Проклятие Вэнь Жоханя.

Глава Не метнулся открывать, а когда открыл, застыл на пороге, и слова застряли у него в горле. Он невнятно замычал, пытаясь его прочистить, но в горле клокотало и першило от ужаса, не давая словам выйти наружу, когда он смотрел на застывшую на пороге высокую фигуру Цзэу-цзюня с сидящей у него на плече птицей. Он стоял, словно пригвождённый к полу, не в состоянии даже двинуть пальцем, и чувствовал, как волосы на его голове поднимаются дыбом. Цзян Чэн, обеспокоенный звуками, издаваемыми Хуайсаном, подошёл к нему, вглядываясь в дверной проём, и тоже застыл от той картины, которая предстала его глазам. Он свёл брови, напряжённо вглядываясь, потом сжал челюсти, и Цзыдянь на его пальце опасно заискрил. Он вздёрнул подбородок, и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но его опередил Цзэу-цзюнь. Он погладил оперение сидящей на плече совы, вцепившейся когтями в ткань ханьфу, со странно оловянным взглядом, и золотым солнцем, подвешенным ей на шею на белой ленте, и скованным тоном с запинкой произнёс: — Это... то, что я скрывал от вас почти три года. Вы позволите войти? Хуайсан, наконец, отмер и отступил с прохода, давая пройти высокому человеку в роскошном ханьфу голубой парчи, с совой на плече, и тот вступил в личные покои главы Не. Глава Цзян прищурился, и раздув ноздри своего довольно крупного острого носа, бросил: — Чифэн-цзюнь знает об этой птичке? Глава Лань зарозовел скулами, и покачал головой: — Нет... И если бы я ему сказал... — То я бы велел её убить, если бы она уже не была мёртвой, — произнёс голос Минцзюэ, который вошёл в комнату следом за Сичэнем, таща в руках вырывающегося лиса. Цзэу-цзюнь, услышав этот голос, побледнел и вздрогнул, а сова на его плече дёрнула крыльями, и нервно переступила лапами. И если бы не неподвижный остекленевший взгляд, то вполне можно бы подумать, что птица жива, но Хуайсан, пытаясь унять бешено стучавшее сердце, и сам уже понял — перед ним не живая птица, но и не чучело. Птица-лютый мертвец, вот что это было. А изо всех лютых мертвецов, связанных со знаком солнца, только одного такого знал Хуайсан, о котором стоило бы говорить. Лис на руках Не Минцзюэ заскулил, и опять попытался вырваться, и не решаясь оцарапать Минцзюэ, умоляюще посмотрел ему в глаза. Почему-то он решительно не хотел видеться с этой птицей, и через короткое время все присутствующие узнали почему. И дело было даже не в том, что сделали с остатками клана Вэнь адепты Цзиней по тайному приказу Цзинь Гуаншаня. Сам Гуанъяо какое-то время содержал Призрачного Генерала в своём тайном подвале, в напрасной надежде подчинить разумного лютого мертвеца себе, пока Сичэнь не прознал об этом, и не выпросил его оттуда. Ну, как выпросил — сказал правду о себе и этом мертвеце... ...— И я ему сказал, — глава Лань сглотнул, — что я слишком люблю его для того, чтобы он был куклой для экспериментов сань-ди... — он замер, не в силах продолжать свой рассказ, и лицо его исказила гримаса непритворной боли. Цзян Ваньинь понимающе хмыкнул. Что получилось после этих слов, было у всех перед глазами. Лютый мертвец не мог ответить тем же, и только поэтому великолепный Цзэу-цзюнь остался жив, и неизменен в своей форме. Саньду-Шэншоу повёл носом вверх, осматривая птицу. — Судя по тому, что он спокойно сидит на твоём плече, Сичэнь-гэ, ты ему точно не противен, — слова главы Цзян прямо сочились ядом и насмешкой. — Может ещё будет и надежда на взаимность! Лань Сичэнь опустил глаза, и сжал кулаки, но ничего не ответил. Он прекрасно понимал, что Цзян Ваньинь горько смеётся и над собой тоже, да и над всем