учил его Вуд, сидя перед спичками — глубоко и полно, раздувая диафрагму и выпуская воздух через рот.        — Что скажешь, сохатик? — спрашивает Джеймс, указывая на сову. Беспричинное раздражение Гарри и дыхательные упражнения улетучиваются в порыве смеха. У совы ярко-желтые глаза, как у Хедвиг, а над ними, на макушке, длинными и темными «ушки». Она поворачивается к нему, вся удивленная и суровая, вытягиваюсь в струнку с немым, совиным презрением.        — Она отлично подходит для полетов по стране. И она еще молода — будет служить тебе еще какое-то время даже после того, как ты закончишь школу.        Нелепая сова шаркает из стороны в сторону, пучки «ушек» подпрыгивают, потрясенные глаза безошибочно нацелены на Гарри. Она не Хедвиг, но по-своему прелестна.        — Можно мне с ней познакомиться? — спрашивает Гарри.        Как только пожилой мужчина открывает клетку совы — она взлетает с насеста на вытянутую руку Гарри, прошаркивает к его плечу и, изогнувшись, заглядывает ему прямо в лицо.        — Британские длинноухие совы, — будто оправдывается продавец, неловко посмеиваясь. — Они, как правило, немного странные, но они… Они делают свою работу.        — Она замечательная, — вторит ему Гарри, немного обиженный намеком на то, что странность — это плохо.        И все улаживается. Смеясь, Джеймс платит за птицу и несколько пакетиков совиных лакомств, Люпин аппарирует к Сириусу, а Гарри и Джеймс выскакивают из зоомагазина и появляются перед поместьем Поттеров. Сова еще сильнее распушивает перья и раздраженно ухает от скручивающего внутренности ощущения перемещения —Гарри не может не рассмеяться. ***        Том опасался Генри еще до того, как познакомился с его друзьями. Теперь он просто в ужасе.        Первым вальяжно топает мальчик с гладкими белокурыми волосами, шагая по камину с тем высокомерием, которое, кажется, было воспитано в старых семьях, с тем высокомерием, которому Том отчаянно пытался подражать последние четыре года. Он с отработанной грацией расправляет мантию, стряхивая пепел с плеч. У него длинный нос, острый подбородок, широкий лоб, в каждой черте — чистокровность, но когда он видит Генри, все это немного тает.        — Драко! — вскрикивает Генри, протягивая руку и кладя ее на плечи мальчика. — Кажется, я скучал по тебе, мерзавец!        Бледные уши Драко на мгновение розовеют, но через мгновение он шагает к Тому, стряхивая Генри с себя, как тот несчастный пепел.        — Я, конечно, не скучал по тебе, Поттер, идиот мерлинов. Едва ли шестьдесят часов прошло!        И затем, обращаясь к Тому:        — Так ты и есть путешественник во времени?        — Очень приятно, — чеканит Том. Он, может быть, и не чистокровный, но будь он проклят, если не знал, как с ними обращаться. — Том Реддл, — представляется он, пожимая Драко руку, стараясь выглядеть высоким и очаровательным.        — Драко Малфой.        — Родственник Абракаса Малфоя, я полагаю. Как он поживает в эти дни? Мы вместе учились в Слизерине, — Том пытается превратить свой испытующий взгляд в выражение вежливого интереса, когда осматривает Драко — и да, он видит Абракаса в этом мальчике. В его руках, глазах и бледных, еле заметных веснушках на его носу. В сознании самого Драко ничего не узнает — но чего ожидал Том? Что Абракас ходил вокруг, спустя десятилетия после того, как Том давно ушел, рассказывая истории о младшем мальчике, который был магглорожденным, конечно, но также о-так-талантлив? Смехотворно.        — Дедушка умер в ноябре прошлого года, — буркает Драко, хмурясь.        Прежде, чем Том успевает выразить свои соболезнования — огонь вспыхивает зелеными искрами вновь, выплевывая девушку с густыми темными волосами и умными янтарными глазами. Генри хватает ее за руку, чтобы поддержать, и она оборачивается, крепко обнимая.        — Генри! Я так рада тебя видеть.        — Вы двое такие тупицы. — Драко кривит губы. — Можно подумать, вы были оторваны друг от друга в течение многих лет и находились в постоянной тоске…        Но тут девушка обнимает и его, и Драко смеется.        Том обменивается взглядами с Джеффри, который ждал, когда его собственные друзья прибудут.        — Они всегда такие, — насмешливо шепчет Джефф. — Начиная с первого года. Никто из них никогда раньше не встречал другого ботаника, и они «запечатлились» друг на друге.        Драко размахивает листком бумаги, как театральным реквизитом, девушка хихикает, а Генри закатывает глаза.        — Гермиона считает лондонский дом Малфоев «скучным». Клянусь, эта женщина просто использует меня для камина! — Драко пытается упасть в обморок в объятия Генри, но тот делает шаг назад и оставляет несчастного барахтаться.        — Это так странно, да? — шепчет Джеффри Реддлу.        Девушка резковато оборачивается и впервые видит Тома. Выражение ее лица, когда она шагает к нему, протягивая руку для рукопожатия, граничит со воистину зверино-хищным.        — Я Гермиона Грейнджер.        Том пожимает ее руку, улыбаясь, чтобы скрыть свое искреннее беспокойство — она может его съесть?        — Рад знакомству, Гермиона. Я Том Реддл.        — Пошли, Том, — бросает Генри через плечо, поднимаясь по лестнице. Гермиона, не выпуская руку Тома, тащит его наверх, а Драко следует за Генри.        Гермиона вталкивает Тома в кресло и садится на диван напротив низкого кофейного столика Поттеров. Генри и Драко сидят рядом с ней на диване.        С некоторым трудом к Тому возвращается его обычное ледяное самообладание. Он находит ручку своей палочки в кармане брюк и дышит немного легче. Кем бы ни считали себя эти люди, ни одна из их странных магий и общей «заучности» — что бы это ни значило — не может противостоять ему самому.        Генри очень бодро хватает с кофейного столика потрепанный блокнот, Драко достал пергамент из своей предыдущей работы, а Гермиона наклоняется вперед, каким-то образом умудряясь выглядеть одновременно очень дружелюбно и очень угрожающе.        Том, стараясь не обращать внимания на список заклинаний, которые подсказывает ему воспаленный мозг, откидывается на спинку плюшевого кресла, закидывает ногу на ногу и пытается изобразить ту пустую физиономию, которую Гидеон Нотт называл «немного горячей, но в основном пугающей». По крайней мере, на Драко это действует, и он чувствует себя немного лучше.        — Итак, — выдыхает Генри. — Да, это допрос, но не ссы. Мы просто пытаемся понять, как путешествия во времени работают в Хогвартсе. Знаешь ли ты, что предыдущий самый длинный скачок был еще в 1800-х годах? Студент проскользнул вперед на четырнадцать лет. И вот вы здесь, после пяти десятилетий отсутствия. Тебя официально объявили мертвым еще в пятидесятых, Том, и все же ты здесь! Это действительно увлекательное исследование–!        — Я думаю, он знает, что его случай — уникален, Генри, — Гермиона сбрасывает копну волос с плеч. — Том, мы хотели бы услышать о том, что произошло с твоей точки зрения. Все, что мы знаем, это то, что маленький Деннис Криви нашел на седьмом этаже два трупа и разбудил половину школы, прежде чем вмешался учитель. А потом, конечно, ты здесь, вот и все. Но все, что они сказали студентам, было то, что двое детей попали в аварию с путешествием во времени, и Министерство позаботилось об этом.        — Я хотел бы рассказать вам обо всем, — извиняющимся тоном начал Том, — но у меня такое чувство, что Невыразимцы не захотят, чтобы я выдал секреты Министерства кучке подростков.        Генри усмехается.        — Если они не удосужились шлепнуть тебя Печатью — им на самом деле все равно, что ты скажешь. Если вы просто путешествуете из прошлого, вы точно не носите в башке кучу государственных секретов.        — Если ты беспокоишься о том, чтобы рассказать нам о секрете седьмого этажа, то можешь не беспокоиться, — протягиваем Драко. — Мы разобрались с Выручай-комнатой еще на втором курсе, когда Миона немного взбесилась и решила, что ей нужно поработать над своим зельем, но не хотела иметь дело со слизняком и его подземельями.        — Эссе и классной работы в этом классе недостаточно, — возмущается Гермиона, — а слизеринцы продолжали бить нас по очкам!        — Это потому, что Слагхорн — заплесневелый старый болван, — замечает Генри, — он присуждает очки другим домам только в том случае, если Слизерин твердо лидирует в борьбе за Кубок.        — Мне всегда нравился Слагхорн, — немного обиженно вставляет Том. — Странно, что он все еще преподает. Этому человеку уже больше ста лет…        — Но ведь ты, наверное, был слизеринцем, верно, Том? — спрашивает Драко.        — Я не формирую свое мнение об учителях, основываясь на том, сколько баллов они мне дают.        — В любом случае, — перебивает Гермиона, хмурясь, но в тот же момент внизу начинается суматоха, и все замолкают.       — Кого это Джеффри пригласил? Это похоже на Рона, — буркает Драко через мгновение.        — Ха, — фыркает Генри, и тут Том, должно быть, пропустил какой-то сигнал, потому что Генри и остальные поднялись в унисон и с грохотом поскакали вниз, чтобы засвидетельствовать, какой новый ужас только что вылез из камина.        Том дает себе передышку в десять ударов сердца, затем заставляет себя последовать за ними в коридор с камином, где нашел не одного, а целых четверых новых детей. Все они пищат и чересчур увлеченно жестикулируют.        Долговязый мальчик с волосами более насыщенного оранжевого цвета, нежели у Лили, и глазами, похожими на летнее небо, шепчется с Генри; он то первым и заметил Тома и тут же начинал еще активнее размахивать руками.        — Том Реддл! — перекрикивает он какофонию Джеффа, рыжеволосой девочки и темнокожего мальчика, радостно кричащих друг на друга о недавней игре «Остроголовых Гарпий».        Генри поворачивается к долговязому мальчику и шепчет ему что-то, чего Том не расслышал, а затем все четверо детей жестом приглашают Тома следовать за ними во двор. Девушка, которую Том раньше не замечал, тоненькая и золотоволосая, следует за ними.        Генри, Гермиона, Драко и другой мальчик растягиваются на траве под солнечными лучами. Том осторожно присаживается рядом с ними, чувствуя, что ему грозят солнечные ожоги, пятна от травы и вся та гадость, на которую он обычно закатывает глаза. Ему просто нужен предлог, чтобы отвлечься от вопросов Гермионы, маленькой записной книжки Генри и странных, красивых глаз Драко.        — Я Рон Уизли, — представляется новенький, улыбаясь, и Том на мгновение отводит взгляд на веснушки вокруг его глаз, прежде чем взять себя в руки и крепко пожать Рону руку. — А это Луна Лавгуд, — любезно добавляет он, кивая в сторону странной девушки, устроившейся между Гермионой и Драко.        Луна моргает огромными глазами. Том пытается поймать их своими, заглянуть в ее мысли, но она отводит взгляд, и в уголках ее рта играет хитрая улыбка.        — Привет, Том, — щебечет она, а затем шепотом, громко шепнула: «Будь осторожна с ним» в ухо Гермионы. А потом она скользит обратно в дом, бросая что-то в духе: «Мне нужно поговорить с Далией», напевая отрывок песни, которую Том каким-то образом узнает.        — Кто она? — Том ловит себя на том, что говорит это вслух.        — Мы все еще пытаемся это выяснить. Хотя она удивительна, да? — Генри выглядит почти влюбленным.        Рон наклоняется вперед, сцепляя руки в замок где-то в густой, пахучей траве.        — Это не так важно. Джинни сказала, что Джефф сказал, что ты один из тех детей, которые попали в ловушку магии времени.        — Верно, — настороженно отвечает Том.        Драко издает совсем не аристократический звук интереса и многозначительно указывая на искалеченную руку Тома, с которой тот завозился.        — Это шрамы от путешествия во времени? Генри, есть ли прецедент для этого? Как вы думаете, это последствия того, как далеко он путешествовал?        Генри пытается дотронуться до руки Тома и осмотреть ее, но Том резко отдергивает ее, хмурясь так яростно, как только может. Генри откидывается назад, хмурясь в ответ, но просто вздыхает:        — Я не понимаю, почему это так локализовано, вот и все. Том, ты держал в руках какой-то предмет или что-то, что послало тебя вперед?        — О! — восклицает Гермиона. — Это было из той сумасшедшей комнате — со всем этим барахлом… помнишь, Генри, где я спрятала… — она переводит взгляд с Тома на Рона. — Там, где я спрятал эту штуку.        Том прижимает руку к груди, ненавидя себя за то, что полностью утратил самообладание.        — Больно? — негромко спрашивает Драко.        — Уже не так сильно, — отвечает Том, но руку отпускает, чтобы немного привести в порядок волосы. — Радость, что я левша…        — Ты не ответил на вопрос, — напоминает Генри, раздраженно взмахивая пером, готовясь написать что-то на девственно чистой странице своего грязного блокнота. Капля чернил слетает с пера и падает на бледную щеку Драко. — Извини, — мурлыкает Генри, не в силах скрыть ухмылку.        К несчастью для Генри, это чернильное пятно быстро превращается в борьбу с Драко, и его список вопросов падает на травянистое поле рядом с его пером.        — Такое случается очень часто, — шепотом признается Рон Тому. — Драко всегда забывает, что у него аллергия на траву, а Генри, видя его с насморком, начинает злиться.        — Очаровательно, — максимально осуждающе буркает Том.        — Думаю, что да. Драко нужен кто-то, кто будет периодически сбивать с него всю спесь.        В этот момент Гарри и Джеймс аппарируют домой с ушастой совой на буксире, и Генри садится, прекращая щекотать Драко. Волосы Драко в полном беспорядке, они оба в принципе в беспорядке и пятнах травы, а чернила размазались от уголка носа до края брови. Малфой чихает.        — Мистер Поттер! — вскрикивает Том. Слава богу, вы дома. Пожалуйста, никогда больше не оставляйте меня с ними наедине.        Гарри на другой стороне двора садится прямо на землю и отпирает дверцу своей совиной клетки. Птица вырывается из заточения, удовлетворенно оседая на его темной голове. Гарри сияет, когда она начинает клювом перебирать его челку, обнажая шрам-молнию на лбу.        Том стонет. Джеффри, помешанный на квиддиче и всем таком, вполне мог быть самым здравомыслящим человеком в этом доме. Возможно, это была самая страшная мысль из всех. ***        Гарри закрывает глаза на нежные попытки совы уложить его волосы в еще большее птичье гнездо. Он не хочет иметь дело с Томом Реддлом прямо сейчас — не после того, как у него было прекрасное утро. Он особенно не хочет иметь дело с тем, что происходит в траве позади Реддла; оказывается, перспектива Рона и Гермионы, которые его совсем не знают, на самом деле довольно болезненна.        — Хочешь перекусить, малыш? — спрашивает Джеймс.        Гарри, прищурившись, смотрит на него, стоящего на фоне ярко-голубого неба.        — Разве сейчас не…около трех?        — Поттеры едят, когда они голодны! И я чертовски голоден. Собери этих и встретимся внутри, хорошо? Я собираюсь попросить Рук что-нибудь придумать и убрать все твои новые вещи в один из старых сундуков твоего дедушки.        Джеймс почти ерошит волосы Гарри, но сова вмиг стала настоящей собственницей его головы, поэтому он просто неторопливо возвращается в дом, беззвучно насвистывая что-то по дороге.        Сова возмущенно хлопает крыльями, когда Гарри поднимается на ноги. Это далеко не идеальное первое впечатление для его лучших друзей. Он все равно сутулится в их сторону, надеясь, что пятно тыквенного сока с сегодняшнего утра не видно на его зеленом джемпере Уизли.        Ему не нужно беспокоиться; Рон с готовностью вскакивает на ноги, весь в веснушках и с улыбкой, и Гарри снова оказывается очарованным этим мальчиком.        — Ты, должно быть, Гарри Партридж, — улыбается Рон, схватив его за руку и пожимая ее.        «Это ведь не мое имя,» — думается Гарри с замиранием сердца.        — Я Рон Уизли. Рад с тобой познакомиться. Как зовут сову?        — Э-э, я еще не назвал ее. На самом деле я купил ее всего пять минут назад.        Рон как-то подозрительно косится на него.        — Скажи, а Патриджи и Поттеры связаны между собой? — неожиданно переводи тему Уизли.        — Ах, — задумчиво выдыхает Гарри, не уверенный, стоит ли ему паниковать. Рон мог раскусить его ложь в любое мгновение. — Из-за волос или цвета кожи?        — Я полагаю, и того, и другого? И брови, и рот, и голос, и — может быть, это странно — запястья. Ты просто напоминаешь мне Генри.        — Хм, — буркает Гарри, растерянно пожимая плечами. Реддл приходит сюда, чтобы скрыться — ну, так же, как Генри и Гермиона, и — кто этот растрепанный светловолосый мальчишка?        — Какое-нибудь отношение к Паркинсонам? У тебя нос Пэнси.        Рука Гарри взлетает к носу.        Светловолосый мальчик — это Малфой, конечно, это Малфой — хмурится.        — Это жутко, Рон, ты прав. Мерлин, это как будто какой-то идиот приклеил нос Пэнси на лицо Генри и отправил результат жить среди остальных смертных.        Это настолько оскорбительно, и Гарри почти готов сглазить Малфоя за это, независимо от того, следят за палочками или нет. Прежде чем он успевает вытащить свою палочку, Том вмешивался, выглядя в высшей степени скучающим и все еще очень жутким.       — Возможно, Патриджи вступили в брак с семьей Паркинсонов, пока мы были… э–э, в пути. Нам придется свериться с генеалогическими записями, м? И, если подумать, он совсем не похож на Генри.        — Он чересчур козявка, — соглашается Малфой со злобной усмешкой. Это выражение гораздо менее эффектно, учитывая траву в его волосах. — Возможно, ужасные волосы — это просто побочный эффект чрезмерного баловства почтовой совы.        Генри скалится, так что Гарри предполагает, что это должно быть насмешкой над ним.        — Суматоха заслуживает право на существование. Кто я такой, чтобы ей в чем-то отказывать?        — Э-э, в любом случае, я должен был сказать вам всем, что сейчас время обеда, — встревает Гарри, прерывая спор, разгорающийся между Малфоем и Генри. До Гарри начинает доходить, что эти двое — друзья, и это настолько глубоко тревожит… Он никогда не свыкнется.        Перспективы поесть достаточно, чтобы на мгновение стереть все мелкие ссоры. Когда они направляются внутрь, Гермиона немного отстает.        — Привет, — говорит она, ее карие глаза, как всегда, теплы. — Я Гермиона Грейнджер. Я читала рассказы путешественников во времени из первых рук, и я знаю, что они сильно подкорректированы. Если тебе когда-нибудь понадобится с кем-то поговорить или ответить на вопросы о 1995 году, я здесь, — выражение ее лица становится чуть хитрым, — Я не думаю, что ты расскажешь мне что-нибудь о том, как именно вы с Томом оказались в этом времени?        Гарри показывает ей Печать у себя на затылке.        — Прости, Гермиона.        — Ой! Это не совсем обычный протокол, не так ли?        — Эм.        Рук готовит на обед ячменный суп с толстым, сырным хлебом. Гарри продолжает посылать Гермионе косые взгляды, но она не упомянает о деятельности Г.А.В.Н.Э., предпочитая вместо этого просто поблагодарить Рук за еду. Гарри, вопреки себе, обнаруживает, что соскучился по своей собственной Гермионе.        Младшие дети — Джеффри, Джинни, Далия и незнакомые девочка и мальчик — настаивают на том, чтобы они ели в подвале из-за чего-то, связанного с «спасателями». Он воспринимает волнение Генри по этому поводу как одобрение и следует за толпой вниз, в комнату, котора вся усеяна плюшевыми коврами и огромными подушками.        Гарри выбирает место в углу, и поднос с обедом, который Рук заколдовала следовать за ним, опускается рядышком. Сова, которая счастливо сидела у него на плече, покидает его, падая на колено Реддла.        Гарри подпрыгивает.        — Я не видел тебя там.        Том хмуро смотрит на птицу и рука будто на автомате взлетает к местечку под клювом.        — Извини, что напугал тебе, — правда, в его голосе нет сожаления. Гарри хочется, чтобы Реддл сел где-нибудь в комнате, на место, которое не находится рядом с ним, но гнева Лили явно не желал.        Посреди комнаты Генри и Джефф возятся с каким-то устройством. Генри начал было доставать палочку, потом, кажется, вспоминает, что сейчас лето, и убирает ее обратно в карман.        — Гермиона, э-э, что это такое? — спрашивает Гарри лишь потому что она предложила ему все объяснять.        Она поворачивается.        — Это проектор. Что–то вроде того, что магглы используют для показа фильмов — ты знаешь, что такое фильмы? Да. Ну, это тоже самое, но сильно измененное с помощью магии. Тот, что у Поттеров, немного антикварный, привередливый… На самом деле, я лучше пойду помогу мальчикам сдвинуть его с места.       Помощь Гермионы не оказывается полезной; ей просто удается заставить проекторное устройство начать издавать сильный запах медовой дыни. Генри откидывается на спинку стула, позволяя ей заняться этим исчадием ада.        — Эй, Генри, — окликает его Гарри, вспоминая комментарий Джеймса ранее, — На каком ты факультете?        — В Хогвартсе? Мы с Драко и Гермионой на Когтевране, как и мама.        Это не неожиданно — странно. Гарри открывает рот, чтобы сказать что-то бессмысленное, когда проектор оживает. Девушка, которую Гарри не знает, с развевающимися золотыми волосами, оттолкнула Гермиону в сторону и сумела заставить устройство работать.        Аромат медовой дыни сменяется более тонким запахом лаванды, и комната взрывается звуком медного хора. Джефф и Джинни издают одинаковые звуки пронзительного восторга.       «Это период гражданской войны. Космические корабли повстанцев, нанесшие удар со скрытой базы, одержали свою первую победу над злой Галактической империей», — гласит экран, который ожил на стене напротив проектора. ‘Вы внимательно слушаете, дети? Перестань кричать, ты не сможешь услышать саундтрек. В любом случае, шпионам повстанцев удалось украсть секретные планы абсолютного оружия Империи…»        Оказывается, дети говорили о «световых мечах», а не о «спасателях». «Звездные войны» — одна из тех историй, в которые другие дети играли на переменах в старой начальной школе Гарри. Фильм был достаточно хорош, но он не мог как следует насладиться им. Он продолжал думать о Дадли и его любви к лазерам.       