Проклятие Вэнь Жоханя.

Все втроём они, хмурые, сидели за столиками для еды в трапезном зале. Перед каждым из них дымилась свежая пища, но они не решались до неё дотронуться. У каждого словно ком в горле стоял, хотя судя по внезапно заурчавшему животу Ляньфан-цзюня, он бы как раз и не против был пообедать, да только глядя на хозяина дома, который сидел истуканом, не притрагиваясь к еде, не решался начинать трапезничать. Из груди Хуайсана вырвался тяжкий вздох, и он возвестил: — Прошу вас, приступайте к трапезе, уважаемые господа главы кланов, я... Ответом ему было сердитое шипение с плеча, и Хуайсан даже вздрогнул от неожиданности. Он сморгнул, вглядываясь в змеиные глаза прямо перед собой, а тигр в углу, глядя на это, сердито взрыкнул. Даже в таком облике он не мог позволить, чтобы на его диди кто-нибудь шипел. Но Хуайсан примиряюще поднял руку, и произнёс: — Простите, глава клана Цзян, я прикажу подать тебе молока. Ты будешь? Или до ночи подождёшь, пока не сможешь есть человеческую пищу? Змей изящно спустился с шеи главы Не прямо на столик для приёма пищи, давая понять, что ждать до ночи для него слишком долго, и он согласен на молоко, но сейчас. Когда его принесли и налили в блюдечко, змей принялся его лакать, а Хуайсан изо всех сил, кусая губы, боролся со слезами. И кто его за язык тянул?! И в кого он сам превратится уже этой ночью? Сердце сжалось, когда его взгляд упал на тигра, жующего вареного ягнёнка, придерживая его лапой. Цзинь Гуанъяо тоже не отрывал глаз от белоснежного, в чёрных полосах, зверя и в его глазах Хуайсан заметил такую боль, которую раньше тот, видимо, просто боялся показывать, ведь никто бы в неё не поверил. Он вздохнул и опустил пальцы на змеиную чешую. Уж замер, и оторвавшись от питья, взглянул на Хуайсана, вопросительно высунув язык. Но тот лишь покачал головой, и змей снова принялся пить. Цзэу-цзюнь, снова сидящий в своём собственном ханьфу, был нефритово-бледным, словно статуя из этого камня, но лицо его было взволнованным. Он чинно поднёс ко рту палочки с куском еды, аккуратно откусил от него, и стал молча жевать. Не Хуайсан смотрел на это не отрывая взгляда, буквально гипнотически заворожившись этими простыми движениями челюстей, измельчающих пищу, и думал — как ему ещё и кусок в горло лезет? Видимо сказывается многолетняя ланьская выучка — поглощать пищу во время еды, не отвлекаясь ни на что другое. От наблюдения его отвлёк лёгкий шорох слева — Ляньфан-цзюнь тоже начал трапезничать, и глава Не подавил вздох, с некой долей неприязни глядя на него. Господин Верховный Заклинатель перед обедом предложил ему отдать тигра в Башню Кои, и глава Не, разумеется, отказал ему. Это же не просто зверь, это его родной брат! Как можно распоряжаться им, словно он вещь?! Самого тигра, понятно, никто не спрашивал, хотя было ясно, что он достаточно разумен и в этой ипостаси, и если бы спросили, то он бы дал знать, подходит ли ему это, либо нет. Хуайсан боялся отпускать его от себя, поскольку по ночам надо было разбирать вопросы, которые он не мог решить днём из-за своего малого опыта в деле управления кланом. Да и другие вопросы, столь неожиданно возникшие, требовали срочного и коллективного решения. Было, конечно, весьма кстати то, что все главы кланов были сейчас здесь, прямо хоть совет собирай, да только вот не все из них были в людском обличье. И в одно и то же время быть людьми не имели возможности. Хуайсан был готов себе волосы на голове рвать, за то, что с перепугу за брата назвал вслух своего возлюбленного любимым, а этого делать было нельзя, да что толку локти себе грызть — ведь не достать до локтей... — Я отправил вестницу брату, глава Не, и он ответил, что уже на пути сюда, — внезапно нарушил тишину посреди трапезы голос Цзэу-цзюня, и Хуайсан посмотрел на него в изумлении: глава клана Лань нарушил правило не разговаривать во время еды?! Хотя, он никогда не соблюдал их так строго, как Ханьгуан-цзюнь. Да и тот, помнится, однажды нарушил их одновременно столько, что был нещадно бит, и едва не помер — Лани, видно, все такие, когда их личные принципы восстают выше клановых правил. Достаточно вспомнить хоть бы их отца, который женился на преступнице. — И какую причину вы указали, глава Лань? — Несколько, — усмехнулся Лань Хуань, — одну вы знаете, и это то, что мой брат тоже пострадал от проклятия, а вторая причина это то, что надо что-то делать с кланом Цзян, они остались без главы. И пресекая возмущённое шипение раздувшегося от злости ужа, обратился к нему: — Я понимаю ваше возмущение, глава Цзян, но ведь днём вас теперь фактически нет, а принимать просителей по ночам... К вам никто не будет ходить, и вас некому заменить. Ваш племянник ещё слишком мал, а советник здесь не лучший вариант, особенно когда нужен ваш личный письменный вердикт. Змей смотрел на Сичэня во время всей этой речи, не отрывая глаз, а дослушав, блеснул зубами, громко зашипев, и воздух разрезал треск Цзыдяня, ударившего по плитам пола, и расколовшего одну из них. Хуайсан, тоненько вскрикнув, закусил кулачок и зажмурил глаза от страха, но решившись их открыть, он увидел, что ни по ком Цзыдянем не попало, а это глава Цзян только выливал свои эмоции. Сичэнь нечитаемым взглядом посмотрел на трещину, но только одобрительно кивнул, и промолвил: — Вполне с вами согласен, глава Цзян, но вы и сам знаете, кому должны быть благодарны за ваш нынешний облик. С приходом ночи, надеюсь, вы сможете высказать своё мнение главе Не, назвавшему вас любимым, и очень вас прошу — не убейте его, а то оставить и этот клан без главы было бы совсем лишним. Тигр из угла на эти слова согласно рыкнул, затем подошёл к Верховному Заклинателю, и потёрся об него своей огромной головой, а глава Цзинь со вздохом почесал его меж ушами, с тоской глядя в жёлтые тигриные глаза, и получил в ответ широкий мокрый лизь в щёку шершавым языком. Когда Гуанъяо грустно улыбнулся ему, тигр шумно выдохнул, и улёгся рядом на полу. Гуанъяо положив руку на белополосатую голову, повернулся к Сичэню, и спросил: — Эргэ, а когда прибудет Ханьгуан-цзюнь? — Он отправился в путь, как только отыскал тот трактат, о котором я его просил, а это значит скоро. Я попросил его об этом. Гуанъяо засунул руку в мешочек цянькунь, и вытащил оттуда связку грязных и заляпанных бурыми пятнами листов, исписанных малопонятными закорючками, смутно похожими на иероглифы, при виде которой ужак опять дёрнулся и зашипел, словно прорванный пузырь. Он протянул связку Сичэню со словами: — Я так понимаю, трапеза окончена, и поэтому прошу тебя просмотреть вот это. И вас тоже, глава Не.