заклинательским миром. Оказавшись неожиданно в таком незавидном положении, он не мог не сочувствовать собратьям по несчастью, поскольку по своей сути не был злобным, но только бесконечно ранимым человеком, тщательно это скрывавшим после того, как потерял родителей. И кому как не Сичэню было знать это, ведь он помнил Ваньиня ещё со времён учёбы в Гусу. Он был совсем другим. Так же как и Вэнь Цюнлинь, ныне ни живой, ни мёртвый, да ещё и вынужденный оборачиваться совой еженощно. Лань Сичэнь никого не винил в собственной глупости. Никто не был виновен в том, что он, будучи ослеплён гордыней, не внял голосу разума после гибели Старейшины Илина, и вспомнил о проклятии главы клана Вэнь только тогда, когда на его глазах лютый мертвец обернулся совой, взлетевшей ему на плечо. Лань Сичэнь никогда не забудет выражение лица Цзинь Гуанъяо, который смотрел, как опадают на пол тяжёлые цепи, сковывавшие Вэнь Нина до этого, когда стало некого удерживать. И он прекрасно понимал, почему глава Не не удержал язык за зубами, когда его брату грозила опасность от главы Цзян. Он и сам поступил так же, увидя как Сюэ Ян собирается загонять заклятый гвоздь в голову Вэнь Цюнлиня, а Гуанъяо этому не препятствует, наоборот, весь горит в предвкушении результата. Лис после рассказа Цзэу-цзюня сжался в крохотный клубочек на могучих руках бывшего главы Не, и накрыв голову хвостом, сидел, стараясь быть тише мыши, и только мелко подрагивал. Хуайсан никогда не спрашивал у брата, как именно и кто из них двоих признался в любви другому. Дагэ сказал, что они сделали это одновременно. Но теперь, судя по тому, что Минцзюэ продолжал спокойно, и даже с вызовом, держать лиса на руках, прикрывая его рукавом, о том, что поведал собранию глава Лань, Чифэн-цзюнь прекрасно знал. Неважно, когда он узнал это, но поскольку был явно намерен защищать своего Яо, ему об этом было известно. Да, может, и не только об этом. Глава Не тихонько вздохнул, и подумал, что не имеет права судить своего брата за его выбор. Тем более, что глава Лань вообще влюбился в того, кто теперь лютый мертвец, а его родной брат и вовсе в мёртвого, от которого даже и души-то не найдёшь. А найти кровь из носу надо. И, кстати, где Ханьгуан-цзюнь? Но не успел глава Не открыть рот для вопроса, как до них донеслись звуки гуциня, заигравшего «Призыв», и все вопросы отпали сами собой. Сова встрепенулась, и взмахнула крыльями, но Сичэнь погладил птичьи перья, и тихонько велел птице не беспокоиться. Хуайсан с удивлением наблюдал, как она послушалась главу Лань, у него промелькнула мысль — где же он прячет Призрачного Генерала днём, когда тот принимает облик лютого мертвеца? Но нарушить молчание, с которым они все слушали игру Лань Ванцзи, не решился никто. Застыв, внимая чужой скорби, Хуайсан вдруг ощутил внутреннюю неловкость оттого, что Лань Ванцзи первым испытал на себя это страшное проклятие, а они все мало того, что не помогли ему, когда он пытался защитить своего любимого, но и осуждали его, а дядя так и вовсе подверг наказанию. То, что Ванцзи не сдался, без сомнения вызывало уважение, но то, что душа Вэй Усяня не отзывалась, заставляло встревожиться — а есть ли она вообще? Не раздроблена ли? Не распылилась ли в ничто после такой страшной смерти? За этими думами Хуайсан не заметил, как мелодия прекратилась. И очнулся только когда из коридора послышались шаги, а затем в покои вступил Ханьгуан-цзюнь, и только теперь Хуайсан понял, насколько в его спальне стало тесно. Лань Сичэнь поднял вопросительный взгляд на брата, и тот в ответ лишь угрюмо покачал головой. Душа Старейшины Илина снова не отозвалась.