Оказывается Гарри гораздо веселее смотреть, как Реддл смотрит фильм. Реддл отнюдь не экспрессивный человек, но то, как он кусал губы во время перестрелок и дергал совиные перья во время кульминации, говорило о многом. Он так увлечен глупым фильмом, что не замечал, как Гарри замечал его, а его суп остывал на подносе.        — Ну, как вам фильм? — спрашивает Джефф позже.        — Будущее лаконично, — простодушно отвечает Реддл, и это так нехарактерно для него, что у Гарри болезненно сжимается сердце.        — Да, — вторит Гарри. — Эм. Очень…        — Дамокл! — зовет Джефф. — Давай научим их играть в «Звезда смерти-Матч Смерти-Феерическая-Битва на метлах»?        Генри, сидящий на мягком стуле рядом с Малфоем, вздыхает.        — Ты можешь поверить, что нам обоим по четырнадцать? Конечно, он недостаточно взрослый, чтобы с нами наравне…        — Ну, — фыркает Малфой, — как пятнадцатилетний подросток, я смиренно заявляю, что, э-э, Звезда Смерти — Смерть — это, э-э, Битва на Метлах? — это отличный и совершенно зрелый способ провести вечер!        — Поддерживаю, — сияет Рон.        Джефф, Джинни и мальчик, которого Гарри не знает, бурно поддерживают идею, Генри и Гермиона обмениваются сочувственными взглядами, а странная золотоволосая девушка уводит всех остальных в сарай для метел.       Тишина на мгновение отдается эхом в почти пустой комнате.        — Твоя сова, — начинает Реддл, передавая ее. — У нее уже есть имя?        — Звезда смерти, — отвечает Гарри, улыбаясь в круглые глаза совы. Она выглядит оскорбленной этим так же, как и всем остальным, так что он воспринимает это, как согласие.        — О Господи, — вздыхает Реддл. Гарри, кажется, никак не мог привыкнуть к этому стилю кощунственных маггловских ругательств. — Это ужасно, Гарри, ты не можешь назвать ее Звездой Смерти!. Если тебе нужно назвать ее в честь космического корабля, почему бы не Миллениум? Черт возьми, почему не Лея?        — Мне нравится Звезда Смерти, — твердо говорит Гарри. Звезда Смерти взъерошивает перья. — И ей тоже.        — Ты–!        Глаза Реддла становятся веселыми и теплыми, а половина его отросших волос падает на них.       Гарри больше не может смотреть на него; наблюдение за таким Реддлом — человечным и реальным, приводит его в священный ужас, с которым он сейчас не мог справиться.        Звезда Смерти пронзительно кричит, когда Гарри резко вылетает из крошечного кинозала, оставляя Тома одного в тишине.        Друг Джеффа, которого, как узнает Гарри, зовут Дамокл Гор, назначает Гарри в команду Империи.        «Звезда смерти-Матч Смерти-Феерическая-Битва на метлах» очень похожа на квиддич без обруча для четырех человек — в ней много «новых правил» Джеффри и предвзятого судейства, но с добавлением «домашних баз» и имитационных лазеров. Никто из них не имел ни малейшего представления о том, что они должны делать, но Гарри счастлив просто забыться в полете, позволяя ветру вырывать слезы из его глаз и на мгновение освобождать его от странности этого потустороннего мира.        Реддл наблюдает за ними с земли, сидя в тени деревьев, читая учебник Истории, как и прошлой ночью. Гарри приглядывает за ним вполглаза — вот что нужно было делать, когда Том Реддл на свободе. Только из-за наблюдения Гарри замечает, как Том собрал вещи и ускользнул в лес.        Гарри поспешно извиняется перед остальными и убегает, убирая свой Нимбус и новое защитное снаряжение в сарай. Он ни за что не оставит Реддла без присмотра. В последний раз, когда он это сделал, Реддл чуть не съел Джинни, и Гарри закончил тем, что из его руки торчал огромный ядовитый клык. ***        Березовый лес — это мир вдали от двора Поттеров, наполненный нежными тенями листвы и прохладой, предвещающей вечер. Том скользит между деревьями, сшнурованные меж собой ботинки перекинуты через его плечо и только ощущение земли меж пальцев держит его относительно на плаву.        Этот лес волшебный. Возможно, не такой старый, как Запретный Лес, но гораздо более дикий, чем крошечный лесок за приютом, где Том впервые научился разговаривать со змеями.        — Эй? — шипит он на парселтанге, замирая и закрывая глаза, чтобы лучше слышать. Вокруг всегда есть змеи, которые прячутся большую часть времени прислушиваются. Они ждут мышей, но Том обнаружил, что их легко убедить нацелиться на людей.        — Привет, — отвечает кто-то. Том смотрит вниз, на маленькую гадюку. — Ты плохая-не-пара-со-змеей. Плохо.        — Я человек, а не змея, — поясняет Том, опускаясь на колени. Она, должно быть, очень молода. — Я не для того, чтобы спариваться. И у меня нет чешуи, но под моей кожей течет тепло.        Мелькает змеиный язык.        — Покажи мне тепло.        Том позволяет змее обвиться вокруг его шеи, где она быстро млеет и засыпает.        Ноги легко несут его по лесу, воодушевленного мыслями о космических сражениях и мальчике, несущем наследие отца-джедая.        Продвигаясь в глубь леса, Том чувствует, как волшебный узел Леса обволакивает его кости, а воздух тяжелеет. Шрамы на его правой руке пульсирует в такт покачиванию берез над головой. Умом Том понимает, что до захода солнца еще как минимум три часа, но в тенях что-то темное, и небо кажется таким далеким.        Сила овладевает Томом; он чувствует ее на своем языке, железную и мудрую, пьянящую и знакомую. Его шаги становятся ритмичными, и он вдыхает вкус Древней Магии этого места. Неудивительно, что его так тянет в эти леса — они намного старше, чем он сначала думает.        — Нетушки, — шипит маленькая змея, соскальзывая с его шеи и опускаясь на лесную подстилку. Том едва замечает, как она ускользает в другую сторону, настолько он увяз в лесу. Теперь он чувствует это — ту же самую тихую мелодию, которую напевала Луна, сестра той, которую он помнит.        Роща Белых Дубов стоит на вершине небольшого холма, вдоль которого высечен небольшой ручеек. Вода течет чистая и легкая, журча в такт песне — ее шепчут деревья, ее ритм отдается в теле Тома. Солнце снова проникает сквозь деревья, посылая золотые блики света, танцующие по лесной подстилке, освещая пятна полевых цветов в форме крошечных звезд.        Дубы зовут Тома через ручей; он напрягается, чтобы прыгнуть, зная, что они направят его тело…        — Какого блять, хрена, — говорит голос, — ты делаешь?        Музыка в голове Тома стихает, и река течет дальше, унося мелодию прочь от него.        — Гарри Поттер, — шипит Том, потому что, конечно же, это он. Гарри пристально смотрит на Тома. Кто-то действительно должен сказать ему, что это выражение не совсем подходит для его очаровательного лица. — Тебе не следует быть здесь.        — Что ты делаешь, Реддл? Что это за место? — внешне Гарри, может быть, и не показывает страха, но разум вторит ему иное. Том снова чувствует его ненависть, тлеющую ярость, скрывающуюся в его серых глазах. Сегодня утром за завтраком и после «Звездных войн» Том подумал, что ненависть отступила, уступив место всеобщему замешательству, которое, по-видимому, является естественным состоянием Гарри, но что-то здесь, в сердце леса, снова вспыхнуло.        Том отворачивается — лишь бы не обжечься.        — Послушай, Партридж, — говорит он, отчего-то вспоминая себя. — Это место священное. Древнее. Ты же чувствуешь это? Здесь для тебя небезопасно.        — Это не мое имя, — ядовито отвечает Гарри. — И как будто ты знаешь, что свято, ты, гребанная рептилия.       — «Как будто я знаю, что священно»? — Том, взбешенный, вырывает четки из-под рубашки и срывает их с шеи. — Я вырос в сиротском приюте, к которому была буквально пристроена католическая церковь, ты абсолютный кретин. Я был воспитан на идеалах святости. Не… не притворяйся, что знаешь меня. Ты ничего не знаешь.        Гарри дико смеется. У Тома наступает момент холодной ясности, он думает, что, возможно, этот мальчишка путешествующий во времени/перемещающийся по измерениям, возможно, немного повредил психику, но затем он возвращается к тому, что просто хочет причинить боль этому нелепому мальчику со шрамами.        — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо в этой боковой временной линии. Конечно, лучше, чем ты сам себя знаешь. Ты… — Гарри давится, сплевывает. Том пристально смотрит.        Он чувствует холод правды в этих словах — Том не понимает того, что он видел в голове Гарри до того, как Министерство закрыло его мысли, но это так. Гарри каким-то образом знал Тома взрослым. Маска — лицо? Глаза горят красным, вены на висках зеленые, плоские и это похоже на рептилию. Нет.        — Так что, ты католик? Не смеши меня.        — Я же сказал тебе, я знаю, что свято, — Том бросает четки на лесную подстилку. — Это то, что свято в приюте. Я обнаружил, что людям труднее обвинить меня в одержимости, если я ношу распятие.        Гарри рыкает, будто бы у него встал ком в горле, не давая говорить. Печать, понимает Том, — и затем лицо Гарри искажается от разочарования, его палочка наносит удар, как гадюка, быстрый и смертоносный.       Том смеется, пронзительно и холодно, и прыгает вперед; его палочка все это время была у него в руке, вибрируя в предвкушении боя. Это казалось неизбежным, на самом деле, с тех пор, как они встретились взглядами за порогом выручай-Комнаты. Гарри посылает Экспеллиармус, Ступеффай, Петрификус; заклинания низкого уровня, ничего действительно угрожающего, и Том легко впадает в свой обычный дуэльный стиль, просто уклоняясь и выискивая слабость.        Эйвери всегда нравилось наблюдать за дуэлью Тома. Он сам научил Тома этикету, но танец, борьба, стали настолько естественными, что вскоре Том побеждал Саймона четыре раза из пяти, затем девять из десяти, а затем… хорошо. Том был непобедим с третьего курса.        Однако с Гарри его обычные трюки не работают; Том пытается с ним играть, заманивает в ритм, но мальчишка слишком хаотичен. Том молчит, ждет, пытаясь понять Гарри, но не может включить шаблоны. Переходя в наступление, Том пытается поймать Экспеллиармус на кончике палочки, чтобы швырнуть его обратно. Люди никогда не ожидают такого трюка — Саймон говорит, что это действительно сложно осуществить, но Том может делать это стабильно.        Заклинание проносится слишком быстро, заставляя палочку Тома вибрировать от его силы. Он нервно глотает — Экспеллиармус обычно не наносит такого удара. Он начинает отстреливаться, выуживая камни из травы вокруг себя и бросая их в Гарри маленькими копьями, похожими на ножи, припечатывая заклинанием. Гарри вызывает заклинание щита, и в тот момент, когда оно падает, Том видит на его лице отражение собственной дикой радости.        Гарри взмахивает палочкой, дурит. Том бросает Протего как раз вовремя, чтобы остановить струю бурлящего фиолетового света, а затем он движется, призывая стаю зубастых гусей, отвлекая Гарри, падает на землю и убирает палочку, касаясь земли — вот оно, сердцебиение леса, ускоряющееся в такт адреналину битвы.        Том хватается за мшистую грязь, концентрируется на доли секунды и вмиг вознагражден низким криком — он вскакивает, чтобы увидеть Гарри, связанного и клюющегося гуся, а полевые цветы-звезды обвивают его конечности, держа их в стальной хватке. Том свирепо скалится, потом вспоминает о себе и останавливается.        — Экспеллиармус, — тянет Том лениво и хладнокровно, чтобы скрыть дикое биение своего сердца. Гарри, может быть, и обладает магической силой, но ему совершенно не хватает изящества; неизбежно, что Том уничтожит его, особенно здесь, когда лес на его стороне.        — Экспеллиармус, — шипит Гарри и в тот же момент, растения, обездвиживающие его правую сторону, превращаются в пепел — и его заклинание далеко не ленивое. Их два проклятия встречаются в воздухе между ними, и палочка Тома поет, и песня леса звучит в гармонии с ней.        Воздух наполнен магией, золотой и огненной, как солнце высоко над пологом, и Тому вдруг становится страшно, потому что он не понимает.        Что-то сливается между толстой лентой золотого света, соединяющей их палочки, как капли росы на медной проволоке. Когда они скользят к Тому, его палочка дрожит, ее песня становится темнее и быстрее. Он пропускает через нее больше магии, стиснув зубы.        Теперь Гарри полностью уничтожил дикие цветы и был свободен. Его зубы не были стиснуты. Он даже больше не выглядит сердитым, просто устрашающе спокойным и полностью сосредоточенным.       «Он сильнее меня,» — понимает Том, запаниковав. Он выиграет этот бой.        Том изо всех сил вырывает левую руку, и связь резко обрывается. Его палочка вырывается из руки. Гарри ловко ловит ее.       Он мгновение рассматривает длинную белую палочку Тома, затем протягивает ее за ручку. Том неохотно делает шаг вперед, чтобы взять ее. Он прячет дрожащие руки за спину.        — Что это было? Я никогда…        Гарри отворачивается от него.        — Это не имеет значения, — буркает он. — Просто… если Министерство попытается исключить нас из–за этого, это будет твоя вина, понял?..        Затем он уходит, а Том садится на лесную подстилку. Их короткая дуэль оставила поляну выжженной и обесцвеченной, земля местами разорвана.        Том находит свои четки, поблескивающие у русла ручья, и вновь застегивает их на шее, сам не зная зачем. Затем вливает остатки своей потрепанной магии в полевые цветы, и когда он погружается в сон, они вырастают вокруг него, защищая его от света заходящего солнца.